Текст книги "Охота на ясновидца"

– Если ты убьешь текст, который рассказывает о жизни Герсы, ее смерть последует немедленно. Она доживет только лишь до конца последнего предложения. Вспомни, что после слов о том, что волк проглотил внучку, текст дурной сказки с наивной моралью разом кончился! А если она уцелеет, – голос Эхо стал страшен, – если ты не прикончишь отвратительную, противную богам Герсу, то текст финала сразу сольется с началом книги и образуется кольцо, – ужасное бесконечное бесчеловечное кольцо-рондо. И историю Герсы придется читать заново, снова и снова блуждая по замкнутому кругу дурной бесконечности. Как по роковой ленте Мёбиуса!

– Змея вцепится в собственный хвост?

– Вот именно! И вернется в первоначальное зеркало! Где останется неуязвимой для охотника и будет жить вечно!

– Вспомни, Герман, – продолжил Эхо, обнимая за плечи, – мои слова о том, что любой текст, если его объявить священным и подвергнуть бесконечному числу прочтений, увеличений и комментариев, станет Библией. Любой! Даже телефонный справочник! Поэтому отнесись серьезно к детской книжонке у нее на груди и под подушкой… Знай, что на самом деле мы с тобой пытаемся убить Библию!

Тут в кабинет к генералу – без стука – вошел офицер связи с лицом победителя.

– Что?! – вскрикнул Эхо, бледнея.

– Нашли! – и офицер протянул коробочку, – труп волка был выброшен на пляж в Райволле. Спасатели оттащили тело зверя в дюны, подальше от берега, и закопали в землю. Мы вскрыли могилу зверя и извлекли пулю из черепа.

Генерал жадно схватил коробочку, сломал печать, глаза его хищно сверкали: пуля! – единственная личная вещь, оставленная дьявольской Гёрсой!

Офицер вышел.

– Итак, – сказал маэстро, извлекая пулю, и любуясь сплющенным свинцовым плевком. – Ты будешь убивать Герcy, Герман, строго следуя тексту. Ее можно убить только в чужой постели, только изменив свою внешность под близкого человека, и только после того,, как она сама ляжет к тебе под одеяло, и только голыми руками и зубами – в горло! И ты сделаешь это!

Меня передернуло от отвращения, но я понимал, у Германа нет другого выхода, чтобы узнать о себе правду…

Ясновидец стиснул пулю в кулаке и закрыл глаза. Его лицо внезапно задрожало, как от ударов тока, веки затряслись, губы обнажили старые желтые зубы, язык – на миг – вывалился на подбородок. Никогда я не видел его столь отвратительным!

Я стал свидетелем инсайта.

Вдруг он открыл веки, но зрачков я не увидел – они закатились вверх под надбровную кость черепа, – сверкали только белки.

И человек с белыми глазами сказал:

– Вижу Гepcy! Она же Лиза Розмарин! Она же Катя Куку! Она же Сима Крюкова! Она доплыла до финского берега. Это окрестности Фредриксхема. Спит! Снова вижу ее! Она покупает билет! Это Хельсинки! Порт! У нее билет на морской паром «Крепость Суоменлинн»! Каюта 048, класс «люкс», вторая палуба! Отправление завтра утром, в 10.00… Маршрут: Хельсинки-Стокгольм!

Признаюсь, я пережил чувство отвращения… бррр…

Только когда озарение кончилось, его зрачки опустились и глаза приняли нормальное выражение. Судороги лица прекратились. Наши взгляды встретились, видно я выглядел неважнецки и Учитель ободряюще улыбнулся:

– У тебя осталось всего пара часов, Герман. В полночь ты вылетишь ночным рейсом на Хельсинки. С тобой будет команда офицеров связи и службы безопасности. Они подчинены тебе полностью! Сейчас приготовят все необходимые документы и визу.

Пауза.

– И соберись с духом. Думай о том, что у тебя нет другого выхода. Только ее смерть поможет Герману выйти из этих стен тайны, и вернуться в прежнюю жизнь. Я обещаю, ты все вспомнишь. Все! Вот тебе мое слово и моя рука!

И он впервые протянул мне руку для рукопожатия.

