Текст книги "Русский ад. Книга вторая"

– А делать-то что? – не понял Ельцин. – Что решаем со съездом? Идем в зал? Или не идем? Какие предложения?

– Распустить съезд, – вскочил Чубайс, – никогда не поздно! А сейчас надо себя отстоять. Прошу еще раз: дайте мне выступить на съезде.

Ельцин встал:

– Хорошо. Дадим. Завтра – вернемся, решение принято.

Первым вскочил Грачев, за ним медленно поднялись и другие члены кабинета министров.

– А вас, Виктор Степанович, я задержу еще на одну минуту… – громко сказал Ельцин.

Черномырдин как стоял, так и застыл – с портфелем в руках.

– Конечно, – пробормотал он. – Конечно, Борис Николаевич… Слушаюсь!

К Ельцину осторожно подошел Гайдар:

– У меня два вопроса…

– Позже решим, – оборвал его Президент и показал Черномырдину место рядом с собой.

78

Какой идиот, – да? – предложил в тюрьмах выкрашивать следственные кабинеты той же краской, что и камеры заключенных?

Традиция, говорят. С царских времен.

Денис чувствовал себя стрелком, попавшим в цель: почти все, кто пришел в милицию в 70-е, быстро, в два счета, стали сейчас барыгами[49]49
  Как живут на самом деле многие граждане в столице, Николай Щелоков узнал, лишь когда его перевели из Кишинева в Москву, на работу в МВД СССР.
  Опись «изъятых драгоценностей, антиквариата, меховых изделий, ковров и других товаров, обнаруженных при обыске в квартире и на дачах (два загородных дома) гражданина Буколова, Ивана Игнатьевича, старшего смены банщиков „Сандуновских бань“, кандидата в члены КПСС, ранее не судимого…» – этот документ долго-долго лежал на рабочем столе министра внутренних дел Советского Союза: Щелоков не верил собственным глазам:
  «Скульптура юноши, предположительно-бог Аполлон. Размеры 2,87×1,04 м, розовый мрамор, старый; эскизы художника Врубеля (2 шт.); картины маслом и натюрморты, неподписанные (9 шт.); картины художников: „малые голландцы“ (16 шт.), Коровин (1 шт.), Айвазовский (4 шт.), Маковский К. (2 шт.), Маковский В. (3 шт.), Репин (1 шт.), Гудиашвили (3 шт.), Лебедев К. (1 шт.), Лебедев В. (2 шт.). Денег советских – 16 920 руб., в том числе сберегательная книжка на 4012 руб. 26 коп., вина разные, заграничные: 1544 бут., дата изготовления – 1904, 1907, 1912, 1920, 1923 и т. д.; пальто мужск. – 22 шт., дубленок – 6 шт., шубы: мужск. – 7 шт., женск. – 11 шт., бекеши – 2 шт., манто беличьи и из норки – 11 шт., из котика – 2 шт., из каракуля – 2 шт., ковры большие – 14 шт., ковры средние – 5 шт.» и т. д. и т. п.
  Отдельная строка-драгоценности: бриллиантов 51 шт. (всего 236,7 карата); изумруды, сапфиры, рубины-426 каратов, золото-8 слитков, каждый по 2 кг с небольшим разночтением, ювелирные изделия из лунного камня, серебра и (даже!) платины…
  И еще строка – скульптурные композиции из уральских самоцветов: «Каменный цветок», «Кощей Бессмертный» и др. – 14 шт., целая коллекция!
  Еще раз: Щелоков читал и не верил своим глазам. Это не зависть, это больше чем зависть. Жизнь дается человеку один раз, и Щелоков хотел, чтобы в его спальне тоже красовался бог Аполлон из розового мрамора.


[Закрыть].

Сейчас введут этого дурака, Егорку. Назад в семью (когда есть семья), в свой дом (если есть дом) такие люди уже не возвращаются. «Мама, а наш папа ест людей?..» – спрашивал маленький мальчик, сосед Дениса по подъезду, когда его папа-алкоголик, полгода живший – в запое – среди бомжей, вдруг вернулся в семью.

Упал, значит лежи! В лагере (в России их называют «исправительные учреждения») Егор Иванов будет хотя бы похож на человека. Кормят три раза в день. В выходной – баня. И спать Егор Иванов будет на простынях, а не на опилках или песке.

Денису было лет десять, наверное, когда к ним, в пионерский лагерь «Родник», приехал – в гости – Сергей Михалков.

В СССР существовала замечательная традиция: полководцы, писатели, космонавты, актеры часто выступали перед детьми – в школах и пионерских лагерях.

Кто не читал «Дядю Степу»? когда ребятишки гурьбой провожали «дедушку Сережу» до автомобиля, Денис неожиданно спросил:

– Скажите, Сергей Владимирович, что такое… счастье?

Он и сам не понимал, почему – вдруг – он задал такой вопрос.

– Счастье, м-мальчик, – Михалков чуть заикался, – это когда ты б-без всякого страх-за м-можешь п-послать как м-можно больше в-вы-соких должностных лиц…

…Идти Егорка не мог: отказали ноги. Конвоиры тащили Егорку, как труп, – за руки, по коридору.

Кто-то из них грубо, задницей толкнул дверь в кабинет Мениханова и с размаха, будто это не Егорка, а мешок с песком, закинул его на стул.

Егорка на стуле не удержался и упал на пол.

– Вы что?! – заорал Денис.

Конвоиры переглянулись, подняли Егорку, аккуратно его посадили и для надежности, чтобы не грохнулся, встали рядом с ним с двух сторон.

