Текст книги "Охота на ясновидца"

– Нет, – я потупил глаза.

– Оракул сказал Метиде, что она родит сына, который будет сильнее отца.

– Может еще по одной… Гипнос? – я хотел загладить вину.

– Не спеши, Гермес, здешняя водка – совсем не амброзия.

– Продолжай, – …я впервые назвал незнакомца Гипносом…

– Герса спустилась в чрево Зевса, где проглоченная титанида спала на священном камне, спеленутая змеей. Ей удалось смирить гнев чудовища и разбудить титани-ду. «Как можно одолеть Зевса?» – спросила внезапная гостья. Метида знала ответ. Озлобленная заточением в чреве, проглоченная почти что триста лет назад, титанида ответила Герсе, что ее женское лоно по-прежнему способно рожать, и что если та добудет ей семени Зевса, то она исполнит наконец предназначенное: родит сына, который будет сильнее отца. «Пусть исполнится сказанное», – изрекла Герса и одарила Метиду свежими фруктами и чашей вина, ведь титаниде приходилось питаться в утробе мужа только съеденной пищей.

Так Герса объявила о том, что явилась на свет с одной единственной целью – низвергнуть Зевса с Олимпа. И еще раз повторила Метиде формулу нового времени:

«Высказанное всегда исполняется, только то, что не произнесли может не сбыться».

На следующую ночь, когда Зевс на ложе любви овладел ею – Гepca внезапно вырвалась из его объятий и семя громовержца излилось на нее чуть повыше колена. Герса вытерлась клоком овечей шерсти, а когда Зевс заснул, вновь проникла в его чрево с клоком шерсти, но за это время семя Дия потеряло свою силу, о чем сразу сказала Метида. Она потрогала шерсть руками и почувствовала, что шерсть холодна и семя остыло.

Тогда Гepca сказала Метиде, что вернется к ней с чреслами громовержца, выбралась из утробы на ложе, подложила вместо себя около Зевса свернутую одежду, словно спит рядом, а сама взяла сумку из кожи выделанной овцы и…

– Сумочку из черной кожи! – от моего громкого восклицания на наш столик оглянулись соседи по закутку «для своих».

– Да, Гермес, овца была черной… но будь потише, иначе нам ничего не нальют…

– Что дальше?

– Взяв сумку, она вышла к морю у острова и вошла в него и пошла по дну моря прямо к тому месту, где на дне, против мыса Дрепан, лежал кремневый серп, которым когда-то отец Зевса – Кронос оскопил своего отца Урана. Оскопив Урана, он бросил и серп и плоть его на дно моря у мыса Дрепан, где они и лежали все время, пока на земле правили олимпийские боги.

– Ну! – торопил я рассказчика.

– Серп Кроноса и оскопленную плоть Урана охранял страшный змей Клохис, который убивал каждого, кто даже просто проплывал по морю над священным заклятым местом, но богопротивной Герсе он подчинился, и шипя отполз в сторону, открывая дно античного мира, Гермес! Тайну тайн! Святая святых!

– И что?

– Она взяла левой рукой срам Урана, а правой – серп Кроноса из седого железа…

– Духи в парчовом мешочке! И пистолет с золотой рукоятью! – перебил я рассказчика.

– О чем ты? – впервые удивился Гипнос.

– Это она!

– Кто?

– Герса!

– Ну, конечно, она, кто же еще другой, Гермес. Я не стал ничего объяснять.

– Забрав серп Кроноса и срам Урана, Гepca спрятала их в сумку из кожи овцы и, выйдя из моря, направилась прямиком в Дельфы, туда где однажды Зевс установил запеленутый камень, тот, что спас ему жизнь.

– Запеленутый камень? – переспросил я, не зная как понимать эти слова.

– Бедный Гермес! Ты потерял даже; остатки памяти! Вспомни. Боясь своих сыновей, Кронос проглатывал всех детей, которых ему рожала Гея. Возмущенная мужем-людоедом, Гея, родив третьего сына Зевса, отдала Кроно-су вместо младенца – камень, завернутый в пеленки. Он был уверен, что это сын и проглотил его. А Зевс вырос и убил отца.

