Текст книги "Завещание Джона Локка, приверженца мира, философа и англичанина"

В еще одной проповеди, прочитанной Бернетом на коронации Вильгельма и Марии в апреле 1689 г., специально отмечалось, что, хотя монархи не должны переступать границ своей власти, нарушать права народа и придумывать новые прерогативы или превышать полномочия, по-настоящему справедливое правление не ограничивается следованием конституции. «Когда мы видим, что короли становятся… истинно христианскими философами, тогда можно ожидать, что мы увидим Град Божий, Новый Иерусалим, который вскоре низойдет с небес и установится среди нас»[328]328
  Цит. по: Claydon Т. William III and the Godly Revolution. – Cambridge: Cambridge University Press, 2004. P. 63.


[Закрыть].

В декабре 1688 г. в письме Вильгельму Бернет настаивал на том, что все придворное духовенство (а при дворе было 48 королевских капелланов, окружавших Якова) должно оставить свои должности. При этом он назвал лиц, которые могли бы стать проводниками новой политики. Среди них: Джон Тиллотсон, декан Кентерберийского собора и проповедник в Линкольнз-Инн; Саймон Патрик, настоятель собора св. Павла; Эдвард Фоулер, ректор церкви Сент-Джайлз в Криплгейте; Томас Тенисон из церкви Сент-Мартин-ин-де-Филдз; Джон Шарп из церкви Сент-Джайлз-ин-де-Филдз; Эдвард Стиллингфлит; Уильям Уэйк и Антони Хорнек, харизматичный проповедник из Савойской церкви.

Все это были друзья Бернета, помогавшие ему при составлении и публикации «Истории реформации» в конце 1690-х гг. и получившие известность благодаря своим трудам и проповедям. С начала января 1689 г. группа Бернета приступила к реализации плана, нацеленного на поддержку будущего короля: Тиллотсон убедил принцессу Анну не делать резких заявлений по вопросу о наследовании, Тенисон пытался убедить Санкрофта не дистанцироваться от принца-избавителя. Все они читали проповеди перед Вильгельмом и его окружением, в соборе св. Павла, в Линкольнз-Инн. К Бернету присоединились Уэйк и Хорнек, которые стали капелланами принца Оранского.

Не остался в долгу и Вильгельм. В ближайшие два года все поддержавшие его лица получили повышение, и прежде всего Вернет, ставший главным королевским капелланом, отвечавшим за церковные назначения. В апреле 1689 г. на этом посту его сменил Тиллотсон. В скором времени Вернет получил пост епископа Солсберийского, Стиллингфлит – епископа Вустерского, Саймон Патрик стал главой епархии Чичестера. Тиллотсон получил пост декана собора св. Павла, а Джон Шарп сменил его в качестве декана Кентерберийского собора.

В начале 1690 г. Вильгельм выдвинул на высокие посты в епархиях Тиллотсона – взамен Санкрофта, Патрика – на пост епископа Илийского, Фоулера – на пост епископа Глостерского. Шарп (впоследствии наперсник королевы Анны), ответивший решительным отказом на предложения занять место одного из «неприсягнувших», все же был назначен архиепископом Йоркским после смерти прежнего главы епархии. К тому времени как Тенисон получил в конце 1691 г. назначение архиепископом Линкольнским, все лица из списка Бернета уже занимали ключевые посты в англиканской иерархии.

Прислушиваясь к Марии, Вильгельм в какой-то мере доверял этой группе, поручив ей после подавления яковитского мятежа в Ирландии заняться восстановлением ирландской церкви. После смерти Марии в 1694 г. они стали отвечать и за церковные назначения. Разумеется, поддержка Вильгельма англиканской церковью не ограничивалась только этой группой. В число новых его сторонников вошли Ричард Киддер, Уильям Ллойд, Ральф Баркер, Джордж Ройс, Джон Хартклиф. В орбиту новой власти поначалу попал также епископ Лондонский Генри Комптон, который в марте 1689 г. рукоположил нового епископа Солсберийского, а в апреле короновал Вильгельма и Марию. Комптон дистанцировался от Бернета и его круга лишь после того, как его соперник Тиллотсон получил пост архиепископа Кентерберийского.

