Текст книги "Сочинитель"

За кофе, обсуждая увиденное, верная подруга и рассказала Мише, что в гостинице на следующий день планируется какая-то важная стрелка[21]21
  Стрелка – встреча (жарг.).


[Закрыть],– под нее люкс зарезервировали. И что якобы гости приедут даже из Владивостока и Москвы… А еще – якобы там Антибиотик ожидается. Галя толком не знала, кто такой Антибиотик, просто подслушала случайно разговор двух бандитов, проверявших и осматривавших люкс. Ну а то, что бедолагу в холодильнике специально перед сходняком мариновали, – это уж Миша додумал сам… Официанту было очень страшно, но он все-таки позвонил Обнорскому и попросил о срочной встрече. Перед отъездом из гостиницы Миша, превозмогая ужас, снова осторожно пробрался на склад, но в холодильнике уже никого не оказалось…

Кудасов обо всех этих подробностях знать, конечно, не мог. Выйдя на улицу, он вдруг, неожиданно для самого себя, поймал такси и поехал в гостиницу «Ленинград», Никита решил плюнуть на все и попробовать еще раз поговорить с Дашей – попытаться объяснить ей что-то, рассказать о том, как ему без нее плохо и как он ее любит… Он ведь ни разу так и не сказал ей слова «люблю»…

В двести семьдесят втором номере Даши не было. Ее вообще не было в гостинице, она уехала еще в четыре часа дня – так сказала дежурная по этажу, которая причин врать не имела.

Кудасов на деревянных ногах вышел из отеля, дошел под противным моросящим дождем до метро и поехал домой. Ехал Никита Никитич с очень тяжелым сердцем – и предчувствия его не обманули. Этот черный день был просто бесконечным… Дома Татьяна, с красными от слез глазами, сначала молча покормила мужа, а потом тихо спросила:

– Это правда? Правда, что ты спишь с этой актрисой?

Никита Никитич поднял глаза от тарелки и долго смотрел на жену, не говоря ни слова. У Татьяны по щекам побежали слезы, она сунула руку в карман халата и достала оттуда аудиокассету:

– Вот… Сначала мне позвонили… А потом какой-то мальчишка в конверте кассету принес… Где ты эту дрянь пьяную Дашенькой называешь. Это правда?

Она не кричала и не билась в истерике. Таня, мать его сына, просто тихо плакала и ждала от него ответа, еще надеясь на что-то… Никита молчал. Конечно, сейчас он уже понял, что их с Дашей в номере «писали», – а ведь надо было догадаться еще раньше. Кудасов мог легко наплести жене что угодно – от попыток компрометации с помощью искусственно смодулированного голоса до внедрения в «разработку» его, Никиты, двойника. Но у него не было сил врать – тем более ей…

– Она не дрянь, – глухо и с безмерной усталостью в голосе сказал Кудасов. – Прости меня, Таня… Это все правда.

Татьяна тихонько охнула и зажмурилась, словно ее ударили по лицу. Но кричать она все равно не стала. Отдышавшись, Таня открыла глаза и, тщетно пытаясь унять прыгающие губы, тихо сказала:

– Я… Я… Давай подумаем, как нам развестись, Никита…

У него не хватило сил выдержать ее взгляд – Кудасов закрыл глаза и молча кивнул. Ему больше всего хотелось просто потерять сознание – прямо здесь, за столом, чтобы хоть ненадолго отключиться от измотавшей уже сверх всякого предела душевной боли. Но сознание не терялось. Сидя неподвижно, с закрытыми глазами, Никита услышал, как Таня заплакала – негромко, но отчаянно, как маленькая потерявшаяся девочка…

Уже в 9.00 утра следующего дня журналист Андрей Обнорский начал дозваниваться до первого заместителя начальника РУОПа полковника милиции Геннадия Ващанова. До 9.30 трубку в Большом доме никто не поднимал, в 9.35 с Обнорским переговорила секретарша Лерочка, сообщившая, что ее шеф убыл в прокуратуру и обещал вернуться часам к одиннадцати.

