Текст книги "Клоуны и Шекспир"

– Кто ходит по местам запретным? – строго спросил, словно бы прокаркал, скрипучий хриплый голос. – Кто хочет накликать на свою голову гнев Чёрной колдуньи? Ужасный и праведный гнев? Прочь отсюда! Бегите, грешники! Прочь!

– Ага, конечно, – громко и презрительно усмехнулся Леонид. – Сейчас всё, блин, брошу и побегу, тоненько повизгивая от страха. Только сперва шнурки старательно поглажу, чтобы не спотыкаться на ходу…

– Чтобы не спотыкаться? – удивился голос. – Что ты себе позволяешь, грешник?

– Что хочу, то и позволяю. Покажись, бабушка. Не стесняйся.

– Бабушка?

– Это точно. Я немного разбираюсь в голосах.

– Разбирается он…

Из-за толстого ствола тополя вышла женщина средних лет – невысокая, светло-русая, простоволосая, в чёрном опрятном балахоне до самой земли.

– Ну, и какая я тебе, пузану, «бабушка»? – обиженно щурясь, спросила женщина. – Внучок, тоже мне, нашёлся.

– Ошибочка вышла. Был неправ, – повинился Макаров. – Голос всё. Трескучий и хриплый.

– Простыла немного. Вот, и хриплю.

– Бывает, конечно. Значит, ты и есть – Чёрная колдунья?

– Это точно. Смелый очень?

– Ну, не то, чтобы…. Колдуний и ведьм, по крайней мере, совершенно не боюсь. Кстати, тётенька. Тебя, часов, не – «Катлиной» кличут?

– Катлиной. Получается, что ты, здоровяк, можешь предсказывать? – в очередной раз удивилась женщина. – Умеешь заглядывать в Суть вещей и мироздания?

– Есть немного, – скромно потупился Лёнька. – А ты, действительно, колдунья? Чем докажешь? Например, сможешь угадать моё имя? Только не здешнее, а, пардон, настоящее?

– Тоже мне, загадка. Сейчас, подожди чуток…

Катлина, прожигая собеседника пристальным взглядом огромных угольно-чёрных глаз, принялась усиленно морщить лоб и беззвучно шевелить губами.

Через пару минут она, недоверчиво покачав головой, сообщила:

– Непростой ты, путник, человек. Ох, непростой…. Настоящий Путник. То есть, с большой буквы. Ладно, бывает…. Имя, говоришь? Тебя зовут – «Макаров». Правильно?

– Верно, тётенька. Ты – настоящая Колдунья, тоже с большой буквы…. А, кто спит в фургончике?

– Девушка с белыми-белыми волосами. Чистая, светлая и тихая. Твоя будущая жена и мать твоих шестерых детишек. В Будущем, понятное дело. В этом Мире, а, возможно, что и в другом…. Удивлён? Хочешь, Путник, расскажу о твоём скучном Прошлом?

– Зачем? – непонимающе передёрнул плечами Леонид. – Я о нём и так всё знаю. Скучное, согласен…. Вот, если бы ты рассказала о Будущем…

– Хорошо, поведаю, – приветливо улыбнулась женщина. – О каком Будущем ты хотел бы узнать? О завтрашнем дне? Или же о том, что случится через год?

– Ну…. Мне и то, и другое интересно.

– Так не пойдёт. Извини. Выбирай только одно.

– Даже не знаю…, – задумался Макаров. – Ладно, Чёрная колдунья, излагай про события будущего года. Это – с точки зрения стратегического маркетинга – гораздо актуальнее.