В группу поддержки Вильгельма, иначе говоря – вильгельмитов, входили, разумеется, не только духовные лица, которых можно было бы назвать церковными вильгельмитами, но также политики и литераторы – вильгельмиты светские. Среди них самую активную роль в 1689–1693 гг. играл государственный секретарь граф Ноттингем – давний патрон Шарпа, Тенисона, Стиллингфлита и Тиллотсона, в свое время оказавший помощь Бернету при издании его «Истории реформации в Церкви Англии». Во второй половине 1690-х гг. место Ноттингема в группе сторонников Вильгельма занял Сомерс. К пропаганде политики Вильгельма были привлечены профессиональные памфлетисты, например Даниель Дефо.

Одной из главных задач Бернета и его круга стала, если можно так выразиться, «национализация» короля-иностранца, попытка справиться с антиголландской ксенофобией, активно подогревавшейся яковитской пропагандой. Последняя предупреждала англичан, что в планы голландцев входит ликвидация английского образа жизни, введение собственной тиранической версии республики, распространение безбожной пресвитерианской религии, подрыв национальной торговли, введение новых – иностранных и грабительских – налогов и акцизов. Одной из важнейших линий аргументации яковитов стало изображение Якова как «отца народа», а Вильгельма и Марии – как неблагодарных, эгоистичных и амбициозных, жадных до власти детей.

В ответ на эти обвинения Бернет заявлял, что английский народ является богоизбранным, новым Израилем (т. е. народом Божьим), однако поражен грехом и обречен на гибель в случае неподчинения Божьей воле. Таким образом, патриотизм, в изображении вильгельмитской пропаганды, заключался не в защите «отца народа» Якова, поскольку и «отец», и «народ» погрязли в грехе, а в принятии «очищающего» правителя – истинного патриота Англии, воплощения Англии безгрешной – государя, действия которого спасут весь народ, оправдав его в глазах карающего Бога.

Второй важнейшей задачей стала «национализация войны», которую очень многие в Англии считали не «своей», а «голландской», отнимающей у англичан массу средств, практически обескровливающей страну. Отвечая на это, вильгельмиты изображали английскую реформацию как часть общего процесса очищения и панъевропейской борьбы за освобождение от разложения и греха, – даже, как диктовала логика, частью некоей универсальной истинной церкви, «протестантского интернационала», борющегося с «ложной церковью», «папизмом» в его французском обличье.

В пропаганде вильгельмитов английский патриотизм обретал черты некоего высшего национализма, в смысле той роли, которую он должен был играть в союзе наций, действующих во имя общей миссии. Вторжение в Англию описывалось как часть интернационального протестантского крестового похода, в котором Нидерланды и Англия были партнерами. Соответственно Вильгельм представлялся как командующий Божьими интернациональными вооруженными силами, действующими равно в Ирландии, Фландрии и на других полях сражений за рубежом.

При этом, учитывая существование антифранцузской Лиги, в которую входили католические Австрия и Испания, а также, по сути дела, – как ни парадоксально – поддержавший вторжение Ватикан, пропагандисты Бернета делали важную поправку, заявляя, что война должна вестись не против католицизма как такового, а против французского двора и «государя тьмы». Смягчению позиции по отношению к католикам служил также тот аргумент, что они не являются злом как таковым, но представляют собой людей заблуждающихся. Таким образом, по мысли Бернета, главным врагом является не католическая религия сама по себе, а некие злые, жестокие силы, в настоящий момент воплощенные в режиме Людовика (антихриста) и в Версале (Вавилоне). Английские войска за рубежом, по выражению Томаса Тенисона, воюют «во имя того Бога, который воистину есть Бог воинств небесных»[329]329
  Tenison Th. Sermon Against Self-Love &c Preached Before the Honourable House of Commons on 5 June 1689, Being the Fast Day. P. 23, 27. Цит. no: Claydon T. William III and the Godly Revolution. – Cambridge: Cambridge University Press, 2004. P. 144.


[Закрыть].

В 1690-х гг. Англия и Нидерланды под командованием короля Вильгельма III в составе Аугсбургской лиги, или, лучше сказать, Великого альянса, в который входили также Австрия и Испания, вели Девятилетнюю войну против Франции, начавшуюся (еще без участия Англии) в сентябре 1688 г. Альянс был многоконфессиональным и включал, помимо англикан, нидерландских кальвинистов, бранденбургских лютеран и габсбургских католиков.

