Текст книги "Не американская трагедия"

Часть 4. Вьетнамский синдром

 
Оконце-блюдце – чуждое лицо
Зелёным шёлком занавески заслоняю.
 

Автор

Тяжёлое южное небо висело над головой. «Крест» цеплялся в поиске неземного покоя за блуждающую мачту с одиноким огнём, и было что-то грандиозно-тревожное в ночном противостоянии двух миров: далёкого – загадочного и близкого – родного, дышащего в небо перегаром солярки и масел. Сзади, вместе с буруном, таяли во мраке ночи искры планктона – возможно, искры зародившейся на Земле неземной жизни. Подрагивала корма, навевая дрёму, но насыщенный влагой воздух начисто отрицал комфорт. После напряжённой вахты не тянуло вниз, палубой ниже, в вакуум железной клети каюты. Небо завораживало! Вот уже три звезды прекратили своё существование во Вселенной. Вон – стало четыре, но их всё ещё необозримо много в млечной россыпи, в жутком хаосе светотеней. Стальной «монстр» резал горячую водную гладь. Зарываясь во влажную духоту тропической ночи, безнадёжно пытаясь уйти от суровой действительности. На открытой палубе грудь полнилась простором. В бесконечном пространстве Были и Небыли рождалась твоя особенность. В бегущей вдоль борта полосе прожектора встрепенулась водная гладь, распуская веером летучих рыбёшек – одна, в суматохе бегства попав на металлическую палубу, забилась в тревожной судороге. Поспешил к ней, на мгновение заглянул в её стеклянный глаз и, перегнувшись через леер, отпустил в жемчужную россыпь бегущих барашков. Я стоял и упивался величественной гармонией человеческого разума и необузданного океана. «Сколько возможностей и коварства у этих двух сил!» – восторгался я уже известным открытием.

После каждой вечерней вахты вот так же подолгу не спешил вниз, всматривался в чужое завораживающее небо, пытаясь разгадать в просоленной взвеси воздуха океана витающую вокруг тайну.

Словно в назидание, неожиданно перед глазами поплыли оранжевые круги, многочисленные, они сбегались к центру, образуя овальной формы огромную сферу. На крыле ходовой рубки показался вахтенный помощник. Сделав несколько наклонов, бодрясь от сна, потянулся. Не обнаружив ничего подозрительного, вернулся в помещение.

А оранжевое облако наплывало от наветренной стороны, постепенно охватывая фальштрубу, начала принимать размытые формы, высвечиваясь не обычным правильным цилиндром, а дышащей восьмёркой, как это бывает, когда смотришь на предмет через пламя.

…Очнулся на палубе лицом вверх… Надо мной догорали звёзды – небо посерело. Пугающе-чёрное ночью, оно осветлилось поблекшими красками. Тело бил нервический озноб. С трудом поднявшись, спустился в каюту. В состоянии едва перенесённого недуга тело сковала безумная слабость. В реальный сон провалился без мук и усилий, но продолжения в нём не было.

…Судно держало курс на Хайфон. В танках двенадцать тысяч тонн авиационного керосина. Впереди длинный путь до южной оконечности Африки и далее, через Индийский океан, к воюющему Вьетнаму. От Канарских островов, на всём протяжении экваториальных вод, изнуряющее безветрие. От тяжёлого гобелена на иллюминаторе, доставшегося от предшественника, казалось ещё душнее. Сменил его на светло-зелёный шёлк – сделалось веселее, намного уютнее и, показалось, прохладнее. Курс пролегал за пятьдесят миль от береговой черты. Гористая местность Центральной Африки виделась сизо-дымчатым очертанием, парящим взвесью в знойном мареве.

