Текст книги "Сочинитель"

Брюнетка на «ходилке» никак не отреагировала на довольно откровенный осмотр – она продолжала быстро перебирать педали длинными сильными ногами, по ее вискам ползли маленькие капли пота, зеленые глаза, не мигая, смотрели куда-то в стенку, а не тронутые помадой губы сжались в тонкую прямую линию.

Выражение мрачной отрешенности на ее лице как-то очень не вязалось с женственностью фигуры – а Серегин успел оценить и круглые бедра, и высокую грудь, на которой подпрыгивал в такт бегу маленький золотой медальон с каким-то вензелем. В общем, Андрей заинтересовался брюнеткой, а если Обнорский обращал внимание на женщину, то, если позволяла ситуация, конечно, он пытался с ней познакомиться, такая уж была у Серегина натура… Некоторые злые языки его даже бабником называли, чему сам Андрей искренне возмущался.

Обстановка в тренажерном зале явно благоприятствовала знакомству. Обнорский вежливо улыбнулся брюнетке и доброжелательно спросил:

– Здорово у вас получается… А вы часто сюда приходите заниматься?

Женщина с зелеными глазами холодно глянула на Андрея и сухо ответила поанглийски:

– Простите, я не понимаю по-русски и не расположена к разговорам…

У нее был хороший английский выговор, но Андрей мог поклясться, что она не англичанка и не американка. Обнорский очень долго работал военным переводчиком и умел профессионально различать акценты – арабский и английский ведь были его основными языками.

– Простите за беспокойство, – церемонно извинился по-английски же Серегин, развернулся и вышел из тренажерного зала. «Ишь ты, фифа иностранная, – с досадой думал он, заходя в сауну. – Не расположена она к разговорам… Можно подумать, мне с тобой очень поговорить хотелось…» Лукавил Андрей – хотелось ему пообщаться с зеленоглазой брюнеткой, зацепила она его чем-то. Ну да насильно мил, как известно, не будешь, Обнорский никогда не навязывался женщине, если чувствовал, что она отшивает его искренне, а не из кокетства.

Андрей как следует пропарился в сауне, поплескался в бассейне, потом завернулся в халат и, развалившись в кресле, сам не заметил, как задремал…

Наверное, он проспал не менее получаса – разбудили Серегина шаги брюнетки. Она закончила тренировку и уже не в трико, а в халате направилась в парилку. Андрей мигом вынырнул из дремоты, подумав о том, что и ему, пожалуй, нужно еще разок косточки погреть… Заодно и тетеньку эту можно будет получше рассмотреть: «А вдруг она, как и Сибилла, предпочитает париться голышом?» Поймав себя на этой мысли, Обнорский даже смутился; ну что он, как маленький, прямо… А с другой стороны, если мужику глянулась женщина, что удивительно в том, что ему хочется присмотреться к ее фигуре? Лапать-то Андрей ее не собирался, не мальчик же он, в самом-то деле… А на красивую голую бабу, интересно, какой нормальный мужик поглазеть откажется? Важно приличия соблюсти, ну и чтобы слюна изо рта не капала… И потом – кто виноват, что сауна в «Европе» для мужчин и женщин общая?

Зайдя в парилку, Обнорский сразу понял, что губу раскатывал напрасно, – брюнетка сидела на верхнем полке в купальнике, правда, в достаточно откровенном. Ее смугловатая кожа уже чуть поблескивала от выступившей испарины и казалась смазанной каким-то кремом. Женщина сидела, обхватив колени руками, глаза ее были закрыты, а на лице застыло отрешенно-усталое выражение. На вошедшего Серегина брюнетка никак не отреагировала, даже глаза не открыла. Андрей обратил внимание на то, что она сняла с шеи золотой медальон (видимо, он жег ей кожу при раскаленном воздухе) и вместе с ключом от своего шкафчика в раздевалке положила его на подоконничек маленького окошка, выходившего на бассейный зал… В парилке было два симметрично расположенных окошка – у «женского» и «мужского» входов. Окна эти имели интересную особенность: из сауны бассейн просматривался отлично, a вот снаружи стекла были зеркальными, то есть из купели увидеть то, что происходит в парилке, не представлялось возможным…

