Текст книги "Вторая жизнь"

Заканчивается такой мальчишник, как правило, большой дозой выпитого, но в основном пьяным никто не бывает, наговориться тоже не успевают и проблемы, как обычно, решаются не все!

По дороге домой все молчат, каждый занят собой, своими мыслями – из одного конца города в другой сорок километров, и у моих попутчиков начинают слипаться веки. Я никак не могу освободиться от впечатлений встречи с Натальей, а внутри тоска. Хорошо понимаю свое безнадежное и глупое положение. Сижу сзади, товарищ слева от меня уснул, прижавшись к двери. Впереди рядом с водителем Андрей и его опущенная голова на поворотах катается влево и вправо на плечах, как шарик на указателе скольжения.

Выпитое будоражит и без того обостренные чувства, и сейчас у меня все рвется наружу, и я почти трезвый пытаюсь сдерживать эмоции и вижу себя со стороны: каменное лицо, залитое слезами. Алкоголь в такой ситуации еще никого не спасал, но, по мнению некоторых психологов, небольшая доля спиртного снимает стресс и психические нагрузки, однако привести это может к обыкновенному алкоголизму. И я точно знаю: даже достаточно сильные люди, отвлекающие себя от негативной действительности спортом и путешествиями, иногда позволяют себе расслабиться спиртным. У некоторых бывают даже запои, и, хотя мера эта временная, себе я этого никогда не позволял. Но сейчас в дороге сижу, опустив голову, водитель иногда видит в зеркало пьяного мужика, я борюсь со своим безволием и все-таки позволяю себе слабость, и грудь распирает от желания закричать!

Мелькают в голове обрывки событий. Качинское училище: в кабинете терапевта кроме меня абитуриент – курсант аэроклуба, у него зашкаливает давление. Врач его настраивает: «Ты же уже летчик, зачем так нервничать? Посиди успокойся!» У меня что-то надорвалось, застучало в висках, чувствую, я не могу справиться с собой. Врач надевает манжету, щупает на руке у меня пульс, меряет давление, хмурится – давление высокое: «Что сегодня с вами? Выйдите поговорите! – обращается к курсанту: – Расскажи ему о полетах!» Тот парень тогда комиссию прошел, а я нет…

Из Качинского училища срочно в Красный Кут! Степной район, южная окраина Саратовской области, жара! В столовой очереди – конкурс тридцать человек на место, после прохождения ВЛЭК остается пять! Мои двое товарищей не проходят: у одного гланды, у второго ЭКГ. У меня давление: врач, молодая девушка, предлагает отдохнуть после дороги. Провожаю домой своих товарищей и на ночь глотаю таблетки. С утра та же девушка меряет давление, что-то пишет в медицинской карте и, учитывая мое состояние, успокаивает: «Годен!»

В этот же день после обеда математика устно – пять! Завтра письменно – много желающих: в этом году во всех школах два выпуска, десятый и одиннадцатый! Каждый день масса приезжающих и отъезжающих, казармы переполнены людьми. К такому наплыву желающих здесь привыкли: на территории в ремонтирующихся казармах на голых матрасах, в бытовке, в актовом зале, в учебных классах и даже в туалетах – сидят, лежат с учебниками и шпаргалками.

Математика письменно – несколько раз просматриваю вывешенные списки, хотя и увидел себя сразу, в верхней части – пять!

Сочинение списываю, проверяю: знаю, что делаю массу ошибок. Меня после экзамена приглашает к себе председатель комиссии. Пробираюсь к двери через толпу желающих решить свою судьбу – седой мужчина показывает мое сочинение: «У вас в сумме двенадцать – это проходной бал! Вы кто по национальности? Был бы узбек или армянин, я прямо сейчас предложил бы вам написать диктант!»

И я с позором уехал домой. Тогда я еще не мог знать, что через три с небольшим года я вернусь в «Качу», а еще через год сюда, в эту «Академию имени Крякутного» – Краснокутское летное училище ГА, основанное на базе Качинского училища, перебазированного в Красный Кут из Сталинграда во время Великой Отечественной войны. Здесь мне посчастливится переучиваться на Ан-2!

