Текст книги "Русский ад. Книга вторая"

64

Почему люди чаще всего сходят с ума ночью? Разве ночью жить труднее, чем днем?..

Геннадий Эдуардович пил третий день подряд.

Он пил и не мог остановиться; ему казалось, если он остановится, он тут же повесится. Или пустит себе пулю в лоб. Лучше в висок, конечно; с пулей во лбу, он слышал, можно выжить (вроде бы был такой случай).

В висок – это лучше, это надежно; стрелять надо так, чтобы у кремлевских коллег не было повода для смеха: неудачник Бурбулис (всегда и во всем неудачник) даже застрелиться не смог…

Пьяный Бурбулис видел в зеркале свое отражение и разговаривал сам с собой.

– Сейчас я тебя побью, – грозил Бурбулис пальцем Бурбулису. И – снова пил!

Среди его обидных недостатков водка выделялась особенно: Бурбулис быстро пьянел. Но водка спасала: протрезвеешь – лезут, лезут со всех сторон нехорошие мысли: не голова, а какой-то дом терпимости.

Где он, сука поганая, этот Указ? Лежит?

Спокойненько так лежит, у лампы с абажуром: «О Бурбулисе Г.Э.».

Скол-лько тут букв? В них – твоя жизнь. Не посчитаешь… – двоятся, твари! Д-десять? Буквы смеются, прыгают, пляшут, как человечки, – Бурбулис вжался, как мог, в кресло, даже ноги подобрал, будто ребенок, кто войдет – тот подумает, что в кабинете никого нет!

Смерть? Это так смерть приходит, да?

Все, что было вокруг Бурбулиса, все предметы, стол, даже люстра, все пришло вдруг в движение! Бурбулис побагровел, заткнул уши ладонями, но вокруг стоял хохот, гремевший все громче и громче. К нему подползли – вдруг – какие-то свиные рожи, потом со стола спрыгнул на пол Указ Президента и тоже, вприсядку, кинулся в пляс.

– Мама! – закричал Бурбулис. – Мамочка! Даже у Ахиллеса нашлось слабое место! Прогони их, мама! Прогони, а!

Он заплакал. Плакал Бурбулис, как ребенок, навзрыд.

Он с детства боялся чудовищ.

«Господи, где я? В Кремле? Меня же выгнали, я что, я… опять в Кремле?»

В эту минуту он узнал наконец свой кабинет.

«Я вернулся? Так быстро?.. Почему все пляшут? И смеются? Потому что я вернулся?..»

На столе стояла пустая бутылка из-под водки. Рядом была еще одна, но полная, вокруг царил полумрак, окна плотно зашторены, телефоны молчат, свет от лампы холодный, с жутью, и эта узенькая дорожка света сейчас плавно растворяется в темноте…

Рыдал Бурбулис с воем.

Надо выпить! Он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и вдруг заорал:

 
Если б я имел коня, я б, наверное, помер,
Если б конь имел меня, это был бы номер…
 

Ы-ы!..

Распущенный галстук был больше похож, конечно, на петлю с веревкой. Где Алешка? Где же он, пеструшка голубая? Домой отполз? К любимой бабе поближе?

И п-почему змеи кругом?.. Зачем ползут?! Если Россия выживет, то благодаря тем, кого не интересует политика!

– Запомни, Гена, – Бурбулис погрозил – сам себе – пальчиком. Вон Скоков, сидит на столе… с хвостом, как у обезьяны…

Бурбулис не мог ошибиться, сейчас он видел перед собой именно Скокова. Кривляется, гад! Празднует!.. Кабинет ему нужен в Кремле… поближе к Борис Николаевичу! Идион; Борис Николаевич сейчас в таком состоянии, что лучше не ближе к нему а подальше от него! Кидается на соратников так, будто города берет. Миша Полторанин вон… чуть было не сгорел, дуб стоеросовый! Подловили его журналисты: ваш Ельцин, говорят, все время куда-то исчезает. Странная формулировка: «работает с документами». – Все Президенты работают с документами, но никто на месяц не исчезает. Болен, что ли?..

Ага, говорит Полторанин, болеет Борис Николаевич. У всех, кто в Зауралье родился, сосуды слабые. Йода ведь нет совершенно, йод при советской власти специально в еду добавляли. В крупных городах. А в деревнях где его взять?..

Ельцин рассвирепел. Быстро он сейчас свирепеет…

Орет: Михаил Никифорович, вы что… врач?!

