Текст книги "Многослов-2, или Записки офигевшего человека"

И не сказать, конечно, что пресса была так уж не права. Но тут вот какое дело… Мне кажется, что во всех странах мира люди с огромной радостью (чтобы не сказать с восторгом) изобличают всеобщее падение нравов и с ужасной неохотой рассуждают о собственной морали.

Когда я писал эту главу, в «Новостях» передали сообщение о том, что в центре Москвы одна машина подрезала другую. Из «обиженного» автомобиля вышли обиженные люди и из травматического оружия расстреляли обидчика. После чего уехали. Объявлен план «перехват», который, как водится, никого не перехватил. Расстрелянный водитель доставлен в больницу.

На вопрос «Зачем быть моральным?» в обществе, где человека могут убить за кроссовки или за ошибку на дороге, – каждый находит ответ сам. Всякий общий, всеобщий ответ будет риторикой.

Однако в любом случае, мне кажется, неплохо бы помнить: за собственную мораль, а в конечном счете, за состояние собственной души – отвечаешь только ты. Перед самим собой, перед Богом, перед близкими – лично ты. Ни на время, ни на государство, ни на нравы списать ничего не получится. Хотя и хочется это сделать. Хотя все вокруг трендят, что так делать не только правильно, не только естественно, но вообще нет иного выхода, как с волками выть по-волчьи.

Отвечать на вопрос «Что такое хорошо и что такое плохо?» – человеку надо самому. Это личный выбор. И пенять не на кого. Ни на этом свете, ни на Том…

Как ни парадоксально это, быть может, для кого-то прозвучит, но та самая естественная любовь к себе, о которой мы говорили в начале главы, подразумевает и то, что человек соблюдает законы морали. Тот, кто их не соблюдает – мучается. Или перестает быть человеком.

Впрочем, если ты соблюдаешь мораль, не будет тебе за это никаких наград. Ведь быть моральным надо не для того, чтобы тебя за это наградили, а просто потому, что ты – человек.

Кстати, о наградах. С них-то и начинается следующая буква.

Н

Награды государственные

Иногда орденами людей прикрепляют к мундирам.

Станислав ЕЖИ ЛЕЦ, польский писатель

Народ и государство нередко спорят. Иногда ссоры аж до революции доходят. Но вот в чем они общий язык находят легко, так это в вопросе о наградах. Государство любит награждать, а граждане – награды принимать.

«Люди не привыкли еще одеваться, но награды уже существовали. И раз их не к чему было прикрепить, их накалывали на коже: первобытная татуировка воина зачастую рассказывала о его подвиге и отваге. Пожалования саблями или халатами в Средней Азии, шарики на шапочках китайских мандаринов… ленты на головных уборах, вензеля на погонах, литавры и трубы – все эти разновидности наград столь многообразны, что даже перечислить их невозможно».

Эта цитата из книги замечательного писателя и человека Кира Булычева. Булычев стал знаменит как писатель, но не забыть бы, что был он еще и ученым, в частности занимался фалеристикой…

Как? Вы не знаете, что такое фалеристика? Ничего страшного. Я тоже не знал, пока именно Булычев не объяснил мне, что фалеристика – это наука о наградах.

Под своим подлинным именем – Игорь Можейко – выпустил книгу, которая так и называется «Награды». Рекомендую всем. Можейко мог писать под псевдонимом Булычев или под своей настоящей фамилией, но просто не умел писать скучно. Вот и книга, которая, по сути, рассказывает про фалеристику, на самом деле – удивительно увлекательное чтение.

К слову сказать, выдающегося писателя Кира Булычева Родина отметила лишь одной наградой: Государственной премией за сценарий мультфильма «Тайна третьей планеты». Насколько мне известно, никаким орденом государство живого классика не поощрило. Да и премию он получил не как романист, а как сценарист…

Однако продолжим.

Что такое награды? Это самый простой, доступный и необременительный способ для государства продемонстрировать, что оно уважает своего подданного.

