Текст книги "Сочинитель"

А Серегин… Похоже, он ей не враг, но первое впечатление бывает обманчивым… Надо посмотреть, как журналист будет вести себя, – пока он никак не проявляет, что знает, для чего ей понадобилось на Сенную… Неужели он действительно действует в одиночку, неужели за ним не стоят ни Контора, ни братва, ни еще какая-нибудь структура… Сережа Челищев тоже был одиночкой – и тем самым предопределил свой конец… Одиночки долго не живут… И как все-таки Обнорский сумел получить информацию о Кораблеве? Хотя не стоит переоценивать закрытость РУОПа, еще год назад Катерина сама не раз и не два убеждалась, что для Антибиотика, например, в этой организации были открыты многие секреты… Серегина многие знают на Литейном – вот и могли слить по дружбе, под стаканчик или просто так – от настроения… Ну а если Обнорский поведет себя неадекватно ситуации – что же, о пистолете под подоконником он ничего не знает, к тому же упивается своей победой над ней в гостинице… Катя снова, словно наяву, увидела издевательскую улыбочку журналиста – но, странное дело, злости не было. Более того, парень даже неосознанно нравился ей, чем-то он напоминал Кате Сергея, манерой поведения, что ли… Или походкой и легкой сутулостью, характерной для бывших борцов, – Сергей-то тоже был когда-то дзюдоистом… И выражение глаз Обнорского иногда бывало таким же, как у Челищева, – лукавым, но одновременно жестким… Нет, Андрей не вызывал у нее отрицательных эмоций – да и чему было тут удивляться? Уже больше пяти месяцев у Катерины не было никаких сексуальных дел с мужиками – да, честно говоря, и позывов-то к ним не было никаких – слишком сильный шок она испытала, когда поняла, что Сергей и Олег погибли, а позже судьба подкинула ей еще одно потрясение… От обрушившегося на нее горя впору было сойти с ума, тем более что нервная система Кати истрепалась донельзя. Челищев ведь увез ее на хуторок Федосеича сразу после выхода из «Крестов», где даже очень сильный человек за несколько месяцев превращается в законченного психопата… Так что, естественно, Катерине было не до мужиков, но и от природы никуда не денешься, когда-то она начинает брать свое, если, конечно, стрессы не уродуют психику необратимо… В случае с Катей, кстати, это вполне могло произойти…

Тогда, в июне, она, добравшись до Стамбула, две с половиной недели ходила вечерами в ресторанчик «Джанна», что на берегу Босфора… Не дай Бог никому пережить то, что пережила она, переходя от отчаяния к надежде… Поняв, что ждать уже больше нечего, кроме повышенного внимания со стороны турецкой полиции к ее нестандартному поведению, Катя позвонила в Киев Егору Федосеевичу Алексееву, старому тренеру Сергея, на чьем хуторке под Лугой они все прятались – да вот не спрятались… Тем июньским утром, когда погибли, отстреливаясь от братков, Челищев и Званцев, Федосеич успел увести от погони лесной дорогой «Ниву» с Катериной и ее сыном Андрюшкой. Собственно говоря, возможность эту дали ему Сергей и Олег: не задержи они тогда бандитов, все бы легли в землю, потому что командовавший карательной экспедицией Череп не умел жалеть стариков, женщин и детей – да он вообще не умел жалеть никого, даже себя…

Егор Федосеевич довез почти невменяемую беременную Катю до Киева и отправил ее оттуда в Стамбул с Андрюшкой, потому что именно там она должна была встретиться с Челищевым и Званцевым, – старик ведь не знал, чем закончился бой на его хуторке, какая-то надежда теплилась…

Сам Федосеич остался в Киеве у своего старого друга – тоже тренера-дзюдоиста, воспитавшего не одного чемпиона. Возвращаться домой Алексееву, естественно, было нельзя, ведь Антибиотику (а точнее, его людям) никаких трудов не составило узнать, кому принадлежал дом, где прятались Адвокаты и Катя, – и старик это понимал… А для Кати Егор Федосеевич оставался чуть ли не единственной ниточкой, связывавшей ее с родиной, – все другие ее контакты были засвечены, киевского же телефона Алексеева не знал никто.