– Этот оборвыш и в камере таким был… – доложил конвоир с двумя лычками на погонах. – Там его ужопили, товарищ майор.

– Сейчас 37-й? – орал Денис.

Конвоиры растерялись.

– Никак нет, – удивился старший. – 92-й.

– А в чем разница? Скажи!

– Так… тогда вроде… был голод, а сейчас свобода.

Егорка очнулся:

– Не ругайте их, – прошептал он. – Пожалуйста, не… ругайте…

– А ты помалкивай, – приказал Денис.

Конвоиры переглянулись.

– И команды не было, – доложил старший.

– Какой команды?

– Чтоб не бить.

– А тебе команда нужна?

– Точно так! Что скажут, то и сделаем…

Конвоиры вытянулись по швам, и Егорка в этот момент снова чуть не упал.

– Уроды… – сплюнул Денис – Держите парня, как букет цветов. И ровненько, ровненько его посадите…

Метод кнута и пряника состоит в том, что если пряники подсохли, ими тоже бьют.

Егорка широко открыл глаза, но его веки почти не шевелились: он смотрел и никого не видел, даже Дениса.

– Ну что, брат? Говорить можешь? Ты меня слышишь?! – спрашивал Мениханов.

Егорка не ответил и смотрел куда-то в сторону.

– Под суд отправлю, – предупредил Денис конвоиров. – кто у них в камере за порядком следит?

Старший удивился.

– В этой – никто. Там одни петухи, их же не жалко!

Только сейчас Егорка действительно видел Дениса.

– Говорить можешь?

– М-мо… гу кажись… – вышепнул он. – Сидеть чтой-то трудно, товарищ. Валюся я…

– Не свалишься! Быстро кресло! – крикнул Денис конвоиру с лычками. – Найди где хочешь и мгновенно, аварийно ко мне!

Чем глупее народ, тем быстрее бегает он перед начальством.

– По г-голове сад-данули… – объяснил Егорка. – Вы уж… извиняйте меня… товарищ начальник, если, значит, подвел кого. Головушка-то счас… тяжелая, и лечь очень хотца.

Если вызвать врача, он запретит любые следственные действия. А Иван Данилович торопит, бюджет на Егорку не выделен, чтобы врач разрешил допрос, ему надо что-то отсыпать, значит платить придется свои.

Денис снова подошел к Егорке.

– Кто тебя бил? Помнишь?

– Все били, товарищ начальник. Каждый по отдельному.

– Больше бить не будут.

– Спасибо вам…

– Слово даю.

– Спасибо, товарищ… А разве не вы их науськали?

– С ума сошел? – обиделся Денис. – Я – честный человек. А тебе сейчас кресло принесут.

Если бы Егорка мог заплакать, он бы, наверное, заплакал, но плакать Егорка тоже не мог.

– Кресло будет, – понял меня? – повторил Денис. – Будешь сидеть, как английский король!

Егорка приподнял голову.

– А если б короля того – и в камеру? Его бить будут?

Ожил, что ли? Может, ему водки дать?

После стакана (обычно – после первого стакана) заключенные подписывали у майора Мениханова все, что нужно подписать. Любые показания. И на себя, и на кого угодно.

Иван Данилович как-то раз рассказывал Денису, что Григорий Романов, всесильный хозяин Ленинграда, обрушился на Шостаковича за то, что великий Шостакович вступился за танцовщика Аскольда Макарова, подписал петицию в его защиту.

– Так что дали, голубчик, то и подписал, – развел руками Шостакович.

Всегда, испокон веков, власть в России вселяет в людей страх.

– Бить больше не будут, – повторил Денис. – Ты в кресле когда последний раз сидел?

– Я?.. – удивился Егорка. – В театре. На площади у нас, в Красноярске.

– Любишь театр? – удивился Денис.

– Так жена водила, Наташенька. Жизнь ушатала нас, конечно… но мы ж в Сибири… не только пить могем, товарищ майор.

– Ну?

– Так точно.

– А чай выпьешь?

Денис и сам удивился, что предложил егорке чай. Принес с собой водку, а предложил чай.

– Ну так… что? Погоняем… чаи?

– Зачем?.. Зачем… чай?

– Угостить тебя хочу.

– Угостить?

– Да.

– Так лучше к жене тогда отпусти, товарищ начальник…

– Отпущу, отпущу, – пообещал Денис. – Поговорим – и слеплю тебе, богатырь, билетик на свободу. Почему не отпустить, если ты – душа-человек!

Егорка всегда верил в добрых людей. Они встречались ему не часто, но встречались, да он и сам был добряком, а такие, как Егорка, всех других меряют по себе.

– Страшно, начальник.

– Что страшно?

– Чай. Год не пил чай. Мне ведь… что отрава сейчас гнилая, что чай. Вкуса не разберу.

– А ты привыкай, брат! Сейчас у тебя вся жизнь изменится. В люди вернешься.

Егорка обмер.

– Правда? В Ачинск?

– Нуда.

– Так я же заслуженно здесь, – всхлипнул он. – Я Горбачева убить хотел.

На глазах у Егорки выступили слезы. Что такое, а… – сколько раз он уже плакал за сегодняшний день?

– Какого Горбачева, друг? – не понял Денис.

– Ну этого, вашего… Из Кремля.

– Зачем?

– А чтоб людям не мешал…

– Горбачева? Михаила Сергеевича?!

– Горбачева, – кивнул Егорка.

Ну, дела…

– Как это… убить? – опешил Денис. Только сейчас дошел до него смысл сказанного.

– Я сам не знаю как… Убить – и все.

– Готовился?

