Текст книги "Клоуны и Шекспир"

– Это я, дон Родриго Домингес, – появляясь на сцене, известил Тиль. – Идальго странствующий, благородный, славный.

– Что ищешь здесь ты?

– Женскую любовь. Забывшую меня – недавно…

Из последующего затем диалога до зрителей была донесена следующая важная информация. Каталонский дворянин среднего возраста Родриго Домингес, внезапно утративший интерес к женскому полу, (заболевший импотенцией, выражаясь напрямик), прибыл на берега великой реки Ла-Платы как раз для того, чтобы вылечиться от упомянутого неприятного недуга. Мол, один из путешественников, вернувшихся в Испанию, заверял его, что целебный воздух Аргентины способствует «возвращению юношеской прыти». Индеец, естественно, подтвердил справедливость этой медицинской сентенции и рассказал, как добраться до Буэнос-Айреса.

Людвиг и Томас своевременно натянули перед сценой чёрное бархатное полотно. Последовала смена декораций.

Дон Родриго находился теперь в гостиничном номере.

«Скорее всего, в мансардной комнатке захудалого постоялого двора», – мысленно хмыкнул Лёнька. – «Кстати, по сценарию действие происходит поздней осенью…».

Тиль, сладко потягиваясь, подошёл к бутафорскому окну и принялся с чувством излагать:

 
Ла-Плата – река, где не видны берега.
Незнакомые звёзды – играются с полночью.
Волны – цвета старинного, давно нечищеного столового серебра…
Лентяйка – местная горничная.
Ночью – не уснуть – в гостиничном номере:
Что-то постоянно – шуршит по крыше.
Шуршит – по стеклу и по подоконникам.
Всё шуршит и шуршит…
Что это? Темно, ничего не вижу.
А утром, распахнув окошко, понимаешь:
Может, это вам покажется странным,
Но везде и всюду летают —
Миллионы лимонных листьев, опавших с платанов.
И тогда многое – понимаешь…
 

Сеньор Домингес выглянул в окошко и восторженно охнул – по воображаемой городской улице беззаботно прогуливалась юная и прекрасная Мария Гонсалес (Франк ван Либеке), облачённая в миленькое белое платье с открытыми плечами.

Сердце дона Родриго учащённо забилось, а «интерес» к женскому полу значимо проснулся, о чём он и не замедлил торжественно объявить.

Дальше всё было, как могло показаться, просто и предсказуемо. Встреча. Знакомство. Диалоги. Монологи. Взаимные признания в любви. Красивые серенады и томные вздохи при Луне.

Но потом, как водится, случилась закавыка. В любовную идиллию вмешались отец и матушка Марии (Ян ван Либеке и мадам Гертруда). Выяснилось, что «Домингесы» и «Гонсалесы» являются – ещё по давнишним каталонским делам – злостными врагами.

Начались интриги и дуэли. Пришлось прибегнуть к проверенному «шекспировскому» средству. То бишь, к тайному венчанию и хитрому «индейскому зелью».

Мария – якобы – умерла. Состоялись пышные похороны, в которых была задействована вся театральная труппа «Глобус и клоуны», включая Иефа и Тита Шнуффия. Ослик перемещал по сцене «катафалк», а пёс скорбно, с благородным надрывом, подвывал.

Потом, ясные пончики, зажаренные в чистейшем оливковом масле, дон Родриго спустился «в склеп» и – с помощью «индейского тайного противоядия» – «оживил» юную супругу.

– Родриго, что мы будем делать? – спросил Франк ван Либеке. – Куда направимся?

– Конечно же, в славную Мендосу, – состроив слащавую физиономию, ответил Тиль. – Там с вечных гор стекают звонкие ручьи. А мужчины и женщины, позабыв про сон, ночи напролёт предаются – чувственной любви…

«Поэт хренов», – мысленно поморщился Макаров. – «Даже дельной рифмы толком подобрать не смог…».

Комедианты вышли на поклон.

Сперва зрители встретили их достаточно прохладно, но осознав, что Филипп Второй пребывает в состоянии нешуточной эйфории, принялись бурно аплодировать и громко кричать – «Браво!».

Потом благородная публика покинула террасу.