После одной из дневных вахт уединился на шлюпочной палубе, любуясь простором. Чернильно-сиреневый океан дышал, вздымаясь накатами волн. Одинокий блик высоко в небе привлёк внимание. Всего через несколько мгновений смог наблюдать серебристый предмет дискообразной формы. Предмет быстро приблизился – обозначился купол, его поверхность бликовала множественными солнечными зайчиками. Объект наблюдался из разных точек судна, о чём была сделана запись в вахтенном журнале штурмана. Это была явь. На шлюпочной палубе часто оставался один. Были попытки составить мне компанию, но моим скучающим безразличием всякие попытки прекратились. Внезапно невыносимо, словно обручем, сдавило грудь, перед глазами поплыли сизые круги. Невидимая сила оторвала от палубы – едва успел схватиться за рычаг близкой шлюпочной лебёдки – от сдерживающего усилия посинели пальцы. Непонятная сила, подержав в напряжении несколько мгновений, отпустила. Каким-то глубинным чувством я связал происшедшее с летающим объектом, но научного объяснения не нашёл, на том и затаился в себе. Диск, помелькав со скоростью, невероятной для известного летающего объекта, отдалился, одним мгновением растворившись в дымке испарений. Страх-не страх обуял, но об инциденте смолчал. При поступлении в морское учебное заведение на медкомиссии выявились небольшие отклонения по здоровью, что не дало возможности поступить на штурманское отделение, а лишь на судомеханическое. Этот факт и предостерёг от огласки – хотелось остаться на флоте. Спасибо природной осторожности – удержала от откровенного признания. В то время оно могло стать равноценным подписанию себе приговора. В нынешнее время, слава Богу, возможно всё, кроме насилия и призыва к нему. Не буду вдаваться в полный неблаговидный перечень. Вместе с вами, рассматривая хронику событий, не один я становлюсь обладателем невероятного и чрезвычайного.

День сменяла ночь, картушка лага наматывала мили – пришла прохлада. Открылась береговая черта. Альбатросы – эти красивые стремительные птицы, подобно почётному эскорту, незримо касались крылом воды, вели нас. Взмывая в мгновение вверх и тут же стелясь по контурам волнения, сопутствовали нам до той поры, пока судно безнадёжно не оторвалось от видимости берегов. Дважды в Индийском океане в бездонно синем небе мне подмигнула серебристая звёздочка, ставшая в однообразных серых буднях лучом света в невзрачном царстве. Мысленно я прозвал её Аэлитой.

К месту назначения подходили в сумерках. По сложному фарватеру стальной исполин крался «самым малым». Слева и справа выплывали островки скал, пугая зловещей тенью. Ведомое лоцманом, судно успевало выполнять все маневры благополучно. Сверкающая дорожка луны прочерчивала направление пути. Впереди открывалась продолговатая бухта, густо поросшая по берегам лесом. Загремела якорная цепь, отбросив в свете прожектора облако ржавой пыли. На берегу ни звука, ни огонька. Нарушала кладбищенскую тишину ночная птица «сплюха» – гнусавила своё откровение: «сплю-сплю-сплю». Вместе с ней нарушили идиллию дикой местности только стояночные огни. Круглая, совсем чужая, загадочная луна пропала за медленно наплывшую тучку. Сделалось жутковато.

Утром местность проснулось контрастным для уха рёвом. Над головой ревели моторы. На бреющем, обдавая жаром горячего выхлопа, очень низко проплыл «Фантом». На лючках крыльев чётко обозначилась спецификация на английском. За мыском, в миле, виднелся вход в бухту поменьше – к причалу приник сухогруз – по флагу определялся «поляк». Следующие два дня прошли бездарно – ждали оказию на берег. К рёву моторов и облётам американской авиации стали привыкать. На третий день к борту пристал пузатый, с высоким форштевнем катерок, смешно булькая в воду пузырями гари. С него по штормтрапу шустро поднялся «подросток» в зелёном френче, застёгнутом, несмотря на духоту, под самым подбородком. За спиной болталась, ударяясь прикладом под сгибом колена, узнаваемая родная трёхлинейка. В амуниции «мальчонка» выглядел пародийно смешно. На виновато-обиженном жёлтом лице застенчиво прятались рассеянно-безразличные глаза. Перехватив винтовку со спины на плечо, вояка резво взбежал по трапу вверх. Все поняли: пошёл доложиться по начальству. Через некоторое время вояка спустился на главную палубу. Глаза его уже не бегали, но в лице остановилась виноватая полуулыбка. После реплики в его адрес убедились: он по-русски ни гу-гу. Всемогущий беш-де-мер помог узнать, сколько ему лет и зачем он здесь. Оказалось, «мальчонке» целых девятнадцать и он главный ответственный за безопасность на судне. Кроме всеобщей усмешки признание не вызвало ничего иного.

