Текст книги "Аляска золотая"

В-четвёртых, в окрестные реки и ручьи вошли – с преднерестовым визитом – огромные стаи крупной и жирной нерки. Бывшие солдаты Александровского полка выстроили дельные заломы и тони (видали аналогичные сооружения в невском устье), и успешно занимались заготовкой рыбы и икры.

– Эх, Александр Данилович, жалость-то какая! – кручинился Ухов-старший. – Бочки и бочонки заканчиваются! А рыба – так и прёт! Уже нерку только вялим, слегка подкапчивая, вместе с икрой, не потроша…

– Не грусти, Савич! – громко успокоил старика Егор (громко, потому что рядом с ними тёрся Антипка Ерохин в компании с двумя шведскими гренадёрами). – Продовольствия у нас нынче в достатке, хватит года на полтора, может, и на все два. Пора заняться его переброской в глубь Аляски. По дороге будем – на озёрах за Чилкутским перевалом и вдоль русла Юкона – регулярно закладывать небольшие промежуточные склады, чтобы зимой погонщикам с собаками было вольготней добираться до Александровска…

«Хитёр ты, братец! Ох, хитёр!», – одобрительно усмехнулся внутренний голос. – «Вешай им всем лапшу на доверчивые уши! Вешай! Погуще да понаглее, как вы и договаривались с Александрой Ивановной…».

А вот отрицательный момент был всего один, зато очень серьёзный: единственный достроенный дом-пятистенок был в срочном порядке переоборудован под лазарет. Болящими и немощными числилось сразу семь бойцов экспедиции. Один из шведских гренадёров – за время хождения туда-сюда через Чилкутский перевал – от избыточного усердия надорвал себе продольные мышцы спины, и теперь каждый шаг ему давался с трудом и нешуточной болью, даже пальцы рук сгибались-разгибались крайне неохотно. Второй гренадёр поскользнулся на каменистом косогоре, неудачно упал и раздробил коленную чашечку. Третий, перепутав на привале безвредную голубику с ядовитой волчьей ягодой, получил сильнейшее пищевое отравление. Пожилой краснодеревщик Пантелей слёг с острейшим приступом радикулита. Ещё два матроса с «Орла» во время стоянки в бухте Александровска (следовательно, в Александровской бухте!) слегка перекупались в коварно-тёплых водах Тихого океана и сильно простудились, истекая зелёными соплями и поминутно заходясь в приступах лающего кашля. Ну, и Антип Ерохин, орудуя плотницким топором, сильно поранил левую руку, потерял много крови и ходил по лагерю, слегка пошатываясь от слабости.

Узнав про образовавшийся лазарет, Санька предсказуемо оживилась:

– Очень славно! Есть, что называется, куда приложить свои медицинские познания! Лучше уж лечить людей – без сна и отдыха – чем убивать беззащитных животных…

«Похоже, братец, наша с тобой Александра Ивановна оседлала нового конька! Это я про охоту и любовь к диким зверям», – ударился в заумные разглагольствования внутренний голос. – А вот раненая рука прохиндея Антипки Ерохина – это куда как интересно! Наверняка, он специально себя тюкнул острым топором. Мол, какой такой Юкон? Я же почти инвалид! Разрешите, добрые дяденьки, остаться на зимовку в Александровске! Будьте человечны, поимейте жалость к раненому…».

Вслух же он приказал стоявшим рядом с ним капитанам Емельяну Тихому и Гансу Шлиппенбаху:

– Вот что, любезные мои морские волки! Процесс перемещения грузов в глубь полуострова не должен замедляться, даже не смотря на наличие такого количества заболевших. Поэтому извольте выделить по два бойца в грузовую команду! Пришла очередь бочек с китовым и моржовым мясом, да с рыбьей икрой…. А ещё бригаду грузчиков мы усилим за счёт командного состава. Я лично поучаствую, а также подполковник Ухов и Томас Лаудруп. Тяжёлая физическая работа, в меру, конечно же, она полезна для здоровья…

Он отвёл жену к морскому берегу, чтобы никто им не мешал и, ласково глядя в чуть испуганные милые глаза, тихо проговорил:

– Сегодня, моё сердечко, уже седьмое июля, надо поторапливаться. Как говориться в сентиментальных романах: – «Близился час расставания…».