Кстати говоря, друг Федосеича оказался настоящим человеком – и приютил, и вопросов лишних не задавал… Звали этого человека Богданом Петровичем Нечитайло, и судьба его сложилась совсем не так, как у Алексеева. Дело в том, что Богдан Петрович, в отличие от Федосеича, не жил затворником и не терял связи со своими бывшими питомцами, а среди них было немало тех, кто, уйдя из спорта, занялся разными такими делами… Как бы это помягче сказать, такими делами, которые очень не нравились милиции, а особенно подразделениям, ориентированным на борьбу с организованной преступностью. На Украине сложилась любопытная ситуация: в некоторых крупных городах, например, весь рэкет контролировали спортсмены, известные когда-то всему Советскому Союзу…

Бывшие ученики не забывали своего учителя, и вскоре Богдан Петрович стал президентом одного спортивного фонда – случилось все это уже после того, как Украина обрела «незалежность и самостийность»… Фонд этот был весьма интересной организацией, занимавшейся солидными делами – не такими, конечно, как Партия спорта Отари Квантришвили в Москве, но все-таки…

Так что был Богдан Петрович Нечитайло человеком известным, уважаемым и состоятельным, но при этом он умудрился сохранить еще и многие свои принципы – в том числе принцип, согласно которому старым друзьям нужно всегда помогать. Поэтому и приютил Нечитайло Федосеича, не вдаваясь в суть возникших у Алексеева в России проблем… Тем более что материальная помощь старику не требовалась: Катя, улетая в Турцию, оставила Федосеичу около пятнадцати тысяч долларов – огромную по тому времени для Украины сумму, на которую можно было наменять столько карбованцев, что хоть стены ими оклеивай…

Пока Катерина находилась в Турции, Алексеев с помощью Богдана Петровича выправил себе новые документы, став гражданином Украины, купил квартирку в Киеве – и вообще начал обживаться. В квартирке, правда, жить еще было нельзя, там требовался большой ремонт, и Федосеич кантовался у Нечитайло. Богдан Петрович вдовствовал уже лет пять, два сына имели свои квартиры, а вдвоем старикам было как-то веселее, – их очень многое связывало в прошлом, а старики, они все живут воспоминаниями, хоть беглые русские, хоть крутые «новые хохлы»…

Когда Катя позвонила из Стамбула в квартиру Нечитайло и мертвым голосом сообщила Федосеичу, что ребята так и не объявились, Федосеич долго молчал в трубку, а потом сказал с тяжелым вздохом:

– Ты их не жди, дочка… Не приедут они… Я тут газету питерскую прочел позавчера. В общем, не жди их, приезжай сюда…

(Питерская пресса поступала в Киев нерегулярно, но кое в каких библиотеках все же встречалась. Однажды Федосеич решил поинтересоваться криминальной хроникой родного города и прочитал-таки небольшую заметку в «Санкт-Петербургских ведомостях» о разборке под Лугой, в результате которой погибли известные в городе на Неве бандиты – Белый и Черный Адвокаты.)

Через три дня Катя вернулась в Киев – старики встретили ее как родную дочь (Федосеич, не называя имен и не вдаваясь в подробности, объяснил Богдану Петровичу, что Званцева попала в серьезные разборки с питерской братвой), старались отвлечь ее от тяжелых мыслей, утешить как-то, но Катерина все больше и больше погружалась в себя, вынашивая какую-то идею…

В июле она вдруг заявила, что ей необходимо срочно выехать в Швейцарию. И как ни пытались отговорить ее от этого и Егор Федосеевич, и Нечитайло, стояла твердо на своем, а ведь она уже на пятом месяце была, летать самолетами женщинам с такими сроками беременности не рекомендуется… Но Катерина словно с цепи сорвалась, ей необходимо было добраться до денег, оставленных Вадимом Гончаровым в цюрихском банке… Федосеич догадывался, для чего они так срочно понадобились Кате, – не нужно было быть провидцем-вещуном, чтобы почувствовать, какой огонь горел в ее душе… Это был огонь мести, а месть, как известно, может превращать людей в одержимых, особенно если нервная система у этих людей достаточно расшатана…

