Текст книги "Русский ад. Книга вторая"

66

Якубовский ненавидел Цюрих: тоже деревня, только старая, поприличнее, конечно, чем Торонто, ибо Торонто – буржуазный город, дорогой, город-сноб, но Торонто – мертвый город, и Цюрих мертвый; все города в Швейцарии – мертвые, жизнь только в Люцерне, здесь есть студенты, но и Люцерн – это тоже тоска!..

На улицах одна скука. Такая, что вмазать хочется кулаком по ратуше [почему-то ратуша особенно раздражала Якубовского). В самом деле: если на Банхофштрассе кто-нибудь из прохожих разобьет, по-пьяни витрину… – о вся Швейцария тут же встрепенется, первые полосы газет, пресс-конференция прокурора кантона, грозное заявление шерифа…

…Все было так, как решили накануне: Караулов ждал Якубовского на Банхофштрассе, у входа в «Савой» – один из лучших отелей Швейцарии.

Рядом с Карауловым с ноги на ногу нетерпеливо переминался толстый человек с тяжелыми руками. Он был такой огромный и так лоснился от пота, что жир уверенно скрывал его молодой возраст.

Якубовский узнал адвоката Макарова. «Ну, фишка, – поразился он. – А этот гиппопотамус… что здесь делает?»

Тут из отеля вышел еще один господин: в спортивном костюме типично советского образца. «Физия вроде как кремлевская…» – подумал Якубовский и остановил такси.

Караулов быстро шел навстречу. Обнялись без слов, по-братски. – привет товарищам из Москвы! – Якубовский внимательно смотрел на Макарова.

– Здрась-сте, – выдавил из себя Макаров. И демонстративно отвернулся.

– Узнал? – Караулов только что не прыгал от радости. – Наш дорогой Андрей Михайлович Макаров: лично, собственной персоной, невзирая на крайнюю занятость!

Якубовский растерялся:

– Очень приятно…

– Товарищ Макаров, Димуля, – тараторил Караулов, – лицо государственное, с недавних пор он возглавляет межведомственную комиссию по борьбе с коррупцией при аппарате Его Величества, Бориса Ельцина, он же – Борис второй.

Первым был Годунов, как известно, но Годунов быстро спятил и вскоре умер, а Борис Николаевич пока ничего, держится!

Якубовский выдавил из себя улыбку:

– Я рад.

– Андрей Михайлович – великолепный и очень удобный человек, – не унимался Караулов. – Он с детства при власти, ибо там, где власть, там и деньги, а Андрей Михайлович любит жизнь до одури, пожрать особенно…

Макаров развел руками, ссориться ему не хотелось:

– Болтун – находка для шпиона…

Караулов его раздражал, но у Караулова – популярная передача, Макаров в «Моменте истины» еще не снимался, поэтому ссориться – рано.

А Караулов не унимался:

– Пройдут годы, Димуля, в России еще тысячу раз все изменится, но у господина Макарова, кто бы ни был у власти, всегда будет большое будущее. Пример тому – Юрий Чурбанов. До тех пор, пока Чурбанов был при «бабках», гражданин Макаров, член КПСС и тайный агент КГБ по кличке Татьяна, защищал Чурбанова так красноречиво и, блин, убедительно, что попал, представь, даже на страницы западной прессы.

– Во дурак! – сплюнул Макаров. – Как говорили киевские девки, «я тебе дам, это не значит дам тебе». Какая «Татьяна»?!

– Но тут, друзья мои, – веселился Караулов, – появился Ельцин. И Андрей Михайлович вприпрыжку вылетел из КПСС, из адвоката превратился в прокурора! Сейчас он – «первая скрипка» в суде над Коммунистической партией Советского Союза: дух времени, как говорил поэт, «требует перемен и на сцене драматической!..».

День обещал быть сказочным: тепло, на небе – ни облачка, все-таки юг Европы, хотя горы начинаются прямо в Цюрихе.

Нет, Макаров не выдержал:

– Послушайте, Караулов! Если у вас есть фонтан – заткните его, дайте отдохнуть и фонтану!..

О работе Макарова на КГБ в Москве открыто писали газеты: Баранников постарался, он знал, что Макаров в Цюрихе будет встречаться с Якубовским и пошел на «опережение»: открыл архивы.