Обнорский забился в правый угол, привалившись спиной к обшитой деревом стене, и начал рассматривать брюнетку из-под полуопущенных ресниц. Женщина, бесспорно, была очень красива, более того – в ее облике присутствовала некая «манкость», хотя она сама не прилагала к этому никаких усилий. Казалось, ей абсолютно все равно, смотрит на нее Андрей или нет и какое впечатление она производит. Обнорского это несколько задевало – он буквально «ел» брюнетку глазами, но она не замечала или делала вид, что не замечает его взглядов… Нет, скорее всего, действительно не замечала. В ней чувствовались какая-то загадка и странная сосредоточенность, сочетавшаяся с отрешенностью от внешнего окружения: она то ли думала о чем-то невеселом, то ли вспоминала что-то… От уголков ее губ к подбородку сбегали две скорбные складки, незаметные при нормальном освещении, но четко проступившие на лице в полумраке сауны…

Минут через пятнадцать Андрей, истекая потом, понял, что ничего он не высидит и надо уходить, пока его кондратий не хватил. Он уже собирался встать, но в этот момент женщина соскочила с полка на пол и выскочила из сауны – движения ее были полны завораживающей кошачьей грации. Обнорский, забыв про жару, впился глазами в окошко и увидел, как брюнетка решительно прыгнула в бассейн… Серегин вздохнул, потеребил мокрые волосы на затылке, и тут взгляд его упал на оставленный на подоконничке медальон.

Андрей слез с полка, подошел к окошку у «женского» выхода, наклонился… На медальоне был выдавлен странный вензель, собственно говоря, это был даже не вензель, а одна большая буква «Е», контуры которой подчеркивались крошечными поблескивавшими камнями – скорее всего алмазами… Воровато глянув в окошко (женщина продолжала расслаблено лежать в купели), Обнорский взял медальон и начал крутить его, пытаясь понять, как он открывается… Собственно говоря, Андрей, наверное, и сам бы не смог объяснить, зачем он это делает, – не было у него никогда привычки трогать чужие вещи, а тут… Будто кто-то заставил его попробовать открыть медальон.

Створки упорно не желали раскрываться, Серегин уже хотел было плюнуть и положить вещицу обратно на подоконник, но тут пальцы его соскользнули на камушки вензеля и, видимо, случайно нажали на один из них, – еле слышно щелкнула пружинка, и медальон открылся. Андрей прищурился – в каждой половинке было по фотографии, и Серегину показалось, что он бредит, потому что одно лицо он узнал сразу: в ту створку, которую украшал вензель, был вделан маленький фотопортрет Сереги Челищева – его старого приятеля, погибшего летом под Лугой…

Обнорский ошалело вытер пот со лба и помотал головой: да, это был Челищев, без всякого сомнения он… Лицо на второй фотографии тоже показалось Андрею знакомым, но времени, чтобы вспомнить, кто это, не осталось. Краем глаза Серегин заметил, что загадочная брюнетка выбирается из бассейна… Обнорский торопливо закрыл медальон и, стараясь не звенеть цепочкой, осторожно положил его на подоконник рядом с ключом от шкафчика в раздевалке. Подгоняемый ударами бешено колотящегося сердца, Андрей выскочил из парилки и с наслаждением глотнул прохладного, как показалось после сауны, воздуха…

Первым побуждением Обнорского было выйти к бассейну и спросить брюнетку в лоб: откуда ты, милая, знаешь Серегу? Вот только на каком языке спрашивать? По-русски она вроде бы не понимает… Или не хочет понимать? Кто она такая? А вдруг парень на фотографии в медальоне никакой не Серега Челищев, мало ли на свете похожих мужиков? Живешь себе и не знаешь, что где-то во Франции, в каком-нибудь Лионе есть твой двойник… Нет, это Челищев был на фотографии, точно он! И второй мужик – его лицо Андрей тоже где-то видел…

Серегин вышел к бассейну и пристально посмотрел на брюнетку, вытиравшуюся белым полотенцем. На этот раз она среагировала на его взгляд и даже вопросительно свела брови над зелеными глазами – мол, в чем дело, парень, чего уставился?