Ну и как же подданному заслужить государственное благоволение? Самый простой способ – на поле брани, потому что на войне враг государства виден четко и безусловно. В мирной жизни, как известно, все сложней.

Поэтому поначалу награды давались лишь за военные заслуги. И в этом есть, конечно, определенное благородство: за то, что человек рискует жизнью за свою страну, – государство дарует ему почет и уважение.

В России первая гражданская награда появилась – внимание! – лишь в 17 6 2 году. Вручалась она хоть и не за воинские заслуги, но за дела опасные и рискованные: ее давали купцам, торговавшим на Камчатке. На обороте награды имелась абсолютно универсальная надпись, которую можно выгравировать на любом ордене любой страны: «За полезные обществу труды».

Надо заметить, что к своим наградам государство относится очень серьезно. Это такой же важный атрибут государственности, как флаг или гимн. Первое, что делается после революции (кровавой или бескровной – не важно) – меняются флаг, гимн и, конечно, награды. После чего людям начинает казаться, что у них началась новая жизнь.

Мы все помним, что в конце ХХ века новая Россия отменила флаг, гимн и ордена СССР. Когда вернулся старый гимн – возмущались многие. Возвращению же старой награды – Герой России (по сути, это звание Герой Советского Союза), никто особо не удивился. Что же касается строительства новой жизни, то с этим, как мы знаем, возникли в России большие проблемы.

После Великой французской революции были уничтожены все пережитки прошлого и ордена, конечно. Вообще не было наград как таковых. Однако недолго.

Наполеон утвердил первый орден новой Франции – орден «Почетного легиона». Именно утверждая высшую награду страны, умница Наполеон заметил: «С помощью этих жалких побрякушек можно управлять людьми!»

Вообще все императоры, считавшие себя реформаторами, непременно изобретали ордена. Петр Великий не только придумал первый и второй ордена Российской империи – Святого апостола Андрея Первозванного и Святой Екатерины. Он даже выдумал… орден Иуды, который хотел вручить предателю Мазепе. Однако Мазепа после Полтавы удрал и вскоре умер безо всякого ордена.

Государственный орден или медаль означает только одно: государству нравится деятельность данного человека. Поэтому политики и военные всегда имеют куда больше наград, чем поэты и музыканты. С политиками как-то все понятно: если твоя деятельность полезна – получили орден, если вредна – получи тюрьму или, в лучшем случае, отставку. А с этими деятелями культуры – особенно пока они живы – и не вдруг разберешься: во благо они работают или во вред?

Потому, например, Генеральный секретарь КПСС Леонид Ильич Брежнев имел следующие награды: ему четырежды были присвоены звание Героя Советского Союза и звание Героя Соцтруда. Он был награжден орденом Победы, на который не имел никаких прав, и после смерти Брежнева награждение было отменено. У него имелось 15 орденов и 17 медалей. А также 10 болгарских наград, 8 наград ГДР, 6 – Кубы. 7 – Польши. Масса наград от других стран. Брежнев был трижды Героем Болгарии, ГДР и Чехословакии, Героем Кубы, Лаоса, Монголии, Вьетнама… Я уж не говорю про всякие лауреатства и звания.

А жившие в его эпоху, скажем, Владимир Высоцкий или Андрей Тарковский наград не имели вовсе.

С этими деятелями искусства вообще много проблем. Если политик отказывается от государственной награды – это значит, что он объявляет государству войну, то есть становится врагом. А если, скажем, писатель – значит, он выказывает своему государству презрение. И как тут государству быть?

В 1998 году Александр Солженицын был награжден орденом Святого Андрея Первозванного. Однако от награды отказался, заявив: «От верховной власти, доведшей Россию до нынешнего гибельного состояния, я принять награду не могу». Прошло восемь лет, власть в России сменилась, и Александр Исаевич принял Государственную премию России.