– А это… – Караулов кивнул на господина в спортивном костюме, сразу протянувшему Якубовскому руку и шагнувшему с протянутой рукой ему навстречу, – тоже хороший человек: Алексей Николаевич Илюшенко, глава делегации, начальник одного из ключевых управлений в той же, священной для каждого из нас организации…

– Знаю… – кивнул Якубовский. – Очень рад.

Они пожали руки.

Якубовский действительно обрадовался: начальник управления администрации Президента – это уровень, слов нет.

Макаров подошел поближе к Якубовскому

– В отеле разговаривать не будем, – прошептал он. – Здесь полно русских. Надо потише место найти…

– Выхожу один я на до-ро-о-гу – распевал Караулов; у него было чудесное настроение; там, на третьем этаже, в номере его ждала девушка Маша, которую он тайно привез из Москвы: Маша, умница, сама добралась до Цюриха, не заблудилась, хотя впервые в Европе; сейчас Маша изучала мини-бар и баловалась розовым шампанским.

За счет Якубовского, разумеется.

– Там, у озера, кафешка есть, – предложил Якубовский, – но вот товарища… – он скосился на Илюшенко, – в таком говне туда точно не пустят.

– А у меня и костюмчик имеется… – возразил Алексей Николаевич. – Зимний, правда.

– Не беда, – обнадежил его Якубовский. – Можем, конечно, что-то по дороге прихватить, но магазины здесь с десяти…

– Ждать не будем, ждать не будем, – заторопился Макаров. – Алексей Николаич мигом переоденется… – правда ведь, Алексей Николаич?

– Сей секунд… – и глава делегации скрылся в стеклянных дверях «Савоя».

– Ну вот, – улыбнулся Макаров, – а мы тут пока… постоим, подождем… Как погодка… у вас там? В Канаде?..

Якубовский смотрел на него с интересом.

– Полное дерьмо. Света божьего не видим. Одни тучи.

– Надо же… – протянул Макаров. – А я вот недавно на Шпицбергене был. С норвежской стороны. Вы знаете, Дмитрий Олегович… свинцовый климат. Там всегда такая погода, что прогноз по радио сообщают только матом. Сутки выдержал, и домой захотелось. Каждый день из Осло самолеты летают. А на русскую сторону – ни одного рейса, аэродром в запустении, просто беда какая-то, словно не наши земли…

Макаров замолчал, боясь сказать что-то лишнее, Якубовский тоже молчал и смотрел в сторону.

Паузы были все длиннее и длиннее…

– Как вам Швейцария? – спросил, наконец, Макаров.

– Вообще не страна, – отрезал Якубовский. – Часы с кукушкой.

– Я здесь первый раз… Вот бы еще Женеву увидеть!

– Москва лучше, чем Женева… Даже Тула лучше.

– Понимаю, понимаю… – подхватил Макаров. – Чувствую: вы – большой патриот…

– Охрененно, – кивнул Якубовский.

– Вот и чудненько, чудненько…

По тротуару шел толстый, очень важный голубь. В Швейцарии нет ни одной голубятни. А голубей – море.

Якубовский пытался, как умел, поддержать разговор.

– Работы много?

– Вы знаете, невпроворот…

– Коррупция?

– Процветает. У всех всего по ноздри. И хапают, хапают…

– что творится!..

– Да ужас, не говорите… – вздохнул Макаров.

– Лучший пример единства и борьбы противоположностей…

– Какой?

– Прокурор-взяточник…

– А… Остроумненько, Дмитрий Олегович! Остроумненько… – всплеснул руками Макаров. – Очень даже…

И опять затянулась пауза…

– Как номер? Ничего?

Макаров опять расплылся в улыбке.

– Шикардос! С антиквариатом и кровать, как у Матильды Кшесинской.

Якубовский заинтересовался.

– А у нее какая была?

– Ну, судя по дворцу… не маленькая. У меня даже статуя есть. В номере.

– Воин?

– Нет, баба… по-моему. Вроде Венеры. Еще не разглядел.

За «Савой» платил Якубовский. Вся делегация жила под псевдонимами: Илюшенко прописан под фамилией Шаляпин, а Макаров фигурировал как Штоколов. Так – непонятно зачем – придумал Караулов.