Этот священный камень умирающий Крон изрыгнул из чрева и Зевс установил его для умащения маслом и украшения шерстяной куделью…

Тут раздались частые удары гонга.

– Минуту! – мой игрок прервал свой рассказ и снова поднес к глазам бинокль.

Начался девятый заезд. Стартовая машина равнодушно выровняла лошадей по струнке. Судья дал старт. Жокеи заученно рванули поводья – кони помчали коляски по кругу сквозь завесы дождя. Полетела из под копыт быстрая грязь. Скучно ожил динамик над чашей ипподрома: «Первой идет Лета… Сбавил Рубин… Сбавила Греза… Сбавил Крепыш… Четверть пройдена за три и шесть десятых… Сбавила Лета… Первым идет Аль Капоне…»

Рука игрока тискала листочки программы, выдавая запойную страсть.

Когда Аль Капоне выиграл забег – в двойном ординаре Пшнос поставил на Лету – настал черед букмекера показывать неудачнику палец, что он и сделал с наслаждением сатира. Гипнос скрипнул зубами с досады, швырнул программку под стол и больше уже не играл.

Пользуясь паузой я заказал еще пару водки, а на закуску – против пятна йода на рукаве – выставил бутерброды с селедкой.

– Пей и рассказывай дальше!

– Ты всегда торопился, Гермес… Так вот, как только ужасная богомерзкая Герса взяла со дна моря уранову плоть и серп кронидов, первой погибла божественная Афродита, богиня любви. Ведь она и родилась когда-то из той самой пены, что поднялась на волнах после падения с неба кровавой лозы с виноградными гроздями. И вот источник творения прервался! – плоть Урана оставила дно, и Афродита вновь стала тем, чем была изначально – горстью морской пены на гребне волны.

Весть о гибели Афродиты и чудовищном святотатстве Герсы, похитившей срам первого бога поразила всех олимпийцев, кроме Зевса, который продолжал спать на ложе Герсы во дворце на острове Сарин. И тогда ты, Гермес, вестник богов, стрелой примчался на Сарин и разбудил громовержца страшными новостями. Дий тут же взлетел на небо и, взяв свои молнии, метнул перуны в Герсу, которая уже стояла у священного камня в Дельфах и смотрела на Олимп огромным круглым глазом циклопа, который открылся на ее лбу. Но это было всего лишь привязанное сыромятным ремешком зеркало, то самое, какое нашли вместе с младенцем в корзинке – рукоять зеркала закрывала нос, а отражающий диск – лоб чудовища.

Страшная тишина воцарилась в Элладе: все боги и люди, все деревья и звери, все камни и рыбы, все чудовища, герои и тени умерших в Аиде следили со страхом за грянувшей битвой, какой не было с того дня, когда боги победили титанов.

Когда молнии Зевса ударили в Герсу, она легко отразила их своим зеркалом, словно щитом куриные перья.

Только тут стало понятно, какова сила ее обороны, ведь суть зеркала, отражая, удваивать предметы. Отраженные молнии, удвоив прежнюю силу, полетели обратно и сотрясли громом ударов Олимп. Впервые над обителью богов разразилась гроза и пошел дождь с градом. Там, где никогда не кончался свет, потемнело.

Зевс был напуган таким нападением и, превратившись в тысячу диких вепрей, помчался с высоты Олимпа по склону горы на Герсу. Но та достала из кожаной сумки священные гениталии Урана и метнула их в бегущее стадо. И срам первого бога превратился в полете в чудовищное исчадье без образа и облика под именем Ураниса. И этот безвидный Уранис вскинул тысячу рук и схватил сразу всю тысячу диких вепрей за загривок, и зашвырнул всю силу обратно на вершину Олимпа. Никогда еще Дий не встречал такого сопротивления. В панике он потерял присутствие духа и слился с горой, надеясь таким образом спрятаться от врага. Но беспощадная Герса метнула в Олимп кремневый серп Кроноса, тот, которым когда-то Зевс оскопил своего отца Урана. Серп взлетел над горой словно гарпия и, увидев в толще Олимпа диево тело, рухнул лезвием на оголенные чресла и лишил громовержца мужского естества.

Вся земля содрогнулась.