Еще до своего вторжения в Англию принц Оранский обещал императору Леопольду I обеспечить толерантное отношение к католикам-рекьюзантам, а в январе 1689 г. заверил испанского и австрийского послов, а через них и римского папу, что со временем католики получат права на полную толерантность и что вторжение в Англию направлено против короля Франции, а не против католиков. Вильгельм не мог допустить создания католической лиги, а для этого ему необходимо было поддерживать союзнические отношения с теми европейскими государствами, во главе которых стояли католики.

В 1680-х гг. Людовик XIV вступил в конфликт с папой Иннокентием XI по вопросам, связанным с контролем над французской церковью, правами французского посольства в Риме и избранием архиепископа-курфюрста Кёльна. К осени 1688 г. отношения с Римом испортились до такой степени, что во французской прессе была развернута кампания очернения папы. Людовик даже подумывал о нападении на папское государство и с этой целью держал в Средиземном море флот. Именно по этой причине, к которой следует добавить заговор на английском флоте, голландский флот смог беспрепятственно пересечь Ла-Манш, а французский король оказался неспособен поддержать Якова II. Со своей стороны, Иннокентий XI одобрил вторжение принца Оранского в Англию и «славную революцию», сочтя эти события ударом по Людовику. В ответ Людовик обвинил папу в пособничестве Вильгельму в деле смещения законного католического монарха.

Надо сказать, что в конце 1680-х гг. Вильгельм оказался в уникальной ситуации. С одной стороны, находясь в окружении католических государств, он должен был всячески доказывать, что причиной вторжения в Англию является не защита протестантизма, а необходимость противостояния французскому экспансионизму. С другой стороны, в самой Англии ему и его соратникам приходилось доказывать, что он действует, защищая протестантизм – в широком, европейском смысле – против католической угрозы. Когда в сентябре 1688 г. голландцы приняли решение о вторжении в Англию, было решено одновременно проводить две разные политико-пропагандистские стратегии.

Чтобы обеспечить поддержку англикан, было сочтено необходимым представить принца Оранского защитником престолонаследия и не акцентировать его приверженность толерантности. При комплектовании войск перед вторжением в Англию офицеры и солдаты католического вероисповедания были оставлены защищать голландскую землю, а вместо них призваны гугеноты. В то же время необходимо было обеспечить поддержку английских диссентеров, которые получили соответствующие заверения в толерантности. Вообще говоря, не было ни одной конфессии, которой Вильгельм не пообещал бы толерантность, в том случае если это шло на пользу военным действиям.

Вторая линия пропаганды, напротив, была направлена на то, чтобы не акцентировать приверженность Вильгельма англиканской супрематии и подчеркивать вместо этого его приверженность толерантности, распространенной и на католиков. Эта линия была крайне необходима Нидерландам: Вильгельм больше всего опасался, что, пока его войска и флот будут завоевывать Англию, сухопутные границы республики окажутся незащищенными. «Толерантность» была жизненно необходима и голландским Генеральным штатам, и статхаудеру, а убеждать в приверженности именно этой политике приходилось не только Австрию и Испанию, но всю Европу в целом, в том числе папское государство, Бранденбург, Ганновер и германские княжества, в 1672 г. выступавшие союзниками Людовика в войне с Нидерландами.

В отсутствии сугубо протестантских мотивов необходимо было убедить и голландских католиков. Для этого городские советы в Нидерландах дали гарантии католическому духовенству, что они сами, их церкви и приходы находятся под защитой государства. Одновременно бургомистры вызвали к себе проповедников-кальвинистов и пригрозили им серьезными неприятностями в случае антикатолических выступлений. В Амстердаме и нескольких других городах было разрешено открыть новые католические храмы.

Сразу после вторжения в ноябре 1688 г. Людовик объявил войну Нидерландам (война Англии была объявлена в мае 1689 г.) и развернул активную контрпропагандистскую кампанию, которая должна была убедить католическую Европу, что Голландская Республика и ее статхаудер вместе с протестантскими союзниками начали религиозную войну с целью ликвидации католицизма. К началу 1689 г. пропагандистская война охватила всю Европу.

