Текст книги "Не американская трагедия"

Эпилог

Безжалостная в своих необузданных проявлениях природа была верна себе. Идиллическая картина южного буйства, окроплённая вчера благодатным летним дождём, сегодня нарушилась шквалистым ветром. Затрёпанные в одночасье, ожившие было клумбовые композиции, обласканные матушкой-природой вчера, сегодня поникли в поверженной позе полного смирения. Лапчатые листья платанов, отдавшихся без сопротивления силе ветра, совращённые в его дьявольском хороводе, покоились бесполезным намётом на чистеньком ещё недавно мощении. Разгорячённые вчера расплавленными пышностями лавочки – сегодня пустели одинокими согбенными фигурами, жаждущими одиночества и переосмысления некогда буйного прошлого. Бывало, после засилья обнажённых тел и он сиживал на одной из них, остывающих невостребованным теплом. Нехитрые мысли мирным ройком буравили отживающие клетки, создавая отличный фон для внешне беззаботного отдыха. Правда, подзуживало в левом межреберье да поднывало от технического несовершенства седалища в крестце, но приятно подпекало расточительностью солнца – и то была ещё какая-то жизнь, не до крайности отравленная пустой суетой.

Он, покряхтывая, сползал с кровати, чтобы справить нужду и омыть, больше по привычке, закисающие от старости и бесполезности глаза, да взглянуть ими на мир, который прежде манил бесконечностью. Не стало его Люсиль, как он называл свою благоверную. Ушла потребность в пустых противоречиях, уходило материальное прошлое, что разозлившимся шершнем поджигало болевые точки недоосмысленного. Затуманенным взором он окинул безликий мир, рыпнул старыми пружинами кресла, заваливаясь набок при неудачной посадке, горько проглотил досаду и удалился в светлый образ танцовщицы Семирадского. Репродукция с картины русского поляка «Танец среди мечей», недалеко от иконы, отвлекала его в прошлый мир ощущений. В цокающее на шпингалете окно дышало зноем далёкой пустыни. Свирепеющий ветер безжалостно насиловал красивую крону. Под аккомпанемент одичавшей страсти он отдалялся на старую размеренную орбиту, пытаясь сконцентрировать вопрос в скомканных в бесполезный намёт мыслях. Он хотел ожесточиться, разозлиться прошлым, но от пустых усилий лишь больше тонул в своей незадачливой мягкой сути. Он не мог долго ненавидеть, в нём было больше от добра.

Эксцентричное небо бездушно молчало, окончательно и бесповоротно бросив его на произвол земной воли.

– Может быть, это и есть благость Всевышнего: затухая в одиночестве, открыть заветную формулу счастья? – плыл он в радужной атмосфере репродукции. Дальше мысли спутались, не добравшись до истоков мучавшей последние месяцы задачи. Глаза бессмысленно мелькнули по часам.

– Солнце склонилось за соседнюю крышу, значит, вечер ее т.

Циферблат не обретал резкости. Усилием воли он остановил мельтешащий ракурс.

– Пятнадцать тридцать пополудни, что случилось в этот час? – тяжёлые жернова мыслей ускорились, с посвистом набирая обороты.

В немой баталии попавшего в круговорот состояния он бы долго истязался решением ответа, если бы роковой произвол не остановил тикающий камертон его некогда пылкого сердца.

– …И всё же, я – счастливчик! Самое худшее в моей жизни – был мой собственный выбор, – возможно, именно эта мысль эфемерным облачком вылетела вместе с последним его вздохом в бьющуюся в агонии форточку.

24.09.2018 г. Геленджик