Текст книги "Русский ад. Книга вторая"

73

Россия, ты где? Куда ты делась, родная? Такие ветры клокочут вокруг, такие бураны раскрутились сейчас на твоих полях, а ты – вдруг – покорно опустила голову, словно плевать тебе, Россия, что скоро от тебя вообще ничего не останется: опустевшие деревни и опустевшие люди…

«Может, он и пьяница, – говорил Клинтон о Ельцине в ближнем президентском кругу (а внимательный, педантичный Строуб Тэлботт помечал его слова в своем дневнике), – но Ельцин – это лучшее, что может перепасть нам в их давно сбрендившей стране…»

Молодец Клинтон! Хорошо формулирует. Сбрендившая страна – просто в точку. Клинтон прав: в стране Пушкина и Менделеева, Чайковского и Льва Толстого – да, Ельцин сейчас – это лучшее, конечно. Однозначно!

Никто не знает: 13 марта 1943 года Гитлер находился в Смоленске.

Специально прилетал, сволочь! Посмотреть на русских людей. Гитлер молча ходил по улицам и всматривался в прохожих. В лица мужиков и баб. Он пытался понять, что это за люди такие, кому он сдает войну.

Гитлер проигрывал (как Наполеон когда-то) впервые в жизни.

Прежде Гитлер посмеивался над Бонапартом, считая его слабаком. А сейчас, после Сталинграда, он лихорадочно пытался понять, что могло случиться с Бонапартом в России, почему Бонапарт, взяв Москву, чуть не сошел с ума и стремглав бежал от собственной победы?

Наполеон буквально на блюдечке преподнес Кутузову победу над собой!

А русские люди там, в Смоленске, понятия не имели, что по их улицам разгуливает Гитлер.

Ходит, ходит, ходит…

Кто вы такие, русские?

Ельцин дал такую свободу, что для большинства людей умереть стало проще, чем жить.

Клинтон готовился к первому бюджету в Конгресс. Ему очень важно отложить в американском бюджете «что-нибудь для Ельцина».

Отложил. Перед съездом Ельцин неожиданно вызвал в Кремль Гавриила Попова.

– Если вы станете премьером, сколько времени вам нужно, чтобы переделать страну?

– В хорошем варианте, – задумался Попов, – 10 лет, в среднем – 15, в плохом – 20. Быстрее я не берусь, у нас не страна, а огромный военный завод.

Ельцин прошелся по кабинету.

– Я не хуже вас, Гавриил Харитонович, знаю эти заводы. Американцы настаивают на Гайдаре и дают, если будет Гайдар, 37 миллиардов долларов. Как бы вы поступили на моем месте?

– 37 миллиардов, – засмеялся Попов, – перевесят кого угодно! Если у вас, Борис Николаевич, будут 37 миллиардов, каждый из тех сроков, о которых я сказал, можно сократить на 5 лет.

– А Гайдар берется переделать Россию за полтора года!

– Он не чувствует разницы между риском и авантюрой.

– Да?

– Да.

Разговор на этом закончился…

Транши и кредиты как политическая взятка. В обмен на ликвидацию самых опасных для США заводов советского оборонного комплекса. Клинтон так и говорит: Борис Ельцин «на суровую любовь напрашивается»…

Что такое «суровая любовь»? не ясно? – Зато идеологически все построено так, будто Россия выбирает сейчас между Сталиным и Чубайсом.

Именно так, выбирайте, люди: или Сталин (ГУЛАГ), или свобода и новое, демократическое, молодое правительство.

Сразу, буквально на следующий день после инаугурации Клинтона, Президент России умоляет его о срочной встрече. С порога Ельцин заявляет: российская армия будет сокращена почти на миллион человек, вдвое, пусть Президент Совединенных Штатов не сомневается – это уже решено.

Позже, выступая на встрече с начальниками объединенных американских штабов, Клинтон скажет:

«Господа! Политика в отношении СССР и его союзников убедительно доказала правильность нашего курса на устранение одной из самых сильных держав мира, а также сильнейшего военного блока[47]47
  Клинтон так и сказал: курс на устранение державы. Полная гибель всерьез: мир должен статьоднополярным, без Советов с их ракетами и пушками, и он – будеттаким!


[Закрыть]. Используя промахи советской дипломатии, чрезвычайную самонадеянность Горбачева и Ельцина, мы добились того, что хотел сделать Президент Трумэн с Советским Союзом посредством атомной бомбы. Но – с одним существенным отличием: мы получили сырьевой придаток, Россию, не разбитую нашим атомным ударом.