– Куда?

– Не куда, а к чему? К убийству Президента Советского Союза?

Егорка развел руками:

– Так вот же, в Москву приехал…

– Дальше! – приказал Денис. – Что было дальше?

– У меня?..

– Как готовился? Оружие, квартиры, явки? Пистолет приобрел?

– А дальше, начальник, я в Москве потерялси… – развел руками Егорка.

– И что?

– Все?.. В подвале жил. Ящики таскал.

– А Горбачев?

– Что Горбачев?

– Ну, убийство?

– А как ты его убьешь? Ящиком, что ли?..

Егорка повеселел: майор – серьезнейший человек, вон как здесь стелются все перед ним, а не понимает, однако, что к Горбачеву просто так не подойдешь, здесь план нужен, а Егорка план так и не составил.

– Жестокий ты, Егор Семенович… – хмыкнул Денис.

– Так из-за морозов все, – откликнулся Егорка. – когда холодно, начальник, сразу отомстить охота. Я сибиряк, а холода не люблю.

Денис отложил в сторону ручку и сделал несколько шагов. Кабинет крошечный, каморка, а не кабинет, но пройтись можно.

– Значит, ты террорист, Егор Семенович…

– Не-а, красноярский я, из Ачинска. Надергали душу, начальник! – вдруг закричал он. – Я ж окончусь тут нынче, муку такую… не выдержу…

Слез у него в самом деле уже не было. Егорка плакал без слез.

Был когда-то на Руси такой обычай: если два человека вступили в конфликт (один у другого что-то украл), они выходили в чисто поле и начинался между ними «поединок», чем-то похожий на гладиаторский бой.

Дрались до смерти. Вот так и решался конфликт: кто выстоял, тот и победил.

Денис потер виски: да, еще чуть-чуть, и голова – точно расколется.

– …Я-те дам «окончусь»… – бормотал Денис – Меня, меня держись, старик! На хрена тебе умирать? А? На хрена, спрашиваю? Живи! Кресло сейчас принесут.

В самом деле: открылась дверь и конвоиры внесли большое красивое кресло…

– Разрешите, товарищ майор?

– Валяй!

Усевшись в кресло, Егорка почувствовал себя… не королем, нет, конечно, но снова – Егоркой. Он заулыбался и даже спину распрямил: тюрьма, камера, решетки… но какая уважуха, черт возьми, кресло принесли!

Может, правда… домой отпустят? И бить не будут? Может, правда… новая жизнь начнется?

– Запомни, друг, – говорил Денис. – Ты споткнулся, но не упал. А Горбачева и я бы прикончил, Горбачев – это не преступление!

Егорка вздрогнул. Он смотрел на Дениса с надеждой: чин у человека большой, серьезный, если уж нельзя, чтоб не били, пусть бьют, но не сильно…

– Итак, – Денис открыл папку, – кто же ты у нас будешь? Иванов, Егор Семенович, год рождения – 45-й. Место рождения – деревня По-хлебайки Красноярского края, женат, детей нет. Жена… Трегубова Наталия Степановна. Тоже 45-й и тоже Похлебайки…

– Ага. Красноярские мы…

– И как ты, значит, в Москве очутился?

– Так на заработки подался.

– или Горбачева прикончить?

– А то заодно. Если время будет и напарник.

– Нашел напарника?

– Не, можно сказать… запил я. Уж больно Москва… город большой.

Денис все вносил в протокол.

– Какое орудие убийства?

– Что?

– Убить как хотел?

– А как выйдет… Дело ж не хитрое – убить. У нас, у русских, это ж без натуги всегда. Что под рукой – можа, камень, можа, просто руками…

– У тебя руки сильные?.. – заинтересовался Денис.

– Так плотник я. Как иначе?

– В Москве работал? – Денис писал очень быстро.

– Ящики носил.

– В магазине?

– Так точно. Садово-Триумфальная.

– А ювелирку не подламывал?

– Чегой-то?

На Садовом кольце, рядом с подвалом, где раскопали Егорку, был только что ограблен ювелирный магазин.

– И много, Егор Семенов, ты заработал?

– Заеду. За еду бегали. Даже на билетик домой несложилоси… И на баню не было, так что завонял я, товарищ майор. А воровать мы не могем, потому как от воровства людям беда делается, а людоедов сча… и без меня много…

Денис писал, не отрываясь.

– Не воровал, значит?

– Не-а! Нельзя, чтоб люди потом плакали.

Егорке показалось, что говорит он сейчас очень даже убедительно.

– И домой… значит, охота? К жене?

– Конечно! Огоркнул я тут.

Денис усмехнулся:

– Если бы, Егор Семенов, ты раньше ко мне обратился, я б тебе тут же помог, теперь сам посуди: бомжевал? Бомжевал, еще как…

– …Да разе ж я один, товарищ начальник? – робко возразил Егорка. – Ведь счас, небось, полтыс-щи народа бомжует…

– Нарушал паспортный режим? – продолжал Денис. – Нарушал. Получал, таская ящики, зарплату? Хотя бы продуктами? А налоги платил? Все граждане России платят налоги. Ты – уклонялся. Но самое главное, намеревался убить гражданина Горбачева, Михаила Сергеевича. И сам же чистосердечно в этом признался.

Подготовка к убийству – 10 лет тюрьмы. Может, и больше. Как суд решит.

Егорка залился слезами. Он плакал по-детски, навзрыд, – в России, впрочем, все люди плачут по-детски.

– Ты меня лучше… к жене отпусти… – бормотал он. – Кто с добром ко мне, я в ответ…

– А что надо, товарищ?