– Стратег хренов. Ладно, слушай…. Вижу Четырёх. Двое из них – Светлые. Ещё двое – Тёмные. Один Светлый плывёт (то есть, идёт), по морю. Старенький, но ещё ходкий фрегат, за которым едва поспевают два пузатых брига. Дует сильный норд-ост, поэтому поднята только одна треть парусов. Светлый стоит на капитанском мостике, за штурвалом. Рядом с ним находится ещё кто-то. Кто – конкретно? Не разобрать. Лица не вижу. Ясно только одно: этот «кто-то» очень дорог Светлому. Погоди, их, кажется, трое…. Ага, так и есть. Капитан фрегата и беременная рыжеволосая женщина. То бишь, трое и есть…. Второй Светлый. Странный такой господин. Днём ходит в шелках и бархате, а по вечерам, втайне ото всех, стучит кузнечным молотом. То есть, в тайне почти ото всех. Кроме одной светловолосой женщины, тоже беременной. Причём, двойней. Ну-ну…. Теперь – Тёмные. Первый лежит неподвижно, как трухлявое бревно в лесу. Лежит и надсадно икает. Силится что-то сказать, но, увы, не может. Не получается у него, сколько не старается…. Второй Тёмный. Огромная эскадра подплывает к незнакомому берегу. Многопалубные галеоны, многопушечные фрегаты, бриги, что-то там ещё. Извини, Путник, не сильна я в названьях этих морских судов…. Итак, далёкий берег. Черные горные пики, сёдла перевалов, украшенные белоснежными шапками снегов. Весёлые светло-зелёные долины, на которых пасутся рогатые парнокопытные животные. Между животными бегают длинноногие птицы. Их потом будут называть – «страусами»…. Второй Тёмный, стоя на капитанском мостике, тревожно вглядывается в берег. На низких перилах, ограждающих мостик, сидит шустрая молоденькая мартышка. В голове Тёмного неожиданно пробегает мысль, окончательно портящая ему настроение. Он, вне себя от гнева, вытаскивает из нарядных ножен длинную шпагу и протыкает безвинную мартышку насквозь. Бедный зверёк, корчась в предсмертных муках, отчаянно визжит. Тёмный радостно смеётся…. Вот, и всё, Путник. Как тебе – такое предсказанье?

– Нормальное. Спасибо, Катлина, – вежливо поблагодарил Лёнька. – Конечно, слегка непонятное. Но, ничего. Обязательно разберусь. Чай, не первый год живу на белом Свете…. А, почему на одних могилах лежат полевые цветы, а на других холмиках их нет?

– Ничего хитрого. Каждому – да по заслугам его…

Громко зазвонил колокол. Макаров машинально, на несколько секунд, обернулся в ту сторону.

Когда же он вернул голову на прежнее место, то никого уже не увидел. Никого…. Только траву, кусты и деревья. Да на верхушке одной из высоченных берёз сидела чёрная ворона.

– Понятное и знакомое дело, – вздохнув, резюмировал Лёнька. – Колдунья, блин. Не отнять и не прибавить…. Шестеро детишек? Нормальный вариант. Но, почему Катлина заговорила о «другом Мире»? О каком? Утешила, что называется…

Глава двадцатая
Суд – скорый и неправедный

Колокол всё звонил и звонил – настойчиво, самоуверенно, монотонно и противно.

– Что такое? – из фургона высунулась заспанная мордашка Неле. – Суд начинается?

– Ты очень миленькая, славная и симпатичная, – восторженно покачав головой, сообщил Лёнька. – Словно яркая звёздочка на ночном небе. Третья звезда из ковша Большой Медведицы. Если, понятное дело, считать с запада на восток…. Суд? Не переживай, родная.

– А, если отца приговорят к лютой смерти?

– Наверняка, приговорят. Что из того? Вытащим, отстоим, спасём, выкрадем. Сомневаешься, будущая счастливая мать шестерых маленьких Гудзаков?

– Нет, не сомневаюсь, – робко улыбнулась девушка. – Ты, Ламме, мужчина серьёзный и надёжный. Я тебе верю…. Подожди. У нас с тобой будет шестеро детишек? Кто тебе сказал об этом?

– Чёрная колдунья приходила. Поболтали с ней немного. Мирная и спокойная тётенька. Совсем и нестрашная.

– Значит, шестеро? Ладно, я не против. Как только поженимся, так и займёмся этим важным делом.

– Займёмся, не вопрос. Ну, пошли на торговую площадь?

– Как же повозка? Лошадка?

