Текст книги "Движуха"

– Есть. В Ново-Лисино.

– А у тебя свои ключи имеются?

– Должны быть где-то. А что?

– Можно я какое-то время на ней перекантуюсь? Хотя бы пару дней? А там будет понятно – что да как? Заложил нас Гаврик или…

– Даже не знаю, – заколебалась Маша. – А вдруг Лагацкие заметят?

– Кто заметит?

– Лагацкие. Это наши соседи по участку. Они там постоянно живут. Если увидят тебя – сразу родителям позвонят.

– Не заметят! Я даже из дома выходить не буду. Даже свет зажигать не стану. А? Машута?.. Да будь ты человеком!.. Иначе мне всё – край!

– Ну хорошо… – сдалась девушка. – Я… я поищу. Ключи.

– Машка – ты прелесть! – Мыльной правой рукой Пронин неожиданно схватил ее за талию и притянул к себе. – Иди ко мне!

– Женька! Перестань! Ну не балуйся, слышишь?! – засопротивлялась Маша.

– Знаешь как я тебя сейчас хочу?

– Не знаю. Всё, отстань! Грейся!

– Вот смотри, – Пронин слегка приподнялся и продемонстрировал: «как именно». Хочет.

Сугубо внешне «желание» смотрелось достаточно убедительно.

– Ффу, пошляк! – как бы смутилась Маша, снова делая попытку вырваться.

Но свободная левая рука молодого человека уже по-хозяйски шарила под полами ее халатика. За коими, полами, как еще на лестничной площадке успел отметить и оценить Пронин, ничего, кроме трусиков и наливного крепкого девичьего тела, не было…

Затрещала хрупкая ткань, посыпались на кафельный пол пуговицы…

Согласно закону Архимеда выплеснулась через борт вытесненная погруженным в чешскую сантехнику вторым телом пенная вода. И…

И девушка, как некогда изящно высказался позабытый графоман-романтик, он же – мастер тончайшей Еротической прозы: «…доверчиво положила ноги ему на плечи».

Ну а далее пошёл уже чистый Аверченко:

«…и всё заверте…»[16]16
  Ударная фраза из рассказа А. Т. Аверченко «Неизлечимые».


[Закрыть]

Санкт-Петербург, 1 октября, сб.

Яна проснулась внезапно, будучи вырвана из тревожного сна слаженно-хоровым бабьим возгласом «ОЙ!». Именно такой эмоцией соседки, они же – подруги по травматологическому несчастью, отреагировали на внезапное появление в палате Купцова.

Обыкновенно деликатный до неприличия Леонид прорвался в больничные покои в столь растрепанных чувствах, что умудрился появиться на «дамской половине» без предварительного стука вежливости. Застигнув тем самым болезных дам врасплох.

– ОЙ! – эхом отозвался хору Купцов. – Ради бога, извините!

Он смущенно отвел глаза, давая возможность теткам-старожилам натянуть казенные одеяла на разной степени загипсованности телеса, и, выждав пару секунд, взволнованно направился к койке Асеевой. На его скорбной физиономии в данный момент столь отчетливо проступала печать физически осязаемого сострадания, что Яна Викторовна не смогла сдержать улыбки и заговорила первой, с привычной насмешливой интонацией:

– Товарищ инспектор! Мне кажется, я вас на сегодня не вызывала?

– Вызывают полицию. И Деда Мороза, – машинально парировал подколку Купцов, беря стул и подсаживаясь рядом. – А мы, инспектора, сами приходим. Здравствуйте, Яна.

– И вам не хворать, Леонид Николаевич. Как вы сюда попали?

– То есть? Через дверь, разумеется.

– Странно. А ко мне сюда даже маму не пустили.

– А-а… вот вы о чем. А меня, как видите… – Леонид не стал уточнять и суетливо сгрузил на прикроватную тумбочку пакет. – Вот, я тут принес… Э-э-э… Здесь: апельсины, ряженка, вода и шоколад.

– За воду спасибо, пить страшно хочется. А вот все остальное – право напрасно. Те же апельсины – я их с детства не ем.

– Почему?

– У меня на них, простите за столь пикантную подробность, аллергия.

– Извините, не знал. Запомню/учту на будущее.

– Ай, бросьте! Не стоит захламлять память всякой ерундой.

Купцов стоически проигнорировал очередную подколочку и, машинально придвинувшись чуть ближе, спросил:

– Как ты?

