Текст книги "Америка off…"

29

Здесь, вопреки всему, царила жизнь. Не в человеческом понимании, конечно, но жизнь.

По коридору, ведущему куда-то вдаль, прокатывались медленные волны голубоватого свечения, по действию своему напоминающие морские: они заметно повышали сопротивление среды, представлявшей собой, как любезно сообщил лемуриец, идущий плечом к плечу с Сергеем, участки «антивремени» или времени с отрицательным знаком. Краем глаза Извеков видел, как, попадая в голубоватый вал, спутник чудовищно изменялся, превращаясь, то во что-то бесформенное, отвратительно живое, то в сосредоточие геометрически правильных фигур, вроде охапки стеклянных осколков, то расплывался полупрозрачным облаком…

«Неужели и я вижусь ему таким же чудовищем? – мелькнула в замедленном мозгу мысль, сдобренная бледной тенью юмора. – Хотя, вообще-то, ему, скорее всего, по барабану…»

Навстречу то и дело попадались какие-то полупрозрачные сгустки, напоминающие уродливых глубоководных рыб, ведущие себя явно осмысленно. Редкая «рыбина» безразлично проплывала мимо, наоборот, большинство норовило задержаться и осмотреть пришельцев со всех сторон. Вернее, «пришельца», так как провожатого Сергея они явно побаивались, оплывая на почтительном расстоянии.

– Что это? – забывшись спросил Сергей, когда один из крупных «удильщиков» настолько увлекся осмотром, что едва не влепился ему в физиономию. – Они что – живые?

«Конечно живые, – тут же отозвался в мозгу бестелесный голос. – Это один из родов темпоральной фауны… Довольно распространенный, кстати… Я бы сообщил вам их название, но, боюсь, в вашем языке недостаточно звуков для этого…»

– Ладно, чего уж там, – проворчал себе под нос путешественник, решив, что время и место для повышения эрудиции выбрано не совсем подходящим. – Я просто так спросил…

«Я вас понимаю, – в „голосе“ „черного человека“, кажется, проскользнула усмешка, хотя на лице его, естественно, ничего не отразилось. – Как-нибудь потом… Мы с вами обязательно выберем время и…»

Ах, вы и шутить умеете! Сергей непроизвольно взглянул на скользящего справа от него кадавра и невольно отвел глаза, подавляя внезапный позыв рвоты: как раз в этот момент, в его сторону была обращена жуткая дыра в черепе, бесстыдно демонстрирующая все анатомические подробности внутреннего устройства.

– Долго еще? – спросил он, чтобы немного отвлечься.

«А что вы понимаете под словом „долго“?.. Я понимаю, понимаю, не тужьтесь зря… Нет, уже рядом…»

Установка располагалась в зале, тоже не маленьком, но гораздо, в разы, уступающем верхнему, хотя впечатления чего-то компактного не производила. Она вообще не производила какого-нибудь впечатления. Она поражала…

Сколько времени Сергей рассматривал это… сооружение что ли… он вряд ли мог оценить точно. Может быть сутки, может быть минуту. Какие вообще мерки времени могут существовать рядом с машиной, способной не только останавливать время, но и менять его знак, поворачивать вспять и проделывать с ним, а заодно и с пространством, еще Бог знает что?

Путник невольно сделал шаг по направлению к установке, но провожатый его остановил:

«Не стоит… В непосредственной близости от установки магнитные поля создают гравитационные напряжения… Вы слышали об астрономических объектах, именуемых у вас „Черными Дырами“?»

– Д-да…

«Отлично… Так вот, буду краток, как любит говаривать ваш руководитель: вас просто разорвет на части…»

Сергей попятился:

– Спасибо…

Рассмотреть аппарат во всех подробностях мешали целые рои, стаи и косяки «темпоратусов», как назвал их про себя Извеков, явно наслаждающихся соседством с дающим им жизнь технологическим монстром, резвящихся и даже, похоже, чем-то питающихся там. Картина больше всего напоминала Большой Барьерный Риф с миридами населяющих его разнообразных морских обитателей, виденный Сергеем некогда по телевизору. Тут были и рыбообразные сгустки самого различного «калибра», и сгустки похожие на осьминогов, и своеобразные «крабы», и малоподвижные «морские звезды»… Жизнь «темпорального рифа» кипела вовсю.