На самом деле преданная Лерочка лукавила, ни в какую прокуратуру Геннадий Петрович не поехал, он спал на диване в своем кабинете. Накануне вечером Ващанов, видимо компенсируя относительную трезвость вечера предыдущего, сильно «усугубил» – так, что даже домой не поехал, заночевав прямо на работе. Лерочка пыталась его разбудить чашечкой кофе после звонка Обнорского, но полковник послал секретаршу вместе с ее кофе на те три буквы, которые, наверное, знает все взрослое население бывшего Советского Союза.

Дозвониться до Геннадия Петровича Обнорскому удалось лишь в 10.40. Сославшись на анонимный телефонный звонок в редакцию, Андрей подробно изложил полковнику полученную от официанта Миши информацию – о предстоящем вечером сходняке в «Пуле» и о заложнике-пленнике, судьбу которого, видимо, и должны были решить авторитеты на сходняке. Ващанов бурно поблагодарил журналиста за помощь, выразил надежду, что сотрудничество будет крепнуть, и пообещал по возвращении из Финляндии скинуть Обнорскому классный эксклюзивный материал о наемных убийцах, работавших в странах Скандинавии. Что касается переданной Андреем информации, то Геннадий Петрович заверил, что она будет тщательнейшим образом проверена, и не кем-нибудь, а хорошо известным журналисту майором Кудасовым, которому он, Ващанов, немедленно лично отдаст все необходимые распоряжения. Обнорский хмыкнул в трубку и заметил, что майора Кудасова он знает не очень хорошо, но не сомневается в том, что все сотрудники РУОПа – профессионалы высочайшего уровня…

После того как собеседники разъединились, журналист позвонил Кудасову и повторил ему все то же самое, что передал Ващанову, – а Никиту Никитича к концу разговора с Обнорским уже вызвали к первому заму. Ващанов действительно поручил Кудасову проверить поступившее от журналиста сообщение… Само по себе это еще ни о чем не говорило, если сходняк намечался на вечер, то предупредить его участников об облаве можно было еще раз сто… Не мог же Никита поставить «ноги» за Геннадием Петровичем?

Забавная складывалась утром того дня ситуация – в успех операции по задержанию участников сходки в «Пулковской» не верил ни Обнорский, ни Ващанов, ни Кудасов… И никто из них не мог даже предположить, чем в конечном итоге обернется для Геннадия Петровича придуманный Обнорским «следственный эксперимент»… Дело в том, что они не знали одного очень существенного обстоятельства – в игре участвовал еще один очень серьезный человек – полковник ФСК Солодков.

Анатолий Васильевич Солодков возглавлял одну не очень афишируемую (а точнее – очень неафишируемую) службу в УФСК. Служба эта, кроме прочего-разного, занималась тем, что выявляла предателей в правоохранительных органах и структурах власти. Ващанов попал в поле зрения полковника Солодкова месяцев пять назад. Толчком послужила информация, полученная службой от источника в ближайшем окружении первого заместителя начальника РУОПа. Тщательно проведенная проверка первичной информации показала, что у Ващанова время от времени происходили довольно странные и хорошо законспирированные контакты с уголовным авторитетом Говоровым, известным под кличкой Антибиотик. Офицерам, проводившим проверку, вероятность ошибки представлялась даже меньше общедопустимой.

Для дальнейшей разработки объекта, получившего кодовое обозначение «Родственник», в РУОПе был завербован в качестве источника информации один из заместителей начальника управления – человек принципиальный и проверенный, обладавший навыками грамотного сбора фактов, интересных для органов госбезопасности. Дальнейшая работа показала, что Геннадий Ващанов как минимум консультирует Антибиотика за материальное вознаграждение, а как максимум… В этот самый «максимум» очень не хотелось верить даже видевшему на своем веку очень много всякого полковнику Солодкову, потому что в «максимуме» Ващанов виделся давним агентом на личном содержании Говорова…

В качестве полученной информации Анатолий Васильевич не сомневался, но те времена, когда судьбу Ващанова можно было бы решить просто и без особой бумажной волокиты, канули в Лету. Теперь необходимо было обставляться достаточной доказательной базой, а на одних только агентурных сообщениях дела, как известно, не «сошьешь». Вернее – сшить-то можно, да только рассыплется оно. Поэтому перед полковником Солодковым стояла проблема прихвата Ващанова на конкретике.