– А разве не видно? Я – прекрасно!

– Хм…

– Так, Леонид Николаевич, давайте-ка, во-первых, сделаем лицо попроще, – не то рассердилась, не то смутилась Асеева. – А во-вторых, кончайте на меня столь откровенно пялиться – вы меня смущаете, я ненакрашенная.

– Вот она, женская логика: сначала «разве не видно?» и тут же, следом, «не пялься», – вздохнул Купцов и демонстративно отвернулся, фиксируя взгляд на отражении Асеевой в висящем на стене зеркале. – Как оно получилось-то?

– Да какая разница? Теперь ведь всё едино не перетакаешь…

Яна Викторовна устало прикрыла глаза, и в мозгу тут же всплыла жуткая картинка.

Которая, похоже, отныне будет ее преследовать всю оставшуюся жизнь…

Флешбэк

Поздний вечер пятницы. Довольно пустынный для «предвыходного» времени проспект Добролюбова.

Асеева подходит к своей «канареечке», припаркованной «лицом к Неве», щелкает брелоком сигнализации. Одновременно у нее в сумочке начинает трезвонить телефон. Продолжая стоять на проезжей части, Яна отвечает на звонок:

– Да, мамочка… Не звоню, потому что уже освободилась… Вот прямо сейчас сажусь в машину и еду…

Со стороны Биржевого моста слышится нарастающий рев автомобиля.

– …В магазине ничего купить не нужно?.. Что? Половинку или целый?..

На проспект выныривает идущая на весьма приличной, явно выше дозволенной, скорости темная иномарка.

Яна невольно оборачивается и… сперва растерянно, а затем – близко к панике наблюдает, как иномарка, резко заложив влево, выкатывается на встречку и летит прямо на нее.

Ноги мгновенно становятся ватными. До физической боли начинает пульсировать в висках, по спине градом течет холодный пот.

В последний момент Асеева успевает сделать единственно возможное – вжаться в стойку своей «шкоды», на какие-то миллиметры увеличивая дистанцию между собой и «безумной», явно потерявшей управление иномаркой. Однако этого оказывается слишком мало, чтобы избежать контакта с несущей смерть колесницей.

«Ой, мамочки!!!»

Удар!.. Впрочем, самого момента удара она не видит.

Равно как не видит якобы должную промелькнуть перед глазами всю свою жизнь в режиме «видеоклипа-автореферата».

Асееву подбрасывает на капот собственной машины. Перекатившись через который, она, уже в полной отключке, падает с противоположной стороны на тротуар.

Почти не сбавляя хода, иномарка, вильнув массивным задом, возвращается на свою полосу и растворяется в ночи, уходя в сторону стадиона.

* * *

– Кхм… Номера ты, естественно, не запомнила? – деликатно уточнил Купцов.

– Издеваешься? – сердито отозвалась на «деликатность» Яна. – Там же буквально какие-то доли секунды! Темно, вокруг ни души. Со стороны моста несется темная иномарка… Вдруг – ж-жух! Ее резко заносит влево, и она влетает аккурат в меня. И – все… Очнулась уже здесь, в реанимации.

– Здесь «темная», надо полагать – «черная»?

– Не знаю, может быть. Ночью все тачки – серы.

– Эт-точно.

– Но, в любом случае, всяко не белая, не желтая и не красная.

– А модель?

– Понятия не имею. Я в машинах не очень хорошо разбираюсь. Ориентируюсь в основном по лейблам-значкам.

– Темная «бээмвуха», конечно, лучше, чем ничего, – печально констатировал Леонид. – Но все равно… вспоможение не самое великое. Разве что гибэдэдэшники случайно тралом зацепят.

– Ой! Я тебя умоляю! – поморщилась Асеева. – Когда и кого они цепляли «тралом»? Исключительно «налом»! Да и то если под самым носом и не влом палкой махать.

Погруженный в раздумья Купцов шутку юмора не оценил и продолжил сокрушаться:

– Бывает же такое: все напасти, да в один вечер!

– А что означает это твоё «все»?

– Ах да, ты же не в курсе! – спохватился Леонид. – Вчера, вскоре после твоего ухода, какие-то дебилы на гидроцикле, прямо с воды, в курительный салон «Океана» аэрозольную гранату зашвырнули.

– Ого!

– Ага! Ты бы видела что там началось! У-у-у! Последний день Помпеи-2!