– Вид из окна чудный! На горы, на небо… Мы где ужинаем сегодня, Дмитрий Олегович?

– Сейчас решим. За завтраком.

Макаров сразу, еще в Москве, предупредил Караулова, что все расходы должны быть за счет Якубовского и что им с Илюшенко положены супер-люксы – как государственным людям.

– Вы здесь же, да? Здесь остановились? – приставал Макаров.

– А где же еще? – не понял Якубовский.

– Птички поют, голубей много…

– Суки.

– Кто?

– Голуби.

– А, голуби…

– Птица мира – а гадит. Особенно на тротуаре.

– Гадят, да…

– В Торонто всю площадь нашпиговали. Прямо у башни.

Якубовский выражался как можно деликатнее.

– Ухты… Большая башня, наверное?

– Телевизионная.

– Эффектная, да:

– Охренительно.

– А в Париже вообще как по минному полю идешь, – Макаров не знал, как лучше поддержать разговор. – Весь Париж в собачьих отхода. – Караулов, почему французы так собак любят: гадят хуже голубей. И всегда по-крупному!

Наблюдая за Димкой, Караулов умирал со смеху. Если Макаров не угомонится, ему точно конец: Якубовский терпеть не мог писклявые голоса и людей, похожих на йогурты.

Караулов так и не разгадал эту тайну – почему бабы любят Димку до одури. В Болшеве, когда Якубовский только-только перешел в девятый класс, девки уже висели на нем, как шишки на сосне. Одна девочка, Рита Саблина, даже траванулась – от неразделенной любви – серой от спичек!

– Димчик!

– А?

– Давай на ночь девочек купим? Еще лучше – в притон! Макаров, ты же хочешь в притон?

– Что вы, что вы, друзья… – смутился Андрюша. – Я при должности! Испугаю я там всех своей комплекцией…

– А если должность, то уже не до баб? – заинтересовался Якубовский. – А мозг… в смысле, фантазии… уже самый эротический орган?

Макаров насупился:

– Можно не отвечать?

– Вот интересно, Андрей Михайлович: сколько можно делать карьеру? Ведь когда-то приходит усталость и освобождения хочется…

– Сколько, Дмитрий Олегович? Да всю жизнь! Это же как деньги копить, денег много не бывает.

– А нам, старый… – Якубовский крепко обнял Караулова, – …один хрен, от чего помирать, верно?..

– Ты как долетел-то?

– С пользой. В самолете подвернулся суперсовременный дед. Всю дорогу по экономику гнал.

– И что экономика? – улыбался Караулов.

– Пипец. Я вот думаю, Андрей Михайлович… Вопрос к вам как к государственному деятелю…

– Слушаю вас.

– Есть такая профессия: Родину защищать. Правильно?

– Есть.

– А как сделать так, чтобы Родина нас всех тоже бы защищала? Не сапожищем под зад – вали, мол, парень, в Канаду, а чтоб… все было бы по-человечески? С меня в России уже семь раз шкуру спускали, я новой обрастал…

Макаров не знал, как относиться к Якубовскому, что решит – по итогам их беседы – Коржаков, кто он, этот Якубовский: друг или враг?

– Как вам сказать?.. – задумался Макаров – Вот вы, Дмитрий Олегович… поможете сейчас Президенту, поделитесь информацией… и Родина поставит вам памятник. И памятник будет под охраной государства. Круглые сутки!

Ответ Якубовскому не понравился.

– Спать охота, – зевнул он. – А где парень-то ваш? Илюшенко? Жрать хочу.

Макаров успокоил:

– Алексей Николаич чудненько, чудненько сейчас сбегает… туда – и сразу обратно Петушком.

Якубовский подозвал консьержа:

– Мой легидж… плиз… в рум!

Консьерж поклонился:

– Я говорю по-русски, господин!

– Это правильно, – похвалил Якубовский.

– Сегодня в каждом отеле Цюриха есть русский консьерж, господин! Времена изменились, много гостей из достославной России. Но они плохо знают языки и очень любят ругаться. Когда они кричат, их трудно понять, поэтому хозяин отеля приглашает на работу русских.

Караулов заинтересовался и встал поближе:

– Даже со словарем?

– Их вообще невозможно понять, – развел руками консьерж. – Где можно встретить слово «шлаебонь»?

