Текст книги "Клоуны и Шекспир"

Минут через тридцать Тиль – под отчаянные аплодисменты почтеннейшей публики – вернулся обратно, опустился на скамью, глотнул из кружки пивка и, наградив рыженького пса куском ливерной колбасы, принялся за поглощение тушёной баранины.

Вскоре он поинтересовался:

– Куда подевалась славная троица наших сотрапезников?

– Отошли по нужде, – объяснил Макаров. – Вон в тот проулок, с толстой тёмно-голубой вертикальной полосой на фасаде крайнего дома. Там, в тупичке, как я понял, находится «выгребная общественная яма», предназначенная для мужчин. Женщины? Их переулок отмечен полосой розового цвета.

– Умно придумано…. А, почему, братец, ты такой задумчивый?

Выслушав сообщение о языковых «трудностях переноса», Тиль огорчённо поморщился, после чего резюмировал:

– Да, вдвоём нам будет не справиться. Придётся набирать полноценную труппу…. Представь себе такую картину маслом. Ставится театральная миниатюра – «Ночной разговор о любви». Ты играешь Ромео. Я – понятное дело, в парике и в женском платье – непорочную Джульетту. Публика расселась по местам. Занавес поднят. Начали…. И в этот самый момент – по причине полной тишины – срабатывает коварная «полиглотическая программа», чтоб ей пусто было. Мы, блин горелый, начинаем вести диалог на русском языке. Публика негодует, свистит и швыряет на сцену тухлые яйца. Весь гениальный план летит псу под хвост. Например, нашему Титу Шнуффию…

– Полноценная труппа? Театральная миниатюра? – опешил Лёнька. – Занавес поднят? Ромео и Джульетта?

– Вполне возможно, что будем – для пользы общего дела – ставить и другие классические пьесы. Вернее, своеобразные театральные капустники, состоящие из «нарезок» всяческих нетленных произведений.

– Ты серьёзно? Не шутишь? Зачем нам всё это?

– Значит, так надо. Потом как-нибудь объясню. Типа – на досуге. Дай, пожалуйста, пообедать в спокойной обстановке, без суеты. Будь, уж, так добр…

Глава двенадцатая
Дождь со снегом, шоколадка – с перцем…

– Чего ещё новенького узнал из недавней застольной беседы? – утолив голод, спросил Тиль. – Например, в бытовом плане?

– Ничего особенного, – пожал плечами Леонид. – Город, как город. Живут себе люди, хлеб жуют. Работают от зари до зари. Женятся в положенное природой время. Детишек заводят. По выходным пиво пьют с друзьями, да жёнам – время от времени – изменяют. Проституток же в тутошнем Амстердаме – без счёта и на любой вкус. Припортовый город, как-никак. Впрочем, и любительниц этого дела хватает. То бишь, бескорыстных шлюх…. Одно плохо, блох и вшей здесь в достатке, а бани, наоборот, отсутствуют. Причём, как класс. Все моются в корытах. Но нечасто – примерно один раз в две недели. Не порядок…. Как быть с этим животрепещущим вопросом? Может, всё же, найдём приличный постоялый двор? Помоемся, хотя бы?

– Вечерком слегка ополоснёмся. В речке Амстел. А капитальную помывку придётся отложить на некоторое время. Тронемся в дорогу, там и помоемся вволю – в любом канале, с мылом и мочалками. Благо, сейчас лето на дворе. Водичка тёплая.

– В дорогу? Это куда? И где мы сегодня заночуем?

– Остановимся на ночлег, как и планировалось изначально, у бродячих циркачей. Я уже познакомился, языком слегка почесал и обо всём договорился…. Куда, спрашиваешь, направимся на днях? Вообще-то, нам надо попасть в город Брюссель. Только особой спешки нет. Имеются и некоторые побочные дела, да и с тутошней обстановкой надо ознакомиться более тщательно и вдумчиво. Поэтому маршрут проработаем отдельно. Всё, заканчиваем трепаться, соседи возвращаются…

Они просидели за гостеприимным столом ещё часа полтора – пили, ели, болтали с местными жителями, шутили, веселились, обменивались «солёными» анекдотами и жизненными байками. Естественно, с перерывом на посещение «общественной выгребной ямы». Типа – по техническим причинам.

