Текст книги "Аляска золотая"

Глава шестая
Что у пьяного на языке…

Через две недели все суда эскадры встретились в бухте португальского городка Маракайбо, причём «Кристина» пришла последней.

– Нас ураганом очень сильно отнесло на север, – смущённо оправдывался Фруде Шлиппенбах. – Пришлось возвращаться на добрую тысячу миль, вот и припозднились немного…

Егор и Санька тут же на шлюпке перебрались на «Король» и с радостью убедились, что с детьми ничего страшного не произошло.

– За нами тётенька Наоми очень хорошо присматривала! – по-детски серьёзно пояснила Лиза Бровкина.

– Присматривала, старалась, господин и госпожа! – покорно сложив руки у груди, кланяясь и мило улыбаясь, подтвердила японка.

Санька многозначительно посмотрела на Егора, медленно перевела свой взгляд на детей, на берег, на Наоми. Потом снова уставилась на мужа и чуть заметно подмигнула.

«Ага, надо детей, первым делом, доставить на берег. Пусть походят по твёрдой земле!», – смекнул сообразительный внутренний голос. – «А наша Александра Ивановна в это время сообщит Наоми-сан о безвременной кончине её обожаемого жениха…».

Егор пошептался с Лаудрупом, через пять минут на передней мачте «Короля» были подняты соответствующие сигналы, назначающие общее совещание на берегу.

Петька и Катенька, узнав, что их любимая мама, с которой они не виделись столько времени, остаётся на борту брига, тут же надулись.

– Я очень скоро подъеду, любимые! – со слезами на глазах заверила их Сашенция. – Сделаю одно очень важное дело, и подъеду! Ну, правда, мне очень надо! Не обижайтесь, родные мои, ради Бога! Вот и тётя Наоми остаётся со мной…

На берегу, поручив детей заботам Гертруды Лаудруп (и русских солдат во главе с сержантом Дмитрием Васильевым), Егор собрал капитанов кораблей вокруг себя и поинтересовался:

– Что у вас, господа? Как пережили ураган? Вижу, что на плаву. Но, похоже, у «Александра» не хватает одной мачты?

– Так точно, господин командор! – виноватым голосом доложил Емельян Тихий. – Задняя мачта сломалась у самого основания, одного матроса убило насмерть, второго – покалечило…. Мы на их места определили двух новеньких – из ваших крепостных. Ничего, обучаются…. Э-э-э, извините, что без вашего разрешения….

– Ты всё правильно сделал, шкипер! – успокоил Егор. – А что у нас на «Орле»? – вопросительно посмотрел на Ганса Шлиппенбаха.

– Всё нормально, сэр командор! Только вот небольшая течь открылась по левому борту. Но, ничего страшного. Сейчас законопатим, смолу разогреем…

Егор выжидательно взглянул на Лаудрупа, тот в ответ только досадливо махнул рукой и печально вздохнул, мол: – «Лучше не спрашивай, командор! Столько всего неприятного, что и не перечислить. «Король», он же старенький…».

– Что же, господа, всё не так уж и плохо! – резюмировал Егор. – Потери минимальные, ни одно судно не пошло ко дну…. Приступайте к ремонтным работам!

Санька – непривычно тихая и какая-то смущённая – прибыла на берег только часа через полтора. Пообщавшись немного с детьми, она взяла Егора за рукав камзола, отвела в сторону и проговорила, пряча глаза:

– Знаешь, Саша, я, наверно, ошибалась – в отношении Наоми…. Когда я рассказала про Илью, она стала белее простыни и застыла на месте – словно соляной столб. Постояла так с минуту, и упала в обморок. Весь затылок разбила себе…

– Продолжай, дорогая! – подбодрил жену Егор.

– Мы с Николаем Савичем перенесли японку в кают-компанию, уложили на диван, я ей перевязала голову…. Оставила при Наоми Ухова-старшего, а сама прошла в её каюту и всё тщательно – как ты учил в своё время – обыскала. Настойчиво и вдумчиво…. Два деревянных сундучка и одна кожаная сумка. Ничего интересного не нашла. Несколько кимоно, нижнее бельё, две пары деревянных сандалий, носовые платки, белые носки, нитки-иголки, маленькие ножницы, баночки и скляночки – с безобидным содержанием. Какая-то мазь, сильно пахнущая морскими водорослями, косметические белила, восточные специи…. Совершенно ничего необычного! Даже немного обидно. И – очень стыдно…

– А как сама девушка?