Да, мы потратили на это немало денег, но мы близки к тому, что у русских называется самоокупаемостью за последнее время мы и наши союзники очень дешево, почти бесплатно, получили различного сырья из России на 15 миллиардов долларов: сотни тонн золота, драгоценных камней и многое другое, о чем я даже здесь не могу сказать.

Под несуществующие проекты, в которые поверили русские, нам передано из Москвы свыше 20 тыс. тонн меди, почти 50 тыс. тонн алюминия, 2 тыс. тонн цезия, бериллия, стронция…

Господа, идеологически расшатав основы СССР, мы сумели бескровно вывести из перманентной войны за мировое господство государство, всегда составлявшее основную конкуренцию Америке…» – и т. д. и т. п.

Сильная речь гордого человека. – Судьба России и в самом делеуже решена, главная забота Козырева и Мамедова, ведущих дипломатов Ельцина, исхитриться и представить современные российско-американские отношения таким образом, чтобы Ельцин, по словам Мамедова, «не торчал бы так явно из заднего кармана США»…

Тоже: хорошие слова. Точнее, образ.

Президента Российской Федерации.

Уважаемый господин спикер Палаты представителей!

Уважаемый Президент, сенаторы, уважаемые члены Конгресса, дамы и господа! Я имею высокую честь выступить здесь, в Конгрессе великой свободной страны, как впервые за тысячелетнюю историю России всенародно избранный Президент. Коммунистический идол, который сеял на земле социальную рознь, вражду и беспримерную жестокость, который наводил страх на человеческое сообщество, рухнул.

Рухнул навсегда. И я здесь для того, чтобы заверить вас: на нашей земле мы не дадим ему воскреснуть.

Он за минувшие десятилетия научил нас: коммунизм не имеет человеческого облика. Свобода и коммунизм – не совместимы.

Мы чувствуем колоссальную ответственность за успех наших преобразований не только перед российским народом, но и перед гражданами Соединенных Штатов Америки, перед всем человечеством. И я хотел бы закончить свое выступление словами: «Господи, благослови Америку».

Речь бывшего кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС…

Вся жизнь. Во славу «коммунистического идола».

Музыка для России, короче говоря, заказана. Гектор Берлиоз, «Шествие на казнь».

Лучшее, что создал Берлиоз. В ночь перед собственной свадьбой.

Понимаешь, Россия? Скоро, очень скоро ты станешь, как предрекает Ходорковский, только «территорией для охоты».

Зато какой рынок для наркотиков открывается: бывший Советский Союз и, прежде всего, Россия!

Осталось-то всего ничего: подобрать такую «дырку» в небе России, точнее – такой аэропорт (лучше всего где-нибудь на Кавказе, в Чечне), чтобы наркотрафик сразу встал «на широкую ногу».

Опыт есть: начиная с 1916-го, перед революцией колумбийский кокаин свободно продавался в аптеках Москвы и Петрограда и стоил дешевле папирос. Россия не знала, что такое кокаин. А тут тонны!

Почему никто не говорит, что крупнейшие российские наркодилеры (бывшие советские офицеры, работники спецслужб, хотя кто-то явился из серьезного, не уличного криминала) на первых порах обучались… дело-то новое, серьезное… в Ларнаке и Бейруте, в соответствующих (и как бы частных, не натовских) структурах[48]48
  При Президенте Никсоне в Америке принята доктрина, согласно которой до 6 % населения их страны (те маргиналы, кто не хочет или не может <из-за болезней, например> работать, т. е. становятся обузой для общества) имеют полное право побыстрее уйти из жизни-с помощью наркотиков.
  Не надо мешать, пусть сами себя уничтожают, раз родились на свет божий, – жалко, что ли? Наркотики как скрытая эвтаназия: в таких странах, как США, главные каналы поставки наркоты стоят на контроле у самого государства. Доходы от этих поставок идут-секретными статьями – в бюджет страны. Кто в самом деле поверит, что Америка, которая, как утверждают американцы, «решает любые задачи в любой точке планеты», не способна справиться – вот уже сколько десятилетий! – с кокаином и героином, Колумбией и Афганистаном, где все плантации видны со спутников-шпионов как на ладони.


[Закрыть].

Ну, а тем гражданам России, кто победнее, им и водки достаточно. Лучше – «паленой».

