Текст книги "Сочинитель"

Она говорила абсолютно серьезно, и на Обнорского вдруг повеяло жутью, ворохнулось в груди недоброе предчувствие – вспомнился вдобавок странный сон, привидевшийся ему, когда он задремал в машине у «Гранд-отеля»… В том сне его погибшие друзья не хотели пускать Андрея к Рахиль Даллет… Серегин почувствовал внезапный безотчетный страх, но мгновение спустя он тряхнул волосами и улыбнулся, по-волчьи оскалив зубы:

– Ерунда это все… Горя бояться – счастья не видать, а от судьбы все равно никуда не уйдешь, роковая ты наша. Нужно просто научиться прошлые ошибки учитывать – и свои, и чужие… И бояться ничего не надо – и никого… Бояться только одного можно и нужно – чтобы самому в скотину не превратиться. Не переживай, Катя, справимся мы со всем. Поодиночке не смогли – значит, вместе сможем! Знаешь, как говорят: ум хорошо, а полтора лучше…

Она сердито фыркнула, но Андрей тут же успокаивающе погладил ее по спине:

– Тихо, тихо… Это я свой ум за половинку посчитал, а ты что подумала?

От него веяло спокойной и решительной силой, и Катя устало положила голову ему на грудь:

– Так что ты предлагаешь? Что ты собираешься делать?

– Что делать? Сейчас нам надо просто отдохнуть, выспаться как следует, а то уже мозги закипают… Потом встанем, поедим – еще поспим… Потом начнем разговаривать… Я буду спрашивать, ты – отвечать… Потом – наоборот… Главное сейчас – не торопиться, чтобы глупостей не наделать. Думать будем – и обязательно что-нибудь придумаем. У меня вообще-то башка хорошо работает, даром что по ней били много… Спи и ничего не бойся… Я шкурой чувствую – все нормально будет, что-нибудь да сочинится…

Андрей говорил все глуше и глуше – чудовищная, неимоверная усталость брала свое, и он даже сам не заметил, как уснул, пробормотав напоследок что-то совсем непонятное:

– Ман джадда – ваджада…[28]28
  Кто искал – тот нашел (арабск.).


[Закрыть]

Катерина еще долго смотрела на него с очень странным выражением на лице… Она смотрела на спящего Обнорского, и в ее глазах боль сплеталась с благодарностью… Она еще не поверила ему до конца, но Андрей дал ей самое главное – надежду… Кто знает, может быть, этот странный журналист действительно сможет что-нибудь, как он выражается, сочинить?.. Катя легким прикосновением убрала со лба Серегина спутавшуюся прядь черных волос и тихо шепнула:

– Спи… Сочинитель…

А потом сон пришел и к ней – и впервые за очень много месяцев Катерина спала глубоко и спокойно, не просыпаясь от кошмаров, не вскидываясь при малейшем шорохе…

Эпилог

Ноябрь – декабрь 1993 года

Заканчивался 1993 год, и все, кто так или иначе были причастны к странной истории, связанной с несостоявшимся покушением на Антибиотика, провожали его по-разному…

Виктор Палыч после гибели Кораблева на Сенной показывался на людях редко, среди братанов прошел даже слух, что он якобы завел себе двойника… Антибиотик стал каждую неделю заезжать в церковь и даже пожертвовал немалые деньги на строительство часовни в деревушке неподалеку от Новгорода Великого. В разговорах со своим окружением Виктор Палыч часто заводил речь о душе и Боге и всюду таскал с собой Библию. Кстати, на назначенную им стипендию трое мальчишек-сирот из интерната для особо одаренных детей уехали учиться в Оксфорд… «Обмяк наш дедушка», – пошли смешки среди городской братвы, однако вскоре эти смешки затихли – после того как Виктор Палыч твердой рукой поставил точку в судьбе одного молодого пацана, уличенного в крысятничестве[29]29
  Крысятничать – утаивать, скрывать (жарг.).