С другой стороны, Анатолий Васильевич прекрасно отдавал себе отчет в том, какой ущерб был бы нанесен всему РУОПу в случае ареста первого заместителя начальника управления и доведения его дела до суда. В этой ситуации в той или иной мере в глазах общественности оказался бы скомпрометированным весь личный состав РУОПа. Люди, они ведь как рассуждают: если одного оборотня поймали, значит, и другие в этой конторе с душком… Подрывать доверие к управлению по борьбе с организованной преступностью Солодкову не хотелось. С другой стороны, разработав Ващанова, комитетчики могли бы поторговаться в кое-каких вопросах с РУОПом. Две спецслужбы слишком часто пересекались в некоторых весьма деликатных сферах…

В общем, полковнику Солодкову было над чем поразмышлять. Накануне звонка Обнорского Ващанову контакт в РУОПе сообщил, что после банкета по случаю присвоения Геннадию Петровичу звания полковника первый заместитель начальника управления в ходе «доверительной беседы» (и будучи сильно пьяным) предлагал источнику совместный отдых на Майами, при этом была продемонстрирована крупная сумма в валюте – видимо, для подтверждения платежеспособности…

Утром следующего дня капитан Михеев, отвечавший за контролирование телефонных переговоров и перемещений Родственника, доложил о звонке журналиста Обнорского, в котором тот информировал Ващанова о предстоящем вечернем сходняке в «Пулковской».

«Что же ты делаешь, парень, куда же ты лезешь…» – досадливо подумал Солодков, читая расшифровку.

Однако этот звонок должен был подтолкнуть Родственника к конкретным действиям… И Ващанов их действительно совершил: наружное наблюдение показало, что в 12.15 Родственник вышел из управления, сел в свой «Запорожец», доехал до улицы Пестеля и позвонил по телефону-автомату неустановленному абоненту… Установить собеседника Ващанова Солодкову удалось в 16.20, когда на его стол легла стенограмма разговора Говорова (пользовавшегося радиотелефоном сети «Дельта-Телеком») и неизвестного, звонившего из телефона на улице Пестеля… Разговор был небезынтересным.

– Алло… Здравствуйте, это я…

– А-а… Как дела, дорогой?

– Мои – нормально. А вот у вас, похоже, – проблемы…

– Какие же?

– Я слышал, у вас сегодня банкет намечается?

– Ну… И что?

– Да ничего, просто в то кафе, где столы заказаны, может санэпидемстанция приехать – с проверкой. С директорской проверкой.

– С какой?

– С директорской, с директорской проверкой! Там, говорят, несвежее мясо в холодильнике каком-то было…

– Понял тебя, дорогой, понял. Спасибо. Счастливо тебе, дай Бог тебе здоровья…

– Всего доброго…

Сопоставив время разговора Антибиотика с абонентом на улице Пестеля и временем звонка Ващанова из того же самого телефона-автомата, полковник Солодков, естественно, сделал вывод, что собеседником Говорова был как раз Родственник.

Все срасталось…

Вечерний визит сотрудников 15-го отдела РУОПа в гостиницу «Пулковскую» ничего не дал – сходняка в отеле не было.

На следующий день полковник Солодков поручил капитану Михееву подготовить все необходимые материалы по Родственнику с целью последующей передачи их надзирающему прокурору. Однако подготовить – это еще не значит передать…

Первого ноября 1993 года полковник Ващанов беспрепятственно убыл в Финляндию для чтения лекций и проведения рабочих встреч с коллегами, из полиции Суоми.

В день отъезда Геннадия Петровича в Хельсинки до Никиты Кудасова смог наконец дозвониться журналист Обнорский – два предыдущих дня шефа 15-го отдела было просто не отловить на рабочем месте, по крайней мере Андрею это сделать не удалось. Обнорский, конечно же, уже знал о том, что визит руоповцев в «Пулю» никаких особых результатов не принес – так, дернули оттуда на «профилактику» пятерых молодых бычков да парочку сутенеров, да и то чисто из принципа, мол, не возвращаться же совсем с пустыми руками, раз уж все равно приехали…

– Ну что? – В голосе Андрея отчетливо слышались саркастические интонации. – Кто был прав? Или ты по-прежнему считаешь, что я блефовал?