Стиль Ельцина – самовозбуждение. Может, ему просто в морду дать? Забыл, пельмень, с каких тебя колен поднимали? Тут бы и кран не помог! С кем работаем, а? с кем демократию строим?

Ищи, жопа, сапожища…

Бурбулис схватил бутылку, но перед ним внезапно опять вырос Ельцин: огромный, и с челюстью, как у ротвейлера.

– А-а-а-а!.. – завопил Бурбулис. – Пришел, рассукин сын? Рви Указ! Рви, треска мороженая, я власти хочу!

Ельцин по-прежнему прыгал у Бурбулиса перед глазами и медленно растворялся в тумане…

Внезапно Указ Ельцина стал огромным, как оконная рама.

– Уй, – вздрогнул Бурбулис. – хватит! – он закрыл лицо руками. – Хватит! Я нехоч-чу!..

Перед глазами опять возникла Красная площадь. И опять пришел Ельцин.

Теперь он был в шубе нараспашку и в шапке из кролика. Ельцин согнал с пьедестала Минина и Пожарского и встал вместо них с Указом в руках.

– Всех убью! – сказал Ельцин. И плюнул в народ. Он даже помолодел в эту минуту.

Мамочки, а это что: кабинет Бурбулиса сжался гармошкой, и в проеме возник Ельцин. На его левой руке висела Татьяна, дочь, а правой рукой он держал за шиворот насмерть перепуганного Юмашева – заведующего отделом писем журнала «Огонек».

– Всех убью! – сказал Ельцин. – Расстреляю!

Юмашев был в грязной майке, он как будто бы минуту назад вылез из сарая, где он прятался от путча – с раннего утра 18 августа, хотя его никто не искал.

Неуловимый Джо. А как его поймаешь, если его никто не ловит?

Татьяна кричала, пытаясь укусить отца за палец, и требовала денег, а Указ об отставке Бурбулиса вдруг почему-то стал флагом России.

– Сейчас умру… – простонал Геннадий Эдуардович. – Ельцин, вали отсюда! Вали, вали, изделие!

Бурбулис искал пистолет, чтобы застрелить Президента Российской Федерации (убийство сейчас – это форма развлечения), но встать не сумел. Зато он чуть-чуть протрезвел. Человек трезвеет, если хочет выпить.

– А где стакан? Какой кругленький! Ва-аще… как снежок, сам в руки просится!

Плохо, плохо закончит этот Ельцин! В душе у него темно как у негра в жопе, – Бурбулис хотел было пригрозить Ельцину кулаком, хотел крикнуть, что он несправедливо отнял у него власть над страной, но вместо крика был какой-то хрип: ему сейчас не кричалось!

Где телефон? Он сдернул трубку и сразу услышал Недошивина.

– Ж-жора, ты здесь – обрадовался Геннадий Эдуардович. – Не ушел? Ты х-хороший парень, Жора! Где телефон? То есть Алешка где… яг-гушкина мать?.. Найди натяжку! Нем-медленно!

Приятно, черт возьми: ты пьешь, а народ твой томится в приемной и ждет, когда ты напьешься, чтобы отнести тебя в машину. Завтра явится строгий офицер, жандарм Коржакова. И всех выгонит! Когда-нибудь эти парни и Ельцина выгонят! Он – нервный и людей бросает, как камни с горы… – «О Бурбулисе Г.Э.»! Это по-людски? Слушайте, демократия – это не Царство Божие на земле, но Ельцин запутался в змеях, напавших на него, Лаокоон, черт возьми… – или Коржаков считает, что он, Геннадий Бурбулис, тоже из тех вонючих удавов, что связали Президента России по рукам и ногам и вот-вот доберутся до его сонной артерии?..

Ивана Карамазова посещал черт, Ельцина посещает Коржаков. Что страшнее, – а?

Прямо перед Бурбулисом стояла ваза с цветами, вдруг из букета Бурбулисуулыбнулся… Ельцин. Улыбнулся, скривился и – исчез.

А за ним кто?.. Как?! Ты?.. Ты тоже пришел?

Ельцин стал Лениным. Это я, гляди… – сощурился Ленин. А с люстры, как летучая мышь с собачьей головой, свесился – вдруг – Яков Михайлович Свердлов.

– Узнаешь? – картавил Ленин. – Товарищ Свердлов у нас на оргработе. Как и ты. Но он скоро умрет.