– Подожди! Какую, говоришь, гранату? – отчего-то насторожилась Асеева.

– Аэрозольную. Что-то типа милицейской «Черемухи».

– Да-да, именно «Черемуха»… Темный «БМВ»… «В окошко брошена»…

Силясь вспомнить нечто важное, Яна Викторовна откинулась на подушки и зажмурилась.

Встревоженный столь странной реакцией Купцов склонился над любимой женщиной и – была не была! – не спрашивая разрешения, осторожно и нежно сжал ее горячую руку в своих ладонях.

– Яна! Что с тобой?!! Плохо, да?

– Нет-нет. Я… я сейчас… Подожди, Лёня! Ради бога, просто помолчи!

– Да-да, конечно…

Флешбэк

Санкт-Петербург, 25 июля

Одержав убедительную победу, Яна Викторовна выходит из здания районного арбитражного суда и направляется к парковке. Полная решимости по случаю победы устроить себе маленький праздник и в офисе сегодня уже не появляться.

Однако здесь, на стоянке, ее ожидает неприятный сюрприз. В образе и подобии «тарасовского консильери» господина Бажанова. Тот курит стильную трубку, опершись на капот черной «бээмвухи» с поднятыми, невзирая на жару, тонированными стеклами. Правая рука экс-оппонента покоится на гипсовой лангете, служа красноречивым свидетельством приснопамятных вологодских боевых действий.

Завидев юрисконсультшу «Магистрали», Бажанов тут же неспеша направляется к ней навстречу:

– Поздравляю, Яна Викторовна. Вы снова продемонстрировали высший пилотаж и в очередной раз утерли нам носы.

– Извините, Павел Тимофеевич, но я очень спешу. Свои поздравления можете отправить в письменном виде на электронную почту.

Асеева пытается подрезать крайне неприятного типа справа. Но тот, сделав несколько шажков на встречку, настойчиво преграждает ей дорогу.

– Обязательно отправлю. И поздравления, и… советы.

– Вот в чем я меньше всего нуждаюсь, так это в ваших советах. Дайте пройти!

– Напрасно. Знаете, есть такая чухонская поговорка: «Беда забытый совет напомнит»?

– Я знаю другую поговорку. Персидскую: «Дурного советчика обойди стороной!» Дайте же, наконец, пройти! Или мне позвать на помощь?

– Помилуйте! Я вас и не держу. Ступайте себе с богом.

Бажанов наконец отступает, и Асеева, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, направляется к своей машине.

– А совет вам все-таки дам!.. Постарайтесь более не удосуживать наш городок своими визитами. А то мало ли что может случиться… Да и здесь, в Питере, за сынком своим приглядывайте.

– ЧТО? Что вы сейчас сказали?!

– А что я такого сказал? Я говорю: дети нынче такие оторвы пошли. Глаз да глаз. Всего доброго, Яна Викторовна. Брюнету – мои поклоны. Передайте ему, что… что еще не вся черемуха в его окошко брошена…

После этих слов Павел Тимофеевич загружается в «бээмвуху», и та практически сразу трогается с места.

Стекло со стороны водителя опускается, и Яна Викторовна с удивлением разглядывает в сидящем на руле парне того самого «качка с джином», что вел за ними слежку в провинциальном вологодском городке. И от которого Леонид столь эффектным образом сбежал через гостиничное окно.

В свою очередь «качок», он же – «тарасовский» боец Гордей, одаривает Яну недобрым и словно бы запоминающим взглядом…[17]17
  Прочие подробности вокруг да около этих событий – см. предыдущий роман «Решальщики. Раскрутка».


[Закрыть]

* * *

Пребывающая не то в забытьи, не то в полуотключке Яна Викторовна отчаянно застонала, и вконец перепугавшийся Купцов тихонечко потряс ее за плечо:

– Что, Яна? Совсем худо, да? Может, позвать врача? Я сейчас!

– Не надо… врача…

Юрисконсульт «Магистрали» с усилием разлепила веки, и Купцов переполошился еще сильнее, разглядев в уголках ее глаз бусинки-слезинки.

– Леонид Николаевич… Лёня!.. К моим маме и сыну нужно приставить охрану. Срочно!.. Я очень тебя прошу!

– Конечно. Без проблем. Сделаем. Но… что случилось? Почему?

– Они мне угрожали. Мне и… сыну.