Во внутренний дворик спустился пожилой дворецкий и сделал два заманчивых предложения, не терпящих отказа. Леониду и Даниленко предписывалось незамедлительно проследовать в королевские покои, на аудиенцию. А всем остальным лицедеям – по устоявшейся средневековой традиции – пройти на дворцовую кухню, дабы полновесно насладиться качеством господских объедков, оставшихся после завтрака…

Филипп, нервно обгрызая ногти на пальцах правой руки, восседал на низеньком раззолочённом троне, установленном на квадратном помосте. Рядом с помостом стоял самый обыкновенный стул, на котором располагался непрезентабельный седобородый тип. За троном застыл – с обнажённым мечом в правой руке – темнолицый здоровяк в мавританских одеждах.

«Король, определённо, взволнован», – отметил Лёнька. – Более того, он нешуточно возбуждён. Из серии: – «До заветной мечты – рукой подать…». Дяденька на стуле? Облачён в чёрную бесформенную хламиду. Это не монашеская ряса. М-м-м…. На кого же он похож обликом? Пожалуй, на библиотекаря…. Мавр с обнажённым мечом? Обыкновенный средневековый сторожевой пёс. Не более того…».

Заметив вошедших, Филипп оставил ногти в покое и, одобрительно поглядывая на Даниленко, произнёс:

– Много слышал про тебя, Уленшпигель. Рад встрече.

После этого он перевёл взгляд на Лёньку и поморщился:

– Про тебя, Гудзак, этого сказать не могу. Как можно – не стесняться лысины? Не понимаю…. Ну, покинули волосы голову. Бывает. Но, как раз, для такого случая и придуманы парики. Прийти к своему королю с лысой головой? Воистину – неслыханная наглость!

– Простите, ваше Величество, – извинительно забормотал Макаров. – Виноват…

– Бог простит. Если, понятное дело, посчитает нужным. Отойди-ка, Гудзак, в сторонку, не мешай разговору…. Уленшпигель, ты бывал в Буэнос-Айресе?

– Конечно, ваше Величество, – не моргнув глазом, соврал Тиль. – Причём, неоднократно.

– Рассказывай. Не томи.

– Буэнос-Айрес, ваше Величество, расположен на берегу реки Ла-Плата. То есть, на берегу великой «Серебряной реки». С других сторон город окружает прекрасная южно-американская пампа…

– Остановись, шут, – поднимаясь с трона и хмуро поглядывая на Лёньку, велел король. – Не хочу я выслушивать занимательные истории в присутствии наглых и непочтительных подданных. Лысина отвлекает. Пойдём, Уленшпигель, немного прогуляемся по дворцовым залам…

Филипп и Даниленко, шагая рядом, удалились в правую дверь. Мавританский охранник, двигаясь мягко и совершенно бесшумно, проследовал за ними.

– Меня зовут – «Кристобальт Кальвет де Эстрелья», – вежливо представился седобородый дядечка. – Я являюсь первым учителем дона Филиппа. Причём, с самого отрочества. Литература, география, астрология, история живописи и прочих высоких искусств. Подойди, Гудзак, ближе. Поболтаем.

Впрочем, полноценного разговора не получилось. Когда стало понятно, что Макаров абсолютно ничего не смыслит в современной средневековой литературе, сеньор де Эстрелья утратил к собеседнику интерес. Недовольно хмыкнув, королевский учитель раскрыл толстый фолиант в малиновой бархатной обложке, лежащий до этого момента у него на коленях, и углубился в чтение.

Лёнька же, перебазировавшись на прежнее место, принялся рассуждать про себя: – «Эта аристократия сраная – офигеть можно. Капризные затейники, мать их…. Всё-то им не нравится. Принц Оранский от меня морду воротил, мол: – «Не люблю толстых…». Теперь король Испании привередничает, мол: – «Не люблю лысых…». То ли дело – нежная и тактичная Неле. Ни одного дурного слова не слышал от неё – относительно моей внешности. Где сейчас она? Что делает? Помнит ли обо мне?».

Из левых дверей, видимо, сделав широкий круг по дворцовым покоям, показались Тиль и Филипп Второй, за которыми неотступно следовал мавр-охранник.