– Вы… – хрипло спросил Андрей по-русски. – Вы закончили?

Он кивнул на бассейн, но женщина недоуменно пожала плечами и ответила по-английски:

– Я не понимаю… О чем вы спрашиваете?

– Я спрашиваю насчет бассейна, – перешел на английский Обнорский. – Вы закончили? Можно и мне поплавать?

Брюнетка чуть склонила голову к правому плечу и без улыбки сказала:

– Бассейн не мой – вы можете пользоваться им, не спрашивая разрешения у меня.

– Конечно, – кивнул Андрей. – А скажите, пожалуйста…

– Извините, – не стала слушать его женщина. – Я очень тороплюсь. Всего доброго.

– Бай, – машинально сказал ей в спину Обнорский.

Брюнетка быстро повернулась и вышла из зала, через пару секунд Андрей услышал, как мягко стукнула дверь в сауну. Что оставалось делать Серегину? Ну не бежать же за хозяйкой загадочного медальона, не хватать же ее за руки… Тихонько ругнувшись, Обнорский плюхнулся в купель, с наслаждением ощутив, как холодная вода вбирает в себя жар распаренного тела…

То ли от перегрева, то ли от усталости, то ли от полной неожиданности своего открытия Андрей растерялся и не знал, что ему делать… «Может быть, попробовать вызвать эту брюнетку на откровенный разговор? Сказать ей, так, мол, и так, я – друг Сережи Челищева, фотографию которого вы храните в своем медальоне… Что вас с ним связывало? Ага… А она тут же поинтересуется, откуда я знаю, какие фотографии в ее медальоне… И что отвечать? Сказать, что пока она в бассейне плескалась, я в ее медальон залез? Мол, вы в России, девушка, не фиг оставлять без присмотра ценные вещи… А может быть, я все усложняю? Может, просто подойти к ней, извиниться, сказать, что мне очень знакомо ее лицо, что я журналист и вообще человек приличный, что не собираюсь к ней приставать… Туда-сюда, слово за слово… Главное – разговор завязать, а там можно и невзначай якобы про Серегу что-нибудь сказать – посмотреть на ее реакцию… Что я теряю-то?»

Обнорский решительно вылез из бассейна и даже не вытираясь рванул к сауне. Но в парилке уже никого не было – зеленоглазая незнакомка ушла. Андрей подумал и решил, что бежать за ней в раздевалку для женщин, пожалуй, не стоит – если он туда ввалится, брюнетка может не поверить его словам насчет того, что он-де человек приличный… А если попробовать перехватить ее на выходе? Женщины собираются долго: пока все, что положено, натянут-подтянут, пока у зеркала покрутятся, пока глазки подкрасят и причешутся, мужик четыре раза успеет одеться, раздеться и снова одеться…

Серегин быстро заскочил в душ, ополоснулся, лихорадочно вытерся, разгладил мокрые волосы пятерней и мгновенно оделся. Конечно, этот процесс занял не сорок пять секунд, но минуты в три он уложился…

Выйдя из раздевалки, Андрей, кивнув девушке-администратору, назвал номер, на счет которого надо было приплюсовать стоимость сеанса в сауне, и вышел из «центра здоровья» в кафе «Европы». Обнорский был уверен, что зеленоглазая брюнетка еще копается в раздевалке, стало быть, если посидеть за столиком в кафе за стаканом сока, она обязательно пройдет мимо… Но Серегин снова просчитался. Он за полчаса усидел в кафе два стакана апельсинового сока и чашку кофе, а незнакомка так и не появилась. «Уснула она там, что ли?» – с досадой подумал Андрей и, не выдержав, встал из-за столика и направился в «центр здоровья».

Увидев его, девушка-администратор приветливо улыбнулась:

– Вы что-нибудь забыли?

– Да… То есть нет… – Обнорский покосился на карточку, приколотую к спортивной куртке девушки, прочел имя. – Юля… Скажите, пожалуйста… Я когда в сауне сидел, там в тренажерном зале одна женщина занималась… Такая брюнетка с зелеными глазами… Она еще здесь?

Юля, пряча усмешку в глазах, покачала головой:

– Нет. Она буквально за минуту до вас вышла… Торопилась очень, даже переодеваться не стала.