Зевс так вскрикнул от боли, что священный Олимп раскололся на две половины, а лошади Гелиоса, влекущие по небу солнце, в панике вздыбились и умчались от точки зенита на самый край Ойкумены. Лето разом сменилось зимой, над Элладой пошел снег, в небе осталась только луна, люди укрылись в своих жилищах от холода, рыбы спрятались на дно, в ил, птицы – в дупла деревьев, змеи – в пещеры, даже тени умерших в огненном Тартаре стучали зубами от стужи.

От страха боги бежали за Штосом в Египет и поспешили спрятаться на берегах Нила, приняв вид самых разных животных. Арес превратился в вепря, Аполлон – в ворона, Дионис – в козла, Артемида – в кошку, Афина – в рыбу, ты, Гермес – в ибиса, Посейдон – в дельфина, а Аид стал тенью и затерялся среди теней умерших в Тартаре… И я трусливо спрятался там же, Гермес, в снах спящего трехглавого пса Кербера. Найти меня сразу в трех снах было никому не под силу.

Только три богини – сама Гepa, Гестия и Деметра остались на Олимпе, ломая в отчаянии руки, и не верили своим глазам: великий громовержец Зевс лежал на склоне Олимпа и из его страшной раны скопца текла вниз река горячей крови и впадала в Эгейское море, и страшной Гepce пришлось идти наверх против течения зевесовой крови, сначала – по щиколотку, затем – по колено, и наконец – по пояс. При этом она держала над своей головой, на вытянутых руках огромный священный камень из Дельф, завернутый в белые пелены, умащеный благовониями и увитый шерстяной куделью.

Гepa одна звала на помощь Зевсу бежавших богов, но ни Посейдон, ни Арес, ни Аполлон не откликнулись на ее зов и не пустили в ход трезубец, меч и лук. Каждый из них уже думал о том, что займет зевесово место и станет владыкой небес! Никто из них не понимал, что пришел конец не только Зевсу, а всем олимпийским богам, и никто не видел, что Гepce помогают в битве с языческим богом ангелы Нового Бога, великое Христово воинство света.

Тем временем вся кровь вытекла из Зевса на землю, и, когда Герса подошла к его ране, ее сандалии уже ступали по снегу, так силен был снегопад над Олимпом.

Она придавила грудь громовержца камнем, который побывал однажды в утробе Кроноса. Это был единственный камень в мире равный тяжестью – силе самого Зевса.

И раненный Зевс не смог сбросить с груди глыбу каменного кронида, потому что это была еще и тяжесть его вины перед отцом.

И тогда Гepca подобрала в глубоком снегу отрезанный серпом Крона горячий фаллос громовержца и погрузив свою левую руку по самое плечо в рану скопца, овладела вооруженной рукой титанидой Метидой в утробе павшего бога, и Метида тут же зачала плод от зевесова семени.

Так исполнились слова оракула о том, что все обещанное будет исполнено, и плата будет уплачена: и она родит сына, который будет сильнее отца. И что Слово стоит в начале мира, и его нельзя отменить.

И Терса вспорола фаллосом живот Зевса и вытащила на свет проглоченную Метиду.

Верная Гера склонилась над мужем, умоляя его обнять ее как прежде! Последним усилием воли Зевс обернулся пестрой кукушкой и, взлетев из-под камня, спрятался на груди Геры, и богиня отчаянно прижала птицу к телу, обернувшись снежным сугробом.

Но неумолимая Герса по локоть погрузила правую руку в снег, вытащила раненную кукушку и размозжила о титанический камень, и кинула теплые птичьи потроха голодному хорьку, и хорек съел птицу.

Таким был конец Зевса.

В руке Герсы осталось только холодное яйцо пестрой кукушки, весь античный мир – Ойкумену – можно было теперь разбить одним броском.

Когда тень громовержца не явилась в Аид, ужас охватил и все подземное царство. Только тут всем богам стало ясно, что вызов Элладе брошен неземным существом.

Спрятав беременную Метиду в священной роще на острове Патмос и привязав срам Урана, в котором жил тысячерукий безвидный Уранис, к высокому дубу – охранять титаниду, Герса отправилась купаться к любимому роднику Кана около Аргоса, в котором восстановила свою невинность.

Тем временем – сразу после гибели Зевса – олимпийские боги тут же вступили в борьбу друг с другом за господство над миром:

Арес убил воинственную Артемиду.