«Знаете, – подал „голос“ Зурх, как, помнится, называл его „джеддай“. – Ваше сравнение не лишено остроумия… Темпоральный риф! Нужно будет запомнить… Однако, к делу…»

* * *

«И как, собственно, вы собираетесь остановить эту машину?»

Оживший мертвец даже не иронизировал: он, похоже, искренне интересовался мнением Сергея, предлагая ему некую форму сотрудничества.

Извеков пожал плечами.

Конечно, создавая свое Восьмое Чудо Света (очередное восьмое, конечно, которым несть числа), неведомые инженеры предусмотрели какие-нибудь средства экстренной остановки своего детища, возможно, даже его уничтожения в каком-нибудь, выходящем за рамки обычного, случае. Что-нибудь мощное, килотонн эдак на несколько в тротиловом эквиваленте, заложенное под фундамент, или даже, для верности, продублированное внутри… Чтобы, при случае, дернуть какой-нибудь рубильник, хлопнуть ладонью по какой-нибудь огромной красной кнопке, размером с чайное блюдце, разбить стекло, как написано в инструкции, молотком…

Вон она – парочка очкариков в белых халатах, обросшая полупрозрачными «кораллами», так и дежурит безмятежно возле своего рубильника-кнопки, издали не разобрать… И инструкция какая-то в рамочке рядом виднеется. Счастливчики: для них все еще длится та самая доля секунды, когда палец президента наверху нажал на другую проклятую кнопку с коротким, почти неприличным, словом «PUSH». Не взвоет сирена, не замигают «аларм-сигналы», не забегают суматошно коллеги…

Так, близко к «рифу» не подойти – гравитационные поля, черт бы их побрал… Расстрелять чем-нибудь отсюда?..

«Бесполезно… – бестелесный „голос“ участлив до невозможности, ни дать, ни взять: близкий друг у постели смертельно больного. – Ни одно материальное тело даже не достигнет оболочки установки… Попробуйте, попробуйте…»

Покрытая черной растрескавшейся коркой рука протянула Сергею рукоятью вперед огромный черный пистолет.

«Ого! Кольт…»

«Точно, – подтвердил Зурх. – „Peacemaker“,[76]76
  «Миротворец» (англ.)


[Закрыть] сорок пятый калибр, патроны «Магнум», пули полуоболоченные, с бронебойными сердечниками… Самое то.»

Извеков повертел устрашающую машину убийства в руках. Ничего себе пушка! Из этого «Кольта» что ли вояка себе полбашки снес?

«А что? Может и вправду получится?!»

Тугая пружина подалась с трудом. Клацнув затвором, Сергей вскинул «Кольт» на уровень глаз и нажал неожиданно легкий спуск…

Он ожидал грохота, но услышал только какой-то гулкий хлопок, как будто открылась огромная бутылка шампанского. Пуля, материализовавшись в паре метров от обреза ствола, полетела, оставляя за собой заметный инверсионный след и постепенно замедляя свое движение, не более десяти метров после чего замерла, словно наткнувшись на невидимую стену… Нет, словно застряв в прозрачном желе.

К остановившемуся кусочку металла тут же кинулись десятки «темпоратусов», видимо принявших его за что-то съедобное, и устроили свалку за право пробиться поближе. Увы, материальный предмет им был явно не по зубам и «рыбы» разочарованно вернулись к своим обязанностям. Возле пули остался только нежно-зеленый неправильный треугольник, похожий на отдельно взятый акулий плавник, беспрестанно выписывающий сложные траектории вокруг полюбившегося ему предмета.

«Попробуйте, попробуйте еще! – подбодрил стрелка „черный человек“. – Вдруг и впрямь что-нибудь выйдет?..»