– Здесь оставим. Колдунья присмотрит.

– Хорошо, пойдём. Подожди немного. Я наведаюсь к ручейку. Слышишь, журчит? Умоюсь…

Приближался вечер. До заката солнца оставалось часа три.

На торговой площади собралось порядка двухсот женщин и мужчин. Лица собравшихся людей были печальны.

– Когда же всё это закончится? – опасливо перешептывались между собой горожане и горожанки. – Суды, пытки, казни. Кровь, стоны, гарь…. Зачем? Ведь, Иисус призывает нас к доброте и милосердию. Где оно, это хвалёное милосердие? Кто-нибудь с ним встречался? Хотя бы разок? Лично я, извините, никогда…

Под толстой раскидистой липой разместился просторный помост, украшенный нарядным балдахином.

– Не любят важные люди, облачённые серьёзной властью, прямых солнечных лучей, – не удержался от ехидной реплики Макаров. – Всегда норовят спрятаться в тень. Знать, есть, что прятать. Например, мелкие и пакостные душонки…. Ага, вон и Тиль с Франком появились. Бережно поддерживают Сооткин. Руками нам машут, бродяги.

– Фу, как я испугалась, – охнула Неле. – Так и заикой можно стать.

– Что-то случилось?

– Иеф подкрался сзади и ткнулся холодными мокрыми губами мне в ладошку. Очень щекотно…. А теперь Тит Шнуффий старательно трётся об мои ноги.

– Это просто замечательно, – одобрил Лёнька. – В том плане, что плохих людей животные всегда обходят стороной.

Под бархатным тёмно-жёлтым балдахином восседали: инквизитор Тительман, увенчанный епископской митрой, городской коронный судья, бургомистр, два упитанных монаха в чёрных рясах и худенький неприметный горожанин – секретарь суда.

Колокол замолчал.

– Заседанье начинается! – пристав со скамьи, объявил секретарь. – Приведите обвиняемого!

Стражники подвели к помосту Клааса.

– Руки уже заковали, – жалостливо всхлипнула Неле. – А к кандалам прикреплена длинная толстая цепь с тяжёлым пушечным ядром, которое волочится по земле…. Боятся, что отец убежит?

– Ерундовая цепочка, – шёпотом заверил Леонид. – Порву на раз. Не беспокойся.

– Когда – порвёшь?

– Сегодняшней ночью, конечно же. Ты заметила, что рядом с судебным помостом нет ни плахи, ни виселицы, ни пыточного колеса, ни столба с дровами? Значит, казни сегодня не будет.

– Не мешайте, ироды, смотреть, – возмутилась дородная, богато одетая горожанка. – Всё бубнят и бубнят. Бубнят и бубнят…

«Сталина на вас нет», – мысленно завершил фразу Макаров, а вслух пообещал:

– Мы больше не будем, тётенька.

– Серый пархатый волк тебе, нахалу щекастому, «тётенька», – тут же отреагировала горожанка, которая, очевидно, являлась идейной и записной склочницей. – Племянничек, тоже мне, нашёлся…. Надо будет потом шепнуть пару слов инквизиторам. Пусть займутся твоей приметной личностью. Стоит тут, понимаешь. Жмётся к молоденькому белобрысому пареньку…. С чего бы это, вдруг? Говорят, что все последователи Лютера балуются богопротивным мужеложством. Мол, считают нас, женщин, дурами набитыми. Поэтому и брезгуют…

– Мой Ламме не из таких, – позабыв о своём «мальчишеском облике», возразила Неле.

– Во-во, я о том самом и толкую. Точно – еретики.

– Прекращайте болтать, – зашипели со всех сторон зеваки. – Дайте послушать.

– Да, пожалуйста, – обиделась тётка. – Замолкаю. Только чего тут, земляки, слушать? Всё будет, как и всегда…

«Пожалуй, разговорчивая горожанка права», – минут через восемь-десять признал Лёнька. – «Ничего интересного не происходит. Монахи и бургомистр голословно обвиняют угольщика в ереси, а Клаас – в свою очередь – всё отрицает. Болтовня сплошная и бесперспективная. Может, всё ещё и обойдётся?».