Гермес убил Немезиду.

Аполлон пронзил стрелами Гелиоса.

Посейдон трезубцем поразил Диониса.

Афина копьем заколола Деметру и девственницу Гестию.

Но победить без помощи Герсы друг друга они уже не могли.

Только один Аид да хромоногий Гефест не участвовали в битве богов за опустевший Олимп, скрываясь в подземном Тартаре.

Тем временем великая богиня Гера, вдова горомо-вержца, обернувшись волчицей, прибежала к Аргосу и, спрятавшись в лесу, стала выслеживать купальщицу Герсу, которая вот уже все лето смывала кровь Зевса.

– Волчицей?!

– Да, волчицей, Гермес… Наконец кровь смылась, и Герса вышла на берег отдохнуть. Гера волчицей бросилась на спящую, и вцепилась ей в горло. Но ангел-хранитель пригвоздил Геру копьем к земле и разбудил спящую истребительницу языческих богов. Узнав под волчей шкурой богиню Геру, Герса отправилась к трем мойрам, владычицам судьбы, и спросила: «Чью нить жизни вы сейчас ткете?» Та, что пряла нить – мойра Клото – ответила: «На моем веретене – нить жизни Геры». «А сколько вы отмерили еще ей жить?» – снова спросила Герса. Та, что отмеривала жребий – Лахосис – ответила: «Ей осталось совсем немного, хватит птице перелететь с одной ветки на другую».

Но Гера, которая слышала весь разговор, перебила мойру: «Боги бессмертны, – сказала она, – а вы мойры все дочери Зевса и вам подвластна только жизнь простых смертных, но не бессмертных богов».

– Это правда? – спросила Герса.

– Нет, – ответили хором все три мойры: – мы не дочери Зевса, мы – дети великой богини Необходимости – Ананке, – даже боги не спорят с ней, потому что она сама могучая судьба, повелительница последней черты.

– Это, наверное, я! – сказала Герса и дала повелительный знак самой младшей и самой ужасной из трех: – Атропос – режь.

И мойра перерезала нить бессмертной Геры и та сразу околела, как околевает лесной хищный зверь, кусая землю, дергая лапами, и высовывая язык между зубов наружу. Волк сдох, и ангел-хранитель вытащил из холки зверя свое копье… Так Герса победила Геру.

Узнав о том, что неотвратимой, неодолимой, ужасной Гepce подчиняются сами мойры, боги окончательно поняли, что в одиночку им никогда не занять место Зевса, и каждый решил про себя заручиться помощью Гёрсы и склонить неземное существо на свою сторону. И боги встрепенулись в Египте: вепрь снова стал Аресом, богом войны, ворон – Аполлоном, рыба – Афиной, дельфин – Посейдоном, богом морских глубин, а Эрот так и остался золотым колечком на лапке ибиса, в которого превратился ты сам, Гермес. Ты единственным – из богов не стал менять свой облик в далеком Египте и первым – птицей – примчал к Гepce, предложив себя в союзники против бога войны, непобедимого Ареса.

Герса не успела ответить, как мальчишка Эрот спрыгнул с ноги Гермеса на землю и тоже храбро предложил себя в союзники против Ареса, чем рассмешил ужасную Герсу.

– Я согласна, – ответила Герса.

Только она успела дать слово, как третьим появился Арес.

– Ты опоздал, – сказал ему Гермес, – готовься к смерти.

При свете звезд – а дело было ночью – Арес вынул свой страшный меч и разрубил Гермеса пополам. Бог войны ничего не боялся: ведь его бессмертие подкреплялось пророчеством оракула о том, что Ареса не убьют ни люди, ни боги. И поэтому он не боялся Герсы. Но истребительница Олимпа не стала вступать с ним в бой, а вытащила из своей сумки из овечей кожи, с которой никогда не расставалась, – роковое зеркало и, отступив от ударов меча, заслонилась своим зеркалом, словно щитом воина.

