Текст книги "Аляска золотая"

– Да чего уж там, всё ясно! Тем более что всё это уже подробно обсуждалось, да и не один раз, – мудро и чуть устало усмехнулся Йохансен.

Подошли Свен и Дмитрий Васильев.

– Александр Данилович, мы случайно не помешаем? – вежливо поинтересовался сержант. – Тогда посмотрите сюда, – старательно разложил на плоском камне карту, грубовато нарисованную (ещё в Александровске) Айной – синими чернилами на желтоватом листе тайванской бумаги. – Всего на пути к Последнему озеру насчитывается семь крупных порогов. Свен к индейскому лагерю специально шёл не по тропе – коротким путём, а вдоль русла реки – по высоким скалам. Так что он каждый порог сверху осмотрел внимательно…

– Каждый осмотрел. Очень внимательно, – хладнокровно подтвердил Свен.

– Так вот, – продолжил Васильев. – Четыре из них, действительно, очень опасные. Там катамараны необходимо разгружать, разбирать и обносить берегом. А три – вполне проходимые. То есть, их можно преодолеть на груженых катамаранах…. Мы же торопимся? А это поможет сохранить целую кучу времени! Так как, Александр Данилович, даёте добро на прохождение трёх порогов?

Егор долго думать не стал и сразу же перевёл все стрелки на Йохансена:

– Я лично не видел этих перекатов, бурунов и водоворотов. Следовательно, ничего не могу решать. Скажу честно: не готов! Вот вам капитан Йохансен, а со следующей шлюпкой прибудет и адмирал Людвиг Лаудруп. Пусть они тщательно осматривают пороги, и по каждому из них принимают конкретные решения.

Тропа к летнему стойбищу атабасков проходила в стороне от русла реки и только в одном месте делала петлю около высокого обрыва, с которого открывался потрясающий вид на длинный порог, третий – если считать от речного истока.

Егор стоял на краю обрыва и с уважением наблюдал за этим природным буйством. Общая длина порога превышала полкилометра. Водный поток здесь нёсся вперёд с совершенно бешеной скоростью. Вокруг всё гремело и гудело, над ущельем висело шесть больших радуг – разной яркости и кривизны. Белые буруны были беспорядочно разбросаны по всему речному руслу: одни были стационарными, то есть, постоянно находились на одном и том же месте, другие же медленно перемещались в самых различных направлениях. Буруны угрожающе клокотали и яростно плевались во все стороны…. Ближе к концу порога на реке единолично властвовал гигантский водоворот, без видимых усилий затягивающий в свои тёмные недра разнообразный речной мусор.

– Да, мощная штуковина! Я бы назвал этот порог – Длинным! – торжественно объявил Ванька Ухов. – Будем надеяться, что у капитана Йохансена и адмирала Лаудрупа хватит благоразумия – обойти его стороной. Хотя сделать это будет сложно: больно уж крут подъём на скалы ущелья…

В лагере атабасков их встретили приветливо и радушно. Дела у молодых индейцев, благодаря тёплой и слабо-дождливой погоде, шли просто отлично: было заготовлено порядка трёх тонн вяленого лосиного мяса, закопчено много бобрятины, зайчатины, тушек диких гусей, уток и куропаток, насушено впрок всяких съедобных корней, грибов и лекарственных трав.

Супруги Уховы-Безуховы и русские плотники остались на берегу Последнего озера – готовиться к предстоящему походу вглубь Аляски, а Егор, прихватив с собой пятнадцать выносливых атабасков, на рассвете следующего дня направился обратно ко второму промежуточному лагерю: главным образом за всяким инструментом, различными железяками, стеклом и крепкими дубовыми досками.

Уже вечером, когда до запланированного для ночлега места оставалась часа полтора, они вышли к каменной террасе, нависающей над Длинным порогом.

Егор заглянул вниз и непроизвольно вздрогнул: по бурным водам реки, отчаянно прыгая по белым бурунам, летел (именно, что летел!) тяжелогружёный катамаран, на горизонтальной площадке которого находились капитан Йохансен, Томас Лаудруп и два шведских гренадёра.