– Аника-воин, у бийца «фантомов», – прыснул острослов Лёха в кулак.

Поздно вечером свободных от вахт выгнал на палубу грохот. На причале с «поляком» занялось заревом. Корма сухогруза просела. Со спардека в огонь лилась пена пожаротушения. Почти следом далеко в джунглях раздалось несколько мощных разрывов – небо осветлилось сполохами пламени. Инцидент на этом мог бы быть исчерпан, если бы не пропал сон – каждую минуту ждали удара на себя. После общения с капитаном открылась полная наша незащищённость. На всё оставшееся время экипаж, по сути, стал в заложниках американской воли. На судовом совете рассмотрели возможные меры спасения. И без слов оставалось очевидным: попадание в танкер с авиационным керосином ракеты, не оставит никому из членов экипажа шанса на спасение. С надеждой ждали утра. Капитан принял единственно правильное, на мой взгляд, решение: большую часть экипажа эвакуировать на берег. Свет наступившего утра проявил всю тяжесть зрелища: корма сухогруза ушла под воду, гигантским поплавком-бульбой оголив высоко задранный форштевень. Надо отдать должное вояке: тот не суетился, никого не успокаивал, не предлагал возможностей спасения – он молчал без всяких эмоций, молчаливо одаривая всех виновато-заискивающей улыбкой. Трёхлинейка была малым утешением, вызвавшим всеобщий гомерический хохот. Спокойствие вояки как нельзя лучше снимало внутреннее напряжение. Из языка его ответных жестов только и выяснили: идёт сезон дождей, американцы спрячутся по казармам – станет спокойнее. А сейчас идёт спешное выполнение задач, поставленных оккупационным командованием. Десять моряков осталось на борту, остальные – на том же катерке, что доставил вояку, отправились на берег. Четыре десятка человек едва не утопили утлое плавсредство, посадив его до критического предела. Сидя на корточках, можно было касаться рукой мутно-глинистой воды. От поверхности исходил запах растревоженной болотной трясины. Шкипер умело маневрировал по ветру – под прикрытием берега совершил осторожный галс. Через три дня на смену оставшимся на вахте морякам должна прийти очередная смена, в которой был прописан я с Лёхой, в прошлом однокурсником, а теперь коллегой в машинной иерархии. Яркий персонаж – Лёха – о нём будет написано много настолько, насколько много занял он места в моей судьбе. Он и сегодня для меня живее всех живых!

Приземистое здание – скорее опрятный сарай, похожий на казарменную постройку, разместило всех прибывших моряков. Внутри – по-домашнему уютно. Четырёхместные столики украшала замысловатая икебана, на столах пахучая приправа в маленьких судочках. Традиционные вилки и ложки отсутствовали. Кое-кто, озоруя, сунул в судочек палец.

– Недурной вкус приправы, – пронеслось шепотком по столам, – должно подойти знатное угощение.

От поданных на столы блюд с узнаваемыми, ползающими у нас тварями, скверный от тяжёлого климата аппетит ушёл начисто. Заныло от позыва в груди – за мной группа из нескольких человеке выскочила вон. На открытом воздухе полегчало. Следом поспешил благочинного вида «подросток» в чёрных отутюженных брюках и белой рубашке с воротником апаше, похожий на школяра. Улыбаясь учтиво, кивая после каждой фразы себе в такт, на ломаном русском предложил вернуться, извиняясь за казус. С недоверием и страхом вернулись назад. Огромные морские раки-лангусты вполне пришлись по вкусу, с хорошим преимуществом восполнив дефицит содержимого традиционных пресноводных раков. В дополнение к морскому деликатесу в пузатых графинчиках теплилась мутноватая рисовая водка. Отведав от души божественного мяса с приправой, хлебнул маленький глоток водки, для сохранения русского имиджа, и с несколькими противниками спиртного вышел во двор.