– Тебе? Тебе, брат, надо вот что…

И Денис подробно, в деталях рассказал Егорке, в чем он должен сознаться и какие бумаги ему нужно подписать уже сегодня.

Денис налил Егорке водки и протянул ему чернильную ручку.

С ходу Егорка не смог запомнить имена тех людей, кого он, как говорил Денис, перестрелял в Красноярске, но Егорка дал ему слово, что он не подведет и напишет все, как хочет Денис, его новый начальник.

Ночью, в камере, Егорка попытался покончить с собой – разбить голову о тюремные стены. Он отполз подальше от шконки, потом разбежался и с размаха так саданул головой по кирпичам, что кровь прорвалась ручьем.

Крик был страшный. Жизнь – занятие не для каждого…

Егорку схватили, обвязали голову тряпками и сдали в медчасть.

Кровь засохла, сознание вернулось; рана оказалась неглубокой, ее тут же зашили.

Целый месяц Егорка катился до Красноярска.

79

Вот же он, эффект от передачи с Говорухиным: письма, письма, письма! Они летят сейчас в Вермонт отовсюду – истошный, всеохватный, многотысячный человеческий крик!..

Возглавив «Останкино», Егор Яковлев, очень смелый – в прежние годы – редактор «Московских новостей», стал предельно осторожен. Он почти полгода держал интервью Александра Исаевича у себя в сейфе, показал его только сейчас, зимой… спасибо, кстати, что не сильно порезал…

Говорухин – пропал. Опытный… – уже не раз пожалел, наверное, что приехал в Вермонт. В разговоре ему тогда многое не понравилось, особенно – фраза Александра Исаевича, что «малочисленные ловкачи» за бесценок скупают сейчас ваучеры у «недоуменных одиночек», чтобы прихватить «жирные куски государственной собственности», – он же приехал к Солженицыну как к демократу (иначе бы не поехал), а тут – прямая антисоветчина, можно сказать точнее – антигайдаровщина…

Заглянула Наталья Дмитриевна:

– Лекарство выпил?

– Потом… – попросил Александр Исаевич. – Собери повечерять…

Их привязанность друг к другу – как закон природы: почему-то там, где дуб могучий широко, свободно раскинул свои ветви, рядом с ним всегда ютится какая-нибудь березка – тонкая и худая. И хотя дуб забирает из земли все соки, да березка не в обиде, ведь дуб без нее тоже теперь не проживет, они притянуты намертво, это ж надо было так найти друг друга и так друг к другу привязаться!

Да, хорошо ей, очень хорошо рядом с дубом под могучей листвой; солнца не видно – ну так что ж, сегодня солнце есть, завтра – мгла непроглядная, но ведь дуб, его крона, надежно закрывают березку от всех ветров сразу, от дождя и от снега, который, бывает, идет по целой неделе…

Россия расплющена. Притих народ. Какая-то трагическая придавленность камнем лежит на всех, словно время остановилось и будущего – уже нет, исчезло…

Намедни Александр Исаевич наблюдал – по телевизору – встречу Ельцина и банкиров. Какие у них лица, Господи! И это самые толковые люди в России, и на их плечах, их таланте стоит сейчас вся финансовая система государства[50]50
  Когда Чубайс, «щенок с любопытной шеей», как называл его Александр Исаевич, только-только появился на политическом горизонте, Солженицын списался в Москве с ВАКом и официально, за 300 долларов, купил в ВАКе автореферат кандидатской диссертации Чубайса.
  Увлекательное чтение! Александр Исаевич слышал где-то по телевизору, что Чубайс шесть лет (шесть!) не мог защитить кандидатскую не потому, что кто-то мешал, нет, – силенок не хватало на научное открытие.
  А потом кто-то вмешался. Попросил.
  Или приказал?
  Тема диссертации: «Планирование и методы управления в отраслевых НИИ».
  Очень серьезная тема. Подлинно научная. Александр Исаевич выложил за автореферат Чубайса 300 долларов, но углубиться в чтение не сумел-углубляться оказалось не во что.
  Правда, кое-что Чубайс все-таки предложил. Например – как стимулировать в НИИ труд ученых и служащих. Он вывел почти научную «формулу» – М. факт/М. общ. В числителе – «количество форм морального поощрения сотрудников»: занесение на Доску почета, награждение грамотами, премиями (путевка в санаторий, профилакторий, денежное поощрение). А под знаком М. общ., в знаменателе-общее количество «примененных форм поощрения». (Прим. ред.)


[Закрыть]?

Перед Чубайсом насмерть, как в 41-м, стоит Лужков. В одиночку? Другие… что? Не такие сильные? Как же так? Россия, куда ты делась?

У Лужкова – жесткое правительство; если в городе порядок, его видно на каждом шагу. Вроде бы Лужков и Чубайс раз и навсегда договорились: Чубайс не входит больше в дела столицы.

И вдруг – как обухом по голове: руководитель Госкомимущества потребовал отдать Лужкова под суд, ибо Лужков, как заявил Чубайс, «вызывающе саботирует все решения федеральной власти».

А в подтексте: лучше бы сразу Лужкова расстрелять, ведь он все равно мешать будет…

Неужели Ельцин опять все переиграл? Кто-то из допущенных в Вермонт, Никита Струве, например, был в восторге (и даже в какой-то эйфории) от того, как «валятся нынче Советы». Когда Горбачев и его верный холуй, Кравченко, показали всей стране, как вдребезги пьяный Ельцин разговаривает в Нью-Йорке со студентами, Струве почти убедил Александра Исаевича, что в России надо бояться не тех, кто пьет, а таких, как Горбачев, борцов за трезвость, хотя Александр Исаевич всегда сторонился людей, чей язык, как у Горбачева, упрямо опережает мысли: болтун может так улакомить страну, что опомниться не успеешь, как все потеряешь!