– Уже нормально. Пришла в себя, я ей дала успокоительных капель, бокал вина. Сейчас она уснула, Савич за ней присматривает…

В рваные, покрытые многочисленными заплатами паруса дул лёгкий северо-восточный ветер. Эскадра медленно, с трудом преодолевая встречное течение, входила в широкий залив. Узкие волны за кормой «Короля», шедшего первым, неторопливо разбегались к далёким берегам, едва различимым в утреннем сиренево-розоватом тумане. Волны были странными, серебристыми и очень ленивыми.

– Устье Рио де ла Платы, что в переводе с испанского языка означает – «Серебряная река»! – торжественно объявил Лаудруп. – Знающие и опытные люди утверждают, что шире этой реки – в месте её впадения в Атлантический океан – нет во всём мире…

Егор, уже неоднократно слышавший этот восторженный географический очерк, только незлобиво усмехнулся и, зябко поёжившись на холодном ветру, недовольно пробормотал себе под нос:

– Ветер осенний какой-то, очень уж промозглый…

– Конечно же, осенний! – согласился с ним Людвиг. – В южных широтах нашей планеты апрель и май – осенние месяцы. Видимо, сам господь Бог так придумал…

Да, была уже середина апреля 1704 года, плавание откровенно затягивалось. Сперва в Маракайбо они простояли на две недели дольше, чем планировали: пока новую мачту поставили на «Александре», пока просмолили борта, обновили такелаж и достали надёжную парусину для запасного комплекта парусов….

А потом задули сильные северные ветра. Прячась от них, корабли эскадры долго отстаивались в бухте Каракаса, потом – в устье полноводной и тёмно-коричневой Амазонки – вблизи безымянной португальской деревушки.

Наконец, суда прошли самый западный южноамериканский мыс – под названием Каабу-Бранку – и тут же повернули на юго-восток. Но, нет, опять всё не слава Богу! Неожиданно северные ветра сменились сильными южными, временами переходящими в настоящие шторма и бури.

Опять пришлось идти неровными рывками: неделю плывёшь вдоль болотистого берега, покрытого густой тропической растительностью, две недели отстаиваешься в какой-нибудь неприметной, но гостеприимной бухте. Салвадор, Виттория, Сан-Паулу, Порту-Алегри – вот далеко неполный перечень крохотных посёлков, вблизи которых им пришлось бросать якоря…

Регулярные погодные катаклизмы сильно потрепали все четыре корабля эскадры, только вот о серьёзном ремонте оставалось только мечтать.

– В этих португальских деревеньках даже приличного бронзового гвоздя не найти! – от всей души возмущался Лаудруп. – Не говоря уже о парусине и о надёжных стальных стяжках для бортовых досок. Первый серьёзный порт, где можно нормально отремонтироваться, будет только в устье реки Ла-Платы. Там расположен один славный городок – с длиннющим названием, которое полностью переводится с испанского языка как – «Город Пресвятой Троицы и Порт нашей Госпожи Святой Марии Добрых Ветров». Укороченное испанское название – Санта Мария дель Буен Айре, совсем короткое – Буэнос-Айрес. То есть – город добрых ветров! Очень красивое и ёмкое названье, чёрт меня побери…

Корабли эскадры, выстроившись в один ряд – носами против течения реки – встали на якоря возле портовых сооружений и мастерских, не доплыв до самого Буэнос-Айреса порядка пятнадцати-шестнадцати миль.

– Здесь – настоящая цивилизация! – с гордостью объявил Лаудруп. – Есть даже самые натуральные постоялые дворы – с белыми простынями! По крайней мере, мне так рассказывали знающие люди…

Небольшая гостиница, действительно, обнаружилась. Причём, всего в четверти мили от причала.