Даниленко, панибратски поддерживая короля под костлявый локоток, заливался весенним мадридским соловьём:

– Воздух…. Чем же он пах, этот воздух? Чуть-чуть горчинкой, совсем немного – вчерашней дождевой водой. И ещё – чем-то незнакомым, неопределяемым так сразу…. Вскоре выяснилась и причина ночного скрежета-шуршания. Это лёгкий утренний ветерок гнал по тротуарам и крышам домов плотные стаи сухих листьев платанов. Сотни тысяч, а может, и миллионы миллионов жёлто-бурых и лимонных листьев летали повсюду, закручиваясь, порой, в самые невероятные спирали. Листья были везде, всё пространство за окном было заполнено ими. Предместья Буэнос-Айреса в первых числах мая – это один сплошной листопад….

Троица проследовала в правые двери, а минут через десять-двенадцать вновь появилась в левых.

Тиль продолжал увлечённо излагать свою научно-популярную лекцию:

– Завтрак был чем-то созвучен этому печальному листопаду – свежайшие пшеничные булочки с белым укропным маслом и яичница-глазунья с бело-розовым беконом. Причём, «глаза» у этой яичницы были непривычно нежно-алого цвета, цвета весенней утренней зари. Кофе. Да, это был настоящий кофе…. До условленного времени оставалось ещё целых два часа, и я решил немного погулять, осмотреться. По узкой улочке, мощённой неровными булыжниками, прошёл два квартала мимо разномастных двухэтажных домов под красно-коричневыми черепичными крышами и оказался в пампе…. Пампасы? Нет, это название совершенно не подходило для увиденного. Именно – пампа. Именно – она, женского рода…. Пампа – это сплошные холмы и холмики, заросли полузасохшего чертополоха, кусты колючего кустарника, пыль, летающие тут и там разноцветные стайки сухих листьев, и незнакомый тревожный запах. Чем пахнет в пампе? Какой глупый вопрос! В пампе пахнет – пампой….

Третий круг.

Серёга, резко поменяв географические пристрастия, вещал:

– Мендоса, она лежит в тени величественных горных хребтов Анд и здесь мало осадков. Однако на восточных склонах гор выпадает достаточно много снега, который при таянии наполняет реки, так необходимые для орошения виноградников. В том смысле, что эти виноградники только ещё предстоит посадить, предварительно привезя из Испании лозу…. Какая здесь земля! Не земля – а «виноградная» сказка: тёмно-красная, рыхлая, пористая, пропитанная ледниковой водой…. Вино, горный воздух, тишина. Что ещё надо – для полноценного «медового месяца»?

Четвёртый круг.

Тиль продолжал:

– Горы – высокие, остроконечные, неприветливые – начались сразу, едва остались за крутым поворотом последние лачуги переселенцев. Вскоре наш отряд вошёл в узкую и извилистую горную долину: лёгкая белёсая дымка, влажные чёрные камни, сырость, глухое угрожающее эхо. Впрочем, густая и разнообразная растительность здесь также присутствовала, склоны долины были покрыты амариллисами, фиалковыми деревьями, кустами дурмана, и различными кактусами – всех форм, фасонов и размеров…. Перед обеденным привалом отряд обогнул крохотное горное озеро, наполненное прозрачной, чуть голубоватой водой. Я обернулся назад: от озера к предгорьям спускались широкие лощины, заросшие кустами дикого орешника, и плавно вливались в обширные льяносы – плоские бесконечные равнины, на которых беззаботно паслись бескрайние стада домашних животных…

– Льяносы? – зачарованно переспросил испанский король.

– Ага. Голубые чилийские долины, где жизнь течёт по своим, насквозь причудливым законам. Где любовь между мужчиной и женщиной, яростно бушуя, не затихает ни на минуту…

Пятый круг.

– На кого же мне оставить Нидерланды? – заметно волнуясь, спросил Филипп Второй. – На сводную сестру Маргариту Пармскую? На кардинала Гранвеллу? Жаль, что герцога Альбу – ни ко времени – разбил паралич…. На кого, Уленшпигель?

– Не верю я, ваше Величество, всяким разговорчивым персонам, – сообщил Даниленко. – Одна маята от них. Слов много, дел мало. Во что я верю? Что приветствую? Солидное мужское молчанье, мой король.

– Дельные слова, шут. Дельные. Я подумаю над ними. Подумаю…. Ладно, на сегодня разговор закончим. Обед приближается, другие важные дела. Приходи завтра. С утра. После завтрака. Ещё поболтаем. Только один приходи, без этого лысого и мрачного Гудзака…

Прошла неделя.