Важнейшим шагом, убедившим католиков Европы в том, что Вильгельм выполнит свои обещания, стало подавление антикатолических беспорядков в Лондоне. Вопреки призывам его английских советников не вводить в Лондон войска, он поступил прямо противоположным образом, чтобы не допустить широкомасштабной резни католиков. За вводом войск последовала декларация, которая призывала всех католиков, не проживавших постоянно в городе, покинуть его пределы ради сохранения мира и порядка.

Вторым важнейшим шагом в этом направлении стал принятый в мае 1689 г. Акт о толерантности и неразрывно с ним связанное объявление войны Франции. «Ибо в кратко-, средне– и, вероятно, долгосрочной перспективе занятие принцем трона Англии, а также Шотландии и Ирландии могло быть поддержано Объединенными Провинциями, его католическими союзниками и хотя бы некоторыми англичанами (возможно, он мог обойтись без шотландцев и ирландцев) только в том случае, если сопровождалось войной с Францией и введением действенной религиозной толерантности в Англии – толерантности, распространенной также и на католиков»[330]330
  Israel J. /.William III and Toleration // From Persecution to Toleration: The Glorious Revolution and Religion in England / Ed. by O. P. Grell, J. I. Israel and N. Tyacke. – Oxford: Clarendon Press, 1991. P. 151.


[Закрыть].

И император, и Испания не спешили признавать Вильгельма и Марию, сделав это только в июле 1689 г., после дополнительных разъяснений со стороны Вильгельма, сославшегося на «дикую и импульсивную природу» английской нации, упрямство англиканской церкви и парламента, не желавших толерантности ни к диссентерам, ни к католикам. Вильгельм заверил союзников в том, что в будущем католики в этой стране будут пользоваться полной толерантностью, защищаемой законом. В чрезвычайных обстоятельствах военного противостояния Акт о толерантности был нужен Вильгельму лишь как предлог для проведения королевской властью реальной, практической политики толерантности— зачастую вопреки закону и в обход его статьям, но в согласии с данными обещаниями.

Англиканская церковь была ослаблена, потеряв многих прихожан; диссентеры, напротив, усилили позиции, открыв свои академии и школы; католики больше не преследовались. В конце концов, все это весьма напоминало прагматичную политику, которую Вильгельм проводил в родной Голландии: законы, даже строгие, – это одно, а реальность правоприменения – нечто совершенно другое.

Итак, с точки зрения яковитов и тех, кто указывал на цену «чужой» для англичан войны, перекачка ресурсов за границу представляла собой предательство и грех. Однако как только англичане изображались как народ, заключивший завет с Богом, помощь зарубежным протестантам начинала выглядеть высочайшим национальным долгом. «Сам их [англичан] статус как избранного народа требовал, чтобы они приняли Божьего воителя, даже если он иностранец по рождению; он требовал также, чтобы они действовали, встав во главе всех протестантов и поддерживая битвы за Божье дело за пределами своих границ»[331]331
  Claydon Т. William III and the Godly Revolution. – Cambridge: Cambridge University Press, 2004. P. 147.


[Закрыть].

Третьей задачей, которую попыталась решить группа вильгельмитов, было политическое объединение вигов и тори, что бы ни означали эти понятия. Первое английское правительство Вильгельма попыталось примирить недавних оппонентов. Однако объединения под общими знаменами не произошло, и до конца своего правления в 1702 г. Вильгельм наблюдал борьбу двух лагерей, разделенных, как и прежде, по конституционным вопросам, по вопросу об отношении к диссентерам, а кроме того, стремившихся, каждый по отдельности, добиться благосклонности короля. Опора на одну партию, а именно на тори, которые находились у власти в 1690–1693 гг., тоже не принесла успеха, завершившись парламентским кризисом в результате активной политической кампании вигов. Последним удалось убедить короля, что тори не способны эффективно снабжать корону деньгами для продолжения военных действий. Приход к власти вигов содействовал консолидации тори, сумевших в конце концов вновь расшатать только что стабилизировашееся положение. И так продолжалось на протяжении всего правления Вильгельма.