Нечитайло помог Кате приобрести новый служебный паспорт, со швейцарской визой дела обстояли несколько сложнее, но через две недели и они благополучно разрешились, подтвердив еще раз одну старую истину: все люди во всех странах одинаковы, везде есть честные, а также такие, которые сделают что угодно за деньги… Швейцарцы, выяснилось, исключением не являлись, а иначе как можно было объяснить появление красивой сорокапятисуточной визы в паспорте некой Гриценко Марии Васильевны?

Андрюшку Катя оставила на Федосеича и в начале августа прибыла в Цюрих… Она очень волновалась, отправляясь в банк, который называл ей Вадим, но этот визит прошел без сучка, без задоринки: она назвала пароль, потом написала пятнадцатизнаковую комбинацию из букв и цифр, и служитель проводил ее в специальное помещение, куда через несколько минут внесли небольшой сейф… Оставшись одна, Катя набрала многие годы хранимый в памяти шифр на замке и открыла несгораемый шкаф…

Вадим Петрович Гончаров не посвящал жену полностью в свои финансовые дела, и Катя предполагала, что он сумел вывезти из Советского Союза большие деньги, но не подозревала, что эти деньги не просто большие, а огромные…

В сейфе, кстати, наличных денег было не очень много (всего около ста тысяч долларов в разной валюте), зато там нашлась целая кипа весьма любопытных документов. Катерина начала суетливо разбирать их и сразу же натолкнулась на большой конверт из плотной желтой бумаги, на котором было выведено по-русски аккуратным четким почерком Вадима Петровича: «Е. Н. Гончаровой, лично. Вскрыть только в случае смерти Гончарова В. П.».

У Кати так затряслись руки, что она долго не могла вскрыть конверт, а когда ей все-таки удалось надорвать плотную бумагу и извлечь большой тонкий лист, исписанный с двух сторон, – в глаза сразу же бросились строки: «Катень-ка, родная, здравствуй! Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет в живых – поэтому я должен многое рассказать тебе и объяснить… Прежде всего я рад, что ты смогла добраться до Цюриха…»

Продолжить чтение Катерина смогла не скоро – глаза застили слезы, да и как ей было не реветь… Что с того, что Вадим Петрович ушел из жизни почти пять лет назад? Катя плакала и по нему, и по Олегу, и по Сереже, и по своей судьбе тоже… Три мужика были в ее жизни, всех трех она, пусть и по-разному, но любила, и все трое умерли не своей смертью…

Выплакавшись, Катерина вернулась к письму. Вадим сообщал ей с того света очень неожиданную информацию… Во-первых, Катя могла распоряжаться солидным банковским счетом, завещанным ей Вадимом. На этом счету было аккумулировано ни много ни мало почти шесть миллионов долларов (и это на восемьдесят восьмой год!) – в сейфе хранились и банковская книжка, и подробные инструкции, как именно можно воспользоваться деньгами.

Во-вторых, Катерина узнала, что Гончаров заблаговременно озаботился проблемой приобретения надежных документов и хорошо залегендированных биографий: в отдельном конверте лежали два израильских паспорта с фотографиями Вадима Петровича и Кати – соответственно, на имена Аарона Даллета и Рахиль Даллет. К паспортам прикладывались международные водительские права, оформленные в 1988 году виды на жительство в Австрии и Швеции, карточки социального обеспечения и некоторые другие бумаги, перебирая которые Катя просто не верила своим глазам… Она догадывалась в свое время, что Гончаров был связан с кое-какими серьезными людьми из очень властных структур, имевших отношение к работе за границей, но все-таки… Вадим писал, что все документы подлинные, но не объяснял, как ему удалось их приобрести. Оставалось только догадываться, в какие бешеные деньги встало ему это приобретение и какие профессионалы занимались решением этих вопросов, – а их явно было не решить, обладая только деньгами, пусть даже очень большими…