[Закрыть]. Говорили, что во время вынесения этому парню приговора Антибиотик как раз поглаживал свою Библию…

Полковник Ващанов вернулся из Финляндии 15 ноября, однако войти в курс дел в РУОПе по-настоящему не успел – Виктор Палыч узнал от надежного источника в прокуратуре, что в отношении Геннадия Петровича может быть возбуждено уголовное дело, и настоятельно рекомендовал своему «крестнику» уволиться из органов… Ващанов рекомендациям внял и написал рапорт на увольнение – с тоской душевной и сердечной болью. Дело в отношении него возбуждать не стали, правда, пришлось Геннадию Петровичу пережить несколько очень неприятных бесед в Большом доме – только не на родном третьем этаже, а на четвертом, комитетском…

Виктор Палыч постарался утешить Ващанова, как мог.

– Не переживай, Генокок Петрович, – ласково улыбаясь, говорил старик бывшему первому заму начальника РУОПа. – Не довелось генералом стать – президентом будешь!

Насчет президентства Антибиотик не шутил: в рекордно короткие сроки в Питере родилось новое охранное предприятие, которое сразу получило солидную клиентуру, – что было, в общем-то, неудивительно, поскольку президентом фирмы, получившей ностальгическое название «ОРБ-сервис», стал кавалер ордена «За личное мужество» полковник милиции в отставке Геннадий Петрович Ващанов…

В дачном поселке Кавголово весь ноябрь жителей пугал по ночам жуткий, выматывающий душу собачий вой. Прекратился он лишь в начале декабря, когда новые хозяева дома, в котором некогда жил одинокий старик Кораблев, нашли у калитки огромного мертвого пса – худого, со свалявшейся шерстью и куском оборванной цепи на ошейнике… А дом Василия Михайловича, проданный с торгов, достался, кстати, убеленному сединами отставному майору-пограничнику. Говорили, что такое завещание старик Кораблев оставил – после его смерти дом продать, а вырученные деньги передать в школу-интернат для особо одаренных детей-сирот…

Молодая богатая израильтянка Рахиль Даллет 16 ноября заказала себе билет бизнес-класса на рейс авиакомпании «SAS» до Стокгольма, 17 ноября она выехала из «Гранд-отеля» в аэропорт, оставив щедрые чаевые, и персонал гостиницы сразу же забыл о ней, поскольку никаких скандальных историй с именем этой клиентки связано не было…

«Видные бизнесмены» Ильдар и Муха продолжали томиться в «Крестах», впрочем, их адвокаты заверяли своих клиентов, что «перспективы есть» и что «справедливость все равно восторжествует»…

Питерская пресса всю третью неделю ноября писала о «сложнейшей операции», проведенной РУОПом на Сенной площади, в результате которой была ликвидирована целая бригада киллеров, рискнувшая вступить в открытое противостояние с милицией… Об этих киллерах не писал только ленивый, и поэтому в журналистских кругах очень удивлялись тому обстоятельству, что известный криминальный обозреватель Серегин не выдал на эту тему ни одной статьи. Поговаривали, правда, что он начал работать в основном на Запад (за очень большие деньги), а на одной тусовке в Доме журналиста кто-то рассказывал, что Обнорский вообще чуть ли не каждую неделю летает в Швецию и Финляндию – видели его, мол, в аэропорту «Пулково-2» неоднократно…

Что же касается той операции РУОПа на Сенной, то за нее некоторым сотрудникам были даже вынесены благодарности.

Кудасова, правда, 14 ноября вызывал к себе на ковер исполнявший обязанности начальника РУОПа полковник Лейкин, который сдержанно пожурил начальника 15-го отдела за то, что Кораблева не удалось уберечь… Даниил Серафимович даже высказал предположение, что в отделе Никиты Никитича завелся некий крот, сливший информацию о проведении операции мафиозным структурам. Никите Никитичу было рекомендовано получше присмотреться к своим ребятам.

Надо сказать, что полковник переживал за дело совершенно искренне и даже не подозревал, что сведения о месте и времени «уличной» с Кораблевым попали к Антибиотику, в сущности, именно от него, от Лейкина… Дело в том, что 12 ноября Даниил Серафимович решал один серьезный вопрос с весьма высокопоставленным работником горпрокуратуры. «Решение вопроса» вылилось в обед, а за обедом Лейкин не удержался и похвастался прокурору, мол, «интересная реализация намечается». Слово за слово… Кто ж мог знать, что вечером этот прокурор будет ужинать с видным бизнесменом Говоровым…