Потом наступил вечер, начало темнеть. Тут и там загорелись масляные фонари, жители и жительницы Амстердама начали, не сговариваясь, дружно расходиться по домам.

– Нам тоже пора, – поднимаясь со скамьи, объявил Даниленко. – Трактирщик! Сколько с нас?

– Один флорин, господа проезжающие, – донеслось из открытого окна «Синего лебедя». – Бросайте, поймаю.

– Лови! А, почему так мало?

– Мы ему два флорина уже отдали за вас, – пояснил тип в старой рейтарской кирасе. – Плата за приятную беседу, а также за выполненные сполна обещанья.

– Что же, спасибо, друзья. Спокойной ночи. Хватай, друг Ламме, вещички. Тит Бибул, за мной!

– Гав!

– Будь здоров, Уленшпигель! Доброй дороги, Гудзак! – попрощались сотрапезники. – Храни Бог вас и нашу Фландрию…

По правой стороне улицы Рокин не хватало парочки домов. Вернее, на месте зданий (ранее разрушенных или так и не построенных?), размещалась ровная прямоугольная площадка, на которой выстроились в ряд три непрезентабельных фургончика, тщательно обтянутых обрезками разноцветной кожи. За фургонами горел-тлел небольшой, но яркий костерок. За костром угадывались – неясными рваными тенями – три тёмных громоздких силуэта. А со стороны силуэтов доносилось тихое размеренное шуршанье.

– Это лошадки хрустят овсом, – пояснил Тиль. – На их мохнатые морды надеты специальные холщовые сумки, наполненные отборным зерном…. Так, а где же люди? Эй! Здесь есть кто-нибудь?

– Не шумите, пожалуйста, – возле костра появилась хрупкая мальчишеская фигурка. – Все уже легли спать.

– Это ты, Отто?

– Нет, меня зовут – «Франк». Опять ошиблись, извините…. Вы, дяденька Уленшпигель – папенька говорил – хотели умыться перед сном? Может, я провожу вас к реке?

– Проводи, конечно. Будем благодарны.

– Сейчас, только лампу запалю. Подождите. А пожитки сложите в крайний – от костра – фургон. Там же вам приготовлены и спальные места…. Готовы, господа? Следуйте за мной.

Улица, ещё одна, переулок. Поворот, второй, третий. Впереди – в тусклом свете масляной лампы – замерцали тёмные загадочные воды.

– Река Амстел, – сообщил парнишка. – Лампу я вам оставлю. Вот, приладил на пенёк…. Найдёте обратную дорогу?

– Постараемся, – пообещал Даниленко. – Если что, нас собачка выведет. Верно, пёсик?

– Гав! – заверил Тит Шнуффий. – Гав!

– Как же ты, Франк, без фонаря?

– Обойдусь. Места знакомые с самого детства. Мы с Отто здесь и родились – в подсобном помещении трактира «Синий лебедь». Да и сейчас – пару-тройку раз за год – посещаем Амстердам. Счастливо, господа, вам поплескаться…

Парнишка скрылся в темноте.

Они, расстегнув пояса, сбросили камзолы и рубахи на песок низкой косы, освободились от сапог и, закатав штанины максимально выше колен, вошли в реку. Синхронно нагнулись и начали старательно умываться.

– Ох, хороша водичка, – увлечённо плескаясь, одобрил Макаров. – Натуральное парное молоко. А теченье слабенькое, одно название…. Что это такое, а? Тёмное, продолговатое, с длинными волнистыми отростками…

– Где?

– А, вон. Медленно и плавно плывёт в нашу сторону.

– Р-рыы! – предостерегающе зарычал на берегу Тит Бубил. – Р-рыы!

– Утопленник, твою мать, – вполголоса выругался Тиль. – Вернее, утопленница. Отростки – волосы. Лицо распухло до полного офигения…. Бр-р-р! Пошли отсюда. Выбираемся на берег. Давай-ка, отойдём метров на двадцать-тридцать вверх по течению…. Ага, здесь, пожалуй, и остановимся. Фонарь я пристрою на бревно. Эге, пристроил…. Бросай вещички на этот плоский валун. Подожди, у меня в кармане камзола завалялись два маленьких куска холстины. Оботрёмся слегка. Вот, Лёньчик, держи…. Чего это ты зубами клацаешь?