– Старшина рыбников Иост Грейпстювер! – вертя головой по сторонам, выкрикнул секретарь суда. – Ты где?

– Здесь, – вскинул вверх руку пожилой мужичок, облачённый в старенький камзол с неаккуратными заплатами на локтях.

– Выйди вперёд.

– Да, я что…

– Выходи, трусливый мерзавец! – визгливым фальцетом велел инквизитор Тительман – мужчина желчный и нетерпеливый. – Вышел? Теперь рассказывай.

– Про что рассказывать-то?

– Про Клааса. И про подозрительного человека, который недавно гостил в доме угольщика.

– Ну, Клаас…, – принялся хмуро и явно неохотно бурчать старшина рыбников. – Угольщик, он угольщик и есть. Чего с него взять? Если по чистой совести, то Клаас – малый неплохой. Даже весёлый и компанейский. Посты соблюдал. Причащался по большим праздникам. По воскресеньям регулярно ходил в церковь. Выпивал? Случалось, конечно. Этот грешок за многими водится. И за мужчинами, и за женщинами. Только Клаас всегда знал меру. В драку не лез, громких песен никогда не орал, не богохульствовал, к женщинам не приставал. Прилично вёл себя, короче говоря…

– Достаточно, – нервно махнул рукой судебный секретарь. – А, что ты, Грейпстювер, можешь сказать про гостя угольщика?

– Про гостя?

– Про подозрительного человека, проживавшего в доме Клааса. Ну? Отвечай, недоумок!

– Очень подозрительный господин, – понятливо кивнув головой, заверил рыбник. – Всё время щурился и улыбался. Разве нормальный человек станет постоянно улыбаться? Нет, конечно же…. Я как увидел этого улыбчивого приятеля Клааса, так сразу же и решил, мол, подозрительный человек. Очень и очень подозрительный. Подозрительней не бывает. Самый натуральный еретик…. О чём они разговаривали с угольщиком? Не знаю. Не слышал. Врать не буду. И в том да будут мне свидетелями сам Господь Бог и все Святые его…

– Не доработали с клиентом, – презрительно хмыкнул Лёнька. – Не объяснили толком – как, что, зачем и почему. Чёткой задачи, блин горелый, не поставили.

– Халтура низкопробная, – поддержала богато-одетая горожанка. – Что-то Тительман нынче…э-э-э, сам на себя не похож. То бишь, взялся за дело без должной подготовки. Может, торопится куда-то?

– Деньги, скорее всего, срочно понадобились, – предположила Неле. – Ну, очень срочно.

– Вполне возможно, – согласилась тётка. – Вполне…. Только, ёжики колючие, зачем простака Иоста привлекли к этому скользкому дельцу? Он с самого малолетства был бестолковым и слегка туповатым. Меня бы позвали. Не пожалели бы, честное слово. Я такого нарассказала бы про этого противного угольщика. Такого бы…

– Чем это он вам так не угодил? – заинтересовался Макаров. – Дорогу где-то перешёл?

– Не он перешёл, а Сооткин. Много-много лет тому назад. Гонялась я – в своё время – за Клаасом. К чему скрывать? Глазки строила. Подмигивала. Долгими вечерами караулила у забора…. А, он? Мерзавец? Женился на этой гладильной доске с ямочками на щеках…. Никогда не прощу. Это, ведь, достойный повод? Отвечай, пузан, не молчи.

– Повод – для чего?

– Для того, чтобы дать показания против угольщика. Такие показания, которые приведут его, подлеца бессердечного, на жаркий костёр…. Достойный повод?

– Ревность – страшная сила, – обтекаемо ответил Лёнька. – По крайней мере, заслуживающая толику уважения.

– И я про то же…

На торговой площади, тем временем, произошли серьёзные изменения.

Во-первых, со стороны моря подул резкий северо-западный ветер. Ветви двухсотлетней липы, раскачиваясь, тревожно и надменно зашелестели листвой. По небу поползли рваные тёмно-серые облака. Вдалеке послышались глухие раскаты грома.