– Нет! – закричал Бурбулис. – Я не хочу умирать?..

– Надо, – строго сказал Ильич. – Надо. Для революции!

– Не буду!

– Надо, родной.

– Что?

– Умереть.

– Не хочу! – заорал Бурбулис. – Я и так на линии огня!

– Нет, – прокартавил Владимир Ильич, – ты не на линии, а в жопе. – Смотри сюда! – и он кивнул на книжный шкаф.

Из книжного шкафа вышел, чеканя шаг, Феликс Эдмундович Дзержинский. И прикрыл за собой дверцу.

Небритый, грозный, с нехорошей искоркой в глазах.

– А-а… – а! – заорал Бурбулис.

Еще секунда, и он бы обмочился: столько вождей вокруг… – Бурбулис заткнул уши, но перед ним уже была другая картина: Красная площадь, Свердлов в гробу, траурные знамена, но Свердлов встал вдруг из гроба и показал Бурбулису место рядом с собой.

– За что?.. – прошептал Бурбулис.

– За все! – сказал товарищ Свердлов.

– Я за свободу, я сутками не спал…

– А теперь умри, – приказал Свердлов. – Я же умер.

– Это что правда, ваши похороны… – не поверил Бурбулис.

– А ты думаешь – репетиция?

– Но я дал России свободу! Нате, жрите!

– Вот и умри, – повторил Яков Михайлович. – Умри, пока тебя ласкает жизнь!

Еще бы секунда, и Бурбулис зарыдал, но в этот момент в кабинет ввалился Алешка:

– Здрасьте, Геннадий Эдуардович!

– Ал-леша… – протянул Бурбулис. – Тут такие события! Протри мне лоб, Алеша…

Никогда, никогда еще Алешка не видел Геннадия Эдуардовича таким беспомощным. Просиживая в Кремле, в своем кабинетике, бесконечное количество жопо-часов, Алешка видел – вокруг себя – разные пьянки: кремлевские сотрудники пили открыто, не все, конечно. Но очень многие.

– Да подойди ж ты, ешкин кот! Дай ладонь, не съем!

Алешка с улыбкой подошел к Бурбулису и протянул ему обе руки.

– Вся душа обосрана, Алеша! – простонал Бурбулис.

Совместное занятие людей идиотизмом всегда указывает на их внутреннюю близость.

– Наливать не буду, – предупредил Алешка. – Меня Недошивин просил. А то, говорит, вы умрете.

Бурбулис лихорадочно прижал его руки ко лбу.

– По-моему, у меня минимум сознания.

– У настоящего политика должно быть чувство меры. Во всем! Вы сами так говорили.

– Знать бы ее, эту меру… – выдохнул Бурбулис. – Вся жизнь в поисках меры…

Алешка хотел было отстраниться, но Бурбулис опять притянул его к себе.

– Во мне, Алеша, что-то темное шевелится…

– Может, врача, Геннадий Эдуардович?

– Не придет.

– Как это?! Они ж тут круглосуточные!

В отличие от ЦКБ, куда врачей набирали исключительно по блату, в Кремле былахорошая медсанчасть, особенно терапевты и зубные врачи.

Бурбулис вздохнул:

– Врач, Алеша, мне теперь не положен. Наоборот: если я сдохну, это будет всем на руку! Те, кто в отставке, они как привидения. Зачем Ельцину привидения? Чтоб его совесть жрала?!

– А кто же… вместо вас, Геннадий Эдуардович?

– Я незаменим. Скоков? Говорят, еще Старовойтова сейчас в котировке.

Бурбулис сморщился:

– Путешествие слона в жопу таракана твоя Старовойтова! Вся жизнь – как сплошное путешествие… и все по узким проходам, а габариты не те…

– Так ее прежде никто не знал. Наверстывает упущенное…

Бурбулис медленно поднял голову:

– Аче ты ва-аще… такой худенький?..

Алешка улыбнулся:

– Зато у меня булка сладкая, Геннадий Эдуардович!

– «Черная, как галка, тощая, как палка, мне тебя жалко… девка-Наталка…» – бормотал Бурбулис.

Его голова все время падала на грудь.

– Капельницы не нужны, – тихо рассуждал он. – Сам выйду. Л-легко! Но сначала, Алеша… ты мне налей полстакана.

– Не могу. Вы умрете, и меня посадят.

– Бессмертные не умирают… – п-понял? Но ты умрешь от стыда, если я не выпью, потому как, если я не выпью, я точно сдохну… – и его голова опять упала на грудь.