Еще два мощных толчка в ладонь и еще две медяшки повисли в пространстве тут же обретя своих верных «саттелитов».[77]77
  Саттелит – спутник.


[Закрыть]

«Вот видите…»

Рука с пистолетом сама собой опустилась.

«Знаете, – печальный „голос“ мертвеца никак не вязался с его внешним видом. – А почему вы вообще кинулись сюда по первому слову этого старого подлеца?»

– Вы атланта имеете в виду?

«Атланта? Хотя… да. Скорее всего так оно и есть… Просто я как-то не привык называть этого старого хрыча…»

Мысли Зурха обволакивали сознание словно кисель попавшую в него корочку хлеба, медленно проникая внутрь, затягивая…

«Он, конечно, внушил вам мысль о безусловной пагубности всего происшедшего для Земли? Наверняка, плел что-нибудь о катастрофическом изменении климата…»

– Да, – вынужденно признался Сергей, борясь с оцепенением, постепенно сковывающим тело и разум.

«Но это же абсурд! Особенно, для вашей северной, холодной страны… В наше время… Я имею в виду ту далекую эпоху, когда мы еще… Ну вы поняли… Та часть суши, которую вы зовете Евразией и ее северная оконечность, в частности, была райским садом… Там, где сейчас дикая тайга и вечная мерзлота, зеленели благородные лавры и оливы и зрела виноградная лоза… Тучные стада шли на пастбища за своими беззаботными пастухами… Человек мог прокормить себя и многочисленную семью, всего лишь протянув руку и сорвав плоды с дерева или злаки с земли…»

Извеков, вопреки от своей воле представил описываемые вкрадчивым «голосом» чудеса и у него сладко закружилась голова… Как хорошо сидеть на берегу теплого озера под раскидистым деревом, вслушиваясь в тихий плеск воды и обнимая за плечи девушку… Милую Мэгги…

Совершенно отстраненно, каким-то краем сознания, беспристрастно фиксирующим окружающее, он внезапно обнаружил покойника совсем рядом, ближе, чем на расстоянии вытянутой руки, но воспротивится приближению отвратительной груды разлагающейся плоти не было сил. На мертвых губах играла усмешка… Чтобы не видеть всего этого, Сергей просто закрыл глаза…

…Мэгги, поеживаясь под прохладным ветерком, внезапно подувшим откуда-то сбоку, повернула к любимому лицо, снова юное и прекрасное, лучезарно улыбаясь… Ее прохладная ладонь легла на шею юноши… Какая прохладная у нее рука… Просто холодная…

– Ты так и собираешься отдаться этому ублюдку без сопротивления? – раздался совсем рядом знакомый язвительный голос…

* * *

Сергей растерянно распахнул глаза и, откуда только силы взялись, отпихнул от себя мерзкое на ощупь мягкое безвольное тело, человекообразную форму которого поддерживала, похоже, только одежда, уже опасно раздувшаяся и готовая лопнуть по швам.

– Ты только что едва не подарил Зурху свое тело, – сухо резюмировал чуть колыхающийся, когда сквозь него проплывали любопытные «рыбины», атлант, висевший в двух шагах от парочки. – И чуть было не провалил все дело в последнем шаге от успеха.

– Этого олуха ты захомутал таким же способом? – обратился он к еще не до конца поверившему в свою неудачу лемурийцу, самым оскорбительным образом тыча полупрозрачным пальцем ему в грудь.

«Клевета! – вскинулся мертвец. – Он согласился совершенно добровольно!»

– Ага! А потом, видимо от полноты чувств, вышиб себе мозги из этой пукалки! – кивок на все еще зажатый в безвольной руке Сергея «Кольт». – Ты что – ему поверил?

– Но…

– А кто тебя хотел убить у того ручья? По чьему приказу сожгли твоих девчонок?