– Да, так. Типа – от неожиданности…. Наверное, надо сообщить об утопленнице?

– Кому, пардон, сообщить?

– Ну, этому…. Как там его? – нерешительно замялся Леонид. – А, вспомнил! Профосу.

– Не стоит, – натягивая рубаху, отмахнулся приятель.

– Почему?

– Потому. Историю надо знать. Хотя бы в пределах школьной программы…. Сейчас в Нидерландах таких утопленниц – как голодных речных щук. Издержки беспощадной борьбы с подлыми ведьмами, так сказать. Нынче здесь в моде следующий технологический процесс. Допустим, у кого-то возникает чёткое подозренье, мол: – «Данная смазливая бабёнка, сукой буду, является потомственной и злокозненной ведьмой. Ворожит, тварь серая, по ночам. Насылает на безвинных соседей чёрную несмываемую порчу…». Этот «кто-то», ясная июньская зорька над безбрежной морской гладью, сообщает о своём подозрении квалифицированным работникам Великой Инквизиции. Девицу тут же, применив грубую физическую силу, арестовывают и приводят на праведный суд. Якобы справедливый…. Мудрые инквизиторы, посовещавшись для пущей видимости, принимают судьбоносное решение, мол: – «Проведём грамотную экспертизу. То бишь, высоконаучное испытание…. Бросить подозреваемую особу женского пола – в реку! Или там, на худой конец, в ближайший глубокий пруд. Если утонет, значит – честная женщина. Выплыла, подлая мокрощелка? Ведьма! Ведьма! Ведьма! Ату, взять её! Ату…. И, понятное дело, на жаркий костёр…». Из знаменитой серии: – «Абдула, поджигай!». Придурки, мать их всех…

– Действительно, полные и законченные придурки, – обувая сапоги, согласился Лёнька. – Какой в этом глубинный смысл? Женщина, конечно, честная, но, извините, мёртвая…. Бред законченный!

– Это ещё не всё. Слушай, брат, дальше. Заморочка гораздо круче, чем можно было предположить изначально…. «Свежую» утопленницу, как правило, вылавливают из водоёма и по-честному стараются откачать. Раз-два! Раз-два! Если откачать получается, то шоу продолжается, но уже с небольшими сценарными изменениями. Доносчика (в данном случае – лживого), волокут на костёр. Его же имущество, елочки новогодние, конфискуют. Малая его часть – видимо, по доброте душевной – достаётся безвинно-пострадавшей женщине. А остальное – на автомате – отходит в казну королевскую. Естественно, что кое-что прилипает и к жадным ладошкам инквизиторов…. Откачать не удалось? Значит, всё же, ведьма. Начинающая там, слабенькая, или же просто потенциальная…. Какая, блин горелый, разница? Никакой. В любом навороченном раскладе имущество семьи гадкой колдуньи, как и полагается, подлежит всеобъёмлющей конфискации. Закон, как говорится, превыше любых вариантов…. Мёртвое тело? Бросьте обратно в речку. Рыбы и раки съедят, жирок нагуляют…. Как оно тебе?

– Средневековое мракобесие и дремучая религиозная дурь. Я, если по-честному, к попам, священникам и прочим служителям всяческих культов всегда относился с подозрением…. Слушай, а, вот, эти бродячие циркачи. Кто они? Что? Откуда? И, вообще?

– Нормальные ребята. Любимый коренной зуб даю. Ох, как же спать хочется…, – заразительно зевнул Тиль. – Потомственные лицедеи с типичной голландской фамилией – «ван Либеке». Ян – почтенный отец семейства. Людвиг и Томас – его старшие двадцатилетние сыновья-близнецы. Отто и Франк – младшие, причём, тоже двойняшки. Им недавно по тринадцать годков исполнилось. Женщин в цирковой труппе нет. Жена Яна – во время гастролей по Германии, лет восемь тому назад – сбежала с каким-то молоденьким авантюристом. Бывает…. Ещё в их дружной команде состоят-числятся несколько дрессированных животных: молоденький леопард, забавная мартышка и осёл, якобы умеющий считать…. Что ещё? Все ван Либеке свободно говорят на фламандском, валлонском, немецком, английском и, главное, испанском языках. Нам это очень кстати.