В-третьих, Катя прочитала, что Вадим сумел приобрести дом в Австрии, в предместье Вены… В-четвертых, Гончаров создал торговую фирму в Швеции совместно с одним бывшим советским эмигрантом – и Рахиль Даллет владела шестнадцатью процентами акций этого предприятия… В-пятых, по всем неясным вопросам Катерина должна была обращаться к цюрихскому адвокату, некоему Диггеру Фогельзангу. Собственно говоря, Катя должна была обратиться к нему в любом случае: Вадим писал, что он абсолютно надежный человек, очень многим обязанный самому Гончарову и некоторым его друзьям…

Упоминание о друзьях еще раз уверило Катерину, что Вадим Петрович, безусловно, работал не один, а скорее всего с какими-то очень крутыми личностями, вероятно связанными с разведкой… А что еще могло ей прийти в голову при таких невероятных раскладах? В России Катя читала кое-какие книжки и статьи про «золото партии» и про тех, кто это «золото» прятал, отщипывая от него маленькие личные крохи, – когда-то все эти истории казались ей совершенной фантастикой… Но в цюрихском банке она неожиданно вспомнила все прочитанное уже совсем с другим чувством…

Катерине надлежало немедленно после прочтения письма найти господина Фогельзанга и передать ему лично в руки небольшую серую папку, запечатанную какими-то странными печатями и запаянную в пластик (вскрывать ее Кате было нельзя ни в коем случае) и весь комплект документов на имя Рахиль Даллет – адвокат должен был что-то проделать с ними для того, чтобы, как писал Вадим, «оживить» их.

В заключительной части письма Гончаров просил найти возможность позаботиться о неком Василии Михайловиче Кораблеве, который должен проживать в дачном поселке Кавголово под Ленинградом… Вадим хотел, чтобы Катя передала этому человеку пятьдесят тысяч долларов, и объяснял, кем, собственно, этот человек ему приходится.

Вадим Петрович не писал прямо, что Кораблев устранял мешавших ему людей, но Катерина была все-таки не маленькой девочкой и понимала, что означает фраза: «…абсолютно надежный человек, проверенный в самых экстремальных ситуациях и способный устранить серьезные проблемы, связанные с угрозами личной безопасности, профессионал высочайшего уровня, работавший ранее в особо секретном подразделении Конторы…» Несколько удивлял возраст Кораблева, но Катя подумала, что Вадим, вероятно, знал, что писал… Гончаров не только просил передать Василию Михайловичу поклон и деньги, но и уведомлял свою вдову, что она может в крайнем (в самом крайнем) случае воспользоваться услугами Кораблева, но лишь один-единственный раз и за отдельную плату… Далее Гончаров указывал адрес старика и пароль, на который он откликнется. То, что Василий Михайлович хорошо знал Катерину в лицо, Вадим не стал отмечать в письме, видимо, не хотел, чтобы Катя заподозрила его в организации «присмотра» за ней…

Последние строки письма-инструкции снова наполнили глаза Катерины слезами: «Катюша, любовь моя, прости меня за то, что я не обо всем рассказывал тебе, – я очень хотел, чтобы мы могли жить достойно и счастливо вместе. Видимо, судьбе было угодно распорядиться по-иному, что же, постарайся жить за двоих… Пусть везде и всюду хранит тебя моя любовь… Твой Вадим».

Катерина просидела в банке долго. Она плакала, перечитывала письмо, снова плакала, разбирала бумаги и вспоминала своих ушедших из жизни мужчин – Вадима, Олега и Сергея…

Адвокатскую контору господина Фогельзанга она посетила в тот же день. Ей повезло, она успела перед самым закрытием… На вопрос секретарши, как ее представить, Катерина твердо ответила:

– Рахиль Даллет.

