Текст книги "Русский ад. Книга вторая"

Кто бы ни планировал убийство папы римского таким способом, они должны были хорошо знать все ходы и выходы в Ватикане. Им должно было быть известно – какие бы следы ни оставались после убийства, вскрытия быть не должно. После смерти от дигиталиса при внешнем осмотре тела ватиканские врачи придут к выводу, что смерть наступила от сердечного приступа. Заговорщики должны были твердо знать, что ничто в апостолических законоположениях не требует обязательного вскрытия. Далее злоумышленники должны быть уверены, что даже если в ватиканских верхах возникнут подозрения, то все равно ватиканские сановники и врачи ограничатся элементарным, осмотром тела. Если таким препаратом поздним вечером действительно отравили ничего не подозревавшего Лучани, тогда у них должна была быть уверенность, что папа на ночьудалится в свои покои. Он должен отправиться спать и уснуть вечным сном. На маленьком столике у кровати папа держал старенький будильник, пузырек эффортила – жидкого препарата, который он принимал в течение многих лет в связи с давлением. Если в бутылочку с лекарством добавить смертельную дозу дигиталиса – всего половину чайной ложки, – то никто бы этого не заметил.

Из лекарственных средств, кроме эффортила, папа принимал только витамины – три раза в день во время еды. Еще ему был предписан курс инъекций для коры надпочечников – они призваны были стимулировать железу, вырабатывающую адреналин, кроме того, они способствовали снижению кровяного давления. Курс уколов проводился два раза в год, весной и осенью. Для инъекций использовались не всегда одни и те же препараты. Уколы делала сестра Винченца. Курс инъекций Лучани проходил после избрания папой, поэтому ему и требовалось присутствие в папских апартаментах сестры Винченцы. В ампулы слекарством, как и кэффортилу на прикроватном столике, тоже мог быть подмешан яд, так как никаких особых мер предосторожности при хранении не соблюдалось.

В 4:30 утра в пятницу 29 сентября сестра Винченца, как обычно, принесла кофейник с горячим кофе в кабинет Папы. Через несколько мгновений она постучала в дверь примыкавшей к кабинету спальни и сказала: «Доброеутро, святой отец!» Ответа не было. Винченца подождала немного, потом неслышно удалилась. В 4:45 она вернулась. К подносу с кофе на столе в кабинете никто не прикасался. Монахиня начала служить у Лучаш еще в Витторио-Венето с 1959 года, и она не помнила, чтобы за девятнадцать лет тот хотя бы раз проспал.

Обеспокоенная, сестра Винченца подошла к двери спальни и прислушалась. Ни звука. Вновь постучала в дверь, сначала тихо, по привычке, потом погромче. По-прежнему тишина. Из щели под дверью пробивался свет. Открыв дверь, Винченца увидела сидевшего в кровати Алъбино Лучани. Он был в очках, в руках держал какие-то листы бумаги. Голова была повернута немного направо, между приоткрытых губ виднелись зубы. Но то была не обычная улыбка Папы, которая запомнилась миллионам, это был оскал агонии. Монахиня пощупала у папы пульс. Пульса не было. Позже она поделилась со мной воспоминаниями о тех минутах. «Это просто чудо, что я там же не умерла. У меня ведь больное сердце. Я нажала звонок, чтобы пришел кто-то из секретарей, а потом ушла, чтобы разбудить других сестер и дона Диего».

Монахиням были отведены комнаты в дальнем конце папских апартаментов. Спальня отца Маджи находилась наверху, на чердаке, а отец Лоренци временно располагался рядом со спальней папы – пока в предназначенной ему ком нате, где прежде жил секретарь Павла VI монсеньор Макки, шел косметический ремонт.

Дона Диего и разбудила первым делом сестра Винченца.

Те из римлян, кто по привычке или из необходимости встал в тоутро рано, судовлетворением отметили, что в спальне папыуже горит свет. Всегда приятно осознавать, что не только ты вынужден вставать в столь ранний час. Горевший всю ночь в окне папы свет так и остался незамеченным охранявшими Ватикан швейцарскими гвардейцами.