– К алкоголизму, Алеша, относиться н-надо… серьезно… Некоторые с-счита-тают… его несчастьем, но эт-то потому, что люди сейчас не знают п-подлинных несачастий… – Бурбулис еле ворочал языком.

– Вы давите на меня своей беспомощностью, но не приводите серьезных аргументов. Значит, мы имеем дело только с прихотью и – не более того…

– Ты г-н… г-говоришь сейчас… Алеша, в той замечательной философской манере, – оживился Бурбулис, – к-которую здесь, в Кремле, этим м… эти му… не воспринимают всерьез…

– Учителя выбрать – тоже ум нужен, Геннадий Эдуардович!

Видя, как Бурбулис крутится сейчас возле него, Алешка был ужасно доволен собой. В глубине души он даже радовался, пожалуй, что расстается сейчас с Бурбулисом: в пресс-службе Кремля его не оставят, это факт, но Голембиовский уже передал Алешке, что он может вернуться в «Известия».

– Мне кажется, я исчезаю… – вдруг прошептал Геннадий Эдуардович. – Знаешь, почему Е-ельцин меня г-гонит, Ал-леша?.. Ему со мной труднее, чем без меня! попроси у добрейшей Наины Иосифовны ее пирога с курагой… Да она даже говна своего не даст! И – ва-аще не ответит! Если ты не внутри дела, значит – вне его… Наина Иосифовна хоть и деревенская баба, но с-ча тоже царица, а эт-то не царское дело – с пола людей поднимать!

Бурбулис долго молчал, уставившись в одну точку, потом снова заплакал.

– Д-даже к-кураги не б-будет… – пожаловался он. – И как это пережить?.. Н-налей?

– А? – не расслышал Алешка.

– Я его ненавижу! – вдруг заорал Бурбулис. – П-понял, ты? П-понял, подстилка! Жизнь – это то, что мы сами из нее делаем. Я ег-го не-на-виж-жу!..

– Кого, Геннадий Эдуардович?

Бурбулис не ответил, его бил озноб. Никогда прежде Алешка не видел, чтобы мужчина так рыдал – со звериным воем…

Открылась дверь, влетел Недошивин, за ним показалось испуганное личико секретарши Ирочки.

– Ж-жора! – Бурбулис привстал в кресле. – Где? Где?.. – он крутил головой.

– Что… где? – вздрогнул Недошивин.

– У нас все есть… – успокоил его Недошивин. – А чей портрет, Геннадий Эдуардович?

– Ельцина хочу, Жора! Неси сюда Бориса Ельцина!

– Так он же над вами висит…

Бурбулис поднял голову: над его рабочим столом улыбался – из рамы – Президент Российской Федерации.

– С-сымый его к черту, – приказал Бурбулис. – Ссымай сволоту!

Недошивин встал на стул и гордо снял со стены портрет Президента России.

– Господи, грязный-то какой… – удивилась Ирочка.

– Спускай его! – обрадовался Бурбулис. – От-виселся!

Алешка кинулся помогать Недошивину: портрет Президента был тяжелый, в массивной раме «под злото».

– Сча я его расстреляю! – обрадовался Бурбулис. – Я – Фани Каплан.

Алешка повернулся к Недошивину:

– А у него что, пистолет есть?

– Нету! Прикрепленный еще с той ночи забрал.

– А если у него два пистолета? Они ж тут оружие все до одури любят…

Бурбулис, кажется, чуть протрезвел, во всяком случае – встал.

– Держите это… творение народное… прям передо мной…

Алешка и Недошивин развернули Ельцина к нему лицом.

– Предупредительного выстрела не будет, – строго сказал Бурбулис. – Патроны нынче дорогие!

Алешка подумал, что Геннадий Эдуардович сейчас действительно будет стрелять.

– Дали б мне «калаш», р-рожок с патронами, – бормотал Бурбулис, – и м-мир бы точно стал лучше!

Иришка, – позвал он секретаршу. – Иди сюда, малыш…

– А мне… зачем, Геннадий Эдуардович? – испугалась девушка, спрятавшись за спиной Недошивина.

– Иди, я Ельцина при тебе расстреляю.

– Этожгрехнезамолимый… – прошептала Ирочка.

– А ты что…. в Бога веришь?

– Конечно. В России можно только в Бога верить…

Девушка робко подошла к Геннадию Эдуардовичу и молча встала рядом с ним.