Диттер Фогельзанг немедленно принял ее в своем шикарном кабинете – адвокат оказался совершенно седым сухопарым стариком, впрочем, еще достаточно бодрым, судя по скупым уверенным движениям и цепкому взгляду.

– Чем могу служить, госпожа Даллет? – осторожно спросил ее адвокат, и Катерина молча протянула ему серую папку. Секунду помедлив, адвокат взял ее, отошел к своему столу, вскрыл и зашелестел какими-то бумагами… Читал их господин Фогельзанг долго, бросая время от времени испытующие взгляды на съежившуюся в огромном кресле Катю… Наконец он закрыл папку и убрал ее в ящик стола, который тут же запер на ключ. Подойдя к Катерине, он угрюмо усмехнулся и неожиданно сказал по-русски:

– Можете называть меня Димой… Я постараюсь помочь вам во всех делах… Хотя я уже думал, что вы никогда не придете…

Он говорил по-русски с заметным акцентом, но правильно. Катя так удивилась, что не удержалась от вопроса:

– Где вы научились так говорить по-русски, господин Фогельзанг?

– В Сибири, – вздохнул адвокат. – В сорок пятом я был младшим лейтенантом, попал в плен… Десять лет в Сибири… Раньше я говорил по-русски еще лучше, но давно не было практики. И годы тоже памяти не помогают… Простите, если вернуться к нашим делам… Что случилось с господином… Аароном Даллетом?

– Он погиб, – сухо ответила Катя.

– Давно?

– В сентябре восемьдесят восьмого, в автокатастрофе…

Адвокат сочувственно покивал головой и сказал с легким вздохом:

– Нечто подобное я и предполагал, когда вы не появились до конца восемьдесят восьмого… Ну что же… Будем работать, госпожа Даллет. Имейте в виду, вам придется задержаться в Цюрихе как минимум на десять дней… Давайте все ваши документы… Вы остановились в отеле?

– Я еще нигде не остановилась, – пожала плечами Катя. – Из самолета сразу в банк, а из банка – к вам…

– Очень хорошо, – кивнул господин Фогельзанг. – Поживете эти дни у меня. Моя старуха как раз уехала в Японию – она у меня, видимо, решила перед смертью весь мир объездить…

В доме Диттера-Димы Катерина отоспалась, немного успокоилась. Не сказать, что она выплакала все свое горе, – оно просто ушло в глубь ее души. А внешне – внешне она могла улыбаться и даже шутить с адвокатом… Но Фогельзанг был старым и мудрым человеком, умевшим видеть за улыбкой боль и страдание…

С Катей адвокат занимался каждый день – растолковывал ей, что какая бумага означает, как ею пользоваться, какие есть нюансы, какие у Рахиль Даллет обязанности, обусловленные недвижимостью и деньгами, какие права…

Отдельно прорабатывалась «легенда» для Рахиль – где жили супруги Даллет, чем занимались, как умер Аарон… В общем, тем для изучения хватило.

Через неделю с небольшим Диттер вернул Кате все забранные у нее документы на имя госпожи Даллет:

– Держите, милая Рахиль… Все необходимые отметки сделаны, вы можете свободно перемещаться по всей Европе.

– А Россия?

– И по России – тоже… У вас годичная виза… Если вам понадобится продление, обратитесь ко мне.

Катя рассматривала новый паспорт, не веря своим глазам. Диттер заметил ее состояние и усмехнулся:

– Как раз с русской-то визой решить проблему было очень легко – в вашем МИДе работают очень голодные молодые люди… Сложнее оказалось со всем остальным, но, к счастью, некоторые контакты у меня остались… Хорошо, что вы не появились лет через десять, дорогая Рахиль, когда мы все, старики, уже умерли бы… Вот тогда бы вы оказались в сложной ситуации…

Катерина не удержалась и обняла адвоката:

– Спасибо, Диттер… Ой, Дима! Спасибо за все… Сколько я должна вам?

Фогельзанг покачал головой и ответил печально и загадочно:

– Все уже оплачено – давно… Причем счет оплачивал я сам… Вы мне ничего не должны, благодаря вам я сам расплатился с долгами… Теперь можно и умереть спокойно.