Трупы погибших на Гороховой киллеров удалось идентифицировать – ими оказались некие Севрюков Алексей Петрович (кличка Хрящ) и Кабанов Михаил Владимирович (кличка Кабан), оба, по оперативной информации, принадлежали к тамбовской преступной группировке, работавшей на Антибиотика… Однако эта оперативная информация не давала достаточных оснований для привязки самого Говорова к убийству Кораблева на Сенной. Правда, в ходе обыска на квартире покойного Кабана были обнаружены золотые часы, которые, как выяснилось, принадлежали ранее убитому в октябре в Архангельске коммерческому директору рыбоконсервного комбината Холмогорову… В Архангельск поехал в командировку Витя Савельев, который по возвращении рассказал Кудасову очень много интересного: опер сумел установить, что незадолго до убийства Холмогорова в Архангельске, в бывшем пансионате «Лукоморье», проходил сходняк авторитетов, на котором присутствовал Антибиотик вместе с Валерой Бабуином – лидером «тамбовцев». Через несколько дней после возвращения в Питер Савельеву снова пришлось срочно вылететь в Архангельск…

В середине декабря 15-й отдел торжественно отметил свадьбу Вадика Резакова и Лиды Поспеловой. Молодым желали счастья и успехов в карьере, заключили даже пари: у кого она будет удачнее складываться – у мужа-опера или жены-следачки? Вадим приглашал на свадьбу и Обнорского, но тот почему-то не пришел…

Вечером 30 декабря Никита Кудасов сидел на своем рабочем месте и в который уже раз вчитывался в некоторые отрывки из досье Сергея Челищева – в свете вскрывшихся новых обстоятельств информация, заложенная в этих абзацах, выглядела совершенно по-другому. Размышления Никиты, положившего подбородок на два поставленных друг на друга кулака, прервало дребезжание зеленого телефона. Кудасов встрепенулся, поднял голову, заметно посеребрившуюся за последний месяц, и снял трубку:

– Слушаю вас!

– Привет, старик, – отозвалась мембрана голосом Обнорского. – Как поживаешь?

– Это ты? – обрадовался Никита. – Я-то нормально поживаю, а вот ты куда запропал?

Они действительно не виделись очень давно – с того самого неприятного разговора в кабинете Кудасова накануне «уличной» на Сенной. Никита даже сам пытался несколько раз звонить Серегину, но никак не мог его поймать – в редакции все время отвечали, что он вышел, а в квартире Андрея никто не брал трубку до глубокой ночи… В конце концов Кудасов решил, что Обнорский просто избегает контактов с ним, – наверное, разозлился крепко, и в чем-то Никита его понимал… Факты ведь как складывались: он, Кудасов, спас Антибиотика от пули, потом старика киллера под пулю подвел, а заказчика или заказчицу покушения на Палыча взять так и не удалось… Вины Никиты в том не было, но Кудасов все равно переживал случившееся очень тяжело и за все упрекал самого себя – так уж он был устроен…

– Да никуда я не пропал, – ответил Серегин бодрым голосом. – Просто работы много навалилось, ну и поездить пришлось, помотаться… Слушай, я улетаю завтра на пару недель – давай сегодня, если не возражаешь, посидим немного, за уходящий год по бокальчику шваркнем? Как ты?

– Я – за, – сразу согласился Никита. – А где, когда?

– Давай где обычно – часиков в девять, нормально?

– Договорились. – Кудасов положил трубку, взглянул на часы и начал неторопливо складывать разложенные на столе документы…

Они встретились в маленьком кафе на Суворовском проспекте, пожали друг другу руки, заказали бутылку красного вина и нехитрую еду – все было как в старые добрые времена, будто и не случалось меж ними никакой размолвки… Однако тема об Антибиотике, словно по обоюдному соглашению, в разговоре не поднималась. Это, кстати, сразу почему-то насторожило Никиту – вернее, удивило его, Кудасов ведь хорошо представлял себе «упертость» Серегина и не верил, что журналист просто «остыл». Да и чертики как-то уж очень резво скакали в черных глазах Андрея – настолько резво, что Никита ощутил даже какую-то подсознательную тревогу…

– А куда ты улетаешь-то, если не секрет? – спросил Кудасов Обнорского после небольшой паузы, в ходе которой оба утоляли первый голод.

– В Швецию, – ответил Андрей с набитым ртом.