– То есть как? – опешил Андрей. – Что, прямо так в купальнике и пошла?

– Почему в купальнике… В спортивном костюме… Она же у нас в отеле живет, что там до номера подняться.

– Понятно… – протянул Серегин. – А скажите, Юля… Как ее зовут?

– Понравилась? – улыбнулась девушка. – К сожалению, мы не можем сообщать имена наших клиентов… У нас инструкция.

– Ясно, – кивнул Обнорский, лихорадочно прикидывая, какую бы лапшу навешать на ушки этой симпатичной Юле. – Инструкция – это святое. Но… Тут, понимаете, какое дело…

– Догадываюсь, – хмыкнула девушка, но Серегин с очень серьезным выражением лица покачал головой:

– Думаю, что вы меня превратно поняли, сударыня… Попробую сейчас объяснить… Тут такая история, как бы это сказать… непростая.

Андрей тянул время, надеясь что-то придумать, но в голову, как назло, ничего не лезло – до тех пор, пока Юля не улыбнулась с откровенным недоверием в глазах: дескать, ври-ври, парень, видали мы таких… Этой улыбки как раз и не хватало Обнорскому для вдохновения: любое дело у него получалось лучше всего тогда, когда кто-то явно выражал сомнение, что он с этим делом справится. Вот и Юля эта – зря она так улыбнулась, зря усомнилась в способности Серегина «залечить» ей мозги…

– Дело в том, что я – журналист, – сказал Андрей и достал из кармана куртки удостоверение.

Юля внимательно рассмотрела документ и вернула его Обнорскому:

– Вы что, хотите взять интервью у нашей клиентки?

– Нет, конечно, – улыбнулся Серегин. – Тут в другом дело… Это очень личная история… Юля, мне нужна ваша помощь, поэтому я расскажу вам все как на духу… У вас хорошие глаза… Мне кажется, вы умеете хранить сердечные тайны…

Юля заинтригованно подперла щеку рукой – даже самые недоверчивые женщины теряют бдительность, когда речь идет о сердечных тайнах.

– В общем, если коротко. – Андрей тяжело вздохнул и горько улыбнулся. – Если коротко, то год назад мне очень повезло, выпало мне поехать на журналистский семинар в Голландию – на всю редакцию одно место было, хотелось всем… Ну, вы же понимаете…

Серегин посмотрел на Юлю, та машинально кивнула. Девушка явно не знала одно из основных правил ведения дискуссий: если хочешь чего-то добиться от собеседника, заставь его чаще кивать, соглашаться с тобой, пусть даже по каким-то пустякам. Когда человек все время говорит «да» по мелким и неосновным вопросам, ему уже трудно психологически сказать «нет» по главной теме диалога…

– У нас все решили демократически, – продолжал вдохновенно врать Обнорский. – Кинули жребий, мне повезло… А я никогда до этого на Западе не был… Прилетели мы, значит, в Амстердам, разместились в гостинице, то да се. Я весь как ошалевший был – масса впечатлений, все интересно, все посмотреть хочется… Знаете, такое состояние – просто как праздник какой-то постоянный…

– Понятно, – сочувственно кивнула Юля. – у меня что-то похожее было, когда я этой весной в Лондон попала…

– Ага. – Серегин снова вздохнул. – Я знал, что вы меня поймете… Да, так вот, журналисты на этот семинар съехались из разных стран – все знакомились, общались друг с другом. После занятий – неформальные посиделки разные в ресторанчиках и барах… И там была одна девушка с «Радио Франции» – Мадлен… Я как ее увидел – сразу обалдел! Но ухаживать за ней даже не пытался – подумал, на фиг ей нужен дикий русский мужик? Только смотрел на нее все время… И вдруг – семинар уже к концу подходил, два дня до разъезда осталось – мы вечером снова все вместе в кабачке сидели, и тут она меня потанцевать приглашает… Ну, я совсем ошалел… Общались с ней кое-как по-английски… Короче, вроде как я ей тоже приглянулся, ну и… В общем, в тот же вечер оказались мы в постели…

Юля уже слушала с явным интересом и проникалась к Серегину все большим доверием.