– Ну что вы, Дима, – запротестовала Катя, вспомнив почему-то серую папку, которую передала Фогельзангу в их первую встречу, – не из-за нее ли старик говорит, что расплатился с долгами?

Кто знает, что было в той папке… Кто знает, как складывалась жизнь в русском плену у младшего лейтенанта вермахта Диттера Фогельзанга и как на него вышел впоследствии Вадим Гончаров с друзьями?.. Кто знает… Похоже, те, кто знал, – почти все ушли в иной мир, за исключением, конечно, самого Диттера…

В середине августа Катя вернулась в Киев по паспорту Марии Васильевны Гриценко – бумаги Рахиль Даллет были надежно спрятаны в карманах костюма и сумке: из-за уже заметной Катиной беременности таможенники ее практически не досматривали.

Катерина привезла с собой значительную сумму в валюте – около ста пятидесяти тысяч долларов, на эти деньги она рассчитывала купить дом в Ялте для Федосеича, Андрюшки и себя – старик привязался к ее сыну, как к собственному внуку… Богдан Петрович Нечитайло взялся помогать с приобретением дома – все шло нормально, но когда дом уже был почти присмотрен и куплен, на Катю свалилась еще одна беда…

В то лето на Украине было очень жарко и ветрено. А Катин организм, измученный постоянными стрессами, видимо, исчерпал весь запас сил, сопротивлявшихся болезням и недомоганиям… В общем, Катерина свалилась с тяжелейшим воспалением легких, да еще с осложнениями.

Сохранить беременность не удалось, и врачи ялтинской больницы удивлялись еще, что и саму-то Катерину смогли удержать на этом грешном свете… Почти неделю она балансировала между жизнью и смертью, но все-таки выкарабкалась. А вот их с Сережей Челищевым ребенок умер, так и не родившись…

Катя стала приходить в себя только к середине сентября – когда Андрюша уже ходил вовсю в местную школу, а Федосеич обживал новый дом… Для упрощения многих бытовых и бюрократических вопросов Катя и Егор Федосеевич оформили фиктивный брак – вернее, это был брак уже не Кати и Федосеича, а людей с совсем другими именами…

Потеря неродившегося ребенка не только не заставила Катю отказаться от планов возвращения в Россию, наоборот, эта трагедия еще больше ожесточила Катерину, и она жила теперь только одним – местью, вернее, планами мести… Ее словно заклинило на мысли об убийстве Виктора Палыча. А именно в нем Катя видела корень всех своих бед – это он убил Сергея и Олега, это из-за него ей самой пришлось прятаться и скрываться, это из-за него в конечном итоге она потеряла неродившегося ребенка – частичку Сергея… Ей и в голову не приходило обвинить в чем-то самого Челищева – хотя ведь с его появлением в более-менее устоявшейся жизни Кати начались большие перемены… Собственно говоря, ненависть и желание отомстить и помогли ей выжить, по крайней мере она сама считала именно так. Отлежавшись после больницы недельку дома, Катерина снова засобиралась в дорогу. Федосеич даже не пытался ее отговаривать – знал, что все его слова отскочат от нее, как горох от стенки… С тем паспортом, с которым она летала в Стамбул, Катерина отправилась 29 сентября в Австрию – с собой она, естественно, взяла документы на имя Рахиль Даллет и паспорт на имя Марии Васильевны Гриценко… В Вене сразу после прилета она отправилась в купленный пять лет назад Вадимом дом – двухэтажный особнячок был в прекрасном состоянии, его постоянно поддерживали в чистоте и порядке специально нанятые Фогельзангом через агентство садовник и уборщица… В доме – в своем доме – Катя спрятала старый паспорт, а также паспорт на имя Гриценко… Позвонив Диттеру Фогельзангу в Цюрих и проконсультировавшись с ним еще раз по поводу ее доли в торговой фирме, созданной Гончаровым в Стокгольме, Катя решила слетать в Швецию, а оттуда она планировала вернуться в Петербург…

