Текст книги "Вторая жизнь"

– Высота 100, скорость 300, удаление два, на курсе, на глиссаде. Решение!

Сейчас должны выйти из облачности, нажимаю кнопку СПУ:

– Держать по приборам, – диспетчерский пункт словно вымер. Первый раз в жизни, на прямой, я ни разу не услышал диспетчера, кроме единственной фразы: «Посадку разрешаю». Наклонился к Вите, он повернул голову в мою сторону, левой рукой сдвинул наушник гарнитура. – Режим не убирай, – у Вити дернулась рука на РУДах. Зря сказал, он без моей команды ничего делать не будет. Смотрю вперед через проталину в стекле: сейчас должен увидеть землю. На 90 метров резко вышли из облаков, полоса точно по курсу, самолет висит на штурвале. – Садимся! Включить фары! – Витя включает фары, никакого эффекта – фары не выпущены… – Витя, фары!

– Выпущены. Большой свет!

Подходим к ближней, звенит маркер короткими звонкам, штурман очередной раз докладывает:

– Ближний, удаление тысяча метров, высота шестьдесят, на курсе, на глиссаде.

Самолет, как какая-то тяжелая глыба, идет точно по курсу в торец между входных огней – от фар по-прежнему никакого толку. Я практически не работаю рулями. Какая все-таки тяжелая машина – этот Ан-26!

Торец. От фар на мелькающих плитах бетона никаких следов. Непонятное чувство: что происходит в конце-то концов? Впереди в темноте угадываются широкие полосы зоны приземления, добираю штурвал, и на режиме 74° по УПРТ самолет тяжело опускается на стойки шасси. Держу направление – все нормально.

– Малый полетный! – Витя убирает РУДы, краем глаза замечаю, как-то необычно и непонятно: непривычно длинное движение рукой назад – на посадке такого не бывает. Опускаю носовую стойку. О Боже! Ощущение, что носовой стойки нет! Самолет как-то неестественно распластался на полосе. – Ноль. С упора! – Витя приподнимает защелки, переводит РУДы в положение полностью назад, щелкает переключателем «Упор винтов»: как-то слишком громко с ревом зашумели винты, слышим, как по фюзеляжу застучали куски льда, срывающиеся с обледеневших винтов – волна грохота. Самолет в стену уперся. Я все это вижу; вижу, что Витя делает, но как-то странно. Это не самолет, а паровоз какой-то. – Посадка! – наконец, голос диспетчера:

– Посадка в… по РД…

Заруливаем на стоянку, рулит вроде нормально, но как-то тяжело. На стоянке техник светящимися жезлами показывает «выключение», смотрит на самолет как-то странно. Стоянка освещена, и я все это наблюдаю через дыру в обледеневшем стекле.

Стали винты, выходим. Е-мое! Самолет весь как ледяная глыба, это как можно столько на себя набрать за 1.5 минуты полета на глиссаде в облаках. Винты чистые только до средины лопастей, комли похожи на ножи мясорубки, когда они не режут и наматывают на себя. Коки винтов какие-то большие, покрытые слоем в пять сантиметров гладкого прозрачного льда. На воздухозаборниках маслорадиаторов и ВНА остались небольшие дыры – все во льду. Подошел техник, поздоровались. Техник с удивлением рассматривает наш самолет, переговаривается с Витей:

– Я такого еще не видел!

Нос, обтекатель антенны локатора, стойки шасси; тоже гладкий лед, не меньше пяти сантиметров толщиной, но обогреваемая лобовая часть крыла и стабилизатора чистые. Под крылом висят, как сосульки, выпущенные фары, хорошо, что Витя не убрал их перед выключением двигателей. Обошел вокруг, заметны в плоскости вращения винтов, на наклепанных листах утолщения обшивки фюзеляжа, следы от ударов кусков льда. За хвостом; отошел назад, при свете фонарей на стоянке хорошо видно на верхней части крыла: все в каких-то волнах, сталактиты на крыле, ледяные причудливые узоры – хороший скульптор поработал! И как вся эта обмерзшая конструкция держалась в воздухе?

В АДП говорю диспетчеру:

– На глиссаде, с высоты 400, до выхода на высоте 100 – очень сильное обледенение.

Удивленный диспетчер нажимает тангенту.