Во все времена любая власть предпочитала награждать тех, кто к ней лоялен, а не тех, кто талантлив. Иногда это совпадает. Когда сегодня высшие государственные награды получают, скажем, Марк Захаров или Галина Волчек, я испытываю личную, совсем не ироничную радость от того, что мое государство достойно отмечает достойных.

Но когда люди искусства государству подозрительны, оно предпочитает талант их не замечать. Потому не имел государственных наград государственный преступник Федор Достоевский. Не было орденов у Гоголя. Не было и у Лермонтова. Правда, здесь надо сказать, что награда все-таки нашла героя. В 2005 году приказом командующего Группой российских войск в Закавказье генерал-лейтенанта А. Студеникина М.Ю. Лермонтов был награжден воинским знаком отличия «За службу на Кавказе». Награда была передана Государственному Лермонтовскому музею-заповеднику «Тарханы» в Пензенской области. Так генерал-лейтенант Студеникин вошел в историю русской литературы, хотя, казалось бы, ничто этого не предвещало.

Даже наше всё – Александр Сергеевич Пушкин – наград не обрел. Правда, когда великий поэт лежал уже на смертном одре, Жуковский передал ему записку Николая I: «Если Бог не велит нам уже свидеться на здешнем свете, посылаю тебе мое прощение и мой последний совет умереть христианином. О жене и детях не беспокойся, я беру их на свои руки». Николай выполнил обещание. Наградой поэту стало шесть распоряжений императора: 1. Заплатить долги. 2. Заложенное имение отца очистить от долга. 3. Вдове – пенсион и дочери – по замужество. 4. Сыновей – в пажи и по 1500 рублей на воспитание каждого по вступление на службу. 5. Сочинения издать на казенный счет в пользу вдовы и детей. 6. Единовременно 10 000 рублей.

Вот как относился «личный цензор» к великому поэту. За что царю – наш поклон. Однако заметим, что, покуда Пушкин был жив, государственных наград ему, на всякий случай, не вручали.

Само слово «орден» происходит от латинского «оrdinis» – «ряд», «разряд». В средние века оно означало полувоенную негосударственную организацию, члены которой носили знаки принадлежности к ней. Нынче орден тоже означает принадлежность к некоей неформальной, но очень важной организации – успешных людей. Государственная награда – это знак того, что жизнь твоя удалась, это высшее проявление официального успеха.

Однако мир устроен так, что на самом деле есть одна настоящая награда – людская память. И этот «орден» никак от прочих не зависит. И потому, скажем, дважды Героя Социалистического Труда, главного идеолога КПСС Михаила Суслова сегодня вспомнит не всякий. А Героя Соцтруда писателя Сергея Сартакова вообще мало кто.

Между тем, имена, к примеру, Михаила Булгакова или Андрея Платонова помнят все. Как и имя великого режиссера Анатолия Эфроса. Или Олега Даля. Впрочем, можно довольно долго перечислять тех, кого сегодня называют гордостью русской культуры, но кого советское правительство не сочло необходимым отмечать.

В той игре, в которую во все эпохи любое государство играет со своими гражданами, наградная политика – фактор важный. Как школьник радуется пятерке и с гордостью несет ее домой, так и гражданин, получив орден – пятерку от государства, – гордится, радуется и выпивает.

И не надо мучить его вопросами, за заслуги он ее получил или просто за хорошее поведение. Вспомним татуировки, о которых писал Можейко – Булычев: стремление к наградам – в крови людей. Это факт, от которого никуда не денешься. Получать награды приятно. Неслучайно очень часто они даются к юбилеям: государство дарит своему гражданину подарок. Чем плохо?

Главное, помнить: к той самой, по-настоящему высшей награде – долгой памяти народа – они не имеют никакого отношения.

Мне кажется, что после этого вывода вовсе не нужны долгие объяснения, почему теперь очень кстати поговорить про народ.

Народ

Глас народа – глас Божий.

Глас народа Христа распял.