– КТО? КОГДА?

– Это было еще летом, в июле. Помнишь наш судебный процесс по вологодскому «Интегралу»?

– Разумеется. Как я могу забыть эту нашу… хм… историю.

– Вот тогда они и… А теперь, похоже, от угроз перешли к делу. И граната, и черный «БМВ» – всё сходится, это они!.. Лёня, я очень тебя прошу: пока я здесь, в больнице, – позаботься о Глебе. И о маме.

– Конечно. Но… ты так и не сказала: кто такие «они»?

– Бажанов. «Тарасовские»… Это из-за комбината… Вернее, из-за их поражения в суде, – отрешенно откомментировала Асеева и, не в силах более сдерживаться, зарыдала уже в голос и в полную силу: – О, господи! Мамочки! Что же теперь будет?..

* * *

Выйдя из клиники, Купцов сразу набрал номер напарника:

– Димон, это я… Да, вот только что от нее… Более-менее. Если честно, могло оказаться много хужее. Но об этом после… Ты еще в конторе? Отлично. А Брюнет?.. Позвони ему, прямо сейчас, и возверни обратно… Именно так!.. Случилось? А случилось то, что против нас, похоже, снова взялись играть «тарасовские»…

Глава третья

Санкт-Петербург, 1 октября, сб.

С утра заступивший на суточное дежурство дежурным дознавателем по 71-му отделу полиции Петроградского РУВД Серёжа Кравчук сидел в своем кабинете и тихо офигевал от выползшего из факсимильного аппарата свитка с текстом. Текст был на русском, а вот его отправителями выступали как бы иностранцы. Здесь «как бы» – потому что из братского СНГ. Конкретно – из Узбекистана.

В последние годы милицейские тяготы, связанные с привлечением мигрантов к уголовной ответственности, поступательно дошли – через звероподобие и «почти безнадегу» – до курьеза и «почти маразма». То бишь работать с подобной публикой сделалось решительно невозможно. Притом что именно сей контингент в большей степени и формировал криминальный фон некогда «бандитского», а ныне «не-пойми-какого» (может, «мигрантского»?) Петербурга.

Проблема, по большому счету, была всего одна. Но не решаемая в принципе. И заключалась она в том, что стоило только оперативникам сесть на хвост очередному гостю Северной столицы, подозреваемому в причастности к криминальной бяке, как тот немедля торопился покинуть – и саму столицу, и, чтоб уж наверняка, Россию. После чего оперативно-следственные действия автоматически «залегали на матрасы», а отчетные показатели/цЫфири – теряли в весе. А статистика – это вам не школьный дневник, тут подчистками не возьмешь. Оттого неудивительно, что, по той же статистике, только негласной, примерно семь из десяти преступлений, совершаемых мигрантами, с некоторых пор не регистрируются вовсе. И происходит сие отнюдь не по злобе и не по причине душевной полицейской черствости. А исключительно по… здравому смыслу. Ибо на хрена, скажите на милость, регистрировать все подряд и, заметьте, за ваш, господа терпилы-налогоплательщики, счет, если всё равно: не раскрыть, не посадить?

Во времена не столь отдаленные, то бишь – еще каких-то лет пять – семь назад, оперативники просто отправлялись «самоходом» в страны СНГ, ловили преступников на месте и привозили их в Петербург в наручниках. После чего в отчетных рапортах писали: «Гражданин добровольно согласился проследовать в Россию».

Теперь такие номера не прокатывают. Теперь, если все-таки стиснуть зубы и зарегистрировать, то далее следует едва ли не единственный алгоритм действий – связаться с коллегами из того же СНГ.

Ага, щас! «Связался черт с младенцем!»

Последнее – как крик о наболевшем.

Ровно месяц назад Кравчук как раз и совершил подобную глупость, «связался»: доказав вину очередного ухаря, напавшего на петербурженку, Серёжа выяснил, что и в Питере, и в РФ того уже и след простыл, и послал-таки, штабной культуры ради, запрос на историческую родину.

И вот – буквально пять минут назад – получил факсимильные признания.

М-да… Лучше бы ему не отвечали вовсе.

А главное, оно же обидное, что не подвела ведь Кравчука солдатская смекалка – ухарь действительно оказался там. Более того, местная власть его умудрилась обнаружить, опросить и даже расколоть.

Только вот для раскрытия и суда все это как рыбе – зонтик. Потому что… он болен! Нет, ну нормально, а?!..