В итоге власти пришлось перейти к третьей стратегии, а именно к постоянному маневрированию и частой замене министров, чтобы поддерживать баланс сил, обеспечивающий политическую стабильность. Эффективное осуществление такой стратегии предполагало выработку двором компромиссных позиций по разделявшим вигов и тори вопросам с тем, чтобы обеспечить широкую свободу собственного политического маневра. Церковные вильгельмиты (в частности, Бернет и Тиллотсон) принялись всячески подчеркивать греховность «разделений», «партий» и «старых разногласий» перед лицом Божьей миссии. Однако этого было недостаточно. Необходимо было находить не просто пропагандистские приемы, но и заключать реальные компромиссы.

Первый шаг в этом направлении сделал в феврале 1689 г. граф Ноттингем, предложивший изменить текст присяги и принять такую формулировку, которая могла быть произнесена и вигами, и тори. Предлагалось исключить из присяги слова «законный и полноправный», а также обещание подчиняться наследникам и преемникам этого монарха, чтобы англичане, которые негативно оценивали смещение Якова, могли подчиниться новому правителю, не поступая против совести. Ноттингем призывал всех англичан присягнуть новому монарху как королю de facto.

На протяжении нескольких месяцев вильгельмиты пытались также ограничить круг лиц, приносящих присягу. В частности, Бернет настаивал на освобождении от присяги духовных лиц. Эта инициатива не имела успеха, однако в целом тори все же удалось убедить в том, что новая «провиденциальная» власть не выступает против признания монарха de facto, – разумеется, если это не означает нелояльности.

Вся политика вильгельмитов была направлена на достижение компромисса и смягчение противоречий между партиями, выдвижение приемлемых для всех решений. И поэтому некоторые вопросы вообще обходились, как, например, вопрос о монаршем титуле или о наследовании, а религиозное урегулирование, после того как не удалось добиться принятия билля о «включении», осталось делом в принципе не решенным, или допускавшим неоднозначное толкование.

В этой связи вернемся к понятию «латитюдинаризма», часто употребляемому в отношении вильгельмитов. Как правило, латитюдинарии рисуются как группировка или иногда как некая тенденция, которая в эпоху Реставрации находилась в меньшинстве и боролась с превалирующей тенденцией церкви к «единообразию». В этом своем историографическом образе и этой трактовке латитюдинарии якобы оказывали поддержку диссентерам и противостояли нетерпимым и настроенным на репрессии тори-англиканам. Кроме того, символ веры латитюдинариев якобы состоял в «простом» определении истинной религии, нацеленном на преодоление различий между христианами, и отличался верой в разум, способный устранить непонимание между различными деноминациями. Согласно этой концепции, в эпоху Вильгельма латитюдинарии пришли к власти в качестве меньшинства, противостоявшего всей остальной англиканской церкви.

Созданная этой историографией картина предполагала также наличие у Вильгельма и его сторонников скрытого «виггизма», политику которого якобы приходилось проводить в сложных условиях борьбы с партией тори. Из этого следовало, что латитюдинарии были криптовигами, как и правительство, что позволяло изобразить «славную революцию» и 1690-е гг. как предысторию побед вигов и их прогрессивных идей в XVIII в., а затем – уже в XIX в. – как предысторию либерализма.

Однако факты говорят о том, что подбор Вильгельмом членов правительства диктовался не партийными, а персональными и прагматическими предпочтениями и соображениями. Более того, с середины 1690-х гг. резкие грани, разделявшие вигов и тори, начали постепенно сглаживаться, особенно после прихода к власти вигов, которые позиционировали себя как «виги двора», но с точки зрения «истинных вигов» 1680-х гг., т. е. вигов, пострадавших от репрессий Карла II, во всем напоминали правительство графа Ноттингема.

Таким образом, на самом деле, и об этом напоминают Дж. Спарр и Т. Клейдон, картина была иной: латитюдинарии не были вигами, по своим подходам это были скорее умеренные тори (в изображении виговских историографов – воплощения политического недомыслия). Как и группа Бернета и других вильгельмитов, умеренные тори периода Реставрации придерживались тех же идей провидения и особой миссии, включавшей моральное преображение английской нации как способ избежать гнева Божьего и проклятия Англии. Тиллотсон, Патрик и Стиллингфлит защищали концепцию монопольной национальной церкви и в период Реставрации внесли свой вклад в изображение нонконформистов как схизматиков и сепаратистов.