– Плюй! – приказал Бурбулис.

– В кого?

– В него!

– Плевать?

– Плюй!

Ельцин был красив и моложав.

– Плюй, плюй, – усмехнулся Недошивин. – Не то в тебя плюнут, дурра!

– Я н-не могу – прошептала Ирочка.

– А вот я оч-очень даже могу, – захохотал Бурбулис. – Смотри. И учись.

Он плюнул и попал Ельцину в лоб. Слюна Бурбулиса струйкой поползла вниз, разрезав лицо Президента Российской Федерации как бы на две половины.

– Н-надо же… – засуетился Недошивин, – с первого раза, с первого раза попали, Геннадий Эдуардович! Не промахнулись… И как ровненько…

Алешка не знал, что ему делать: плакать или смеяться.

– Жора, ты сейчас тоже плеваться начнешь? – удивилась Ирочка.

Недошивин кивнул на Ельцина:

– Можно уносить, Геннадий Эдуардович?

Бурбулис вложил в плевок свои последние силы свалился в кресло. Он вдруг мгновенно заснул, причем с храпом – улыбаясь во сне.

– Ну, пойдем, что?.. – Недошивин взял Ирочку за руку. – А ты, Арзамасцев, останься и охраняй тело. Мало ли что…

– Жорик, а мне его утром будить?..

Недошивин не ответил, но остановился в дверях и ехидно взглянул на Алешку:

– Утром, пеструшка, жесткие парни придут. Они уже обзвонились: в восемь, говорят, чтобы здесь никого не было.

Алешка кивнул на Бурбулиса:

– И его тоже?..

– А его, блин, в первую голову. Да не волнуйся ты, и без тебя будет кому его разбудить…

65

– Доброе утро, уважаемые народные депутаты… – председатель Верховного Совета Руслан Имранович Хасбулатов напряженно изучал зрительный зал. Взгляд был занозистый, с поволокой, под глазами у Хасбулатова сидели большие черные круги.

Здесь, в президиуме съезда, у микрофонов, стоял человек, привыкший верховодить.

Руслан Имранович говорил – всегда – медленно, осторожно, поэтому интонации получались какие-то трескучие. И было ясно: темного он ума, этот председатель, весь какой-то затаившийся, скрытный, как мокрая кочка в лесу.

Иногда Руслану Имрановичу казалось, что съезд – это управляемое сновидение. На самом деле он был, конечно, настоящим сибаритом: Руслан Имранович не мог без комфорта, без красоты старых настольных ламп с абажурами, резных книжных шкафов из красного дерева, многолетних коньяков и своей трубки.

Он любил книги, справочники, альбомы, словари, любил, когда они – с закладками – навалены на столе… И вообще: Руслан Имранович ценил все, что стоит дорого. Часто шутил в «ближнем кругу»: «В жизни необходимо попробовать все и через все пройти – кроме Матросской Тишины, инцеста и народных танцев…».

А еще Руслан Имранович любил, чтобы люди ловили каждое его слово.

Дальномыслящий человек. Во всем.

– Надо запретить… – горячился на последнем съезде какой-то депутат-аграрий, – Руслан Имранович… надо запретить распространение в Российской Федарции психотропных веществ. Их же тайно распространяют! Везде! Один грамм психотропии делает человека идиотом!

Хасбулатов удивленно смотрел в зрительный зал:

– Я не понимаю, та-ак вот у нас что? Уже распрыскали эти ведества?..

Мир состоит не из черного и белого, а из черного и серого, – здесь, в Кремле, это так понятно!

– Десять часов утра, уважаемые депутаты, – Руслан Имранович привычно рассматривал (будто ощупывал) зрительный зал. – Прошу так – во-о-т… рассаживаться, начинаем заседание…

Кремлевский дворец, съезд вроде бы – формально – уже начался, а депутаты спокойно разгуливают по залу, громко разговаривают, смеются и посылают друг другу воздушные поцелуи. Кто-то читает газету, развернув ее как флаг… – А это еще что? Двое товарищей в четвертом ряду играют в домино, воткнув между кресел чей-то новенький «дипломат»…

– Идет прямая трансляция, упрямо повторял Хасбулатов. – прошу рассаживаться, уважаемые депутаты, по радио… так вот… по телевидению… идет прямая трансляция…

Люди делились у Руслана Имрановича по принципу «свой – чужой», но и «своим» он почти не доверял. Здесь, в Верховном Совете, Руслан Имранович действительно королевствовал: было очень интересно наблюдать, как он играет с людьми; в ближнем кругу Хасбулатов не раз грозился предать анафеме всех, кто не считался с Верховным Советом, – врагам Руслан Имранович всегда уделял больше внимания, чем своим друзьям. Но какой артист, – о! на людей Руслан Имранович смотрел так, будто сдирал с них кожу. Щуплый, невысокого роста, весь какой-то корявый, он был тем не менее очень сильным человеком.