Тиль, подошедший к обеду, объявил:

– Король Филипп Второй отбывает в Южную Америку. Собирается целая флотская армада, состоящая из множества фрегатов, бригов и галеонов. Время отплытия? Месяцев через пять-шесть…. Король желает прибыть в Буэнос-Айрес в конце мая месяца. То бишь, в самый разгар знаменитой аргентинской осени, когда – везде и всюду – летают, заворачиваясь в немыслимые спирали, миллионы буро-лимонных листьев, опавших с платанов. Тогда, когда – многое понимаешь. Особенно, глядя на юных девушек в элегантных белых платьях…

– Что это за солидный пергамент, крепко зажатый в твоих клоунских ладошках? – спросила дотошная Герда. – Наверное, очень важная бумага?

– Важней не бывает, – подтвердил Даниленко. – Королевский Указ, вверяющий управление всеми землями Нидерландов высокородному принцу Вильгельму Оранскому…. Ламме, ты где? Собирайся. Нас ждёт Брюссель. Поскачем, сил не жалея, до ближайшего порта. Идите сюда, славные ван Либеке. Обнимемся перед расставанием. Тит Шнуффий, попрощайся с Иефом…

Эпилог

Брюссель. Поздняя осень.

Поздняя? Ну, дело ясное, что по хлипким европейским понятиям. Не более того. Да, уж…

Раннее утро. Примерно плюс восемь-девять градусов по суровому старику Цельсию. Лёгкая туманная дымка, выползающая на Гран-плас. Выползающая?

Это точно. Выползающая. Многообещающе…

Итак. Гран-плас. Ужасный скрип. Ужасный, уши – вянут.

Створки ворот «Дома Короля» разошлись в разные стороны.

На площадь вышли двое – богато-одетые, важные, довольные собой и окружающим Миром.

– Ваши планы, благородный барон Гудзак? – вальяжно сплёвывая в сторону, поинтересовался высокий длинноволосый человек. – Тактические? Стратегические?

– Обычные планы, – почтительно поправляя длинную дворянскую шпагу на левом боку, ответил невысокий широкоплечий толстяк. – Сейчас, забравшись в карету, поеду в сторону Мейборга. Заберу с хутора господина Поста Неле и её родителей. Отправимся в Дамме. Намечается весёлая свадьба и всё такое прочее. Дел предстоит свершить – выше крыши «Дома Короля». Как-никак, я нынче назначен полновластным бургомистром города Брюгге. А Дамме, и вовсе, пожалован мне – на вечные Времена – в качестве фамильной баронской вотчины…. Стратегические планы? Будем дожидаться, когда приснопамятный Филипп Второй отправится в Южную Америку. Потом, выждав некоторое время, Молчаливый подаст условный сигнал. Будем от души разбираться с гадкой испанской Инквизицией. Из знаменитой серии: – «Душили, душили. Душили, душили. Притомились. Отдохнули. Пивка попили. И вновь душить принялись…». А, чем вы займётесь, высокородный граф Уленшпигель?

– Я, ведь, не только граф, – слегка засмущался Тиль. – Но и Командор морской эскадры Вильгельма Оранского. Для начала, поплыву-пойду в Тромсё. Женюсь. Свадьбу закачу. Качественную, ежики колючие. Чтобы все северные олени вздрогнули и запомнили…. Потом? Свадебное путешествие полагается. Мировой Океан, он, как известно, бескрайний. А моя рыжеволосая Сигне – бесконечно-любопытная…. Нам же, Лёньчик, в разные стороны? Давай, обнимемся на прощание…. Удачи тебе, толстячок!

– Подожди, брат. А, что у нас с цирковым семейством ван Либеке? Где они сейчас? Мы так спешно покидали Мадрид…

– Не ссы, лягуха упитанная. Я успел переговорить с Яном. Ребята решили составить компанию доверчивому испанскому королю. Типа – Мир посмотреть, себя показать.

– Передавай от меня привет Титу Шнуффию.

– Обязательно передам. Не вопрос…

По сонным утренним улочкам Брюсселя неторопливо шагал Лёнька Макаров и тихонько бормотал под нос:

 
Светлые волосы – светлые.
Снова по ветру – летят.
Тихие вздохи – приметные.
Ветры – в листве – шелестят…
 
 
Нель – и чистое золото.
Входит в шальные сердца.
Как же сегодня мы молоды,
А на пороге – весна…
 
 
Только весна – на пороге.
А за порогом – капель.
А за капелью – дорога.
А на дороге – Нель…
 

Конец книги