Прежде даже таких слов не было: «паленая» водка. Люди если и травились, то денатуратами или техническим спиртом, если их – спирт и денатурат – можно было где-то украсть.

Сейчас – «паленая». Сотни заводов и заводиков, прежде всего на Кавказе, в Северной Осетии. То есть целя индустрия, причем поставки – только в Россию; соседняя Грузия не знает, что такое «паленая» водка.

Что надо, чтобы быстро убить любую страну – и большую, и меленькую? – Как что? Отнять у нее молодежь.

А за безопасность Европы («сегодня – дети, завтра – народ») не надо беспокоиться; все «под контролем»; в США вот-вот будет переправлен почти весь 235-й русский уран, 500 из 524 тонн, наработанных и обогащенных за последние полвека.

И не потому, что он, этот уран, нужен Америке. После Хиросимы и Нагасаки США наработали у себя почти 600 тонн урана. Для американцев главное, чтобы его у России не было. Ракетные войска («Воевода» – в первую очередь) сокращаются безжалостно. В СССР было более 50 ракетных дивизий. Сейчас останется (так Ельцин решил) 12.

К 2000-му российские РВСН будут сокращены (есть такой план) до двух дивизий. И – только ракеты шахтного базирования. «Адреса» шахт хорошо известны и натовской, английской и китайской разведкам. У Соединенных Штатов есть шанс сбить «Воеводу» во время пуска, «Воевода» летает на гептиле, на ее «заправку» уходит два с половиной часа, «заправку» хорошо видно из космоса, за «Воеводой» всегда тянется могучий реверсный след.

И еще: ракета «Молодец», железнодорожные составы, когда ракета с ядерным зарядом, спрятанная в обычном – с виду – товарном вагоне, мгновенно стартует прямо из вагона, который становится для нее «космодромом», причем где они находятся, эти ПЖРК… ищи, как говорится, ветра в поле, ибо за ночь они могут переехать куда угодно, так вот: ракета «Молодец», все четыре состава, полностью уничтожены. Вся документация по ним – тоже уничтожена, точка!

Лучшее, самое дешевое и самое опасное оружие XX и XXI веков: ядерные ракеты. Сократили, «друг Билл» может играть на саксофоне спокойно.

Президент Клинтон о Президенте Ельцине: «Мы ему нужны гораздо больше, чем он нам… Вопрос не в том, кто кого перегонит в этой глобальной эстафете, вопрос в том, сумеем ли мы эффективно помочь Ельцину одолеть его внутренних противников».

Да, очень важно иметь рядом человека, который подойдет, обнимет тебя и скажет: «Все, родной, кранты…».

Россияне протестуют, но шепотом.

По всей стране, но шепотом.

Только шепотом.

В 91-м на Рязанщине было 480 сельских школ. К январю 93-го останется 77.

Укрупнены. Работать некому. Прежде всего – некому работать. Потому и укрупнены. Да и учить некого, бегут люди из деревень, так что рожать сейчас – не ко времени.

Те детишки, кто пока остался, вынуждены ходить – каждый день – по 3-7 километров. В школу. И из школы. От деревни к деревне.

Губернатор купил для детей небольшие автобусы, но они постоянно ломаются, дорог-то нет, тем более – между деревнями. Можно, конечно, жить в специальных интернатах при школах, но эти интернаты больше похожи на спецприемники для беспризорников: в них процветает «УЕ» – «уркаганское единство», новая подростковая «культура», по сути – жесткое приглашение в банду.

Да – Клинтон спасет Россию! Главное для Клинтона – чтобы Ельцин был!

Так где они, новые Козьма Минин и Дмитрий Пожарский? Кто из нынешних… борцов… достоин памятника на Красной площади? Может быть, Зюганов?

Шепот – как русское бесславие. Не анекдоты, как в сталинские годы, от руки написанные транспаранты у Лобного места, как в 68-м, нет: повсюду, «от Москвы до самых до окраин», какая-то дикая, невероятная, неслыханная усталость всего народного организма.

В 49-м товарищ Мао беседовал в Кремле с товарищем Сталиным. Вот, говорит, товарищ Сталин, войну мы выиграли, соцлагерь построили. Какая теперь главная задача? Что нам надо в первую очередь?..

«Что надо, что надо… – буркнул Сталин. – Надо, чтобы люди работали…»

Так что же это была за работа такая, если вся страна вдруг утратила свои лучшие качества? Если народ надорвался? И даже гордость свою потерял?