– Трудновато придется… – посочувствовал Хасбулатову (или предупредил?) Сергей Филатов, его первый заместитель. Они неторопливо поднимались на сцену, в президиум съезда; впереди двигался Ельцин, за ним шел Коржаков, потом шли адъютанты Президента и врач-реаниматор. И только после них – Хасбулатов и Филатов; даже здесь, в гостях (съезд – то, по сути, всего лишь расширенное заседание Верховного Совета), Коржаков вел себя так, будто он – второй человек в государстве.

Филатов презирал Руслана Имрановича.

– Трудно будет, о… о! непростой будет съезд.

– Ни-и-чего… так-ак вот… – скривился Хасбулатов. – Я их вразумлю!

Никто не сомневался, что Седьмой съезд освободит Гайдара от руководства правительством.

Ельцин был уверен, что Хасбулатов и Верховный Совет давным-давно приговорили Гайдара, да и разведка (Коржаков) доносила, что среди депутатов, кулуарно, этот вопрос уже решен. – и никто не знал, что на самом деле Хасбулатов хотел бы так развернуть съезд, чтобы егор Тимурович остался еще на год-полтора. Если Гайдар останется, если дать ему еще немного порулитъ страной, его реформы навсегда утопят Ельцина и демократов. Опрокинуть Ельцина руками Гайдара – самый надежный вариант по захвату власти.

Сбоку, сбоку надо зайти, по-хитрому…

Кто тогда во главе? Разумеется, Хасбулатов

– По данным предварительной регистрации, уважаемые депутаты, – начал он, – на Седьмой съезд прибыло 984 делегата из 1068 избирательных округов. Таким образом, съезд правомочен начать работу…

Охраняли Руслана Имрановича только чеченцы. Его тейп. Болезненно гордые, мрачные, они смотрели на Руслана Имрановича, как на земное воплощение Аллаха.

– Прошу зарегистрироваться народных депутатов, – предложил Хасбулатов.

Саша Починок, глава одного из комитетов Белого дома, на прошлом съезде отправил в президиум записку: «Руслан Имранович, поменяйте глаза. У вас в глазах: «Эх, пулеметик бы…» – Так ведь достали, колхозники! Учатся-учатся… и никак не научатся управлять государством, которое уже год у них в руках…

– Уважаемый Президент Российской Федерации! Уважаемые народные депутаты! Верховный Совет, уважаемые депутаты, выполнил поручение предыдущего, Шестого съезда, о созыве высшего органа государственной власти в ноябре-декабре текущего года. Следовательно, наш съезд не носит чрезвычайного характера, как писал ряд газет и журналов, а является обычным конституционным событием, очередным шагом в развитии российского парламентаризма…

Рядом с Хасбулатовым, плечо к плечу, сидел Ельцин: могучий, сильный, ухоженный. Парикмахер соорудил Ельцину огромный белый начес – как жениху перед свадьбой.

Ельцин улыбался и излучал доброту. Разведка доносила: всю неделю – не пил. Был бы Ельцин рохля, Хасбулатов давно бы все перевернул. Только с Ельциным так нельзя. Танки выведет. С Ельциным надо плавно, он должен сам потерять власть. Утратить…

Власть от Ельцина должна как быуйти.

Руслан Имранович лично просматривал списки гостей. Были аннулированы приглашения экспертам группы «РФ-политика» Бурбулиса и всем (почти всем) представителям Президента в регионах.

Если гостевые билеты были уже выданы, их забирали силой. Товарищ один, представитель Президента в Тыве, отказался возвращать свой билет. Тогда применили воздействие, представитель Президента на месяц вышел из строя.