Я направился к выходу, но на пороге замялся, мне ужасно хотелось задать один вопрос…

– Учитель, а кто был тот тип в плаще и шляпе. Ну во сне. На ипподроме?

Вопрос был – почему-то! – крайне неприятен для маэстро. И, пожалуй, в другое время он бы не стал на него отвечать. Но меня следовало подкормить истиной…

– …Это очень сильный медиум, некто Павел Курносов, который сошел с ума лет пятнадцать тому назад. У него раздвоение личности – он вообразил себя, ни много, ни мало, античным богом Гипносом, повелителем снов. Врачи держат его в психушке, хотя он совершенно безобиден. Они, разумеется, не верят больному, но я-то знаю правду: ночью, во время сна, его сознание просыпается от дневной спячки, и он действительно видит огромное количество чужих снов и способен целенаправленно перемещаться в этом хаосе. Днем он уже ничего не помнит, превращается в безобидное животное с полуоткрытым ртом… чаще всего ему снится ипподром, лошади, скачки, бега, заезды… Ведь до того, как сойти с ума, он был заядлым игроком, и очень успешно играл в тотализатор. Вот почему мы искали во сне ипподром. Он нашел сон Марса, которому снилась Гepca и указал тебе путь в дом врага… Но ступай! Тебе нужно хотя бы малость передохнуть. Я медлил.

– Я не маг, я всего лишь плохой ученик, – пробормотал я в слабой попытке отказа от столь страшного поручения.

– Я понимаю твое отвращение к убийству, Герман. Не бойся, тебе не придется ничего делать. Я буду с тобой! Тебе нужно будет всего лишь узнать ее. Узнать и только. Остальное предоставь мне… Мы с тобой теперь одно целое – змея с двумя головами. Ха.!

Он рассмеялся, но я видел, что смех его слишком нервозен, чтобы быть искренним.

– Ступай!

И генерал подписал мне пропуск – 21.15, – который я вручил при выходе из кабинета офицеру безопасности.

Глава 10

Ура! Я в Хельсинки. – Я покупаю билет на морской лайнер. Если бы знать, чем это кончится! – Тайны Герсы. – Жук будит сомнамбулу. – Катастрофа.

Выпив куриное яйцо, я тут же мгновенно заснула беспробудным сном. Никогда в жизни я еще не спала так крепко. Позади остались три кошмарных ночи в морской воде. После отказа часов, я не могла следить за временем и все же, думаю, провела в воде не меньше 20 часов! Я провалилась в сон, как в колыбель. И так проспала – мертвецки – почти целые сутки… Меня можно было взять голыми руками. Но ни одна душа не заглянула в курятник взять охапку сена или поискать в соломе свежие яйца.

Я проснулась от того, что кто-то щекотал мой нос соломинкой: аапх-чи! Я тут же в испуге привстала на локтях… никого… это я сама угодила Ноздрями в солому. Где я? Ах, да – на сеновале в курятнике. Ты в Финляндии, Лиза! Ты сделала это!

Сквозь чердачное оконце виден ранний-ранний рассвет белой ночи. Оконце сочится свежим холодком утра. Дюжина куриц, сидевших на насесте, от моих движений тоже проснулась и, тревожно бормоча под нос, следила за человеком сонными кругляшками птичьих глазков. Да, когда я очнулась, с шестка взлетела темная птица и вылетела в окошко. Кажется, ворона или галка.

Я так счастлива, что готова расцеловать всех носатых пеструшек. А вот и первые подарки желанной свободы: свежие яйца в соломенной ямке. Я выпила три штуки и испытала тоску по обыкновенной соли, хлебу и воде. Прислушалась – снаружи стоит сырая тишина нависшей капели. Огляделась – я лежала наверху сеновала, куда вела самодельная лестница из широких ступеней сосны, В беспамятстве я сбросила гидрокостюм с ластами прямо у ступеней лестницы, и резина лежит открыто, на дощатом полу курятника. А заснула в шерстяном трико, которое согревало прохладной ночью. Я была вся с ног до головы облеплена травяной трухой, куриными перышками и даже малость птичьим пометом. В таком виде выходить наружу, конечно, нельзя.