– Т-ты что же, уже не вернёшься в Александровск? Я имею в виду – в этом г-году? – начала заикаться Санька, а на её длиннющих ресницах предательски задрожали крохотные алмазные слезинки.

– Один раз ещё вернусь! Через несколько суток, – успокоил Егор. – Пока Людвиг и Герда собирают и испытывают катамараны, можно сделать ещё один рейс с грузом. А потом уже всё. Дойдём до истоков Юкона, соберём корабельную шлюпку и поплывём – в сопровождении двух-трёх индейских челнов…. Остальные шлюпки, катамараны и индейские каяки пойдут следом, по мере готовности. Неплохо было бы до пятого-седьмого августа доплыть до Клондайка. Нет, наверное, уже не успеть. Хотя, посмотрим, будем очень стараться…. А ты, душа моя, думай старательно над всеми деталями нашего весеннего плана, составляй подробные тексты писем. Кстати, а что у нас с Томасом Лаудрупом?

– Я с ним уже переговорила, – скупо улыбнулась Сашенция. – Кажется, парнишка полностью проникся и всё понял правильно. А Людвигу и Гертруде ты уже сам объясни – про цели и задачи…

На маршрут они вышли примерно через час после восхода солнца. Было пасмурно, ветрено, очень неуютно и как-то неприкаянно: краски окружающего мира неожиданно стали бесприютно блёклыми, бледными, напоминающими о существовании в природе такого неоднозначного времени года, как осень.

«Лето в этих северных широтах, как нам рассказывал незабвенный Джек Лондон, очень короткое и прохладное», – поведал ворчливый внутренний голос. – «То ли ещё будет, братец…».

Первым выступал драгунский капитан Йохансен, прошедший по намеченному маршруту уже два раза и досконально знавший дорогу: все её особенности, опасности и неприятные сюрпризы. За спиной шведа располагался – в специальной кожаной упряжи – большой бочонок со слабо просоленной икрой нерки, а на его левом плече лежали две толстые дубовые доски.

«А капитан-то – силён и могуч, дай Бог каждому!», – уважительно прокомментировал внутренний голос. – «Икорка весит добрые два с половиной пуда, да и доски потянут килограмм на двадцать пять, не меньше».

Егор, шедший за Йохансеном, был нагружён не менее солидно: в его походном вещмешке лежал двухпудовый куль с ржаной мукой, прикрытый сверху и с боков стандартным офицерским плащом, за широким кожаным поясом размещались (помимо двуствольного пистолета) два тяжеленных топора, на правом плече висела лучковая шведская пила – для распилки брёвен на доски.

За Егором следовали: Людвиг, Гертруда, облачённая в мужской охотничий костюм, и Томас Лаудрупы, Ванька Ухов-Безухов, его жена Айна, четыре матроса с фрегатов, сержант Дмитрий Васильев и семь рослых шведских гренадёр. Все путники были серьёзно нагружены всякой всячиной – в зависимости от физических кондиций и возможностей каждого. А ещё компанию носильщикам составляли три лохматых пса, причём к спинам собак также были приторочены (Айна постаралась, её псы почему-то слушались беспрекословно) объёмные тюки.

Санька, тоже желавшая прогуляться до озёр с поклажей за плечами, хмурилась и жалобно ныла по этому поводу, но Егор был непреклонен, строго заявив:

– Надо же кого надёжного оставить на береговом хозяйстве в помощь Николаю Савичу! В смысле – из элиты…. Так что, душа моя, присматривай тут внимательно за всем. Особенно – за детьми! Присматривай и тщательно размышляй – над нашими планами на будущее…. А переноска тяжёлых грузов на большие расстояния не способствует – дельным и эффективным размышлениям. Там все мысли, поверь мне на слово, только об одном: дойти до очередного привала и при этом не умереть…

За десять-двенадцать минут перед выходом на маршрут Йохансен озвучил (на английском языке) новым носильщикам подробные путевые инструкции:

– Итак, нам предстоит пройти до первого промежуточного лагеря порядка сорока семи миль. Там сейчас находятся: известный вам охотник Свен, один из моих гренадёров и два плотника – крепостные нашего командора, сэра Александэра. Плотники старательно заканчивают сборку двух корабельных шлюпок, а охотник Свен и солдат охраняют склад и – поочерёдно – «подчищают хвосты»…

– Какие ещё хвосты? – опешил Ванька Ухов. – Шутить изволим, капитан?