Патрик еще в 1662 г., доказывая лояльность «латитюдинариев», описывал нонконформистов как людей, апеллирующих к страстям, использующих риторические приемы и другие безумные фанатические трюки, чтобы обмануть толпу. Самюел Паркер в 1670 г. писал о необходимости «выкорчевывания» диссентерских принципов, выявления и наказания всех, кто их публично исповедует, как врагов общества и предателей государственных интересов. Эдвард Фоулер в 1670 г. писал, что только неразумные, слабые на голову и неконтролируемые люди могут отказываться от причастия в англиканской церкви. Джозеф Гланвил в 1676 г. обвинял нонконформистов в неразумии и утверждал, что по этой причине убедить их в том, чтобы они перестали быть врагами церкви и государства, невозможно. Диссентеры, на его взгляд, – лицемерные фанатики и защитники тирании, поэтому к ним необходимо применять самые жесткие меры наказания для возвращения их в лоно истинной церкви. Эдвард Стиллингфлит в 1681 г. тоже писал о диссентерах как о предателях и врагах церкви и государства. Даже Джон Тиллотсон в своих проповедях обвинял нонконформистов в «великом лицемерии» и безрассудстве и говорил о праве магистрата наказывать «упорствующих и непослушных» как единственном остающемся способе подавления зла[332]332
  См. подробнее с указанием соответствующих источников: Ashcraft R. Lat-itudinarianism and Toleration: Historical Myth versus Political History // Philosophy, Science, and Religion in England 1640–1700 / Ed. by R. Kroll, R. Ashcraft, P. Zagorin. – Cambridge: Cambridge University Press, 1992. p. 157–159.


[Закрыть].

После 1688 г. официальной политикой англиканской церкви была провозглашена борьба с аморализмом, дебоширством и «содомией», под которыми подразумевались не только вольности, процветавшие при дворах католиков – Карла II, Якова II и Людовика XIV, но и общая моральная деградация англичан.

Не сумев добиться принятия парламентом и синодом решения о «включении», бывшие латитюдинарии, а ныне вильгельмиты начали кампанию за нравственность в церкви и обществе. Эту кампанию должны были вести межконфессионалъные (т. е. объединявшие англикан и диссентеров) организации – общества за реформацию нравов, главной целью которых была борьба с грехом и богохульством[333]333
  В рамках этой кампании в 1693 г. появился получивший широкую известность труд Локка «Некоторые мысли об образовании», основанный на письмах Эдварду Кларку и его супруге Марии в 1684–1691 гг. по поводу воспитания их сына Эдварда и других детей. Главной целью «Мыслей» является изложение программы воспитания моральной личности. Это своего рода учебник для родителей, озабоченных будущим своих чад. Трактат переиздавался с исправлениями в 1695, 1699 и 1705 гг. Главный тезис трактата: личность на девять десятых сформирована воспитанием, а моральная личность является результатом постепенного преодоления порочных наклонностей и привычек и формирования моральных добродетелей. Впрочем, по мнению ряда исследователей, «Некоторые мысли об образовании» были критикой системы образования, сложившейся в английских университетах того времени и нацеленной не на формирование полезных для жизни навыков, а на получение бесполезного и начетнического «общего образования». Практически все локковеды отмечают сильное влияние на Локка идей Я. А. Коменского. У Коменского можно встретить многие идеи, обычно приписываемые Локку: о сознании как нетронутом воске, чистой доске, об опытных данных, передаваемых через органы ощущения и объединяемых в сознании с помощью «внутренних чувств», и т. д. Впрочем, все эти идеи можно встретить и у Аристотеля, однако и Коменский, и Локк исходили из общей посылки о грехопадении и последовавшей ограниченности и слабости человеческого познания. Чем тяжелее представлялись последствия, тем менее врожденными представлялись и идеи, принципы и тому подобная амуниция человеческого ума. См.: Locke J. Some Thoughts concerning Education /Ed. byJ.W.Yolton and J. S. Yolton. – Oxford: Clarendon Press, 1989; Young J. T. Faith, Medical Alchemy and Natural Philosophy: Johann Moriaen, Reformed Intelligencer, and the Hartlib Circle. – Farnham: Ashgate Publishing, 1998. P. 105, 114.