А эти… такие, как железно уверенная в себе госпожа Старовойтова, подкупали – всех – своей прямодышащей взволнованностью (и даже академик Сахаров ходил за ними, как собачка на поводке)[51]51
  Известный историк Леонид Баткин, энциклопедист, рассказывал Александру Исаевичу, как весной 91-го он пригласил Старовойтову посетить вместе с ним Флоренцию. Они случайно встретились на конференции в Генуе, и кто-то из друзей Баткина предложил провести выходные на родине Данте и Брунеллески.
  Принято! Прежде Баткин и Старовойтова никогда не были в Италии.
  Погода стояла пасмурная. Прошел дождик. В какой-то момент шофер резко затормозил, большой, тучный Баткин свалился на Галину Васильевну и сломал ей ногу!
  Госпиталь, гипс, уволенный – мгновенно – шофер, испорченная поездка… На следующий день, в эфире «Эха Москвы», Старовойтова заявила, что Горбачев и КГБ СССР устроили на нее покушение, что она по-прежнему в опасности, серьезно ранена, находится в больнице, потребуется, возможно, ампутация ноги и что карабинеры Флоренции проводят сейчас собственное расследование…
  – Нас за идиотов держат? – поинтересовался Александр Исаевич.
  Баткин развел руками. Сказал, что порвал со Старовойтовой все отношения.
  – Напишите, – предложил Александр Исаевич.
  – Никто не поверит…-возразил Баткин. – А Галя на меня в суд подаст, в этих делах она мастерица…


[Закрыть].

…Тоска началась внезапно, в общем-то с пустяка.

Александр Исаевич работал в кабинете, писал не разгибаясь, как заведенный… – словно вихрь какой-то мгновенно переносил его в революционный Петроград, в 1917-й, на вздыбленные беспорядком улицы…

Давным-давно, еще с четверть века назад, Александр Исаевич математически рассчитал, сколько времени уйдет у него на «Красное Колесо», если каждый день – «раздвинулись сутки, раздвинулись месяцы…» – писать по 12-18 страниц.

Именно так, каждый!. Без праздников, выходных, каникул и отпусков.

«Пока я жив, усталость для меня не существует…»: вперед, к цели всей его жизни – низвержению Ленина.

Сейчас Солженицын идет с хорошим опережением: «завязан» уже март 17-го, только бы не надорваться сейчас, сберечь силы и глаза. Любая болезнь – она же от недогляда за собой, значит – жена плохая, а Наташа («Я Христа забуду ради тебя…») лучшая жена на свете!

Писалось и правда легко:

Десять лет позади думской трибуны висел огромный портрет Государя в полный рост, терпеливый свидетель всех речей и обструкций, но все же символ устойчивости государства. И вдруг сегодня утром увидели: солдатскими штыками портрет разорвали – и клочья его свисали через золоченую раму…

Александр Исаевич только на секунду распрямил спину. Господи, что это?.. Почему у него – вдруг – перед глазами сейчас Дзержинский? Тот самый, лубянский, с бородкой, как стамеска, в распахнутом каменном пальто и в огромных ботинках…

Какие-то парни пригнали сюда, на Лубянку, башенный кран и набросили на Дзержинского петлю.

Ночь, истошные крики, пылают фары машин, множество телекамер, журналистов… и «железный Феликс», символ ГУЛАГа, который вот-вот рухнет на клумбу, похожую больше на могильный холм.

«Солдатскими штыками портрет разодрали…» – а перед глазами сейчас стоит Дзержинский. И та самая ночь. А еще – парни, окружившие памятник: мордастые, здоровые, сильные; даже сейчас, в темноте, видно, как раздуваются их волосатые ноздри…

Дзержинский для этих молодчиков – символ их тюремных страданий. В прежние годы они настрадались, похоже, от «чрезвычайки», точнее – от ментов. Они и их банды…

И схватила его зареберная боль. Да так схватила, что Александр Исаевич чуть не вскрикнул.

Господи, а это еще что?

В тот момент, когда Дзержинский грохнулся наконец на холодную клумбу, CNN вдруг показывает его, Солженицына – главного (это жирно подчеркнуто) борца с советским режимом! – Ночь, Лубянка, Феликс Эдмундович на мокром холме, и он, Солженицын, бодро идущий в новой пыжиковой шапке к советскому самолету, вылетающему во Франкфурт[52]52
  Никого так громогласно, с такой помпой не выдворяли из Советского Союза, как Александра Исаевича! Телекамеры, журналисты и плотное каре чекистов вокруг…
  Вот только оркестра тогда не хватало, честное слово, и пионерского салюта!
  Под расписку Александру Исаевичу выдали новый костюм и шапку. Он – принял, с паршивой овцы – хоть шерсти клок! Кроме того, Андропов прислал ему 300 марок. «Лично от Юрия Владимировича» – это было подчеркнуто. Шеф тайной советской полиции прекрасно знает, что на Западе у Солженицына – гигантские гонорары, но во Франкфурт Александр Исаевич прилетит ночью, банки закрыты, разве можно без копейки? Неспокоен и Солженицын: там, в Германии, его ждут, конечно, но мало ли что…-деньги, короче говоря, он тоже принял, пообещав вернуть их «при первой же возможности»…


[Закрыть].