– Очень плохая примета, – загрустила разговорчивая горожанка. – Пора двигать к дому. Пока не поздно. Вёдра наполнять водой. Слуг расставлять – везде и всюду…

– Зачем – вёдра с водой? – удивилась Нель.

– Затем, что столетьями проверено. Мне бабушка говорила. Причём, много раз. Мол, дальний гром – во время суда скорого и неправедного – это к большому пожару. Пойду я, ребятки. От греха подальше…

– Народные приметы надо уважать, – согласился Макаров. – Особенно, если в них веришь…. Удач вам, тётенька.

– И вам, парни бравые, не хворать, – неожиданно улыбнулась тётка, после чего – также неожиданно – попросила: – Нагнись-ка, Гудзак. Шепну пару словечек на ушко…. Береги, её, пузан.

– Кого?

– Неле. Я сразу узнала девчонку, не смотря на мальчишеский прикид…. Знаешь, почему я ухожу?

– Не знаю. Почему?

– Чтобы – в горячке и гневе – не сдать вас инквизиторам. От греха подальше. Ладно, всех благ. Пусть ваши шестеро детишек (будущих, понятное дело), вырастут хорошими и добрыми человечками.

– Откуда вы…

– Тише, Гудзак, тише. Мало ли, откуда…. Иногда у честных горожан рождаются «двойняшки». Как бы близнецы, но внешне непохожие друг на друга. Девочки, в данном случае. Одну звали – «Катлина». Считается, что она умерла. Давно. Утонула в море. Вторую сестру…. Так ли важно – как её величают до сих пор? Кому она, толстая корова, нужна? Кому? Ответь мне, пузан, глаза которого отливают счастьем.

– Что же. Бывает.

– Бывает? Ну-ну, шалопай…. Скажу по большому секрету, Ламме Гудзак. У вас с Неле родятся шестеро детишек. Вернее, шесть дочерей. То бишь, три пары симпатичных и капризных «двойняшек»…. Представляешь, Путник, что тебя ожидает? Какие невозможные и изысканные катаклизмы, перемешанные с качественным сумасбродством? Ладно, завершаемся. Славно поболтали. Пошла готовиться к пожару…

А, во-вторых, инквизитору Тительману всё происходящее – явно – слегка поднадоело.

Он, поднявшись на ноги, пошептался о чём-то с бургомистром, с коронным судьёй, с монахами, после чего объявил:

– Гнать подлого и неразумного Иоста Грейпстювера взашей! Плетьми – гнать! До самого дома. И штраф на него, путаника, наложить. Чтобы неповадно было – морочить головы Высокому суду. Десять флоринов, так его и растак. Можно и рыбой отдать. Итак, мы установили, что угольщик Клаас является подлым еретиком…

– Нельзя обвинять человека, не имея на то доказательств! – разнёсся над площадью звонкий голос Сооткин.

«Нельзя обвинять!», – поддержали ветки-листья древней липы.

– И-а! И-а! – отметился Иеф, затерявшийся где-то среди горожан.

– Гав! Гав! – откликнулся неугомонный Тит Шнуффий. – Гав!

– Молчать! – взвыл епископ. – Всем людям и тварям – молчать! Если, понятное дело, жизнь дорога…. Микаэль, мой брат по Вере! Где ты?

– Я здесь! – от толпы зрителей незамедлительно отделился рыженький монах-премонстрант.

– Что ты можешь поведать Высокому суду про еретика Клааса?

– Многое, отче.

– Рассказывай!