Матом Якубовсмкий владел как никто в Болшеве (двор научил), но есть, оказывается, такие слова, которые он просто не знал.

– Шлаебонь? А это что?

Консьерж вздохнул:

– Не «что», а «кто», господин. Это я… с вашего позволения. Именно так выразился вчера гость из Рязани. Он решил, что я медленно спускаю его багаж…

– Пьяненький, наверное? – спросил Макаров.

– Может быть. Но он оторвался и хорошо всем заплатил.

– Зачем же орать? – удивился Караулов. – Чтобы заплатить?

– Когда советские пьют у нас в баре, их слышно, господин, даже на озере! Все тосты за Чубайса. Чтобы спасти Россию от коммунистов, они готовы ее сжечь.

– Там мой багаж, – напомнил Якубовский, кивнув на дверь.

Разговаривать со швейцаром было ниже его достоинства.

– Не беспокойтесь, господин! – успокоил консьерж. – Исполним мгновенно, я прослежу.

Караулов улыбнулся:

– А вы русский?

– Думаю, да. Мой прадед был русский. Я родился в Берне, в эмигрантской семье.

– Ого.

– И всегда думал, что я – русский. А сейчас не знаю. Русские – они теперь другие. Господин Козырев, я знаю, сказал, что сейчас национальная идея в России – это деньги. Господа русские поверили Козыреву, поэтому все на нервах. И на кулаках. Но бьют они исключительно друг друга. И каждый чем-то напуган. Они приезжают, чтобы расслабиться, а расслабившись, сразу перестают быть людьми.

А ведь правда… все на кулаках, – вдруг подумал Караулов. – А у тех, кто моложе, – на ножах.

– Еще раз прошу меня извинить… – поклонился консьерж, и его сутулая спина исчезла за дверью гостиницы.

– А малый-то где? – вспомнил Якубовский. – Начальник управления?

Мимо отеля прополз, дребезжа, старый трамвай. Он ехал медленно, с достоинством, точь-в-точь как трамваи когда-то катались по Москве…

Трамваи никогда не спешили, это не автобусы, не «маршрутки», и были поэтому украшением города.

– Мистика нашего быта… – вдохнул Караулов. – Был человек и – сквозанул куда-то… Как думаете, коллега? – обратился он к Макарову. – Не мог ли наш Алексей Николаевич вдруг… покончить с собой? Например, повеситься? Страдая от всеобщего абсурда? Или отяжелившись обостренным чувством собственной ответственности перед страной и лично Борисом Николаевичем?..

Караулов разгуливал по тротуару и громко декламировал:

– Представьте некролог: «сразу после знакомства со скандально известным Дмитрием Якубовским покончил с собой АэН Илюшенко, одареннейший контролер контрольного управления администрации Президента!

Русский, 40 лет, импульсивный психопат с очевидными признаками алкогольной дегенерации. Этот человек был скромен до одури: всегда ходил в одном и том же зимнем костюме и в кедах!..

«Погибший подавал большие надежды как непримиримый борец с русской коррупцией», – считает его коллега, адвокат АэМ Макаров. Именно Макаров доставит гроб с телом покойного в Москву. Илюшенко был парторгом души многих высокопоставленных…»

– Болталка! – заволновался Макаров. – А если с Алексей Николаичем… правда что-то случилось?

– Провокация? – Якубовский стал очень серьезен. – Цюрих – город ЦРУ Это знают все!

– «Вся моя жизнь прошла в атмосфере нефти и газа», – сказал великий бас Газпрома Виктор Черномырдин, – декламировал Караулов. – И покойному Илюшенко тоже было непросто: ему постоянно хотелось чистого, свежего воздуха, но чистого воздуха так мало сейчас в Москве!»

– Паяц, – развел руками Макаров. – Из погорелого театра!

Караулов обнял Макарова:

– Андрюша, ты в Цюрихе! В том Цюрихе, о котором ты истерзанно мечтал все советские годы…

Ты счастлив, Андрюша?..

– Никогда не спрашивай у человека при должности, счастлив он или нет, – посоветовал Макаров.

– А если ты, старик, поднадуешься и станешь у нас Президентом, ты будешь счастлив?

Все засмеялись. Настроение было на редкость приподнятое – даже у Якубовского, хотя он по-прежнему ужасно хотел спать.