– Темнишь, дружище, – надулся Макаров. – Что-то там придумал, а толком рассказать не хочешь. Морда белобрысая…. Вот, к примеру, что мы забыли в Брюсселе? Секрет?

– Нет, конечно же. Сейчас в городе Брюсселе проживает Вильгельм, принц Оранский, носящий заслуженное прозвище – «Молчаливый». С ним я и хочу – всенепременно – повстречаться. Типа – поговорить, предостеречь от поспешных и недальновидных шагов, дать несколько дельных советов, ну, и так далее…

– С каких это недопечёных коврижек – образуется данная высокая аудиенция? Принцы, как известно, они по городским улицам не разгуливают. Они, чванливые и заносчивые, по раззолочённым дворцам сидят, за высокими коваными заборами. А дворцы эти, да и заборы, охраняют мрачные стражники, которым строго-настрого велено – гнать от ворот всякое подлое быдло, не имеющее дворянского звания.

– Оранский сам будет искать встречи с нами, – заверил Тиль. – Он, видите ли, считает себя записным эстетом и завзятым театралом.

– Мы-то здесь причём?

– Притом. Организуем, подключив славное семейство ван Либеке, бродячую театральную труппу. Присвоим ей какое-нибудь громкое и знаковое наименованье-названье. Дадим в Брюсселе несколько премьерных представлений. Добьёмся всеобъемлющего успеха. Принц нами и заинтересуется. В гости позовёт. Гадом буду.

– Громких представлений? Это, собственно, на какую тему?

– Что-нибудь из великого Шекспира. Например, сбацаем легендарную трагедию – «Отелло». В свободном и усечённом варианте, ясен пень…

– Остановись, братец, – недоверчиво вздохнув, попросил Лёнька. – Попридержи-ка резвых и наглых коней своей больной фантазии…. Шекспир? Разве сейчас – его Эпоха?

– Тут ты прав. Старикашка Вильям (моё безмерное уважение), должен родиться только через год-полтора…. Что из того? Наоборот, нам это только на руку. Я большинство его пьес помню наизусть. Ну, почти наизусть…. Тем не менее. Произведём фурор. Устроим ажиотаж. Прославимся. Привлечём внимание. То, что и требуется в данной ситуации…. Тебя, мой толстый Ламме, терзают сомненья морального толка?

– Терзают…. А, как же быть с настоящим Шекспиром? То есть, с настоящим Шекспиром местного розлива? Который родится только через год-полтора?

– Относись ко всем житейским перипетиям сугубо с философской точки зрения, – посоветовал психологически-обученный Даниленко. – Во-первых, до сих пор точно неизвестно, писал ли Шекспир что-либо. То бишь, так достоверно и не установлено, кто конкретно являлся истинным автором «шекспировских» пьес, трагедий и комедий. Реальных претендентов насчитывается целая уйма. Сплошная мистификация, мать его…. Во-вторых, мы же не собираемся воспользоваться всем «шекспировским наследием». Так, три-четыре классические трагедии. Парочка комедий. Не более того…. Переживёт местный Шекспир (кем бы он ни был на самом деле), данную потерю. Что-нибудь другое – взамен – напишет. Может, ещё более гениальное, знаковое и грандиозное…. Кстати, чисто между нами, скромными и беззащитными девочками. Я и Александра Сергеевича Пушкина хочу «впутать» в эти дела. В том плане, что одно из его произведений…

– Ладно, с этим – более-менее – всё понятно. Уговорил…. Значит, делаем-совершаем театральный фурор, встречаемся с Вильгельмом Оранским, предостерегаем его от поспешных действий и вырабатываем некие совместные стратегические планы?

– Так точно.

– А, что потом? Впрочем, не отвечай. Я, кажется, и сам догадался…. Было сказано чётко, мол: – «Главное, что все ван Либеке говорят по-испански…». Было такое дело?

– Было…. Так, блин горелый, обрисовать тебе – на живую нитку – следующие основные этапы моего гениального плана?

– Не стоит утруждаться, – гордо отказался Лёнька. – Я же не лох последний. Типа – чилийский. Уже обо всём догадался…. В глобальном понимании, конечно, догадался. Детали? А так ли они важны? Детали – в настоящей авантюрной операции – подлежат всенепременному пересмотру и изменению. Из серии: – «Импровизация – Королева всех авантюрных авантюр…». Да здравствует – Её Величество – Импровизация! Ну, двигаем к временному ночному лагерю, размещённому на улице Рокин?