В Курске банда бомжей надругалась над девочкой 14 лет. Сначала ее – по кругу – изнасиловали, потом привели на центральную площадь города, к Вечному огню, здесь зарезали, расчленили, приготовили шашлык и зажарили шашлык… на Вечном огне, сбегав куда-то заводкой…

Во Владикавказе, на проспекте Коста, тоже горит Вечный огонь. В 92-м его несколько раз выключали. Городские службы не платили за газ, и Вечный огонь – просто выключали.

Рядом с ним, прямо у стелы, специалисты Горгаза, сейчас – ОАО, поставили счетчик. Там, где газ, там везде счетчики, в каждой квартире, почему же Вечный огонь должен быть исключением?

В Петербурге, прямо в скверике у Медного всадника, на траве, режиссер Логинов снял 20-минутный порнофильм: групповой секс, 30 человек, трое «актеров» – дети.

Проходивший мимо милицейский патруль сначала оторопел, но за взятку в 300 долларов милиционеры грудью встали на защиту «кинематографистов» и с удовольствием, дубинками, разогнали зевак, среди которых были и иностранцы.

Режиссер Логинов дал интервью «МК»: теперь у них в планах – Красная площадь. И не 30 человек, а триста: лучшие проститутки Москвы!

Почему же не поработать, если продукция пользуется спросом?

В Москве, на Манежной площади, Марат Гельман, известный «галерейщик», сын лауреата Государственной премии СССР, драматурга Александра Гельмана, лично колол на дрова русские иконы, схваченные – по сходной цене – у стариков и алкашей.

Из «святых дров» на площади сначала выкладывались «инсталляции», а потом, ближе к ночи, запылал огромный костер: по замыслу «художников», Россия с этой минуты начинает жить новой жизнью, «свободной от любого старья»…

На Таганке открылся «Парк-авеню». Первый в столице публичный дом для школьников 14-15 лет.

«Порог согласия» снижен – Верховным Советом – до 14!.

Вперед, ребята! Можно!

Туалеты в «Парк-авеню» были так сконструированы, что благодаря скрытым камерам и телевизорам, стоявшим повсюду, дети видели все, что происходит в соседних кабинках – и у девочек, и у мальчиков. И по телефону (здесь были бесплатные телефоны) свободно общались друг с другом, обсуждая увиденное.

Так что же случилось? Почему, когда «демократия» вмазала по России, Россия сразу прогнулась?

Где народная сила? Куда делась?

Был Сталин – были и силы. Потом возник Хрущев, запас прочности – колоссальный, люди, весь народ по-прежнему верили в себя, особенно после побед в космосе, но дух (Россия всегда духом сильна) уже поблек: лидер был смешной, даже пиджаки носить не умел…

Потом Брежнев – миллион анекдотов.

Потом Горбачев…

Если костер правильно и заботливо разложен, огонь сам ударит с небес. Народ встрепенулся, увидев Ельцина, но головы быстро поникли – опять от стыда.

От собственного выбора, так сказать.

Если народ не верит в свои силы, в себя, если народ, ужаснувшись своему выбору, переходит на шепот, такой народ не скоро поднимется с колен, да и зачем с них вставать-то, с колен, если жить на коленях – это выгодно; человека, стоящего на коленях, не каждый ударит, уже хорошо…

74

– Ну и шта-а?.. Шта теперь?

Ельцин криво, исподлобья смотрел на Чубайса.

Рядом с рабочим столом Президента, у стены, стоял большой телевизор. Съезд принял предложение Хасбулатова работать до ночи, на трибуну один за другим поднимались депутаты и говорили решительно и зло.

Ельцин не выдержал, схватил пульт и выключил звук. Сердце болит, у Ельцина все время болит сердце, но на душе так тяжело, что он сейчас почти не чувствует боли.

Над порталом собора Парижской Богоматери высится статуя святого Дениса, который смиренно несет в руках собственную голову.

Почему святой Денис так похож на Ельцина? Одно лицо!

– Ну… шта-а, я спрашиваю?..

«Интересно, – подумал Чубайс, – у африканских питонов такие же глаза?»

Министры молчали. Чубайс тоже молчал.

– Не хотим-м, значит, отвечать Президенту?

Речь Чубайса к съезду так и лежит у Чубайса на столе. Почему Ельцин не предложил ему выступить? У Чубайса магнетическая энергия воздействия на людей, он обладает даром спасти любую ситуацию, самое время выйти сейчас на трибуну

– Я не знаю, Борис Николаевич, что вам сказать, – ответил Чубайс.