Он-то думал, на Лубянскую площадь выйдут студенты, поэты, уличные барды – такие («мы хотим перемен»!), как Виктор Цой… а здесь казнь и парни, как откормленные золотым зерном бычки…

Памятник Владимиру Ильичу на Октябрьской площади никто не тронул, между прочим, – Ленин не так ненавистен «быкам», как Дзержинский. – Александр Исаевич, не устававший повторять, что все ленинско-сталинские фюреры должны быть очистительно прокляты Россией, он… тот человек, кто больше всех, наверное, хотел

бы видеть и Ленина, и начальника «чрезвычайки» (Берия считал Дзержинского душевнобольным) в помойной яме… сейчас Александр Исаевич сидел у телевизора с опрокинутым лицом.

И CNN показывает – в эту минуту – его, Солженицына! Автор «ГУЛАГа» как живой символ революции Ельцина.

А спросил у него кто-нибудь, что он думает о России с ее нынешним обвалом и о Ельцине?

Поставить бы здесь, на Лубянке, монумент: Владимир Ильич приказывает Дзержинскому – выкинуть эсера Савинкова в окно!

Дзержинский кидает…

Оп-па!..

Чудовищную жестокость Дзержинского можно объяснить только его ужасной болезнью. И это – еще раз – говорил другой палач: Берия!

Демократы казнили Дзержинского. Символическая, но казнь.

Опять казнь…

Александр Исаевич, тридцать лет (или больше?) изучавший русскую смуту… – да, Александр Исаевич знает, чувствует, что уже завтра утром все, кто здесь, на Лубянке, организовал «народную расправу во имя всеобщего блага», они, все как один, бросятся к Ельцину, к Руцкому, к Хасбулатову за должностями, то есть – кабинетами, квартирами и госдачами.

Через месяц Солженицын прочтет в «Курантах»: двенадцать ближайших сотрудников Руцкого имеют, оказывается, скрытые ото всех судимости, причем – по чисто «бандитским» статьям.

Некий Мирошник, советник Руцкого, имеет четыре судимости, и каждая статья у Мирошкина – одна веселее другой.

Все, кто пришел к Ельцину, получат роскошные квартиры: Тверская, Патриаршие пруды, Мясницкая, Арбат…

А еще лучше – тихая, прелестная Осенняя улица, самая черта города, вокруг лес, покой, тишина…[53]53
  Дом на Осенней стоял уже почти готовый. В 1989-м академик Чазов убедил Горбачева, что врачи с мировыми именами: Валерий Шумаков, Александр Коновалов, Николай Лопаткин, Владимир Бураковский, Ринат Акчурин… жить должны тоже по-европейски.
  И этот дом, построенный Горбачевым для врачей, Ельцин забрал себе. Медики перебьются: Ельцину и его ближайшим соратникам, «ближнему кругу», нужна достойная жилплощадь.
  Огромная квартира Ельцина у Белорусского вокзала его уже не устраивала: здесь слишком шумно, хотя окна выходили во двор.
  Гайдар, Козырев, Шумейко, Черномырдин, Шахрай, Коржаков, Суханов, советник Президента Ерин, Барсуков и-наконец! – сам Ельцин: квартира-ему, квартиры семье-дочкам и внуку, на вырост.
  Не забыли и о Михаиле Задорнове, писателе-сатирике. Свой человек, не чужой. Если дом – придворный (Борис Николаевич мечтал о том… сказывалась, видимо, его обкомовская любовь к пикникам… чтобы и все праздники здесь, на Осенней, тоже были у высоких соседей общими, как это было когда-то в Кремле у ленинских наркомов – будущих мертвецов), – так вот, если здесь, на Осенней, разместился двор, при дворе обязательно должен быть шут.
  Давно, еще при Советской власти, когда Задорнов и Велта, его жена, ютились в квартирке близ Лосиного острова, Михаил Николаевич сочинил репризу-о соседе-алкоголике, постоянно заливавшем его квартиру водой. Именно этот скетч он исполнил под Новый год – концерт показал Первый канал.
  Запамятовал Задорнов: нынче его соседи – государственные люди!
  Генерал армии Ерин, министр внутренних дел Российской Федерации, сосед Задорнова по верхнему этажу, обиделся и насторожился. Во-первых, Ерин не пьет, во-вторых, он никого не заливает водой.
  Интересно, о чем будет следующий скетч Задорнова? Точнее, о ком? Из соседей?
  Ерин пожаловался Наине Иосифовне, она побежала к Ельцину.
  Скетч об алкоголизме соседей Борис Николаевич воспринял болезненно.
  Вице-премьер Шахрай напомнил Президенту России, что в опере «Риголетто» Джузеппе Верди история с шутом закончилась очень плохо.
  Ельцин всегда прислушивался к Шахраю, все-таки Шахрай – юрист. Жильцы Осенней перестали, на всякий случай, с Задорновым здороваться. Даже дети.
  Задорнов решил продать квартиру, но Коржаков не разрешил: у Президента России не может быть случайных соседей. Тогда Задорнов предложил поменяться квартирами с Хазановым, он, дескать, ни за что не повторит его ошибку, человек он… тоже не чужой… Ельцин уперся: «хрен редьки не слаще».
  В конце концов из дома на Осенней съехал… сам Ельцин. За город, на свежий воздух. Еще через год дом на Осенней почти опустеет: у всех руководителей государства быстро появятся-на Рублевке-собственные поместья.


[Закрыть]

…Пухнут, пухнут «узлы» «Красного колеса»! Не он, Солженицын, владеет сейчас материалом: материал овладел им.