И снова зеркало показало свою магическую природу: с каждым ударом от него откалывались отражения Ареса и вскоре бог войны был плотно окружен сотней своих подобий и каждый из них, как две капли воды был похож на Ареса, и каждый был так же вооружен заветным мечом, и так же взмахивал и ударял лезвием. Тысячи зеркальных ударов обрушилось на Ареса, и тот замертво рухнул на землю. Теперь он был не сильней мертвой мыши…

– Вспомнил! – перебил я рассказчика, – кот прыгнул на мышку и сожрал Людоеда.

– О чем ты, Гермес? Какая мышь?

Я смешался не зная, как объяснить свое поведение, водка сделала свое черное дело – я был пьян и язык отказывался произносить слова.

– Продолжай, – махнул я безвольной рукой.

– Когда душа Ареса, как и тень Зевса, и Геры, и Афродиты не явилась в подземное царство, в Тартаре воцарилась глубокая тишина – все мертвые замолчали, понимая со страхом, что теперь и после смерти им не будет пощады…

– А что было со мной? – потребовал я.

– Гермес, ты всегда был эгоистом, – усмехнулся Гипнос, – Так вот, ты остался лежать на песке. Тело, разрубленное на две половинки. Ты был мертв, а Эрот, играя золотой сандалией, которую снял с твоей неподвижной ноги, ждал своей участи.

Герса ласково отняла у божка его опасный лук и колчан с любовными стрелами и сказала, что отныне первой любовью станет любовь к богу, суть которой в том, что она всегда бестелесна, и что уже никогда Бог не будет делить ложе со смертным, потому что это противно его природе.

Она приказала Эроту охранять твое тело, а сама стала спускаться к Эгейскому морю, готовясь к расправе с теми богами, кто пока уцелел.

Весть о поражении самого бога войны непобедимого Ареса от рук неистребимой чудовищной Герсы заставила каждого из богов принять меры к защите и спасению. Посейдон скрылся в подводном дворце, Афина в пещере на горе Ида во Фригии. Аид с Гефестом прятались в Тартаре среди душ умерших, только лишь Пан открыто пировал с вакханками на склоне Парнаса. Один Аполлон решился было выступить против Герсы, но в последний миг передумал и тоже скрылся, на острове Хиос, куда пригнал с края неба священных коней Гёлиоса. Аполлон выпряг лошадей из колесницы и пустил их пастись на свободе, а в зените прямо над островом, поставил солнце, жар которого мог вынести только он сам – бог света.

И что же? От близости неподвижного солнца Эгейское море стало кипеть и испаряться, a Гepca спокойно плыла по волнам, которые кипели от света.

– Прожектора! – воскликнул я пьяным голосом.

– О чем ты бредишь, Гермес? – удивился рассказчик, – пожуй бутерброд. Я никогда не видел, чтобы ты так быстро хмелел.

– Продолжай, – я виновато развел руками.

– Продолжаю… Гepca плыла через море, а Аполлон метал в нее одну за другой свои стрелы-лучи, но они – впервые! – не могли испепелить жертву и даже попасть в цель. Не обращая внимания на Аполлона, страшная пловчиха все ближе приближалась к заветному острову, подняв над головой в правой руке свою роковую сумку из кожи черной овцы, в которой хранила серп Кроноса, срам оскопленного Зевса лук Эрота и непобедимое зеркало…

– Ты забыл про книжку сказок Перро! – вновь перебил я Гипноса.

– Ты имеешь в виду тот пергамент с неизвестными буквами, который нашли в корзинке младенца? – он не стал со мной спорить.

– Наверное… – промямлил я, понимая всю глупость собственных слов и в тоже время чувствуя их неясную правильность.

– Да, Гермес, пергамент был у нее под рукой, все в той же сумке из шкуры черной овцы, вывернутой наружу… Когда Аполлон выпустил все свои стрелы и стал безоружным, она подплыла к самому берегу и открыто вышла на землю Хиоса. И тут Аполлон перепугался. Потеряв голову от страха, он принял облик коня, чтобы затеряться – пятым – среди четырех коней Гёлиоса, что паслись на свободе.