– В Швецию? – удивился Никита. – Чего это ты под самый Новый год-то? Семейный же праздник – его надо с близкими встречать…

– Да понимаешь… – Обнорский почему-то на мгновение отвел глаза. – У нас там монтаж фильма заканчивается – «Русская мафия». Я шведским коллегам в этом проекте помогал… А сейчас сроки уже поджимают, не до праздников. И потом – это же ты у нас человек семейный и морально устойчивый, а я холостой, дважды разведенный. Может, подыщу себе в Стокгольме какую-нибудь шведскую снегурочку.

Андрей засмеялся, не зная, что ударил Никиту по больному: Кудасов уже две недели как ушел из семьи и жил у брата, его развод с Татьяной был назначен на середину января…

– Слушай, старик, – сказал Серегин, подливая себе и Никите вина в бокалы. – Я, кстати, именно в связи с нашим фильмом хотел с тобой кое по каким нюансам проконсультироваться, чтобы перед западными зрителями не лажануться…

Они начали оговаривать эти нюансы, увлеклись, заспорили, как обычно, а потом Андрей вдруг заметил, что Никита внимательно смотрит на работавший за стойкой бара телевизор. Обнорский удивился – Кудасов редко отвлекался во время деловых разговоров, обычно он полностью концентрировался на собеседнике и обсуждаемой теме и лишь «боковым» зрением по въевшейся намертво оперской привычке «держал» окружающее пространство. Серегин прищурился: по телевизору показывали какую-то праздничную великосветскую тусовку, в ходе которой корреспонденту давал интервью известный банкир Лев Кленовский. Финансист щурил жуликоватые глаза и бодро предрекал «расцвет демократического искусства» в наступающем девяносто четвертом году. Обнорский усмехнулся и перевел взгляд на Никиту:

– Складно звонит… А что – он тоже ваш клиент? Что ты так на него?

Кудасов неопределенно пожал плечами, и Андрей снова повернулся к телевизору. Присмотревшись, он заметил, что рядом с Кленовским смирно стоит, придерживая его за локоть, известная и очень красивая актриса. Серегин фыркнул:

– Смотри, Никита, смотри, какое трогательное единение искусства и капитала! Знаешь, кто это рядом с ним? Это же актриса известная – Дарья… как ее, Господи… Ну, она еще в «Белой стае» играла!

Никита кивнул, не замечая, как сгибается в его пальцах металлическая вилка… Кадр на экране сменился. Кудасов посмотрел на Обнорского пустыми глазами и ровным голосом сказал:

– Да, актриса… Хорошая, говорят, актриса была…

Андрей хотел было добавить что-то еще язвительное, но, глянув в лицо Никите, почему-то передумал – они действительно научились хорошо чувствовать друг друга.

Кудасов и Обнорский поговорили еще минут пятнадцать, а потом Андрей разлил остатки вина по бокалам:

– Ладно, старик, мне еще вещи собрать к отлету нужно… Я вот что хотел тебе сказать, Никита… Насчет той темы с Антибиотиком… Ты на меня не сердись – я тогда, у тебя в кабинете, наверное, погорячился малость… Ты действительно не мог иначе поступить – иначе это был бы уже не ты… Не переживай и не бери в голову. А Виктор Палыч – он все равно не вечен… Он столько уже зла на этой земле сотворил, что, сдается мне, очень скоро это зло его же самого и задавит…

Кудасов насторожился – снова ему как-то не очень понравилось выражение глаз Обнорского… Нахмурившись, Никита быстро спросил:

– У тебя что – есть какая-то информация?

– Нет, – беззаботно улыбнулся Андрей. – Откуда… Это про тебя городская братва говорит, что, мол, Никитка Директор все видит, все знает…

Обнорский поднял свой бокал и, прищурившись, посмотрел сквозь него на яркий светильник под потолком бара:

– Давай-ка выпьем, старик, за удачу – она нам с тобой очень понадобится в следующем году…

Никита взял свой фужер, глянул на Серегина и снова почувствовал какую-то смутную тревогу – может быть, из-за того, что электрический свет, причудливо преломляясь в вине, бросал на лицо и шею журналиста жутковатые кровавые блики…

Однако в мистику Кудасов не верил, поэтому даже немного устыдился внутренне своих ощущений: «Нервы, видать, расшалились. Релаксировать надо чаще…»

– За удачу! – сказал Никита, чокаясь с Андреем.

– За удачу! – кивнул Обнорский.

Они секунду помедлили, а потом разом выпили до дна…