Стараясь не пугать кур и не скрипеть ступенями, я спустилась вниз, – поискать укрытие для резиновой кожи и спрятала гидрокостюм с ластами в уемистый ларь с садовым инструментом, на самое дно, и как могла, прикрыла свою шпионскую униформу вилами и парой лопат. Заталкивая милую ящерку – спасибо, ты спасла мою жизнь! – я поискала шикарный кортик, и вспомнила, что утопила оружие в воде, когда пыталась унять уколами лезвия жуткие судороги.

Внизу, в уютном загончике, обнаружилась пара молоденьких козочек, которые, увидев меня, с топотом шарахнулись в дальний угол: тсс! дурочки, вас никто не обидит.

Осторожно выхожу наружу.

Молочный рассвет. С моря наползает Легкий туман. Холодно и свежо. Кожа чувствует ветер.

Я нахожусь в дальнем углу одинокого деревенского хутора, стоящего недалеко от морского берега, среди низкорослых сосен. На море волнение! Далекие волны с шумом набегают на песчаную полосу. Там гнев и пена. Грай гальки. На Балтике гуляет пара баллов. А здесь – тишина и порядок. Вот колышек в земле, к нему вчера была привязана корова в леопардовых пятнах… Финский домик вдали спит. Он выкрашен аккуратной цыплячьей краской и сверкает как брусок сливочного масла. Амбар, хозяйственные постройки, гараж, ангар для моторной лодки, белье на веревках, рыбацкая сеть на стойках – все говорит о трудолюбии хозяина. Я мысленно оглядываюсь назад, на свою несчастную родину, измученную ненастьями времени. Там всегда штормит. Бог мой, русские бедны и ожесточены, у них ничего не получается. Там труд – повинность, а здесь? Здесь травка не выщипана голодной скотиной, а нежна, пляж не загажен коровьими лужами, яйца покойны и полны желтка, леса желтороты… ммда. Работа – бог финского человека. Но… стоп, Лиза! – финны выдают беженцев.

Уноси ноги, пока жива!

Я крадусь к утрамбованной площадке, на которой сушится белье. Я вижу там – среди наволочек и простыней с полотенцами – застираные до бела джинсовые шорты, черную маечку «Адидас». Поспешно переодеваюсь. Майка великовата, но зато шорты в самый раз! Кажется, впервые в жизни я совершаю кражу… Не льсти себе, Лизок, сколько жратвы ты сперла в детдоме! Правда, еда не считается кражей.

Но утром пропажу заметят. Как быть?

Я имитирую срыв белья ветром и, развязав тугой узел, бросаю бельевую веревку на землю. Ветерок сразу подхватывает подарок и забрасывает наволочки и простыни на кусты вереска. Одно полотенце я тоже прихватываю с собой.

Вернувшись в курятник – отличная вылазка! – я тщательно прячу в соломе свой шерстяной костюм. Разумеется, хозяева все найдут, но не в первый день, а я уже буду далеко. А вот и еще один подарочек свободы: потертый рюкзачок с мотками проволоки, отвертками и прочей мужицкой мелочью. Ура, это мне весьма кстати. Какая туристка ходит без дурацкого рюкзака! Вытряхиваю из рюкзака инструменты и вижу еще один подарок судьбы – парусиновые тапочки в пятнах мазута. Меряю. Годится! Ты заговоренный человек, Лиза! Укладываю на дно револьвер, предварительно замотав его в полотенце. Отматываю от брюха спасательную книжку – вот тебе один поцелуйчик! и прячу туда же. Проверяю в пакете сохранность документов. Все о'кей! Прячу в задний карман шорт пластиковую карточку. До ближайшего банкомата – ноль зеленых.

Все, можно идти.

У меня прекрасное настроение, только одна соринка вертится в голове – мне опять приснился тот жуткий сон про женщину и собаку. Будто я толкаю высокую белую дверь. Все та же зашторенная наглухо спальня. На знакомом ковре голая черноволосая женщина, лица ее по-прежнему не видно. Она стоит на карачках и отдается – по-собачьи – огромному черному догу в золотом ошейнике… уйя! Кошмар!

На ходу вычесываю пальцами траву и птичий пух из волос и покидаю свое счастливое убежище. Только захожу в лесок – ручеек пресной воды в бетонном русле! Аи да, финны! Присев, благоговейно выдуваю целый литр бесцветной влаги… уфф!