– Ничуть ни бывало, подполковник! Просто многие неопытные носильщики не могут заранее рассчитать свои силы: возьмут в Александровске клади с избытком, устанут в дороге и начинают сбрасывать на землю поклажу по частям. Кто-то дубовую доску оставит под кустом ракитника, кто-то – тяжёлый мешочек с медными гвоздями. И чем ближе до промежуточного лагеря, тем больше остаётся на тропе таких «хвостов»….

«Ну, да! У Джека Лондона – при переходе через Чилкутский перевал – многие герои именно так и поступали, даже оружие выбрасывали, чтобы облегчить ношу![34]34
  – Имеется в виду повесть Джека Лондона «Смок Белью».


[Закрыть]», – поддержал Йохансена начитанный внутренний голос.

– Третья разобранная шлюпка уже доставлена к последнему в цепочке озеру, из которого вытекает большая река, – невозмутимо продолжил швед. – Атабаски называют её – Юхоо. Сразу скажу: если бы не карта мадам Айны, то мы до сих пор искали бы – все эти нужные озёра и протоки…. Так что, искреннее вам спасибо, мадам! – церемонно кивнул головой в сторону индианки. – Теперь, большая ко всем просьба! Складывайте, пожалуйста, все излишки груза согласованно и совместно, чтобы потом их собирать было легче…. До первого промежуточного лагеря мы должны дойти за двое суток. Ночёвка – через двадцать три мили, на берегу ручья: там установлено три палатки, есть запас сухих дров, казанки и котелки, кружки и ложки. Как идём по маршруту? Да, как получится! У каждого свои возможности и привычки, поэтому передвигаться по тропе единой цепочкой, как показывает практика, не выйдет. Кто-то делает после каждой пройденной мили короткую остановку, кто-то делает длинный привал, пройдя миль пять-шесть…. Короче говоря, встречаемся уже вечером, у места ночёвки. Да, господа и дамы, посматривайте внимательно по сторонам: у седловины перевала и медведей-гризли шастают, да и полярные волки – светло-серые такие – встречаются иногда…

Егор решил держаться за Йохансеном: как-никак капитан – человек опытный, уже хаживал здесь с грузом за плечами, знает, что почём. Швед шёл – по свеженатоптанной, двухнедельной тропе – очень быстро, делая на удивление длинные (широкие?) шаги. Вернее, не шёл, а пёр вперёд, словно лось – в самом расцвете сил – на зов самца-соперника во время весеннего гона.

Первые две мили дались Егору легко, а потом неприятно и нудно заныли плечи, сбилось дыхание, на ногах повисли чугунные гири, по лбу, так и норовя попасть в глаза, поползли солёные капли пота.

«Да, братец, неправильный ты ведёшь образ жизни!», – укоризненно поморщился нравоучительный внутренний голос. – «Когда ходил в князьях и генерал-губернаторах, так всё в каретах разъезжал. А последние два года – сплошное океанское плавание, гиподинамия, мать её…. Вот, и дыхалка уже совсем не та, что раньше, мышцы ног стали какими-то дряблыми. Пешком надо ходить чаще, а ещё лучше – каждое утро бегать трусцой…».

Ещё через полторы мили Егор обернулся назад и с удивлением понял, что позади него никого нет.

«Понятное дело, остальные не выдержали предложенного темпа!», – тут же надулся гордым пузырём внутренний голос. – «Хиляки, однако! Впрочем, тот же Ванька Ухов задержался, явно, только из-за своей молоденькой жены: здоровья в подполковнике – как суммарно у большого стада африканский слонов. Он и могучего Йохансена обошёл бы в два счёта, даже не вспотев, просто не хочет свою ненаглядную Айну бросать одну на тропе…»

Из серых облаков начал накрапывать холодный дождик, Йохансен на ходу, почти не снижая скорости передвижения, достал из-за пазухи кусок старой оленьей шкуры, развернул, ловко набросил на голову и плечи.