[Закрыть]. Таким образом, речь теперь шла не о схизматиках и не о еретиках, а о грешниках.

Впрочем, как отмечает Тони Клейдон, многое говорит за то, что самые первые общества за реформацию нравов возникли и продолжали существовать независимо от кампании, предложенной латитюдинариями, продвигались «независимыми реформаторами» и были оппозиционно настроены ко двору, в котором традиционно видели оплот греха[334]334
  ClaydonT. William III and the Godly Revolution. – Cambridge: Cambridge University Press, 2004. P. 114.


[Закрыть]. Причиной создания подобных обществ была проявившаяся после принятия Акта о толерантности 1689 г. тенденция к ослаблению англиканских и иных приходов: многие прихожане воспользовались отменой наказаний за непосещение церкви и вообще перестали посещать богослужения, оправдывая свое поведение тем, что они – диссентеры (требование обязательного посещения не распространялось на тех, кто был диссентером). Еще одним новым явлением стала практика «неискреннего конформизма», т. е. формального принятия причастия раз в год, дававшая диссентерам и людям любых взглядов право претендовать на занятие должностей в органах власти.

Одним из первых, уже во второй половине 1691 г., инициативу создания обществ по реформации нравов поддержал Эдвард Стиллингфлит. Среди активных покровителей этих обществ был и друг Локка Эдвард Фоулер. Общества за реформацию нравов стали популярными и получили поддержку со стороны власти. С одной стороны, их отличал экуменизм, с другой – они охотно прибегали к помощи информаторов, в том числе из числа диссентеров, которые сообщали констеблям и мировым судьям о проявлениях греха. Немало нетерпимой риторики и практики добавили беженцы-гугеноты, общим числом примерно в 50 тысяч человек, прибывшие в Англию после отмены Нантского эдикта и считавшие англиканскую церковь слишком толерантной – не только к католикам, но и к диссентерам. Некоторые гугеноты вступали в англиканскую церковь и даже получали приходы, охотно выполняя все условия и произнося необходимые клятвы.

Как пишет Т. Клейдон, «вильгельмитская платформа морального и религиозного обновления не была альтернативой укоренившимся англиканским идеалам, но скорее была продолжением крестового похода, начатого той самой институцией, которую защищали тори». Язык греха, провидения и покаяния был близок к «риторике реставрационного духовенства, а многие реформаторские инициативы в период правления Вильгельма можно обнаружить в деятельности церкви эпохи Карла II»[335]335
  Claydon Т. William III and the Godly Revolution. P. 163.


[Закрыть].

Уже в январе 1689 г. Шарп, Тиллотсон, Тенисон, Патрик и Фоулер встретились в доме Стиллингфлита в Лондоне для обсуждения возможных уступок диссентерам с тем, чтобы, обновив в соответствии с требованиями момента персональный состав церковной иерархии, сохранить доминирующее положение церкви в государстве. Речь шла не о реализации некоей радикальной программы, которую по старой памяти называли латитюдинаризмом, а о новом подходе, автором которого летом 1688 г. стал Уильям Санкрофт, архиепископ Кентерберийский, когда, обращаясь к лидерам диссентеров, высказал идею, что англикане могли бы рассмотреть возможность уступок для того, чтобы усилить позиции в борьбе с папизмом Якова II.

Следовательно, и предложения Ноттингема, и сам подход группы Бернета имели своей целью сохранение монопольного статуса церкви, причем главная роль отводилась биллю о «включении», целью которого было присоединение к англиканской национальной церкви всех, кроме самой непримиримой группы диссентеров. Идея состояла в том, что «диссентеры должны отказаться от своего сепаратизма в этот провиденциальный момент»[336]336
  Ibid. P. 166.


[Закрыть]. Собственно говоря, позиция Бернета в 1689 г. практически ничем не отличалась от его позиции начала 1660-х гг. Как и большинство его коллег того времени, он считал диссентеров гордецами и своенравными людьми, ставящими свою пустячную щепетильность выше интересов праведной церкви. В трактате «Рассуждение о пастырской заботе» (1692) Бернет писал, что, хотя закон больше не обязывает посещать церковь Англии, Евангелие, возвещающее христианское единство, безусловно, к этому призывает[337]337
  Burnet G. The Discourse of the Pastoral Care. 1692. P. 203. Цит. no: Claydon T. Europe and the Making of England, 1660–1760. —Cambridge: Cambridge University Press, 2007. P. 79.