Пятнадцать минут ходьбы через чистый лес в полосах тумана и навесах капели – и я уже на шоссе. Запад густо накрыт прямыми линиями комфорта, как лист школьной тетради в клеточку. У меня вид сумасшедшей немки, которая путешествует автостопом. На голове сверкают очки для плавания, я взяла их для понта. Я стараюсь шагать по кромке бетона как можно более глупой, раскованной походкой, напевая милую чепуховину из муль-тика Элтона Джона про Короля Льва.

Выйдя на шоссе, я повернула влево – прочь от границы – в сторону незримого города Фредриксхем.

Первая машина обгоняет уже через десять минут. Это зеленый «Опель». На заднем сидении я вижу собаку. Это колли. Она провожает мою фигурку спокойным взглядом. Первый взгляд новой жизни.

Я голосую автостопом: палец вверх, пардон, денег, увы, нет.

Вторым номером обгоняет песочный «Паккард».

Сразу за ним пролетает белоснежный пикап для перевозки молока.

Шоферюги смотрят на меня ласково, но не тормозят.

Я твержу в уме фразы, которые зубрила еще в России, разумеется на финском, – непостижимый язык, у них телефон звучит вроде бы так: «елы-палы» или «йокко-копа-ла»… С ума съехать! А фразы такие: Здравствуйте. Я путешествую автостопом. Еду в Хельсинки. Финляндия очень красивая страна. Я француженка, но живу в Германии. Я студентка. Я люблю ходить пешком. Я учусь в университете в Майнце… эт сетера, эт сетера…

Наконец первый цветущий куст на обочине дороги. Это дикая роза. Она вышла мне навстречу. Я кидаюсь в объятья сырой подруги в зеленой капели на ветках. Осторожно целую мелкий бутон в тесном белом бокале. Со стороны я похожа на ненормальную.

Мимо проезжает велосипедист. Это почтальон. Как рано просыпаются финны! На заднем сидении большая сумка для писем. Как хорошо, что финны не оглядываются на одиноких девушек с красивыми попками. Почтальон чуть было не переехал колесом прекрасного изумрудного жука с головой носорога. Я осторожно ловлю беглеца. Привет, обалдуй, куда лезешь? Он так красив. Так отливают золотом зеленые латы, что я прячу жука в карман рюкзачка: от жука веет безумием. Это мой живой амулет. Я буду кормить его лепестками роз. ;..Если бы я знала как он мне пригодится!

Четвертая машина наконец тормозит!

Это черный «Ситроен» из фильма о Фантомасе, за рулем которого пугает экзотический панк с крашенным гребнем волос на бритой башке. Он в черной куртке с кучей медалей. Среди них две – «За взятие Берлина». Руки обмотаны цепями. Несмотря на зловещий прикид, Юха оказался прекрасным парнем. Даже стеснительным. Он говорит по-английски и финская феня мне не понадобилась. Все! Я сажусь на переднее сидение, – под тень гребешка смирной курочкой-рябой – и захлопываю дверцу судьбы.

Дальше рассказывать неинтересно. Неинтересно до самого позднего вечера завтрашнего дня, когда я увидела на палубе теплохода, в ярком электрическом свете корабельных плафонов, у белого бортика – Фелицату!!!

Сначала я не поверила глазам… Двенадцать лет прошло с того страшного дня, когда служанка устроила мне смертельную западню с психопатом, убийцей маленьких девочек… На миг мне стало дурно, я чуть было не грохнулась на палубу, но успела уцепиться рукой циркача за поручень… Корабль выходил в открытое море, качка усилилась, на меня никто не обращал внимания. Все боялись морской болезни… никто не хотел блевать. Я закурила, спрятав лицо в огонек зажигалки, затем заслонилась ладошкой, занавесила лицо пальцами, которые так стиснули сигарету, что засвистела затяжка – и стала исподтишка наблюдать женщину, которая сидела в пяти-шести шагах от меня, – у белого бортика, в снежном пластмассовом кресле, напротив кают первого класса. Она задумчиво любовалась хмурой панорамой вечернего неба, густыми полосами черничного йогурта над морем и закатными тучами величиной с колосальную курагу из оранжевой массы дыма.