Небольшая группа вьетнамцев безучастно сидела под лианами на корточках. Покорными иконописными ликами они смотрели на белый свет ничего не говорящими глазами. Прошло минут тридцать – из дверей начали выходить остальные моряки, не с явно отчётливыми взглядами, но, определённо, с отточенными темпераментами. Кое-кто начал будить интерес у сидящих на корточках безучастных вьетнамцев. Со стороны, да на трезвую голову уморительно смотрелась русская пьяная гиперучтивость. Идеологическая закалка сохраняла иммунитет даже под «Бахусом».

Засилье лиан сковало цепкими щупальцами деревья. Во мрак джунглей уводила просека. Тот же «школяр» выступил гидом, предложив полупьяным морякам экскурсию в посёлок аборигенов. Посёлок вырос из джунглей, как из подземелья, очень похожий на посёлки первопроходцев у нас в сибирской глуши. В отличие от них, здесь в формах строений воплощалась тяга к восточным закруглениям. Крыши покрыты почерневшей от времени рисовой соломой. Множественные связки корнеплодов, сухой растительности и травянистых луковиц обрамляли вход в каждое жилище. Моторист Андрей с редкой фамилией Зануда, изрядно шатающийся, попытался выяснить по-английски у застывшего подле жилища иконописного лица, как пройти в туалет. Но даже через многократный повтор жутко искажённых английских фраз, где «леватори хиа» звучало примерно как: «лева, понимашь, хиа тори», ничего, кроме немого удивления на этом и других лицах он не получил. По его примеру выпивохи фирменным жестом «всё в порядке» как по команде зачастили за ближайший домик. Живые идолы не сделали и шагу к противодействию.

Гид вёл тропой, которая спускалась под гору. Взору открылся заливной луг правильной прямоугольной формы – за ним целый каскад таких же. Щётка стеблей с метёлками риса торчала из воды. Картина нашего движения представляла трагикомедию. Четверых развезло до степени, когда их самостоятельное движение стало невозможным – их ноги находили малейшую неровность дороги. Немудрено, и трезвые моряки шли по буграм из корней не очень устойчиво. Пришлось действовать по старой русской традиции: «Русские своих не бросают». Назад, в наступающих сумерках, гид повёл окружным путём – здесь дорога была накатана транспортом. Я с ужасом посмотрел на часы: оставалось два часа до посадки на катер. В ночь он же направлялся на судно с очередной трёхдневной вахтой. Весь путь не переставал поражаться, как шкипер в кромешной тьме ориентируется в пространстве. Шутили, что надо иметь глаза с прищуром. На одном из галсов борт катера всё же зачерпнул хорошую порцию гнилой воды. Обеспечивающий матрос-вьетнамец интенсивно заработал ведром, сдвинув бесцеремонно под нашими ногами донную рыбину-настил. Путешествие заканчивалось без потерь, не считая мокрой одежды. Этим же катером отстоявшая смена возвращалась назад. Капитан оставался на борту бессменно. Баржи в триста тонн быстро наполнялись грузом и всю ночь сновали взад-вперёд. Сливались, по-видимому, недалеко: за тёмное время три баржи успевали обернуться по два раза. У танкера заметно оголилась подводная часть, медленно, но заметно поднимаясь над водой всё выше. Каждый уже подсчитал время окончания выгрузки. Две недели – и судно сможет убраться отсюда ещё до сезона ненавистных дождей. Рассказывали: осадки совсем не освежают воздух, напротив, приводят его качество в состояние предбанника русской бани.