Застыв от ужаса, Диего Лоренци уставился на безжизненное тело Алъбино Лучани. Затем появился отец Маджи. Во второй раз за два месяца он видел перед собойумершего папу, но настолько разными были обстоятельства их смерти! Когда 6 августа в Кастелъ-Гандолъфо, летней папской резиденции в окрестностях Рима, скончался Павел VI, вокруг постели покойного толпились многие. Медицинские бюллетени подробно сообщали о состоянии здоровья папы в последние часы его жизни. Был опубликован не менее подробный отчет об одолевавших папу болезнях, которые и привели к его кончине в 21:40.

За минувшие 400 лет ни один папа не умирал так скоро после своего избрания. Более короткий срок правления был отмерен судьбой папе Льву XI из рода Медичи – он умер в далеком 1605 году, пробыв папой всего 17 дней. Как жеумер Алъбино Лучани?

Первым делом отец Маджи позвонил по телефону государственному секретарю Вийо, чьи покои располагались двумя этажами ниже. Менее двенадцати часов назад Иоанн Павел I известил Вийо о предстоящей отставке и назначении на его место Банелли. Смерть Папы не только оставила за ним пост государственного секретаря – теперь кардинал Вийо должен вновь принять на себя обязанности камерария, фактически являющегося главой католической церкви вплоть до окончания нового конклава.

В 5:00 утра Вийо появился в спальне Папы и лично удостоверился, что Иоанн Павел I скончался.

Если смерть Алъбино Лучани была вызвана естественными причинами, то последующие действия и распоряжения Вийо не поддаются никакому объяснению. Его поведение становится понятным только в том случае, если сам кардинал Вийо участвовал в заговоре с целью убийства папы, либо он обнаружил в спальне Папы явные улики, указывающие на убийство, и, желая защитить интересы церкви, преднамеренно их уничтожил.

На столике возле кровати Папы находилось лекарство, которое Лучани принимал от кровяного давления. Вийо на глазах многих людей спрятал в карман сутаны пузырек с лекарством, забрал из рук покойного Папы листки с запланированными им кадровыми перестановками и новыми назначениями. Бумаги отправились вслед за препаратом в карманы кардинала. Из стола в кабинете было забрано завещание Лучани. Также исчезли очки Чапы и комнатные туфли.

Потом Вийо сочинил для потрясенных членов папского окружения от начала и до конца выдуманный рассказ об обстоятельствах, при которых было обнаружено тело Папы. Он потребовал от всех дать клятву молчать о том, как мертвого Папу обнаружила сестра Винченца, и распорядился никому не говорить о смерти Иоанна Павла I до особого распоряжения самого Вийо.

Основываясь на свидетельствах очевидцев, можно утверждать, что лекарство, очки, комнатные туфли и завещание Папы находились в спальне и кабинете до того, как туда вошел Вийо. После того, как он впервые пришел утром и осмотрел тело, все эти предметы пропали. О смерти Иоанна Павла I было сообщено кардиналу Конфалъонъери, 86-летнему декану священной коллегии кардиналов, затем – кардиналу Казароли, главе ватиканской дипломатии.

Вийо приказал монахиням на коммутаторе связаться с архиепископом Джузеппе Каприо – заместителем Вийо и третьим лицом в ватиканской иерархии. Тот находился на отдыхе в Монтекатини. И только после этого камерарий позвонил доктору Ренато Буццонетти, заместителю главы медицинской службы Ватикана. Следующий звонок был сделан в караульню швейцарской гвардии. Вийо приказал сержанту Гансу Роггату немедленно явиться в папские покои.

Отец Диего Лоренци, единственный человек, который сопровождал папу из Венеции, в глубоком потрясении бродил по папским апартаментам. Несмотря на строгий приказ Вийо никому не сообщать о кончине Папы, Диего Лоренци позвонил личному врачу Лучани, Антонио Да Росу, который наблюдал Лучани на протяжении более двадцати лет. Лоренци живо помнит реакцию доктора, когда он услышал скорбную весть: «Доктор был в шоке. Просто оглушен. Никак не мог поверить. Он спросилуменя о причине смерти, но я ничего не мог ему ответить. Доктор Да Росси тоже терялся в догадках. Он сказал, что немедленно выезжает в Венецию, а оттуда – первым же самолетом в Рим».

Новость быстро распространилась по Ватикану. Во внутреннем дворе у Ватиканского банка сержант Рогган встретил Пола Марцинкуса. На часах было 6:45 утра. Осталось тайной, что в такую рань делал в Ватикане президент Ватиканского банка, который жил на вилле «Стритч» в самом Риме и не имел обыкновения вставать чуть свет. Вилла находилась в 20 минутах езды от Ватикана. Завидев епископа, Рогган выпалил: «Папа умер!» Мацинкус молча уставился на сержанта швейцарской гвардии. Рогган приблизился к главе Ватиканского банка и сказал: «Папа Лучани умер. Нашли утром в постели».