На даме был строгий костюм от кутюр: кардиган из серого хлопка и расклешеная юбка с аппликациями из джерси. И еще куча брюликов в ушах и на пальцах. Дорогая женщина! А парад благополучия завершали часы из розового золота, которые драгоценно сверкали на руке из-под сетчатой перчатки… Но это была она, мерзавка! Сука Фелицата, наша московская служанка, которая хотела отправить меня на тот свет, а… отправилась сама с помощью сексуального беглеца из Кащенко! Девочки во дворе говорили, что псих изрезал ее на куски и повесил мясо сушиться на бельевой веревке, но… сама я труп служанки не видела… в дом меня не пустили. Тетушка никогда не касалась ужасной темы. Следователь расспрашивал только о психопате… И все же это была она! Черная волосатая писюха! Да я бы, умирая, узнала злое клопиное личико стервы с мертвенно бледными щечками и наркотическими глазами, с траурными ресницами, где бусинками из агата блестели зрачки, как злые стекляшки на голове змеи. Тут дама на миг прикрыла веки и я опалила ее жаркими глазами – она! У меня закружилась голова, когда я разглядела ее костлявые пальцы – одна перчатка была снята с руки – с морковного цвета когтями – ее любимый цвет! Оттенки красного, а еще множество черных волосков на белой ноге под телесного цвета чулком. Она вечно боролась с волосатостью. Но я однажды подглядела: у нее даже соски в волосах. Обезьяна!

Единственное отличие – цвет волос – дама была блондинкой. С прекрасными прямыми волосами цвета белого пепла до плеч. Но я чуяла сердцем – это парик.

Фелицата! Покойник!

Она открыла глаза и мельком глянул в мою сторону. Почуяла что-то… Я еле успела заслониться погашеной сигаретой. Да, она постарела. Вокруг пунцового ротика свились морщинки. Но лоб и шея смотрелись идеально… Корабль глухо загудел басовитым прощальным – гудком. Огненный край Хельсинки уходил все дальше и дальше в вечерний простор неба и моря.

Я быстро пошла в каюту.

Я чувствую, как пылают мои щеки, словно получила пару оплеух.

Когда я проходила мимо покойницы, к ней тюльпаном подлетел пароходный стюард и сказал на английском: «Мадам, стол в красной кают-компании накрыт»… «Хорошо», – ответила она знакомым голосом простуженной ведьмы… Взгляд на розовое золото часов в розовых брюликах: «Мы соберемся через пятнадцать минут»… и встала из кресла.

Я вернулась в свою каюту, упала на сидение перед туалетным столиком из карельской березы – у меня ши – карный люкс из двух комнат! – стиснула виски руками и тупо уставилась в зеркало, ничего не видя, и ни о чем не думая.

Я вовсе не собиралась плыть на туристическом лайнере «Посейдон», который делал круизный рейс по странам Балтии, с конечной точкой в ирландском Дублине. Сначала я купила билет на морской паром «Крепость Суоменлинн», курсирующий между Хельсинки и Стокгольмом… Тот парень панк – Юха – из черного фантомасовского «Ситроена» катил прямо в Хельсинки и довез меня до самого порта, куда я выпала после нескольких часов лихой гонки по отличной дороге. Тут я кинулась в ближайший шоп и более-менее приоделась в нормальные тряпки. Как всегда, когда кассир ткнула в электронную пасть мою карту, душа ушла в пятки – я ожидала от Марса любой подлости, ведь он знал, в каком банке я храню свой лимон с хвостиком, а вдруг кислород перекрыт?.. «Заходите еще мадемуазель!» В новом прикиде я ринулась в ближайший ресторанчик, где съела два огромных сендвича с ветчиной и картофелем-фри, запивая бутылью темного пива и обдумывая, как перевести деньги подальше от греха, из «Дойче-банка», в какую-нибудь фиговую Швейцарию. Чем я занялась немедленно, нагрянув в ближайший банк, и чаруя рыжего клерка голубыми моргалами. Я выглядела полной идиоткой, но с его помощью справилась с заполнением нового реквизита, подтвердила свою подпись, и перетащила свои кровные денежки от немцев в какой-то «Ю-Би-Эс» банк в швейцарской Лозанне. Затем метнулась в отель, сняла номер, почистила перышки и отправилась гулять по набережной. Да! Еще залетела в парикмахерскую, где опять устроила на голове панковский ежик, чтобы совершенно не походить на волосатую блондинку, которой я была в недавнем прошлом… Я погуляла по набережной, победно поглядывая на море, где переливалось волнение в пару-тройку баллов. Еще вчера – это смерть! Полюбовалась мраморным обелиском с орлом на макушке, поставленным в честь великой русской императрицы, ступившей здесь когда-то на землю Суоми… это памятник мне, дурачье! И пошла прямым ходом в турагенство выбирать пароход. После кошмарного заплыва, так хотелось проутюжить морскую скотинку утюгом корабля.