Руслан Имранович очень хотел, чтобы съезд прошел как можно спокойнее… Зал в Кремле вместительный, кто там кричит-надрывается в его глубинках, со сцены разве поймешь…

Гостей, короче говоря, почистили…

Три года назад профессор «Плешки» Хасбулатов прислал в «Правду», Гайдару, в те дни – редактору отдела экономики, большую статью. Разгар перестройки, Хасбулатов говорит о необходимости реформ в экономике, в пример приводит Польшу, Венгрию, Югославию. – «Автор – отъявленный 'рыночник»», – начертил Гайдар резолюцию и сдал статью в архив.

Сейчас Гайдар опускает глаза: «Пусть это останется между нами, Руслан Имранович…».

В отличие от Ельцина, и.о. премьера умеет дружить. По личной просьбе Руслана Имрановича Гайдар завалил заказами Грозненский нефтеперерабатывающий завод. Такой же завод погибал – в этот момент – в Новокуйбышевске, но Хасбулатов о нем не просил!

Последнее (прошлая неделя) решение Гайдара: перевести концерн «Сухой», весь концерн, наши истребители-бомбардировщики, на выпуск китайских велосипедов.

Ельцин побагровел: «Нас расстреляют за это… Егор Тимурович!».

Но Гайдар уверен: от велосипедов у России будет настоящая прибыль, а самолеты надо еще уметь продать у американцев.

На подходе истребитель пятого поколения!

На днях к Руслану Имрановичу приходил художник Никас Сафронов. Целый час сидел в углу кабинета, фотографировал его руки, глаза, лицо… делал наброски.

Хочет создать портрет. «И каким же я получусь?..» – улыбнулся Руслан Имранович.

«Я покажу беспощадное одиночество человека, имеющего дело с толпой…» – вздохнул парень.

Скинуть бы этот съезд побыстрее!

Сегодня ночью Руслан Имранович очень плохо спал. Лег рано, в одиннадцатом часу, ворочался-ворочался… недодуманные за день мысли лезли в голову просто со всех сторон.

В январе Руслан Имранович справил новоселье. Бывшие апартаменты Брежнева на улице Щусева, – правда, Леонид Ильич и Виктория Петровна от этой квартиры сразу же отказались. Очень уж большая! Приехали, походили… и – вернулись на дачу, в Одинцово, в свой старый деревянный дом[38]38
  В нем они жили до веку, точнее – до ухода Леонида Ильича из жизни. И Андропов, и Черненко берегли Викторию Петровну.
  А вот Горбачев сразу, едва став генсеком, выкинет старуху из Одинцово-дача-то государственная!
  Галина Леонидовна перевезет мать в их городскую квартиру, на Кутузовский проспект. В день «разгрома», как говорила Виктория Петровна, она полностью ослепнет.
  Горбачеву доложат, он отмахнется:
  – Ослепла? Найдите ей врачей…


[Закрыть].

Квартира на улице Щусева – самая большая в Москве – пустовала почти 10 лет словно ждала Руслана Хасбулатова! Сначала Ельцин обещал ее Илюшину, но Бурбулис убедил Президента, что отдать «брежневку» Руслану Имрановичу – это не просто умно, это еще и политически правильно.

Студенты «Плешки» звали его Хмырем. Почему-то считалось, что Руслан Имранович похож на Вицина в «Джентльменах удачи».

Какой… Хмырь, дурни! Кардинал Мазарини, вот он кто на самом деле!

Иногда казалось, что этот человек – машина! Он всегда был спокоен – как танк. Он всегда был вежлив и улыбчив – в любой ситуации. Если Хасбулатов схватывал простуду, он болел часов пять-семь, не больше. Сердце, голова, сосуды, память никогда его не подводили. Но в последнее время Хасбулатов быстро уставал: час-другой… и в голове уже тяжесть, дышать становилось труднее, появлялись загрудинные боли.

Сегодня ночью все было именно так. Может, грудная жаба? Руслан Имранович поправил подушку у себя за спиной, расстегнул пуговицы на пижаме и снова (в который раз) стал переигрывать – по памяти – ключевые цифры из своего доклада к съезду.

1) Суммарное сокращение выпуска товаров в России вот-вот упадет до 50 %! За весь XX век не было ничего подобного – минус 50 % всей промышленности в государстве.

2) По строительству жилья Россия скатилась за год на уровень 1948 года. Только Москва сохранила свой стройкомплекс, и только благодаря Москве, ее показателям, эти цифры еще как-то держатся.