Радужные мысли оборвались одним ночным налётом. Оставалось каких-то пять тысяч груза. В одну из ясных ночей налетели американские вертолёты – нестандартные для нас вертолёты, похожие на больших «стрекозок». Одна из барж едва отвалила от борта, гружённая ниже ватерлинии. Судовые котлы ещё не вышли из форсированного режима. Надо здесь дополнить для несведущих: котлы вырабатывали пар на паровые грузовые насосы. Прошло всего десять минут. Я вышел на палубу из отделения грузовых насосов, глотнул свежего воздуха и посетовал: он не дал удовлетворения прохладой. Лёха пока оставался у котлов. Через пятнадцать минут пересмена. Ландшафт вокруг имел изрезанный ущельями рельеф. В мгновение, не успел я среагировать, из длинной расщелины вынырнул вертолёт, щупальцами трёх прожекторов поймал отвалившую от борта баржу. Раздался треск короткой очереди, и на месте баржи взметнулась в небо гора огня. Горящее топливо быстро растекалось по поверхности реки. К огромному нашему везению – я вспомнил Бога, течение тянуло от нас. По судну объявили противопожарную тревогу – включилась система водяной защиты. К горящей реке загорелась прибрежная зона леса. Всё видимое впереди пространство схватилось огнём. Только при свете дня открылась жуткая по масштабу картина пепелища. Полоса зелёного леса проходила едва ли не по траверзу судна. Отступив всего на каких-то пару кабельтовых, в пределах хорошей видимости горели река и лес. Трудно сказать сегодня: был ли это наш счастливый час, или, вне домыслов, был чей-то тонко продуманный расчёт. Оставшиеся две баржи не смели сунуться в нашу сторону две недели, пока с началом дождей не погас горящий лес. Командировка в экзотическую страну Вьетнам затянулась. Несколько дней сна не было. В коротких провалах перед глазами горел немеркнущий огромный костёр. Молодость и чудесное спасение сделали своё: нервное расстройство стабилизировалось, и в самый пик дождей выгрузка продолжилась, хотя всякий раз приходилось выжидать ослабление низвергающихся с неба потоков воды. Пришланговать под водопадом дождя приткнувшуюся к борту баржу в это время и не пытались. Под сплошным потоком вода попадала в лёгкие. За три с лишним месяца громада судна выползла из воды. Десять метров осадки поднялись видимым надводным бортом. Выгрузка закончилась. С улучшением погоды судно стало готово сняться с якоря обратным курсом. В день отхода, тогда впервые днём блеснуло из-за туч солнце, приняли на борт лоцмана и начали медленно выбирать скованный илом якорь. Шли последние приготовления на верхней палубе. После груза первой категории в пустых ёмкостях малейшая искра могла вызвать взрыв паров. Лёха вместе со мной и мотористом находился в районе грузовых танков на верхней палубе. Откуда ни возьмись в сером небе застрекотало. Из ущелья буквально вынырнули и с двух сторон зависли над головами всё те же малявки-вертолёты. В какое-то мгновение меня окатило водой – с ходового мостика среагировали вовремя, включив СВЗ. Лёха прыгнул на меня, подминая собой на палубу. По переходному мостику и по железу настила ударил железный град. Там, где только что стоял я, зияли сколы на толстом многослойном покрытии краской. А ведь Лёха спас меня тогда и лишил бы вас, читатели, может быть, ненужного откровения… Он среагировал быстрее. Вертолёты атаковали металлическими чушками.

– Пронесло во второй раз, значит, жить будем долго, – помнится, обменялись мы с Лёхой этой фразой.

Команда в полном составе, без потерь, собралась на борту. Судно дало за кормой бурун, двинувшись обратным курсом. В условиях недостаточной видимости крались «самым малым». Двигатели работали «враздрай», имея возможность быстрого маневрирования. Не суждено нам было тогда закончить текущее повествование. Выйдя на большую воду, взяли курс на Находку…

Часть 5. Аэлита

«…А Находка от Москвы далековато…» – пел баритон из транзистора на шее у зачуханного мужика. Почувствовал себя внезапно сиротливо, запершило горло – на глаза навернулись слёзы. Представилось, как же далеко отсюда до родного, тихого курортного городка. Очень далеко: за двумя океанами, за тремя материками, за многими морями, на берегу Чёрного моря в зелёном местечке выплакала все слёзы старушка-мама, дожидаясь очередной лаконичной радиовесточки: «Меня всё хорошо идём Чёрное море».