Марцинкус продолжал смотреть на Роггана, застыв на месте и ничего не говоря. В конце концов гвардеец пошел прочь, а Марцинкус так пытался объяснить свое странное поведение: «Простите, но я подумал, что вы сошли сума».

Доктор Буццонетти быстро осмотрел тело и сообщил Вийо, что причина смерти – обширный инфаркт миокарда, иными словами, сердечный приступ. Смерть, по утверждению доктора, наступила вчера около 23:00.

С точки зрения медицины, невозможно после столь беглого внешнего осмотра установить точное время смерти и диагностировать инфаркт миокарда. Некоторые из важнейших улик, которые помогли бы установить истину, уничтожил сам Вийо – лекарство и подробности записи Лучани, касающиеся важнейших назначений. О том, как паниковал Вийо, говорит и то, что заодно он прихватил завещание Алъбино Лучани.

По Ватикану расползались слухи. Говорили, будто всю ночь на контрольном пульте в папских апартаментах горела лампочка тревожной сигнализации, но на призыв о помощи так никто и не ответил. Говорили, что в спальне обнаружились следы рвоты, в том числе и на некоторых предметах, вот потому-то и пропали очки и комнатные туфли. Кстати, рвота является одним из первых симптомов отравления дигиталисом…

Факт остается фактом: между кончиной митрополита Никодима и смертью Иоанна Павла I прошло меньше месяца…

Интересно, у кого-нибудь повернется язык сказать, что Ватикан, где его граждане, все как один, живут с именем Христа, это страшное, кровавое государство, где по факту нет никаких законов? – Или политическая целесообразность всегда важнее законов? Какие полномочия, например, должны быть у Папы, что сказал знаменитый Латорнский Собор: «Папу не может судить никто; Римская церковь никогда не ошибалась и не будет ошибаться до конца света, потому что Римская церковь была основана Самим Христом. Только сам папа имеет власть низлагать и поставлять епископов; только он имеет власть устанавливать новые законы, создавать новые епархии, разделять старые. Он один имеет власть перемещать епископов. Он один имеет власть созывать соборы и устанавливать новые каноны; он один имеет право изменять свои собственные решения. Только он имеет право носить знаки императорской власти. Только он имеет право низлагать императоров.

Папа имеет право освобождать их подданных от подчинения им, и все короли обязаны целовать туфлю папы. Папские легаты стоят выше всех епископов, даже если по церковной иерархии они стоят ниже, апелляция к папскому суду аннулирует решения всех других судов…

Попытки подчинить Ватикану православие уже были: российский император Павел I был – вдруг – назван 72-м Великим Магистром мальтийского Ордена – важнейшего в католическом мире.

Если Павла не убили бы заговорщики, он действительно целовал бы папе туфли?

Павел – мог.

Люди не поделили Бога, Его власть над собой, Бог как игрушка в руках церквей, Бог – один, религий – много…

Разве Он может быть игрушкой?

Отец Тихон действительно не боялся смерти, после «Момента истины» ему позвонили сотни людей, даже Лужков позвонил, предложил охрану, но многие архиереи видели в нем, в отце Тихоне, какое-то тайное противодействие, считали его выскочкой: косые взгляды коллег побуждали отца Тихона к новому труду.

Время кладет всех сейчас под себя, по-другому не выживешь, но церковь должна, должна устоять, иначе зачем же она нужна?

Отец Тихон не знает, что его ждет, его не пугает близость Лубянки, тем более толку от них, от этих чекистов, как теперь понятно, вообще никакого, но в самой этой близости есть какой-то знак, наверняка есть, только о чем он, этот знак, пока не понятно, да и не дело монаха, конечно, думать о таких вещах, как судьба, ибо на все есть воля Божия…

56

И опять Лужкову никто не ответил: Ельцин молчал, и все тоже молчали.

– Страна, коллеги, получает сейчас такие удары, от которых она никогда не оправится. Я убежден: курс на создание в России класса эффективных собственников грубо искажается, Борис Николаевич, некомпетентными действиями нашихмолодыхруководителей, и эта неразборчивость резко криминализирует общую ситуацию вокруг реформ.