[Закрыть].

Лондонской встрече предшествовала делегация из девяноста диссентеров, которые пришли к Вильгельму, чтобы заверить его в своей лояльности и поблагодарить за спасение протестантской религии. В отличие от значительной части англиканской церкви, диссентеры на всем протяжении 1690-х гг. оказывали поддержку всем инициативам короны. Для диссентеров «моральная революция», провозглашенная вильгельмитами, звучала как их же старые лозунги, а призывы к широкому пониманию истинной церкви и подчеркивание несчастий, связанных с расколом протестантизма, представлялись гарантией от преследований. Более того, характерное для диссентеров реформационное моральное рвение и служение были доказательством их принадлежности к «Божьему народу» и делали их такими же английскими патриотами, какими по определению были члены национальной англиканской церкви.

Итак, был ли Локк вильгельмитом? Ответить на этот вопрос однозначно невозможно. В «Двух трактатах о правлении» нет ни одного признака, который бы на это указывал. Напротив, выражая в предисловии свою лояльность новому королю и называя его избавителем, Локк сразу же, в «Первом трактате о правлении», дает опровержение теории божественного и патриархального права, а следовательно, отвергает всю линию аргументации Бернета и его группы.

Обсуждение Локком во «Втором трактате» понятий состояния природы, политического общества, собственности, тирании, рабства, сопротивления и т. п., помимо того что имеет континентальную идейную родословную, основываясь преимущественно на трудах Гуго Гроция, Самуэля Пуфендорфа и ряда других авторов (в том числе и английских), принципиально не затрагивает злободневных конституционных вопросов, хотя и посвящено происхождению и принципам функционирования государства и общества. И это вовсе не «эзопов язык».

В таком случае правомерно поставить вопрос: не являются ли «Два трактата о правлении» произведением, направленным против Бернета и вильгельмитов? И на него вновь придется ответить отрицательно, поскольку у Локка речь идет не о злободневных политических вопросах, не о способах пропаганды и риторических приемах, имеющих целью поддержку нового короля и новой власти, а о другом подходе к их обсуждению. Локк, по сути дела, предлагает разобраться в способах сохранения власти через механизмы общественного согласия и доверия.

Вот что он говорит, например, о главе исполнительной власти, который действует в нарушение закона, когда пытается навязать свою деспотическую волю в качестве закона общества. «Он также действует вопреки оказанному ему доверию, когда либо использует силу, казну и административный аппарат для разложения (corruption) представителей и переманивания их на свою сторону, либо открыто заранее диктует свой выбор избирателям, которых он посредством подкупа, угроз, обещаний или иным каким-либо способом обратил в своих сторонников и использует для привлечения во власть тех, кто заранее обещает, за что будет голосовать и какие принимать законы. Но разве регулировать отбор кандидатов, влиять на избирателей и вводить избирательный процесс нового образца не значит подрезать государственное правление под корень и отравить сам источник государственной безопасности? Ведь люди, оставив за собой право выбирать своих представителей как барьер, защищающий их собственность, не могли сделать это для какой-либо иной цели, кроме как для того, чтобы эти представители всегда могли свободно избираться и, избранные таким образом, принимать, после рассмотрения и серьезного обсуждения, независимые решения и высказывать рекомендации, диктуемые интересами государства и общественного блага. Этого не способны делать те, кто отдает свой голос, не дожидаясь обсуждения и не взвесив доводов сторон. Подготовка такого рода собрания и стремление выдать явных пособников… в качестве настоящих представителей народа и законодателей, несомненно, является грубейшим злоупотреблением доверием и открытой декларацией о намерении ниспровергнуть государство. Если прибавить к этому награды и наказания, нагло используемые для той же цели, и все приемы, позволяющие извратить закон для того, чтобы убрать и уничтожить всех, кто стоит на пути к осуществлению этого злого умысла и не подчинится, не станет соучаствовать в предательстве свобод своей страны, то не останется никаких сомнений в том, что именно происходит»[338]338
  Locke J. Two Treatises of Government / Ed. by P. Laslett. – Cambridge: Cambridge University Press, 1988. P. 413.


[Закрыть].