Распахнулись стеклянные двери бара, и официанты вынесли несколько столиков на тротуар. Завтрак закончился, догадался Караулов. И тут же открылся бар.

К «Савою» бесшумно подкатил «бентли». Из него выскочила хрупкая девушка в темных очках.

Она тут же исчезла в отеле, успев бросить швейцару ключи от машины.

Караулов обомлел:

– Телка…

– Телки, тачки, бабки… Хорошо в деревне летом!.. – подсказал Якубовский.

– Дим, а… такую вот содержать… Это сколько по месяцу выйдет?

Якубовский трогательно обнял его за плечи.

– Не надо, старик! Она такая фешенебельная, что тебе будет нерентабельно, точно тебе говорю…

– Не, я серьезно!..

– И я серьезно. Если ты от девушки хочешь что-нибудь получить, дай ей сначала все. Тогда, может, получишь.

Караулов задумался.

– А как же великое… русское:

 
Бей бабу молотом,
Будет баба золотом…
 

А?

Советы Якубовского он всегда воспринимал как аксиому хотя Якубовский был моложе его на четыре года.

– Ничто не сближает так людей, – умничал Якубовский, – как секс и совместно пережитое несчастье. Но в этом случае, – Якубовский кивнул на «бентли», – это одно и то же…

Караулов не мог без красивых девушек.

– То есть отдать, брателло, придется все, – подвел итог Якубовский. – У бабы есть только одно оружие: та слипшаяся от мутных потоков дыра, которую у нас в Болшеве, всегда называли «бабьей совестью»…

– Ты пессимист… – вздохнул Караулов, доставая очки от солнца.

– Ага, – сплюнул Якубовский. – Я стал пессимистом, вложив в оптимистов кучу денег…

– И поэтому ты на всех женишься? – не отступал Андрей. – Снял с бабы трусики – и уже в загс!

Якубовский хотел сказать что-то грубое, но из отеля в этот момент вышел Илюшенко.

– Алексей Николаевич что-то случилось, да?! – подбежал к нему Макаров. – Мы так… так волновались! Особенно вот Андрей Викторович… волновался…

Илюшенко был в черном зимнем костюме, при галстуке с заколкой и – в зимних ботинках.

– Лифт, сволочь, прет прямо в гараж, – радостно сообщил Илюшенко. – Выхожу из лифта, думал – рецепсия. Хожу-хожу… – блин, одни машины вокруг. Но я сориентировался и вышел!

Илюшенко обвел всех победным взглядом.

– Я готов!

Якубовский помрачнел.

– Двинули, – кивнул он. – Вы, Алексей Николаевич, чтоб не потеряться, возьмите меня за руку, что ли…

– Вообще-то, я… парень с понятием, – заверил Илюшенко. – Просто первый раз в капстране.

Они медленно шли в сторону набережной.

В Цюрихе, на его улицах, бесполезно искать двадцатый век. Он здесь везде, но он здесь не укоренился. Этот покой поразил Караулова: все рядышком, все близко, идти – два шага, а в центре города – озеро, больше похожее на море.

Лебеди, чайки… Кто объяснит, почему русские классики воспевали стервятников? Лебеди, белые и черные, чайки…

Образ русской культуры. Стервятники.

– Ста-арый… – Якубовский задержал Караулова, и они чуть-чуть поотстали. – Где гарантия, что эта банда – последняя, кого я буду кормить? И в этой… вечно голодной шпане… как доверять-то? – прошептал он. – Особенно Макарову?.. Мужик с женской психикой!

– Все может быть, – зевнул Караулов. – Но за ними – дядя Коржаков, брат. Знаешь, как Мохаммед Али определил, что такое бокс? «Это, – говорит, – такая профессия. Трава растет, птички летают, волны смывают песок, я бью людей…»

Если честно, Караулов не знал, как его успокоить. Разумеется, сам факт, что в Цюрих явился Андрей Михайлович Макаров, специалист по грязной работе… – да, они оба, Якубовский и Караулов, понимали, что Москва ждет от Якубовского сенсаций. Чем больше информации он выдаст, тем лучше: дерьмо, как любой полезный и не портящийся продукт, всегда в цене.