– Переселяемся! – решил Егор. – Только и о безопасности надо позаботиться. Первые сутки у дверей постоялого двора дежурят русские караулы, вторые сутки – шведские. Ну, и так далее…

На первом этаже поселились Уховы, Шлиппенбахи и Фрол Иванов. На втором этаже в одном номере разместились Петенька и Томас, в другом девочки – под надзором Наоми-сан, с которой Санька сняла все подозрения. Рядом находилась комната Людвига и Герды. А супруги Меньшиковы разместились в мансарде, под самой крышей.

Егор, чуть поразмыслив, забрал с собой на берег и заветный кожаный саквояж, в котором находилась половина «золотого запаса» экспедиции и все Санькины украшения.

«Правильно, братец, правильно!», – полосатым котом Матроскиным из детского мультфильма замурлыкал внутренний голос. – «Куриные яйца, как нас учит народная мудрость, всегда надо держать в разных корзинах. Тем более что серьёзные ремонтные работы на корабле всегда сопряжены с определённым бардаком…».

Когда накормленные и уставшие дети, наконец, уснули, Егор и Санька, попрощавшись с четой Лаудрупов, поднялись к себе в мансарду.

Их гостиничный номер оказался на редкость уютным: метров двадцать пять квадратных, тёмная мебель, деревянный некрашеный пол из досок местной акации, а на кровати обнаружилось самое настоящее постельное бельё. Правда, роль подушек играли тщательно свёрнутые шкуры горных лам, завёрнутые в белую холстину.

Только вот заснуть долго не удавалось: по черепичной крыше что-то громко шуршало и звенело, а по стеклу крохотного окна усердно скреблись своими острыми коготками невидимые слуги чёрной аргентинской ночи…

Впрочем, Саньку эти странные звуки только веселили и нешуточно возбуждали.

– Саша, мне страшно! – испуганно и одновременно призывно шептала жена до самого утра. – Обними меня скорей! Ну, крепче! Ещё – крепче…

Несмотря на бурно проведённую ночь, они проснулись рано – часа через полтора после восхода солнца. Егор принялся тщательно застилать кровать, приведённую за ночь в нечто весьма неприличное, а Санька, минуту-другую повозившись с хитрыми запорами, широко распахнула окно.

Сразу же помещение номера наполнилось свежим, звенящим от хрустальной чистоты воздухом.

– Чем же это так пахнет? – никак не могла понять Санька. – Чуть-чуть горчинкой, а ещё, совсем немного, колодезной водой…. Или – родниковой? – выглянула из окна и удивлённо охнула: – Саша, иди скорей сюда! Здесь настоящее чудо…. Теперь-то я точно знаю, кто это всю ночь напролёт пугал меня скрежетом и царапаньем…

Егор, бережно отодвинув жену от узкого окна, осторожно высунулся наружу. Лёгкий утренний ветерок кружил в прозрачном воздухе – по самым невероятным траекториям – миллионы жёлто-бурых и лимонных листьев, опавших с платанов. Разноцветные листья были везде и всюду, казалось, что всё пространство за окном – безо всякого остатка – заполнено ими…

Завтрак был созвучен этой хрустальной осенней свежести: белый, удивительно мягкий пшеничный хлеб, жёлтое густое масло, свежайший козий сыр, варёные куриные яйца, тонко нарезанные ломтики сырокопчёного бекона, крупные куски варёной говядины, сочные светло-зелёные груши, мелкие краснобокие яблоки…

А кофе, поданный сонной хозяйкой в самом конце трапезы, был просто великолепен: ароматный, пахучий, с лёгкой и приятной горчинкой.

«Похоже, что лёгкая горчинка – отличительная черта всей этой страны, которую через многие годы официально назовут Аргентиной…», – высказал очередную философскую сентенцию заумный внутренний голос.

– Отличный кофе! Великолепная страна! Мне здесь, определённо, нравится! – взволнованно заявила Гертруда Лаудруп, влюблено, с нескрываемым обожанием поглядывая на своего мужа Людвига.

После завтрака компания разделилась. Первые два дня – после прибытия на эту стоянку – были объявлены Егором выходными, поэтому мнения, как эти дни провести, предсказуемо разделились. После недолгих, но жарких споров решили так: Людвиг и Герда, прихватив с собой всех детей и охранную команду, отправляются на конных повозках в Буэнос-Айрес – на обзорную экскурсию, а все остальные остаются возле кораблей.