Компаньона Гончарова в Стокгольме звали Константином Олафсоном – он был «русским шведом», вернувшимся очень сложным путем к себе на историческую родину в самом начале восьмидесятых… Гончаров, которого Костя знал исключительно как эмигрировавшего из СССР еврея Аарона Даллета, помог Олафсону деньгами и идеями – и в восемьдесят шестом году родилась маленькая торговая фирма, которая с годами превратилась в солидное, преуспевающее предприятие, поставляющее, между прочим, продукты и алкогольные напитки в том числе и в Россию, и в другие республики бывшего Союза…

Олафсон и его жена встретили вдову пропавшего с восемьдесят восьмого года компаньона несколько настороженно – у Константина ведь была доверенность на распоряжение всеми делами от Аарона Даллета, и пять лет он был сам себе полным хозяином… Однако Диттер Фогельзанг позаботился о том, чтобы все необходимые бумаги пришли к Олафсону заблаговременно, так что у него было время привыкнуть к мысли, что у исчезнувшего компаньона обнаружилась наследница…

Катя прежде всего поспешила успокоить Олафсонов, объяснив им, что не собирается вносить каких-либо изменений в налаженный ими за годы бизнес. Общалась Катерина с супругами по-русски, они ее принимали за эмигрантку из СССР…

Костя, смущаясь, начал постепенно вводить Рахиль Даллет в курс дел – Кате было просто любопытно. Кроме того, она считала, что может дать Олафсону несколько полезных советов, особенно в той части бизнеса, который замыкался на Россию… Позабывший все советские и не узнавший постсоветские реалии Константин с удивлением посматривал на молодую зеленоглазую брюнетку, которая непонятно где научилась классно ориентироваться в более чем мутных волнах российского бизнеса… Он же не знал, что Катерина сначала училась у Гончарова, а потом «стажировалась» у самого Антибиотика…

Кстати, об Антибиотике. Разбираясь в контрактах вместе с Олафсоном, Катя еще раз убедилась в том, что мир до удивления тесен… По злой иронии судьбы шведская фирма, в которой Катерине принадлежало шестнадцать процентов акций, время от времени сотрудничала с одним питерским торговым предприятием, которое (и это Катя знала наверняка) давно и со всеми потрохами принадлежало Виктору Палычу.

Натолкнувшись на этот факт, Рахиль Даллет как-то быстро свернула знакомство с фирмой и в начале второй недели октября вылетела в Петербург – она не могла больше ждать, ей казалось, что она просто не сможет жить, если не уничтожит Антибиотика…

Возвращение в родной город, где ее никто не ждал, было щемяще-тягостным. Кате раньше и в дурном сне не могло присниться, что однажды ей придется жить в Петербурге под чужим именем, ходить по улицам и проспектам, пряча лицо под гримом, темными очками и косынкой – ее ведь многие знали, а времени прошло слишком мало, чтобы память о ней развеялась…

Поселившись в «Гранд-отеле», Катерина выжидала несколько дней, прислушиваясь к своим ощущениям, но все было спокойно, никто не обращал на молодую «израильтянку» никакого внимания, никто не опознал в ней Екатерину Званцеву… Тогда Катя поехала в Кавголово и нашла там Василия Михайловича Кораблева.

Разговор со стариком получился долгим, но в конце концов Василий Михайлович согласился взяться за предложенную Светланой Игоревной (так представилась Катерина) работу… У Кати возникло странное ощущение – ей показалось, что Кораблев согласился не из-за денег. Во всяком случае, не только из-за денег… А еще – еще какое-то «шестое чувство» почему-то упорно подсказывало ей, что старик знает, кто она такая на самом деле. Еще более странным было то обстоятельство, что тревоги (вполне объяснимой в такой ситуации) это ощущение отчего-то не вызывало…

Договорившись с Кораблевым о режиме связи, Катя вернулась в город и начала ждать. Но ждать просто так она не могла – натура не позволяла… Да и не было у нее все-таки полной уверенности в том, что Кораблев выполнит полученный «заказ» – она ведь ничего о нем не знала сверх того, что сообщил ей в посмертном письме Гончаров. Василий Михайлович показался ей слишком старым для такой рисковой «работы», как устранение Антибиотика.