Тугамент первый: ОТВЕТ НА ЗАПРОС

На ваш исх. за №___ от __ __ 2011 г. сообщаем, что разыскиваемый вами за совершение преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 131, ч. 2 ст. 132, ст. 162 УК РФ, гр-н Халилов Х. Х., 1985 г. р., по данным КАБ УВД области значится прописанным по адресу: Самаркандская область, __, __, ____.

В ходе проведения ОРМ установлено, что разыскиваемый Халилов в настоящее время находится по месту жительства, лечится в районной больнице с диагнозом «пневмония», временно нигде не работает.

Выехать в РФ, г. Санкт-Петербург для решения вопроса по предъявленному обвинению не может в связи с тяжелыми материальными затруднениями, согласен в рассмотрении уголовного дела без его участия.

Тугамент второй: ЗАЯВЛЕНИЕ

Прошу вас рассмотреть уголовное дело, возбужденное в отношении меня по ч. 2 ст. 131, ч. 2 ст. 132, ст. 162 УК РФ, вину свою признаю полностью, в совершении искренне раскаиваюсь, согласен в рассмотрении уголовного дела без моего участия.

В связи с тем, что в настоящее время я нахожусь по месту жительства, выехать в РФ, г. Санкт-Петербург для решения вопроса по предъявленному обвинению не могу с ухудшением здоровья и тяжелыми материальными трудностями. С моих слов написано верно.

Подпись: Халилов Х. Х.

Кравчук снова и снова вчитывался в душераздирающие узбекские опусы, а в подсознании нетонущим дерьмецом уже всплывало неприятное воспоминание о грядущем отчетном заслушивании за девять месяцев текущего года.

Оно, заслушивание, неминуемо приближалось, а вот отчетность продолжала падать, как сбитый «мессер». И «дистанционное раскаяние» товарища Халилова вывести ее из пике всяко не могло – разве что придать дополнительное ускорение. В финале которого Серёже отчетливо маячила давно посуленная руководством клизма с патефонными иголками.

От невеселых мыслей отвлек деликатный стук в дверь.

Кравчук с тоской кинул взгляд на стрелки настенных часов, кои сейчас парно болтались в самой нижней точке циферблата, в районе половины шестого, и приглашающе рыкнул.

В ответ на «рык» в кабинет, не без опаски, просочился молодой, лет двадцати семи-восьми, мужчина с выражением лица, типичным для «заявителя» либо «просителя». Но, по крайней мере, не «качателя прав». Что уже легче. Судя по всему, приезжего. Потому как наши полустоличные морды, они ментально понаглее будут. Но и не из пресловутого СНГ. Что легче вдвойне.

В руках мужчина держал пузатый стандартный пакет из сетевого продмага.

Кравчук вопросительно посмотрел на посетителя, и тот робко представился:

– Здравствуйте! Моя фамилия Гордеев.

– Ненаказуемо, – пожав плечами, констатировал Серёжа.

– Что, простите?

– Я говорю: здрасте, товарищ Гордеев. Что у вас?

– У меня вчера вечером машину угнали.

– Первый этаж. К дежурному. Писать заяву.

– Так ведь… Меня к вам как раз оттуда и направили.

– Очень опрометчиво с их стороны.

– Что, простите?

– Шучу я так. Не обращайте внимания.

– А!.. У меня угнали машину, а этой ночью ее нашли.

– О как?! Бывает. За такое дело не худо и проставиться.

– А я… вот… как раз… чисто из уважения… – замялся поначалу мужчина, но затем, решившись, сгрузил принесенный пакет на ближайший свободный стул. – Вот, это всем, кто, э-э-э… старался, принимал участие…

– Хм… Да это я так, обратно шучу. Не корысти, а народа ради служим. Так что заберите.

– Ну что вы! Поверьте – от чистого сердца!

– Мы живем по указке наших сердец. А наши сердца принадлежат партии.

– Что, простите?

– Я говорю: машина-то хорошая?

– «БМВ-320». Универсал.

– Недурно, – согласился Серёжа, ощутив болезненный укол зависти.

Еще бы: какой-то молодой залетный задрот рассекает по ЕГО, Кравчука, городу на «бээмвухе», а он, офицер с почти десятилетней выслугой, пыхтит/смердит на купленном в кредит б/у «корейце». За которого банку-кровопивцу еще выплачивать и выплачивать.