В обеденное время супруги Меньшиковы зашли перекусить в маленький трактирчик, над дверью которого висела табличка – «Портеньо[13]13
  – Портеньо (исп.) – сейчас в Аргентине этим словом называют коренных жителей Буэнос-Айреса.


[Закрыть]». За одним из столов сидели и оживлённо болтали по-испански Фрол Иванов и молоденькая черноволосая девица, облачённая в богато отделанный мужской костюм для верховой езды.

«Надо признать – весьма симпатичная барышня!», – со знанием дела оповестил внутренний голос. – «Ну, вылитая Исидора Коварубио – из великого романа Майна Рида «Всадник без головы»! Только молоденькая такая Исидора, лет шестнадцати-семнадцати от роду…. Кстати, характерный разрез глаз и смуглая кожа указывают на то, что среди её ближайших предков присутствовали и южноамериканские индейцы. А воркуют-то как, ну, чисто влюблённые голубки! Фролка-то наш – знатный полиглот…».

Возле барной стойки – на высоких стульях – сидели двое мужчин среднего возраста, чем-то неуловимо похожие на собеседницу Фрола. Вот девушка неожиданно рассмеялась хрустальным и серебристым смехом, мужчины тут же, словно по чьей-то строгой команде, напряглись, поглядывая на Иванова с ярко-выраженным недоверием.

– Наверное, братья этой черноволосой красотки, – негромко предположила Санька. – Я читала, что у испанцев принято, чтобы молодые девушки ходили на свиданья с кавалерами только под надёжным присмотром близких родственников. Правильный такой обычай, уберегающий от всяких неожиданностей…

Чуть позже выяснилось, что девушку действительно звали Исидорой. Она была любимой дочерью местного плантатора Рауля Гонсалеса, а два хмурых типа, действительно, являлись её старшими братьями.

После обеда Егор и Санька отправились прогуляться вдоль обрывистого берега Ла-Платы. Шли, обнявшись, любовались на шикарные речные пейзажи, болтали о всяких мелочах.

– Александр Данилович! – позвал кто-то. – Подождите!

Торопливо подошёл шкипер Тихий и взволнованно доложил:

– Господин командор! Мне рассказали, что всего неделю назад у крайнего причала, где сейчас пришвартована «Кристина», стоял голландский фрегат. Да, тот самый, с русскими офицерами на борту. Называется – «Зейдерзее». Что это всё значит, Александр Данилович?

Егор только плечами передёрнул недовольно, мол, сам бы многое отдал – за решение этой головоломки.

Ещё через час, когда уже подходили к гостинице, Егор непроизвольно задрал голову вверх, нахмурился и недовольно покачал головой:

– Саня, сколько раз я тебе говорил, что, выходя из комнаты, окна обязательно надо закрывать?! Вон, створка нашего окошка распахнута почти настежь. Безалаберность какая-то, право!

– Я только маленькую щёлку оставляла, чтобы чуть-чуть проветрить, – принялась оправдываться жена. – Это ветер, наверное, постарался. Ну, и ничего страшного! Подумаешь, в комнату нанесёт немного платановых листьев. Они такие милые! И пахнут очень приятно…

«Дай Бог, чтобы только опавшие листья платанов пожаловали к нам в гости!», – многозначительно поморщился недоверчивый внутренний голос. – «Дай Бог! Впрочем, наша мансарда, действительно, располагается высоко от земли, а никаких лестниц вблизи не наблюдается…. Вообще, братец, ты и сам непростительно расслабился! По поводу окна мог бы и лично всё проверить…».

Возле двухстворчатых дверей постоялого двора дисциплинированно прогуливался сержант Дмитрий Васильев и два солдата. Служивые, изредка посмеиваясь, о чём-то оживлённо переговаривались между собой.

– Господин командор, на вверенном нам объекте всё спокойно! – заметив начальство, тут же вытянулся в струнку сержант. – Никого из посторонних персон не появлялось!

– Ну-ну! – облегчённо вздохнул Егор. – Бдите дальше, бойцы!

Когда он массивным бронзовым ключом отпирал дверной замок гостиничного номера, над головой что-то застучало.