Получилось искренне, с болью.

– Не хочу разочаровать… ненароком… Президента России, – уточнил Чубайс. – Не люблю разочаровывать.

Как голодные кошки, готовые вцепиться друг другу в горло, за столом сидели: Гайдар, Шумейко, Черномырдин, державшийся, впрочем, особняком, Чубайс, Нечаев, Шохин, Шахрай, Полторанин, Баранников, министры-силовики и генеральный прокурор Степанков.

– Две-три минуты, Борис Николаевич, – попросил Чубайс, – и я отвечу…

Если бы он знал, что сказать! Ельцин может взорваться. Доклад Гайдара на съезде – это еще не катастрофа, но если Ельцин взорвется…

В глазах у Ельцина – слепая тоска. Одутловатое лицо, прыщи, как опята… – да и он, Чубайс, сейчас как… запечатанный конверт.

– Ответите?! Крутили языками, п-понимашь, а теперь один крик… между собой? Нет больше своей линии? Засосались на дно?..

Ельцин и сам сейчас какой-то приплюснутый: Гайдар все время пытался что-то сказать, но Ельцин так в конце концов на него рявкнул, что Егор Тимурович свалился обратно на стул и закрыл лицо руками.

Какже они кричали друг на друга, – о! Ельцин даже представить не мог, что его министры так ругаются между собой.

Гайдар (жалобно):

– Давайте все-таки о деле…

Он сидит, как воробей на жердочке, и пот с него льет ручьем…

Шум усиливается.

– О деле?.. – подхватывает Полторанин. – Давай, Егор, о деле – ага! Я тут намедни… изучал в отприватизированной нами России цены на березовые дрова. Что я скажу? Видно, не уродилась в этом году береза…

Снова шум (Полторанин раздражает, его шутки – всегда не вовремя).

Хмурится Виктор Степанович Черномырдин. Он недоволен больше всех.

– Я продолжу… – Черномырдин попытался всех успокоить. – Да не кричите вы… знаем мы тех, кто кричит!

Он настроен сейчас очень решительно.

– Все вопросы, поставленные на съезде, – начал Черномырдин, – я предлагаю собрать в одно место. Правительство – это не тот орган, где можно только языком. Ясно говорю? – Черномырдин строго рассматривал членов кабинета. – По-моему, ясно, – заключил он.

Ельцин молча ходил по кабинету и ни на кого не смотрел.

– Говорили, – продолжал Черномырдин, – даешь эмиссию на 330 триллионов. Было? Было. Дали? А мы всем даем! Экономике, кричат, нужен кислород. А я так понимаю: это один раз дыхнешь, потом… – Черномырдин нахмурился еще больше, – только дрыгнуть останется…

Никто не засмеялся.

– При такой политике, – наступал Черномырдин, – когда 330 триллионов мы дали на тупую эмиссию, мы еще долго будем жить при смерти. Ясно?

– Ясно-ясно… – согласился Ерин, хотя он ровным счетом ничего не понял.

– Мы наступаем на грабли, а потом нас поднимут на вилы!.. – заключил Черномырдин.

– Да не лезьте уж, не ваше… – вздохнул Нечаев.

Он тоже очень устал.

Ельцин остановился:

– Причем тут эмиссия? Вы сейчас о чем?

– Я о сегодняшнем, Борис Николаевич! – повернулся к нему Черномырдин. – По докладу правительства я бы поставил… твердую неудовлетворительную оценку, других оценок я вообще не знаю. И всегда говорю все как есть. Чего мне стесняться?.. Если я – еврей, чего мне стесняться? Но я не еврей! – Одним словом, успехов не много, но у нас… есть правительство. Мы его имеем. И сейчас важно делать все по-людски! Полгода назад я предлагал подкинуть на севера 29 миллиардов рублей. Помнишь, Нечаев? Не помнишь? Значит, сходи к врачу, проверься. Мы тогда, Борис Николаевич, – Черномырдин опять повернулся к Ельцину, – не дали. А потом испугались, что люди в ящик сыграют, и выдали 272.

А если б сразу дали, нам бы не пихали потом депутаты… и вообще был бы к нам позитив. Егор Тимурович все время повторяет, что нам многие завидуют… а я скажу, это все равно что беременной бабе завидовать за час до родов!

Никто не засмеялся, даже Полторанин, который обычно смеялся громче всех.