– Двигаем…. Тит Шнуффий!

– Гав!

– Веди, друг…

Они тронулись в обратный путь.

– Что такой смурной? – забеспокоился Даниленко. – О чём, брат, задумался-загрустил?

– О девчонках, понятная философская лестница…. Вот, ты. Не успел оказаться в новом Мире, а уже рыженькую Сигне отыскал. Типа – любовь-морковь по полной программе…. А, я? Где она, моя сердечная зазноба? Как-то тревожно на сердце. Сплошной дождь со снегом…

– Ясная картинка. Ну-ну…. Следовательно, по данному наиважнейшему поводу – так, между делом – стишок сочиняешь душещипательный?

– Сочиняю.

– И, как успехи?

– Сочинил.

– Зачтёшь?

– Слушай…

Дождь со снегом – шоколадка с перцем.

Прилетает с моря иногда.

Замирает в ожиданье сердце.

И печаль уходит – навсегда.

Навсегда? Да, не смешите, право.

Лишь на миг. Короткий и смешной.

Кружка пива – высшая награда.

Тучи серые – клубятся надо мной.

Тучи серые – сплошные полустанки.

Кандалы. И путь далёк лежит.

А в кустах – чирикают овсянки.

Месяц ночи – тихо – серебрит…

Дождь со снегом – долбаные сложности.

Мы вернёмся – грусти вопреки.

На краю – всеобщей невозможности.

На краю – немыслимой Любви.

На краю – всеобщей невозможности.

На краю – немыслимой Любви…

– Сильно заморочено, – одобрил Тиль. – Чисто в нашем ключе. То бишь, в фирменном стиле…

Глава тринадцатая
Дорога к замку Герерда Дьявола

Прошло несколько дней и ночей.

Наступило очередное летнее утро. В бездонном голубом небе висело – почти неподвижно – светло-жёлтое ласковое солнышко. Лёгкий юго-восточный ветерок был до безумия нежен и пах буйным летним разнотравьем.

В низеньких придорожных кустах тихонько посвистывали зяблики и овсянки. О чём посвистывали? Хороший и своевременный вопрос. Наверное, о грешной бренности этого странного, неверного и призрачного Мира. Вернее, множества Миров…

В грязно-бурых водах канала лениво плескались крупные серебристые карпы и не менее крупные радужные лини. А над ними (над водами, карпами и линями), безостановочно мелькали изломанные чёрные молнии. То бишь, местные стрижи и ласточки.

По пыльной просёлочной дороге медленно, безо всякого удовольствия, печально опустив лохматую голову вниз, тащилась худая пегая лошадка, влекущая за собой старенький цирковой фургончик, крытый обрезками разноцветных шкур-кож.

Куда, спрашиваете, влекла?

В глобальном смысле – в полную и бесконечную Неизвестность. В житейском и бытовом – к небольшому и ничем, по большому счёту, непримечательному фламандскому городку.

– Хочу посетить легендарный Дамме, – объявил Тиль. – Зачем? Сам толком не знаю. Хочется. Сердце зовёт…. Вдруг, там, действительно, проживают персонажи знаменитого романа Шарля де Костера? Трудолюбивый угольщик Клаас и его верная жена Сооткин? Добрая колдунья Катлина и мечтательная светловолосая Неле?

Когда было произнесено короткое слово – «Неле», глупое Лёнькино сердце заметно вздрогнуло, словно бы просыпаясь, и забилось в учащённом ритме.

Почему – вздрогнуло? Кто знает, мои любопытные дамы и любознательные господа. Кто знает. Видимо, так было предначертано кем-то Свыше…

Итак, по второстепенной просёлочной дороге, которая проходила вдоль широкого судоходного канала, неторопливо и размеренно катил старенький цирковой фургончик, влекомый вперёд ленивыми усилиями тощей пегой лошадки.

На козлах, слегка шевеля грубыми кожаными вожжами, восседал Макаров. Восседал, предавался тягучим философским раздумьям, сочинял легкомысленные стишки, а в свободное время – от раздумий и сочинений – с любопытством посматривал по сторонам.

А посмотреть, право слово, было на что.