Мне приходилось ездить на крышах вагонов, прятаться в тамбурах и туалетах для того, чтобы продолжить свое становление авиатором, при отсутствии средств к существованию! Через год учебы в аэроклубе я понял, что жизнь только начинается: неудачи следовали одна за другой. В конце концов я вынужден был поступить в Тамбовский политехнический на самый непрестижный факультет «Оборудование в химической промышленности».

Химию я, естественно, не знал, и мне пришлось выпросить тройку у солидной дамы, пообещав, что химию я выучу. И, конечно, позже мне пришлось выучить наизусть «Глинку», учась в авиационном вузе. Там на факультете химии и ГСМ выпросить тройку было уже невозможно! А сейчас, при всем при том я был призывник, и служба в Советской Армии для меня была концом всех моих стремлений. Здесь на меня навалилась очередная неприятность – пока я поступал в институт, вышел указ о призыве всех поступивших в СА. И я, измученный всеми последними событиями, с таким же неудачником явились в аэроклуб в надежде в этом, родном уже заведении, как-то освежить свои горячие головы.

Все рушилось: в училища принимались лица до 21 года, в исключительных случаях до 23-х!

На входе нас встретил встревоженный Рудольф и обругал: «Вы где пропали? Вас все уже обыскались!» – и потащил нас в кабинет к Шитенкову.

Майор сидел за столом, встал и молча протянул бумагу с красной полосой и пятиконечной звездой. У меня екнуло внутри – в армию… Да! Действительно, в армию. Но на бланке сверху отпечатано крупным типографским шрифтом: «ЛИПЕЦКИЙ АВИАЦИОННЫЙ ЦЕНТР».

– Я еще точно не знаю, как это конкретно работает, но по последним данным из вас будут готовить летчиков-истребителей! – посмотрел на Рудольфа и добавил: – Подготовь на всех пятерых летные книжки, характеристики, – забирает у меня бумагу, положил на стол. – Здесь рядом, собирайтесь, документы будут у вас на руках!

У меня в голове пронеслось: «Боже мой! Неужели мои молитвы услышаны? Не спугнуть бы…»

По дороге заезжаем на заправку, и пока водитель занят, я выхожу, вдыхаю прохладный воздух, на заправке единственный фонарь. Тихо, звезды – немного прихожу в себя. Коротко чирикнул стартер, и мы покатили дальше через центр засыпающего города. В зеркало на меня посмотрел водитель, ободряюще подмигнул: «Где выходим?» – я подсказал адрес!

Всем грузить уголь! Да, всем. Но пока мы грузим, некоторые стоят в стороне смеются, шутят, и их никто не одернул и не указал на их бестактность. Более того: те, кто нами «руководил», стояли вместе с ними, поддавшись общему боевому настрою команды, и добавляли комментарии к пошлым анекдотам. Это были ребята из «столицы». У них была почти «депутатская неприкосновенность» – это были потомки видных деятелей авиации, в основном из династии летчиков. И, в конце концов, многие из нашего начальства потянулись вслед за ними в столицу. А мы продолжали грузить уголь – мы летали на Ан-26!

Конечно, кому же еще кроме нас?

Кому-то необходимо было делать эту работу: мотаясь по стране, перевозя грузы для Западной Сибири и других горячих мест того времени.

Здесь я немного не прав: многие из этой элиты были прекрасными товарищами и грамотными летчиками, и в пример тому, мой штурман Славик – выпускник Ленинградской академии! И для меня в памяти он остался как положительный герой, хотя и был он достаточным повесой, но притом человек, на которого можно было не оглядываясь, надеяться!

Под плавное, спокойное движение нашего такси начинаю дремать…

«…далеко внизу, в земной черноте, вспыхнуло новое озеро электрического света и подвалилось под ноги летящей, но оно тут же завертелось винтом и провалилось в землю. Еще несколько секунд – такое же точно явление.

– Города! Города! – прокричала Маргарита».

Просыпаюсь: «О, господи! Уже кошмары Булгакова начали сниться!»

– Приехали! – мы стоим, водитель повернулся и смотрит на меня.

– Спасибо! – напоминаю водителю адрес спящих сподвижников, они живут рядом. Водитель кивнул, попрощались, и я пешком поднялся на свой этаж.

«И это единственное, что вас не устраивает? – произнесла, наслаждаясь своим триумфом, обыкновенная одесская продавщица из Мемуаров двоечника Михаила Ширвиндта». Вспомнил «великое» высказывание, замеченное автором, и окончательно пришел в себя! Выключил свет, наконец освободился от всего, что кипело и бурлило в голове, и нырнул под одеяло.

Завтра перелет в Добринку, самолеты там оставляем, когда перерыв в работе появляется. Все домой рвутся, усталость накапливается, а я не хочу. Отсидеться где-нибудь, в какой-нибудь гостинице, отоспаться, отдохнуть, привести себя в порядок. С директором договорился: переночуем в гостинице, выспимся, перелетать в обеденное время при такой высокой температуре нежелательно. Кучевка развивается, грозовое положение. Лазить в осадках, в шквал попасть – удовольствия мало. Вынужденная посадка в это время грозит аварией, все засеяно, вдоль дорог пшеница уже выше колена, и не зацепиться штангой при боковом ветре: постараться – нужно. На Ан-2 с его размерами ничего страшного, для «Бекаса» площадка для работы укатывается трактором или КамАЗом.

В гостинице только настроились на отдых, звонит Вячеслав: «Перелетать срочно, в Добринке пятьсот га обработать. Сергей сейчас там, но его тоже требуют на другую точку. Потом самолет на прикол и по домам».

Разговариваю, на окне штору отодвинул, со второго этажа смотрю: ни одного облачка, тихо, погода отличная. Отговорок никаких не придумаешь, лететь надо, и чем раньше, тем лучше. Раньше перелететь, раньше спать лечь – завтра работать. Андрей слышит все, встает, собираться начал. Не забыть бы чего. Дежурную предупредил, по прошлому году знакомы, у нее дочь тоже в Москве, ипотека – знакомые проблемы. Попрощались, до следующего года: «Счастливого пути! До свидания!» – «Надеюсь, не последний раз. Прилечу еще». – «Дай Бог!».

У самолета «семерка» стоит – мужчина моего возраста. Поздоровались: «Все, улетаем, спасибо!» Андрей в машину чехлы, привязи, струбцины – у меня в задней кабине только моя сумка, куртка сверху и бутылка воды – все, больше ничего не помещается. Все проверил, просмотрел, лету полтора часа – полпути через лес.

Андрей уехал, ему четыре часа ковыряться по дорогам, мне проще – напрямую, все-таки самолет лучше! Запустился, прогревать особенно не приходится – лето, двигатель быстро в норму приходит. Вырулил, на навигаторе самолетик правильно ориентируется. Курс отбивается – 330º, удаление —147 – все сходится. Сколько лет уже со спутниками, а все равно настороженность какая-то, никак не привыкну. Были случаи, когда связь пропадала. В солнечную погоду как-то безболезненно переживаешь, а вот вне видимости солнца или хорошего линейного ориентира в виде дороги неуютно себя чувствуешь.

Взлетел, иду вдоль дороги на бреющем, Андрея догнал. Дорога сплошной мел – вся белая, пыль за ним, как пудра. Скорость сто десять, на высоте два-три метра, проношусь рядом. Все-таки разница в скорости очень ощутима, в левый разворот на курс с набором.

Знаю, парень он серьезный и относится к моим выходкам равнодушно-сдержанно. Ни разу не выразил своего мнения, а мне очень хочется порезвиться (правильно, все-таки, наверное, меня в свое время в истребители рекомендовали).

Занял рабочую высоту, карта на левом колене, смотрю, деревни считаю, расстояние потихоньку уменьшается, азимут отбивается: все перед глазами, все как когда-то. РСБН – азимут, удаление, знакомо все – все как сорок лет назад… Все недавно это было, почти вчера! Игра какая-то с самим собой, со своими чувствами – про возраст думать не хочется.

В свое время, когда появилась на борту система ближней навигации, стала не нужной и стала забываться методика расчетов в полете «навигационного треугольника». Сейчас с приходом спутниковой навигации все стало похожим на детскую игру. Где эта вся романтика? Вся значимость и недоступность простым смертным летной работы?

Главное не забыть элементарную арифметику: за пять минут полета на часах «Авиатор», подаренных зятем (моя гордость!), восемь километров пути по навигатору – путевая 96, почти 100! В пути час тридцать, как говорится, арифметика Пупкина и не надо быть Аккуратовым! Автомобили сейчас быстрее, но на аэроплане – прямо! И самолет, и полет – это увлекательно! Конечно, пилотом быть интересней, но что-то все-таки необходимо считать. И при всей этой «спутниковой навигации» за чем-то в полете приходиться следить и вести контроль пути. И летчик в полете постоянно должен знать свое место на карте на случай сбоя спутниковой связи. Деревни считать смысла нет, их в средней полосе одна на другой, а линейные ориентиры – обязательно.

А настроение: хуже не бывает, если не сказать больше. И мысли такие же. Василий Степанович в свое время многим жизнь подпортил, сейчас почему-то его вспомнил. О таких говорить не хочется. Но Вася – отдельный случай, и его тоже желание сюда вписать и показать, какие бывают люди и даже в нашей среде.

 
                                       * * *
 

Командир эскадрильи Ан-2 с непростой фамилией Гусинский Василий Степанович был повышен в должности и стал командиром ЛО. В летном отряде эскадрилья Ан-2, две эскадрильи Як-40 и две – Ан-26. Василия Степановича переучили на Ан-26, и он стал грозным борцом за безопасность полетов, и я был один из тех, кому пришлось в свое время иметь честь быть в подчинении строгого начальника. Самолет Ан-26 был достаточно новым в то время, и даже «Руководство по летной эксплуатации» приходилось видеть редко – один экземпляр на эскадрилью. Почти все пилоты переучились с Ан-24, и весь опыт эксплуатации брался с него, работать было непросто.

Василий Степанович держался величественно и был общей грозой для всех. Оформлению полетной документации отводилась особая роль, и какие-то помарки и исправления в отчетах о рейсе карались жестоко. И когда изменения в процессе выполнения задания вынуждали к необходимости что-то исправить и поменять какие-то цифры, возникали серьезные нарекания. И в большинстве случаев человек, как говорится, попадал «под колпак». Это очень напрягало и вводило в коллективе нездоровую атмосферу. Все были просто рады, когда Василия Степановича перевели с повышением командиром АО в Мыс Каменный.

Карьерист. Его не любили и в основном избегали встреч с таким ретивым начальником, а мне в Мыс Каменный приходилось летать часто. РП в Мысе Каменном смотрит на меня хмуро:

– Ты как с ним разговариваешь? – много в свое время такими руководителями вводилось непонятных ограничений, которые приходилось преодолевать и требовать элементарного. И сейчас в очередной раз у меня разговор с диспетчером АДП:

– Мне необходимо три с половинной тонны, меня две никак не устраивают, я здесь не собираюсь торговаться у вас в АДП. Дайте мне вашего командира отряда.

Я командир экипажа, и мне приходится требовать просто необходимого. Диспетчер недовольно набирает номер командира АО и коротко докладывает о моем недовольстве. Передает трубку.

– Здравствуйте, Василий Степанович! 26513 – на Харасавэй. Мне нужно три с половиной тонны керосина.

– У нас не более двух, – отлично понимает, что этого явно мало.

– Хорошо, я согласен. Тогда на обратном пути посадка у вас и мне нужно будет еще три. Согласитесь, три пятьсот меньше, чем пять.

Не хочет выглядеть в глазах РП не компетентным и в то же время ему необходимо изменить свой же приказ: транзитным бортам ограничивать заправку.

– Передай трубку РП.

Передаю трубку, короткий разговор и команда службе ПДСП.

– 26513 – заправить три пятьсот, – смотрит на меня укоризненно, что я вот такой смелый так с их Василием Степановичем разговариваю.

Потом позже в Тюмени подходит ко мне Василий Степанович, с погонами командира отряда, в штурманской аэропорта «Рощино».

– Анатолий, возьми меня в Мыс Каменный.

Так просто, по-дружески, как к хорошему приятелю. У меня особенного желания разговаривать с ним нет, и чувство неприязни лезет наружу. Закипело внутри.

– Это из каких соображений, Василий Степанович?

– У меня билет есть!

Хочет исправить положение, дружеского расположения не получается, разговор двух коллег не клеится.

– И летите на рейсовом, у меня полная загрузка.

– Ну, что же мне на перекладных добираться? – начинает вымаливать Василий Степанович. – Прямого рейса нет.

Я отлично это знаю, делаю безразличный вид: в конце-то концов, почему меня это должно беспокоить? Это разговор в штурманской, где экипажи готовятся к вылету. Дежурный штурман, бывший командир ИЛ-76, смотрит на эту картину. Все мы друг друга хорошо знаем, и Василия Степановича все знают.

– Василий Степанович, вы летчик и законы наши не хуже меня знаете.

Сейчас он молча развернется и уйдет. Нет, стоит и начинает выпрашивать, не обращая внимания на то, что на нас все смотрят. Наши экипажи с усмешкой, незнакомые с неподдельным удивлением – очевидно не понимая, что здесь происходит? Вася находит выход из положения.

– Ну, дай команду на склад, чтобы груза написали на 80 килограмм меньше.

Обстановка становится уже смешной.

– Это как, Василий Степанович?!

Как можно так унижаться при всех, где я – командир корабля и экипаж готовимся к полету. Можно же было как-то поделикатней: отозвать предварительно в сторону и поговорить за дверью штурманской. Мне было бы проще: там можно было послать этого начальника, не унижая при всех, и сказать все то, что я о нем думаю. У него же не пожар там, в Мысе Каменном, без него там сутки могли бы продержаться. Иди в гостиницу, отдыхай – завтра улетишь! Нет, видимо, очень срочно нужно.

– Ну, давай я сам на склад позвоню.

Я бы на его месте, зная, что я когда-то летчику, своему коллеге, сделал подлость, никогда не подошел бы и унижаться не стал бы. Мы в таких случаях никогда не отказываем. В Ан-26 вместе с грузом набивается столько, что действительно ни в какие рамки не лезет. Здесь одного забрать – какие проблемы? А проблема простая: подонку и подлецу необходимо об этом обязательно сказать, поскольку он, вообще, может этого не знать! А в штурманской тишина: командир корабля разговаривает с высокопоставленным чиновником – летчиком!

– Василий Степанович! Я возьму вас «зайцем». Номер стоянки вы знаете, номер борта тоже. Вите там скажете, что я разрешил: идите, располагайтесь.

Проглотил все, ушел. Я думал, гордость заговорит. Ничего подобного, приходим на самолет – он здесь! В полете говорю оператору Сереге:

– Ты накорми его, лететь три часа с лишним.

– Это с какого х…

Надо же быть таким. Даже оператор, на много моложе его, с пренебрежением к нему, а я, как командир ВС, все-таки обязан к любому на борту с вниманием и заботой. (Бортпитание на самолет привозят перед вылетом согласно составу экипажа).

– С нашего чего-нибудь урежь, чаем напои. Наш бывший… во всех отношениях.

В Мысе Каменном после посадки стоит ждет под хвостом, что-то сказать хочет, может оправдаться как-то, может выразить свое негодование. Сообразил, наконец, что всерьез его никто не воспринимает – такое отношение «заслужить» надо!

Позже там же в Каменном, при очередной встрече, предложил мне Василий Степанович:

– Я тебя к себе хочу забрать, – произнес он, сам, впрочем, не отдавая себе отчета в том, что говорит, – на Ми-8!

Такого я к себе никак не ожидал, оцепенел даже.

– Спасибо, Василий Степанович, за доверие! – не сразу соображаю, что ответить. – Я-то, вообще, на Ил-76 собирался переучится, да поздно уже, ухожу с летной работы.

В свое время сломалось все, не ушел вовремя, не дали переучиться, не отпустили. Семья разрушилась. Потом позже все проявилось. Практически один остался, не простилось мне всего этого: жена молодая одна с детьми, а я здесь с Василием Степановичем… Вспоминать всего этого не хочу, да странно как-то: не все в жизни забывается.

 
                                       * * *
 

Погода хорошая. «Бекас» винтом воздух режет, двигатель прекрасно работает, звук выхлопа ровный, приятный. К лесному массиву подхожу, параметры все в норме. Иду напрямую, через лес. Обойдется – не первый раз!

Можно было бы в обход вдоль автострады обойти лес. Смотрю вниз: непроходимая тайга в европейской части России! Как здесь ЛЭП тянули? Просеку рубили. Кажется, что в этой чаще тигры полосатые, удавы на ветках висят в руку толщиной. Вот такие мысли в голову лезут, хотя оленей и лосей не раз приходилось видеть. Кабанов очень много, а вот волки не встречались. Наверное, все это от общего настроения, от тоски.

Подхожу к Добринке, за пять километров знакомые ориентиры. За всей суетой перед вылетом время незаметно пролетело, вечереет! Впереди на солнце «Бекас» сверкнул в развороте белым крылом. Серега уже к вечерним работам приступил, время зря не теряет. Поэтому и нарабатывает больше всех нас – передовик!

Площадка здесь очень короткая, по краю хоздвора. Наши стоянки как общее продолжение рядов техники. Заход приходится строить очень внимательно, все происходит на глазах механизаторов – людей очень знающих и умеющих по достоинству оценить мастерство пилота. Сергея знают все – детство вместе. Отсюда он уходил в летное училище, служил в армии, вернулся, живет здесь. Все в возрасте. Спросил как-то:

– Серега, ты всех знаешь?

Вижу, как горд за земляков.

– Нет, не всех, но меня знают все! – улыбается. Шутит: – У кого у дома автомобиль, трактор, а у меня самолет!

Приятно видеть, как его уважают, даже гордятся этой дружбой. На День Победы они в паре с Колчиным в нарушении вся и всего, при втором полете на выступлении в честь Праздника Победы, пришли сюда за сто с лишним километров и устроили показательный пилотаж. Все были обрадованы своим земляком. И помнят, и говорят, как о единственном знаменательном случае в своей жизни. У них свой летчик, который их не забыл и любит, и даже местный глава об этом случае иногда вспоминает, и даже тогда, когда приходится говорить с трибуны!

Самолеты оставляем здесь уже не первый год. Никто не подходит, и никто ничего лишнего себе не позволит. Это все-таки местная гордость! Все понимают, что на самолете летают и, если что, пятно на всю жизнь.

Зарулил на стоянку, знакомый тракторист на «Беларуси» рукой махнул: «Привет!» А видел его всего-то раз! На УАЗе агроном подъехал, поздоровались.

– Сережа должен улететь, меня Вячеслав срочно вызвал.

Как все средства экономят, жадничают, пытается оправдываться:

– Решили работать, жук-кузька заедает. Пара дней и урожаю конец! Завтра улетает, там у него тоже горит! Ты остатки добьешь. Сейчас в райцентр, в гостиницу.

До гостиницы двадцать километров. Из-за трех часов работы завтра на этих остатках туда-сюда мотаться.

– Завтра с утра работать, некогда кататься, водитель в дороге, ему еще пару часов до вашей станицы, пока приедет – заход, а завтра на работу.

«Бекас» на посадку заходит, зарулил. Подошел, поздоровались.

– Толя, площадка там, в конце лесополосы, – Сергей объясняет обстановку, – ее с воздуха хорошо видно. Мог бы вас домой забрать, вся квартира занята – сын в гостях с детьми!

Бывал у него дома: благоустроенная квартира на втором этаже двухэтажного дома. Я всегда старался в таких случаях не мешать и не беспокоить людей. Лишние еще два человека для хозяина большая обуза.

– Когда улетаешь?

– Отоспимся, завтра в восемь-девять, все равно с утра работать не успеваем.

– Машину здесь оставьте, мы заночуем: каждому по машине. У меня спальник, у водителя тоже. Вдвоем в одной хламом заваленной машине тесно.

Агроном включился в разговор.

– Здесь на весовой все есть: чайник, микроволновка.

– Завтра встречаемся на площадке, в четыре, а сейчас поле посмотрим. Потом водителя встретить и отдыхать.

Андрей позвонил: ехать осталось двадцать километров.

– Андрей, перед въездом в Добринку тебя встретят, – агроному кивнул. – Поехали смотреть, времени нет.

До поля девять километров по каким-то оврагам. Рядом ангар с блестящей новой крышей. Поле правильной прямоугольной формы. С одной стороны, обрамлено линией электропередачи, заход строить через нее. Все просмотрел, запомнил, завтра утром сюда: с воздуха по-другому все будет смотреться, но ангар не пропустишь.

 
                                       * * *
 

Подъехали к стоянкам. Водитель Сережи, Евгений, все показал: машина «Фермер». Столик, удобный спальник.

– Располагайтесь!

– Все завтра дорабатываем, вы приезжаете забираете машину.

Передал мне ключи, попрощались.

– До завтра! Отдыхаем.

Утром с восходом проснулся, приподнялся: тумана нет. Разбудил Андрея.

– Завтрак, Андрей, на работу.

Перелетел на площадку, агроном уже ждет! Переживает за свой урожай.

– Там горох рядом – не пожечь бы.

– Ничего не случится с твоим горохом, никуда не унесет, – пытаюсь успокоить: – Ветра нет. Не переживай ты так: все хорошо будет!

Взлетел, на поле ушел. Ангар на месте, поле по курсу. Провода на заходе мешают – потом вдоль них пару ходок сделать. Все просто, погода хорошая, но удовольствия от работы не чувствую – устал, наверное.

Обработал я эти остатки, перелетел. Андрей приехал: зачехлили, привязали. Все! Домой.

Переоделся в трико, легкие туфли, майка – два часа в машине. Уже решил: домой не поеду. Где-то рядом с нашей базой гостиница. В наше время понастроили, номер всегда найдется. Пару дней перерыв: отдохнуть, выспаться.

В гостинице сижу: отличный номер, бутылка хорошего вина. Дежурная интересная молодая женщина. Замечаю, не дежурная она. Попросил таз, в номере стиральная машина.

– Чем занимались до гостиничного бизнеса?

Включил машину – все завертелось.

– Проводницей летала в «Аэрофлоте».

Во как! Почти коллеги.

– Где? На чем?

– Здесь. На «Туполе».

Знаю: не было их здесь, видимо приписные.

– Свои здесь «Яки» были! Як-40, потом Як-42! – стараюсь выяснить подробности, с женщиной поговорить. – Володю Денисова знали?

– Нет, не знала. А Ту-134, 154: Горьковские были.

В свое время сорок рейсов в сутки было, сейчас один на Москву!

Утро, погода хорошая. Лето! За окном ветерок ветки шевелит, зайчики по светлым шторам бегают, звонит шеф:

– Анатолий, на работу собирайся. Сейчас все вопросы решаются, будь на связи!

– Конечно, на связи, куда я из гостиницы? Жду.

Сижу здесь, с дочерями переписываюсь. Понимают меня, я их тоже. Жена звонит: из вежливости разговариваю, новости узнаю. Давно все отпустило, но простить не могу. Жалеть ее приходится, я ей жизнь испортил. Ну, немного бы меня понимала – изменился я. Молодой ее помню: миловидная, симпатичная. До сих пор говорит, что только меня любила. Ревность какая-то глупая, для отговорок, непонятно к кому. Все каких-то девочек мне приписывает, с которыми до нее знаком был. Фотографии все уничтожила, они сейчас в этой жизни не нужны, но зачем? Это же прошлое, я твои не трогаю, даже те, где ты с Юрой! Это же личное – это молодость, может, даже первая любовь, зачем же эти воспоминания пачкать?

Знаю, это хандра, это просто плохое настроение – это проходит. Другим чем-то увлечься нужно.