В голове Извекова, промывая все уголки мозга, ледяной волной поднималась ненависть… Нет, не к жалкому, разваливающемуся на глазах, бедняге, неосторожно подпустившему к себе вкрадчивого монстра, а к самом у неощутимому пожирателю человеческих душ, скрывающемуся теперь внутри безвольной «куклы».

Не совсем отдавая себе отчет в том, что он делает, Сергей вскинул пистолет и нажал на спуск.

Вырвав из груди мертвеца клок гниющей плоти, пуля отшвырнула его на несколько шагов назад, по направлению к установке, заставив испуганно порскнуть во все стороны «рыбью» мелюзгу и величаво посторониться более крупных «темпоратусов».

– Так его! – зааплодировал «джеддай», отмахиваясь от воспылавшего к нему неожиданной любовью огромного, почти в его рост, розово-зеленого увальня, норовившего отщипнуть клочок «рясы». – Бей гадов!

Длительное общение с представителями человеческой расы не самым благотворным образом сказалось на его лексиконе.

«Гад» имелся всего в одном экземпляре, но Сергей спорить не стал и, шагнув ближе к «мишени», нажал на спуск еще раз.

«Это не по правилам! – „завопил“ расстреливаемый, которого отнесло еще на несколько шагов. – Ты нарушаешь конвенцию, Аллуропатомис!»

«Экзекутор» впервые услышал настоящее имя «Йоды», но восторгаться этим фактом не стал, а еще «подвинул» Зурха к машине. Правда, с каждым разом, перемещения эти становились все более короткими…

С трудом отдирая ставшие вдруг неподъемными подошвы от пола, Сергей сделал еще три шага и, словно двухпудовую гирю, поднял пистолет на уровень груди. Отдача от выстрела едва не швырнула его наземь, а противник почти не сдвинулся с места.

Мертвец оплывал книзу, став страшным, словно вурдалак из голливудских «ужастиков».

«Ты ответишь за свое вероломство…»

Он внезапно окутался светящимся ореолом из которого ударил ослепительный луч, казалось – прямо в лицо человеку…

«Ого!!!» – только и успел подумать тот, шарахаясь в сторону, но «залп» предназначался вовсе не нему.

Метрах в пяти позади Сергея, стая призрачных темпоральных тварей рвала друг у друга изо «рта» какие-то полупрозрачные лохмотья.

«Спекся атлант!»

– Ах, ты так!

Тяжесть застилала темнотой глаза, но Извеков смог сделать шаг в сторону почти уже бесформенного лемурийца и, почти уперев в его тушу ствол «Кольта» нажать на спуск раз, и еще, и еще…

С каждым попаданием тот пятился все дальше, пока, в очередной раз, не остановился на месте, а пополз, словно увлекаемый каким-то невидимым потоком влево…

Ничего человеческого в лице трупа, сквозь рвущуюся кожу которого проглядывали белесые кости черепа, уже не было, но Сергею на мгновение почудился ужас в его вылезающих из орбит глазах…

Тело, деформирующееся, будто сжимаемое стотонным грузом, скользило по дуге вокруг установки, все убыстряя ход, пока не скрылось за ее краем. Обратно, с другой стороны, оно появилось гораздо быстрее, чем предполагалось…

Отступив назад, туда, где не ощущался гравитационный пресс, Сергей с удовлетворением следил за тем, как вокруг машины образовалось мерцающее кольцо, неуклонно сжимающееся с каждым витком безостановочно мелькающего темного сгустка, бывшего ранее вместилищем коварного Зурха…

– Туда тебе и дорога… За Йоду!