3) Реальная стоимость рубля занижена (в пользу доллара] в 110-15 раз. Отбойный молоток в России стоит 15 долларов. А экскаватор – 5 тысяч долларов, то есть шагающий экскаватор всего лишь в 333 раза дороже, чем простой молоток…

Зачем Егор Тимурович так обесценил рубль – это особая тема, ведь там, куда Косыгин вкладывал деньги (тот же ВПК, например), были фантастические результаты.

Скажем, радиотелефоны. Если в 41-м Советский Союз отставал – по связи – от немцев на годы, ибо использовал только кабель, то через 22 года Брежнев держал в руках первую «мобильную» трубку.

Или «САИС», электронная «база данных». Справочный материал по всем крупным заводам, комбинатам, НИИ, воинским частям и т. д, и т. д.

Первый интернет появился в Америке в 60-е годы: он предназначался для архивов министерства обороны. А в СССР, по личному указанию Андропова, был создан «САИС». Члены Политбюро доступа к нему не имели. Только члены коллегии КГБ СССР. В перспективе советский «САИС» мог бы, конечно, превратиться и во «всемирную паутину», но финансирования сейчас – ноль, хотя Гайдар знает (и разведка доносит), что американцы и англичане семимильными шагами идут сейчас в этом направлении…

Спал Руслан Имранович как-то тревожно. Несколько раз просыпался. Покурить? Его трубка, заправленная анашой, всегда была рядом с ним: он боялся «ломки». Но после травы голова тяжелая – мысли отступают, ты – словно деревянный, главное – лень что-то делать…

Каким же дураком надо быть, чтобы не получить сейчас Кремль!

В России – полный крах инвестиционной политики. Для первоочередных нужд государства необходимы 900 миллиардов рублей, но инфляция достигла сейчас 2600 %, а оптовые цены только за последние 8 месяцев выросли в 32 раза…

Чтобы отвлечься от мыслей, скинуть тревогу, надо встать, походить… Метод физический действий!

Руслан Имранович обожал свою байковую пижаму. Она хороша уже тем, что ей нет износа. Недавно кто-то из родни подарил Руслану Имрановичу еще одну пижаму – шелковую, так Руслан Имранович даже мерить ее не стал: шелковое белье для горца – это какая-то несуразица, горец в пижаме – то смешно!

Он считал себя горцем.

Какое слово красивое: горец…

Полумрак, расползавшийся по его спальне, был очень красив: настоящий театр теней.

Да, Гайдар ведет Ельцина к самоликвидации, Ельцин уже лежит под Америкой, как дворовая девка под генералом!

Тени, тени… расползаются по спальне, идут за ним шаг в шаг, шаг в шаг…

Зал вроде бы успокоился.

– Уважаемые депутаты… – Хасбулатов еще раз кинул взгляд на публику, – я надеюсь, что депутаты исполнят… та-ак-вот… свой долг перед избирателями и не предпочтут сегодня… отдых в гостинице или столичные магазины судьбоносному голосованию по главным вопросам жизни страны…

Кажется, услышали: Руслан Имранович обретал власть.

– Наш съезд, уважаемые депутаты, собрался в условиях быстрой смены общественного сознания… – Хасбулатов уткнулся в свои листочки. – Мы не можем не видеть настроения крайней тревоги среди населения страны, нарастания элементов безразличия и безысходности. Съезд оправдает свою роль высшего органа представительной власти, если не позволит затянуть себя в тупик политических интриг, не поддастся… та-ак-вот… на разные пропагандистские выпады. Он обязан дать четкие и ясные ответы на следующие вопросы.

Руслан Имранович сделал паузу, строго дожидаясь, когда умолкнет последний шум.

– Первое. Почему депутатам не удалось исполнить обещание, данное нашему народу: стабилизация в экономике, успешная борьба с инфляцией и преднамеренным банкротством национальной валюты?

Второе. Способна ли государственная власть предложить сейчас России реальную программу выхода из кризиса?

Третье, главное. Какое правительство сможет реализовать эту программу? правительство Гайдара? Или какое-то другое правительство? Сумеют ли представительная и исполнительная власти наладить, наконец, конструктивное взаимодействие между собой?

Будем, коллеги, исходить из того, – гордо чеканил Хасбулатов, – что здесь, в этом зале, собрались люди, действительно озабоченные тем, как нам вывести страну из кризиса. Разрешите объявить Седьмой съезд народных депутатов Российской Федерации открытым!

Грохот, с которым вставали депутаты, всегда удивлял Хасбулатова.

Грянул гимн.

У Ельцина было сейчас такое лицо, словно гимн исполняют в его честь.