– Седой жеребец-альбинос с прямым фаллосом…

– Наконец-то ты вспомнил, Гермес! – оживился Гипнос, – Да, белокипенной масти… но кони Гелиоса были так солнечны, что на их фоне белый жеребец-Аполлон казался черным. И Гepca легко разгадала обман, она достала из сумки лук Эрота и послала в коня любовную стрелу и поразила ею грудь Аполлона. Захваченный страстью бог устремился к ней, словно к кобыле, и когда он встал на дыбы, вскинув передние копыта вверх, чтобы покрыть Гepcy, истребительница богов обратилась к вещим мойрам и спросила у них: «Какая смерть лежит на совести Аполлона самым темным грузом?» И мойры ответили хором, что самой вопиющей и несправедливой была казнь Марсия, вся вина которого состояла в том, что он прекрасно играл на авлосе – двойной флейте – чем вызвал жгучую зависть у Аполлона. Он живьем содрал кожу с флейтиста и прибил к сосне.

Пусть сделанное будет оплачено, сказала Гepca, и взяв из руки Клото веретено жизней, распорола острым концом коня с головы до паха и, погрузив руки в теплый живот, вытащила на свет все его внутренности на съедение рыбам, а затем ободрав кожу с коня прибила ее к корабельной сосне.

Так Гepca победила Музагета и хранителя Афин, лучезарного Аполлона.

Только кожа его осталась бессмертной, вечно прибитой к сосне на горящем Хиосе… Иногда по ночам, особенно в долгие зимние ночи, я могу рассмотреть как она еще сверкает там, за последней античной чертой… Порой, ее блеск ярок как свет золотой Iecnep.

– Объявили последний заезд, – прервал я рассказчика.

– Я не хочу больше проигрывать. Наредкость неудачный день.

– Поставьте на Жребий.

– Ты так считаешь, Гермес? – и мой Гипнос оглянулся к букмекеру, который дремал за кружкой пива с долитой водкой, – Боря, запиши в последнем круге Жребия. Две по пятьсот. В долг.

– В долг до весны? – очнулся пузан, – Нет, только наличку.

Я отдал все что у меня было.

Букмекер забрал деньги необъятной рукой и записал ставки в блокнотик.

Официант уже сдирал клеенки с пустых столиков. Незнакомец, называвший меня Гермесом, заказал еще пару стопок.

Я чувствовал, что налит под завязку, пора трезветь…

– Что было дальше? Утонул Посейдон?

– Дальше, – он прищурился словно от солнца, вглядываясь в незримую даль, – …Утомившись от жара солнца над Хиосом и огненных стрел Аполлона, Гepca нырнула вглубь Эгейского моря, и достигла дня, чтобы прогуляться в прохладе и остудить раскаленное тело.

Так начался бой с Посейдоном.

Призвав на помощь все морское воинство, всех водяных гадов, тритонов, дельфинов и чудовищ, Посейдон встал на подводную колесницу и помчал на врага, потрясая непобедимым трезубцем. Но Гepca запустила руку в свою ужасную сумку и вытащила левой рукой голову Медузы Горгоны, которую подобрала после того, как Афина в гневе сбросила голову со щита.

И когда Горгона открыла свои глаза, плоские как зеркало и мертвые словно ртуть – все, кроме Посейдона, окаменели. Даже кони его морские и его золотая колесница стали каменными. Но когда Посейдон замахнулся трезубцем, Гepca достала из сумки кремневый серп Кроноса и спросила у мойр: «Есть ли вина Посейдона в том, что отец его Кронос оскопил своего отца?» И три мойры хором ответили, что в этом нет его вины. И нет здесь ничего, что можно предъявить к оплате. И Посейдон метнул трезубец в Гepcy и ранил ее в печень. Упав на колени, она вытащила трезубец из живота и спросила: «А есть ли вина на этом трезубце?» И мойры ответили: «Да, есть, этим самым трезубцем Посейдон угрожал отцу, в тот момент когда его убивал его брат Зевс».

Тогда Гepca встала с колен и, вырвав рану из тела, бросила ее на морское дно, как бросают со стола объедки на пол собакам и сказала Посейдону: «Что ж, ты злобен и неблагодарен! Переживи же подобное тому, что пережил твой отец!» И с этими словами вручила посей-донов трезубец Тритону, чудовищному сыну Посейдона, наполовину человеку, наполовину рыбе, в чешуе из морских раковин, и тот злобно поразил отца в сердце. И Посейдон страшно вскрикнул. Волны впервые устремились в открытый рот бога и затопили изнутри все полости тела. И Посейдон стал тонуть. И тонул всю ночь до утра, пока не коснулся головой морского дна у острова Лесбос.