На очередном витке темное ядро коснулось машины, словно гигантским резцом содрав часть сверкающей поверхности…

«Пора сматываться отсюда! – спохватился Сергей инстинктивно загораживаясь рукавом. – Сейчас как…»

В это мгновение, оборвав на полуслове мысль, на него рухнула темнота…

30

«Вот и дожили… – Уильям Боркин, уже два месяца, как призванный в ряды Национальной Гвардии, дежурил на своей вышке, возвышающейся над стальной паутиной проволочных заграждений, протянутых почти вплотную к Стене. – Караулим свою же территорию от каких-то мексиканцев, о которых тут раньше и слыхом не слыхивали…»

От Стены, как всегда веяло холодом (по ту сторону, как-никак, арктическая стужа) и Уилл сильно зяб в своей стеганной куртке на пуху, напяленной поверх зимнего обмундирования, проклиная кабинетных горе-стратегов. Паршивое ощущение, когда спину припекает жаркое солнышко, а лицо и все, что спереди, мерзнет. Какая умная голова в этом новом «Пентагоне», расположенном на Гавайях, придумала расположить заграждения так близко от Стены? Надумай кто-нибудь сейчас там, в тумане, подготовить вылазку, отсюда ни черта не разобрать до того самого момента, когда боевики пойдут в атаку – накопить под защитой белой завесы можно хоть дивизию. Мало того: из-за все более крепчающих по ту сторону, в приполярной Канаде, морозов, полоса тумана постоянно расширяется и до проволоки ей осталось всего каких-то два десятка ярдов…

Капрал Боркин представил против своей воли, как из клубящихся струй как раз сейчас кто-нибудь целится из винтовки с оптическим прицелом прямо под обрез козырька меховой шапки с опущенными ушами и ему показалось, что стало раза в два холоднее.

«Когда же это проклятое дежурство закончится? – тоскливо подумал он, стаскивая зубами теплую перчатку и расстегивая молнию, чтобы добраться до внутреннего кармана, где грелась теплом тела плоская фляжка с бренди: командиры смотрели сквозь пальцы на маленькие слабости своих подчиненных, многие из которых годились им в отцы. – Смениться бы поскорей, и домой… Хотя… Какой это дом? Так, сборно-щитовой домик, барак… Временный, как и все здесь…»

Действительно, небольшой поселок из времянок, выстроенный в пяти милях от Стены для таких вот бедолаг, как мистер Боркин, потерявших жилье и семьи по ту сторону – коммивояжеров, отдыхающих, военнослужащих – домом назвать было трудно. Что-то вроде поселений Дикого Запада со своеобразным шармом, духом мужской вольницы, но никак не домашним уютом… И в Гвардию Уилл пошел больше от тоски, так как по возрасту вряд ли был бы призван в первую очередь.

Глоток бренди произвел свое обычное волшебное действие и старый рыболов почувствовал себя более бодрым. Едва горячий огонь растворился в желудке, пустив по телу волну бодрящего тепла, как Стена тут же втянула свои холодные щупальца, которыми норовила забраться в душу и, вместо ледяного недоброго монстра, превратилась в обычное природное явление – прикипевшее к одному месту облако. И злоумышленников там в тумане нет никаких – давно бы подняли свой перевизг хитрые датчики, реагирующие на тепло и движение и понатыканные за проволокой специально для такого случая. Да и противопехотными минами и «растяжками» гвардейцы, втихомолку от начальства, удобрили нейтральную полосу на достаточную ширину. Крыса не проскочит, не то что злонамеренный мексиканец!

Успокоив себя таким образом, Уилл еще раз нарушил требования устава: прислонил к ограждению площадки свою старенькую винтовку, повернулся к клубящейся стене спиной и подставил солнцу озябшее лицо и руки.

Совершенно зря, между прочим: требования устава нужно выполнять неукоснительно!

Едва глаза привыкли к яркому свету и согревшийся мистер Боркин начал подумывать, не слазить ли ему еще раз во внутренний карман, вышку явственно качнуло.

«Нет, все-таки обожду с бренди до смены! – испуганно решил он, инстинктивно хватаясь за перила. – Вон, качает уже!»

В этот момент его окутали плотные струи тумана, холодные, как ведро родниковой воды, вылитой внезапно на голову.