Всё вокруг цвело, росло и благоухало.

Поля, луга, пасущиеся стада упитанных коров, белоснежных коз и шерстистых овец. Боковые канальчики, оснащённые элегантными перекидными мостиками. Мудрёные шлюзы. Вновь – бесконечные поля и луга…

Изредка по каналу – в разные стороны – следовали плоскодонные лодки и бокастые баржи. Лодки шли либо на вёслах, либо посредством длинных шестов, с помощью которых корабельщики усердно отталкивались от твёрдого дна. А баржи перемещались по воде с помощью «конной тяги» – их тянули за собой приземистые тёмно-бурые лошади специальной тяжеловозной породы.

Вдоль берегов канала часто попадались маленькие хуторки, состоящие из трёх-пяти аккуратных домиков под красно-коричневыми черепичными крышами, на которых располагались гнёзда аистов и журавлей. Иногда – в загадочной голубоватой дали – вырастали очертания городов и городков, а также строгие силуэты готических средневековых замков и величественных католических соборов. А ещё везде и всюду были ветряные мельницы – десятки, сотни, тысячи.

– До чего же эти средневековые голландцы трудолюбивы, – без устали восхищался Леонид. – Запросто можно умом тронуться. Из серии: – «Наше искреннее уваженье не знает границ…».

А Тилю до дорожных красот и пейзажей не было никакого дела. Он расположился на большом деревянном сундуке и, постоянно макая гусиное перо в медную чернильницу, исписывал один серый бумажный лист (бумага была изготовлена из тряпок и ветоши), за другим.

Напротив Даниленко – на пухлом кожаном бауле – сидел Франк ван Либеке и безостановочно болтал о всяческой ерунде: о прошлогодней осенней погоде и о ценах на рыбную продукцию в Антверпене, о видах на урожай пшеницы и об архитектурных достопримечательностях немецкого Гамбурга. Иногда – чисто для разнообразия – парнишка рассказывал различные фламандские легенды и смешные байки, в частности, о Братстве «Толстой морды»[30]30
  – О Братстве «Толстой морды» рассказывается в книге Шарля де Костера «Фламандские легенды».


[Закрыть].

Причём, эти монологи велись на разных языках.

Например, ранним утром Тиль командовал:

– Излагай, братишка Франк, любую хрень, которая придёт тебе в голову, на фламандском языке.

А после обеденного привала, когда повозка вновь трогалась в путь, следовало новое указание:

– Теперь, дружок ван Либеке, повтори то же самое, о чём рассказывал с утра. Только, пожалуйста, по-испански…

– Страхуется, понятное дело, – легонько шевеля вожжами, бормотал под нос Лёнька. – Боится, что в полной тишине «полиглотическая программа» может неожиданно засбоить. Мол, думаешь, что пишешь на одном языке, а получается – на самом-то деле – совсем на другом.…Сегодня с утра наша творческая парочка работала-издевалась над комедией Шекспира «Виндзорские проказницы». То бишь, Тиль усердно переносил – из памяти на бумагу – текст на фламандском языке. Понятное дело, что в усечённом виде и в вольной интерпретации. После обеда, естественно, всё было повторено заново, но уже по-испански…. Затейник, блин, одно слово. Завтра собирается начать работать…. Работать? От смеха можно обмочиться. Так вот. Собирается начать работать над трагедией «Отелло». А на очереди у него – «маленькая трагедия» А.С.Пушкина – «Каменный гость». Совсем офигел в психической атаке, хам белобрысый. Никакого почтения к бессмертным классикам, которые – в данном конкретном случае – ещё даже и не родились. Новый вид плагиата изобрёл, так его и растак. Плагиат – «на опережение»…

В повозке, кроме прочих вещей, располагалась надёжная железная клетка, в которой обитал молодой пятнистый леопард по кличке – «Фил». Симпатичное, ласковое и послушное животное. Только жрал, мерзавец, за троих, а по ночам ужасно храпел, мешая спать пассажирам и пугая нервную лошадку.