Вот и кафе, – останавливаясь в «Савое», Якубовский всегда завтракал именно здесь. «Савой» настаивал, чтобы постояльцы спускались к завтраку в строгих костюмах, а Якубовский любил шорты, в них удобнее, поэтому он сразу уходил на берег озера, где сверкало солнце и никого по утрам не было.

…Официант сдвинул два круглых столика. Сели на диванчиках, полукругом: уютно, тихо, главное – как спокойно вокруг! – Это французское «бистро»? – озирался Макаров. – Что-то типа… «Де Пари»?

Караулов вздохнул?:

– Французское. Из всех французских самое французское.

– Мне бы пивка… – робко попросил Илюшенко, отложив меню в сторону

Он читал только на русском.

– А шампанского… нам можно?.. – Макаров с надеждой смотрел на Якубовского. – Холодненького… так, для настроения?..

– Отмечать-то пока вроде нечего, – заметил Караулов.

– Шампанского так шампанского, – Якубовский смотрел на Макарова, как на поданный официантом суп, который никто не заказывал. – «Моет Шардон»! Бутылку.

– С чего начнем?

– Я-яичницу – попросил Илюшенко.

– Встречу с чего начнем? Перед яичницей в шампанском?

Макаров еще раз оглянулся по сторонам.

– Мы бы хотели иметь… сами знаете что…

– А что? – прошептал Якубовский.

– Баранников…

– Ах, Баранников… Ранее, к сожалению, не судимый?

– Тихо, тихо… тут могут быть русские…

– Какие русские, Андрюша? – громко засмеялся Караулов. – Здесь одна бабка с клюкой…

В кафе было пусто, но в другом конце зала пожилая, чопорно одетая дама читала «Блик» – забавную швейцарскую газету

– Бабуля… стремная, – прошептал Макаров. – По-моему, за нами шла… Как, Алексей Николаевич:

– Не шла, а летела! – прошептал Караулов. – На метле.

Макаров обиделся:

– Ду-у-рак!

Официант подал четыре запотевших бокала.

– Андрюша, мы с тобой две параллельные прямые… – заметил Караулов. – Пересеклись только сейчас, только это ошибка.

Якубовский поднял палец и прошептал:

– Тише, здесь могут быть русские…

Все засмеялись.

– Значит, так… – Илюшенко открыл чистый блокнот. – Нас интересуют: размеры взяток, формы расчета, услуги, характер отношений – прежде всего с Баранниковым. Лучше бы, Дмитрий Олегович, если бы вы чистосердечно сами обо всем написали. Можно… – он понизил голос, – на Александра Васильевича, можно – на Филатова, главу администрации…

– А на Ельцина?

– Еще лучше.

– Бориса, сына Николая, уральского плотника? Три года отсидевшего при Сталине за воровство? Борис Николаевич, я сам читал, сказал, что его папа – политический, но за политику не давали три года…

Выпад против Президента Илюшенко и Макаров пропустили – как по команде – мимо ушей.

– Писать можно и на Ельцина… – согласился Илюшенко. – Почему нет?.. Главное – чтоб правда была, ибо раскаяние…

Еще бы слово, и Якубовский опрокинул бы столик.

– Алексей Николаевич…

– Слушаю.

– Окстись, отец! Ты на кой ляд в Цюрих приперся? Чтобы явку с повинной оформить?

– Господин Илюшенко сейчас отдает дань уважения некоторым формальностям… – объяснил Макаров.

– Дань уважения, Андрей Михайлович, это на кладбище! Там, где липы вековые. А я меньше всего хочу, чтобы дороги, которые мы выбираем, превратились бы в пороги, которые мы потом обиваем…

Официант подал бутылку шампанского.

– Забери, – Якубовский швырнул ему свой бокал. – Мне моя жизнь пока дорога.

– Капучино, круассан, салями, мюсли, сыр, – диктовал Макаров. – Тарелку сыра… побольше…

– Кока-кола, – приказал Якубовский. – И айс!

Караулов заказал сырые яйца.

– А вы, Алексей Николаевич?

– Яичницу с салом по-домашнему и… то, что Андрей Михайлович попросил. Мне тоже. Пусть принесут.

«Сдохнет, – подумал Якубовский. – Не успеем договориться!» Официант хотел что-то объяснить, но Якубовский хлопнул его по спине:

– Иди, брат! Тащи все, что дяди приказали!