«Вот же, мать их!», – разразился потоком солёных ругательств невыдержанный внутренний голос. – «Зачем же так рисковать? А Людвиг, спрашивается, куда смотрел? Даже собственного сына не удержал на берегу, таракан датский!».

Йохансен изо всех сил навалился на мощное весло правого борта, катамаран послушно ушёл влево, уверенно огибая страшный водоворот…

«Надо же, проскочили! – облегчённо выдохнул внутренний голос. – «А ты, братец, всё переживал и праздновал труса! Йохансен, он туго знает своё дело…».

Тем временем к началу Длинного порога приблизился и второй гружёный катамаран, управляемый Дмитрием Васильевым, Свеном и двумя русскими солдатами.

«Наверное, солдаты прибыли со второй шлюпкой, вместе с адмиралом Лаудрупом», – нервно предположил внутренний голос.

Катамаран продвигался по речному руслу смело и уверенно, ловко лавируя между злобными бурунами.

Неожиданно раздался резкий хлопок, подхваченный чутким эхом ущелья, и речное судно тут же развернулось на девяносто градусов, завалившись на левый борт.

«Это лопнул, напоровшись на острый камень, один из воздушных пузырей!», – тут же доложил вездесущий внутренний голос. – «Плохо дело, братец, очень плохо!».

Ещё через десять-пятнадцать секунд нос катамарана, потерявшего управление, попал в гигантский водоворот, закруживший несчастное плавсредство словно обыкновенную сосновую щепку….

Прошло три минуты, и катамаран, полностью втянутый в водяную воронку, исчез навсегда.

Через некоторое время – ниже по течению реки – на поверхность всплыли неопознанные деревянные обломки, один из воздушных поплавков, несколько тюков и бочонков. В бурных водах замелькали человеческие головы.

«Только две – из четырёх», – скорбно вздохнул внутренний голос…

Глава восемнадцатая
Торнадо[35]35
  – Торнадо – разновидность урагана, сопровождающая появлением гигантской воздушной воронки. В США существуют передвижные выставки, посвящённые торнадо. Фотографии и показания очевидцев
  рассказывают о самых невероятных историях, связанных с торнадо.


[Закрыть] над Юконом

Всё было готово к отплытию: корабельная шлюпка загружена, к трём индейским каякам – с помощью полутораметровых деревянных шестов – прикреплены небольшие плоты, к брёвнам которых были приколочены дубовые доски. К доскам, в свою очередь, крепились бочонки с китовым салом, моржовым мясом и икрой нерки. И уже поверх бочонков размещались объёмные тюки со звериными шкурами, используемыми при возведении индейских вигвамов.

«Правильно всё! Атабаски для нижних рядов выбрали такие грузы, которые не бояться высоких речных волн», – одобрил рассудительный внутренний голос. – «А грузовые плотики – просто замечательная придумка! Заострённый нос, полужёсткая сцепка…. К самому плоту жердь крепится намертво, а к корме каяка – с помощью длинного деревянного штыря, который свободно «ходит» в специальном гнезде…[36]36
  – Каяки атабасков и грузовые плотики в наше время выставлены в городском музее города Доусон-сити, в разделе, посвящённом коренному населению Северной Америки.


[Закрыть]».

Солнце уже оторвалось от линии горизонта, можно было трогаться в путь, ждали только Айну, которая ушла в индейский лагерь за своей любимицей – молоденькой волчицей по кличке Вупи.

– Что такой смурной, Александр Данилович? – заботливо поинтересовался Ухов-Безухов, сидящий на свежем осиновом пеньке и сосредоточенно покуривающий короткую чёрную трубку. – Ты вчера из второго промежуточного лагеря вернулся уже поздним вечером и сразу завалился спать. Но я заметил – что-то не так….

Егор, глядя в сторону, рассказал: о катамаране, внезапно затянутом гигантской речной воронкой и о двух погибших соратниках.

– Кто? – спросил побледневший Иван.

– Первый – бывший солдат Александровского полка Федька Петров, мы так и не нашли его тела, – сообщил Егор, и, сделав десятисекундную паузу, бухнул: – А ещё – сержант Васильев…

– Да ты что?! – резко вскочил со своего пня подполковник. – Димка?! Не может быть! Как же так, Данилыч?