– Только я не очень понимаю: зачем вас ко мне-то направили?

– Мне по телефону сообщили, что у машины имеются незначительные повреждения. И для страховой компании потребуется справка.

– В смысле «форма три»?

– Кажется, да. Вот я и хотел бы ее получить. Ну и саму машину, разумеется. Очень хочется, чтобы как-то побыстрее, – здесь «товарищ Гордеев» невольно покосился на сгруженный пакет. Как бы намекая, что тот вполне может выступить в качестве катализатора бюрократического процесса.

– Это всем хочется. Чтоб побыстрее. Кроме баб, разумеется.

– Да нет, вы меня не так поняли. Просто я приезжий, и мне обязательно нужно быть в понедельник дома. На… хм… работе.

– Понятно, – кивнул Кравчук, отметив, что интуиция его в очередной раз не подвела. Мужчина и в самом деле оказался неместным. – А откуда приезжий?

– Из Вологодской области.

– Эвона! И как там черноглазая? Жива еще?

– Что, простите?

– Да так, ничего. – Серёжа снял трубку и несколько раз крутанул диск старорежимного, как теперь модно говорить «винтажного», аппарата. – Шалимыч! Это я. Не разбудил?.. Загляни на минутку… Да не «ладно, скоро», а прямо сейчас. Тут, похоже, по твою душу человек явился. Вот зайди и посмотри «что за человек»… У-у-у! Работнички, блин!..

Через пару минут в кабинет ввалился мрачный старший оперуполномоченный Шалимов. Был он и покрупнее, и постарше Кравчука, не такой светлый и румяный, а скорее тусклый и рябой, со следами регулярных возлияний на небритом лице.

– Здрасте всем! – буркнул он с порога, стараясь дышать в подветренную от посетителя сторону.

– И тебе не хворать! Заруливай, чаю хочешь?

– Не хочу. Мы с тобой слишком редко видимся, чтобы при встрече пить чай.

– Э-э, Гена! Ты меня того, не компрометируй при посетителе!.. Скажи-ка лучше: в перечне наших последних, не самых выдающихся, но – достижений, значится угнанная автомашина «БМВ» с номерами вологодского региона?

– Есть такая. Около трех ночи возле «Василеостровской» брошенную нашли. А потом к нам на стоянку перегнали.

– Не понял? Почему к нам?

– Потому что дежуривший этой ночью оперативный дежурный лейтенант Махалин – конченый мудак.

– Это даже не обсуждается. Но я все равно не понял – какая связь?

– Да так. Есть там… короче, нюансы, – уклончиво ответил Шалимов, не желая вдаваться в подробности при постороннем. – А ты с какой целью интересуешься?

– Да вот, хозяин явился. Он же – заявитель, товарищ Гордеев. Жаждет получить свое счастливо обретенное движимое имущество.

Шалимов впервые посмотрел на посетителя с интересом.

Посмотрел – словно отсканировал. И сделал это ТАК, что Гордееву резко сделалось неуютно и тревожно. Что, в свою очередь, бросилось в глаза Шалимову, и его интерес сделался «еще интереснее».

– А позвольте… э-э-э-э… По моим сведениям, вы являетесь носителем… хм… первичных мужских половых признаков. Меж тем как сия тачила, если верить компУтеру, висит на, не побоюсь этого слова, женщине? С большой Ж. Здесь Ж. – буква.

– Я… это моя… В смысле – машина. Я пользуюсь по доверенности. И вообще. Покупаю.

– Ах, вот как? Тогда понятно. Извините, как вас по имени-отчеству?

– Кирилл Николаевич.

– А позвольте, Кирилл Николаевич, взглянуть на вашу паспортинку?

– Да-да, конечно-конечно…

Гордеев суетливо сунул руку во внутренний карман, достал краснокожую книжицу и протянул оперу.

– Работает? – поинтересовался у Серёжи Шалимов, кивая на стоящий в углу ксерокс.

– Два дня назад работал. А сегодня я еще не запускал.

Оперативник включил чудо-оргтехнику – та с готовностью заурчала, и Шалимов взялся деловито ксерить странички гордеевского паспорта. Продолжая между делом задавать вопросы:

– А телефончик ваш, контактный, озвучьте – будьте ласка.