– Почему я так перпендикулярно увязывают эти вопросы? – спрашивал Черномырдин. Он все не сводил с Ельцина глаз и ловил сейчас даже малейшие колебания воздуха. – А потому, товарищи, что мы с вами вприпрыжку занимаемся прыганием! И этот факт сидит у меня в голове, как первородный грех. Я постоянно твержу, как пономарь, уже язык сожрал: наша задача сейчас – быстро разделать то, чего мы уже много наделали. Пора всем понять, где мы сейчас находимся…

– Где, где… – вздохнул Нечаев. – Отпоют нас за милую душу…

Полторанин поднял голову:

– А кто в роли священника? – заинтересовался Полторанин. – Борис Николаевич или депутаты?

И громко засмеялся.

– Отпоют… значит звона по России будет больше… – заметил Шахрай.

– На хрена мне звон? – насторожился Черномырдин. – Мы, товарищи, должны быть счастливы, что у нас есть Борис Николаевич, что такой… непреклонный человек нас ведет. И еще очень важно, чтобы страна сейчас не озверела от демократии, то есть надо делать то, что полезно людям, а не то, чем мы тут занимаемся!

Ельцин согласно кивнул головой и опять ничего не сказал.

Самое тяжелое – это запах. Над столом стеной стоял густой запах пота. И перегар: выпил, похоже, только Грачев, но выпил он сразу за всех.

– Я заканчиваю, – строго предупредил Черномырдин. – Россия может, товарищи, стать со временем полноценным еврочленом, только в их члены мы всегда успеем. Так что не надо тут: Европа, Европа! Отключим им газ, так они в обнимку к нам жаться будут, чтобы согреться!

Еще раз, товарищи: в их члены мы всегда успеем. А будем спешить – так сразу убьемся мы ведь если куда вступим, так… сразу наступаем и полюбили уже наступать!

– Это точно… – поддержал Грачев. – Дети матерей-одиночек уверены, что их принес козел.

– Кто… уверен? – не расслышал Борис Николаевич.

Грачев вскочил:

– Дети матерей-одиночек, Борис Николаевич.

Ельцин помедлил.

– Каких еще матерей?

– Одиночек! – отрапортовал Грачев.

– Я ничего не понял…

– Это шутка, Борис Николаевич… – объяснил Полторанин. – Про матерей.

– Шутка?

– Шутка. – Грачев опустил голову.

– Сядьте! – приказал Ельцин.

– Есть!

Черномырдин пошел в наступление.

– В Петербурге у нас 25 районов. Это все знают? – Он обвел взглядом министров. – Кто не знает, докладываю: вице-мэр Петербурга Беляев вдарился сейчас в приватизацию ЖКХ. Важнейшие объекты города. – Вопрос: как идет приватизация? Отвечаю: по телефонному справочнику.

– Что-о?.. – очнулся Ельцин. – Это тоже шутка?..

– Если бы! – вздохнул Виктор Степанович. – Вице-мэр Беляев знакомится с ЖКХ и приватизирует объекты по справочнику. В Питере есть вице-мэр Яковлев. Он подтвердит.

Ельцин вздрогнул:

– Что подтвердит?

– Коммунальную реформу. Но это не реформа, а срамота. Я испытываю изумление, смешанное с раздражением: все долдонят – европейский опыт, европейский опыт, а я хочу посмотреть – такой ли уж он европейский?! Вот тот же Беляев. Рыночник… сумасшедший. Хочет за неделю перекинуть ЖКХ в частные руки. Куда его прет? Я хочу понять: если трубы с говном – мои собственные, говно в них больше уже не застрянет?

Черномырдину никто не ответил.

– Вопрос? – продолжал он. – Вопрос. Будут и другие. Относительно говна говорю так: оно не только застрянет, но еще и поперек горла встанет. Это я по опыту говорю. Говно в городе – страшная сила, к говну нельзя подпускать неопытных.

– Виктор Степанович, – взмолился Шахрай. – Можно все-таки чуть… деликатнее?

Черномырдин опешил:

– Тот, кому не нравится правда, утонет первый. Главное сейчас – отобрать у Беляева справочник. Если пионерлагерь учится плавать, важно, Борис Николаевич, вовремя вытащить детишек из воды. Иначе утонут. А трудности… я заканчиваю, товарищи… мы переживем… Не такие мы россияне, чтобы не пережить!

Черномырдин обвел всех победным взглядом и сел на свое место.