Макаров поднял бокал:

– Со свиданьицем в гостеприимной Швейцарии! Пьем? Да, Алексей Николаич?

– Пьем, – разрешил Илюшенко. – а встречу!

Караулов удивлялся: как Димка не понимает (умный же человек, черт возьми), эти ребята не умеют вести себя по-другому. У них каждый день как последний, ибо Борис Николаевич больше всего на свете любит снимать людей с работы.

Макаров подобострастно смотрел на Якубовского:

– За тех, кто не пьет, Дмитрий Олегович!

Якубовскому принесли кока-колу.

– О-очень вредно… – протянул Макаров. – Безобразие, кстати, Алексей Николаевич: лимонад крюшоны и даже квас в Москве совершенно исчезли…

Он очень смешно скатывал губы в трубочку, и в его голосе действительно появлялись женские нотки.

– А вот эта отрава… – кивнул он на кока-колу, – сейчас на каждом шагу! – Безобразие! Вы же, Алексей Николаевич, тоже так считаете, – да?..

Он подобострастно заглядывал ему в глаза.

– Почему нет? – важничал Илюшенко. – Предлагаю, коллеги, такой алгоритм. Вы, Дмитрий Олегович, быстренько все нам обрисуете, особенно – ситуацию с Баранниковым и Степанковым. Мы с Андрей Михайлычем сразу выйдем звонком на Москву, ну и… подумаем, как нам строить рабочие отношения…

Проговорили они часа четыре: Баранников, Дунаев, Степанков, Шумейко, Бирштейн, Руцкой…

Огромное впечатление произвели телефонные разговоры Якубовского с Баранниковым (Якубовский оказался хитрее руководителя государственной безопасности Российской Федерации; все их беседы он записал на диктофон).

Макаров забрал у Якубовского кассеты, чтобы передать их «лично Президенту», но обманул: в Москве он вызвал к себе журналиста Минкина из «Московского комсомольца», который их тут же опубликовал.

Макаров не верил, что Валентин Степанков, Генеральный прокурор страны, служит Якубовскому всего за десять тысяч долларов в месяц. Тогда Якубовский позвонил Степанкову – правда, для этого пришлось вернуться в «Савой». Его тут же соединили с Генпрокурором, и он быстро объяснил «дорогому Вале», что по Цюриху сейчас шляется адвокат Макаров, хочет выведать о нем, о Якубовском и об их «с Валей» деловых отношениях все до капли, это стало проблемой, ибо известные «Вале» счета – именно в Цюрихе.

Якубовский убежден: если Цюрих так интересен Макарову, ему бы с миром и упокоиться здесь – на местном кладбище найдется уютное место.

Степанков не возражал: «Ну, если есть такая возможность…»

Макаров был на параллельной трубке. Услышав, что Степанков одобряет его убийство, Андрюша сполз со стула, пот лил с него ручьем, и даже брюки промокли…

Вечером вся их компания отправилась в горы, в прелестный старый ресторан, где они пили «Антинори», дорогое итальянское вино, наслаждались кабаном и оленем, деликатно поджаренными на гриле, потом поехали к проституткам, где Макаров сразу уснул.

Самолет улетал в Канаду рано утром, «Аэрофлот» – после обеда, поэтому Якубовский выдал Караулову тысячу долларов и попросил его приобрести для «сладкой парочки» что-нибудь «приличное».

Они обнялись, – Якубовский поехал в аэропорт, а Караулов – поплелся по магазинам, хотя магазины он ненавидел, ибо у него были проблемы со вкусом.

В конце концов, Караулов купил Макарову и Илюшенко по чемодану из крокодиловой кожи. Их тут же доставили в «Савой»: Илюшенко еще спал, а Макаров завтракал.

Как же он любил поесть, Матерь Божья!

Увидев чемодан, Макаров задумался.

– Ты знаешь, я его сдам… наверное…

Караулов обомлел:

– Кому?

– Подарки надо сдавать, – объяснил Макаров со вздохом. – Должностным лицам. Чемоданчик прелестный, конечно, но узнает кто – хлопот не оберешься, я ведь с коррупцией борюсь…

– Тогда пусть эта фигня у меня остается, – предложил Караулов. – Все лучше, чем не пойми у кого, хотя на хрена, спрашивается, мне столько чемоданов?..