Никита Никитич вздохнул, стараясь скрыть раздражение:

– Андрей… Я не считаю, что ты блефовал. Только я уже тебе объяснял – причины, по которым… м-м… мероприятие не состоялось, – они могли быть разными. И вообще… Давай эти темы по телефону обсуждать не будем… Хорошо?

– Хорошо, – легко согласился Серегин. – Тогда давай встретимся. Вечерком?

Кудасов замялся – у него полным ходом шла подготовка мероприятий по Антибиотику и потому свободного времени не было совсем.

– Старик… Тут у нас, понимаешь… Комиссия к нам из Москвы приехала. Трясут как грушу осенью. Ты извини, но я несколько дней совсем выключенный… Давай в начале следующей недельки пересечемся, а?

– Комиссия? – хмыкнул недоверчиво Андрей. – Комиссия – это плохо… Тебя же вроде уже проверяли недавно?

– Да вот, – кашлянул Никита Никитич. – Видать, недопроверили, мало крови попили… Только я тебя очень прошу, Андрей, очень – ты, пожалуйста, без меня ничего такого не предпринимай… Я тебе при встрече, возможно, тоже кое-что любопытное расскажу. Ладно?

– А что расскажешь? – сразу заинтересовался журналист.

– Ну, при встрече… Хорошо?

– Хорошо, хорошо… Куды ж крестьянину податься… Ты только, Никита, смотри не переборщи – водишь меня все время, как дурака на веревочке, и еще хочешь, чтобы я тебе верил.

– Андрей…

– Да ладно, Никита, пока. Позвони, как свободнее станешь…

Второго ноября начались наконец запланированные мероприятия по Виктору Палычу. Два первых дня Антибиотик, находившийся под плотным контролем Вадима Резакова, следовал своему обычному образу жизни.

Ранним утром старик в сопровождении телохранителей подъезжал к бассейну «Спартак», где часок плавал в гордом одиночестве, потом Палыч «нырял» в свой офис на Московском проспекте, затем (опять-таки с эскортом) подъезжал к ресторанчику «У Степаныча», где находился до семи часов вечера, после чего убывал в загородную резиденцию под Репино. Там Антибиотик отдыхал до 22.00–22.30 и отправлялся в гостиницу «Гранд-отель Европа». В «Европе» Палыч сидел где-то до часу ночи и уезжал спать. Ночевал старик в разных квартирах, предпочитая не проводить две ночи подряд в одном и том же месте. Антибиотик вообще уделял большое внимание своей личной безопасности: в процессе следования от одной «точки» к другой пересаживался из машины в машину, никогда не выходя на улицу без плотного прикрытия телохранителей.

Никаких интересных встреч и разговоров у Палыча за эти два дня не было. Радиоперехват также не дал ничего любопытного. Со стороны могло просто показаться – ездит себе богатый дедушка по городу, не сидится ему, старому, на одном месте… Правда, дедок-то еще довольно шустрый, потому как на ночевку прихватывал с собой то одну барышню, то другую… Но это, как известно, тоже не криминал, любви все возрасты покорны. (Однажды старый уголовный авторитет Поленников так ответил Кудасову, удивившемуся, что пятидесятивосьмилетний Слава женился на двадцатипятилетней девушке: «Член ровесников не ищет, гражданин начальник!»)