Брат Микаэль принялся – бодро и с явным удовольствием – трепать языком. То есть, описывать следующую ситуацию. Мол, он с товарищами прибыл в Дамме совсем недавно. Естественно, с самой благой целью – осчастливить добрых горожан и горожанок заветными индульгенциями. Причём, самыми настоящими, чудодейственными и относительно недорогими. То бишь, конкурентоспособными…. А потом их внимание привлекла семья угольщика. Мол, и сам Клаас – тот ещё деятель. Неунывающий такой, всё смеётся и шутит. И жена его – Сооткин – какая-то странная. Не сплетничает. Ни с кем не ругается. Сохнущего на верёвках белья у соседей не ворует. Когда курицу режет, то обязательно плачет. Не порядок…. А их дочка Нель? Вообще, исчадье Ада, судя по всему. Скоро семнадцать лет исполнится, а до сих пор – девица девственная. С парнями практически не хороводится. Да и честным прохожим, даже когда никого нет поблизости, лапать себя не даёт. Чудачка мечтательная, одним словом. Мечтательная и подозрительная…

– Хм-м, эге, – довольно хмыкнула Неле и с законной гордостью посмотрела на Макарова, мол: – «Оценил, здоровяк пузатый, какое сокровище тебе, увальню, досталось? То-то же…».

– Вчера поздним вечером означенная Нель отправилась за городскую стену, – продолжил рассказ рыжеволосый премонстрант. – Согласитесь, что это очень подозрительно. Непорочная девица, на ночь глядя, покидает город? Зачем? Конечно же для того, что предаться противоестественному соитию с Дьяволом…. Мы с братьями по Вере решили проследить за дочерью угольщика. Тайком подобрались к городской стене и, дождавшись рассвета, вышли на берег канала Dammse Vaart.

– Что же вы там увидели, уважаемые премонстранты? – картинно всплеснув ладонями, спросил секретарь суда. – Неужели – соитие? С самим Дьяволом, я имею в виду?

– Очень похоже на то, – доставая из холщового мешка различные предметы, слегка засмущался монах. – Нет, Дьявола мы не лицезрели. Но его присутствие, бесспорно, ощущалось…. На берегу горел яркий костёр. Остро пахло серой…

– Какой ещё серой? – шёпотом возмутилась Неле. – Ночная прохлада. Свежая-свежая такая. Дымком от костра немного попахивало. Совсем чуть-чуть. Не более того…. Сера? Может, это из его лопоухих и давно немытых ушей исходил упомянутый аромат?

– Не отвлекайся, моё нежное сердечко, – посоветовал Макаров. – Похоже, что именно сейчас мы и услышим нечто важное. То, ради чего и был организован весь этот дурацкий сыр-бор.

– Сразу стало понятно, что подлая Нель занималась запрещённым гаданьем, – объявил рыженький премонстрант. – Около костра мои спутники нашли маленькую тряпичную куклу, изображавшую Святую Екатерину Александрийскую. Ещё – серебряную чашу, заполненную свежим пеплом. И много-много венков, сплетённых из полевых цветов. Сплетённых – по языческим правилам. Вот, смотрите. Все улики доставлены…

– Где же сама девица?

– Сбежала. Оказалась ведьмой.

– Расскажи, брат Микаэль, поподробней, – заинтересовался Тительман. – Как оно всё было?

– Обыкновенно. Устроили означенной дочери обвиняемого Клааса испытание водой. Бросили в канал. А она переплыла на его другую сторону, выбралась на берег и убежала. Так всё и было. Господом нашим клянусь…

– Ничего не понимаю, – прошептала Неле. – Почему не разверзлись Небеса? Почему всемогущий и справедливый Бог не поразил этого подлого лгуна молнией?

– Может, Господь просто отдыхает? – предположил Леонид. – Притомился от трудов праведных, да и дрыхнет себе на мохнатом облаке? Например, вон на том?

– Это ты, Ламме, так шутишь?

– Точно. Шучу. Я всегда шучу. Впрочем, в каждой по-настоящему хорошей шутке присутствует только доля шутки.

– Интересно, а что будет, если я – прямо сейчас – выйду к судейскому помосту? – задумалась девушка. – Мол, так и так. Врёт всё гадкий и скользкий монах…

– Врёт? Ну-ну…. Он же сказал, что ты выплыла. Верно, ведь?

– Верно.