Слегка ошалевший от такого напора Гордеев машинально озвучил десять цифр новой симки, номер которой на сегодняшний день был известен лишь пяти человекам. Включая, естественно, Бажанова и Катьку.

– А когда изволили к нам приехать? – невинно поинтересовался опер, занеся цифИру в лохматый, видавший виды блокнотик.

– В четверг утром. А… какое это имеет значение?

– Остановились в гостинце?

– Нет. У одной… хм… знакомой.

– Ага, значит, на частной квартире. Адрес?

– Послушайте! Я не понимаю… Это что, допрос?

– Нет, это не допрос. Так какой, говорите, адрес?

Загипнотизированный уверенно-наглой интонацией опера Гордеев продиктовал адрес Катерины на Комендантском, получив взамен паспорт.

Упрятав документ, он собрался с духом и, стряхивая с себя оцепенение, как бы сурово вопросил:

– И все-таки: когда я смогу получить «форму три» и забрать машину?

В ответ Шалимов пихнул ему прямоугольник визитки.

– Вот, здесь мои телефоны – служебный и мобильный. Позвоните ближе к концу следующей недели. Возможно, я уже смогу сообщить что-то определенное.

Гордеев явно стал в тупик. В эту минуту ему было очень не по себе, потому как ситуация развивалась если и по плану – то совсем не по тому, который замыслил он, направляясь в полицию.

– Вы издеваетесь? – повысил голос Кирилл Николаевич. Впрочем, «повысил» он его сугубо в теории, а вот на практическом выхлопе образовался, скорее, писк. – Машина нужна мне сегодня. Крайний срок – завтра. Потому что в понедельник я должен быть в Череповце!

Оперативник равнодушно пожал плечами:

– Вообще-то проблемы индейцев шерифу до звезды… Но, если не ошибаюсь, через Череповец у нас ходит масса поездов. С Ладожского вокзала.

– Я не собираюсь ехать поездом! Вы обязаны вернуть мне мою машину!

– Лично я вам ничего не обязан, – не согласился с такой постановкой вопроса Шалимов. – Еще раз повторяю и разжевываю: ваш автомобиль помещен на спецстоянку на время проведения следственных действий. Которые продлятся в идеале – с неделю, а в худшем случае – до второго пришествия. Но, надеюсь, второго не случится. Здесь я имею в виду – худшего. Потому как за пришествие – не уверен.

– Каких еще следственных действий?

– А вот этого я вам пока сказать не могу. Не имею права.

– Идиотство какое-то! Я… – поперхнулся возмущением Гордеев. – Я буду жаловаться вашему руководству!

– Флаг в руки. А барабан… хм… наверняка сами знаете куда?

В течение суток последовательно потерявший, нашедший и вновь потерявший машину проситель-заявитель одарил бездушных оперативников испепеляющим взглядом и, резко развернувшись, покинул кабинет.

Покинул молча, но зато громко хлопнув дверью.

– М-да… – задумчиво откомментировал уход терпилы Шалимов. – Любопытный персонаж. Как говорил мой покойный дед: «По роже видно, что не из простых свиней».

– Ты полагаешь?

– Однозначно. Но при этом старательно косил под дурачка. Отсюда вопрос: на хрена?

Тем временем Серёжа вылез из-за стола, добрел до оставленного Гордеевым пакета и с интересом заглянул внутрь:

– Ух ты! Вологдский бальзамчик! Онежский балычок!.. Эх-хе, сразу видно: с душой человек подошел! А ты ему: «Позвоните в конце недели».

– Это что такое?

– Да вот, гость Северной столицы заслал. В качестве гуманитарки.

– Догони и всё верни, – мрачно порекомендовал Шалимов.

– Щас! Что я, мальчик, бегать за ним? – резонно возразил Серёжа. – Человек забыл у нас свой пакетик. Вспомнит – вернется. Ну а не… будем что-то решать. Балычок-то свеженький, а холодильник у нас давно тю-тю… Кстати, Шалимыч, а чего там не так с его тачкой?

– Есть основания полагать, что вчера именно этот «БМВ» на Добролюбова сбил женщину. В понедельник криминалисты пришлют официальное заключение.

– Оп-па!.. То бишь: сбили на нашей земле, а тачку нашли на Ваське?.. Вот ведь уроды! Всё, теперь я понял за Махалина. Он что, умудрился зарегистрировать КП до того, как машину обнаружили?

– Ты как всегда прозорлив, мой юный друг. Гайцы нам еще даже официального определения не отфутболили, а этот ухарь уже вовсю расстарался.

– Я так понимаю: угнали – не справились с управлением – сбили бабу – тачилу бросили?

– Может, и так… К слову, кабы этот хрюн своевременно не подал заяву об угоне, хрен бы он у меня вот так вот, на понтах да с хлопанием двери, вышел. Минимум – с подпиской.

– Логично, – согласился Кравчук. – И каковы теперь наши, не побоюсь этого слова, перспективы? Что, ставим в графе очередную «птичку», как мыслишь?

– Думаю, с «глухарьком» погодим пока.

– Отрадно слышать! – воодушевился Серёжа. – Хоть какая-то позитивная новость за последние часы. Ну-ну, развей мыслю?

– Там, в салоне, четыре комплекта пальцев. Трое – чистые, а вот четвертые принадлежат некоему Гавричкову, условно-судимому за хулиганку. Дежурная смена его с ранья на дому приняла и опросила. Пока без протокола, потому как бухой был в сосиску. Он сейчас в «обезьяннике» вымачивается.

– И чего поведал? В сосисочном состоянии?

– Говорит, что вчера вечером в «Асцелле» отмечали день рождения… – Шалимов достал из заднего кармана жеваных джинсов еще более жеваный блокнот, сверился с последними записями, – день рождения некоего Пегова, студента третьего курса Университета холодильной промышленности. По завершении празднования именинник, а также сам Гавричков и Пронин – это сосед Пегова по комнате в общежитии – вышли из «Асцеллы» и наткнулись на заведенческой стоянке на «бээмвуху». Мало того что открытую, так еще и с ключом зажигания в замке.

– М-дя… Жюль Верн и прочие фантасты – нервно курят бамбук!

– Может, и Жюль Верн. А может, и верный Жюль… В общем, бухая троица решила прокатиться до «Василеостровской». Где тачку бросила и свалила, прихватив на память магнитолу.

– А за бабу на Добролюбова что говорит?

– От наезда на женщину, понятное дело, открещивается.

– Ну это само собой. А другие красавцы?

– Именинника по горячим следам допросить не удалось – он тоже еще от вчерашнего не отошел, лыка не вязал. Похоже, там не только алкоголь, но до кучи и «колеса» были. Его из общаги в полной отключке забрали и на промывание мозгов, вкупе с желудком, отвезли в Боткина[18]18
  Здесь – клиническая инфекционная больница им. С. П. Боткина.


[Закрыть]. Там сейчас Гусимов сторожит.

– А третий? Который сосед?

– Пронин в общаге с тех пор так и не появлялся. Притом что, со слов Гавричкова, именно он был за рулем и он же подрезал магнитолу.

– Логично. Опоздавшему поросенку – сиська возле жопы.

– Чего сказал?

– Я говорю, что обычно: кто спрятался, тот и виноват. Вернее – на того и валят. Хотя… раз ушел в бега, значит, это «жу-жу» неспроста.

– Может, и так. Вот только Гавричков уверяет, что из кабака они свалили в двенадцатом часу. А бабу сбили в половине одиннадцатого.

– Ну мало ли что он говорит? Счастливые и пьяные часов не наблюдают.

– Может, и так, – снова повторил Шалимов. – А вообще, вечерок намедни выдался что надо. Ты за веселуху, в «Океане» устроенную, в курсе?

– Само собой. Я еще на дежурство толком заступить не успел, а ко мне уже вломился ихний чертила. Как бишь его? – Сережа нашарил под ворохом бумаг визитку и зачитал вслух: – «Купцов Леонид Николаевич. Инспектор по вопросам безопасности ОАО „Магистраль-Северо-Запад“». Хм… «инспектор», мля. Он бы еще «инструктором» обозвался. Кстати, судя по манере поведения – мужик явно из нашенских.

– «Из поляков, из славян»?

– Бэ-Эс[19]19
  Здесь – бывший сотрудник.


[Закрыть]. Но не опер точно – больно морда интеллигентная. Опять же – дюже грамотный, по всему видать, что УПК не наискосок, а под лупу штудировал. В общем, типичная штабная сволочь.

– И чего хотел?

– Понятное дело чего. Предложил не терять время на изобретение отказного, который якобы его стараниями все равно не прокатит, а максимально быстро начинать возбуждаться. По горячим, вернее – по мокрым следам.