– Как упали в койку, так и не вылезали оттуда. – Андрей махнул рукой и совсем закручинился. – За эти последние две ночи ни минуты не спали… Это меня и сгубило… Она утром должна была в Париж улетать, договорились, что я провожу ее… В пять утра я из ее номера выполз, чтобы Мадлен вещи собрать могла… Ну и прилег у себя сдуру… Прилег – и как сознание потерял… Очухался только в одиннадцать утра – Мадлен уже, конечно, улетела… Не знаю, что уж она подумала. Наверное, решила, что все русские мужики – законченные хамы… А я так обалдел с горя, что даже не додумался у руководителя семинара хотя бы адрес Мадлен и фамилию спросить… Улетел в Питер, начал ее уже отсюда разыскивать… Пока нашел руководительницу семинара, пока она дала мне рабочий телефон Мадлен – несколько дней прошло… Стал в Париж дозваниваться – на «Радио Франции» сообщили, что она в командировке в Югославии… Я ей сообщение оставил – но она не позвонила, как в воду канула… Я снова звонил в Париж, задолбал там всех… Месяца через три после Амстердама какой-то мужик с «Радио Франции» сказал мне, что Мадлен уволилась и переехала в Марсель… И все… След ее окончательно потерялся. Такая вот история…

Андрей умолк, повесив голову, Юля зачарованно смотрела на него… После небольшой паузы она вдруг встрепенулась и недоуменно свела брови к переносице:

– А… а при чем здесь наша клиентка?

Обнорский пожал плечами:

– Вы, может быть, решите, что я совсем головой тронулся, но… Я когда эту брюнетку увидел, даже испугался – очень она на Мадлен похожа, только старше… А Мадлен говорила, что у нее есть брат и сестра… Ну, я и подумал, а вдруг… Смотрел, смотрел на эту вашу клиентку… Пока чухался – она уже в раздевалку ускакала. Я решил, что в кафе ее перехвачу, а оказалось, что она раньше ушла… Такие вот пироги… Я понимаю, все это глупо, но… Она действительно очень похожа на Мадлен… Вдруг она все-таки ее сестра? В жизни, говорят, всякое случается… Вы уж помогите мне, пожалуйста, Юля… Я правда не маньяк и не сексуально озабоченный, не фарцовщик и не валютчик…

На мужика (а особенно на мужика, умеющего мыслить логически) история, изложенная Обнорским, вряд ли произвела бы большое впечатление, в ней было очень много «дыр» и неувязок. Но Юля, по счастью, входила в прекраснейшую часть человечества, в ту, которая руководствовалась по большей части не логикой, а эмоциями. Серегин делал ставку на то, что русские женщины и девушки – очень жалостливые, и не ошибся. Его романтическая история, изложенная в стилистике околдовавших страну телесериалов, нашла отклик в добром сердце милой девушки Юли – она молча взяла телефонную трубку, набрала на аппарате трехзначный номер и после короткой паузы спросила:

– Алло, Лен, это ты? Привет, это Юля… Ага… Да ничего… Слушай, у меня тут клиентка была из триста двадцать пятого… Ага… Да, на номер записать попросила… Нет, ключ с ней был… Ага… Ты не могла бы посмотреть ее имя и откуда она?.. Нет, это мне нужно – похожа она на одну мою старую знакомую, вернее, не мою даже, а мамину… Ага… Ой, спасибо… Ага… Как? Рахиль Даллет? Израиль? Спасибо… Ну, забегай к нам погреться, когда минутку выкроишь… Спасибо тебе еще раз.

Юля повесила трубку и с сожалением развела руками:

– Вы говорите, что ваша Мадлен – француженка? Тогда, судя по всему, не попали вы… Клиентка наша – еврейка из Израиля, Рахиль Даллет… Могла, конечно, и француженка замуж за еврея выйти, фамилию сменить и в Израиль уехать… Но имя? Имя-то у нее тоже еврейское – Рахиль…

– Да, – вздохнул Андрей. – Похоже, вы правы, Юля… Извините, что вас побеспокоил… Наваждение какое-то, всюду мне моя Мадлен мерещится… Хотя какая она моя…

– Ой, – всплеснула руками Юля. – Вы меня совсем не побеспокоили… Я вас, кстати, уже второй раз у нас вижу, вы тоже живете в отеле?