Так Гepca победила Посейдона.

Из олимпийских богов в живых осталось только семеро: это бог подземного царства Аид да Гефест, которые скрывались в Тартаре, бог любовной страста мальчишка Эрот, который сторожил спящие половинки Гермеса, наконец, в живых оставалась великая Афина, под Эгиду которой собрались последние богини: глашатай Зевса Ирида, богиня справедливого возмездия Фемида и Геба, прислужница на великих пирах Зевса.

Пан добровольно отказался от своей божественной природы и умер, как простой смертный от пьянства, во времена императора Тиберия.

Выйдя из моря, после победы над утонувшим Посейдоном, Гepca направилась прямо к пещере на горе Ида, где скрывалась Афина с другими богинями.

Здесь победа Герсы была самой ужасной. Метнув боевое зеркало, она разделила Афину, как делит призма белый луч света на семь составных частей спектра. Только этих частей было не семь, а меньше Афина распалась после удара на тех чудовищ, которых когда-то сама же произвела на свет, проклиная своих врагов. Это были четыре монстра: Эрихтоний, кошмарная змея с человеческим торсом и ногами, Лернейская гидра и кошмарная Ехидна – огнедышащая коза с головой льва и хвостом из ядовитой змеи, и, наконец, в жестокого Загрея, человека из гипса с живым сердцем. Всех этих монстров когда-то создала сама Афина, и все они жили в ее сердце и памяти, а когда встретились друг с другом, то тут же вступили в жестокую схватку. Победителем вышел жестокий Загрей. Он разорвал Эрихтония, отделив змеиное тело от человеческого, он содрал кожу с Лернейской гидры, и он убил Ехидну, всунув в львиную пасть ее же собственный ядовитый хвост с головой гадюки, которая ужалила львиный язык, и сама же подохла, когда яд покрыл тело Ехидны трупными пятнами.

Торжествуя победу, Загрей оборотил свою адскую силу против Герсы, но она достала из сумки то последнее, что осталось от Зевса, яйцо пестрой кукушки и бросила его под ноги Загрея.

От удара яйцо раскололось вдребезги, и по всей Ойкумене прокатилось последнее землетрясение: от Эллады откололись и упали в море острова Эвбея и Лемнос, трещины прошли по всему Пелопеннесу, по отрогам Парнаса, по стенам Аргоса, по телу Загрея, и титан рассыпался на куски, как скорлупа.

Итак, ни на небе, ни на земле больше не осталось ни одного из олимпийских богов, кроме тех кто спрятался в Аиде, и мальчишки Эрота…

– А что было с… – я не решался продолжить.

– С тобой? – спросил рассказчик. Он был уже заметно пьян.

– …с Гермесом?

В этот момент объявили результаты последнего заезда. Мой караковый жеребец – трехлетка орловской породы Жребий пришел первым.

– А ты все еще в форме, – шлепнул букмекер стопку стотысячных купюр на клеенку. Он явно тоже знал меня раньше!

– Эй, Боря! – пытался я остановить уходящую тушу.

– Оставь меня, Герман, – махнул тот ручищей, – я уже обоссался.

Официант навис над нами, желая содрать клеенку. Публика повалила с трибун к выходу. Незаметно наступил вечер. Жокеи поворачивали взмыленных лошадей в конюшни. Дождь штриховал воздух электрическими иглами.

– По последней! – цапнул бумажку из стопки мой незнакомец.

Официант сначала сдернул клееночку, надел на голову Гишгоса видавшую виды шляпу, которая висела на стуле, и только затем принес две заключительных стопки и поставил прямо на голый стол, фуфло.

– С тобой не церемонятся, Гипнос.

– Они считают, что я ненормальный, Гермес.

– Сознайся, я не Гермес, а ты Павел Курносов.

– Не сознаюсь.

– Но ведь Гермес тоже умер. Его же разрубил Арес на две половины. Твои слова, Курнос, – вспомнил я его кличку среди букмекеров.

– Но ты же всех перехитрил! Когда Герса вернулась под Аргос, к ручью Кана, чтоб отмыться от крови в священном потоке, ты лежал на траве среди асфоделей и снился самому себе.

