Текст книги "Вторая жизнь"

Смотрит на меня несколько озадачено, но серьезно и без тени иронии, которая, как правило, проявляется у людей в таких случаях; ей необходимо принять решение сейчас. Она испытывает чувство лести, и по выражению лица я замечаю это, и, разумеется, она мне не верит. Смотрит с недоверием – мало ли какие бредни могут быть у мужика в голове.

– Анатолий! Оставьте мое, только не упоминайте фамилию.

Как-то сдержанно и скомкано попрощался, открылась дверь, какая-то женщина заглянула, попросила что-то подписать. Произошла небольшая разрядка. Наталья быстро глянула документ и, даже не присев в свое кресло, подписала. Женщина обратила на меня внимание; я улыбнулся ей и протянул руку за документом, попросил у Натальи:

– Можно ручку?

Женщина посмотрела на меня серьезно.

– А ваша подпись мне не нужна.

Наталья рассмеялась и сгладила неловкость, вызванную моей неуместной шуткой.

– Мою подпись заверить нужно!

Женщина поняла и улыбнулась! Вышла.

– До свидания! Наталья!

– До свидания, Анатолий!

Неудобная ситуация как-то сгладилась – улыбнулись друг другу!

Вышел я с какой-то легкостью на душе. Мне было хорошо и грустно, что почувствовала она? Когда я принесу готовый экземпляр, может что-то всплывет? А может быть и нет, и более вероятнее – последнее!

 
                                       * * *
 

Отложенная поездка в Москву привела к полному рассогласованию всего организма. Апатический ступор, нарушение сна, нарушение режима заставляет усиленно бороться с ленью и явлениями, которые могут привести к серьезным нарушениям здоровья. Приходится заставлять себя вставать, готовить, выполнять гимнастику, физические упражнения: не давать атрофироваться мышцам.

Гулять приходится без желания, никуда не хочу, ничего не вижу вокруг. Золотая осень и вместе с ней бабье лето прошло, наступила серая, холодная пора.

Взял машину из гаража, оставил на дороге под балконом: завтра съездить в центр города, побродить по набережной, посмотреть памятники и архитектурные шедевры столетней давности. Очень хочется попасть на выставку местных художников. Как правило, там всегда свободно – можно побыть наедине с собой и полюбоваться пейзажами. Есть очень интересные картины, и на них хочется смотреть.

Как-то с дочерью, ей было тогда пятнадцать, мы побывали на такой выставке. У нас в регионе очень много талантливых мастеров, и нас заинтересовали картины одного художника – на них в основном была зима. Понравилась и ей одна, небольшая. На ней практически ничего не было: мрачная погода, серое небо и снег, несколько прошлогодних былинок на ветру, но она выделялась среди всех. На многих были ценники, но эта не продавалась.

Все-таки надо посмотреть в интернете, что-то найти, и съездить развеяться – соседи уже жалуются на мою гитару.

Безделье начинает надоедать, но за что-то браться спонтанно не могу: привык все делать честно и должен быть хороший результат. Живой тому пример – Пе-3, который сейчас у дочери. Когда-то мне было шестнадцать и я готовился к соревнованиям в городе Волжском. После соревнований я модель на тренировках разбил, и она в полусобранном виде висела под потолком тридцать лет в доме родителей. Потом здесь уже, дома, я ее восстанавливал два года, получилась очень точная и красивая копия. Я учел все недостатки, у меня были точные чертежи, и я очень хотел оставить на память детям эту модель: знаменитый самолет Петлякова, прошедший всю Великую Войну!

Хорошо выполненная копия смотрится так же красиво, как парусник в каком-нибудь музее.

Перевозил я модель в специально сделанном бандаже, и все попутчики по маршруту до Москвы интересовались и рассматривали. На последнем этапе, утром у подъезда дочери один мужчина, видимо хорошо знакомый с авиацией, остановился и откровенно разглядывая, спросил:

– Мужики! Вы где это взяли?

Зять ему, желая увидеть изумление человека, ответил:

– Продаем!

– Сколько?

– 50 000!