– Все, коллеги, не скажу больше ни слова, – улыбался он, – а то я опять что-нибудь скажу!

Ельцин подошел к окну и вдруг резко обернулся:

– Встаньте, Чубайс! С вами Президент говорит.

Чубайс нехотя встал.

Похоже, начинается…

Чубайс вцепился руками в край стола, и Ельцин это заметил.

– Вам шта-а, нездоровится? – поинтересовался Ельцин.

– Нездоровится.

– Ну… сядьте, тогда, – смягчился Президент. – Не надо стоять.

Чубайс сел и опустил голову.

– А… что у вас? Грипп?

– Не думаю. Просто… накопилось, Борис Николаевич. Под 39 сейчас.

Грачев нагнулся к Баранникову:

– Прикинь, генерал… Еще градус, и он – водка.

Шепот человека, у которого сдают нервы… И опять – тишина, только Черномырдин сердито сопел и озирался по сторонам.

– Нездоровится Чубайсу… – бросил Ельцин, расправляя плечи. – М-мне, может, тоже н-нездоровится!.. Но сдаваться я… – он ударил кулаком по столу, – я не собираюсь! И – никому… не дам…

Как будем выходить? – продолжал он, снова возвышаясь над всеми. – Может, распустить съезд? Я жду рекомендаций. Я их… напряженно жду.

Чубайс попытался наконец что-то сказать, но его быстро перебил Черномырдин:

– Борис Николаевич, у меня две новости.

– Начните с хорошей, – попросил Шахрай.

– А кто вам сказал, что есть хорошая?.. – удивился Черномырдин. – Задаю вопрос. Мы не погорячились, что ушли со съезда? Может, нам не надо было усиливать?.. Второй вопрос. Там, – он небрежно кивнул на телевизор, – вышел Тулеев. Может, включить? Послушаем?

– Шта-а?.. – не расслышал Ельцин. – Где?

– Алман Тулеев на трибуне, – пояснил Черномырдин. – Может, послушаем, Борис Николаевич? Как вы считаете?

Амангельды Гумирович Тулеев руководил Кемеровской областью.

– Телевидение существует для того, чтобы выступать с экрана, а не для того, чтобы его смотреть, – пошутил Шахрай, но Ельцин уже развернулся к телевизору, поэтому Шумейко схватил пульт.

– …Любое правительство, коллеги, находится на содержании у своего народа, – говорил Тулеев, – но народу лишь тогда стоит оплачивать деятельность своих правителей, если они служат его интересам и помогают народу стать богачом…

Ельцин нахмурился, в кабинете сразу стало как-то тревожно.

– Вот главный критерий, по которому мы должны оценивать право Президента и правительства на управление страной… – Тулеев небрежно, дрожащими руками поправил очки; было видно – человек волнуется.

Ельцин уважал Тулеева: глубокий мужик, с принципами («Умирай, но хлеб сей!»). В таких людях, как Тулеев, как Полежаев, губернатор Омской области, Тяжлов в Подмосковье, он видел внутреннее родство; оно называется «школа жизни».

– Буш, я уверен, – продолжал Тулеев, держа на вытянутой руке листочки со своей речью, – станет когда-нибудь национальным героем Америки. Он развалил Советский Союз. А еще, коллеги, Буш опрокинул Саддама и имел мощнейший рейтинг доверия. Не такой, как у наших правителей – его по воскресеньям без зазрения совести рисует в «Итогах» журналист Киселев. Достал из-за уха перо, и чем дела в стране хуже, тем выше оказывается у правительства рейтинг. – Нет, коллеги! У Буша был настоящий рейтинг. Но на выборах Президент терпит поражение. Почему? Потому что при Буше в Америке произошло некоторое снижение жизненного уровня народа, особенно в северных штатах.

Давайте и мы, господа депутаты, посмотрим – под этим прицелом – на действия Ельцина и его министров…

У Тулеева было такое выражение лица, будто он один понимает всю громаду событий, обрушившихся на Российскую Федерацию.

Привожу доказательства. Уголь – базис промышленности. Сегодня добыча угля уже на 40 миллионов тонн меньше, чем это было в 1988-м, в момент – прошу внимания! – наивысшего спада темпов роста плодотворно обруганной журналистами и Ельциным советской индустрии…

– Домой охота, – зевнул Грачев, нагнувшись к Баранникову. – Весь день дребедень…

«А почему Тулеев у нас не премьер?» – вдруг подумал Ельцин.