– Чёрт меня побери! – негромко выругался Егор, врываясь в помещение. – За что мне это всё? За что?

Он торопливо заглянул под кровать и убедился, что заветный саквояж – с половиной «золотого запаса» экспедиции – бесследно исчез.

– Этот наглый вор пришёл по крыше, – начала объяснять Сашенция безмерно виноватым голосом. – Заслышал, что мы возвращаемся, вылез обратно на крышу и…. Прости меня, Саша! – неожиданно заплакала, размазывая ладошкой по лицу крупные слёзы.

– После, дорогая, после! – Егор невежливо отодвинул жену в сторону и устремился вниз по лестнице, на ходу вытаскивая из-за пояса пистолет.

Выскочив на улицу, он взвёл тугой пистолетный курок и скомандовал подбежавшим часовым:

– На крыше гостинице находится подлый вор. Бегите вдоль правой стороны дома, я побегу вдоль левой. Стрелять на поражение! Форверст!

Стена здания оказалась неожиданно-длинной: к жилой части постоялого двора примыкали какие-то склады и амбары, дальше, судя по характерным запахам, располагались овчарня и конюшня. Когда до угла крайнего строения оставалось уже совсем немного, за торцом раздался громкий цокот конских копыт.

Егор наддал и, выскочив на свободное пространство, поскользнулся. Голень правой ноги, когда-то угодившей в звериный капкан, пронзила острая боль. Он тут же опустился на левое колено, вытянул вперёд руку с пистолетом и надавил на курок, целясь в спину одному из трёх всадников, скакавших прочь от постоялого двора.

Прогремел выстрел, гнедая лошадь упала на всём скаку, подминая под себя седока-неудачника. Остальные два беглеца продолжили стремительно удаляться по направлению к спасительной пампе.[14]14
  – Пампа – аргентинская степь.


[Закрыть]

«Стрелял во всадника, а попал в лошадку, понятное дело!», – криво усмехнулся вредный внутренний голос. – «Хотя, тридцать пять метров – расстояние для пистолета совсем некомфортное. А одеты эти всадники – словно обычные ковбои из голливудских вестернов: куртки в длинной бахроме, широченные штаны, широкополые шляпы…».

Сержант и солдаты, появившиеся через семь-восемь секунд из-за другого угла крайнего строения, даже стрелять не стали – по причине полной бесполезности.

– Ушли, гады скользкие! – с трудом переводя дыхание, объявил Васильев. – А чего украли-то, Александр Данилович? Важное что?

Егор только кисло поморщился и досадливо махнул рукой:

– Ерунда, Дмитрий! Ты, братец, лучше помоги мне подняться. С правой ногой у меня беда приключилась…

Выяснилось, что в ста пятидесяти метрах от них располагался трактирчик «Портеньо», из дверей которого – на звук выстрела – выскочили Фрол Иванов, прекрасная Исидора и два её старших брата.

– Что произошло, господин командор? – обеспокоено спросил подполковник.

Егор, болезненно держась за ногу, сплёвывая во все стороны и не стесняя себя в выражениях, коротко и доходчиво рассказал о сути произошедшего инцидента.

Фрол перевёл (естественно, не дословно) его слова представителям славного семейства Гонсалесов. Исидора тут же оживилась и принялась что-то горячо втолковывать своему русскому ухажёру, нестерпимо блестя чёрными – как облачная тропическая ночь – глазами. Через некоторое время и её братья приняли самое заинтересованное участие в разговоре.

Вскоре Иванов сообщил:

– Исида говорит, что эти воры принадлежат к банде подлых гаучо, которая базируется на противоположном берегу реки Рио-Рохо.[15]15
  – Рио-Рохо – в переводе с испанского языка – розовая река.


[Закрыть] Того, что украл саквояж, зовут Джо Мартышка, он очень ловкий, как самая настоящая обезьяна, ему залезть в открытое окошко – раз плюнуть. Выходит, что следили они за нами, командир, с самого прихода кораблей…

– Гаучо? – переспросил Егор. – Я что-то такое читал про них. Кажется…

– Нет времени на разговоры, командир! – нетерпеливо прервал его Фролка. – Исида говорит, что в погоню надо выезжать прямо сейчас. Если, конечно же, мы хотим вернуть украденное добро. Хороших лошадей они нам выделят, без вопросов. Эта конюшня как раз Гонсалесам и принадлежит. А местные владельцы асьенд[16]16
  – Асьенда – южно-американская плантация, ферма.


[Закрыть] с гаучо давно уже на ножах, так что подвернулся прекрасный повод – покончить с этими наглецами….

Через полчаса сводный отряд отправился в погоню. В его состав вошли: братья и сестра Гонсалесы, пятеро сопровождающих их кабальеро, Иван Ухов, Фрол Иванов, сержант Дмитрий Васильев и шестеро шведских драгун во главе со своим длинноусым капитаном.

– Они обязательно догонят этих воров! – уверяла Санька, старательно обмазывая больную ногу Егора целебной мазью. – Честное слово, Саша, обещаю! А я исправлюсь! И теперь, уходя, обязательно буду закрывать окна…. А, хочешь, я тебе расскажу про гаучо? Я про них читала в стокгольмской королевской библиотеке, пока вы занимались погрузкой. Вот, слушай! Эти благословенные края называются – «Аргентина». Ну, в том смысле, что здесь – по идее – должно быть очень много серебра. Правда, при этом не уточняется, кому конкретно пришла в голову эта смелая идея. Потому как серебра здесь почти нет, только сплошные крохи и слёзы…. Может, цвет вод реки Ла-Платы тому виной? Ну, в плане названия? Короче говоря, во всём это серебро, которого и нет, и виновато…. Лет так сто тому назад в эти места съехалось, в том смысле – что приплыло, очень много народа. Целая куча. В первую очередь, конечно, испанцы. Но хватало и португальцев, да и голландцев с англичанами….. Заложили они здесь крепкие фермы, навезли из Европы породистых коров, лошадей, коз, баранов…. Идея была проста – как русская полушка. Для того чтобы решительно продвигаться вглубь континента, необходимо иметь за своими плечами крепкие базы. Продовольственные, в том числе…. Опять же, успешные золотодобытчики (и серебродобытчики) люди очень щедрые, и всё необходимое покупают, совсем не торгуясь, просто по бешеным ценам…. Но случился всеобщий и грандиозный облом! Ну, не обнаружилось в Аргентине стоящих рудников и россыпей, богатых серебром и золотом…. Зато всё это отыскалось – в немалом избытке – в чилийских и перуанских горах и предгорьях. Многие европейские переселенцы стали перебираться на постоянное место жительства в эти страны. А что было делать с коровами, баранами и прочим скотом? Не с собой же брать? Понятное дело, что выносливые лошади в долгом походе просто необходимы, да и свежая говядина пригодится. Но большую часть своих стад переселенцы просто бросали, разгоняя по пампе. Одичавший рогатый скот и лошади очень быстро размножались и чувствовали здесь, на аргентинских равнинах, просто превосходно…. И тогда в пампу пришли бродяги – самых разных национальностей – бедные, как худые церковные крысы. Чтобы не умереть от голода, они отлавливали всех этих диких лошадей, буйволов и коров, загоняли их на наспех огороженные территории. Так в Аргентине появились гаучо – вольная и свободолюбивая разновидность людей, упрямо не признающая общепринятых устоев. Мораль у гаучо проста: «Мы были никому не нужны. Когда наши дети пухли от голода, то никто не помог, не протянул даже куска хлеба, все презрительно отвернулись в сторону. Мы всего добились сами, только собственными руками, безо всякой помощи со стороны. Поэтому теперь мы ничего никому не должны! Мы живём, как хотим, и никто не имеет права вмешиваться в нашу жизнь!». Но ведь далеко не все крупные плантаторы и скотопромышленники перебрались в Чили и Перу. Примерно только половина. Остальные, естественно, остались здесь. Пока, по крайней мере. А гаучо уже привыкли, что любой скот, пасущийся в пампе, можно безнаказанно присваивать. Вот из-за этого и начались всякие разногласия. Ну, не хотят гаучо подчиняться общепринятым законам и всё тут! Владельцы больших асьенд, время от времени, объединяются и устраивают этим наглым воришкам хорошие взбучки. Да пампа-то, она бескрайняя, попробуй, отлови всех…

Экспедиционный отряд вернулся только через сутки. В мансарду к Егору, которому был прописан постельный режим, поднялись Ухов и Иванов. Голова у Ваньки была плотно перемотана холщовой тряпицей, правая рука, тоже обвязанная какой-то тканью, была вдета в наплечную перевязь, но он был весел и беспечен. Фрол же – внешне – был цел и невредим, но мрачнее грозовой тучи.

Иванов поставил кожаный саквояж на пол – возле кровати Егора – и хмуро промолвил:

– Вот, Александр Данилович, ваша пропажа. В целости и сохранности. А я, извините, пойду. Устал что-то, да и голова разболелась, – козырнул, развернулся, и, сгорбившись, вышел за дверь.

Егор непонимающе уставился на Ухова:

– Давай, бродяга, докладывай, что там у вас произошло! Почему на подполковнике Иванове лица нет? Да ты присаживайся, не стой столбом.

Ванька осторожно присел на край хлипкого стула, откашлялся в кулак и приступил к рассказу:

– Дык, Александр Данилович, ничего особенного. Вечером переправились через эту Рио-Рохо, на рассвете атаковали гаучо. На нашей стороне была внезапность, да и численное превосходство, чего уж там…. Но эти гаучо дрались – как натуральные черти! Пуля вот мне руку оцарапала…. А один ухарь мне даже половину левого уха отрубил широким ножом, зараза! Ну, надо же случиться такому! Теперь придётся менять фамилию. Был, понимаешь, Ухов, теперь стал – Безухов…

– Иван, кончай трепаться! – прикрикнул Егор. – По делу говори!

– Вот я и говорю…. На рассвете налетели мы на лагерь этих гаучо, покрошили всех в труху, отыскали ваш саквояж. Двух человек при этом, правда, потеряли. Одного кабальеро, и драгуна шведского…. Ну, думаю, надо похоронить покойников по-человечески, могилы выкопать. А эта черноволосая Исидора говорит – через Фрола, ясен пень, – мол, не надо ничего копать, давайте тела кинем в реку. Там их похоронят. «Кто похоронит?» – спрашиваю. Она отвечает, мол, сам увидишь…. Сбросили в Рио-Рохо первое тело. Тут же в речных водах «закипел» самый натуральный котёл, во все стороны полетели ярко-красные брызги. Оказывается, в этой реке живут зубастые рыбки под названием «пираньи». Они сами не свои – до запаха крови. Когда мимо них просто так проплываешь – на боевом коне, то они никакого внимания на тебя не обращают. Но, если у тебя, допустим, на руке имеется свежая рана, то набрасываются и рвут в клочья – вместе с конём. Вот мы все трупы гаучо в реку и бросили. Пираньям угощенье понравилось, гадом буду! А двух своих мы похоронили – как полагается: могилки выкопали, сверху холмики насыпали…

– Да, интересно рассказываешь! – одобрил Егор. – Жалко, что не удалось самому поучаствовать в этом деле…. А с Фролом-то – что случилось?

– Дык, стрела Амура. Только – кривая, мать её! – печально ухмыльнулся Ванька. – Фрол влюбился в эту черноволосую Исидору. На обратном пути сделал ей предложение – по всей форме. И тут – полный облом: оказывается, эта девица давно уже помолвлена – с местным героем – и через два месяца выходит замуж…. Не везёт подполковнику! Сперва Матильда – Снежная Королева, теперь вот – красотка Исидора. Не позавидуешь…. Фролка, наверное, в трактир пошёл. Будет – по старинной русской традиции – горе хмельным заливать…

На следующий день, сразу после завтрака, к Егору подошла Гертруда Лаудруп – женщина решительная и прямолинейная.

– Сэр командор, я считаю, что вам необходимо вмешаться в сложившуюся ситуацию! – твёрдо заявила Герда. – Этот ваш подполковник Иванов, он до сих пор не может успокоиться. За ночь участвовал в двух дуэлях. В таверне «Портеньо» разбил все зеркала, перебил кучу посуды. А уж, сколько хмельного он выпил за это время – легенды уже слагают…. Ну, и много чего другого успел совершить. Мне гостиничная горничная такого рассказала, волосы – во всех местах – встают дыбом…

Через час Егор заглянул в «Портеньо». Да, картинка была ещё та.