В общем, Виктор Палыч вел себя просто как богатый и скучающий бизнесмен, а не как городской пахан… Правда, на второй день произошел забавный случай: по дороге в Репино его машину (старик предпочитал «Волгу»-31029, правда, не серийную и с бронированными стеклами) остановил инспектор ГАИ. Проверка много времени не заняла, минуты через три вся кавалькада снова тронулась в путь. Но, отъехав на километр от поста ГАИ, машины снова остановились, Антибиотик вышел, вытащил из брюк ремень и отхлестал им своего водителя – по мнению наружки, за то, что тот грубо разговаривал с милицейским сержантом…

Интересные новости (причем весьма неожиданного характера) появились лишь на третий день работы. Вечером четвертого ноября контроль доложил, что за кортежем Говорова с утра по городу неотступно следовала некая «шестерка» белого цвета. Причем человек, находившийся в машине, постоянно менял собственную внешность и «имидж автомобиля» – то шляпу сменит на кепку, то яркий шарф вокруг шеи намотает, то приклеит на заднее стекло знак «чайника», то заменит его на букву «У», то подголовники на передних сиденьях вдруг установит, то багажник на крышу прикрутит. Самым любопытным было то, что человек в «шестерке» явно приближался к пенсионному возрасту… Старичок пенсионер поездил за Виктором Палычем до его убытия в Репино, а потом исчез – растворился на улицах города. Впрочем, наружка и не пыталась его вести, потому как имела другое задание.

Но на следующий день старичок появился вновь и продолжил свои маскарадные фокусы – а проделывал он их, надо сказать, довольно ловко…

Вадим Резаков, получив утром пятого ноября текущую информацию от контролеров, немедленно вышел с докладом по складывающейся странной ситуации к начальнику 15-го отдела. Никита Никитич отдал распоряжение взять загадочного старичка частью имеющихся сил и средств под контроль…

Несмотря на то, что «пенсионер» в «Жигулях» профессионально проверялся, уйти от наружки он не смог – это только в фильмах легко и просто срубаются хвосты, а в жизни… В жизни профессиональная наружка работает так называемым квадратно-гнездовым методом, поэтому клиенту (даже профессионалу) не то что уйти от наблюдения, даже просто обнаружить контроль и то достаточно затруднительно.

Вечером пятого ноября место проживания старичка-фокусника было установлено – пенсионер обитал в добротном домике на территории дачного поселка Кавголово. Домик и двенадцать соток земли охранялись милой собачкой – кавказской овчаркой, свободно перемещавшейся в пределах участка. Старичка, оказавшегося действительно пенсионером, звали Василием Михайловичем Кораблевым, в поселке его знали как человека тихого и богобоязненного, малость тронувшегося на своих кроликах, которых он разводил в большом теплом сарае…

Однако последующие три дня наблюдения за Дедом Мазаем (так «окрестил» Резаков Кораблева) показали, что старичок-боровичок – совсем не такой тихий дедушка, каким хотел бы казаться.

День у Василия Михайловича начинался ранним утром с десятикилометровой пробежки с последующим окунанием в озеро – это в начале-то ноября! Потом пенсионер, как на работу, ехал в город и «приклеивался» к кортежам Антибиотика, а вечерами – вечерами Дед Мазай выполнял во дворе домика интересные упражнения, очень напоминавшие «ката» восточных единоборств… Заканчивались эти разминки еще более экзотично: старичок метал из разных положений в стену сарая ножи и звездочки-«сюрикены». Причем, по словам контролеров, Василий Михайлович, видимо, просто не умел промахиваться. Такой вот тихий одинокий дедушка…

Девятого ноября Резаков докладывал Никите Кудасову свои выводы:

– Этот Кораблев тщательно изучил ежедневное расписание и маршруты передвижений Антибиотика. Учитывая специфическое поведение дедушки, предполагаю, что он готовит в отношении Говорова силовую акцию…

– Один? – задумчиво хмыкнул Кудасов.

– За время наблюдения он ни с кем в контакты не вступал, «маяков» никому не подавал, «закладок» не оставлял… Хотя, конечно, это еще ни о чем не говорит, – пожал плечами Вадим.

– Да, дела… – почесал затылок Никита Никитич. – А что из дополнительной информации удалось собрать?

Резаков развел руками:

– Если честно, то ничего интересного… Биография честного труженика – детский дом, армия, работал водилой на Севере, потом преподавал автодело в ПТУ в Мурманске. В Питер перебрался в 1980 году, крутил баранку на Калининской овощебазе… Потом авария какая-то – инвалидность второй группы. Инвалид… Этот инвалид, как лось, по лесу носится! Мне бы такую дыхалку… Холост, не судим, не привлекался, участковым характеризуется положительно. Обычный дедуня. Вот только где он приобрел такие специфические навыки?