«Что слу…»

Вцепившись в мокрые от водяного конденсата перила ограждения, Уильям Боркин словно зачарованный следил за тем, как мнящаяся уже чем-то вечным Стена, могучая и незыблемая, стремительно редеет, разбиваясь на отдельные мутные клочья и смерчи, а через них проступает такой же как и по эту, «флоридскую» сторону, пейзаж…

* * *

– Лицом к стене! Руки за спину!

Леша беспрекословно подчинялся всем приказам прапорщика охраны, ставшим за неделю пребывания в тюрьме чем-то привычным, вроде ежедневного приветствия коллег по работе…

Коллеги по работе… После кошмара первых дней заключения, беспрестанных подначек сокамерников, унизительной «прописки», сумасшедших надежд и бессонных ночей под никогда не меркнущим «светилом», а потом, когда пришло осознание того, что влип всерьез и надолго – тоскливой безысходности – «прошлая» жизнь под уютным родительским крылышком, безбедное существование и непыльная работа в банке, казались чем-то далеким и нереальным.

То ли дядя подсуетился, то ли Эраст прислал «маляву», как авторитетно разъяснил новичку в «тюремных университетах» безобидный и интеллигентный, с виду, старичок, «отмотавший» по разным статьям восемь сроков, сообща тянувших почти на полсотни лет, но все нападки на Мерзлина прекратились как-то разом, словно все «соседи» внезапно потеряли к нему интерес.

Но облегчение оказалось преждевременным. Вместо воров и мошенников, изобретательно шпынявших новичка «скуки ради», явился новый палач, настолько же коварный, но далеко не такой безобидный – совесть.

Снова и снова вставали перед коммерсантом старушки и угрюмые трудяги, протягивающие свои честно заработанные доллары, чтобы получить взамен их сущую мелочь, выплывали некие аморфные тени без лиц, символизирующие тех абстрактных людей, которых он обокрал, взломав счета, а под конец, когда зыбкая явь уже сменялась неспокойным сном, являлся ОН…

Сергей выходил из какого-то непонятного облака таким же, каким запомнился в последний раз – в новеньких джинсах и толстовке, купленных для поездки в Италию, свежий и веселый, подходил к Лешиной лежанке и присаживался с краю. Алексей даже чувствовал, как прогибается под его тяжестью тощий матрас, ощущал тепло тела, запах знакомого одеколона…

«Здорово, старик! – руки он не протягивал никогда, будто брезгуя. – Как живешь-можешь?..»

Завязывался ничего не значащий пустой разговор, содержания которого Мерзлин потом никак не мог вспомнить. Натужно улыбаясь шуткам друга, Алексей что-то отвечал, кажется, тоже шутил, а мозг сверлила мысль: «Нужно извиниться перед ним, рассказать все! Пусть рассердится, пусть даст по морде, но только простит!..»

Сердце начинало колотиться так, будто выдул за один присест десяток чашек кофе, кровь приливала к лицу… Леша ощупью искал руку друга, чтобы сжать ее, ощутить, хоть на миг, его живое тепло, пытаясь сложить в осмысленную фразу путающиеся мысли… А тот уже ускользал, таял, укоризненно качая головой…

Парень просыпался от собственного крика или от сердитого тычка соседа, грозящего в следующий раз «портянку на морду кинуть, чтоб не блажил». И снова он ничего не сказал другу, не успел…

Тот же самый старичок, выслушав Мерзлина, когда тот измученный бессонными ночами готов был разбить голову о стену и облегчить душу хоть дегенеративному головорезу Матюше, знавшему, похоже, только два языка – матерный и язык жестов (очень болезненных жестов, между прочим), заявил:

– Покайся, болезный, покайся. Дружок твой, которого ты кинул, знать, ласты склеил или при смерти, раз является бесперечь… Нет его на этом свете, то есть. Пока не облегчишь душу, каждую ночь к тебе ходить будет, пока с глузду не съедешь… Кайся.

– Кому покаяться-то, Федор Акимыч?

– Кому-кому… Батюшке надо бы.

– Где ж я его здесь возьму, батюшку?

– Да кому угодно кайся, мне-то что?..

– А вам?