Усилием воли сорвал скованность, проглотил слезу и повернулся к Лёхе. Кроме неухоженного мужика, нас, ожидавших попутку в город, было четверо. Одна из них пухленькая, но без лишнего, девушка двадцати двух-двадцати четырёх лет, в юбке, больше похожей на широкий пояс. Девушка вертелась на отполированном множественным сидением брёвнышке, посверкивая розовыми трусиками. Смазливое круглое личико с деловито отрывистым взглядом располагало к себе. Учтём сорок шесть с Лёхой на двоих, плюс восемь месяцев лишения свободного общения с большим миром – где тут до глубокого анализа! Лёха был по другой части: балагур, мот и выпивоха, но и он встал в стойку.

Сверху, как на ладони, открывался вид на сопки, круто сбегающие к морю, в них врезалась подковой впечатляющая бухта. У одинокого причала замер наш теплоход, большой и неуклюжий рядом с миниатюрным причалом и игрушечными на его фоне немногочисленными постройками. В кристальную чистоту воздуха из трубы теплохода вырвался чёрный дымный шар – это кочегар Твердохлебов по прозвищу Булька пустил «шапку», разжигая котёл. Грибовидный шар мазутного выхлопа расползался в потоке воздуха в зловещую чёрную змею. Всё время растворения в воздухе она вещала осведомлённым о тонкостях внутренней жизни теплохода о приличном подпитии кочегара.

Лёха Кузя – острослов и говорун, поджарый и высокий, похожий на гончую на охоте, сделал резкий маневр, присоседившись на брёвнышке плечом к плечу к пухленькой девушке. Он был отличный психолог и уже через пять минут обминал покрытые от пронзительного сквозняка пупырышками, подсиненные холодом полненькие ножки девушки, чему она ничуть не противилась. Подняв пыль, тормознул, словно поднятый со дна морского, ржавый задрипанный вахтовый пазик – нам оказалось не по пути. С водителем шальной «Волги», бросившей зад на юз, сговорились. Втроем расположились на тряском заднем сидении. После Сингапура, экипированные с иголочки: я – в зелёные джинсы под змеиную кожу, голубую, с экстрамодным орнаментом рубашку, Лёха – в двойку «Блю Колорадо». По преобладанию прикидом мы могли побить всякую конкуренцию и на материке. Лёха сыпал трёп. «Пончик», как я её про себя прозвал, представилась Надечкой. Переиграть Лошкарева /так называл его только я/ в словесном жанре не мог никто, да и не хотелось мельчить, а на значительное не хватало вдохновения высокого порядка. Надечка с первых минут магнитила мой взгляд. Украдкой посматривая на неё, я как мог гасил взгляды вожделения. В разговоре Надечка предстала образованнее, чем показалась в начале знакомства. Кривя губы в улыбке на двусмысленные шуточки Лёхи, старался остаться в струе. Надечка, уже освоившись, отрывистыми короткими фразами гасила Лёху. В игре наших перекрёстных взглядов чувствовалось нарастающее напряжение. Нетрудно догадаться, какой могла быть цель вояжа молодых мужиков после восьми месяцев пуританства? Конечно, нехитрой: размагнититься, посетить местную кулинарную достопримечательность – снять лёгких девочек. Сакраментальные планы, кажется, претворялись в жизнь. Автобус остановился в скоплении стандартных двухэтажек. Наша попутчица без особых усилий согласилась составить компанию на вечер и пообещала скоро вернуться. Спроси у меня позже, как мы осмелились внедриться в тёмные лабиринты дворов, ответить бы не смог. Головы в состоянии томного ожидания присоседившихся к веренице собачьей свадьбы «бобиков» не рождали критических мыслей.

Оставив нас у сомнительного, со сквозным проходом подъезда, Надечка растворилась в хитросплетении проулка.

Ждали долго. Лёха не курил и всякий раз, когда нервничал, не мог смоктать сигаретку, как привычно для мужика, а по-стариковски брюзжал. Кроме обычного недовольства, он заряжал, казалось, не только меня, а и всё пространство вокруг предположением, какие мы лохи и как примитивно попались на элементарное кидалово. Убедительность его рассуждений заставила в какой-то момент поверить в появление с минуты на минуту амбалов, которые потрясут нас, богатеньких Буратин, за ножки и вытрясут все денежные накопления.