– Подождите. Не уезжайте. Я за деньгами поднимусь.

Мне стало неудобно. Пытаясь исправить положение, извиняюсь:

– Не продается. Это я дочери привез. Ему пятьдесят с лишним лет.

Мужчина спешил, видимо на работу. Полюбовался и немного разочаровался – модель действительно исключительная!

У Натальи на работе в вестибюле когда-то мне бросилась в глаза столик-цветочница. Он вписывается в общее оформление помещения и поэтому незаметен. Я обратил на него внимание как на что-то очень знакомое, взгляд задержался не потому, что это красиво, а потому что я где-то это уже видел. Потом я попросил Наталью обратить внимание и поделиться впечатлением.

Когда-то это сделал я. Я в тяжелое время девяностых три месяца доводил до рабочего состояния незаконченные фрезерные станки, выполненные кустарным методом. Удивило грамотное конструкторское решение! Автором оказался молодой парень тридцати лет – поразила его инженерная смекалка!

Я прорисовывал это кривую ножку, похожую на ногу газели, столешницу. Делал из стали копиры напильниками и болгаркой. А потом все это запускал и отлаживал почти за так; мне нужно было кормить семью, но все равно хотел, чтобы это было красиво.

– Я люблю все красивое, Наталья!

Видимо, она тогда приняла это все как фальшь, как любование собой. Я пожалел о сказанном. Я хотел показать красоту – эффект, наверное, оказался обратный.

И сейчас, чтобы за что-то взяться, необходимо подготовиться, настроить себя. Чтобы сделать красивое – нужно время.

Всегда перед заходом на посадку экипаж проводит предпосадочную подготовку – это заключительный этап полета, и все необходимо учесть, настроиться; и заход, и посадку нужно выполнить на пять!

И мне сейчас хочется увидеть красивое у других – хочу посмотреть картины. Хотелось бы с кем-нибудь поделиться, посидеть в кафе и обсудить, поговорить. Но это хорошо с родственной душой и здесь должна быть уже романтика!

Я никак не могу согласиться с тем, что человек пожилой, выполнивший свою миссию, должен быть одиноким и провести остаток этой жизни один со своими мыслями. И где должна быть эта грань, после которой каждый должен воспринимать как должное и смириться с тем, что он уже бесполезный, отработавший свое и его место на свалке этой жизни. Почему я не хочу согласиться с этим? Я рассчитывал еще работать. Летать – это не трудней, чем ездить на автомобиле, а в некоторых случаях за рулем сложней, чем за штурвалом. Убеждаю себя, хотя знаю, через год—два будет то же самое и конец когда-то придет. «Приходит день, у каждого он свой, и мы с небес спускаемся на землю!» – это Вадим Захаров.

Все чаще наступают моменты, когда становится грустно и невольно в памяти всплывает прошлое. И картины, связанные с полетами, оставили в памяти большую часть. Думаю, это не просто так, возможно это связано с одиночеством.

Очень красиво смотрятся встречные, когда расходишься точно по курсу. В ясном безоблачном небе Ил-76, хорошо освещенный, на 300 метров выше, на высокой скорости, которую можно ощутить только в полете – очень красивое мгновение, до сих пор так ярко в памяти! Как красиво смотрится ночью, при хорошей видимости, приближение посадочных огней. Как изящно выглядит элегантный Л-29 на фоне кучевки, который висит неподвижно рядом с тобой. Такой весь зализанный, сверкающий на солнце до рези в глазах – такое редко кому-то приходится видеть!

В зоне мы с командиром звена отрабатывали пилотаж в паре. Я в передней кабине «спарки» плавно выполняю простой пилотаж, и моя задача не выйти за пределы этой зоны, а курсант на МиГ-17 держался в строю, и мне иногда можно было повернуть голову и наблюдать. В полете, так близко, боевой самолет выполнял все эволюции, точно копируя полет ведущего, и у меня было ощущение, что я вожу его на поводке. Эта картина тоже в памяти, и тоже было очень красиво – здесь еще была добавлена вся мощь оружия!

Даже последний перелет в такую мрачную погоду: «Бекас» ведущего в ложбине на фоне сопки, поросшей лесом, в осенних красках и облаков, цепляющих верхушки деревьев, – тоже очень красиво!

Я очень люблю все красивое, и чем-то это заменить, каким-нибудь суррогатом, не получается. Мне очень повезло: я как-то смог продлить эту жизнь, конечно, не совсем так, как хотелось бы. Здесь, в этой второй жизни многого не достает – многого – и видимо не один я такой. Постоянная борьба со своими чувствами, и, наверное, решить эту проблему еще никому не удалось.

Утро. После сухой погоды дождь, и по прогнозу на весь день. Желание ехать в музей пропало. Напрягать себя не стал, решил почитать. Кончится дождь, погуляю, похожу по мокрым тротуарам. Погода наводит тоску, в авиации погода основной фактор, влияющий на полет.

 
                                       * * *
 

Вылетаем из Пулково на Салехард. Конец августа. В Салехарде уже осень со всеми ее погодными явлениями. Консультация на «Метео» – нет связи ни с Салехардом, ни с Тюменью. Нет погоды, нет прогнозов. Толкаемся в штурманской, даем задержку – связи все нет.

Синоптик, мужчина моего возраста, предлагает составить прогноз по данным сьемок из космоса; я с такими предложениями еще не сталкивался и в наших руководящих документах такого не встречал.

– А это будет правомерно?

Мне как-то не верится, что в данном случае можно получить какие-то хотя бы приблизительные значения. На столе разложены фото со спутника.

– Вот Ямал. На фото видно, что это и какая это барическая система, – все наглядно, я вникаю в ситуацию, а молодой мужчина хорошо знаком с подготовкой летчиков в этой сфере. Разговор идет на равных. – Воркута и Салехард разделены горным хребтом Урала, в этом районе высота гор более 1000 метров, поэтому в вашем регионе погода в Салехарде и в Воркуте очень разная.

Я отлично с этими местными явлениями знаком, и все мы, тюменские, знаем, что Воркута – это всего 150 км, но погода там всегда хорошая.

– Да! Я здесь полностью согласен.

Вижу на снимках все происходящее в атмосфере, хорошо просматривается Ямал, и можно уже что-то себе представить.

Через четыре с половиной часа полета мы точно попали в те метеоусловия, которые нам спрогнозировал синоптик. И мне хорошо запомнился этот случай из моей практики и точность того прогноза. И до сих пор я помню парня-синоптика, и его знания, и ответственность. Отлично проделанная работа всегда надолго остается в памяти и оставляет приятные впечатления о мастере!

Я очень любил дальние перелеты: в грузовой авиации быстро нарабатываются профессиональные качества.

Полеты выполняются в основном ночью. Ночью меньше летают рейсовые и мы более свободно себя чувствуем. Ночью, как правило, вся инспекция спит. Проще с вылетом и прилетом, особенно в промежуточных аэродромах. И если что-то по погоде, можно уйти дальше по маршруту, можно проще решить какую-то проблему со службой движения. Часто приходилось просто договариваться с диспетчерской службой и по запасу топлива, и по погоде, можно было пройти пролетом какой-нибудь промежуточный аэропорт.

Ночью можно увидеть много красивых и необычных явлений. Не раз приходилось наблюдать выход на орбиту космических объектов, особенно на севере. Наблюдаешь весь полет от земли и до выхода на орбиту, все как в учебнике, все наглядно и очень красиво. При полете в районе Новосибирска ночью все экипажи наблюдают на севере выход на орбиту объекта – зрелище непередаваемой красоты! Делятся впечатлениями. Озабоченный диспетчер по коротким фразам экипажей что-то пытается понять и хочет что-то увидеть у себя на экране локатора.

– Я в северной части ничего не вижу!

Какой-то борт в эфире подсказывает:

– Да ты не туда смотришь.

Диспетчер, ничего не понимая, интересуется высотой объекта. Кто-то из экипажа советует:

– В окно посмотри!

Наконец диспетчер разбирается в ситуации и разочаровано говорит:

– Ничего красивого, как-то слабо просматривается.

Кто-то опять замечает:

– Облачность мешает. Тебе к нам надо – отсюда все хорошо видно!

Наблюдать приходилось не только в полнеба параболу ярко-изумрудного цвета, но и работу ступеней и даже горение в атмосфере падающих обломков.

Простое явление: ночь, средняя полоса России, нос направлен на восток. Ничего необычного, но, если смотреть из кабины налево на север, видишь вечерние сумерки, а направо на юг – черную непроглядную ночь. Очень красиво с высоты 5—10 км смотрится Москва. Это ожерелье из драгоценных камней: Садовое кольцо и МКАД сверкает одним цветом, а все радиальные улицы освещены другим, в центре яркий рубин – звезда на Спасской башне! Это очень красиво! Мне пришлось увидеть один-единственный раз, но все летчики мира заявляют, что Москва ночью один из самых красивых городов мира! А Москва не Токио и не Гонконг, но кому повезло в ясную ночь увидеть под собой эту картину – запомнили на всю жизнь!

Человеку скучному, «все знающему», которого ничем не удивить, все это ненужное и неинтересное, а летчики видят все, наверное, по-другому!

Много в летной практике трудного, много красивого, много забавного и смешного.

 
                                       * * *
 

Домодедово. Подготовка к вылету. Мы в штурманской. Взлетный 317°: схема выхода, аварийные площадки, стоянки, маршруты руления. Все необходимо отложить в голове, запомнить.

Наш самолет, как грузовой, в дальнем углу на стоянке Ил-62. Здесь стоит и наш краснокрылый.

В кабине перед запуском открыт сборник. Еще раз просматривается схема руления, выхода после взлета – все разобрали. Провели инструктаж, запросили запуск. Диспетчер разрешил и вдруг новая информация: изменили курс взлета – взлетный 137°! Сразу все сломалось: столичный, очень загруженный аэропорт и позволить себе какие-то огрехи недопустимо. Срочно по сборнику просматриваю схему руления, и штурману даю указание просмотреть схему выхода с курсом 137°. Набросал схему руления, положил шпаргалку на пульт, сборник передаю второму пилоту.

Второй пилот Миша; уволился из армии капитаном, летал вторым на Ан-22. Потом в Салехарде он пролетал несколько лет вторым и ушел на пенсию.

Сейчас идет запуск двигателей, а Миша держит сборник у себя на коленях. Смотрит, что-то соображает – вникает!

Про Мишу ходило много анекдотов, но боевой орден у него был. И я имел счастье видеть Мишу в своем экипаже!

После запуска на связи Ту-154 – выруливает. Диспетчер дает ему информацию и называет номера рулежек. Я быстро все фиксирую у себя в голове, запросили руление, и мы получаем те же данные, все упрощается – рулить за ним. Аэродром очень большой, летать сюда приходилось не каждый день, а движение в Московском аэроузле очень интенсивное. И где-то там, на перроне, за два километра от нас, выруливает борт, и нам его необходимо увидеть – руление на полосу за ним. Наш маршрут руления рядом с перроном, и моя задача не вылезти на магистральную РД раньше рейсового борта.

Наконец при рулении к перрону вижу: из длинного ряда самолетов на перроне на магистральную выруливает Ту-154. Я притормаживаю, команда диспетчера вдогонку:

– 26012, пропустите борт.

Уже пропускаем. Миша крутит у себя на коленях сборник, пытается сориентировать его по компасу – ему никак не удается определиться на этом большом летном поле. Где-то там взлетная полоса, и нам необходимо добраться до нее. Человек заблудился и ему необходимо определить свое место. Показываю Мише на выруливающий перед нами «Туполь», вижу, ему очень сложно в этой обстановке; необходимо видеть всю картину, а перед нами длинная магистральная РД и от нее вправо к полосе рулежки, обозначенные табличками. Связь веду сам, чтобы что-то говорить в эфире, необходимо видеть обстановку и полностью владеть ситуацией.

Как-то уж слишком торжественно выезжает на нашу РД «Туполь», разворачивается, показывает нам свой хвост. Я двигаю вперед РУДы – загружаю винты. Самолеты выстроились на рулежке, в эфире много команд, указаний – диспетчер постоянно с кем-то на связи.

– 012, продолжайте руление, – это уже обращение к нам.

Пытаюсь держаться от «серьезного» самолета на почтительном расстоянии, Миша настойчиво работает со сборником и чувствует себя уже свободней. У меня желание рассмеяться: при отличной летней погоде мой второй пилот, главный помощник в экипаже, заблудился еще на земле.

Мимо нас справа проплывают таблички рулежек с номерами. Прошу Витю следить, номера идут по убывающей к торцу 14, проруливаем РД 5.

– 85…, занимайте первую РД. 012, на вторую, работайте со «Стартом». Конец!

Вторая впереди справа – сруливаю на вторую, Славик просит на второй станции установить частоту, а я Витю – перебросить канал на первой радиостанции.

– Домодедово-Старт, 26012, на второй.

Диспетчер «Старта» дает условия взлета, разрешает исполнительный. Все правильно: пока 154-й дорулит до первой, мы успеем взлететь.

Выруливаю на исполнительный, доворачиваю под девяносто по полосе, вся картина резко меняется. Из всей шири летного поля с его рулежками и самолетами на них перед нами открывается длинная домодедовская взлетная полоса, уходящая в бесконечность!

Миша бросает сборник себе на колени, вздымает руки к небу и кричит во весь голос:

– А вот она и полоса!

Я сейчас не помню, куда мы направлялись из Домодедово, куда-то на юг, и этот радостный возглас Миши меня сопровождал до конца рейса!

Север. Погода меняется каждые полчаса – это природные явления, приходилось и мерзнуть, и пройтись в унтах по свежей травке. Апрель. Ночь. По плану у нас два рейса на Яптик-Сале, температура -20. Нас перенацеливают на Тюмень. И если в Яптике -40 и без унтов туда не выпускают, то в Тюмени около нуля, ночью подмораживает, и в унтах в Тюмень можно слетать.

При подходе в Тюмени резко ухудшилась погода, и нам приходится уходить на запасной. Все аэропорты рядом: Курган, «Кольцово», Петропавловск-Казахский – тоже закрыты по метеоусловиям, и нам пришлось уйти в Омск, а это более 500 км!

Уже утро, выходим из самолета на перрон, тепло, хорошая весенняя погода, за хвостом самолета кончается бетон перрона, и мы в тапочках стоим на молодой мягкой травке.

После четырех с половиной часов в воздухе наслаждаемся тишиной, перед нами взлетная полоса, а на прямой просматривается заходящий на посадку самолет. На удалении 5—6 км заметно, что самолет непростой, это не Ту-134, который на большом удалении легко определяется по черному дымному хвосту, направленному вниз. Очень похож на воздушный змей в воздухе, и однажды я в шутку услышал: «Змей Горыныч заходит на посадку!»

Самолет быстро приближается, заметна скорость, которая намного выше скорости Ту-154. Уже вижу, что это Ту-104 – последние дорабатывали свой ресурс в Иркутске и в большинстве случаев летали на них асы.

Самолет достаточно сложный, и переучивали с них летный состав с неохотой. У меня был знакомый, когда-то полетавший командиром на Ту-104. Позже он летал на Яке и мне немного рассказывал о полетах на нем.

Сейчас этот легендарный самолет можно увидеть только в фильмах, но в свое время мне посчастливилось видеть полеты Ту-104 и даже его старшего брата Ту-16. Приходилось на Ан-24 летать через Кустанай и иногда наблюдать там учебные полеты, а на Ту-104 даже быть пассажиром. Перегоняли самолет на Иркутский завод и оттуда пассажирами возвращались на Ту-104, как раз до Омска – впечатление осталось очень сильное. И поделиться этим, можно сказать просто – как на бомбардировщике! Думаю, больше не добавить, и даже пилотская кабина не лайнера, а полностью своим интерьером напоминает кабину боевого самолета.

И отсюда мы хорошо видим заход, подход к торцу и приземление: все выглядит не так просто, как это происходит на самолетах более совершенных, с достаточно развитой механизацией крыла. Реверса на нем нет и промах недопустим. Зарулил на перрон. К нему за пассажирами подъехали автобусы за экипажем. До служебного помещения здесь достаточно далеко и развозят экипажи автобусом.

Мы стоим перед носом своего самолета в тапочках и надеемся, что нас водитель автобуса увидит. «Пазик» развернулся и направился к нам.

В автобусе два молодых средней комплекции пилота и очень немолодой штурман – все в элегантно сидящей на них форме. Мы в кожанках, но наш внешний вид никого не удивляет, все летающие хорошо знают специфику нашей работы.

В штурманской расселись за длинным штурманским столом. Ноги в тапочках под столом, и бланки прогнозов здесь же на столе. На висящем на стене мониторе последняя погода в основных портах и Тюмени.

Рядом с дежурным штурманом сидит мужчина в серьезных погонах, и они о чем-то спокойно беседуют. Потом я понял, что это инспектор.

В штурманскую заходят уже знакомые нам ребята с Ту-104. Штурман экипажа с бланка на столе занес данные аэродрома вылета и подает штурманский расчет дежурному штурману.

Дежурный штурман подписывает штурманский, возвращает и желает приятного полета. Инспектор просит у командира задание на полет, в нем что-то пишет и возвращает. Командир моего возраста, может чуть старше, с серьезным видом, полностью сосредоточенный на «Схеме выхода после взлета», берет свое задание и не глядя на запись: «До свидания!» – дежурному штурману и поворачивается к выходу.

Инспектор, озабоченный своей значимостью и заботами «Безопасности полетов», делает командиру замечание, требует объяснить причину «недолета» и просит объяснения: почему не выбрасывался тормозной парашют?

Интересная сцена; и все с удовольствием наблюдают за происходящим хорошо понимая, что инспектор пытается выполнять свою работу.

Приходится часто наблюдать подобные случаи, и всегда удивляло напускное серьезное отношение к своим обязанностям. Мне ничего подобного не приходилось видеть в поведении инспектора нашего тюменского УГА – Владимира Ильича Шарпатова, того самого, который позже так смело вырвался из Афганистана на Ил-76!

Командир немного удивленно со спокойным видом смотрит на инспектора и говорит, тщательно подбирая слова: «У вас в аэропорту нет парашютоукладчика. А приземление на данном типе желательно произвести на первую плиту!»

Инцидент на этом закончился, инспектор не мог скрыть своего смущения, все-таки он тоже летчик и ему в присутствии летного состава было очень неловко. Ту-104 он не знал и позже, пытаясь незаметно, молчком вышел из штурманской.

Появилась погода в Тюмени, и мы готовились к вылету. Славик также подал свой расчет штурману, и мне на вопрос, кто это, дежурный штурман, бывший пилот, молча махнул рукой. А мне хорошо запомнился командир корабля – он выполнял свою работу и выполнял, я думаю, хорошо! И воспринял этого «инспектора» – просто НИКАК!

 
                                       * * *
 

Много было хороших ребят в свое время, некоторые знакомства были мимолетные, но запомнились навсегда: Володя Вагабов, Сурогин, Елисеев, Игорь Павлович Силанов, Ширшов – всех не перечислишь. Командир Ан-2 – Валера Чкалов: мой земляк, через много лет встретились случайно на перекрестке в Волгограде. Мы стояли на красный, он в своих «Жигулях», я тоже за рулем напротив и не успел даже посигналить. Он меня не видел, разговаривал с сидящим рядом. Потом через много лет я проходил ВЛЭК: выездная группа врачей из Волгограда; приятная молодая женщина-врач, председатель комиссии, откровенно поделилась:

– А, Валера? Да! Красавчик!

Я в нем чего-то такого особенного не видел: приятный парень, общались, дружили, в разговорах делились событиями. Тезка великого летчика, но я видел, он очень чем-то нравился этой женщине – чем-то!

Командир звена – Саша Ермаков, командир Ми-6 – Орлов. Сусляков, мой ровесник. Уходил на пенсию, встретил Алексея, у него в это время вторая авария – вынужденная посадка в тундре.

– Алексей, уходим… Хватит!

Знаю, как это тяжело переживается.

– Нет. Я еще полетаю!

Как у человека дальше судьба сложилась – не знаю.

Уже полностью решившись распрощаться с летной работой, встретил Василия Крюка. Энергичный парень, он в это время начавшейся перестройки решил тоже свои силы направить на будущее отряда.

– Анатолий, присоединяйся. Новое время приходит – нам его придется строить!

В смутное время трудно в это было поверить, да устал я от всех передряг. К семье тянуло, окончательно решил с полетами распрощаться. Более того пригласили в НИИ, а это тоже авиация!

Как-то незадолго до того, как я ушел с летной работы, ко мне зашел знакомый командир Ми-6. Мы часто знакомились где-то по работе, приходилось встречаться на промежуточных аэродромах. Кто-то о чем-то просит, что-то передать, что-то им передали, летают низко – со связью проблемы. Сейчас вспомнил: его зовут Анатолий Войлов. У меня выходной, у него тоже.

– Банку с тобой хочу раздавить!

Меня предложение не удивило, причину примерно знаю, десять лет там провел – встречаемся, здороваемся.

– С чего это? – раздеваю. – Проходи, садись!

– Близко с тобой не встречался, понаслышке знаю.

Нас двое, в одной эскадрильи – однофамильцы, но знакомы мы давно: по Казахстану.

– Путаешь ты нас.

Пробую напустить на себя равнодушие. Внутри появляется что-то неприятное, приторное – мне это никогда не нравилось: несправедливое, слишком завышенное мнение окружающих, какое-то липкое, нехорошее чувство лести. Удивляться только приходится, я так даже тайком о себе стараюсь не думать. У меня в таком случае обратная реакция, немного поиздеваться хочется, разговор в шутку перевести – развеять миф о своей исключительности. Однофамилец Владимир Николаевич пилот от бога – нас многие путали.

– Да нет. Не путаю я, и Володю тоже знаю.

Как-то мне необходимо было перелететь в Салехард во время распутицы. Посадка производилась на металлическую полосу: она для Ан-26 не подходит, только для Яка и Ан-24. При прилете на форму необходим допуск. Не все были допущены: у Володи он был. Встретил меня Блинов.

– Ты как сюда попал? – с Петром Егорычем пошутить можно было.

– Я запросил – мне разрешили! – Блинов тогда посмеялся.

– Тебе тоже допуск надо оформить, все равно вас все путают.

И Владимир Николаевич мне с улыбкой, шутя, сделал замечание, он был приятный человек:

– Анатолий! Моим добрым именем прикрываешься?

Когда где-то кто-то в разговоре о нас – сразу вопрос: «А это старший или младший?»

 
                                       * * *
 

И вот сейчас мы сидим и спокойно разговариваем за этой «банкой», и я хочу рассказать не о себе – нет! Я сейчас хочу сказать, что было встречено много интересных людей и в свое время мы теряли друг друга; жизнь казалась бесконечной, и мы не очень заботились о настоящем, больше думали о будущем. Не ценили то интересное и неповторимое и пропускали как обыкновенное: мы тогда еще не знали, что этого никогда больше не будет. Нас несла вперед жизнь, и мы не все видели и не все замечали, и теперь я с грустью вспоминаю то время – такое живое и стремительное!

Я знаю о человеке тоже понаслышке, в нашем деле мало секретов, и прошу его:

– Расскажи-ка ты мне, как матчасть облетывал на заводе в Ростове? – укладывая кусок тушенки на хлеб – рассмеялся, махнул рукой. Я знал этот анекдотичный случай. – Я хочу от прямого источника все это услышать!

И он мне рассказывает, без хвастовства, без пафоса, просто, с юмором, по-мужски и без ненужного шутовства, закусывая разведенный спирт тушенкой с хлебом и помидорами из банки:

– Очень нужен был отпуск, а меня с экипажем командируют на завод, – вещает Анатолий, – получить после ремонта вертолет: «Пригонишь и лети в отпуск». А там оказалось, матчасть готова, а экипажа испытателей нет – облетать вертолет некому. Я попал в капкан, мне очень нужно в отпуск, а я сижу в Ростове. Положение безвыходное – готов все бросить и улететь: пенсия у меня есть, а документы пришлют! Сижу злой! И с каждым днем все злее, экипаж уже ко мне не подходит.

Здоровенный парень, усы: почти Тарас Бульба! Мне с ним приходилось встречаться – и даже в большинстве случаев, не зная близко, проникаешься уважением к человеку, когда видишь его в работе.

Где-то на северных задворках Западной Сибири, в местном аэропорту, заруливаешь на грузовую площадку и наблюдаешь, как работает Ми-6. Это такая величественная и неповоротливая «мельница»: медленно приближается к площадке с наваленным на ней грузом, зависает над какой-нибудь стопой. Шлепает своими громадными лопастями: снежный вихрь, мороз, а он висит над объектом, стропальщики внизу цепляют на болтающийся трос стропы упакованного груза. Дверь кабины открыта, сдвинута назад, и командир в этой «внешней среде» в шлемофоне держит всю эту 30-тонную с лишним махину, пока внизу работают стропальщики. Сцена подкрепляется мощным вихрем снега, мусора, летающими кусками картона и даже обломками фанеры, и вся эта круговерть вокруг арены действий: неподвижная фигура летчика в кабине и черные усы на раскрасневшемся лице – это очень напряженный момент!

Потом он натягивает трос, приподнимает всю упакованную пачку и начинает разгон. Вертолет движется вперед, набычившись, опустив нос, а груз еще висит, кажется, застыл на месте. Трос наклоняется: растет скорость, и вся эта большущая стрекоза, с грузом под брюхом, уносится прочь с площадки. И уже видно только оранжевый стабилизирующий парашют в облаке снежной пыли. Все происходит быстро – и опять тишина!

– Не выдержал, на четвертый день подошел к начальнику ЛИКа, попробовал договориться, – продолжает свой рассказ мой тезка, – чтобы он дал разрешение принять машину без испытательных полетов. И здесь он мне заявляет: «Первый класс есть? Бери и облетывай!» Меня зло еще больше разбирает: я здесь четыре дня сижу!

Прошли санчасть, техническая бригада готовит вертолет к облету, а у меня ну просто руки чешутся! Показал я им тогда, что гражданские летчики умеют: и разбег на взлете на носовой стойке, и поворот на горке, как Ми-2 на шоу это выполняет, и глубокие виражи вокруг трубы котельной. Из цехов все наружу высыпали, а я под завязку между цехами, на высоте метр, на максимальной скорости! Диспетчер мне: «Прекратите задание!»

Зашел, сел. Начальник ЛИКа, еще кто-то из начальства: «Вашему командованию все сообщим». – «Ну да! Конечно! Пишите, сам письмо отвезу!»

Нас там почти неделю мурыжили: посидят, подождут – гражданские… Уж очень хотелось показать, как на севере летают!

Спокойно он так, между стаканами и разговорами на житейские темы, все это рассказал. Но я человек эмоциональный: все хорошо себе представил, тем более, что был когда-то на этом заводе и аэродром и цеха и все отдельные детали помню.

В Ростовском аэропорту в свое время полоса ремонтировалась, и мы пассажирские рейсы выполняли через заводской аэродром.

Ми-6 – самый большой в мире вертолет, и работы на нем выполнялись уникальные. Что на Ямале ребята на нем выполняли, рассказать не могу, с этой работой не знаком, но отдельные эпизоды видеть приходилось и слышать приходилось много.

 
                                       * * *
 

Ребята с Ан-2 интересное явление в полете наблюдали: летит строительный вагончик под облаками. Мрачная погода, ровный нижний край слоистой облачности, диспетчер предупредил: «Ми-6 впереди!»