– Метео! Экипаж Ан-26 фиксирует очень сильное обледенение на глиссаде.

Там тоже удивление!

Утром меня разбудила дежурная.

– Вас к телефону.

Беру трубку.

– Да. Слушаю, командир 26…

– Что там у вас? Мы понять не можем…

Я тоже не сразу понимаю, с кем на связи.

– А кто это?

– Сменный на линейке, вы вылетать собираетесь? Вы в плане на 9:00.

– Да! На 9:00.

Все-таки не понимаю, о чем речь.

– Обрабатывать надо, у вас весь самолет во льду! – инженер смены поясняет: – Обработка займет два часа, не меньше. Непонятно откуда столько, причем на одном вашем.

– Ночью заходили, в зону обледенения попали.

Подписали задание на вылет, позавтракали в буфете. На стоянке солнце, плюсовая температура, уже снега нигде не видно. Сургут, конец мая, завтра июнь. Ни одного сугроба, и один наш в красной полярной раскраске, весь замерзший как сосулька. Идет обработка, обливают, обдувают: инженер, техник, наш Витя – все здесь вокруг самолета. По периметру на бетоне кучи снега, льда. Подошел, со всеми поздоровался, инженера сразу определить можно.

– Что это у вас? Лето на носу.

Я тоже пытаюсь шутить, показываю на кучи снега под ногами.

– Не переживайте, тепло, сейчас все растает.

– Вот я здесь сейчас прикинул – это семь тонн!

Я и сам вижу кубометры льда и снега под самолетом, вполне может и семь. (Полетная масса Ан-32 – 27 тонн! Это почти при том же планере, но более мощных двигателях.) Достаточно было еще одной минуты, и мы бы до полосы не долетели. Потом, при расследовании катастрофы, могли быть какие угодно результаты комиссии. При такой солнечной, теплой погоде все бы растаяло.

Мой знакомый, однокашник по Кировоградской ШВЛП: пилот-инструктор на Ан-26 Красноводского Отряда после взлета зимой в тумане, скорее всего, попал в зону сильного обледенения. Самолет потерпел катастрофу – упал в пяти километрах от ВПП. Учебно-тренировочный рейс, погибло 19 летчиков. Ребята переучивались с Ан-24 на Ан-26.

Как-то уснул незаметно с этими мыслями, тридцать пять лет прошло с тех дней, а так все ярко в памяти – время ничего не стирает. Некоторые моменты жизни, видимо, у человека до конца остаются.

 
                                       * * *
 

А утром успел Санычу этот кусок обработать. Ветер поднялся, до 12 м/сек. Что мы здесь делаем, чего ждем? По прогнозу неделя, только нервы себе мотаем. Безделье полное и читать нечего, лежим на «нарах» – отжимаюсь, приседаю. Иногда собираюсь, иду гулять в никуда, просто подвигаться, иначе совсем зачахнешь.

Помню, когда-то в молодости, когда летал на Ан-2, в апреле тоже дуло несколько дней и я тогда первый раз столкнулся с тем, что погода для нас основной фактор. На гражданке, в командировках тоже приходилось ждать: какого-то решения, какой-то подписи. В Киеве, при командировке от нашего НИАТа в КиАПО, сижу в гостинице, живу один в номере, время тянется, вопросы решаются медленно.

Съездил в свой родной КИИГА на Гарматной, прошел по территории, побыл в учебных корпусах, по знакомым местам проехал, по Крещатику походил – все вроде должно радовать… Ничего! Никаких эмоций, не так все воспринимается, как в мыслях бывает, ничего… поэтому и не хочу ни в какую Италию – обман все это. Люди, отношения, любовь – это главное. Поэтому и читается хорошо, поэтому и воспринимаю прекрасное так остро, поэтому и вижу, возможно, больше…

Номер двухместный, подселили парня, немного подвыпивший и мрачный. Где-то я его видел, но время было уже позднее и желания знакомиться не было. На второй день он мне заметил:

– Мы где встречались? – я даже не знаю, что он здесь делает.

– У меня тоже самое, где-то мы познакомились, а где не помню!

– А ты откуда? Чем занимаешься?

– Из НИИ. Разработки наши в КБ, новые технологии в самолетостроении.

Что-то он как-то рядом, не могу вспомнить.

– А мы с тобой в Ягельном не встречались?

Вполне может быть, видимо кто-то из вертолетчиков.

– А ты что там делал?

Смотрю на него, очень знакомое лицо, в форме сразу бы узнал.

– Трубы возил на Ан-12.

В свое время военных привлекали – трубы большого диаметра возили.

– Вот как! А я там на Ан-26 летал в Салехарде.

– Мы там с тобой погоду ждали трое суток, РП – фронтовик, Герой Советского Союза меня пацаном назвал, – сидит на кровати против меня, засмеялся, – я со стыда чуть не сгорел!

– Помню. Ты все пытался синоптиков уговорить, а я тебе хотел доказать, что это «Аэрофлот», а не армия и погоду под тебя никто не сделает.

– Я вот летаю, хочу на гражданку.

Я себя помню, и тоже в свое время на гражданку хотел: не знал я тогда, что в авиации гражданки не бывает.

– На чем летаешь?

– Ан-124! После доработок самолет получаем, экипаж в соседнем номере.

– Вот и летай, пока летается, а на гражданке не проще. Я когда-то тоже стремился в «Аэрофлот», но оказалось это намного сложней, чем в армии, условия жесткие – пассажиров приходиться возить, это не трубы, и если за что-то тебя задержат в звании, то здесь тебя просто уволят, а может даже под суд отдадут.

Он тогда в Ягельном хотел всех уговорить на время взлета ветер уменьшить или направление изменить. Чуть-чуть! Интересную картину мне тогда пришлось наблюдать: мне как гражданскому понятно было, что глупо это, но я все-таки поддался на уговоры и он меня затащил к РП.

При притемненной обстановке и тишине в эфире, РП, взрослый мужчина, летчик-фронтовик, повернулся к нам на вращающемся кресле. Меховая куртка расстегнута, а на пиджаке Золотая Звезда, и мой друг, капитан в 26 лет, сразу осекся, и разговор дальше уже не клеился.

– Ребята, идите отдыхайте, я вас обязательно позову. Не забуду.

Кто он был, я сейчас не помню, но был в свое время в Новом Уренгое такой РП! И нам, соплякам – «матерым командирам кораблей», он тогда носы утер! Было неудобно и стыдно, но сейчас я вспоминаю все с приятным чувством: молодые были – вся жизнь впереди!

Вот так! Непогода – это не так уж и плохо, по крайней мере появляется время и можно еще раз все эти «события» пережить. И с Санычем всем этим делиться как-то НЕ ХОЧЕТСЯ.

 
                                       * * *
 

Сергей работает за сто верст от меня, в сельскохозяйственной корпорации, перелетает с одной точки на другую. Рядом фермер, работать придется у него, и мне нужно перелететь к Сергею и подыскать рядом площадку.

– Сергей, дай координаты, мне до захода нужно перелететь, ты до конца там будешь?

Ветер так и не стихает, работаем урывками. Сидит на площадке, перед заходом ветер стихнет и можно будет сделать несколько полетов.

– Да, подожду. Ветер, сидим здесь на площадке.

Он недавно сюда перелетел. Площадку, с которой он перелетел, я хорошо знаю.

– Рядом, западнее километров семь, найдешь!

Ну молодец, до захода час с небольшим, ветер 12м/сек, мне к нему на запад, заходящее солнце в глаза, куда-то там за семь километров западней площадки, с которой я вылетал.

– Серега, время к заходу, мне вылетать пора – дай координаты.

Уже сижу в кабине, Андрей уехал, двигатель прогрет. Сергей говорит мне:

– Сейчас по СМС сброшу.

Пришла СМС. Я забиваю координаты, отбился трек, смотрю по карте: автомагистраль, от нее асфальтированная дорога, рядом вышка мобильной связи. Точка точно на ней – какая-то ошибка. Опять звоню:

– Сергей у меня точка точно на вышке мобильной связи, ты ее видишь?

– Да вижу, от меня на восток.

– Все понял, вылетаю.

Запускаюсь, взлетел, иду точно на запад, солнце низко над горизонтом, прямо в лицо. Прохожу большой населенный пункт, когда-то здесь работал, от сюда еще 20 км. Подхожу к пункту посадки, точно через забитую точку: внизу хорошая асфальтированная дорога, рядом вышка – все в лесу!

Прохожу на запад семь километров. Одно скошенное поле, второе. Никаких признаков авиации – так можно до темноты кружить над полями, против солнца трудно где-то что-то увидеть. Возвращаюсь к вышке, ветер стих, солнце за горизонтом скрывается. Как можно найти самолет, стоящий за лесопосадкой, только случайно наткнуться в наступающей темноте.

Прохожу над прямолинейным участком дороги, солнце сзади, все хорошо видно. Не пропустить дорожный знак, выполняю заход и как в парк на дорогу – машин нет, все очень напоминает «Домодедово»! Приземление, подрулил к перекрестку, срулил, развернулся носом к шоссе – красота кругом. Звоню, спрашиваю уже с сарказмом:

– Серега, ты где?

Он же отлично понимает, что найти где-то среди полей самолет, который не на открытой местности, в сумерках, – хорошие навыки разведчика надо иметь! Лесополосы, лесные массивы ограничивают обзор; все хорошо можно увидеть с большой высоты.

– Как где? Здесь, – в голосе чувствуется удивление, – тебя жду!

Я все-таки говорю Сергею уже с иронией:

– Я у вышки стою, что-то тебя не вижу.

Слежу за его реакцией. Пауза.

– Да рядом здесь, взлетай и на запад три км – это значит на заход солнца.

Ага, вижу Серега то же самое хочет мне объяснить, где в этом районе запад. Но солнце сейчас зайдет, и я заявляю уже категорически:

– Серега, сними координаты, я жду!

Давно уже подобные ситуации не беспокоят, отрулил на грунтовку и можно спать. Конечно, это не сон сидя в кабине, но до утра дотянуть можно. Тишина, фонарь открыт, запах леса, дорога, новый асфальт – недавно настелили. Темнеет, звонок:

– Записывай координаты…

Сразу с его слов забиваю – кнопку «Enter», отбился трек, азимут – 270, удаление – 9. Ну, совсем рядом – лету, на таком аэроплане, шесть минут!

– Все. Встречай!

Запуск, впереди препятствий нет. На удалении 200 метров вижу километровый знак. Взлетный режим, отрыв, отворот от знака, закрылки, курс по треку на красный край солнца на горизонте. Где-то за девять километров ждет Серега. Впереди просматривается несколько подходящих полей. Ближе уже угадываю: впереди, за той лесополосой должен стоять белый «Бекас».

Сумерки, но это уже не пугает, отворачиваю и строю заход на край лесополосы, понимаю, что увижу самолет в последний момент. Уже на четвертом развороте увидел: заблестел розовым цветом самолет, рядом за ним цистерна для воды и две машины. Проявилась на светлой стерне укатанная полоса – доворот, закрылки, приземление.

В памяти – два месяца назад, в Саратовской области у Димы, посадка ночью с фарой и при звездах!

На следующий день встретился с агрономом, покатались на «Уазике», посмотрели поля, подобрали площадку: хороший участок грунтовой дороги.

Вечером с Андреем хорошо поужинали в кафе придорожной гостиницы, молодая женщина-официант, уставшая за день, но все равно с вниманием к нам, с неподдельным интересом – на дальнобойщиков не похожи. Серьезный Андрей, я тоже не молодой, на столе смартфон: очень тихо бальные танцы, сто грамм коньяка и хорошо приготовленное мясное блюдо. Наш заказ ее немного удивил, но это было какое-то мгновение: странные какие-то за столиком!

Постояли немного под звездами. Тихо, тепло, спокойный разговор перед входом в гостиницу. Хороший номер – душ, удобная кровать. «Новости», но в душе тоска: скорее всего заканчивается еще один участок жизни. Настроение минорное… Осень!

В номере тихо, спокойно, телевизор не смотрится, равнодушие ко всему – чем дальше заниматься? Сергею проще, он на следующий год заниматься будет тем же. Лежу, думаю, боюсь бессонницы, а в голове проносится прошлое почти забытое: курсантская жизнь, Кавказ, Казахстан, Заполярье. Города, аэродромы, схемы заходов, интересные моменты летной биографии. Все вроде не со мной было, и сейчас я где-то рядом со стороны наблюдаю. Что это?

Уснуть надо – завтра работать. Считаю. После двадцати сбиваюсь, начинаю сначала.

Рейс в Кировабад

Тюмень.

Дежурная по этажу приоткрыла дверь, она давно всех нас знает:

– Анатолий, тебя к телефону.

Встаю, иду по коридору, трубка на тумбочке.

– Да! Слушаю.

Командир АЭ на связи.

– Ты завтра куда?

Просто так в такое время не звонят.

– На Новый Уренгой в 9:00.

Сразу без предварительного объяснения получаю указания:

– Дай заявку назад из Уренгоя в Ноябрьский, там заказчик на Кировабад за помидорами. ОРС. Номер борта он знает, документы у него на руках. Ноябрьск во сколько планируешь?

В уме прикидываю время.

– Вылет в 9:00 – три часа в воздухе, час разгрузка, перелет полтора часа. В Ноябрьске около 14—15 часов. Пусть ждет.

– Все! Маршрут сам просмотришь, через что пойдешь. Ты там бывал – все знаешь. После Ноябрьска опять в Тюмень – работай!

– Все понял. До связи!

В номере обрадовал экипаж, Славику сейчас все прикинуть, ночевка в Уральске. Уж очень хочется попасть туда, где свою летную жизнь в «Аэрофлоте» начинал, со старыми друзьями встретится, узнать, посмотреть, что там у них и как.

Уральск в стороне от основных трасс – летать все больше приходилось на Украину, Кавказ, Крым, Краснодар, Симферополь через Уфу, Куйбышев. Плодово-ягодные рейсы на север, на Ямал. В Казахстан не часто приходилось летать, очень хочется не упустить этот рейс, побывать в этом давно уже далеком краю своей юности.

После посадки в Ноябрьском к нам подходит экспедитор, представитель заказчика: парень тридцати лет, документы все в порядке. Лететь в Баку, там ждать – он уедет в Кировабад на заготовку помидор. Понял, что быстро этот рейс выполнить не получится. Объясняю детали:

– Сейчас идем в Уральск, там ночуем, утром на Баку, – это его не устраивает, – нам не хватает летного времени. Мы сегодня налетали уже четыре с половиной часа, до Баку еще шесть. Ночуем на полпути. До Уральска три часа лету.

После взлета в Ноябрьске, на эшелоне я уже жил этой встречей. Встречей со своим прекрасным прошлым: там я начинал свою взрослую жизнь. Все эти три часа у меня были воспоминания тех лет, и они прыгали у меня в голове с одного на другое, и я не мог сосредоточиться. Погода была отличная, время уже перешло на ночь, и я сидел в кресле и боялся шевелиться, чтобы не спугнуть, не сбиться с мысли, и смотрел через стекло вдаль, на звезды.

Это было незабываемое время надежд, эти ошибки, эти первые встречи с женщиной, любовью серьезной уже в этом возрасте, когда мужчина начинает по-настоящему взрослеть, и эти разочарования. Здесь в Уральске я становился самостоятельным, и принимал решения, и учился жить, и ошибался, и делал попытки их исправлять.

За час до посадки, при подходе к границе РДС, я предупредил второго пилота, что связь с ПДСП буду вести сам. Перед вылетом, в «Листе предупреждений»: «Уральск, топлива нет, ночевкой не обеспечиваем». Мне как раз нужны были и топливо, и ночевка.

В Уральске в «Аэрофлоте» я впервые вторым пилотом впрягся в работу: утром по плану, за час до вылета в санчасть, потом в штурманской расчет маршрута.

Конец сентября, а температура за 30°С. Погода как по заказу: ни облачка, ни тумана, ни ветра. В экипаж еще не закрепили; летал вторым с командиром звена, командиром АЭ. Рейсы в основном в разные концы – санзадания, спецрейсы. Обычно продукты питания к черту на кулички, полеты с противочумниками, на точки по югу-западу Уральской области.

Урал петляет на юг, лесные массивы только по берегам Урала, а в остальном местность безориентирная, и населенные пункты в основном здесь тоже вниз по реке к Индерборскому.

Летать приходилось много. И вечером на кровати глаза закрываешь и качает тебя как на волнах после этих полетов.

 
                                       * * *
 

После пролета Уфы все меньше и меньше огней внизу, все меньше населенных пунктов по приближению к Казахстану. Чем южнее, тем темнее ночи и более резкий переход от дня к ночи. Сумерек почти нет.

Где-то там в черноте ночи впереди за 100 км очень смутно что-то просматривается, еле угадывается светлый отблеск ночного города. При выключенном свете в кабине глаза привыкают к темноте и начинаешь в кромешной тьме что-то видеть. Небольшое волнение, переключаюсь на вторую радиостанцию.

– Уральск-Транзит, 26025.

Тишина. И вдруг резко четкий чистый голос в эфире и очень знакомый.

– 26025, Уральск-транзит на приеме.

Кто это может быть? Когда я летал в Гурьеве на Ан-24, при связи на этом канале необходимо давать сведения о загрузке, количестве свободных мест до Куйбышева или назад до Гурьева, о необходимом количестве топлива. На связи был бывший командир Ан-2 Морковин. Но это кто-то другой и очень знакомый.

– 26025, прибытие в 23… транзитом на Баку, предельная три пятьсот! – даю данные как обязательные: информация для отдела перевозок, но вряд ли у них будет загрузка на Баку. – Отдых до 9:00, ночевка, заправка 3.8 тонны.

– 26025, Уральск-Транзит. Заправкой и ночевкой не обеспечиваем, у нас эти данные в «Листе предупреждений».

Топливо есть всегда, они же заправляют рейсовые; все стремятся сэкономить.

– 025, Зобнин сейчас где?

Зобнин мой командир звена. Пауза.

– А кто его спрашивает?

На этом канале допускается кое-какая вольность в эфире. Связь в другом тоне, официальная часть закончилась.

– Это Анатолий Гринь.

Всплеск в эфире.

– Гриня! Это ты?

– Я, а с кем я говорю? – отношения налаживаются. – Знакомый голос, не могу вспомнить? – слышу короткое:

– Молотков.

Тоже командир звена нашей эскадрильи.

– Анатолий Васильевич! Вы что на пенсии?

– Да, Толя. Зобнин тоже!

Хочется поговорить, Молотков очень мягкий и приятный человек.

– Все живы, здоровы?

– Пока да. Только Роберта похоронили. Саша Быков.

Я все это знаю – Саша мой первый командир, переучивались с ним в одно время. Я на Ан-24, он на Ил-18. Летал командиром. Погиб на взлете в Алма-Ате – уже будучи вторым пилотом на Ту-154. Тогда никто не выжил. Причина катастрофы полностью не установлена. А Роберт еще при мне, авария. Был снят на год с летной работы – пережить не смог. Инфаркт!

– У тебя как дела?

– Вот на этом грузовике летаю. Помидоры вожу!

– Где ты сейчас?

– Салехард. Тюменское управление. Сейчас в Кировабад – турне по своим историческим местам.

Приятно разговаривать, но уже пора к посадке готовиться.

– Сейчас все сделаю, – пообещал Васильич, – после посадки ТЗ подойдет.

– Спасибо! Конец.

Из штурманской позвоню, он всю ночь будет сидеть, рейсов здесь мало.

– Конец.

Так радостно и в то же время грустно было услышать немного из того прошлого.

При заходе тоже знакомый голос диспетчера, но здесь уже вольности в эфире недопустимы.

Точно выполняю все команды диспетчера. Погода отличная: посадочные фонари в темноте как на цветном фото. Чуть дальше просматриваются огни поселка Подстепное. Четкий заход – глиссада, ближний, торец. Замелькали в свете фар плиты когда-то родного аэродрома. Пробег, разворот на 180, по центральной РД на перрон.

Боже мой! Когда-то здесь зимой мы молодые, все из общаги, ночью играли на этом перроне в футбол с экипажем военного Ми-6. Они задержались при перегоне в Ростов на завод, и мы устроили турнир: экипаж у них был большой.

Техники следили за игрой, и рейсовый Ан-24 остановился на РД. После заруливания экипаж постоял и с удовольствием понаблюдал и посмеялся: зрелище было интересно тем, что мы все были в наших черных аэрофлотовских шапках, а противник в своих военных. Команды были вполне различимы, а ворота: красные колодки из-под колес шасси. Диспетчер тогда догадался и дал команду рейсовому зарулить в противоположную сторону перрона.

Тихо. Летняя ночь, вижу светящееся жезлы техника. Заруливаю по его сигналам, выключаемся, открываю форточку. Подходит немолодой, коренастый и кривоногий техник. Смотрит снизу.

– Здравствуй, Васильич! – мой бывший техник на Ан-2, вместе с ним помотались по базировкам на химии, в Мангышлаке. Смотрит, узнал, улыбается. – Подожди, Васильич, сейчас выйду.

Винты еще вращаются, я не выдерживаю, срываюсь, бегом в хвост, на ходу крикнул Сереге:

– Опусти рампу… – Серега удивленно смотрит на меня, опускает рампу.

Сбегаю вниз, под левым двигателем ко мне навстречу идет Бояркин. Иду навстречу, развожу руки в стороны – желание обнять старого друга.

– Как здоровье, Васильич? – обхватил руками, поворачиваю лицом к свету. Улыбается, но говорит с дрожью в голосе:

– Ничего. Нормально, на линейке работаю, тяжеловато стало по базировкам мотаться, – а улыбка с лица не сходит. Помрачнел вдруг, губы задрожали. – Вот, Сакена жалко. Так все хорошо было, на «жирном» самолете летал…

Прижал его, стараюсь сам не расплакаться. В груди заныло, тоска захлестнула: «Зачем я прилетел сюда, знаю же, что не вернуть прошлого. Я ни этого ждал все это время».

– Ну-ну, Васильич, не надо. Я же все знаю!

Вижу, ему тяжело, он у нас с Сашей техником был, когда я еще вторым летал, потом уже у меня. Саша был порядочный и обаятельный парень и его все обожали!

– Иди, иди в АДП – там все наши, Молотков всех обзвонил! – смотрим друг на друга. – Ты надолго?

– Завтра в 9:00.

Ссутулился как-то, вижу, непросто ему.

– Жаль. Меня не будет. Самолет у вас интересный.

– Да, Васильич, сейчас новые все такие к нам приходят, в полярной раскраске!

Попрощались, пожелали здоровья. Побрел Васильич по перрону к себе в техничку. Понастроено много нового. Техническая часть со стеклянной пристройкой сверху НП! Рядом всего: стремянки, колодки, водила, трапы – все аккуратно на освещенной площадке. Многое стало по-другому – давно здесь не был.

У самолета перед носом ТЗ-22. Витя с заправщиком решают свои задачи. Вышли Славик с молодым вторым пилотом-инженером, выпускником Актюбинского летного училища. Он здесь почти дома – Актюбинск рядом.

Славик смотрит: «Куда?» – «В АДП».

И направляемся в новое построенное после меня здание.

 
                                       * * *
 

Привез меня агроном к самолету. Сейчас мне перелететь на подобранную площадку, температура повысится и можно работать. Андрей дремлет в машине, прохладно! До нашей площадки всего 15 км, агроном тоже ждет, все канистры с химикатами у него в машине. Спешить некуда – сделать всего 10 полетов и в Добринку на прикол. Сергей здесь тоже какие-то куски добивает и тоже перелетает, стоит разговаривает с молодой интересной девушкой-агрономом, заметно, они решают не производственные вопросы.

Самолеты наши стоят рядом, подходят. Сережа открывает фонарь, показывает заднюю кабину.

– Светлана, погода хорошая, тихо, поля свои посмотрите!

Светлана как-то беспокоится, заметно, что девушка очень уверенная, но решиться не может. Знаю Сергея, любит катать своих знакомых, ему нравится показать, удивить.

Подхожу, поздоровались. Света смотрит на меня, явно ищет поддержки. В таких случаях стараюсь быть серьезным, хотя у меня это плохо получается. Расстегиваю в задней кабине замок привязных ремней.

– Не бойтесь, Света, он мужик серьезный, лишнего ничего не позволит, соглашайтесь: это интересно, тем более это ваши поля!

Осмеливается, мне интересно, и я продолжаю, делаю вид, что абсолютно не вижу ее нерешительности. Показываю, как правильно сесть в кабину, это тоже надо уметь делать: куда необходимо поставить ногу, где взяться рукой. Серега щелкает замком привязных ремней в передней кабине. Мне очень приятно ухаживать за девушкой, ей тоже нравится наше внимание.

– Прибор скорости, прибор высоты, органы управления! – расстегиваю замок привязных ремней. Подгоняю ремни, поясные поплотней, плечевые свободно. – Отрицательных перегрузок не будет, затягивать здесь не надо, замок ремней открывается одним нажатием. – Смотрит широко открытыми глазами. Иду к своему самолету, – подожди, я ей гарнитур принесу, – на ходу прошу Сергея.

Открываю фонарь, выдергиваю разъем, вернулся – барышня сидит, моргает своими глазками. Достаю из кармана свежие чехлы на наушники и надеваю гарнитур ей на голову.

– Ой, не надо.

Поправляю микрофон.

– Надо, Света, надо! – показываю белую кнопку на РУДе. – Если что, Сергею скажите, вот кнопка, – подсказываю Сергею. – Радиостанцию включи, перекинь канал, она может не ту кнопку нажать.

Закрываю фонарь, шаг назад, – перекрестил! Света смотрит удивленными глазами. Сергей смеется, мне тоже серьезным быть уже трудно. Серега смотрит на меня, покрутил пальцем перед своим носом – запуск! Я демонстративно прикладываю ладонь к козырьку бейсболки, девушка наконец заулыбалась. Запуск. Порулил Серега на старт!

Мы с Андреем стоим, смотрим, смеемся. Наш агроном и двое рабочих тоже смотрят на самолет, сопровождают его глазами, крутят головами, а Сергей прошел над нами, ушел к одному полю, потом к другому, носится над полями. Опять над нами прошел, еще раз: я все отснял на свой смартфон. Все обошлось, привез он ее раскрасневшуюся, радостную. Удивительно, чувствует себя очень даже неплохо.

– Что, и не тошнило совсем?

– Ну что вы, все как на американских горках! – c Сергеем вытащили ее из кабины, показываю записи. – Ой! Как красиво! Мне перешлите.

Забил ее номер, пробую переслать. Передал ей свой телефон: сидит в своей «девятке», разбирается с двумя телефонами. Наконец все получилось, очень довольна увиденным, а у меня остался ее контакт с фотографией: интересный агроном на фоне созревшего пшеничного поля.

Андрей с агрономом уехали на нашу точку, а я вслед за ними запустился, отрулил немного от стоянки. Сергей со Светой рядом стоят, смотрят: махнул на прощание рукой, посмотрел на них. Сергей поднял руку. Поехали, «Бекас», РУД вперед до упора – поехали!

Вечером после работы в гостинице опять перед сном все проносится: все, что вчера вспомнил!

 
                                       * * *
 

Зашли в новое здание АДП – «Штурманская», «Метео». Открываю дверь с надписью «АДП». Освещенное помещение, перегороженное стойкой, частично застекленное, как везде во всех аэропортах. За стеклом с окошком диспетчер: Дима Сацкий.

– Здравствуй, Дима! 26025, направление в гостиницу – шесть человек.

Подаю задание на полет. Рядом сидит незнакомая девушка – планшетистка. Дима встает, выходит из-за своего «прилавка», подает руку.

– Какими судьбами? Сколько лет, сколько зим? Пойдем в штурманскую, в зоне никого нет – посидим, поговорим.

Дима старше меня на пять лет, вводился командиром, меня оторвали от Саши Быкова, дали ему вторым пилотом. Сейчас работает диспетчером.

В штурманской Славик уже подготовил план-заявку полета на завтра, второй пилот рассматривает карту на штурманском столе. Как и везде, это самое большое помещение; здесь экипажи готовятся к полету. Длинный стол, на нем под стеклом карты, все маршруты от Уральска по всем направлениям. На стенах схемы заходов основных аэропортов, в основном Казахстан! Москва, Минводы! Аварийные площадки, ВПП, рулежки, стоянки: все, что необходимо экипажам при подготовке к вылету.

За отдельным столом дежурного штурмана восседает Гриша Жук – здоровенный мужик, бывший командир Ан-2. Подошел, молча поздоровались. Сидим, делимся впечатлениями, кто где сейчас. Вошла в штурманскую полнеющая женщина, Антонина; при мне она молодая выпускница иностранных языков – «англичанка», переводчик. Молча сидит, слушает, когда-то было немного увлечения – катались с ней на «Яве»!

Славик отнес в АДП план-заявку, вернулся с направлением в гостиницу. Дима подсказывает:

– Гостиница та же, для экипажей четвертый этаж. Буфет там же – работает.