– Вот так, Ваня…. Васильева охотник Свен нашёл через час, за полмили от порога. Перемололо сержанта знатно – на речных бурунах и острых скалах, переломало все кости, включая позвоночник…. Когда я спустился в ущелье, то Димка ещё был жив. Посмотрел на меня – печально так, со слезой. Посмотрел и тихонько прошептал: «Вот, Александр Данилович, господин командор, не получилось у меня – выйти в люди. Совсем не получилось…. Так и помираю – обыкновенным сержантом…».

– А дальше что?

– Дальше? Дальше – уже ничего. Прошептал и умер…. Похоронили мы Дмитрия там же, в глубоком ущелье, на низком речном берегу, напротив гигантского водоворота. Могилу выкопали-выдолбили аккуратную, с метр, наверное, глубиной, тело в неё уложили, сверху насыпали высокий холмик из разноцветных камней…. Что ещё? Ах, да! Крест православный смастерили из дубовых досок, установили.

– Как же так? – никак не мог успокоиться Ванька. – А этот шведский Йохансен – что себе думал? Мол, опытный такой весь из себя, хладнокровный и осторожный. А Людвиг Лаудруп, хвалёный адмирал, куда смотрел?

Егор только нервно передёрнул плечами:

– Катамаран Йохансена прошёл через порог легко, что называется – без сучка и задоринки…. Кто же знал, что катамаран Васильева пропорет воздушный пузырь об острые камни? Несчастный случай произошёл, от которого никто на этом свете не застрахован, не более того.

– Несчастный случай…, – эхом подтвердил неожиданно притихший Иван.

Ухов-Безухов и трое русских плотников сидели на вёслах. В смысле – не просто так сидели, а работали от души, не жалея сил и спин.

«Именно так: не жалея спин!», – охотно подтвердил внутренний голос, неплохо разбирающийся в спортивно-анатомических нюансах. – «При грамотной гребле работают, в первую очередь, именно длинные мышцы спины, и уже только потом – плечи и ноги. Руки? Не смешите! Руки – отдыхают…».

На носу шлюпки разместились Айна и волчица Вупи, мечтательно вглядывающиеся в озёрные дали и изредка понимающе переглядывающиеся между собой. Егор расположился на корме, управляясь с рулевым рычагом конструкции адмирала Лаудрупа: во время прошлогодней трёхнедельной стоянки на острове Тайване Людвига вдруг посетило озарение, чуть позже претворённое в жизнь крепостными умельцами князей Меньшиковых.

«Может, стоит крепостных мужиков, взятых в это плавание, официально объявить свободными?», – неожиданно отвлёкся от грубой прозы жизни непредсказуемый внутренний голос. – «Обещано же им было, чёрт побери! Обещано? Ну, так и объяви, братец! Гораздо честней все свои обещания – выполнять своевременно, чем бесконечно откладывать их осуществление, выискивая веские причины…. Впрочем, какой – прямо сейчас – в этом толк? Неожиданная воля, свалившаяся, словно снег на голову, непременно снизит среднестатистическую дисциплину. Непременно! Мол: – «Я теперь человек свободный! Какие такие приказы? Не понял! Да кто, вообще, смеет мне приказывать? Пошли все – в место непотребное…». Да, братец…. Давай-ка отложим это человеколюбивое мероприятие хотя бы до весны? Давай, а? Куда торопиться?».

С юга дул тёплый ветер, сопровождавшийся частыми волнами, упорно бьющими в левый борт шлюпки. Поэтому скорость передвижения была откровенно невелика, что позволило индейским каякам уйти далеко вперёд.

В каждом каяке находилось по три молодых атабаска: двое усердно гребли – вдоль разных бортов, а третий попеременно помогал то одному своему товарищу, то другому. По случаю сильного ветра деревянные стержни в торце каяков, фиксирующие связку лодок с грузовыми плотами, были – с помощью кусочков лосиных шкур – зафиксированы намертво.

На бордово-малиновом закате, когда было пройдено порядка сорока миль, шлюпка, неожиданно подхваченная сильным течением, с удвоенной скоростью устремилась на северо-восток, где над широким мысом поднимались дымки походных костров атабасков.

– Река Юхоо! – торжественно возвестила Айна. – Большая река. Хорошая. Быстрая.