«Красное колесо» – главная книга его жизни. Задумана еще в Ростове, до войны. Как ответ «Тихому Дону»: те же годы, те же события, только взгляд другой – честный и всеохватный.

Не дает, не дает Шолохов покоя! «Стремя «Тихого Дона»…» – это была глупость, конечно, утверждать, что дописывал «Тихий Дон» тесть Шолохова, станичный атаман Громославский. – А «Судьбу человека» тоже тесть написал? Или «Донскую повесть»? рассказы деда Щукаря?

Он вдруг представил, как смеялся Шолохов, читая «Стремя». А скорее всего, и читать не стал: если не Шолохов написал «Тихий Дон», если на самом деле существуют эти огромные рюкзаки – архив Федора Крюкова, так что же не разобрать бы этот архив сразу, переправив его на Запад? И увидят все: «Шолохов не просто взял чужое, но – испортил: переставил, изрезал, скрыл…»

Да и существует ли она, та заветная тетрадочка? Когда эпопея, одной только тетрадочкой не обойтись, это годы работы, «тысячи тонн» бумажной руды, по тридцать раз приходится черкать-перечеркивать…

В самом деле: если «места отдельные рассыпаны у Крюкова… просто гениальные…», – что ж не показать их, эти гениальные места? А тут вдруг Лев Колодный, журналист-ищейка, нашел все черновики

«Тихого Дона»: в них столько не вошедшего в роман материала (целые главы на самом деле), что можно только диву даваться…

И – все тот же вопрос, самый главный: коль скоро советский режим – преступный, значит все, кто служил Ленину и Сталину верой и правдой (от Курчатова и Ландау до Эйзенштейна, Улановой, Лемешева, Александрова и Орловой…), – все заслуживают разве что вервяного бича. – Но именно в таком тренде работает – сегодня – и радиостанция «Свобода». Очень смягченно – против коммунизма, но всем своим острием – по великим русским традициям, по старой русской культуре и (даже!) по православию…

Солженицын терпеть не может «Свободу» – но он же… он же сам совпадает во многом с ними, – разве нет?!

Да, в 1917-м (да и позже, в 30-е) Советы и Россию можно было еще как-то разделить. Но Великая Отечественная навсегда сплотила нацию. Победа была общей. Она была общей для всех, общим праздником: и для Сталина, и для воров-карманников?.. С тех лет, с войны, они уже неразделимы: страна и ее люди, ее режим. Только из вчерашних политруков Россия получила сейчас самых радикальных демократов. Больше всего Александра Исаевича поразил некто Кох – «правая рука» Чубайса, как он сам отрекомендовал себя в эфире американской радиостанции WMNB, предложив (во время беседы) журналисту Михаилу Бузукашвили называть его «просто Алик»:

– Все кричат сегодня (коммунисты – особенно) об «ограблении народа». Нет, эти заводы никогда народу не принадлежали. Что касается того, что заводы уходят сейчас «по дешевке»… какие, например?

– «Норильский никель». Вы, Алик, оценили его в сто миллионов, а он стоит несколько миллиардов.

– Так пусть те, кто говорит о миллиардах, за него и заплатят.

– И каков твой прогноз на завтра? Что ждет Россию?

– Сырьевой придаток. Безусловная эмиграция всех. Кто умеет думать, но не умеет работать – копать, например, а умеет только изобретать. В последующем – превращение десяток маленьких государств. Развалится, к черту…

– И когда это случится?

– Я думаю, в течение 1-15 лет… Мировое хозяйство развивалось без СССР? Развивалось. Сейчас, когда Россия появилась, она никому не нужна. (Хихикает.) Россия только мешает. Цены сбивает демпингом. Поэтому ееучасть печальна.

– Прогнозируется ли приход в Россию инвестиций?

– Нет. Говорю же: Россия никому не нужна! Не нужна Россия, как ты не понимаешь?

– Ну, а если ваше правительство попытается что-то сделать?

– Да какое это имеет значение… Как ни верти, Россия – обанкротившаяся страна.

– Могут ли быть реформы приемлемы для России?

– Если только этот народ оставит разговоры о своей духовности и о своей особой роли. А он не оставит. Идиоты! Если они будут все время замыкаться в национальном самолюбовании и искать особого подхода к себе… – значит русские ничего не сделают. Они так собою любуются! Они ведь потому восхищаются своим старым балетом, своей литературой, что не в состоянии ничего нового сделать, – понимаешь?

– Если исходить из такого взгляда на Россию, создается весьма безрадостная картина…

– Да она не может быть радостной.

– Но все-таки хотелось бы, чтобы этот многострадальный народ…

– …этот многострадальный народ страдает по собственной глупости, господин журналист! И по заслугам пожинает сейчас то, что сам же и наплодил. (Смеется необыкновенно радостно.) – Пойми, Россия никому не нужна. Ну какие, к черту, гигантские ресурсы имеет Россия?! Я хочу наконец развенчать этот миф. Нефть? существенно теплее и дешевле ее добывать в Персидском заливе. И сколько хочешь. Никель? В Канаде. Алюминий? В Америке. Уголь? В Австралии. Лес? В Бразилии… Как ни верти, Россия – обанкротившаяся страна…

То есть нужно смиренно признать свое место и идти учиться обратно в среднюю школу?

– Конечно. Вместо того, чтобы с тремя классами образования пыжиться и изобретать водородную бомбу…

И Ельцин отдал этим людям Россию?[54]54
  В 2015 году бывший вице-премьер правительства России А.Р. Кох будет пойман на границе с контрабандой. Переезжая из Москвы в Германию на ПМЖ, он в чемодане с двойным дном пытался провезти полотно выдающегося советского художника И. Бродского.
  А сколько всего вывез Кох из России, оставаясь незамеченным? (Прим. ред.)