Катерина достала из одного укромного, оборудованного в свое время еще Олегом, тайничка во дворе дома на Измайловском проспекте маленький браунинг и пистолет Макарова с двумя запасными обоймами – стреляла она неплохо, опять же Олег когда-то постарался, он часто брал ее с собой в тир попрактиковаться… Рахиль Даллет ведь не случайно решила поселиться именно в «Европе» – Катя хорошо знала, что именно в фешенебельный пятизвездочный отель любил захаживать (чуть ли не ежедневно) Виктор Палыч… Его привычки не изменились, Катерина даже видела Антибиотика несколько раз в отеле – правда, на достаточном расстоянии, чтобы он не мог увидеть ее… Установив в результате нескольких дней наблюдений, что Виктор Палыч предпочитает появляться в «Гранд-отеле» по вечерам, Катя решила следующее: если у Кораблева получится убрать Антибиотика – очень хорошо, если нет – тогда она сама убьет эту старую гадину… Подойдет в отеле поближе и расстреляет его из «Макарова»… В том, что она не промахнется, Катя была уверена, а что случится с ней самой после выстрелов в Палыча – что же, все мы в руке Божьей…

Катерину настолько заворожила идея убийства Антибиотика, что она даже почти не думала об оставленном с Федосеичем в Ялте Андрюшке, не говоря уже о собственной жизни… На ее жизни поставил крест Виктор Палыч – в июне, на хуторе под Лугой…

От тяжелых воспоминаний ее оторвал донесшийся из кухни бодрый голос Обнорского:

– Барышня, харч готов. Прошу к столу – накрыто!

Не услышав ответа, Андрей зашел в комнату и улыбнулся Кате:

– Пойдем, попьем кофейку – хоть согреемся… В квартире, где окна не заклеивали, видимо, очень давно, и впрямь было холодновато – Катя почувствовала, как по ее спине пробежала дрожь… Или, может быть, так проявилось нервное напряжение?

На улице между тем потихоньку стало смеркаться – в ноябре день в Питере угасает где-то после четырех, а тут еще и солнце было плотно закрыто тучами…

Андрей потянулся было к выключателю, но Катерина быстро шагнула к нему и перехватила руку:

– Не надо зажигать свет… Так посидим…

– Как скажете, – пожал плечами Серегин. – Лично мне без света еще интереснее – в одной квартире с молодой красивой женщиной… Темнота, как известно, друг молодежи…

Никак не отреагировав на его двусмысленную шуточку, Катя прошла на кухню и села за стол, который и впрямь был уже сервирован, – аккуратно, но чисто по-мужски: Андрей налил в две большие чашки кофе и смастерил по три гигантских бутерброда – толстенные ломти колбасы и сыра на солидных кусках хлеба… Помидоры были помыты и разрезаны на четвертинки – любая женщина сделала бы все то же самое гораздо изящнее.

Отхлебнув кофе из кружки и еле откусив кусочек от великанского бутерброда, Катя посмотрела на часы – они показывали без четверти четыре…

Серегин беззаботно и с невероятной скоростью уплетал бутерброды собственного изготовления. При этом журналист пытался еще и говорить что-то с набитым ртом. Судя по его поведению, он совсем не предполагал, что через пятнадцать минут на пятачке у магазина «Океан» должен появиться тот, кого он называл «старичком кролиководом»…

Катя еще не доела первый свой бутерброд, когда Обнорский смолотил все три и довольно поглаживал себя по животу:

– Люблю, знаете ли, повеселиться, а особенно – пожрать…

Катерина нервно улыбнулась и снова посмотрела на часы – до четырех оставалось полторы минуты… Она молча встала из-за стола и ушла в комнату. Андрей насупился и ядовито заметил ей вслед:

– Спасибо за хлеб-соль, за приют и ласку, за слово доброе…