Текст книги "Марлезонский балет"

Мы сами не местные

Скромность – главное украшение девушки, даже не местной

Народная мудрость

Возвращаясь с упоительного творческого заплыва, предпринятого сразу после завтрака, у самого берега в пене прибоя партнеры обнаружили молодую загорелую маму в откровенном полосатом купальнике, которая учила сына плавать, а заодно и жизни, воспитывая в нем самостоятельность. Патнеров привлек изумительный чувственный оскал воспитательницы.

– Что, поплывешь сам с мячом? – пытала сына мать, в ее голосе слышалась некоторая визгливость, однако общее впечатление это портило несильно.

– Поплыву! – задорно отвечал сын, еще не понимая, чем это ему грозит. Перекормленное тело малыша уверенно топило его вместе с мячом. Похоже, оно утопило бы их и вместе с мамой. Сын быстро диагностировал ситуацию, добавив приличествующих случаю эмоций.

– Мяч не надут! – плаксиво сказал он.

– Конечно, не надут, – подтвердил то ли проплывавший, то ли проползавший мимо Боб. Он ободрал колени, стараясь держаться ближе к берегу и к заинтриговавшей его маме.

– Дурят нашего брата, – резюмировал Джефф.

Между тем, от мамы не ускользнул заморский акцент партнеров. Она одобрительно засмеялась. Ее звали Наташей, она сказала:

– Сами мы не местные…

Не откладывая дела в долгий ящик, девушка обещала постараться и возможно показать иностранным гражданам самые интимные уголки сочинских пляжей, наиболее высокохудожественные места притяжения эстетически настроенных мужчин, и, если в этом возникнет необходимость, точки на карте города, которые можно отнести к категории злачных. Каждую фразу своего повествования, которое трудно было назвать кратким, она начинала с нежного «возможно», «вероятно» или чуть более конкретного «я постараюсь». Ее словесные излияния показались партнерам подозрительно витиеватыми и в чем-то избыточными. Впрочем, это могло свидетельствовать лишь о таком естественном и типичном для русских желании угодить иностранцам. В заключение своей песни белой орлицы Наташа объявила себя прямой наследницей гетмана Мазепы по материнской линии и выразила безусловную готовность внести свою скромную лепту в укрепление международных связей с Западом как со стороны России, так и Украины.

– Вы, наверное, англосаксы? – догадалась Наташа, – Я знаю немного по-английски.

Оказалось, что она неплохо и довольно уместно выговаривала целых три английских слова: «yes», «no» и «please».

– У нее неплохое произношение! – приятно удивились партнеры, – Речевой аппарат развит в достаточной мере.

– В достаточной мере неплохо для нашего мегапроекта, – уточнил Джефф.

Маленький начинающий пловец, сын их новой знакомой, привык ложиться спать рано, это давало маме широчайшие возможности для дополнительного заработка. Путевки она давно окупила.

С первого взгляда по уши влюбленная в особняк, и конечно, в Боба, Наташа всплакнула для приличия и без лишних уговоров сдала себя партнерам в сексуальную аренду по сходной цене и на неопределенный срок. Снова подтвердив при этом, что будет стараться изо всех сил.

В этот день малыш попросился спать, практически не дожидаясь ужина. На местной дискотеке Наташа явилась в специальном наряде собственного дизайна, заставлявшем настойчиво интересоваться всеми ее интимными подробностями не только мужчин, но и женщин. Не дожидаясь поступления неуместных просьб со стороны немногочисленных, но внимательных зрителей, она исполнила зажигательный сольный танец, это была жгучая смесь белли данса и шейка. Партнеры растерянно имитировали участие в танце мужской ипостаси.

Последовавший медленный фокстрот имел неприятные последствия: у партнеров проснулся дремавший дотоле лепесток воли и без лишних разговоров принял командование на себя, бесцеремонно лишив Джеффа его доминирования и обоих партнеров способности рассуждать здраво, – так, примерно, до утра.