[Закрыть]

Послушайте, господа: если бы Чернобыль случился, не дай бог, сейчас, в 92-м? Кто были бы ликвидаторы? Кравчук? Грачев? Гайдар?

Лужков твердит: «Правительство обязано постоянно заботиться о состоянии реального сектора экономики. Таков долг любого государственного органа: поддерживать свой реальный сектор…».

Интересно, Лужкова кто-нибудь слышит?[55]55
  Из личного письма Солженицыну экономиста Владимира Лисичкина, ближайшего сотрудника академика Петракова:
  «По темпам приватизации Россия, Александр Исаевич, в 1992 году установила мировой рекорд. У нас ежечасно приватизировалось четыре предприятия. Директивно-принудительная приватизация должна была решить две политические задачи:
  а) создать в России широкий класс капиталистов;
  б) сделать необратимым переход России к капиталистическому рынку капиталистических государств.
  Обе задачи провалены, так как в итоге создан только узкий класс мафиозно-коррумпированных структур (1-2% населения) и криминальное рыночное хозяйство, далекое от цивилизованного, социально ориентированного рынка европейского типа…»


[Закрыть]

Вчера в «Независимой газете» опубликовано письмо Генерального прокурора Степанкова главе администрации Президента: его перехватил – и напечатал – журналист Михаил Леонтьев:

…Прокурорами выявлены неединичные случаи незаконного разгосударствления имущества. Так, директор опытного завода НИИ автоматики и приборостроения (г. Мытищи), в нарушение действующего законодательства, передал в качестве взноса в уставной капитал «Санкт-Петербург Мосмед» 2970 м² производственных площадей этого НИИ.

Администрация НПО «Техмаш» перечислила в уставные фонды многочисленных коммерческих образований свое уникальное оборудование на сумму 1,2 млрд руб. (в ценах 1991 г.), а также передала в пользование различных предпринимательским структурам более 6 тыс. м² производственных площадей.

Все операции проведены тайно, с использованием подложной документации.

Генеральный директор госпредприятия «Звезда» (г. Калининград, Московская область) незаконно, из кассы вверенного ему предприятия, внес в уставной капитал ТОО «Тензор», «Астероид» и «Бриг», соучредителями которых являются его сыновья и супруга, несколько миллионов рублей и предоставил им в аренду производственные площади для извлечения неконтролируемой налоговыми органами прибыли…

Администрация Московского НИИ радиотехники незаконно внесла 1,3 3333 руб. государственных средств в качестве паевых взносов в коммерческий банк «Орбита», 350 тыс. руб. – в акционерную компанию «Электрокомплекс», 50 млн руб. – в коммерческий «ЛЛД-Банк», 500 тыс. руб. – в «Тверьуниверсалбанк» и 9 млн руб. – в десяток других товариществ с ограниченной ответственностью…

Это как? А где же контролирующие органы? Происходит болезненный размыв всех моральных ценностей: если воруют начальники, директора и главные инженеры (то есть лучшие из лучших, полководцы), значит стране пришел конец.

…Руководители московского НПО «Биомаш» учредили акционерное общество «Апромед», в уставной капитал которого незаконно передали недостроенное здание – 10 тысяч квадратных метров. Впоследствии они же и возглавили это АО. Первым заместителем председателя Госкомимущества РФ Мостовым П.П., вместо принятия мер к возврату здания государству, выдано свидетельство о праве на собственность. Неоднократные требования Генпрокуратуры устранить нарушения, допущенные Госкомимуществом и лично Мостовым П.П., проигнорированы, но возбудить уголовное дело не удалось[56]56
  Пометка Солженицына: «Кто вмешался? Чубайс? Или выше бери – Ельцин?» (Прим. ред.)


[Закрыть].

Французская фирма «Сепр» тайно, через подставных лиц, пытается скупить сейчас единственный в России Щербинский завод огнеупоров. При стоимости завода в 145 млн долл. Фирма предлагает за него всего 5,5 млн руб., требуя за это 35 % акций, и тот же Мостовой П.П. одобрил эту сделку.

Здания и сооружения Московского института повышения квалификации работников химической промышленности, стоимостью не менее 100 млн долл., проданы всего за 8 3 рублей некоему АОЗТ «Международная академия предпринимательства». По 20 % акций которого принадлежит австрийским фирмам «Nordexjmbh», «FRI» и 25 % – фонду «Интер-приватизация».

Наибольшая активность инофирм проявляется сейчас в создании СП, занимающихся нефтегазодобычей и реализацией нефтепродуктов. В СП «Кроил», учрежденном в г. Тюмень, 40 % капитала принадлежит итальянской фирме «Комели Петроли», в СП «Триос» 51 % капитала – у датской фирмы «Холдор Топсе» – и т. д.

Налоги с прибыли будут выплачиваться в Италии и Дании, но не в России.

В различных городах страны инофирмы уже скупили здания и документацию ТИСИЗов. Например: АО «Гипропроект» в Санкт-Петербурге, АО «Южурал ТИСИЗ» в Челябинске, АО «Калуга ТИСИЗ», АО «Тюменский промстройпроект». 19 % акций АО «Электросила» (г. Санкт-Петербург) приобрела фирма «Мардима» (Великобритания), 20-25 % акций – концерн «Сименс». Цель – вытеснение «Электросилы» с традиционных для англичан рынков сбыта, использование этого российского предприятия для неквалифицированных и экономически вредных операций.