Министры зашевелились: хорошо, что Лужков сейчас не называет фамилии, пришлось бы отвечать, а отвечать в этом зале – себе дороже!

– А вы бы ближе к Москве, Юрий Михайлович… – осторожно посоветовал Нечаев.

– Да уж куда ближе, – обернулся Лужков. – Еще в 89-м, товарищи, Вашингтон принимает стратегию «гарантированного технологического отставания России». Я призываю: давайте вдумчиво разберемся, почему только что отказались от запуска в серию ЯК-141? Палубная машина вертикального взлета… если кто не знает, коллеги. Самолет с палубы авианосца взлетает как вертолет. Стартует уже в воздухе. Уникальная машина…

– Слишком дорого… – перебил его Шумейко. – Да и с кем… воевать-то, Юрий Михайлович? Налупил Сталин заводов – и все мы остановиться не можем! Танки, танки, танки… Каримов возмущается: старые танки военные свалили у них под Ташкентом в овраг, оттуда их черта с два теперь поднимешь… на переплавку…

– Нет денег? – перебил Лужков. – Я не ослышался? Но ЯК-141 на мировых рынках разлетится мгновенно, хоть сейчас собирай заявки. Или мы боимся, что американцы двинут нам по рукам? И по мозгам? Так это и есть стратегия «гарантированного технологического отставания России»!

Дальше: почему мы отказались от реактивного железнодорожного вагона? Всю документацию передали французам. Не продали, а подарили!

Ельцин удивился:

– Нечаев, это так?

Нечаев не знал, так это или не так.

– Это… правда? – строго повторил Президент.

– …и нет у нас уже никакой возможности компенсировать все эти потери, – заключил Лужков.

– Под вагоны нужна специальная дорога, Борис Николаевич, – нашелся наконец Нечаев. – Окупаемость проекта – 14 лет.

– Долго… – согласился Ельцин. И вдруг – зевнул.

– Но скоростную дорогу… хотя бы между Петербургом и Москвой, коллеги, мы все равно рано или поздно построим, – возразил Лужков. – По той же технологии! Сейчас японцы впереди, а могли бы мы! Вся Япония – половина Камчатки! Современная математическая теория утверждает: в сложных не бывает второстепенных факторов. Повторюсь, товарищи: как мэр Москвы, я рад, конечно, что Анатолий Борисович не полез… не будет теперь вмешиваться в дела Москвы. Приватизационные процессы, происходящие сейчас в столице, уже принесли государству больше денег, чем вся политика Чубайса, я о приватизации…

– Нет, понимашь, политики Чубайса… – вдруг строго оборвал его Ельцин. – Шта-а вы Чубайса за какого-то врага… держите! Какой он враг, Юрий Михайлович?! Про-о-сто Чубайс, понимашь, так устроен, что он ставит всегда только наверняка. Есть покупатель – он за него хватается. И боится упустить. Потому шта… капиталист в России – это пока редкость. Встаньте, Чубайс! Чего вы молчите?

Чубайс отложил бумаги и нехотя встал.

– Не могу понять суть дискуссии, Борис Николаевич. Поэтому молчу.

– А я уж подумал, шта-а ва-ас нет!

– Господин Президент, я всегда там, где правительство.

– Да?

– Да!

Ответ понравился.

– Или Авен, – продолжал Ельцин. – Юрий Михайлович тоже его касался.

Авен встал.

– Да сидите, – махнул ему Ельцин. – По Авену, Юрий Михайлович, были вопросы. И Авен ушел. Создал хороший фонд. Привлекает деньги и инвестирует. Что плохого… – Ельцин ехидно обвел министров взглядом, – я у всех… ха-чу спросить, если Россия, понимашь… вступит наконец в НАТО?

Худенький, даже тщедушный, Авен был больше похож на ботаника, чем на банкира; он носил очки с круглыми линзами, и очки эти были размером с его лицо.

«Е… – вздрогнул Лужков. – Так он в НАТО собрался?..»

– Ну в будущем, понимать, – уточнил Ельцин. – Если наши такни лучше, пусть НАТО их у нас покупает…

Рядом с Чубайсом сидел Полторанин, рядом с Полтораниным – еще один вице-премьер – Черномырдин, он отвечал за топливно-энергетический комплекс.

У кого-то из министров (кажется, у Нечаева) были проблемы с желудком: характерные рулады раздавались все чаще и чаще.