Сначала я купила билет на морской паром «Крепость Суоменлинн», до Стокгольма. Он уходил в рейс утром следующего дня, в 10,00. Снова вышла прошвырнуться по набережной и залюбовалась красивым морским лайнером «Посейдон», совершавшим круиз до Дублина через пять северных стран. Там паром, куча машин в брюхе судна, а здесь тишина, стюарды в белых рубашках с бабочками и вишневых манишках.

Не хочу плыть на пароме!

И назад – сдала билет и купила круиз до Дублина. Взяла шикарную каюту «А5» из двух комнат, не считая ванной. Люкс. Верхняя палуба и обед за капитанским столом в обеденном зале! Богачам почет и уважение… и тут, вдруг, бац! – выходя из бюро, не заметила второй стеклянной двери и набила шишку. Любая отметина для меня тайный знак… внимание, Лизок! Берегись!

Я задумалась и вышла из агенства на улицу, потирая шишку: чтобы это значило? Как вас понимать, госпожа Судьба?

За весь прожитый день в копилке мелочей только две неприятности: кргда фантомас Юха летел в сторону Хельсинки, о лобовое стекло машины разбилась глупая ворона или галка, и на стекле появилась паутина из трещин, а на набережной я решила для смеха погадать у молодого хироманта, который скучал-за столиком у парапета. Я сунула ему надушенную ручку под нос и тот удивленно сказал из-за очков, что у меня нет линии жизни. Я натужно рассмеялась: «У всех есть, а у меня нет!»

Я уже собиралась снова менять билет, как вдруг увидела в клумбе у входа цветущий прекрасный куст магнолии, расшитой белыми звездами, я кинулась к ним, как очумелая за советом: будь что будет! Первый цветок, к которому я протянула руку, вдруг взлетел – это была бабочка! – и потянулась к другому – он тоже вспорхнул. Снова бабочка! Значит, цветы не хотят отвечать. Значит, этим сказано: решай сама, Лизок… я проводила парный полет двух психей глазами и решила довериться числу бабочек, то есть цифре 2. А два означают повторение единицы. Значит, ты будешь дублировать свой каждый важный поступок, Лиза!

Я вернулась в агенство и невозмутимо взяла еще один – второй – билет на «Посейдон», только на этот раз приобрела самую дешевую каютку, чуть ли не в трюме, даже без окна!

Ночь провела в отеле, где сняла еще одну комнату. И так – двойками – ехала до конца дня: «Посейдон» отплывал вечером… две порции кофе, два мороженых, два звонка портье прислать за вещами, два носильщика – один волочил чемодан, второй выгуливал мою шляпку. Даже до пристани я ехала в двух такси. Первую половину пути в одном, вторую – в другом.

Борьба с заговором смерти – утомительное дело, вечно вертеться под дырявым зонтом, когда идет дождь – задница отвалится…

Дура, вперед! Чего ты расселась!

Я вскочила, как ужаленная. В меня вселился злой бес: итак, через несколько минут они все соберутся в красной кают-компании. Мадам, стол уже накрыт!

Я накинула на плечи длинный жакет с глубокими карманами. В левой – мой золотой дружок 22-го калибра. Две двойки! Левой я стреляю так же хорошо, как и правой. У меня вообще нет левой руки – обе правые: пах, пах и полный улет!

Хватит защищаться, Лизок, пора нападать!

Пулей вылетаю в коридор между кают.

Корабль охвачен широким гулом воды, обтекающей днище.

– Стюард, простите, где красная кают-компания?