Надечка появилась вдруг, Лёха от неожиданности икнул – и совсем не одна.

– Королева Шантеклера, – представилась очень красивая улыбчивая девушка в донельзя откровенном для того времени прозрачном газовом платье. Я не принял представление за самозванство – внешне она вполне тянула на сказочную королеву, и в сознании этому не произошло ни малейшего противоречия. Косыночка, контрастная красками, с достопримечательностями Гибралтара на ней, эксцентрично прикрывала красивую шейку. Она была выше и стройнее своей подруги. Легко, по-дружески, «королева» прихватила меня рукой за талию. Каблучками белых туфелек задавая ритм, увлекла вперёд. Лёха и Надечка отставали. Помню её необыкновенно любознательные, искромётно горящие глаза. Непринуждённым мотыльком она порхала вокруг меня, рождая в беспорядочном полёте вопросы. Не дав высказаться до конца, суматошно, как и двигалась, выдавала очередные сонмы вопросов. От такого сумасшедшего ритма я быстро устал. Стал отбиваться отдельными репликами. В конце концов я замолчал, предоставив ей полное право упиваться собой. В общении красота её перестала доминировать, и я с усмешкой представил её квакушкой, старающейся «из кожи вон» быть заметной среди «говорливых» придворных болотного королевства. За спиной открывалась картина обратно противоположная: здесь Лёха извивался в пантомиме, спутница же кидала печальные взгляды в мою сторону. В состоянии молчаливого диалога с ней я плыл во взвеси, одурманенный нескончаемыми посылами «королевы».

Когда под сенью двух вековых деревьев открылся фасад ресторана, я понял: планы, рождённые в период ожесточения, чудесным образом претворяются в жизнь. И, если бы не «королева» со своей никчёмной для меня картинностью в лице, банальные на земле и такие магнетические в далёких морях мысли могли преподнести мне сиюминутное счастье.

Подиум-сцена для оркестра «на товсь». Всё замерло в ожидании вечернего блюза. У технических столиков суетливо колдовали официанты.

Ели и пили медленно, смакуя каждый свои мысли. В память о далёкой родине остановились на всём грузинском. «Цинандали» оказалось отменным, тропическая жажда нашла лучшее своё утоление – девочки тянули «Хванчкару». После второй бутылки Лёха начал сникать, его паузы сделались длинными. На шутовски искривлённом лице светилась неприкрытая зелёная тоска. Общение с Надечкой у него не ладилось. Зная его хорошо, ждал срыва. Для меня продолжало работать негласное правило первенства Лёхи: Надечка обязана была разделить этот вечер с ним. Её необъяснимая, но влекущая притягательность работала лучше глянцевой внешности «королевы». Лёха терзался, ощущая своё вызревающее фиаско. В таком состоянии он обыкновенно надирался. Всё, на что мог решиться я, – тихо вздыхать, принимая к сведению любой сценарий. Подняв специально обронённую под стол салфетку, мелькнул взглядом – между смятыми от сиденья, аппетитными ляжечками Надечки узкой розовой полоской светились трусики.

Дикий рёв заставил вздрогнуть и быстрее прервать таинство.

– Музыки, графин водки, зрелищ! – взрычал Лёха. – Солёных огурцов! Шевелитесь! Двойной тариф!

Лёха – прирожденный артист. Роль Кисы ему удавалась, особенно из-за невероятного сходства внешностей. Лёха родом из Молдавии, с нетрадиционной биографией. Благодаря своей бесшабашности и известной склонности, тайну семьи знали все.

Мать – таборная цыганка, нагуляла его от горячего молдаванина. Родив, оставила под воротами городской больницы. Стареющая бездетная чета врачей усыновила Лёху. Цыганка с этим именем в записке и оставила его, по-видимому, в память о том самом молдаванине. Промеж друзей Лёхи не было – был друг с именем Цыган. С блеском окончив школу, Лёха разрушил планы приёмных родителей. Он поступил в мореходку на противоположном конце земли и пошёл скитаться – цыганская кровь брала своё, только вместо кибитки – теплоход, а бескрайние просторы земли заменил Мировой океан.