Русские народные пословицы (из собрания В.И. Даля)

Заметим, две пословицы – это два взгляда народа на самого себя: от вознесения до самобичевания. Не только русского народа, но – подчеркнем – любого. Правда, мы вот – народ крайностей. То превозносим себя до небес, то – пьяной мордой в грязь. Так и живем: страдая, мучаясь, взлетая, гордясь… Живем нелегко. Причем, всегда, буквально во все времена не получается русскому народу легко жить. Такой вот у нас менталитет, о котором чуть позже поговорим.

А вообще вы, читатель дорогой, знаете, откуда взялось само это слово – «народ»? Честно говоря, я до «Многослова» об этом не задумывался, потом задумался – и не понял, а как узнал этимологию – удивился: насколько же все просто!

Слово «народ» происходит от глагола «родить», «народить». Рожали, рожали, кого нарожали – тот народился, кто народился – тот и народ. Народ – это как бы результат процесса нарождения. Так вот все просто… Я, когда про эту простоту узнал, сам удивился.

Почему людям вообще так важно и так нужно объединяться в народ? Дело ведь не в том, что любой человек всенепременно где-нибудь нарождается и, так сказать, автоматически к какому-нибудь народу принадлежит.

Главное, что для большинства из нас принадлежность к своему народу важна, а многим из нас необходимо этой принадлежностью гордиться, воспринимая свое нарождение как награду.

Едва ли не более всего на свете человек боится одиночества: страшно быть незаметной, никому не нужной песчинкой в непонятном и страшном океане, который называется «человечество». Поэтому столь важно ощущать собственную принадлежность к своему народу.

«Без меня народ неполный», – говорил один из героев Андрея Платонова. Вот это ощущение своей принадлежности к большому количеству людей, близких тебе по нарождению, – человеку совершенно необходимо. Так важно гордиться тем, например, что победила сборная по футболу твоей страны: выйти на улицу с флагом своей Родины и ну – орать и кидаться под колеса машин. Казалось бы, в чем твоя личная заслуга – ты полтора часа на диване лежал и пиво пил? Но это твоя страна, а значит, это твоя победа.

Однако надо иметь в виду: народ, в принципе, так устроен, что разделять победы своей страны ему нравится гораздо больше, нежели вместе со страной решать проблемы. Что, если вдуматься, естественно.

Отношение народа любой страны к своему правительству, если угодно – эпикурейское. Значение слово «эпикурейское» понятно? Не до конца? Объясняю.

Бог знает когда, аж в 306 году до нашей, замечу, эры жил да был в Греции (позднее названной Древней) философ по имени Эпикур. Не убежден, что имя это известно прямо-таки каждому – не Пугачева все-таки и не Билан, – но главный принцип его философии народам мира пришелся очень по душе. Принцип незамысловат: что хорошо – то и приятно, а что приятно – то и хорошо. Правда, еще Эпикур проповедовал умеренность, но это как-то не прижилось.

Народ именно так, по-эпикурейски, к правительству и относится. Люди ведь никогда не требуют от руководства страны: сделайте, пожалуйста, так, чтобы мы потуже затянули ремешки, проводите, Бога ради, ваши реформы, лишь бы результат был. Народ, в целом, крайне редко живет ради будущего, ради своих детей. Разве что обуреваемый революционным буйством. Но это быстро проходит…

Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль, выступая в Палате общин 13 мая 1940 года, дал следующие, не до конца приятные посулы: «Как глава правительства торжественно заявляю: мне нечего вам предложить, кроме крови, пота, каторжного труда и слез…» Как мы уже рассказывали в этой книге, первые послевоенные выборы 1945 года Черчилль – даром, что был одним из победителей в войне – проиграл. Нет, не потому, конечно, что, победив на предыдущих, сказал такие не оптимистичные слова… Однако факт остается фактом: победив, сказал про неприятное – на следующую победу можешь не рассчитывать.

Народ всегда требует одного: сделайте нам приятно, ведь что приятно – то и хорошо.