– А где он служил срочную? – спросил Кудасов.

– Под Костромой, в пехоте… Обычным водилой…

– Да, дела, – снова повторил Никита Никитич и, нахмурившись, добавил: – Значит, так, Вадим, за этим Мазаем необходимо усилить контроль… И… вот еще что: держи каждый день наготове группу задержания. Возьми толковых ребят.

– Можно Витю Савельева и Саню Калмановича? – предложил Резаков.

Никита Никитич поморщился:

– Нежелательно бы их сейчас дергать, они группу Тиграна раскручивают. Ладно, я с ними переговорю… Похоже, у нас с этим Кораблевым может что-то интересное выкрутиться…

Еще через два дня работы наблюдение доложило, что кроликовод Кораблев вышел из дому с чертежным тубусом, доехал на электричке до Финляндского вокзала, оттуда автобусом переместился в район улицы Блюхера, где располагались кооперативные гаражи. Из гаражного кооператива Мазай выехал на черной «Волге-двадцать четверке»…

Резаков обо всех маневрах «старичка пенсионера» немедленно доложил Кудасову, который тут же распорядился:

– Вадик, подтягивай группу задержания поближе к объекту, держи ее где-нибудь рядом! Похоже, что-то начинается!

Между тем контролер сообщил, что Кораблев остановил машину в трех домах от ресторанчика «У Степаныча», надел в автомобиле длинный плащ и шляпу и вышел на улицу, держа в руках все тот же большой черный тубус. Потом Мазай неспешным прогулочным шагом проследовал к дому напротив ресторанчика… Еще через пятнадцать минут наблюдение зафиксировало, что старик расположился на чердаке дома, из окна которого хорошо просматривался подъезд к кабачку. Из тубуса «пенсионер» деловито извлек карабин СКС с оптическим прицелом.

Получив последнее сообщение, Никита Никитич, сидевший вместе с Резаковым в неприметных «Жигулях» недалеко от ресторанчика, даже присвистнул:

– Смотри ты… Ну и дед! Точно ведь собрался Палыча грохнуть! Вадим, что у нас со временем, когда Говоров подъезжает?

– С Московского он уже выехал, через полчаса будет здесь…

Резаков кинул быстрый взгляд на Кудасова и, понизив голос, вдруг спросил:

– Никита Никитич, а может… Может, нам старикашку на «мокром» взять… После выстрела?

Кудасов сердито засопел и несколько секунд ничего не отвечал, потом решительно махнул рукой:

– Будем задерживать! Речь об убийстве идет, и не важно, кто объект.

– Но, Никита Никитич, может, все-таки?..

Кудасов катнул желваками, тяжело посмотрел на Вадима:

– Ты что, не понял? Задерживаем этого Мазая! Давай команду!

Вадим вздохнул и нажал на кнопку портативной рации…

Через несколько минут начальник 15-го отдела нарушил неприятную тишину в машине:

– Вадик, ты пойми… Мы же не можем так же, как они… Мы же менты… Мы их по-ментовски переигрывать должны. Если по-другому начнем – сами не заметим, как ссучимся…

Резаков пожал плечами:

– Да, я понимаю, просто… Как вам сказать?..

– Не надо ничего говорить. – Кудасов положил оперу руку на плечо. – Я тоже все понимаю…

Группа задержания работу свою выполнила достаточно грамотно, правда, без «нюансов» все же не обошлось. Тихий дедушка Василий Михайлович Кораблев умудрился скинуть свой карабин в чердачное окно и вырубить ударом в горло Сашу Калмановича, но уйти все же не сумел – его просто задавили массой, припечатали к грязному чердачному полу и надели на выкрученные за спину руки «браслеты».