– Нет, – покачал головой Андрей. – Здесь мои шведы живут, мы с ними вместе фильм снимаем… Документальный…

– Да? – ахнула Юля. – А про что?

После того как она помогла узнать имя и номер комнаты зеленоглазой брюнетки, Андрей был бы последней свиньей, если бы ушел сразу – пришлось рассказывать Юле про фильм, про Ларса с Сибиллой, про почти закончившиеся уже съемки… Девушке было, видимо, скучно сидеть одной на посту или она действительно прониклась сочувствием к Серегину – по крайней мере, Андрею пришлось еще выслушать несколько хороших советов, как разыскать француженку Мадлен…

Обнорский смотрел на Юлю с благодарностью, кивал, но слушал вполуха, повторяя про себя: «Рахиль Даллет, Израиль, триста двадцать пятый номер…»

Выйдя наконец из «центра здоровья», Обнорский подавил в себе желание немедленно отправиться на третий этаж к этой самой Рахиль. Торопливость и поспешность, известное дело, только при ловле блох и при поносе хороши, да еще когда от чужой жены огородами бежишь, а за тобой ее муж с дубиной гонится… Почувствовав тяжелую, чугунную усталость, Андрей заскочил на минутку к Ларсу, а потом поехал домой – спать…

На следующий день Серегин с утра помчался в редакцию. Несмотря на полную «запарку» со шведским фильмом, от основной работы ведь его никто не освобождал. Андрей и так переживал, что он очень многие вопросы спихнул на своего заместителя Мишку Петрова… Полдня пронеслись в какой-то немыслимой кутерьме, но при этом при всем Обнорского все же не оставляли мысли о зеленоглазой Рахиль и о ее странном медальоне. Андрей почему-то был почти уверен, что эта Даллет – на самом деле никакая не еврейка, тип лица не соответствовал… И фотография Сергея Челищева… Откуда она взялась в медальоне гражданки Израиля? Лицо второго парня тоже казалось Серегину знакомым, и вообще Андрей буквально чувствовал, что бродит где-то рядом с ответами на все свои вопросы, еще немного, и он все поймет, но… Но в редакции у него просто не было ни минуты свободного времени, чтобы спокойно сесть, «собрать мысли в кучу» и, что называется, определиться с этой Рахиль…

Серегин не знал, за что хвататься: день выдался урожайным на криминальные новости, а тут еще Вика Тимофеева (судя по всему, после очередного скандала с мужем) позвонила и уведомила, что на работе не появится, заболела, мол…

Короче говоря, до пяти часов вечера Обнорский пахал как папа Карло, а в пять к нему заявились Цой с Тингсоном, и пришлось уехать с ними – надо было добить последние хвосты по фильму, потому что на следующий день Ларс и Сибилла улетали в Стокгольм. Спасибо Мишке Петрову – он снова безропотно согласился дослать в номер материалы и посидеть вместо Андрея на «летучке» у главного редактора…

К десяти вечера съемочная программа проекта «Русская мафия» наконец была выполнена – и даже перевыполнена. Ларс и Сибилла излучали радость и удовлетворение от собственной работы и рассыпались в благодарностях и комплиментах своим русским партнерам. Игорь и Андрей вымотались настолько, что реагировали на приятные слова достаточно вяло… Естественно, Ларс не захотел расставаться с ребятами без прощального ужина, этот обрусевший швед и слушать ничего не хотел, когда Цой с Серегиным забормотали, что они, мол, устали, что у них кусок в горло не полезет. Тингсон приобнял их за плечи и твердо сказал:

– Друзья мои, отвальная – это святое… И кроме того, вы, ребята, забыли о самом главном – я же вам гонорары еще не выдал!