 
                                       * * *
 

Аэроплан осмотрел, все на месте. Лететь через знакомые места. Здесь был, работал. Вот это поле опять пшеницей засеяно. В хорошую погоду закрываешь глаза на отсутствие площадок под тобой, все-таки Rotax – мировая признательность! Больше внимания на приборы: давление масла, топлива, температура. Подходишь к лесу или пересеченной местности: холмы, овраги – больше с приборами разговариваешь, за параметрами двигателя следишь. Как в детстве: переплыть нужно, силы рассчитать! Здесь так же: подождать нужно, посидеть спокойно, и опять поля пойдут, дороги, знакомые площадки. Эфир прослушиваешь: кто-то что-то докладывает, что проходит, на какой высоте.

Подхожу к пункту посадки. Здесь с северной части вышка спутниковой связи, перед вылетом предупредили: рядом площадка, у нее ждать будут.

Не вижу никакой вышки, но она должна быть – на карте отмечена. Уже справа поселок прохожу. Оказалось, вышка дальше все-таки есть, но южнее следующего селения! Прохожу рядом, машин – как министра встречают! Татария, здесь я еще не был. Рядом был – здесь нет.

С агрономом по полям на «Ниве» покатались, познакомились, пока Андрей к нам пробивался. Водитель у агронома – навязчивое чувство: знакомы, где-то встречались. На следующий день он смотрит на меня и вдруг заявляет:

– Анатолий, а ты не помнишь, как устанавливал на мой «Гольф» проставки под амортизаторы и пружины?

Смотрю на него: не помню, много машин в свое время через мои руки прошло, как-то зарабатывать надо было, семью кормить.

– А ты не путаешь?

Я вполне его мог не помнить, из Татарии никто не приезжал. В то голодное время и у них там этот сервис тоже был отлажен.

– Да чего мне путать? У тебя жена врач в шестой поликлинике, – что-то хочет напомнить, – а у меня в третьей. Мы тогда еще разговаривали на эту тему. У тебя в гараже станок стоял, – мне это совсем неинтересно. – Ты детали показывал, которые на нем делаются. А когда я услышал, что ты раньше летал, подумал: для одного это уже много! Посчитал, что человек пофантазировать любитель!

Вот так! Знать бы ему, что сейчас у меня, чем живу и что «фантазировать» жизнь заставляет, да не нужно все это – знакомы только по ремонту его старенького «Гольфа». У него тоже, наверное, всего этого хватает. Все сейчас живут непонятно по каким законам. Для всех, с кем приходится общаться, я уже давно из другой жизни. Машины и ремонт давно в прошлом, а при случайных встречах: «Дядя Толя», «Алексеич!»

Поэтому и тянет к таким же, как я. А такие же так же, как я: до последнего, до победного! Видимо, действительно здоровья хватает. Жена говорит: «Ты здоров как лось! Серьезного у тебя ничего нет, твои болячки – это легкое недоразумение». Наверное, она права, судя по тому, сколько у меня друзей осталось. Поэтому, наверное, и летать, и любить хочется? Поэтому и остановиться не могу и не хочу!

Отработали, «Бекас» радует – молодец! Ни разу не подвел – привыкли мы уже, наверное, друг к другу. Шефа прошу, когда у кого-то неприятности, самолет заменить, кому-то полетать на нем: «Никому не отдавай». Конечно, не хочется, что бы кто-то на нем РУДом баловался и петли выписывал.

Опять перелет, теперь уже с севера на юг – триста километров. Опять лес и лес и просека с высоковольткой в пределах ста километров, которую обойти невозможно. Опять этот пейзаж, который можно увидеть только из кабины. Военные здесь не летают, училище ГА тоже обходят этот район – слишком он не привлекательный для низко летающей авиации.

На последнем участке уже чувствуется высокая температура, но в кабине не жарко. Это заметно по температуре масла двигателя. Потянулись поля, овраги. После пересечения трассы М-5 стала меняться местность – больше серых красок: полынь, пожухшая трава, даже в кабине чувствую родные запахи! До моей родины напрямую двести километров!