– Мне нельзя: я не поп, тебе грехи отпускать. Сам грешен без меры.

– Тогда, кому?

– Да хоть вон Матюше… Или следаку. Все одно…

Следователь встретил Мерзлина тепло, чуть ли не по-дружески.

– Что ж вы себя не любите так, гражданин Мерзлин? До Нового Года, вон, всего ничего осталось… Поговорили бы по душам, кой-какие бумажки подписали и – на свободу с чистой совестью, к родителям, к девушке своей. Ее ведь, вроде бы, Таней зовут? Под подписку о невыезде, конечно… Пока.

Молодой, лет на десять старше «преступника», следователь тараторил без умолку просто так, чтобы раскрутить подследственного хоть на какую-то откровенность. И это было бы прогрессом, так как на всех прошлых «встречах» тот молчал, как партизан на допросе. Сложный попался «клиент», ох «сложный»… И «рука мохнатая» у него на воле немалая…

– Что вас интересует? – спросил вдруг парень, глядя в пол.

– Что нас интересует? – переспросил следователь, не веря, что «молчун», вроде бы, разговорился. – Да хотя бы приблизительный объем вашего «урожая». По документам ведь проходят сущие крохи – миллионов семьсот пятьдесят, не больше…

Он намеренно завысил известные следствию суммы чуть ли не вдвое, чтобы посмотреть на реакцию, но ответ «фигуранта» его изумил:

– Что же так мало?

Следователь рефлекторно сглотнул.

– Конечно, мелочи! А сколько на самом деле, если не секрет?

– Двенадцать миллиардов, – просто и буднично, без малейшей театральщины, ответил парень. – Шестьсот восемьдесят три миллиона долларов США…

* * *

– Это же черт знает что такое, а не речь! – распекал Президент Эрчетт своего спичрайтера Колби, стоявшего перед ним понурив голову, словно нерадивый ученик перед строгим учителем. – Обратись с такой речью к своим избирателям Джордж Буш в две тысячи четвертом – черта с два увидел бы он свое второе президентство!.. Это даже не мычание, а какое-то блеянье… Срочно переписать! Через два часа жду вас у себя.

– Но, сэр…

– Через полтора часа! Нет, через час!.. Что у вас?

– Понимаете, сэр… Мне никогда не приходилось писать речи для президента, собирающегося подать в отставку…

– Ха! Можно подумать, что вам вообще когда-нибудь приходилось писать для президента!.. Кроме меня, разумеется. Зайдите в интернет и поищите там речь Никсона после Уотергейта… Хотя я и не одобрял тогда решение Ричарда, написана она что надо. Одно его знаменитое «о ревуар» чего стоит!

– Но…

– Не волнуйтесь насчет авторских прав. Для меня законники сделают исключение. Не бессрочный кредит под нулевой процент же я выпрашиваю, в конце концов!

В дверь робко поскреблись.

– Войдите!

Вошедшим оказался бледный, как полотно помощник по национальной безопасности Сандерсон Двайер.

– Сэр, вас вызывает по правительственной связи губернатор Моусон!

– Что там еще не слава Богу у него во Флориде? Неужели мексиканцы опять полезли!..

Президент взял трубку, почтительно поданную ему чиновником.

– Эрчетт на проводе. Нет, не дождешься… Чего там у тебя стряслось, Лэс?

Слегка искаженный помехами голос губернатора был хорошо слышен всем присутствующим, хотя они и делали вид, что абсолютно глухи.

– Ты будешь смеяться, Берт, но на рыбалку я к тебе уже не скоро выберусь… Между моим и бывшим твоим штатами снова тысячи миль!

– И только ради этого… – не понял сначала Эрчетт, голова которого была занята совсем другим, но тут же ахнул: – Ты хочешь сказать?..

– Да-да! Ты понял правильно! «Точка Зеро» снова развернулась. Мы снова великая держава, Берт! Поздравляю!

– Не может быть… И что там?