«Человек-оркестр», – подумал Лужков.

Если НАТО, – все ясно: перевод бывших советских заводов на стандарты НАТО невозможен, значит речь сейчас действительно идет о полной гибели оборонной индустрии России.

Уничтожить – под видом демократии – великую страну. И Ельцин – что? Поставлен осуществить этот курс?

Чубайс хотел что-то возразить, даже руку поднял, но вдруг опять заговорил Лужков:

– Разрешите, Борис Николаевич? Страны НАТО не смогут купить нашу технику. У НАТО – другие стандарты и ГОСТы. Чинить негде, обслуживание будет крайне затруднено и…

– Подумаешь! – перебил его Ельцин. – Мы, Юрий Михайлович, им сами кузни поставим.

Он ждал, наверное, что все засмеются, но министры молчали, потому что никто не понял, шутит Президент или нет.

– Вы закончили, Юрий Михайлович?

Лужков встал.

– Еще минуту, если можно. Ремарка Президента очень точная, товарищи: надежная встроенность России в мировое сообщество… это все трудно переоценить, но ведь моя обеспокоенность-другого рода: я утверждаю, что министр Нечаев и Минфин искусственно создают сейчас систему неплатежей. Как только появляются неплатежи, Госкомимущество сразу заявляет: заводы, Челябинский металлургический… Ковровский механический завод, обеспечивающий, напомню, стрелковым оружием всю нашу армию и милицию… – Лужков опять достал свой листочек, – Рыбинский и Уфимский моторостроительные заводы… Госкомимущество мгновенно объявляет их всех банкротами и отдает в частные руки по цене двухкомнатной квартиры в Нью-Йорке.

Вот почему я жестко призываю к порядку. Ковровский завод со 100 %-м госзаказом только что выставлен на продажу по цене одного станка с ЧПУ!

– Можно чуть тише, Юрий Михайлович, – робко попросил Нечаев, но Ельцин тут же его оборвал:

– Здесь я… понимать… слежу за порядком…

Он любил напомнить, кто в доме хозяин.

– Отдельный разговор, товарищи, – Лужкову показалось, Ельцин его подбодрил, – судьба заводов фирмы Андрея Туполева. Из-за повальных неплатежей на территории КБ Туполева разместились сейчас аж 200 коммерческих организаций; все идет к тому, что от завода вообще ничего не останется.

У меня вопрос. Нам, что? «тушки» больше не нужны? А запчасти? Мы на чем летать будем?

Накануне вечером Нечаев гулял в Москве на презентации (так это теперь называется) рыбного ресторана «Сирена». Что-то было несвежее – устрицы, наверное. Вместе с ним гулял и министр юстиции Федоров, настоящий гурман, но он – вроде ничего, сидит как огурчик, даже что-то рисует, от скуки, на листе бумаги…

Может, Федоров не любит устрицы?

– По добыче угля Россия скатилась, товарищи, на уровень 1957 года, – напомнил Лужков. – Это же… совершенно ненормальная ситуация! По производству металлорежущих станков и выпуску тракторов мы сейчас находимся на уровне довоенного 1931-го! По кузнечно-прессовым машинам и зерноуборочным комбайнам мы опустились в 1933-й, а по производству кирпичей Россия отброшена правительством на уровень 1953-го года…

Ельцин побледнел.

– Дайте… ваши расчеты, – попросил он. – У вас все?

– Отдельный вопрос – производство шерсти. По шерсти мы сейчас… в 1880 году. По пиломатериалам мы ушли на объемы 1930-го, а по товарным вагонам и производству тканей Россия сейчас в дореволюционном, 1910-м году!

– Откуда у вас эти цифры?

– Госкомстат России.

Ельцин разозлился.

– А почему мне их не ложат?

– Вот я и говорю… – тут же подхватил Лужков. – Работа Госкомимущества провоцирует в стране социальный взрыв невиданной силы. Считается, что новый собственник обязательно вложит в эти заводы деньги. В погоне за прибылью, так сказать. А если не вложит? Где гарантии? Как сказал недавно один господин: «В этом мире никто никому не друг, потому что все мы здесь конкуренты!»

– Это Миша Фридман сказал, – хихикнул Авен. – Наш товарищ. Фридман пошутил, Юрий Михайлович! Не надо мрачности!

– Но из спекулянта не появится новый Косыгин, – возразил Лужков. – У спекулянта мозги по-другому устроены! Например, наш завод Орджоникидзе. Флагман, Борис Николаевич, российского станкостроения.

– Я знаю, – согласился Президент. – И шта-а?..

Ельцин, кажется, поборол усталости, словно какой-то внутренний голос твердил ему: хватит голову нурить, не огорчаться, не огорчаться, не огорчаться…

– Докладываю: в результате ваучерной приватизации, Борис Николаевич, контрольный пакет акций завода, полностью оборудованного суперсовременными станками с числовым управлением, приобретают два банка: «Оргбанк» и «Кэибанк». Комитет по антимонопольной политике признал эту сделку недействительной, но банки успели выгнать за забор более 70 % высококлассных рабочих и полностью сменили совет директоров.

В итоге произошло обвальное падение производства. В 91-м году завод выпустил 185 агрегатных станков. В этом – 27. Полностью сорваны поставки «смежникам»: «Москвич», КамАЗ, Россельмаш и ЗИЛ. Следовательно, эти гиганты вот-вот встанут.

– А люди?.. Куда им идти, Борис Николаевич? На баррикады?

Что-то попытался было сказать Черномырдин, но его опередил Шумейко:

– Пока не было ни одной забастовки, Юрий Михайлович! Нигде!

– Народ терпелив, запрягает медленно, зато скачет быстро, – согласился Лужков. – У меня вопрос к господину Нечаеву. Разрешите, Борис Николаевич?

– Давайте!

– Вы в курсе ситуации? На Орджоникидзе?

Ельцин внимательно смотрел на Нечаева. Значит – надо отвечать. Нечаев поднялся:

– Борис Николаевич! Господа! Завод им. Орджоникидзе вошел в принятую Верховным Советом программу разгосударствления. И через аукцион попал в руки банков. При чем здесь государство, если завод теперь – частный объект?

…Учителем Лужкова был великий Кастандов, «человек, опередивший время», как говорил – и писал – о нем сам Лужков. В любом споре Кастандов стоял как скала. Упрямство Лужкова – тоже от Кастандова. Это он научил его ставить перед собой совершенно невыполнимые задачи. А главное, не сгибаться под их тяжестью – искать, искать, искать решение.

Кастандов не раз говорил Лужкову, что особенно хорошо ему думается за… приготовлением еды. Может быть, поэтому в выходные дни Леонид Аркадьевич сам ходил на рынок, выбирал продукты, сам готовил хаш, плов, шашлык…

– Банки, – гремел Лушков, – дали за завод Орджоникидзе 500 миллионов рублей. А реальная стоимость его основных фондов – 800 миллиардов. Плюс – 22 многоквартирных дома, 2 детских садика, 2 общежития, база отдыха в Анапе, пионерский лагерь в Румянцево, три профилактория, причем один в Барвихе….

Чубайс оторвался наконец от своих бумаг:

– Возразить можно, господин Президент?

– Не надо, – буркнул Ельцин. – Потом скажете.

– Мне что же… за дверью подождать, пока Юрий Михайлович кончит?!

– Не кончит, а закончит, Толя, – поднял палец Полторанин. – А когда Юрий Михайлович закончит, я начну. И ты сегодня точно без обеда остаешься…

– Я заканчиваю, товарищи, – сообщил Лужков. – В модели, предложенной нам Госкомимуществом, нет, на мой взгляд, главного: нет мотивации к труду. Если мои ботинки обошлись мне в сто рублей, я с них долго-долго буду пылинки сдувать. Но если я схватил их за две копейки на распродаже, десять пар сразу… – чего тогда их беречь?

Мы вроде бы настраиваем наших капиталистов на работу. Но бесплатно розданное имущество не создает настоящего собственника. Зато все заводы… – подчеркиваю, все, – подтвердил Лужков, – очень выгодно сдать на металлолом. Китай забирает металлоутиль по 12 долларов за тонну. Если пустить на металлолом ЗИЛ, чистоган составит… 170 миллионов долларов.

– И париться не надо… – хмыкнул Полторанин.

Всем своим видом он демонстрировал сейчас полную солидарность с Лужковым.

– Нынешний владелец ЗИЛа господин Ефанов, – продолжил мэр Москвы, – купил у Чубайса… у государства… прошу прощения… ЗИЛ за четыре миллиона долларов.

Весь ЗИЛ – 14 предприятий в цепочке, 206 тысяч рабочих рук. Всего за четыре миллиона!

– Ка-ак?.. Это правда, Чубайс? – вздрогнул Ельцин. – За четыре миллиона?

– Нет, – спокойно ответил Чубайс. – То есть четыре миллиона – это правда, Борис Николаевич. Но чтобы ЗИЛ выжил, в него надо вложить еще миллиард долларов.

– Миллиард? Откуда у Ефанова миллиард? – вдруг взорвался Лужков. – Фирма «Микродин» – такая маленькая, что полностью соответствует своему названию: «Микро-дин»!

Ефанов продает в Москве бытовую технику, товарищи! Контрабанда из Китая через новосибирскую барахолку. По плану господ Ефанова и Зеленина (их финансирует некто Потанин, «ОНЭКСИМ-банк») на месте ЗИЛа скоро появятся таможенные терминалы. Удобный подъезд: водный, железнодорожный и – фуры.

– Хватит… – вздохнул Ельцин. – Хватит… короче, дискуссий. Просили минуту, Юрий Михайлович, но злоупотребляете. Мы с-час… – Ельцин встал, – хорошо с вами поговорили. Президент, понимать, сказал… шта сказал. За приватизацию у нас отвечает Чубайс. С Чубайса и спросим… если он там шта… наворочал. А за Москву отвечает Лужков. С него тоже спросим, понимашь… Со всех шкуры будем драть, если кто чего… наворочал, а я этот разговор не забуду, – обесщаю!

Чубайс хотел что-то сказать, но Ельцин не дал ему говорить.

– На этом все!

Он развернулся и ушел в свой кабинет.

Лужков был чуть живой от усталости.

Все выходили молча, только Авен громко предложил кому-то «пообедать в банке».

Чубайс свалил бумаги в кучу, сунул их в портфель и выскочил в приемную.

К нему тут же подошел Виктор Васильевич Илюшин, первый помощник Президента.

– Прошу вас…

Илюшин протягивал стакан холодной воды.

– А?.. – вздрогнул Чубайс. – Мне?..

– Вам, вам, – ласково улыбнулся Илюшин. – Водичка не лишнее… От стресса, кстати, помогает хорошо коньячок. Время обеда, как справедливо заметил наш Президент!

Полторанин полуобнял Лужкова, они выходили вместе.

– Хорошо… ага! Это поступок. Жалко стенограмму похерят…

– Думаешь, похерят? – машинально спрашивал Лужков.

– Конечно! На хрена им такие архивы нужны?

Лужков не любил Полторанина, хитрован такой… деревенский, соавтор Беловежской Пущи. Илюшин все отлично слышал, – а ведь он глухой, как и Ельцин, на одно ухо.

К ним, улыбаясь, подошел Чубайс:

– Юрий Михайлович, теперь мы враги.

– А были друзья? – вскинул глаза Лужков.

Чубайс не ответил.

– Ты, Толя, большой дурак, – Полторанин был совершенно серьезен. – Я это тебе по дружбе говорю, – пояснил он. – Вот ты сам как думаешь: если Юрь-Михалыч тебе сейчас в морду даст, американцы, штоб… тебя защитить, введут Шестой флот? В Черное море? Как принято у них, если их граждан обижают?.. Смотри! – и Полторанин занес над Чубайсом кулак.

– Праздник в пионерском лагере, – пожал плечами Лужков. – Компот забродил…

К Чубайсу подскочил Нечаев:

– Хотелось бы напомнить, Анатолий Борисович: по статистике, даже очень умная голова всегда проигрывает в споре с тупым предметом…

– Смейтесь, смейтесь… – воскликнул Чубайс. – Мы, господин Полторанин, пришли во власть, когда у страны и тысячи долларов не было, чтобы заготовить мясо для людей. Забыли? А? Вы об этом забыли?!

Полторанин ласково полуобнял Чубайса.

– Толя! Здесь не «Эхо Москвы»! Это ты там про мясо втирай, – ага!.. А мы давай лучше… Шестой флот проверим…

– Тише, тише, господа руководители… – взмолился Илюшин. – За стеной Президент! Если драться, то на улице! На Красной площади, – поправился он.

Чубайс развернулся и молча вышел в коридор.

– Набундюченный… – усмехнулся Лужков.

Приемная опустела: Чубайс ушел, и стало как-то полегче.

Полторанин не нашел что ответить, но еще раз просто молча пожал Лужкову руку.