– Прямо по коридору, мадемуазель, до конца и наверх через музыкальный салон.

Второй стюард. Повторяю вопрос и получаю такой же ответ.

Опять двойка!

Вот он! Стеклянная дверь затянута рубиновым штофом. Вкус Фелицаты! Я успела их опередить… в овальном зальчике кают-компании в центре красуется овальный стол, накрытый на четыре куверта. Иллюминаторы зашторены багровыми шторками. Эффект разлитой крови усиливает глухой адовый свет гранатовых бра на панелях, отделаных красным деревом. Стол застелен бордовой скатертью. Вишневый паркет. Только рояль зачем-то дико бел.

У входа скучает одинокий стюард в жилете цвета малины. Молоденький прыщ. Перехожу в нападение: почему только четыре куверта? Нас будет пятеро! Пять! Стюард теряется: извините, мадемуазель. И снимает белую трубку с настенного телефона. Мамочка, умоляю я Бога, ну сделай же что-нибудь!

Стюард сконфуженно вешает трубку на место: телефон не работает, я сейчас принесу и… выходит.

Я остаюсь одна.

Где спрятаться? В нишу с пожарным шлангом? Нет! Втиснуться в рояль? Глупости! А это что за дверца? Я открываю высокую металическую створку в стене рядом с входом в залу – это ниша для электрополотера, узкий пенал в рост человека. Отлично! Здесь вполне можно укрыться. Втискиваюсь внутрь рядом с полотером. Я только-только успеваю закрыть за собой дверцу, как в кают-компанию входят.

Моя дверца не сплошная а с решеточкой вентиляции. Судьба и тут обо мне позаботилась: подглядывай! Я прилипаю глазами к щелям. Хорошо вижу только стол с легкой закуской, вино, авокадо с креветками… Но гости не торопятся рассаживаться. Слышу голоса. Говорят двое, мужчина и женщина, но я их не вижу. Говорят по-французски.

Он. Тебя не укачивает?

Она. Нет, но Анибер уже заблевала свою каюту, бедняжка.

Смех.

Мне кажется, что голос женщины я где-то слышала раньше.

В тесноте металлического пенала явственно слышно, как тяжело дышит вода под исполинским днищем.

Он. К чему этот ужин? Пустая трата времени. Мы ни о чем не договоримся.

Она. Думаю, это последняя формальность с ее стороны перед встречей с клиентом.

Он. Она рвет и мечет!

Она. Еще бы! Клиент снимает заказ. За три года потрачена уйма денег, а она жива. Вам нужно принять мою версию. Это ее голова…

Он. Ни вы, мадам, ни гоподин Карлов не убеждают меня. Его спящая дурочка водит всех за нос. Вы знаете мою версию…

Она. Убивать ритуально?

Он. Да. Ведь ей помогает сам дьявол!

Она. Я не верю ни в какую мистику. У меня рука с ее отпечатками пальцев.

Он. Они идут.

Кают-компания заполнилась людьми.

Так вот кто они – гончие суки моей смерти!

– Господа, прошу садиться, – говорит отвратительного вида субъект с абсолютно голым черепом, похожий на яйцо крокодила. Это его голос я только что слышала.

– Надо еще один куверт для сиделки. Где стюард? Стюард, еще один куверт! – отдает команду Яйцо.

И тут я его вспомнила – ведь этот самый гад сидел в вагоне-ресторане международного поезда, когда я сбежала от Марса!

Затаив дыхание, прижавшись лицом к щелям вентиляции, фиксируя дверную ручку, чтобы не открылась случайно дрерца, трепеща всеми жилочками я вижу наконец всю компанию, которая рассаживается за столом. Боже, какие уроды! Рядом с Яйцом уселась та самая косоглазая дама с черными моргалами, которую я видела сначала в Праге – и чуть не приняла за тетушку! – а затем на шоссе под Веймоллой, в машине с несчастным африкано, которого загрыз волк. А напротив них – красуется голова карлика с гадкой рожей из того же поезда. Он так мал, что усевшись на стул, оставляет на виду только свою бородатую тыкву, с выпученными глазами. Но где Фелицата?

Вот она!