Никита Никитич, по-прежнему сидевший вместе с Резаковым в «Жигулях», даже застонал от досады, когда карабин вместе с осколками стекла брякнулся на тротуар. Среднеохтинский проспект в Питере – не из самых широких, швейцар ресторана «У Степаныча» услышал шум, выглянул, увидел лежащее на асфальте оружие, оторопело поднял глаза и, естественно, заметил разбитое чердачное окно… В следующее мгновение привратник юркнул обратно в кабачок, задвинул на двери засов и вывесил табличку «Закрыто по техническим причинам».

– Все, – вздохнул Резаков. – Побежал Палычу звонить.

– Ладно, – растер пятерней морщины на лбу Кудасов. – Пойдем, с нашим любителем кроликов познакомимся…

Вылезая из машины, Вадик что-то недовольно пробубнил.

– Что? – не понял Никита Никитич.

– Я говорю, одна радость – обломали Палычу обед, – криво улыбнулся Резаков. – Но при этом, похоже, мы сами без обеда остались… Антибиотику-то что, он не здесь, так в другом месте похавает, а мы? Где, спрашивается, социальная справедливость? По понятиям, так Палыч нам теперь по жизни должен горячие блюда в любые точки города доставлять…

Резаков вообще любил поговорить на тему еды – аппетитом он обладал каким-то фантастическим, причем никто не понимал, куда рассасывалась сожранная Вадиком еда, ибо телосложение опера было худощавым, живот даже не намечался. Максим Егунин, постоянно подтрунивавший над Резаковым, советовал ему обратиться к врачу и провериться, не сидит ли у него в животе страшный глист-солитер, который всю пищу и съедает, а потом начинает самого Вадика изнутри жрать…

Никита, знавший, естественно, о слабости своего подчиненного, рассмеялся и обернулся к сидевшему за баранкой «Жигулей» Семенову:

– Леша, давай-ка, пока мы тут осмотр закончим, сгоняй в гастроном. Купи там колбаски, хлеба, кефирчику.

– Сыру обязательно! – подал голос мрачный Резаков. – Можно плавленого. Даже лучше плавленого – вместо масла пойдет под колбаску. А вообще-то вся эта сухомятка нас до добра не доведет, господа. Нет, не доведет…

Они поднялись на чердак, откуда Кораблев хотел «снять» Виктора Палыча. Занятно, но никто из находившихся там людей не знал, что именно в этом месте еще полгода назад устроил свою засаду Олег Званцев… Да, видать, несчастливым был этот чердак для «охотников»…

Дед Мазай сидел на полу, прислонившись к стене и безучастно прикрыв глаза. Кудасов внимательно оглядывал его фигуру, одновременно слушая Витю Савельева, докладывавшего результаты осмотра: у старика были изъяты водительские права, инвалидная книжка и охотничий билет, в котором, кстати, официально был зарегистрирован карабин СКС и охотничий нож. Из карманов плаща Кораблева оперативники извлекли двадцать один патрон калибра 7,62 мм. Кудасов глянул на патроны – они были боевыми, а не охотничьими…

– Что же вы это, гражданин Кораблев? – спросил Никита Никитич с усмешкой. – На старости лет решили душегубством заняться?

– А? – Старик открыл блеснувшие сумасшедшинкой глаза и вдруг заблажил: – Дык голуби же… Сруть и сруть на голову, совсем житья нет… Я их, подлюг, где могу – стреляю. Вреда людям нет, а мне какое-никакое развлечение…

– Понятно, – протянул Кудасов. – На голубей, стало быть, охотимся… Боевыми патронами. Шутник вы, дедушка… А зачем сотрудникам милиции сопротивление оказывали?

Кораблев снова понес какую-то околесицу про срущих везде и всюду голубей, Витя Савельев не выдержал и фыркнул:

– Дурковать решил – под браконьера косит…

Никита Никитич вдруг снова остро взглянул на старика – что-то показалось знакомым в его лице, и тревога ворохнулась в груди… Нет, показалось, наверное, на полутемном чердаке серые тени причудливо меняли выражения лиц…

– Ладно.

Кудасов провел ладонью по лицу, будто смахивал с нее невидимую паутину, и повернулся к Резакову:

– Поехали на базу, там с этим Дедушкой Мазаем и поговорим. Голуби, значит…

Никита хмыкнул и направился к выходу с чердака. Он не видел, каким странным и совсем не сумасшедшим взглядом проводил его закованный в наручники старик.