«Вот же, какой предусмотрительный тип!», – завистливо вздохнул слегка закоченевший внутренний голос. – «А у нас-то с тобой, братец, плащ лежит в вещмешке. Чтобы его достать, надо остановиться, снять вещмешок, развязать, достать плащ…. Короче говоря, намечается целая история. После этого, наверняка, захочется присесть куда-нибудь на пенёк и отдохнуть минут семь-десять, попить водички, перекусить. Очень сильно так захочется! А потом будет не встать, потянет в дрёму…. Нет, лучше уж промокнуть, но дотерпеть до привала!».

Остался позади крепкий самодельный мост (даже с перилами!), недавно переброшенный гренадёрами Йохансена через широкий ручей. Это означало, что они преодолели четыре с половиной мили.

Постепенно бочонок на плечах шведского капитана стал медленно, но неуклонно отдаляться.

– По долинам и по взгорьям…, шла дивизия вперёд…, – хрипел Егор в такт тяжёлым и неверным шагам, но легче от этого не становилось. – Вот же здоровяк попался, мать его…

Когда силы были уже на исходе, а в совершенно пустой голове плескалась вязкая и бессмысленная муть, нос Егора неожиданно уловил лёгкий запах дыма. Он повернул за большой – размером с хорошую крестьянскую избу – красно-белый валун, и тут же обнаружил источник этого запаха (аромата – для тех, кто понимает!).

Возле аккуратного, недавней постройки навеса горел жаркий и приветливый костёр, над которым был подвешен медный котелок. Под навесом, на толстом березовом чурбаке восседал Йохансен, уже освободившийся от поклажи. Рядом стоял ещё один чурбак, на его торце лежала одинокая ржаная лепёшка и неизвестный продолговатый предмет, тщательно обмотанный светлой тряпицей, покрытой редкими кристалликами соли.

– О, сэр командор! Вы, право, очень хороший носильщик! Только вот мокнете под дождём – совершенно напрасно, так и простудится недолго, – радостно заявил швед и выхватил из-за широкого пояса массивный одноствольный пистолет. Раздался громкий щелчок, пистолетный курок занял боевое положение…

Глава шестнадцатая
Тернист путь за сокровищами земными

Йохансен – с очень недовольным видом и громким «щёлком» – ещё несколько раз погонял тугой курок пистолета туда-сюда и грустно констатировал:

– С этим грузовыми и прочими делами – оружие осталось без надлежащего ухода: пистолеты и ружья не смазаны, шпаги и палаши толком не наточены…. Чёрт те что! Непорядок! Дела делами, а воинская служба – воинской службой…. Пора, господин командор, объявить день отдыха. Честное слово, пора! Люди пусть передохнут, постираются, приведут в порядок оружие…. Впрочем, это я просто так. Вы – командор, следовательно, вам и решать.

«Фу, дьявол усатый, напугал!», – облегчённо выдохнул внутренний голос. – «Как он курок-то взвёл, тут душа и ушла в пятки! Ну, думаю, всё, кранты нашей деревушке: пристрелит он тебя, родимый, как пить дать! Смотри-ка, пронесло в этот раз! Наверное, просто ещё рановато – для полноценного бунта…».

Егор прошёл под навес, снял с плеча лучковую шведскую пилу и прислонил её к одному из столбов навеса, сбросил на землю тяжёлый вещмешок, поверх него разместил два топора и двуствольный пистолет, после чего безмерно устало опустился на колени и попытался привести дыхание в норму.

– Ничего страшного, господин командор! – серьёзно, без малейшей тени насмешки успокоил драгунский капитан. – Первый переход – он и есть самый трудный. Потом втянетесь. Даже незаметно для самого себя. Вы, сэр Александэр, пояс расстегните. Сразу станет легче…

Егор, благодарно кивнул головой, расстегнул и отбросил далеко в сторону широкий пояс, предварительно сняв с него продолговатую кожаную флягу. Подрагивающими пальцами он с трудом вытащил из горлышка фляги хорошо притёртую деревянную пробку и от души напился кипятком, слегка разбавленным ямайским ромом.

Тем временем швед разрядил пистолет, зажал в ладони его длинный ствол и принялся размеренно постукивать пистолетной рукоятью по узкому бруску, завёрнутому в серую тряпицу.

Через несколько минут Йохансен развернул холстину и охотно пояснил:

– Это моё личное изобретение! Слоёный «пудинг» – из тонких ломтей копчёного китового языка и в меру жирного моржового мяса. Язык и мясо чередуются, всего таких слоёв – порядка двенадцати. Если этот продукт хорошенько отбить, то – сам не знаю почему – совершенно пропадает гадкий рыбий привкус. Создаётся впечатление, что вкушаешь копчёный филей благородного оленя из европейских лесов, правда, немного жирноватый…. Присаживайтесь, господин командор, к столу! Сейчас я нарежу «пудинг» на порционные куски и организую чай. Спасибо мадам Гертруде, которая на Тайване закупила достаточное количество качественной чайной травы…

Егор достал из вещмешка свои нехитрые дорожные припасы: два широких морских сухаря, пропитанных оливковым маслом, квадратную фарфоровую коробочку со слабосолёной икрой нерки, толсто нарезанные ломти копчёной бобрятины. Йохансен принёс от костра котелок с уже заваренным чаем и ещё один берёзовый чурбак-стул для Егора.

Трапеза удалась на славу. Они от души воздали должное местным экзотическим яствам, прихлёбывая ароматный чай из маленьких оловянных стаканчиков и вежливо обмениваясь мнениями о погоде.

Потом, по устоявшейся традиции, пришло время курительных трубок. Йохансен с удовольствием выдохнул ароматную струю дыма и, хитро прищурившись, высказался – неожиданно бесхитростно и прямо:

– Напрасно, сэр Александэр, вы на меня так косо посматриваете и подозреваете во всех смертных грехах. Напрасно! Что, будите отрицать, что подозреваете?

– Да что там, не буду! – также бесхитростно ответил Егор. – Но почему, собственно, напрасно? Считаете, что нет повода?

Швед задумчиво подёргал себя за длинный чёрный ус и кисло усмехнулся:

– Почему – напрасно? Да хотя бы потому, что я и сам ещё толком не определился – чего хочу от жизни. Раньше как-то не задумывался об этом, всё шпагой махал, да палил из пистолета. А вот теперь…. Не знаю я, что, собственно, теперь! Что буду делать через год, через два, через три, через пять? Где и как встречу свою неожиданную старость? Ведь старость – для благородного странствующего кавалера – всегда нежданна…. Ничего не знаю, честью клянусь! Столько вариантов открылось передо мной – за время нашего совместного плавания…. Может быть, я стану вашим лучшим другом, а, быть может, и совсем наоборот…. Ладно, высокородный господин командор, давайте собираться. Пора в дорогу! Кстати, и дождик перестал. Костра мы тушить не будем, наоборот, подбросим в него ещё дровишек. Уже совсем скоро подойдут наши соратники. Пусть отогревают над жарким пламенем свои благородные замёршие ладони…

На привале они провели почти сорок минут, но остальные путники так и не появились.

«Ничего тут странного нет!», – объяснил внутренний голос, любящий поразмышлять на досуге. – «Просто на лицо – разные походные принципы. Первый из них гласит: – «Короткие переходы и короткие остановки!». А второй, наоборот, поучительно утверждает: – «Длинные переходы и длинные же привалы!». Судя по сегодняшней конкретной ситуации, второй принцип гораздо более верный и действенный. Оно и понятно: каждая последующая остановка на отдых всегда по факту оказывается длиннее, чем предыдущая…».

Йохансен и Егор по перекидному мосту перебрались через широкую расщелину, рядом с тем местом, где шведский гренадёр, неожиданно сошедший с ума, и охотник, благородно бросившийся ему на помощь, сорвались в бездну.

«Да, тернист и скорбен путь – за сокровищами земными!», – пафосно высказался легкомысленный внутренний голос.

Второй привал они сделали, уже перевалив через Чилкутский перевал, отойдя на полмили вниз по склону от ритуальной площадки атабасков. На этом переходе Егор почти не отставал от здоровяка Йохансена, чем и гордился.

«Не стоит, братец, надуваться мыльным пузырём!», – посоветовал ему хладнокровный внутренний голос. – «У шведа-то груза – в общем объёме – будет поболе! Килограмм так на десять-двенадцать…».

На месте второго привала тоже имелся высокий и крепкий навес, под которым были сложены сухие дрова и толстые берёзовые чурки, игравшие в походной жизни роль мебели.

– Вы очень предусмотрительны, капитан! – сбросив свою ношу на землю и слегка отдышавшись, одобрил Егор: – И мосты – через реку и пропасть – построены, ещё вот эти высокие навесы…

– Что есть, то есть! – криво улыбнулся Йохансен. – Предусмотрительность – отличительная черта всего нашего семейства!

«Предусмотрительность может победить – только ещё более предусмотрительная предусмотрительность!», – тут же заявил предусмотрительный до нельзя внутренний голос. – «Прикажете теперь ждать, пока эта усатая и наглая морда определится, кто он таков из себя: подлый враг или надёжный друг? Дудки! Пусть беспечные дурачки маются глупыми и долгими ожиданиями! Есть ли у вас план, мистер Фикс? Да, ладно, не обижайся, братец! Я же знаю, что план у вас с Александрой Ивановной имеется. Вполне даже дельный и реалистичный…».

Отдохнув и плотно перекусив, они снова тронулись в путь.

– Это последний переход на сегодня! – сообщил Йохансен. – Часа за два с половиной мы дойдём до палаток и приготовим ужин на всю честную компанию. Ну, что, сэр командор, готовы? Тогда – форверст! Как вы любите выражаться…

Завершающая треть маршрута далась Егору непросто. Уже через час он начал заметно отставать и постепенно полностью потерял шведа из вида.

«А всё эта дурацкая лучковая пила! – принялся ныть смертельно усталый внутренний голос. – «Оставь ты её, братец, вон под тем кустом, гдё уже лежит чугунная печная дверца, брошенная кем-то ранее. Не хочешь расставаться с пилой? Тогда избавься от этих тяжеленных топоров! Ну, хотя бы от одного…».

Естественно, Егор ничего из груза не бросил на тропе, а просто сделал незапланированную остановку, присев на подходящий камень и прислонив вещмешок к вертикальной скале. Немного отдышавшись, обтерев пот с лица и глотнув кипятка с ромом, он решил продолжить маршрут.

«Куда ты так торопишься, братец?! – взмолился беспомощный внутренний голос. – «Посиди ещё минуты три-четыре, наберись сил! Ну, пожалуйста…».

Понимая, что эти три-четыре минуты могут незаметно превратиться в десять-двенадцать, Егор, скрипнув зубами, поднялся на ноги и медленно двинулся по тропе…

Каждый шаг давался ему с трудом, противно и болезненно ныли плечи и икры ног, в ушах безостановочно стучало (сердце?), весь организм опутала предательская слабость, в голове протяжно гудела безысходная пустота – без единого следа мало-мальски разумной мысли. За первой остановкой на кратковременный отдых последовала вторая, за второй – третья…

Иногда между этими мини-привалами Егор проходил всего-то сто пятьдесят – двести метров: взгляд непроизвольно останавливался на удобном берёзовом пеньке, а ноги – также непроизвольно – тормозили около заманчивого седалища. Он обречённо вздыхал и, в глубине души презирая самого себя, присаживался.

После каждого такого отдыха груз заметно тяжелел, пот становился всё солонее, на уровне подсознания всё отчётливее зрело твёрдое решение – незамедлительно и бесповоротно бросить курить…

Но на этом свете, как хорошо известно, всё когда-нибудь заканчивается, вот уже перед глазами спасительно замаячили-закачались светло-бежевые бока трёх стандартных армейских палаток.

«Это, безусловно, победа! Маленькая, но всё же – победа…», – подвёл итог дня внутренний голос, обожающий пофилософствовать в самые неподходящие жизненные моменты. – «И, вообще, чем больше таких маленьких, едва заметных побед, тем скорее придёт и настоящая, большая Победа. Количество – рано или поздно – перейдёт в качество. Надо только проявить элементарное упорство…».

Когда мышцы, наконец, перестали быть ватными, а в ушах больше не шумел настойчивый морской прибой, Егор поднялся на ноги и помог Йохансену обустроить лагерь. Потом они вместе – дружно и слаженно, изредка перебрасываясь ничего незначащими фразами, – приготовили обильный ужин для всего отряда. А, именно, два больших бронзовых казана рисовой каши, щедро сдобренной всякой всячиной: в первый казан мелко накрошили лосиную буженину, копчёную бобрятину и говяжью солонину, а во второй – китовое сало и моржовое мясо.

– Можно сказать, что у нас получилось два полноценных блюда: одно из мяса земных животных, второе – из мяса морских, – довольно и чуть устало усмехнулся драгунский капитан. – Хотя, я думаю, можно было бросать в рисовое варево всё подряд: по-настоящему усталый носильщик готов и сырого слона съесть – вместе со шкурой, хвостом и бивнями. Если же под рукой не окажется слона, то и жирную полевую крысу – вместе с её длинным хвостом…. А для неженок и благородных гурманов у нас имеется специальное предложение: ржаные лепёшки и морские сухари, щедро намазанные нежнейшей икрой нерки. В третьем, самом большом казане мы вскипятим воды и заварим крепкий чай.

Первыми к месту ночлега прибыли, обмениваясь влюблёнными взглядами, супруги Уховы-Безуховы – в сопровождении трёх лохматых псов, которых Айна сразу же освободила от поклажи и накормила крупно нарубленными кусками вяленой – почти без соли – нерки. Собаки радостно махали пушистыми хвостами-баранками и благодарно лизали индианке руки.

«Наверняка, во время кратких остановок наши голубки усиленно практиковались в высоком искусстве поцелуев!», – незамедлительно предположил внутренний голос, любящий различные фантазии с эротической подоплёкой. – «И это – как минимум! А Ванька-то нагружён посерьёзнее, чем шведский Йохансен. Понятное дело, красуется перед молоденькой и симпатичной женой – словно павлин перед павлинихой…»

Потом подошли сержант Васильев и шведские гренадёры – усталые и хмурые, с деревянными частями катамаранов на плечах. Впрочем, когда их носы уловили аппетитные запахи, доносившиеся от костра, служивые заметно взбодрились и повеселели.

Последними, уже перед самым закатом, к временному лагерю прибыли моряки: Людвиг, Гертруда, Томас и четверо матросов с «Александра» и «Орла».

«Матросы, конечно же, могли давно обогнать семейство Лаудрупов и финишировать вместе со шведскими гренадёрами», – понятливо усмехнулся внутренний голос. – «Но как можно – обгонять своего обожаемого адмирала?! Флотская субординация и дисциплина, блин военно-морской, это вам не фунт подгнившего изюма…».

– Припозднились мы немного, – начал оправдываться Людвиг, с помощью Егора снимая с усталых плеч пухлый вещмешок. – Это всё, конечно же, из-за меня, инвалида беспомощного! Груз-то достался мне лёгкий, пуда полтора, не больше. Это скачанные воздушные пузыри из моржовых шкур. Только с одной рукой очень трудно поддерживать равновесие: хочешь, не хочешь, но иногда приходится замедлять шаг, чтобы не упасть…

По поводу зверского аппетита – у смертельно уставших носильщиков – Йохансен оказался полностью прав. Первые минут двенадцать-пятнадцать все прибывшие, сидя или лёжа, только тихонько постанывали, безвольно вытянув в стороны руки и ноги, и клятвенно божились, что даже сама мысль о еде им противна – до сильнейшей тошноты. Но уже вскоре, немного передохнув, путники начинали заинтересованно крутить носами и небрежно так интересоваться, мол: – «Кстати, господин командор, а что у нас сегодня на ужин?». После этого начиналось безудержное обжорство – с многочисленными просьбами о добавке и с тщательным облизыванием мисок. Чаю же было выпито пять полных казанов.

Ночью Егору выпало дежурить пятым, уже перед самым рассветом, в так называемый «час волка». Тихо трещал и изредка постреливал угольками задумчивый костерок, вокруг господствовал светло-серый сумрак, со стороны седловины Чилкутского перевала – время от времени – долетал тоскливый волчий вой, где-то ниже по склону угрожающе ухал филин.

Взошло светло-жёлтое солнце, ниже по склону нестерпимо засверкала разными цветами – голубым, светло-зеленоватым, нежно-сиреневым – цепь озёр, до ближайшего из которых – ярко-голубого – оставалось миль пять с половиной.

«Мать моя женщина! Красота-то какая! Жаль, что наша обожаемая Александра Ивановна не видит всего этого великолепия…», – зачарованно вздохнул внутренний голос. – «Лично мне, братец, больше всего нравится сиреневое озерцо. Симпатичное такое! Судя по солнечным отблескам, над ним сейчас поднимается туман…».

Утренний подъём путешественникам дался с заметными усилиями: у всех без исключения ныли мышцы плеч, спины и ног, поясница отказывалась толком сгибаться и разгибаться.

Егор, повздыхав и покряхтев, решил вспомнить молодость и приступил к классической оздоровительной гимнастике. Ванька Ухов, как бывший сотрудник охранной Службы царя Петра, которым занятие физкультурой и восточными единоборствами вменялось в должностные обязанности, решил составить командору компанию. Вскоре к ним, лукаво улыбаясь и хихикая, присоединилась Айна, за ней – Томас Лаудруп и Димка Васильев….

Минут через пять-шесть почти все носильщики, ухмыляясь и болезненно охая, размахивали руками и ногами, приседали и наклонялись. Удивлённые собаки скакали рядом со спортсменами и радостно гавкали. Йохансен же, неодобрительно помотав головой и гордо подёргав кончиками усов, решил заменить непривычную для него оздоровительную гимнастику обыкновенной колкой дров.

Через некоторое время, наскоро умывшись и позавтракав, отряд тронулся в дорогу, намериваясь к вечеру дойти до временных складов, расположенных на берегу того самого заманчиво-сиреневого озера, так приглянувшемуся внутреннему голосу Егора. На этот раз супруги Уховы – вместе с тремя псами и Томасом Лаудрупом – решили испытать в действии девиз: «Долгие переходы и долгие привалы!», и вышли на маршрут вместе с Егором и Йохансеном.

Небо хмурилось серыми облаками, но дождя не было, а температура окружающего воздуха держалась на уровне плюс двенадцати-тринадцати градусов по Цельсию. То есть, было не жарко и не холодно, то, что надо при долгом пешем переходе.

Зачем с ними увязались Ванька и Айна, было непонятно, наверное, просто из-за элементарного любопытства. А вот Томас Лаудруп решил приступить к выполнению полученного задания: ему – через Саньку – было поручено сдружиться с подозрительным драгунским капитаном и войти к нему в доверие. Как говорится: настоящая предусмотрительность – должна быть предусмотрительной….

«Засланный казачок, однако!», – насмешливо хохотнул несерьёзный внутренний голос.

Йохансен двигался первым, за ним следовал Томас. Егор, идущий третьим, немного приотстал и попросил Ухова поправить наплечные ремни вещмешка. Эта надуманная процедура заняла минут пять-шесть, что позволило шведу и датчанину значительно оторваться от остальных.

Тропа, петляя между островерхими скалами, вела вниз по склону. Через полтора часа, справа по ходу движения, взглядам путников открылось небольшое круглое озеро с потрясающе ярко-голубой водой.

«Если верить Джеку Лондону, оно имеет вулканическое происхождение и называется соответственно – Кратер», – не преминул уточнить въедливый внутренний голос.

– Озеро Кратер, кажется, находится гораздо дальше от седловины Чилкутского перевала, – пробормотал себе под нос Егор. – Ну, не помню я дословно лондонский текс…. Хотя, какая разница, как называется это конкретное озеро? Абсолютно никакой…