После стакана водки, выпитой залпом, мой друг превратился в усталого путника, бредущего к миражу в пустыне. Крупная голова его с оттопыренными ушами стала головой молодого бойцовского петушка, сбитого с ног наскоком неприятеля, но пока не смирившегося с тем, что он уж не боец. Я почувствовал что-то в перегляде подруг, но понял смысл только тогда, когда Лёху в такси пошла препроводить «королева».

– К-хо, – выразительно кашлянул неустойчивый на ногах Лёха.

– Вам нужен пьяный король, ваше ресторанное высочество, – коснулся он двумя пальцами плеча попутчицы, – рекомендую взять мой анализ крови – там вы увидите всё, на остальное… ваш бродь, я делаю пас-с… – он, юродствуя, козырнул.

– А ты, М-морозец… /Морозец – меня больше никто, кроме него, не называл/. Ить, знаете: я н-немножко не в форме, но я борюсь с алкоголем… методом его у-уничтож-жения. Морозец, сделай что-нибудь, в апартаменты мне надо с другой.

Таксист хладнокровно выжидал словесную тираду. Лёха, увлекаемый «королевой», всё же упал рядом с ней на сиденье. И они укатили.

После проводов Лёхи сделалось не по себе: осталась горечь – радость победы смазывалась его последними словами.

Смеркалось. Ползучая прохлада возвращала на землю. Кроны вековых деревьев шумели листвой.

– Ты этого хотел? – вкрадчиво шепнула Надечка. Голова от выпитого приятно покруживала, однако мысли складывались в трезвый финал.

– Тебе жаль друга? Нарушаешь морской закон обладания? Я тому виной! Иначе не могла: я слишком долго летела к тебе. Лёху отвезут куда надо, проспится и размагнитится с нужной ему девчонкой.

Она прижалась к моему боку, увлекая назад, в играющий мерцанием света просвет ресторана. Стоило Надечке повернуть голову в сторону официанта, он тут же учтиво приблизился к столику.

– С выпивкой нам хватит, – резкой ноткой Надечка показала, кто правит здесь балом, – подай-ка, Антоша, – потеребила она рукав официанта, – нам лёгкий десерт… И вот расчёт.

Она смяла ему в руку несколько купюр. Официант, не считая, сунул их в карман передника.

Я в противодействии дёрнулся к своим карманам.

– Всё, Антоша, мы дальше сами…

И уже после отошедшего официанта обратилась ко мне, пылающему страстью негодования:

– Есть излишек денег? Отдашь болящим, но потом, без помпы.

Голова включилась в анализ обстановки: «Надечка здесь завсегдатай!..»

Она будто услышала мои мысли.

– Да, я бываю здесь, но всё это время ждала только тебя.

– И в порту? – попытался съязвить я.

– И в порту… – обласкав взглядом моё лицо, ответила с загадкой в голосе Надечка. Она тут же выразительно приложила палец к губам, показывая на сцену.

Ресторанный гул как по команде стих. Осоловевшие взгляды ресторанных завсегдатаев вожделенно устремились на сцену.

Среди музыкантов лёгкой волной прокатилась суета перестановки, из-за кулисы вынырнули две скрипачки. Зал зааплодировал. Оркестр проникновенно вступил. Двое дюжих мужиков под несмолкающие аплодисменты и наяривающие скрипки вынесли на сцену объёмное кресло с блестящей чёрным купальником женщиной. Стройная фигура в неглиже открывала классические прелести. Жеманно обмахиваясь веером, женщина игриво поднялась. Зал мертвенно молчал. С первыми же тактами песни я узнал удачно схваченный образ. Красавица Черита, вылитая Сара Монтьель из к/ф «Королева Шантеклера»! Чёрные очки маска искусно скрывали её глаза, но в моей груди завибрировало: «Знакомый тембр. «Королева»?» Надечка таинственно улыбалась.