Фрол, рядом с которым на скатерти было выложено два солидных пистолета, вольготно восседал в старинном широком кресле. Рядом с креслом располагался необъятный стол, весь заставленный разнокалиберными бутылками и тарелками с недоеденной снедью. Около барной стойки два неприметных субъекта что-то уныло пиликали на скрипках. В центре зала неуверенно танцевала, вернее – испуганно изображала «танец живота», какая-то девица, облачённая в псевдо-восточные одежды.

– О, командор! – оживился Иванов. – Сейчас мы погуляем, блюда переменим, напитки…

Егор спорить не стал, присел за стол, не чинясь, чокнулся с Фролкой, выпил налитое вино. Через полминуты сам наполнил бокалы ямайским ромом – до самых краёв, выдал заковыристый тост…

Этот двойной удар оказался для Фрола роковым: он откровенно «поплыл», взгляд сделался мутным и неподвижным, язык стал неверно заплетаться…. Два скрипача и танцовщица, сразу сообразив, что к чему, мгновенно испарились.

Фрол, отчаянно помотав русой головой, глупо захихикал и, глядя куда-то поверх головы Егора, заявил:

– Знаешь, Данилыч, а я ведь – дерьмо последнее…. Доносы пишу на тебя. Так вот получилось…. Матильда всё моя. В смысле, бывшая моя…. Околдовала, мать её. Зачаровала…. Да чего там, сволочь я…. Сказано было – в каждом порту рапорт оставлять, я и оставляю. Начальнику порта конверт: мол, передать первому русскому офицеру, кто спросит этот конверт…. В португальском Синише оставил. Здесь вот оставлю завтра, написано уже всё. В правом кармане лежит…. Извини, Данилыч….

Егор ещё набулькал в бокалы ямайского рома, немного поржал, рассказал неприличный анекдот, произнёс очередной тост.

Когда Фролка, наконец-таки, заснул, он бросил на залитый вином стол несколько золотых монет, взвалил на плечо безвольное тело подчинённого и, чуть прихрамывая, направился к гостинице.

На выходе из таверны к нему присоединились Ванька Ухов и Димка Васильев. Шли рядом, бдя, но с глупыми вопросами не приставали, видимо, понимая, что у начальства настроение – хуже некуда.

Даже внутренний голос – сука речистая – тупо молчал, не зная, что и посоветовать в этой паскудной ситуации…

В гостинице он сгрузил пьяное тело подполковника на койку, развернулся, чтобы уйти по благородному. Но потом, усмехнувшись про себя, всё же вытащил из правого кармана пьяного Иванова коричневый конверт, вскрыл, прочёл написанное…

– Да, чего только не бывает! – пробормотал себе под нос Егор, после чего вложил листы с доносом обратно в конверт и старательно запихал его на прежнее место. – Фантазия у некоторых – аж, завидки берут…

С утра Фрол ничего не помнил, но от этого легче не становилось. В любом случае Егору надо было – по данному факту – срочно принимать какое-либо решение. Или – не срочно? В том плане, что решение – не волк, поэтому в лес совсем и не торопится…

Покинув залив Ла-Плата, одноимённый с великой Серебряной рекой, корабли бодро, благодаря попутному течению и попутным же ветрам, продвигались на юг. Уже в середине мая они пересекли знаменитый тропик Козерога и взяли курс на пролив Магеллана.

В первых числах июня месяца эскадра, пользуясь свежим восточным ветром, уверенно вошла в Магелланов пролив. Потянулись бесконечные, низкие и песчаные берега, покрытые невысокими хвойными лесами – с редким вкраплением лиственных деревьев.

Через тридцать пять миль после входа в пролив окружающийся пейзаж кардинально изменился: место низеньких песчаных дюн заняли высокие гранитные скалы, покрытые редкими, но очень высокими соснами и буками, а на юго-западе показались далёкие горы, чьи вершины были увенчаны шапками белоснежных снегов.

Вокруг было пустынно, и только уже ближе к вечеру на дальних скалах затеплилось несколько ярких костров.