Отношения народа и правительства – вообще тема занятная. Как-то уже издавна повелось, что есть-де народ, а есть правительство. Две такие ипостаси. Хотя на самом деле правительство – это ведь не нечто отдельное, это часть народа. Ведь те, кто в руководстве, они нарождались ровно так же, как и те, кто во власть не вошел. Однако стоит любому человеку стать начальником, он сразу начинает каким-нибудь образом выстраивать свои отношения с народом, как бы подчеркивая, что он лично уже частью народа не является. (Ведь и вправду, нам же не придет в голову выстраивать свои отношения со своей собственной рукой или ногой?)

Так вот они и существуют с хитрым прищуром, глядя друг на друга, – правительство и народ, как бы выясняя, кто кого обманет первым. «Гляделки» эти происходят веками, во всех, замечу, странах мира.

Народ в лице своих отдельных представителей всегда придумает, как обдурить начальство, чтобы сделать себе приятно, то есть хорошо. Примеров тому – миллион. Вот всего лишь один. При Екатерине I в Петербурге был один-единственный слон. Люди, которые обслуживали слона, ежегодно получали по 40 ведер вина и 60 ведер водки, утверждая, что слон без этого выжить просто не может. Императрица, небось, думала: животное экзотическое, пусть водки попьет с вином, раз ему так надо.

В какой-то момент среди народа находятся смелые головы, которые объясняют остальным: вот именно это правительство никогда и ни за что не сделает ему хорошо, а они – смелые головы – сделают это с легкостью, вот только бы до трона добраться. Надо бы старое правительство смести (по той причине, что оно про народ забыло), а новое привести к власти (по той причине, что оно не позабудет народ никогда). Если уж совсем попросту, то именно так и начинаются бунты и революции.

В любом государстве народ – это самая мощная сила. Когда он сплачивается, например, в борьбе против внешнего врага – победить его невозможно. Когда мы говорим о подвиге народа в Великой Отечественной войне – это не метафора. Если бы не мудрость и беззаветная смелость нашего народа – никакой Сталин или Жуков победить бы не могли.

Но если в стране назревает революция или бунт (бунт – это, в сущности, та же революция, только бунтовщики – это те, кто проиграл; а революционеры – те, кто выиграл), тогда народ объединяется в толпу, которую смелые головы направляют на свержение власти.

Владимир Даль записал еще и такую пословицу: «Народ глуп: все в кучу лезет». Толпа – это такое объединение народа, которое никогда не задает лишних вопросов.

Что такое «лишние вопросы»? Те, что заданы не вовремя и к тому же требуют развернутых ответов. Все вопросы, которые задает толпа, – понятны, очевидны, и смелые головы находят для них краткие, ёмкие и понятные ответы.

Тяга народа к хорошему неизбывна ровно так же, как неизбывна его уверенность в том, что все беды – от начальства. Поэтому бунты и демонстрации возникают всегда, в любой стране и в любое время. Иногда они превращаются в революции.

Одержав победу над врагом, народ любит над ним подшутить. Народу кажется, что это его возвышает. Скажем, после победы над Наполеоном, колокольчики, с помощью которых звали слуг, называли «Бонапарт». Об этом замечательно написано у поэта Андрея Чернова:

 
…Умели ж предки не любить.
Необходимо у капрала отнять вселенную. Потом
Необходимо из металла
Соорудить его шутом:
«Пусть Бонька позовет Глафиру!
Пусть громче позвончит, злодей!
И Венценосный Царь Царей
Гремит на целую квартиру.
 

Многие думают, что «коктейль Молотов» придумали русские. Ан нет. Это издевательское название придумали финны во время войны с советской армией 1940 года. Горячие – и, как видно, остроумные – финские парни наполняли бутылки из-под вина керосином, поджигали смесь с помощью бикфордова шнура, продетого сквозь отверстие в крышке. Этой смесью они поджигали советские танки, устраивая такой издевательский салют в честь министра иностранных дел Молотова, который порывался расширить СССР не только за счет прибалтийских государств, но и за счет Финляндии. В чем, как известно, не преуспел.

Иногда с подобными «народными шутками» случаются чудесные превращения. В XIV–XV веках Испания воевала с маврами, причем весьма успешно. Мавры называли своих военачальников al-kaid (аль-каид). Поэтому испанцы всех военнопленных мавров, шутя и издевательски, называли «alacayo». С течением лет первая буква в слове исчезла, и постепенно оно превратилось в слово, которое нам всем известно, – «лакей». Превратить слово «военачальник» в «лакей», согласитесь, шутка не хуже, чем назвать колокольчик «Бонапарт». Эту историю я прочитал у писателя и ученого Айзека Азимова в его чудесной книге «Слова в истории». Азимов и не подозревал, что «шутки» с «al-kaid» не закончились и слово это сегодня будет вызывать у нас совсем иные, и весьма печальные ассоциации.

Найти общие черты у разных народов иногда бывает сложней, нежели отыскать различия. Своеобразие народов – этносов — изучает наука, которая называется этнология.

Этнология много про чего рассказывает: и про происхождение народов, и про происхождение цивилизаций… И про историю у этнологов можно прочитать, и про географию, и про этнографию. Но многие ученые формулируют основной вопрос этнологии так: «Как узнать Другого?» (Другого, то есть представителя иного этноса.) Не убить этого Другого, заметьте, не изобличить, а именно: узнать, в смысле – понять.

Этнология – относительно новая наука. Она возникла на границе XVIII и XIX веков.

Прочитали и не удивились? А вообще, если вдуматься… Человечество так долго запросто обходилось без изучения «другого». Нормально? Люди путешествуют, почитай, всю свою историю. То есть на протяжении почти всей человеческой истории одни этносы регулярно встречали другие (иногда просто совсем другие). В контакты входили, как же без этого? Скажем, один этнос завоевывал другой, тоже ведь – контакт. А так вот, чтобы сравнить там… типа… понять… изучить… соотнести… Нет, отдельные попытки, может, и предпринимались, но так, чтобы наука возникла… Это ж восемнадцать веков только в новой истории прожить надо было, чтобы такая незамысловатая мысль в голову пришла!

Интересно (и характерно), что главным толчком к возникновению новой науки явились… удачные войны. То есть не сами по себе войны, а тот факт, что в XIX веке европейцы захватили практически весь мир. И вправду очень удобно: завоевать народы, а потом начать их изучать.

Так что война – черт бы ее побрал! – и тут сыграла свою положительную роль. Хоть и через восемнадцать веков нового времени, но сподобились-таки друг друга изучать. Мы ведь – народы – в чем-то похожи, а чем-то и вправду очень разные. У каждого из нас есть менталитет, причем, замечу, – свой.

Слово «менталитет» пришло к нам из французского языка, а во французский – из латинского, в котором существует такое словцо «mens» (mentis), что значит «ум», «мышление».

Когда мы говорим, что у каждого народа свой менталитет, мы имеем в виду, что у каждого этноса – свой ум и свое мышление. Казалось бы, здорово: такое обилие умов делает жизнь разнообразной! Но ведь и массу проблем создает в смысле понимания. Тут ум сородича не вдруг оценишь, мышление сына не всегда понятно, а ежели человек – представитель другого народа?

Этнологи приводят множество примеров того, как то, что одному народу кажется естественным и нормальным, для другого – неясность, непонятность, а то и просто кошмар.

Скажем, покорители Британской Колумбии очень любили варить рис. Индейцы же были убеждены, что эти безумные белые едят вареных червячков. Или, скажем, когда эскимосы с побережья Берингова пролива впервые увидели морских офицеров Российского императорского флота в мундирах с блестящими пуговицами, они приняли их за чудовищных рыб-пил, которые почему-то ходят по земле.

Я помню, как мой отец разговаривал с представителем какой-то северной народности (увы, не помню какой), и этот северный человек никак не мог понять, почему у папы было три жены. Ну, ладно с первой женой расстался, потому что она получила похоронку. Хорошо. А дальше? «Ты свою вторую жену любил?» – спрашивал северный человек. «Да», – отвечал отец. «Почему развелся?» – «Разлюбил». Северный человек непонимающе разводил руками. Он искренно не понимал, что любовь может куда-нибудь исчезнуть. Я помню его фразу: «Если любовь есть – она может погибнуть только вместе с человеком. А если ее нет – зачем жениться?»

Такого непонимания – на бытовом, на духовном, на каком угодно уровне – может быть очень много. Люди изучают представителя иного этноса, как неведомую планету. А чтобы изучать было удобнее, этнос, разумеется, необходимо разделить.

По каким только признакам народ не делят! Ладно бы только на старых – малых, активных – пассивных, богатых – бедных, мужчин и женщин, в конце концов… Так ведь мало этого! Всякие социологические опросы делят народ по самым разным принципам: по отношению к президенту, к детям, к любви… Да к чему угодно! А некоторые социологи предлагают уж вовсе, я бы сказал, экзотический взгляд на нас. Хотя, возможно, он и верный, кто тут разберет?

Один из самых известных специалистов в области СМИ (кстати, мой педагог на журфаке МГУ) Иосиф Дзялошинский делит наш российский народ следующим образом. Люди, ориентированные не на выживание, а, собственно, на жизнь. Таких 20 %. Вторая группа – «люди надежды и удачи» – это те, кто понимает, что жизнь у них идет не очень славно и перспектив в будущем особых нет, однако они надеются на то, что вдруг что хорошее все же случится. Таких от 14 до 25 %. Третьи – «отчаявшиеся», то есть те, кто понимает, что все плохо, кто живет в постоянном ожидании, что будет еще хуже. Их примерно 30 %. И, наконец, четвертая группа, так называемые «виртуальные», их цель – созерцание, а жизнь со всеми ее проблемами пусть проходит стороной. Таких тоже примерно 30 %. И вот это все составляет народ. Интересно, а Вы, дорогой читатель, к какой группе определили ли бы себя?

Людям одного народа приятней и уютней со своими. Это понятно. И даже естественно. Куда ужасней, когда представители иного этноса для нас как бы не люди, «человеки» второго сорта.

Тогда и рождается национализм, про который мы, даст Бог, поговорим в следующем «Многослове». Пока же констатируем: очень часто, увы, мы к представителям другого народа относимся с предубеждением, если не с откровенной враждой. Для подобного отношения мы всегда находим множество причин, хотя резон-то тут, в сущности, один: эти люди – другие, с иным мышлением.

Долгое время в моей программе «Ночной полет» работал редактором Тамерлан Бахарчиев. Он – чеченец. Сколько людей предрекало мне, что я еще дождусь от Тамерлана каких-нибудь гадостей, потому что чеченец по определению не может любить русских. Так вот должен сказать, за всю свою жизнь я мало встречал настолько добрых, открытых и просто – извините за выражение – милых людей, как Тамерлан, который остается моим другом по сей день, и ничего плохого или злого я от него никогда не видел. А «доброжелатели» по сю пору предрекают мне от него разнообразные печали. Им не надоело ждать, мне – надоело. Да я и не ждал…

Мы очень любим словосочетание «великий народ», забывая, что велик тот народ, к которому ты принадлежишь. Всё. Больше никаких критериев «великости» народа не существует.

Народы можно сравнивать только в познавательных целях, и больше никак. Всякие же иные сравнения, типа «лучше – хуже», «больше – меньше», «более великий или менее» – не просто отвратительны, но опасны. Возникновению всех войн на Земле очень способствуют подобные сопоставления.

Отчего бы нам не радоваться тому, что все мы, жители Земли, такие разные и такие интересные? Тогда на шарике нашем будет много радости, а много радости еще никому не мешало.

Наивно? Наверное. Но почему бы не попробовать?

Интересно, что скажет по этому поводу наука этнология? И вообще, что скажет по этому поводу наука?

Наука – это ведь, в принципе, интересно, правда?

Вот про науку и поговорим.