А вокруг фургона, почти не делая перерывов, бегала-носилась ещё одна приметная парочка – пёс Тит Бибул Шнуффий и бодрый серо-бурый ослик по кличке – «Иеф». Иногда низенький Тит Шнуффий, слегка устав, запрыгивал своему длинноухому приятелю на спину, а Иеф и не возражал. Видимо, был от природы добрым и покладистым. Большая редкость, согласитесь, по средневековым непростым Временам…

Узнав – ещё в Амстердаме – имя осла, Даниленко искренне обрадовался, заявив:

– Всё одно к одному. Как и полагается. Именно так и звали – по мнению Шарля де Костера – ослика, на котором Уленшпигель путешествовал по дорогам Фландрии, Брабанта, Геннегау, Голландии и Зеландии…. Так, теперь не хватает лишь одной крохотной, но наиважнейшей детали. Во всех байках и легендах о Тиле Уленшпигеле говорится, что этот народный герой ходил-путешествовал – в большинстве случаев – в фетровой шляпе, украшенной пером фазана. Надо бы, раз положено, приобрести.

Купили, ясный перец. После чего двинулись в путь.

Предполагалось, пройдя ломаной линией вдоль сети каналов, прибыть – через неделю-полторы – в Дамме. А потом, погостив в городишке несколько дней, двинуться к Брюсселю, где их должны были поджидать остальные члены циркового семейства ван Либеке. План как план, совершенно ничего хитрого…

Ближе к обеду был объявлен плановый привал.

Фургончик свернул с дороги и, проехав по травянистому лугу, на котором размещались высокие копны свежего сена, метров сто пятьдесят, остановился на берегу крохотного ручейка, рядом с наполовину засохшими кустами боярышника.

«Очень приятное и козырное местечко», – решил Леонид. – «Чистый ручей, имеются сухие дровишки. Разведём костерок, вскипятим водички…. Ага, сквозь лёгкую туманную дымку виднеются приземистые двухэтажные строения и силуэт церквушки со шпилем. Городок какой-то?»

– Это Гент, – покинув повозку, сообщил Франк. – Когда-то богатый и зажиточный город, а ныне, увы, так себе. Сплошная нищета и скромная заброшенность.

– С чего бы это, вдруг, произошла такая разительная перемена? – заинтересовался Макаров. – Что-то случилось?

– Да, ничего особенного. Монаршья воля – страшная сила. Особенно, если монарх является мстительным и жестоким упрямцем. К тому же, с каменным сердцем в груди.

– Расскажешь?

– Хорошо, слушайте, – согласился парнишка. – Покойный император Карл был очень беспокойным человеком. Более того, терпеть не мог – подолгу сидеть на одном месте. А ещё он очень любил воевать – с соседями, с друзьями, с родственниками, со всеми подряд, короче говоря…. Войны же, как известно, удовольствие дорогое, требующее постоянных расходов. Один раз, когда императорская казна вновь оскудела, Карл обложил жителей Нидерландов новыми податями и налогами. Все города и городки, вдоволь поворчав и повздыхав, возражать не стали. Вернее, не решились. Только Гент пошёл наперекор Высочайшей воле. Мол: – «Будем платить по-старому, и точка! Уважайте наши старинные права и вольности!». Почему это случилось-произошло? Был, честно говоря, разумный повод. Дело в том, что Карл Пятый являлся уроженцем Гента. Вот, наивные горожане и решили, что имеют право на некие послабления. Мол: – «Люди мы не чужие, почти кровные родственники…». Хитрый император сделал вид, что не сердится. Даже ласковое письмо написал городскому бургомистру, мол: – «Всё понимаю, времена нынче тяжёлые. Скоро, дорогие земляки, приеду к вам в гости. Сядем рядком, поговорим ладком, да и устраним все возникшие денежные разногласия. А после этого закатим пир – до самых Небес…». Пообещал и, как полагается благородным людям, выполнил – сполна – обещанное. То есть, прибыл в Гент с визитом. Только не один прибыл, а вместе с большим войском и каменным сердцем, переполненным жаждой мести…. Жестокосердные солдаты вошли в город, началась кровавая тризна. Как говорят в таких случаях мудрые люди: – «Сыновняя плеть больнее хлещет по отцовской спине, чем всякая другая…». Овладев городом, Карл всюду расставил караулы и нарядил дозоры, которые днем и ночью обходили улицы – искали главарей подлых бунтовщиков. Ещё через сутки был объявлен Высочайший приговор. Именитым горожанам вменялось в обязанность явиться с веревкой на шее к императорскому престолу и всенародно принести повинную. Кроме того, были отменены почти все льготы, права, вольности, порядки и обычаи города Гента…. Видите низенькие покатые холмы, состоящие из серых камней, на противоположном берегу ручья? Много лет назад там находилась высоченная Красная сторожевая башня. Кроме неё – по приказу Карла Пятого – были разрушены и другие надёжные укрепления, издавна защищавшие город от врагов: Браампоорт, Стинпоорт, Ваальпоорт, Кетельпоорт, башня в Жабьей норе. Даже Сен-Бавонское аббатство, славившееся на всю страну прекрасной резьбой по камню, сровняли с землёй. А чуть позже на месте, где раньше находилось аббатство, построили солидную императорскую крепость, из которой очень удобно палить пушечными ядрами и картечью по городским улицам…