Игорь с Андреем переглянулись и устало рассмеялись: они действительно уработались настолько, что денежный вопрос как-то забылся…

За ужином в «Европе» Тингсон преподнес ребятам по конверту и сказал, улыбаясь:

– Очень рад, что не ошибся, делая ставку на помощь русских коллег. Если бы мы работали чисто шведской группой, то, конечно, не получили бы таких замечательных материалов… Вы, кстати, не знаете, но в Стокгольме не все из руководства нашего канала были согласны со мной, когда я настаивал на смешанном составе группы… А я говорил, что без русских работать не буду…

– Тоже мне – русского нашел, – деланно хмуро хмыкнул Серегин, кивнув на Цоя. – Этот маленький злобный кореец мне всю душу вымотал!

– Ты на себя-то в зеркало посмотри! – принимая игру, тут же забазарил Игорь. – Можно подумать, тебя кто-то за русского на улице примет! «Урюк» самый настоящий, чалмы только не хватает!

Ларс захохотал, слушая шутливую перепалку, а Сибилла, недоуменно глядя на ребят (она русского не знала, только по-английски могла «размовлять»), стала требовательно дергать своего шведского партнера за рукав, мол, переводи, чего они сцепились-то… Когда за столом снова воцарились мир и спокойствие, Тингсон, поглаживая бороду, хитро прищурился:

– Милые мои, я тронут вашей деликатностью, но при этом хочу заметить, что вы лишили себя маленькой радости…

Говоря о деликатности, Ларс имел в виду то обстоятельство, что Игорь и Андрей спрятали полученные конверты в карманы, даже не заглянув в них. Во-первых, действительно неудобно было деньги пересчитывать и тем самым как бы выражать недоверие шведу; во-вторых, не хотелось в «Европе» долларами светить; а в-третьих, Андрей, например, не знал, какой гонорар причитался Цою, и не считал приличным этим интересоваться…

– Так вот, – торжественно продолжил Тингсон. – В конвертах вы найдете суммы, превышающие на пятьсот долларов те, о которых шла речь изначально… Считайте, что это моя вам персональная премия…

Серегин и Цой переглянулись и шлепнули друг друга ладонями – как хоккеисты после удачно проведенной атаки. Игорь еще больше сощурил свои и без того узкие глаза, и громким шепотом сказал Обнорскому:

– Андрюха, об этом никто не должен знать!

– Налоги? – понимающе кивнул Андрей, но Цой в ответ усмехнулся:

– Да какие там налоги… Жена! Что мне, пятьсот долларов заначки помешают, что ли? А у баб в этом плане знаешь какая разведка? Куда там налоговой инспекции… Ларс, ты знаешь, что такое заначка?

– Обязательно! – кивнул Тингсон.

– Объясни Сибилле! – хором потребовали ребята…

За столом царило веселье, и всем было хорошо – так всегда себя чувствуют люди, сделавшие большую, трудную и интересную работу. После нескольких тостов пришло расслабление и умиротворение, Андрея даже потянуло в сон, но внезапно его словно ледяной волной окатило ощущение опасности – или, может быть, даже не опасности, а некой смутной тревоги… Обнорский напрягся, сузил глаза и завертел головой, пытаясь понять, что же именно его насторожило. В этот момент в его чертах проглянуло что-то звериное, Цой даже вздрогнул и, удивленно посмотрев на Серегина, спросил:

– Ты чего, Андрюха?

– А? – не услышал вопроса Обнорский, продолжавший озираться.

– Случилось что-то?

Андрей уже собирался ответить, что ничего не случилось, но тут взгляд его через стеклянные двери остановился на неком лысом старичке, который в сопровождении трех коротко стриженных амбалов проходил мимо входа в ресторан. Старик повернул голову, его холодные рыбьи глаза на мгновение встретились с черными глазами Обнорского, и Андрей почувствовал, как бухнуло вдруг у него в груди сердце… Он никогда раньше не видел этого «дедушку» живьем, только на фотографиях, но узнал сразу – мимо ресторана проходил Антибиотик… Их взгляды скрестились всего лишь на долю секунды, но Серегину почему-то почудилось, что Виктор Палыч тоже узнал его, – мелькнуло что-то такое в лице старика… Обнорский подумал, что у него уже начинается настоящий психоз: откуда Антибиотику знать, как он выглядит, да и кто для него вообще журналист Серегин? Правда, с той прошлогодней историей с Бароном Виктор Палыч, несомненно, был завязан напрямую, и когда на Обнорского началась охота, Антибиотику вполне могли показать фотографию не в меру любопытного репортера. Но ведь все это было год назад, с тех пор уже целая жизнь прошла…

Андрей не знал, что Виктор Палыч обладал феноменальной памятью и никогда и ничего не забывал, не знал Обнорский и того любопытного обстоятельства, что Антибиотик за несколько мгновений до того, как столкнулся взглядом с журналистом, тоже вдруг ощутил какую-то трудно объяснимую тревогу, какой-то дискомфорт.