Ты не был жив, но и мертвым тебя тоже нельзя было назвать. Ты ждал ее слова.

Когда Герса отмылась от крови, настала осень, пора было спускаться в Тартар, за душами последних богов, но кто мог указать ей дорогу в подземное царство, кроме Гермеса? Ведь только ты единственный сопровождал тени умерших к Ахеронту, к переправе Харона. Никто кроме тебя не знал этой дороги.

– Ммда… – промычал я нечто нечленораздельное, выражая сомнение.

Внезапно лицо незнакомца озарилось вспышкой ярости, я даже отпрянул: ого! – но мой безумец взял себя в руки:

– Да, да, Гермес, именно ты ласковой успокоительной речью провожал души умерших в последний путь. Ты возлагал свой золотой жезл-кадуцей на очи покойника, заставляя душу смириться с концом жизни и подчиниться своей смертной участи.

– А… а как выглядел этот жезл?

– Он был из чистого золота, с головой Зевса наверху и обвитый либо двумя змеями…

– … либо парой белых лент? – я снова и снова вспоминал свой странный единственный мучительный сон.

– Ты вспомнил? – оживился игрок. Я промолчал.

– Гepca впервые обратилась за помощью к олимпийскому богу, к мальчишке Эроту, чтобы тот оживил Термеса. Хитрец потребовал взамен вернуть свой лук и колчан с любовными стрелами. И Гepca вернула Эроту оружие любви и тот выстрелил двумя стрелами в печень и сердце двух половинок Гермеса. Те воспылали к друг другу страстной любовью и слились в жарком объятии. Слились в одно целое. И Хермес пробудился от смертного сна и встал с последнего ложа.

Гepca потребовала показать ей путь в подземное царство, на что ты, Гермес, ответил согласием, а уже на дороге предложил ей сыграть в кости на свою жизнь. И та согласилась, не зная, что эту игру изобрел сам ермес, бог плутовства. Он объяснил воительнице нехитрые правила и тут же обыграл Гepcy. Тогда, разозлив-иись, Гepca снова решила сыграть, только на этот раз доставила на кон жизнь Эрота. И тоже проиграла. Так, лаг за шагом, Крмес выиграл у нее жизнь всех оставшихся в живых олимпийских богов, и когда Гepca опомнилась – ей пришлось решать судьбу сказанного сгоряча, и она вновь обратилась к мойрам и спросила: «Если в начале Нового мира встанет новое слово, должна ли я исполнять слова старые, которые уже никто никогда не сможет написать прежними буквами? Ведь даже они забудут свой смысл?»

Клото ответила, что слова старые нельзя исполнять, потому что увидели все новое время и новую землю. И была тут же убита Герсой за святотатство: «Слово у Бога, и слово – это Бог. И не равняется одно слово на другое».

Лахосис ответила, что надо соблюдать сказанное слово независимо от того, старое оно или новое, потому что дух сказанного помнит их, и требует к ответу, и исполняет обещанное ими. Сказала и тоже была убита Герсой за святотатство: «Слово у Бога, и оно само по себе – Бог. И не делится на слово правое и неправое».

Настал черед Атропос – и она не стала отвечать Iepce, а сама задала вопрос: «Скажи мне, если ты не знаешь себя, не знаешь кто ты, откуда пришла на свет и зачем, как ты можешь знать, кто из тебя задает сейчас нам вопросы? И судить нас заглазно?»

– Я – Гepca.

– От себя ли ты говоришь об этом, или другие сказали тебе, что ты Гepca?

Гepca не знала, что отвечать, и Атропос осталась в живых.

В смущении оставив Гермеса с Эротом играть в кости и, отказавшись искать Тартар, неистребимая Гepca устремилась на Патмос, где оставила титаниду Метиду в ожидании родов того, кто будет сильнее Зевса.

И она успела в самый верный час и точную минуту, потому что Метида уже родила и нянчила на руках свое страшное дитя, которое имело вид отрубленной мужской головы с длинными иссиня-черными волосами. И Метида кормила ее своей грудью и мужская голова жадно сосала влагу, которая тут же проливалась на землю потоком молока и крови. Но Метида не замечала этого и баюкала мужскую голову, словно младенца.