– Я пока ничего не видел – мне самому только что сообщили, но, говорят, что все, вроде бы, на месте… Я распорядился отправить эскадрилью истребителей на разведку. Алло, алло!.. Ты где?..

Президент осторожно положил кричащую трубку на стол и обвел повлажневшими глазами присутствующих:

– Господа! Я решил временно отменить свое решение об отставке. Думаю, что она произойдет естественным путем… Только что я получил известие…

* * *

Уильям не помнил, как он оказался за рулем автомобиля, как преодолел сплошное проволочное заграждение поперек дороги, вроде бы едва не убив сопливого часового, попытавшегося преградить ему дорогу, и очнулся только когда под колеса сплошной серой рекой потекла дорога, которой полгода не существовало в природе.

«Куда я еду? – мучил и мучил он себя вопросом. – Чтобы взглянуть на тот дом, где жил когда-то? Или на его развалины? Неужели я недостаточно страдал и мне теперь нужно снова и снова бередить плохо зажившую рану?..»

Он ни на секунду не сомневался, что милой Энни уже давным-давно нет в живых: разве можно уцелеть, проведя полгода внутри элементарной частицы? Но все равно его тянуло домой, словно магнитом.

Когда вдали показался знакомый до мельчайших деталей дом, большую часть которого он выстроил, выстругал, выгладил и, можно сказать, вынянчил своими руками, с виду целый и невредимый, мистеру Боркину только мощным усилием воли удалось не дать самому себе развернуть автомобиль на сто восемьдесят градусов и помчаться обратно. Наверное, действительно нужно взглянуть на могилу родного человека своими глазами, чтобы поверить неизбежному…

Последнюю сотню ярдов он плелся едва ли не шагом пешехода.

Совершенно целые, будто только что вымытые стекла окон, чистенькое крылечко, на котором ветер шевелит страницы сложенной газеты, ничуть не пожелтевшей от дождя и солнца… Нет, не может быть. Все это только чудится его больному воображению… Он читал про такое. Это называется «фантомом памяти» или как-то очень похоже… Стоит моргнуть и на месте всего этого благополучия окажутся разрушенные стены, провалившаяся крыша… Скелет дома, скелет прошлой мирной жизни…

Уилл заглушил двигатель и все смотрел, смотрел, смотрел на дом, боясь выйти из-за руля и подняться на родное до последнего скрипа крыльцо…

Даже когда в распахнувшейся двери показалась Энн, живая и невредимая Энн, точно такая же, как он ее оставил шесть месяцев назад, уезжая на ту проклятую рыбалку, Боркин не мог отвести глаз от шевелящей страницами, будто пытающейся взлететь, газеты…

– Уилл? Что случилось? – мужчина вышел из ступора только тогда, когда миссис Боркин сбежала с крылечка и вцепилась в край опущенного бокового стекла. – Почему ты вернулся с полдороги? Авария?

– Энн… Ты…

– Что случилось? Не молчи! Почему ты так странно одет? Где ты взял эту колымагу? Ты разбил наш пикап? Ты не ранен?..

Мистер Боркин распахнул дверь и неуклюже облапил свою супругу, тут же забившуюся в его объятьях, словно пойманный воробышек. Слезы безостановочно текли по щекам…

– Отпусти сейчас же, медведь! Ты меня раздавишь! Что с тобой, в конце концов? Ты пьян?

– Энни, милая, как долго я тебя не видел…

– Долго? – наконец вырвалась из его рук супруга и покрутила пальцем возле виска. – Да тебя не было каких то двадцать минут! Я даже индейку не успела поставить в духовку! Нет, ты определенно спятил!

– Какое сегодня число?

– Ты ударился головой? Нужно срочно показаться врачу…

– Энни, ответь мне!

– Сегодня четвертое июля, День Независимости, а ты уехал на рыбалку…

Уильям Боркин ощупью нашел позади себя в распахнутой дверце автомобиля кресло, уселся и зарыдал в голос, до смерти перепугав Энн. Это были слезы счастья и облегчения…