– А тут и ты, как раз, появляешься. Живая и здоровая. Мол, действительно, не утонула. Причём, даже волосы постригла и переоделась – по неизвестной надобности – в мальчишескую одежду…. То-то инквизиторы обрадуются такому повороту. Тут же дружно, оттесняя друг друга плечами, защёлкают кресалами, разжигая костёр…. Есть возражения?

– Нет. Ты, Ламме, прав.

– Что, брат Микаэль, можешь ещё сообщить Высокому суду? – важно откашлявшись, поинтересовался бургомистр.

– Прежде, чем убежать, богопротивная Нель вела – с противоположного берега канала – запретные речи.

– Какие именно?

– Извините, но не могу повторить, – якобы смущённо потупился монах. – Язык не поворачивается.

– А ты, брат по Вере, попробуй, – елейным голоском попросил коронный судья. – Вдруг, да и получится?

– Хорошо, попробую…. Подлая девица ругала последними словами Господа нашего и всех Святых апостолов его…

– Врёшь всё, пёс рыжий! – закричала Сооткин. – Глаза бесстыжие! Моя дочка и ругаться-то не умеет. Она – сама кротость…. Господь покарает тебя, лгун в кружевной рубахе! А мой муж никогда не давал приюта еретикам, не прятал у себя Лютеровых писаний, никогда об упомянутых писаниях не говорил и, вообще, не совершал ничего дурного.

– Молчать! – ни на шутку разгневался Тительман. – Стража, взять эту женщину! Заткнуть ей рот! Продолжай, брат Микаэль. Продолжай.

– Вот, я и говорю, что ругалась последними словами. А ещё и угрожала нам. Мол, нажалуется отцу, который, якобы, является могущественным чародеем и даже якшается с самой Чёрной колдуньей. Клянусь спасеньем моей Души, свидетельствую и удостоверяю, что говорю чистую правду.

– Чушь и бред горячечный! – возмутился Клаас. – Никогда не слышал ничего глупее. Я – могущественный чародей?

– Ты, – мрачно улыбнулся Тительман. – Я сразу это понял. По твоим самодовольным глазам. Ну, нет там ни покорности, ни благолепия. Ни единого следочка…

Инквизиторы, коронный судья и бургомистр принялись шептаться-совещаться.

– Костер ли, веревка ли. Какая разница? – тихонько перешептывались зрители. – Всё едино – смерть…

Где-то рядом жалобно заплакала женщина, негромко, но сочно ругнулся мужчина.

Через несколько минут снова зазвучал городской колокол. Позвенел-позвенел да и замолк.

– Сейчас будет объявлен справедливый и окончательный приговор, – объявил секретарь суда, после чего обратился к обвиняемому: – Хочешь, угольщик, сказать что-нибудь?

– Я трудился без устали, но зарабатывал мало. Я был добр к беднякам и приветлив со всеми. Но от судьбы, видимо, не уйти, – ответил Клаас. – Моё тело принадлежит королю Филиппу, а совесть – Иисусу Христу.

– Хорошо сказано, – усмехнулся коронный судья. – Умнеешь, негодяй, прямо на глазах. Только, извини, слишком поздно. Завтра, после восхода солнца, ты будешь сожжён. Как подлый чародей, породивший злую ведьму Нель…

– Нет! Не позволю! Не отпущу! – закричала Сооткин, но тут же, получив от широкоплечего стражника увесистую оплеуху, замолчала.

– Не отпустишь? – изумился Тительман. – То есть, так сильно любишь собственного муженька?

– Больше жизни…

– Ловлю на слове. Значит, ты готова добровольно взойти на костёр вместе с супругом?

– Молчи, Сооткин. – попросил угольщик. – Молчи.

– Говори, женщина!

– Я готова. Добровольно.

– Вот, всё и сладилось, – искренне обрадовался епископ. – Готовьте ещё одни кандалы. Кому нужна ещё одна нищенка-попрошайка? Правильно, никому…. Этих двоих казнить. А всё-всё имущество угольщика – после сожжения тел – конфисковать и разделить. Одна половина отойдёт в королевскую казну. Другая же достанется честным монахам-премонстрантам. Да, будет так. Аминь…