Фелицата последней садится в кресло, которое предупредительно отодвинул стюард. Садится во главе стола, как самая важная шишка. Бля, успела переодеться. Теперь она в вечернем платье, усыпанном стразами, с коротким лифом. В алых когтях тварь тискает крохотный букетик из гиацинтов, который укладывает рядом с собой на поверхность бордовой лужи.

Она поднимает руку, делая повелительный знак молчать: в зале – посторонний. Мне странно видеть эти жесты власти у своей бывшей служанки. Кто ты такая, падла?

Все ждут, пока стюард расставит прибор, разложит вилочки и ножи, накроет тарелку конусом накрахмаленной салфетки. Помогай ему, сучка!

Это место еще никем не занято, значит будет еще один гость.

Я снова и снова молниеносно и цепко оглядываю собрание моих убийц. Запоминаю их насмерть! навсегда. Брр… при внешнем лоске самое подлейшее собрание мерзких насекомых: холодный богомол с ротиком стрекозы – дрянь Фелицата! Яйцо крокодила, на котором ползает – клопиком – рубиновый рот! Дама с хоботком тли, которым она уже впилась в пунцовый бокал для коктейля и пьет комариную кровь через соломинку, сосет, моргая махровыми от туши глазами. Когда веки смыкаются, глаза – мигом становятся похожи на волосатых гусениц! И наконец, бородатый поганец, карлик с пунцовыми щечками жука-могильщика!

Когда стюард вышел из кают-компании, Фелицата сказала:

– Час назад я разговаривала с нашим клиентом и убеждала не сворачивать акцию, а продолжать оплачивать ее в прежних размерах. Но, увы, он в совершенной ярости и не захотел выслушивать никаких оправданий. Я собрала вас сегодня только затем, чтобы записать наш общий разговор – как видите, он записывается, – и дать прослушать клиенту. С одной целью, убедить его в серьезности и интенсивности наших попыток исполнить столь деликатное поручение. Не скрою, лично я рассчитываю больше всего на помощь девочки, которая знала Герсу.

Услышав свое первое имя, я облилась холодным потом.

– Что вы скажете, господин Паке? – и она выдрала когтями лепесток из букета, который снова вертела в руках.

Человек с лысым черепом кивнул, и вступил в разговор:

– Вы знаете мое особое мнение, мадам Фелиц, Гёр-са – необычная девушка, ей помогает нечистый, и уничтожение столь демонического объекта нужно поручить специалистам по черной магии. Сам я – подчеркиваю – не разбираюсь в таких вещах, коллеги. И если честно, не знаком с теми результатами, которые бесспорно убеждают в том, что формулы могут подействовать. Но три года – коту под хвост! Почему бы не попробовать?

– А вы, мадам Паке? – и Фелицата снова клюнула несчастный букет. Один гиацинт был уже совершенно истерзан!

– Наша группа, – отпустила из губ соломинку для коктейля дама с гусеницами на глазах, – настаивает на том, что Гepca погибла. И в отчете на имя клиента мы подробно описываем, как это случилось. Она мертва! Нам удалось вскрыть могилу и взять необходимые образцы – кисть правой руки, голову покойной. Отпечатки пальцев идентичны. ГЪлова прекрасно мумифицирована и может быть показана клиенту.

Она сделала паузу.

– Я подчеркиваю нашу объективность тем, что случайная гибель девушки никак не оплачивается. И мы остаемся без вознаграждения. Но клиент должен знать правду.

Палец Фелицаты вновь указал на яйцеголового и вернулся терзать бедные лепестки.

– Мы внимательно прочитали доклад вашей группы, мадам, и не согласны с его выводами. Гёрса, к несчастью, жива. Труп принадлежит неизвестному лицу. Голова отлично мумифицирована и черты лица, действительно, очень похожи на ту, которую мы столько лет ищем. Но это не она. Перед нами снова один из предметов ее бестиальной обороны. Рука? Отпечатки пальцев? Но нам хорошо известно, что Гepca практически не оставляет следов.

Я с ужасом посмотрела на свои руки.

– Мы уверенно имеем только один оттиск ее руки в детстве. И хотя паппилярные линии сохраняются до конца жизни, узор с руки трупа не совпадает по целому ряду признаков с эталонным отпечатком. Тут можно долго спорить, но клиенту нужен результат, а не дискуссия.