Перекуривая на улице в ожидании, пока Кораблева выведут из дома и усадят в служебную «семерку», Вадим Резаков с удивлением наблюдал за своим шефом – с Кудасовым творилось что-то непонятное: он все время морщился и потирал пальцами лоб. То ли у него голова снова разболелась, то ли он что-то напряженно вспоминал… Когда старика наконец вывели, Никита Никитич буквально впился глазами в его лицо, потом перевел отсутствующий взгляд на Вадима:

– Лешка приехал уже?

Резаков кивнул.

– Отлично, тогда трогаемся на базу. Там и перекусим. Мы в голове, остальные – за нами…

В машине Кудасов закрыл глаза и привалился правым виском к холодному стеклу окошка. Резаков и Семенов молчали. Никита стиснул зубы и в который уже раз мысленно представил себе лицо Кораблева – ему не давало покоя ощущение, что он где-то его уже видел… Где? Когда? Может быть, старик просто похож на кого-то? Кудасов вздохнул и, не открывая глаз, постарался разбить лицо Мазая на фрагменты: лоб высокий, морщинистый, волосы прямые, короткие, седоватые. Раньше, видимо, были русыми… Брови густые, дугообразные. Нос хрящеватый, средний, прямой, щеки впалые. Уши средние, прижатые. Подбородок – округлый, без ямочки, выступающий. Губы – узкие, бледные. Глаза… Глаза серые, средние, веки чуть опущенные, набрякшие, на левом веке красноватая родинка.

Родинка… На левом веке красноватая родинка… Красноватая родинка на левом веке!!!

– Стой! – хрипло сказал, выпрямляясь в кресле, Кудасов. – Леша, стой!

– Что случилось, Никита Никитич? – удивленно повернул голову Семенов.

Кудасов схватил его за плечо:

– Тормози, говорю!

Увидев выражение лица Кудасова, Леша округлил глаза, открыл рот, а потом сразу же включил «аварийку» и прижался к поребрику – за ним остановились и остальные машины, следовавшие цугом – то есть друг за другом. Место для остановки было выбрано, безусловно, не самое удачное – они только-только проехали завод шампанских вин на вечно забитой машинами Свердловской набережной…

Кудасов выпрыгнул из машины и побежал назад – к той «семерке», в которой везли Кораблева. Добежав, Никита Никитич рванул заднюю дверцу и, встретившись с недоуменным взглядом Савельева (Кораблев был, как положено, зажат на заднем сиденье двумя операми), выдохнул:

– Витя, выйди!

Савельев еще не успел до конца выбраться из машины, когда Кудасов ухватил старика за шиворот плаща и потянул на себя, выдергивая его на улицу:

– Голуби, говоришь, с кроликами?!

От головной машины уже бежал доставший на всякий случай пистолет Вадик Резаков. Выражение его лица было точно таким же, как и у впавшего в некий ступор Савельева, – оба опера абсолютно не понимали, что, собственно говоря, происходит… А происходило явно что-то очень необычное, потому что еще никто из офицеров не видел Кудасова в таком бешенстве: сузившиеся глаза, налитые кровью, дергающаяся щека, оскаленный рот.

– Голуби?!

Начальник 15-го отдела швырнул Кораблева на землю, потом поймал левой рукой лацканы его плаща, уперся кулаком в горло:

– Смотри на меня, сука, в глаза смотри!!! Вспомнил?! Варшавский вокзал, апрель восемьдесят третьего! Вспомнил?!

Старик попытался отпрянуть от Кудасова, но майор держал его страшной железной хваткой. Мазай вдруг дернулся и пронзительно, истерично заверещал:

– Я не понимаю, я вас первый раз вижу, какой вокзал, помогите!

– Первый раз видишь?!

Кудасов отпустил плащ Кораблева, и старик упал на спину – мягко, впрочем, упал, тренированно… Вадим Резаков, как в дурном сне, увидел вдруг, как Никита Никитич быстро выхватил из «наплечки» ствол, как скинул большим пальцем предохранитель: