Текст книги "Сочинитель"

«Почему же – в одиночку? – возразил сам себе Кудасов. – Он ведь все-таки в Генпрокуратуру обращался, досье для них составлял…» Помимо воли мысли Никиты вновь начали крутиться вокруг пакета, изъятого Ващановым в 354-м отделении связи… Хоть и защищал Кудасов Геннадия Петровича перед Обнорским, а ведь и вправду странная какая-то история с этим досье произошла. Ващанов-то его забрал, кстати говоря, в тот день, когда Челищев еще был жив…

Обнорский… Журналист нравился Никите Никитичу может быть как раз тем, чего не было в самом Кудасове, – горячностью, некоторой склонностью к авантюризму, своеобразным чувством юмора… Нет, все это, конечно, не главное, начальник 15-го отдела просто почувствовал в Серегине родственную душу, потому что журналист был таким же «упертым», таким же зацикленным на своей работе, как и Никита… Из Андрея мог бы хороший опер получиться… Такой, какой бы при необходимости пошел до конца, невзирая на риск… Да он и сейчас-то норовит влезть в такие темы, в какие не то что журналисту – оперу-то подготовленному соваться опасно… И голова у него варит, и чутье есть. Плохо только то, что Андрей на свое «верхнее чутье» полагается больше, чем на неоднократно проверенные факты, – видно все-таки, что парню, как говорится, школы не хватает… Но и интуицию его не стоит игнорировать, шестое чувство – оно у некоторых людей развито почти до экстрасенсорных способностей…

Кудасов вспомнил свою вчерашнюю встречу с журналистом – они пересеклись поздно вечером в маленьком кафе на Суворовском. Серегин был в каком-то совершенно заведенном состоянии, курил одну сигарету за другой, матерился безостановочно… У него что-то не складывалось в газете, там, несмотря на смену главного редактора, дела шли все хуже и хуже, тираж падал, зарплату постоянно задерживали… Странный у них получился разговор. Андрей продолжал наезжать на Ващанова, настаивал на том, что Геннадий Петрович, недавно получивший полковничье звание, ведет двойную жизнь… В качестве нового аргумента журналист привел совершенно «убойный» факт:

– Знаешь, кого твой Ващанов трахает? В варьете «Тройка» танцует такая Светочка, женщина умопомрачительной шикарности. Тебя это ни на какие мысли не наводит?

– Что ты имеешь в виду? – устало спросил Кудасов – его знобило, а глаза словно пекло изнутри.

– Никита, ты не хуже меня знаешь, что по уровню любовницы судят о степени благосостояния человека… Что, не так?

– Так, – вздохнул Кудасов, но, подумав, добавил: – Как правило.

Подумал Никита в этот момент о Даше – уж она-то всяко была пошикарнее какой-то прошмандовки из варьете.

– Кстати, Андрей, а откуда у тебя эта информация – насчет Светочки?

Журналист немного смутился, замялся, но потом все-таки буркнул неохотно:

– Так… Шепнул один источник… Из того же варьете.

– Шепнул или шепнула?

– Ну, шепнула… Что из того?

Кудасов не выдержал и усмехнулся:

– На подушке в ушко, поди, шепнула?

Обнорский отвечать не стал, но по его вдруг забегавшим глазам Никита понял, что угадал.

– Ну-у, старик… Ты же сам себе противоречишь. Получается, что тебе можно тетенек из варьете трахать, а Геннадию Петровичу – нельзя. Где тут логика?

– Не передергивай! – снова завелся Серегин. – Я для дела…

– Ага, – меланхолично кивнул Кудасов. – Сочетаешь приятное с полезным. Себя-то хоть не обманывай…

– Я не обманываю! И ты не путай разные вещи! У меня с… с моим человеком, может быть, грех чисто случайно вышел – ее каприз, можно сказать… А содержать такую «биксу» мне все равно не по карману! И подарки такие, какие Светочка получает, тоже делать не могу. А ведь у меня, между прочим, зарплата побольше, чем у Ващанова, да плюс я подхалтуриваю кое-где… И все равно не по карману! А у него откуда бабки? Клад нашел?

– Андрей, – Кудасов дотронулся до руки Обнорского. – Ты лично эти подарки видел? Ты проверил – Ващанов ли их дарил? Бабы, они такого языками наплести могут – только держись… Ты знаешь, сколько раз валютные проститутки, которых я и в глаза никогда не видел, клялись своим подружкам, что я их трахал?

Крыть Обнорскому было нечем. Андрей помолчал, потом поднял чуть красноватые воспаленные глаза на Никиту:

– Дай Бог, чтобы ты оказался прав. Но ведь с одним-то ты спорить не будешь – контора твоя «течет», и «течет» прилично… С высокого уровня… Ты Серегино досье внимательно читал? Помнишь там насчет уровня информированности Виктора Палыча в отношении предпринимаемых против него шагов? Или это, опять скажешь, факты непроверенные? А Антибиотик-то, между прочим, на свободе гуляет! И прекрасно себя чувствует. Он же вас постоянно опережает!

Никита постарался, чтобы журналист не увидел в его глазах усмешку. Обнорский не знал и не мог знать всего, что делалось в одном только 15-м отделе в отношении Антибиотика… Но какая-то правда в его словах все-таки была. Утечки информации стали самым настоящим бичом для РУОПа. И ведь, кстати-то говоря, если в прошлом покопаться, то больше всего развалилось именно тех комбинаций, которые курировал как раз Ващанов…

Тот разговор Кудасова с Серегиным закончился как-то не очень хорошо: Андрей снова начал требовать, чтобы Никита подключил его к «непосредственной работе» в отношении Антибиотика, а шеф 15-го отдела снова пытался отделываться какими-то расплывчатыми и неубедительными обещаниями… В результате Обнорский попрощался с Кудасовым довольно холодно, и у Никиты остался неприятный осадок – ему показалось, что Андрей обиделся и что-то задумал. Учитывая беспокойную натуру Серегина, можно было не сомневаться в том, что задумал он какую-то очередную авантюру…

Никита Никитич снова вернулся мыслями к досье Челищева. Если Сергей располагал достоверной информацией о роли Мухина – тогда дело дрянь… Тогда весь предыдущий прессинг – это еще только цветочки, так сказать, пристрелка, тестирование на прочность. А ягодки будут впереди.

Кудасов подумал о том, что надо бы принять дополнительные меры безопасности и в отношении самого себя, и – прежде всего – в отношении Татьяны с Димкой… Береженого Бог бережет. Хотя, конечно, Антибиотик не должен пойти на «непопулярные силовые методы решения конфликта», как теперь говорят по телевизору. Не должен, но бывает-то всякое… Кудасов вспомнил, как однажды был убит приехавший на стрелку с неким Мишей Глуховым «тамбовец» Костя Сидоренко, – его просто расстреляли среди бела дня в кафе, где должна была состояться встреча, на которую, кстати говоря, Глухов опоздал… И когда пошел разбор, Миша громче всех орал, что он – не при делах, что не он навел убийц, а в качестве доказательства приводил как раз то соображение, что уж если бы он, Глухов, и замышлял что-то против Костина, то сделал бы все тоньше – так, чтобы на него, на Мишу то есть, никто бы никогда даже и не подумал… Глухов напирал на логику – и ведь сумел-таки убедить братву, что не он «снял с пробега» Сидоренко… А Кудасов потом получил совершенно противоположную информацию от своего агента в ближайшем окружении Миши. Все гениальное просто… Сделай все нарочито грубо, так, чтобы все как бы на поверхности лежало, – и люди, привыкшие к мудрым запуткам, засомневаются… «А может, и вправду его подставили, а, пацаны? Ну, не такой же он дурак, чтобы самому так лохануться?»

Вот и Виктор Палыч, оборотень-перевертыш, силен как раз нестандартными ходами и нелогичными (на первый взгляд) решениями. Для Антибиотика один принцип незыблем – прав тот, кто сильнее живого и живее мертвого. Вот именно – живее мертвого… Поэтому, хоть и мала вероятность примитивного физического устранения лично его, Кудасова, или попытки похищения Татьяны с Димкой, а все же не учитывать и такой вариант нельзя. Как гласит старое оперское правило: «Все варианты предусмотреть нельзя, но надо…»

Хотя, скорее всего, Виктор Палыч попытается усилить психологический нажим, постарается сочинить какую-то провокацию… «Надо будет всем ребятам сказать, чтобы сконцентрировались и проявляли максимум осторожности, чтоб не подставились бы где-то по дури…» – подумал Кудасов. Оперов к себе в отдел он собирал поштучно, присматриваясь, «прицениваясь» к каждому, как рачительный крестьянин к лошадям на ярмарке, которому конь не для красивых выездов нужен, не для престижа, а для тяжелой пахоты… Попасть в 15-й отдел было сложно, работать – еще сложнее, но зато Кудасову удалось мало-помалу сформировать коллектив единомышленников, коллектив, которому он мог доверять. Отдел давал очень хорошие показатели, но и провалы все-таки тоже случались… Труднообъяснимые провалы, кстати говоря… Иногда у Никиты действительно складывалось впечатление, что некоторых разрабатываемых им фигурантов кто-то впрямую предупреждал о готовившихся комбинациях…

Неужели Обнорский все-таки прав, и где-то в руководстве РУОПа сидит крот[17]17
  Крот – предатель, работающий внутри системы.


[Закрыть]? Неужели такое возможно? Чисто теоретически – да, конечно, возможно, любой опер знает, что на этом грешном свете бывает все плюс еще немного. Но практически… «Ващанов, Ващанов… Человек он, конечно, неприятный… Но, кстати, в отличие от многих и многих других милицейских начальников, в оперативной работе разбирается хорошо. Он же сам из оперов, из земельщиков… А что, опера никогда не ссучивались? Да сколько угодно – вон в „Крестах“ „ментовские хаты“ под завязку укомплектованы – правда, в основном сержантами да младшим офицерским составом…»

Никита Никитич вылез из-за стола и несколько раз взмахнул руками, прогоняя дремоту. В кабинете, где, несмотря на восьмой час вечера, находились еще человек восемь, было душно. Кудасов снова сел за стол и продолжил разговор с самим собой: «А если все-таки Ващанов? Хуже нет, когда возникают подозрения, которые ни подтвердить, ни опровергнуть – все это сильно деморализует… А сколько раз бандюганы якобы случайно паскудную информацию про ребят „роняли“ – специально, с заведомым умыслом на компрометацию. Проверить бы… А как? „Литеры“ ведь на Геннадия Петровича не закажешь, опушников[18]18
  ОПУ – оперативно-поисковое управление, одно из самых закрытых милицейских подразделений, предназначенное для выполнения специальных задач, прежде всего по сбору интересующей информации. Иногда в обиходе ОПУ называют «ментовской разведкой».


[Закрыть] на него не сориентируешь. А может быть, попробовать влобовую его „пробить“? Обставиться грамотно насчет второго, серегинского экземпляра досье, предъявить его Ващанову, снять реакцию… Нет, ерунда сплошная получится, он же не пацан, всю жизнь в розыске, глупо ждать, что Гена завибрирует. Только спугнуть можно да еще и Андрея подставить… Хотя Ващанов ведь квасит по-черному… Почему он так засаживает-то? Каждый день почти… Так водку жрать – любые мозги пропить можно… А если Гену попробовать прокачать, когда он на кочерге[19]19
  На кочерге – в состоянии запоя (жарг.).


[Закрыть]?»

Никита Никитич досадливо сморщился: накануне, как раз во время его встречи с Обнорским, в РУОПе отмечали присвоение Геннадию Петровичу полковничьего звания… Кудасов тоже был зван на фуршет, как и все остальные начальники отделов с заместителями… Не прийти Никита не мог, но, придя, постарался смыться побыстрее – не любил он пьянки на работе, да и вообще пить не любил. И в отделе своем почти «сухой закон» установил – не от ханжества, кстати, а исключительно руководствуясь все теми же принципами «технологической достаточности»: пьющего опера легче переиграть, легче подставить, у него больше уязвимых мест… Но ведь все трактовать можно в зависимости от подхода? Некоторые коллеги за спиной Кудасова говорили, что он просто «брезгует с товарищами по оружию стакан поднять». Вот так-то…

«А обмывали полковника, видать, знатно, то-то у Гены сегодня глаза как у взбесившегося кролика были. И выхлоп изрядный…» Никита даже пожалел, что так рано ушел с фуршета, была отличная возможность присмотреться к тому, как Ващанов на водочку реагирует: «плывет» ли, «держит ли голову», отключается ли…

Его размышления прервал телефонный звонок. Трещал зеленый аппарат, номер которого был известен далеко не всем: когда Кудасов находился в кабинете, он всегда отвечал на звонки по этому номеру, как бы ни был занят.

– Алло, – сказал Никита. – Слушаю вас…

– Привет, товарищ сыщик, – откликнулась трубка Дашиным голосом. – Вы меня еще помните?

Кудасова бросило сначала в жар, потом в холод. Даша… Неужели она в Питере? Звонок был обычным, не междугородным… Господи, хоть бы она была здесь! Дашка! Ведь как почувствовала, что человеку плохо.

– Слушаю вас, – ровным голосом произнес Никита Никитич. – Где вы находитесь?

Это были совсем не те слова, которые ему хотелось прокричать, но в кабинете было полно ребят… Да и сам по себе телефон – аппарат ненадежный.

– А-а… Конспирация, – засмеялась Даша на другом конце провода. – Это мы понимаем… Как у вас со временем, товарищ?

Дурачась, она произнесла слово «товарищ» с забавным английским акцентом – «тоуарисч».

«Тоуарисч» вытер тыльной стороной ладони испарину со лба и прежним ровным тоном ответил:

– Да, конечно. Я располагаю временем. Где вы находитесь?

– А находимся мы… – судя по всему, Даша прервалась на мгновение, чтобы взять и прикурить сигарету, – в отеле «Санкт-Петербург», который раньше именовался «Ленинград». А из нашего окна – «Аврора» хорошо видна… Как тебе стихи?

Никите Никитичу показалось, что Даша малость «вдета». Он стиснул трубку в руке:

– Сообщите, пожалуйста, номер…

– Легко! Вам, как великому комбинатору, конспиратору и координатору, не составит труда разгадать этот ребус! Первая цифра – как первая в моем телефоне. Вторая – как третья в нем же. Третья – как в названии фильма Рязанова, где играли Басилашвили и Гурченко… Жду вас, тоуварисч!

Кудасов положил запикавшую гудками отбоя трубку на рычаги аппарата. «Так: „два“, „семь“ и… Черт, как же этот фильм назывался?.. Кажется, что-то про гусаров…»

– Максим, – спросил Никита Никитич листавшего какие-то бумаги за своим столом Егунина. – Ты не помнишь, как называется фильм Эльдара Рязанова, где играли Басилашвили и Гурченко?

Егунин поднял голову и недоуменно посмотрел на шефа. Кудасов был абсолютно серьезен.

– «Вокзал для двоих»? Или «на двоих»… Я не помню точно.

– Ничего, – сказал Никита Никитич и начал аккуратно укладывать «досье Челищева» в свой сейф. – Спасибо, Максим. Я сейчас отъеду – завтра с утра работаем по плану.

«Двести семьдесят два… Гостиница „Ленинград“, двести семьдесят второй номер…»

Кудасов быстро оделся, вынул из сейфа и сунул в «наплечку» пистолет Стечкина, запер сейф и вышел из кабинета, провожаемый удивленными взглядами оперов.

– Он что, в кино собрался? – спросил тихонько Вадик Резаков Максима Егунина. Максим пожал плечами:

– Вряд ли. Хотя было бы лучше, если бы он туда сходил… Тебе не кажется, что Директор в последнее время малость перегревается?

– Кажется, – вздохнул Вадик. – Не железный же он, в конце концов… Еле на ногах держится, а тут еще навалилось столько на мужика. Его, говорят, опять сегодня Ващанов в кабинете «строил» – вопли аж до коридора доносились…

– А чего ж с пережора-то не поорать? Святое дело, – хмыкнул Егунин. – Вчера, по оперативным данным, такое разгуляево было – полный вперед! Люди из управы осьминогами выходили…

Опера улыбнулись друг другу и снова углубились в свои бумаги.

А у Геннадия Петровича Ващанова нынешнее утро выдалось и впрямь тяжелым, голова просто на куски разламывалась, пришлось ее немножко коньячком подлечить. Правда, повод для вчерашнего застолья был самым что ни на есть законным: досрочное присвоение специального звания «полковник милиции» – это вам не муха на палке! Для тех, кто понимает, конечно. Полковник милиции – это ведь не какой-то там задроченный армейский «полкан». Это… Да что там говорить! Слава Богу, в министерстве все утвердили и подписали очень быстро – быстрее даже, чем сам Геннадий Петрович надеялся. По его-то самым скромным расчетам, приказ должен был прийти ко Дню милиции, не раньше… Парадный полковничий мундир, правда, Ващанов пошил себе заранее, хоть и был человеком суеверным. А вышло – как в воду глядел, вот тебе и суеверие! Накануне, перед фуршетом, Геннадий Петрович несколько раз примерял китель у себя в кабинете – нравился он сам себе в полковничьих погонах несказанно… Даже покой какой-то на Ващанова снизошел, а то ведь в последнее время с нервами совсем ерунда начала твориться – от переутомления, наверное… Лукавил Геннадий Петрович, не хотел признаваться самому себе, что нервишки-то у него не от усталости разболтались, а от страха, потому что уже много лет приходилось ему «обслуживать» Антибиотика – Виктор Палыч завербовал его давно, еще в восьмидесятых годах, и с тех пор не отпускал. Не за бесплатно, конечно, старался Ващанов (и даже очень не за бесплатно!) – но ведь и риск-то какой! А с другой стороны, Палыч – человек слова! Пообещал, что полковника досрочно дадут, – пожалуйста! И все же мучил, мучил Геннадия Петровича страх, превращавшийся постепенно в настоящий психоз – он уже не мог заснуть, не приняв дозу на ночь… Ладно, нервы ведь и подлечить можно, подкорректировать, так сказать.

А фуршет удался на славу! Шумно было, весело, всего вдоволь – и закуски, и выпивки! И тосты сердечные произносились, и «ура» троекратно кричали… Душевно, короче говоря, посидели, качественно так – словом, по-русски… И песни попели – народные, блатные (какой же мент блатных песен не любит!) и «свои»: «Нашу службу» и «Голубую бессонницу звезд»… Хорошо попели, до слезы, истово. Так вот хором с мужиками попеть – это ж как в атаку сходить, душа просветляется до откровения Божьего…

Не обошлось, правда, и без маленьких эксцессов. Во-первых, кто-то в коридоре наблевал, но это-то ладно, утром «пятнадцатисуточники» подтерли, – а вот Володька-то Колбасов что отмочил! Умереть – не встать: он (с устатку, видать) перебрал сильно – «в осадок выпал», и его, болезного, глубокой ночью дежурный водитель домой повез. Водила-то попался новенький, неопытный – Вовиного адреса не знал, а Колбасову пригрезилось вдруг, что его мафия в плен захватила. И адрес свой поэтому Володя сначала просто категорически отказывался называть, а потом схитрить решил, кинул «ложный», куда его и попытался затащить водитель, к великому ужасу ничего не понимавших в офицерских делах жильцов… Настоящего адреса он так и не назвал – держался стойко и в конце концов мирно заснул на заднем сиденье «Жигулей», загадочно-горько всхлипнув напоследок: «И ведь всем все по хую!» Перспективный парень Володька Колбасов, далеко пойдет… Нет, славно посидели, по-доброму, по-товарищески, никто ни с кем не залаялся, не сцепился. А то вон в УУРе однажды доотмечались – до стрельбы дело дошло. Все ж на нервах, понимать надо…

Единственное, что несколько смущало Геннадия Петровича поутру, это досадный провал в собственной памяти… С большой натугой он вспомнил, что вроде бы под занавес банкета собрался заявиться к своей любовнице Светлане – танцовщице из «Тройки»… А вот доехал он до нее или нет, и если доехал, то как там события развивались, – это уже измученный мозг не отфиксировал.

Вспомнив о Светлане, Ващанов посмурнел: надо бы сменить бабу, слишком много позволять себе стала! Пару месяцев назад Геннадий Петрович купил наконец машину «Запорожец». Ну да, это, конечно, не «мерседес» и даже не «девятка» – так ведь и откуда деньги-то взять на такие «лайбы» честному менту? А на «Запорожце», все ж таки – что бы там про него ни говорили – передвигаться можно… Да, так вот, решил, значит, Ващанов на своем «железном коне» за Светочкой заехать, чтоб деньги попусту на такси не выкидывать. А эта тварь неблагодарная как «Запорожец» увидела, так прямо и зашлась вся. Ты что, говорит, Гена, вот на этом меня везти собираешься? Ты бы, говорит, еще на велосипеде приехал! Сука… И вообще, на нее у Геннадия Петровича что-то в последнее время, как в народе выражаются, «не стоял» – как Светочка ни старалась языком и руками… Так эта блядь еще и заявила, что дело не в ней, а в том, что он, Ващанов, слишком много выпивать стал! Нет. Менять ее надо. Хотя и денег жаль вложенных, сколько этой профуре надарено всего – на три «Запорожца» хватило бы… Кстати говоря, к машине своей, после того как Светлана так грубо и нетактично ее охаяла, Ващанов подходил редко. «Запорожец» сиротливо мок под осенними дождями на гувэдэшной стоянке, а Геннадий Петрович, всякий раз проезжая мимо него на служебном «форде», с раздражением думал: «Чтоб ты сгнил!»

И все-таки, как же вечер закончился? Утром-то Геннадий Петрович осознал себя дома, на диване, в мокрой куртке и грязных ботинках. Жена, корова эта разъевшаяся, даже раздеть не соизволила… Нет, может быть, и впрямь притормозить чуток с выпивкой? Провалы в памяти – это плохой признак, это, говорят, первая стадия алкоголизма… Да как тут притормозишь, если нервы-то совсем чего-то расшатались. Отдохнуть бы где-нибудь по-человечески, с хорошей бабой – красивой, понимающей и душевной, да какой тут отдых…

Отошел более-менее Ващанов лишь где-то к середине дня. Только-только успокаиваться начал, и на тебе – звонок по телефону с приглашением заскочить вечерком к Виктору Палычу… И ведь не откажешься, хочешь не хочешь, а идти надо… Очень боялся все-таки Ващанов прямых контактов с Антибиотиком, потому что знал прекрасно – на встречах чаще всего и сгорают… К тому же Палыч ведь никогда просто так не дергает, только по необходимости, а каждая его необходимость – это новая «работа» для Геннадия Петровича, очередные нервные затраты, новые страхи… А в этот раз и подавно ясно, о чем речь пойдет, – о Мухе с Ильдаром… Как будто он, Ващанов, волшебник, как будто все может. «Уйми Кудасова!» А как он его уймет, и так ведь делает, что может… Никитка, падла, нормального разговора не понимает, а подкопаться под него сложно… Хотя можно, конечно. Подкопаться под любого можно.

Для очистки совести Ващанов вызвал к себе после обеда Кудасова и устроил ему легкий разносец – так, чтобы служба медом не казалась… Про Муху с Ильдаром говорить, конечно, Геннадий Петрович ничего не стал, Никитка хоть и туповатый парень, но и не дурак совсем, мигом бы все просек. Он и так весь последний год как-то странно на него, Ващанова, поглядывает… Или это только кажется?

Протерзавшись до вечера, первый заместитель начальника РУОПа убыл на секретную внеплановую встречу с Виктором Палычем в его «загородную резиденцию» – маленький уютный кабачок «Домик егеря». Ресторанчик располагался в живописном местечке под Репино, да только не радовала почему-то Геннадия Петровича природа всякий раз, когда ему приходилось наведываться в ресторанчик…

Антибиотик уже ждал новоиспеченного полковника в своем кабинете:

– Заходи, Генуля, заходи, дорогой! Как – званьице-то обмыл уже?

В радушии своем Антибиотик был почти искренним, потому что свято следовал принципу думать о своих людях как о детях родных, – до той поры, пока «детишки» слушались, конечно, пока они не начинали глупостями всякими заниматься.

– Спасибо, Виктор Палыч, – прижал руку к сердцу Ващанов. – Без вашей помощи ничего и не было бы…

Антибиотик махнул рукой – пустое, мол, рассмеялся добродушно:

– Вижу, вижу, наотмечались вчера… А звезду – носи на здоровье. Только про работу не забывай да про друзей… Нам, Гена, расслабляться и лавры пожинать рано, работать надо. Это разные там белоручки, у которых папы с мамами богатенькие, могут балду гонять, а мы люди трудовые…

Поняв, что полковника совсем замучил «сушняк», Виктор Палыч не погнушался лично поднести Ващанову большой фужер «Хванчкары» – других вин Антибиотик почти не признавал, он вообще был достаточно консервативен в некоторых своих бытовых привычках. Геннадий Петрович принял напиток с благодарностью и в один присест, с легким пристоном отправил вино в усталый организм. Виктор Палыч с неудовольствием отметил характерную тряскость рук Ващанова, однако вслух ничего не сказал. Геннадий же Петрович, усвоив живительную красную влагу, как-то порозовел, ожил, вроде как помолодел даже.

– Спасибо вам, Виктор Палыч, спасибо!.. Теперь бы еще до генеральской звезды дожить – и можно считать, что жизнь состоялась!

Нет, все-таки волшебное какое-то вино водилось в запасах у старика. Ващанов и сам не понял, как вдруг вырвалось у него заветное и сокровенное – свою мечту о генеральстве он тщательно скрывал от всех…

Антибиотик хмыкнул ласково, без тени издевки:

– Будет тебе и генеральство, Гена, никуда не уйдет. Все ведь в наших руках. Давай-ка садись да прими еще бокальчик – выпьем за дружбу и наше благополучие! Так сказать, за то, чтобы у нас все было, а нам за это ничего не было…

Геннадия Петровича уговаривать не пришлось, он с наслаждением опустился в уютное кресло, хлобыстнул еще фужер «Хванчкары». Антибиотик же сделал всего лишь один глоток из своего бокала и, также присев за стол, заговорил задушевным тоном:

– Смешная штука жизнь, Гена! Как в ней мало мудрых людей встретить можно… Слепы люди и прозревать ведь не хотят, упорствуют. Вот, взять, к примеру, хоть твою «контору» – сколько кричат: оргпреступность, оргпреступность! А ведь ежели к вопросу с умом подойти, так и что страшного в этой организованности? Когда люди организовываются, они ведь от беспредела лютого уходят, от крови ненужной… Плохо ли, когда авторитеты за молодежью приглядывают? Ну, молодым-то, понятное дело, хочется воли побольше – поскакать, подурковать, – как ее, молодежь эту, без пригляда оставить? Кто их править будет? Нас, стариков, не так ведь много и осталось… И мы ведь даже и милиции готовы помогать – там, где она сама не справляется. Выгода-то может обоюдной быть! Даже при большевичках это понимали. Вот у меня, скажем, был – при Романове еще – заводик, джинсы клепал… Подпольно, правда, в открытую-то ведь коммуняки работать не давали. Ну да не в этом суть – даже тогда люди с людьми договаривались… И всем хорошо было: трудящимся, которые джинсы получали, милиции – тем, кто там поумнее был, да и братве работа находилась… Сейчас, конечно, времена другие – все сложнее стало. Скурвился народ. Совсем страх и совесть люди потеряли, каждый норовит откусить шматок помясистее и того, баклан, не понимает, что откусить – не самое главное… Главное – это чтобы организму впрок пошло, чтобы не высралось потом откушенное дристней кровавой. Порядок нужен, порядок… В государстве – свой, у нас – свой. А кто у нас против порядка буром попрет, так мы тех сами отдадим…

Ващанов слушал разглагольствования Виктора Палыча вполуха (хотя и с выражением озабоченного внимания на лице), все эти «проповеди» были не новы. Старик редко переходил к делу сразу – любил Антибиотик перед основным вопросом «увертюрку» закатить – на общие, так сказать, темы. И чем сложнее был конкретный вопрос, тем дольше приходилось слушать «увертюру».

– Мне вот что в тебе нравится, Гена, – продолжил между тем Виктор Палыч, осторожно поглаживая пальцами тонкую ножку хрустального фужера с недопитым вином. – Ты умеешь мыслить перспективно. О людях думаешь. Слышал я, ты у себя в ОРБ Володеньку Колбасова поддержал, на руководящую работу выдвинул?

Ващанов давно уже не удивлялся тому, что старик отлично владел «кадровой информацией», поэтому при упоминании фамилии Колбасова лишь улыбнулся чуть смущенно:

– Да, Вова теперь заместителем начальника отдела стал. Парню расти нужно – задатки-то у него большие.

Виктор Палыч подтверждающе кивнул:

– Слышал, слышал, способный юноша, серьезный… Я ведь вот еще что хотел тебе сказать – перспективным ребятам нужно обязательно давать подзаработать… Знаешь, как писатель Достоевский сказал? Бедность, мол, не порок, но нищета, нищета – это порок, господа! А я тебе так скажу, что и в бедности ничего хорошего нет. Бедность – она людей развращает, а нищета – вообще убивает… Люди должны жить достойно. Только манны с неба ждать не стоит – зарабатывать надо! А человек, который об копейке думает, который достойно жить хочет, – он и другим жить мешать не будет… Прав я, Генуля?

– Конечно, Виктор Палыч, – встрепенулся в кресле Ващанов, отчаянно тараща глаза, так и норовившие закрыться после «Хванчкары» под убаюкивающий голос Антибиотика.

– Работника уважать надо, чем бы он конкретно ни занимался. Работой испачкаться нельзя, если она людям на пользу… Кстати, возьми себе на заметочку паренька одного интересного – вашего же, милицейского. Есть у вас в «спецуре» такой Володя Пискунов – перспективный хлопчик, вырос уже… Хватит ему уже с Вадиком-Пучиком в «Пуле»[20]20
  «Пуля» – гостиница «Пулковская».


[Закрыть] блядюшек строить… Володя с Вадиком, кстати сказать, очень разумно бизнес с блядскими хатами построили – и нам доход, и трудящемуся человеку опять-таки облегчение. Это ж только дураки и чистоплюи думают, что пиздюшатинкой-то легко торговать! Ты возьми да попробуй! А Пискунов этот – он дело делать умеет… Ты приглядись к пареньку – может, и имело бы смысл его к себе в ОРБ взять?

Ващанов кивнул деловито, поняв, что «увертюры» кончились и начинается «конкретика». Впрочем, он был уверен, что какой-то там Володя Пискунов – даже если он и в самом деле толковый сутенер – не того масштаба фигура, чтобы из-за него старик стал выдергивать на встречу первого заместителя начальника РУОПа. Значит, у Антибиотика есть еще что-то в загашнике. Тем не менее Геннадий Петрович пообещал вопрос с Пискуновым «решить»:

– Сделаем, Виктор Палыч, помогу парню. Человека с вашей рекомендацией – его беречь надо!

– Спасибо, Генуля, спасибо, дорогой. – Казалось, еще немного – и Антибиотик просто прослезится от умиления.

Однако лицо Виктора Палыча внезапно стало строгим. Ващанов понял, что следующая проблема будет несколько посерьезнее, и не ошибся. Правда, Антибиотик с истинно иезуитской изощренностью опять начал с «ложечки меда»:

– Отдохнуть бы тебе, Генуля! Не бережешь ты себя совсем. И – не хотел говорить, да уж скажу все-таки – ты бы как-то поосторожнее с зеленым-то змием! Не родился еще такой богатырь на земле, который бы его, змия этого, одолеть сумел… Ты мужик самостоятельный, полковник как-никак, кто тебе еще такое в глаза скажет? Побереги здоровье, Гена. Я понимаю, ты устал, нервы вымотались… Думаю, нужно тебе передых дать, не дергать совсем, чтоб и у тебя душа не болела…

Геннадий Петрович напрягся, умудрившись одновременно обрадоваться и испугаться. С одной стороны, конечно, неплохо хоть несколько месяцев пожить спокойно, без бремени «просьбишек» Виктора Палыча, а с другой… Ващанов очень хорошо себе представлял, что такое «вынужденная консервация агента» и в каких именно ситуациях на нее идут. У полковника явственно забурчало в животе, и он спросил, облизнув враз пересохшие губы:

– А что, есть какие-то основания?..

Антибиотик в ответ улыбнулся успокаивающе, руку на предплечье Геннадию Петровичу положил:

– Ну что ты, Гена, тех оснований, о которых ты подумал, нет… Да и откуда бы им взяться? А взялись бы – так я бы знал. Нет, дорогой мой, основание одно – чтобы ты здоровье поправил, нервы подуспокоил. Ты же мне нужен энергичным и собранным. Год прошедший всем тяжело достался, чего уж там… Один Барон, покойник, пусть земля ему, грешнику, пухом будет, сколько подлянок накидал с этим журналистом, как его…