Всякие шаманы и экстрасенсы назвали бы это энергетическим контактом – Серегин не очень верил в разные астральные штучки, но ведь почувствовал же он почти физически, будто каким-то холодом повеяло от стеклянных дверей ресторана в тот момент, когда мимо них проходил Виктор Палыч со своей охраной…

– Ты чего, Андрюха? Поплохело? – Цой с беспокойством заглядывал в глаза Обнорскому. Игорь сидел спиной к дверям и поэтому не заметил прохода Антибиотика со свитой. Серегин промокнул салфеткой лоб, выдохнул, как после выныривания из холодной озерной воды, и покачал головой:

– Нет, ничего… Увидел просто одного… дяденьку…

Тингсон сидел с Андреем рядом и видел, куда смотрел журналист. Видимо, мелькнувшая в дверях колоритная группа произвела впечатление и на шведа – он, похоже, тоже умел не только понимать что-то, но и чувствовать. Покосившись на Обнорского, Тингсон негромко спросил:

– Кто это был? Кто этот старик?

Серегин усмехнулся:

– Долго рассказывать придется, Ларс… Этот старик… Как тебе объяснить… Он… Он городской «папа»… Хотя некоторые считают, что в Питере нет «папы»… И старика этого как бы нет – при том, что он ни от кого не скрывается и даже показывается иногда на телеэкране…

Тингсон удивленно приподнял плечи:

– Ты мне ничего не рассказывал о нем раньше…

– Не рассказывал, – кивнул Обнорский. – Я некоторые вещи вообще никому не рассказываю, Ларс… Ты уж извини… меня, конечно, многие в городе отмороженным считают, но на самом деле я в общем-то не против был бы еще пожить и поработать. Такие вот дела.

Над столом повисла настороженно-угрюмая тишина, будто и не хохотали здесь беззаботно минуту назад…

Тингсон задумчиво почесал бороду, посмотрел на Серегина и вдруг сказал:

– Андрей… Проводи-ка меня, пожалуйста.

– Куда? – не понял занятый своими мыслями Обнорский.

– До туалета, – улыбнулся швед.

Андрей догадался, что швед хочет что-то сказать ему наедине, и молча встал.

Когда они вышли за стеклянные двери, Ларс уже открыл рот, но тут Обнорский снова напрягся и резко посмотрел влево и вниз. Ему снова что-то почудилось – женский силуэт мелькнул знакомый…

– Ларс, извини, я сейчас. – Андрей быстро сбежал вниз по лестнице и, уже перепрыгивая через ступеньки, понял, что увиденная боковым зрением женская фигура напомнила ему о зеленоглазой Рахиль. Ну да, а чего тут странного – она же живет в «Европе», почему бы ей не бродить по отелю? Однако, сбежав по лестнице, Обнорский загадочную брюнетку нигде не нашел, она словно растаяла в холле «Европы» – если вообще не пригрезилась Андрею…

Серегин заглянул в бар, окинул взглядом публику у стойки и за столиками – госпожа Даллет не обнаружилась. Андрей вздохнул и пошел обратно – Ларс ждал его на лестнице. Обнорский еще раз извинился перед шведом, но Тингсон только рукой махнул:

– Ничего, ничего… Я о чем поговорить хотел. Наш фильм, он, конечно, будет большим открытием для западного зрителя, но… Я теперь понимаю, что очень о многом мы просто не успели и не смогли рассказать… Поэтому у меня есть предложение… Я тут звонил в одно наше издательство, они были бы чрезвычайно заинтересованы напечатать книгу о русской мафии. Документально-публицистическую книгу. При этом они готовы заплатить хороший гонорар авторам…