– Денег, коллеги, сейчас нет даже на безопасность. 70 % наших предприятий, – чеканил Тулеев, – нуждаются в срочной реконструкции, то есть рискуют так сейчас угольщики, как они не рисковали даже при проклятом царизме. И мы, друзья, еще не раз будем объявлять здесь, на съезде, минуту молчания… именно при той политике, которую проводят Ельцин и его правительство!

На трибуне Тулеев смотрелся эффектно: кремовый костюм, дорогие очки с затемненными стеклами и густая черная шевелюра.

– в 1985 году минимальная зарплата в Кузбассе была, коллеги, 70 рублей. Это при тех, советских ценах.

Маловато, конечно, но жить было можно. – Нет, сказали мы: начинаем перестройку, это все никуда не годится.

Перестроились. Нынешнее повышение минимальной зарплаты, выдаваемое за очередную заботу правительства о народе, соответствует… – Тулеев продемонстрировал залу исписанный лист бумаги, – 22-м рублям в ценах 1985 года. Иными словами, мы не улучшили, а при «демократическом рае», которого так долго все ждали, что многие уже просто в ящик сыграли, ухудшили то, с чем когда-то боролись!

Зал притих, депутаты не сомневались, Ельцин опять предложит Гайдара в премьеры (легче сдвинуть стенку, чем Президента Российской Федерации), значит главный бой впереди: голосование.

Ельцин, Ельцин… – украдкой Чубайс наблюдал за тем, как Ельцин слушает Тулеева. – Эх, был бы во главе государства Юрий Рыжов… или Галя Старовойтова, Гайдар, а не эти… «потухшие мартены» с Урала, вот бы он, Чубайс, развернулся, какая б музыка играла в стране!

– Понимая, – горячился Тулеев, – что целенаправленные действия правительства по разрушению экономики трудно скрыть, ибо народ у нас не дурак, словам давно не верит (хотя у Гайдара, похоже, другое мнение о народе), правительство предпринимает некие отвлекающие маневры. Лицемерно заявляя о «народной» приватизации, кабинет министров делает все, чтобы ваучеры, друзья, побыстрее оказались в руках «детей застоя»: номенклатуры, спекулянтов. И перекупщиков.

Начиная ваучерную приватизацию, Президент… – Тулеев опять вытащил и продемонстрировал залу какой-то листочек, – говорил: «Нам нужны миллионы собственников, а не горстка миллионеров. Каждый человек должен иметь доступ к рынку. В этой новой экономике у каждого будут равные возможности, а остальное зависит от нас: каждый гражданин России… каждая семья получают свободу выбора. Приватизационный ваучер – это билет для каждого из нас в мир свободной экономики…»

Не знаю – он оторвался от текста и быстро, платочком, протер линзы на очках, – кто писал Ельцину этот текст, но я знаю, кто ему это все подсказал. Это голос Чубайса, коллеги! Происходит преступное перераспределение государственной собственности в пользу отдельных коммерческих структур. Главный заработок олигархов сегодня – копеечные зарплаты их сотрудников! Испокон веков люди в России больше доверяли государству, царю-батюшке, чем самим себе. Но Ельцин, наш царь, как выяснилось, тоже сам себе не доверяет. Ельцин призвал Чубайса, чтобы тот раскидал всю нашу страну налево и направо. И как можно скорее!

Хасбулатов повернул к себе микрофон, хотел, видно, приструнить Тулеева, но в зале раздались такие аплодисменты, что Хасбулатов улыбнулся и ничего не сказал.

– Докладываю, коллеги! – гремел Тулеев. – Из 646 чековых фондов, созданных в Российской Федерации по образцу и подобию печально известного «Гермеса» некоего Неверова, ныне скрывающегося в США, дивиденды по ваучерам платят сейчас только 136 фондов, но их не хватает даже на батон колбасы.

Зал зашумел: все знали – это правда, но о чековых фондах, о повсеместном отъеме ваучеров у людей никто на съезде до Тулеева почему-то не говорил.

– В 1990-1991 годах Останкинский мясокомбинат, коллеги, закупил импортное оборудование – английское и канадское – на 35 миллионов долларов, – продолжал Тулеев. – Сейчас Госкомимущество продает это высокорентабельное предприятие за 3,1 миллиона долларов. Причем пересчитанных на ваучеры, друзья, на эти глупые фантики, которые вообще ничего не стоят на мировых рынках!