– Г-рыы! – не менее торжественно подтвердила волчица Вупи.

Шлюпка пристала рядом с индейскими каяками, наполовину вытащенными на пологую песчаную косу. Грузовые плотики, снятые с хитрой деревянной сцепки, были предусмотрительно разгружены и надёжно привязаны к прибрежным валунам и чёрным корягам.

– Ночью – опасно! – пояснила Айна. – Ветер ударит. Волны – сильные. Можно не заметить. Юхоо унесёт плоты…

Тихим и погожим утром следующего дня, каяки и шлюпка, обогнув серо-жёлтую песчаную отмель, пошли на северо-восток. В этом месте Юкон через каждые триста-четыреста метров делилась на рукава: широкие и узкие, глубокие и мелководные, густо заросшие камышом. Поэтому шлюпка шла вперёд, ориентируясь сугубо на буро-кремовую спину молодого атабаска в каяке, замыкавшим индейскую цепочку.

В протоках было много островов, островков, да и просто – камышовых зарослей, где беззаботно плескалась утиная и гусиная молодь, готовясь в скором времени встать на крыло. Перед носом шлюпки расходились в стороны широкие круги, говорящие о наличие в реке крупной рыбы.

«Братец, да что же это такое, а? Как всё это можно безропотно терпеть?», – возмутился внутренний голос, сам не свой до рыболовных забав. – «Они, сволочи наглые, плещутся себе, а ты должен на них смотреть и захлёбываться вожделенными слюнями? Нет, так дело не пойдёт!

Часа в три пополудни путешественники сделали обеденный привал на одном из островов Юкона. Они разожги костёр, сварили уже привычный походный кулёш: рис – с самыми разными мясожировыми наполнителями, а также местными травами и кореньями, рекомендованными Айной. Ну и чай, в который были добавлены спелые ягоды морошки, малины и черники.

Егор покончил с трапезой одним из первых: уж больно сильно терзал его душу беспокойный рыбацкий зуд. Он отошёл метром на пятьдесят-семьдесят от походного бивуака, срубил длинный осиновый прут и привязал к его кончику тонкую бечёвку. Из-за отворота своей видавшей виды треуголки Егор извлёк рыбацкий чёрный крючок (один из трёх) качественной немецкой ковки. В качестве же грузила он решил использовать обычный медный гвоздь, очень кстати завалявшийся в левом кармане камзола.

«А где взять поплавок?», – напомнил о себе внутренний голос. – «Поплавок – в рыбацком деле – вещь наипервейшая!».

Неожиданно справа раздалось негромкое рычание, Егор обернулся: на него выжидательно смотрели тёмно-янтарные глаза Вупи, в пасти волчицы чуть заметно дрожала – в последних судорогах агонии – крупная бело-чёрная сорока.

– Очень кстати! – улыбнулся волчице Егор. – Молодец! Иди-ка сюда! Иди, иди, не бойся…. Хватит рычать, я же не отнимаю у тебя добычу…. Просто заберу два-три пёрышка. Поплавок мне, сестрёнка, нужен…

Снасть была настроена, но подлая рыба категорически отказывалась клевать. Плескалась, пуская широченные круги, в считанных сантиметрах от перьевого поплавка, но крохотные кубики моржового мяса и китового сала, применяемые рыбаком в качестве наживки, презрительно игнорировала.

– Вот же зараза! – расстроился Егор, когда рядом с поплавком вывалил из воды, продемонстрировав бронзовый бок, крупный красавец-язь. – Издевательство какое-то изощрённое, право слово…

Стараясь не шуметь, на речной берег вышли супруги Уховы-Безуховы, улыбающиеся и полностью довольные жизнью.

«Обнимаются, как всегда, бесстыдники!», – тут же занервничал внутренний голос. – «Сейчас, наверное, острить примутся, хохмить и издеваться…»

После молчаливого трёхминутного созерцания, Айна тихонько поинтересовалась используемой наживкой. Оглядев моржовые и китовые кубики, девушка язвительно хмыкнула, неодобрительно покачала головой и попросила супруга:

– Ваня, переверни дерево. Да, вот это…

Ухов снял походный сюртук, повесил его на нижнюю ветку ближайшей ёлки, поплевал на ладони и, браво крякнув, выворотил из земли – вместе с огромным корневищем – толстую (по северным меркам) засохшую берёзу. Индианка достала из ножен, закреплённых на поясе, острый охотничий нож и принялась с его помощью отдирать от ствола дерева большие пласты коры.

Вскоре она протянула незадачливому рыбаку кусок бело-розовой бересты, на котором шевелились жирные, бело-кремовые короеды, и ёмко объяснила:

– Черви – хорошо! Вкусно! Они жить в старых берёзах. Под корой. Рыба любить черви. Как Айна – Ваню…

«Полюбился нашей розоволицей красавице русский язык!», – задумчиво прищурился внутренний голос, иногда бывающий избыточно подозрительным. – «Бесспорно, она миленькая, сообразительная и добрая, но…. Как-то всё это немного странно. Очень уж быстро она залопотала по-русски…. Хотя, Айна, если верить местным легендам и преданиям, инопланетного происхождения. Вот и достоверное объяснение её неординарных способностей…».

Егор насадил на острый немецкий крючок упитанного северо-американского короеда, и уже через сорок-пятьдесят секунд в высокой прибрежной траве отчаянно прыгал крупный семисотграммовый окунь. Ещё через минуту к нему добавился килограммовый линь, переливающийся в ярких лучах северного солнышка всеми цветами радуги.

«А окуни-то здесь другие, совсем не похожие на наших, российских!», – заметил внутренний голос. – Торпедообразные такие, плавники – ярко-алые, а чешуя – очень крупная, с чёрным отливом…. Красавцы просто!».

В течение получаса он поймал ещё несколько крупных окуней и линей, а также двухкилограммовую светло-зелёную щучку. А потом на аппетитного короеда польстился кто-то очень уж крупный, кончик удилища, не выдержав нагрузки, сломалась, и неизвестный великан навсегда скрылся в тёмных водах Юкона – вместе с немецким крючком и перьевым поплавком.

– Эх, как крючка жалко! – огорчился Егор. – Если так и дальше пойдёт, то о рыбалке придётся забыть надолго…

– Не грусти, господин командор! – посоветовал записной оптимист Ухов. – У атабасков я видел много крючков, больших и маленьких. Только, естественно, костяных. Они их делают из мелких и острых костей птиц. Особенно для этого дела хороши кости вальдшнепов и болотных куликов…

– Да, собственно, и не в крючке дело! Просто это очень плохая примета, когда добыча уходит вместе со снастью. Причём, уходит, даже не показавшись незадачливому рыбаку. Кто это был? Большой сом, крупный сазан, гигантский окунь? Неизвестно…. Не к добру это! Теперь можно ожидать всяких неприятных сюрпризов. Гадостных таких сюрпризов и подлых…

День за днём путешественники сплавлялись вниз по Юкону, проходя за световой день в среднем шестьдесят-семьдесят миль. Ночное время они проводили на берегу, иногда ставя палатки, взятые из первого промежуточного лагеря, а иногда, когда было откровенно лень, и погода способствовала, то спали по-простому – около жарких костров, на подстилках из пышных еловых ветвей.

И всё бы ничего, но уже на вторые сутки пути у Егора начались существенные проблемы с его пятой точкой. Мягкое место нестерпимо болело, противно ныло и постоянно затекало. Он беспокойно ворочался на шлюпочной скамье и поминутно менял положение тела, только всё это помогало слабо. Жизнь разделилась на две части: на пытку шлюпочной скамьёй и на неземную благодать привала. Судя по отдельным репликам, и остальные соратники, исключая ко всему привыкших атабасков, испытывали аналогичные проблемы.

Окружающая их природа была типично-северной: высокие тёмно-изумрудные ели, берёзы – непривычно кустистые и многоствольные, осины – неровные и сучковатые. Иногда по берегам тянулись обширные гари, заросшие обыкновенным российским Иван-чаем, только очень высоким, почти двухметровым.

Вдоль русла Юкона постоянно перемещались в поисках корма стаи диких уток и гусей. Первые представители птичьей молоди тоже пытались подняться в воздух, отчаянно хлопая короткими крыльями и оставляя позади себя на речной глади длинные светлые дорожки.

По утрам на песчаные речные косы выходили пугливые косули, рогатые лоси и чуткие благородные олени. Часто Егор через окуляры подзорной трубы с удовольствием наблюдал за разномастными – тёмно-бурыми, светло-кремовыми, пегими, слегка желтоватыми и почти чёрными – медведями-гризли, увлечённо ловящими рыбу в мелководных притоках Юкона.

Наступил август. В рассветные часы заметно холодало, на прибрежную траву выпадали крохотные кристаллики молочно-белого инея, осиновые рощи – на дальних холмах – начали постепенно одеваться в красно-багровые одежды.

– Осина – самое главное и полезное дерево этих мест! – делился Ванька Ухов полезной информацией, полученной от собственной жены. – Там, где есть осиновые рощи, водятся лоси, косули, зайцы, куропатки и бобры. Ну, соответственно, волки, лиси, росомахи и медведи. А районы, заросшие соснами и ёлками, бедны на дичь. Там предпочитают селиться только ленивые барсуки, питающиеся лесными муравьями и прочими насекомыми, да северные белки. Они не рыжие, как наши, российские, а палевые, со светлой, почти седой опушкой…. Кстати, по поводу барсуков. Атабаски их очень уважают. Вернее, барсучий жир. Айна говорит, что его индейцы используют и в качестве лекарства – вместе с разными травами, и как топливо для светильников.

Начиная с шестых суток маршрута, Егор начал внимательно присматриваться ко всем рекам и речушкам, впадающим в Юкон.

«Джек Лондон – в своих литературных произведениях – многократно и подробно описывал данный речной путь», – нудно поучал памятливый внутренний голос. – «Главная примета – река Белая. Цвет воды у неё характерный – молочный, ни с чем не спутаешь. За «молоком» должен проявиться следующий крупный приток – знаменитая река Стюарт. Её воды имеют слегка рыжеватый оттенок. А после этого и до Клондайка – уже рукой подать. Вода в Клондайке очень чистая, практически родниковая…».

Ранним утром третьего августа 1705 года в водах Юкона появились длинные, вытянутые по течению молочные полосы.

«Ага, это река Белая обозначает себя!» – обрадовался внутренний голос. – «Скоро уже будем на месте, чёрт побери!».

Сглазил, ясный пень! Как-то незаметно всё небо покрылось скучными, тёмно-серыми тучами, из которых закапали крупные, очень холодные капли дождя.

– Надо к берегу! – посоветовала Айна. – Небесная Тень сердится. Вода с неба долго падать. День и ночь. Может, много дней и ночей…. Скоро сверкать яркие огни. Небесная Тень – рычать и греметь…

Пришлось прервать плавание и заняться обустройством походного лагеря. Помимо двух палаток они установили на ровной площадке у склона покатого холма три индейских вигвама. В одном из шалашей, как называл вигвамы известный шутник и хохмач Ванька Ухов-Безухов, сложили запас сухих дров и бересты, в другом – всякие вещи и продовольственные припасы, боящиеся воды, а над местом будущего костра – на трёхметровой высоте – между ветвями берёз натянули большой двускатный тент из старой парусины. Естественно, шлюпку и индейские каяки – совместными усилиями – вытащили на узкую песчаную косу и надёжно привязали к прибрежным валунам, корягам и корням-выворотням.

Непогода разошлась не на шутку: дождь, сопровождаемый резкими порывами северного ветра, всё усиливался, утробно и угрожающе гремел гром, в небе сверкали кривые, ярко-жёлтые молнии.

Вот одна из них – гигантская, непривычно ветвистая и уродливая – сверкнула на полнеба и через доли секунды обрушилась вниз, прямо в почерневшие воды Юкона. По барабанным перепонкам ударила беспощадная звуковая волна…

– Вот же, мать его нехорошо! – от души высказался Ухов, мотая кудрявой головой. – Прав ты был, Александр Данилович, относительно плохой приметы…. Так его растак!

Егор отогнул полог палатки и осторожно выглянул наружу, перед его глазами тут же встала плотная, серо-стальная стена дождя: монолитная, равнодушная, беспощадная. А за дождевой стеной угадывалось что-то тёмное, очень большое и воронкообразное…

«Торнадо?», – неуверенно спросил-промямлил внутренний голос: – «За что нам, братец, такой дорогой и бесценный подарок? Вот же, непруха! Блин дождливый, промокший…».

Сверкнула яркая, на этот раз зеленоватая молния, длинные раскаты грома заполнили собой весь окружающий мир, а потом последовал страшный удар ветра. Удар? Это мягко сказано! Произошло нечто, чему нет слов в человеческом языке…

Через мгновение палатка рухнула, а ещё через секунду-другую исчезла, улетев – по широкой спирали – в неизвестном направлении.

Егор, крепко обхватив руками и ногами толстый, обломанный до половины ствол осины, прикрыл глаза и отчаянно напряг все мышцы, борясь с необузданной природной стихией.

«Держись, братец!», – заполошно бились в голове отрывистые мысли. – «Не дай этой гадине оторвать себя от осины! Иначе всё, полные кранты! Припечатает – с полного маха – об острую грань ближайшей скалы, и всё: поминай, как звали, даже мокрого места не останется…

Он почувствовал, как по шее потекло что-то тёплое, а по ногам, наоборот, заструилось что-то очень холодное.

«Тёплое – это кровь капает из твоих, братец, ушей. Понятное дело, перепады давления и всё такое», – на удивление спокойно пояснил деловой внутренний голос. – «А холодное – это грязевые потоки стекают с холма. Да, незадача! Впрочем, делать нечего: держись покрепче, дружок, за своё дерево, жди, когда это всё закончится, и уповай на счастливый случай. Дождь, кстати, определённо усиливается, а ветер, наоборот, слабеет…».

Ветер вскоре полностью стих, а вот дождь…. Этому откровенному безобразию даже термин «ливень» совершенно не подходил. С небес падали – совершенно отвесно – толстые водяные струи, нещадно лупя Егора по голове и плечам.

«Ещё немного и ты, братец, превратишься в сплошной багрово-чёрный синяк», – неуклюже пошутил внутренний голос. – «Одно только утешает, что ты у нас не сахарный. Соответственно, не растаешь…».

Ударил новый порыв ветра, и какой-то неизвестный твёрдый предмет саданул Егора по голове, перед закрытыми глазами поплыли цветные круги, на сознание опустилась чёрная пелена…

Сперва возвратился слух: вокруг бойко звенели десятки, а, может, и многие сотни ручейков, звонко давала о себе знать радостная капель.

Он открыл глаза, с трудом разомкнул пальцы ладоней, переплетённые в замок за осиновым стволом, медленно поднялся на ноги и рукавом камзола старательно обтёр с ушей, щёк и шеи кровяные подтёки.

– Однако, г-г-грязи почти по к-к-колено! С веток деревьев к-к-капает какая-то дрянь, напоминающая коровий н-н-навоз…. А на голове шишка вспухла – размером с небольшой к-к-кокосовый орех, – пробормотал Егор, громко щёлкая зубами от холода. – А ещё пистолет п-п-пропал. Видимо, его тоже поглотила эта прожорливая в-в-воронка…

Прямо под его ногами из потоков тёмно-бурой грязи, сошедшей со склона холма, торчал приклад ружья. Егор, непонимающе поморщившись, вытащил ружьё из глинистого месива и с удивлением оглядел находку.

«Чертовщина какая-то, честное благородное слово!», – возмутился внутренний голос. – «Охотничье ружьё английского производства. Вот и гравировка имеется: «Манчестер, 1701 год». Совершенно новая модель, мне с такими ещё не приходилось встречаться…. Откуда, интересно знать, его приволокло долбаное торнадо?».

Он оглянулся по сторонам. Рядом никого не было, только бесконечные грязевые потоки, лениво стекающие в бурные, окрасившиеся в красно-коричневые тона воды Юкона. Река усердно волокла на северо-восток разный мусор: кусты и целые стволы вырванных с корнем деревьев, трупы лосей, косуль, барсуков, зайцев, уток, гусей, лебедей…

– А где же Айна и Иван? – сам у себя спросил Егор. – Где плотники и атабаски? Палатки и вигвамы? Где, наконец, корабельная шлюпка и индейские каяки?