– Интересная и поучительная история, – похвалил Тиль. – Только, уважаемые господа, придётся все познавательные беседы отложить на некоторое время. У нас образовались две серьёзные проблемы. Во-первых, я недавно сломал очередное гусиное перо. Осталось только два. Да и с чернилами у меня не густо. Необходимо срочно пополнить запасы. Во-вторых, заканчивается свежее мясо. А Фил, зараза привередливая и капризная, солонину жрать не желает. Поэтому кому-то придётся сходить в город и сделать необходимые покупки.

После короткого совещания было решено, что в Гент отправятся Лёнька и Франк, а Даниленко останется при временном лагере – в качестве охранника и кашевара.

Первые метров триста-четыреста они, ловко лавируя между стогов сена и неуклонно отдаляясь от канала, шагали по полю, а потом вышли на широкую дорогу, мощёную булыжником.

– Странно, но нигде не видно телег и повозок, – удивился парнишка. – Обычный рабочий день, а вокруг тишина. Ни единой живой души…. Может, Красная собака объявил внеочередное богомолье?

– Что ещё за собака?

– Кардинал Гранвелла[31]31
  – Гранвелла Антуан Перрено – один из близких советников Карла Пятого и Филиппа Второго. В течение нескольких лет являлся фактическим наместником Нидерландов. Проявил себя как верный слуга испанского абсолютизма, католицизма и Великой Инквизиции.


[Закрыть]. Говорят, что его скоро должны отозвать в Испанию. Вот, и проявляет – напоследок – рьяность…

– Фу, как воняет! – старательно прикрывая нос рукавом сюртука, поморщился Макаров. – Гарью и приторной сладостью…. А вон там, справа, виднеется большое кострище.

– Здесь вчера кого-то сожгли, – невозмутимо пояснил Франк. – Там располагался один столб с поленницей дров, а здесь – другой.

– Следовательно, сгорели двое?

– Не обязательно. Иногда к одному столбу привязывают по несколько человек сразу. Так инквизиторы поступают, когда еретики являются близкими родственниками. Один раз, в предместье Льежа, привязав к толстому столбу, сожгли целую семью – отца, мать и четверых детей разного возраста, один из которых был грудным младенцем. Великой Инквизиции жалость не ведома…. Ага, кострами дело вчера не ограничилось. Посмотри, дядя Ламме, налево.

Лёнька повернул голову, непроизвольно передёрнулся и мысленно прокомментировал: – «Вдоль дороги в землю вкопаны двухметровые шесты. Сколько их? Примерно около полутора десятков. Может, и больше. А на шестах красуются отрубленные головы. Мужчины разных возрастов – светловолосые, рыжие, лысые. Уже хорошо. В том плане, что женских голов не наблюдается. Сплошное милосердие – по тутошним средневековым меркам. Мать его…».

– Чуть дальше расположились пять земляных холмиков, – дополнил парнишка. – Там вчера, очевидно, живьём закопали пять женщин. Связали несчастным руки и ноги, рты заткнули кляпами, бросили в ямы, засыпали землёй и от души потоптались подошвами башмаков. Потом землицы добавили, снова потоптались, вновь – добавили…. За что их закопали? Конечно, за ересь. То есть, за что угодно. Например, молились без должного усердия. Или же, как показалось кому-то уважаемому, глазки строили монахам.

– Поторопился я насчёт милосердия. Тут им и не пахнет, – едва слышно пробормотал Макаров, после чего скомандовал: – Ладно, пошли. До города уже совсем недалеко…