Сексуальные пристрастия Боба и Джеффа существенным образом расходились, из чувства справедливости они заказывали свои любимые эксклюзивные номера по-очереди. Как и обещал Джефф, его Приап старался вовсю, однако оказалось, что и он не всесилен, его с трудом хватало на двоих, Казалось, что это соревнование никогда не кончится, и это с энергетикой-то Джеффа. Были случаи, когда Боб, уподобляясь поверженному борцу неважно какого стиля, судорожно стучал открытой ладонью по смятой постели, требуя перерыва.

Пока партнеры восстанавливали силы, Наташа чрезмерно быстро приходила к выводу, что она напрасно тратит время. Барышня, несколько навязчиво демонстрируя свою ненасытность, грубо обрывала тонкую эфирную медитацию партнеров. Не раз и не два Боб был вынужден строго просить ее не суетиться.

Воспользовавшись короткими секспаузами, во время своего вынужденного простоя, Наташа поведала им свою немудреную историю. Она призналась, что сама из Ужгорода. Она работала воспитательницей детского сада и заочно училась на логопеда. После распада Союза и отделения Украины не растерялась, переменила профиль, метнулась в сферу туризма. Карьеру начала с должности гида, работала с итальянцами, при этом очень старалась. К счастью, итальянцы оказались большими ценителями украинской женской красоты. Все было бы хорошо, но очень скоро Наташа обнаружила на своем участке избыток непроизводительных затрат: потенциальные клиенты, опасаясь оскорбить ее духовно, долго ходили вокруг да около, не понимая самых, что ни на есть прозрачных намеков и даже жестов. Подготовительно-заключительное время оказалось слишком велико.

Потом случился Майдан, итальянцы уехали, зато пришли бандеровцы. Зарплату платить перестали, зато квартплата и взносы за разные жилищно-коммунальные услуги выросли в разы. Не стало никакой женской мочи так дальше выживать. Пришлось конкретно зарабатывать своей женской статью. Бандеровцы платили плохо и, главное, нерегулярно. Наташа взглянула на ситуацию здраво: немного потренировалась, чтобы соответствовать европейским стандартам, скопила денег на взятку пограничникам, и пересекла российскую границу. В Москве ей сразу не понравилось: граждане куда-то бегут, торопятся, да и большая конкуренция, поэтому она заработала немного в Москве и сразу сюда, в Сочи… А вообще, ей нравится, когда ее называют «Эммануэль».

Неместная ветреница Наташа снова строила слишком длинные фразы для украинки и вообще продолжала выражаться подозрительно витиевато, что не вполне соответствовало стадии их углубленного знакомства, это партнеров насторожило.

– Здесь, наверное, будет получше и посытнее, – добавила неместная Наташа и, сочтя паузу затянувшейся, приняла соблазнительную позу. Эта пушкинская в смысле краткости фраза и, конечно, инновационная поза на время примирили партнеров с ее в целом по-толстовски избыточной речевой стилистикой.

На следующий день партнеры, чувствуя себя в чем-то опустошенными, взяли тайм-аут, не обращая никакого внимания на бурные протесты их новой общей знакомой.

– Но Вы же сами сказали, что снимаете меня на весь срок нашего пребывания в санатории! – не смогла скрыть своего разочарования красавица, она позволила себе нахмуриться.

– Сказали, значит, имели на то достаточные основания, – холодно отвечал Джефф.

– Но я, хотя бы, могу рассчитывать на компенсацию своего вынужденного простоя?

Джефф протянул ей стодолларовую купюру.

– Этого хватит на первое время?

Личико Наташи просветлело.

– Безусловно, хватит, если только Вы утроите сумму.

Джефф с готовностью и незамедлительно исполнил законное требование красавицы.

– А у нас сейчас – важное совещание. Мы Вас пригласим. Завтра. Или послезавтра, – подвел итог несостоявшейся дискуссии Джефф.

– Буду ждать с нетерпением! – Наташа удалилась, не без игривости повиливая бедрами и помахивая денежными знаками у своего правого уха.

Партнеры дружно направили свои стопы в бар, расположившийся под двумя наклонившимися друг к другу и тесно сомкнувшими ветви столетними соснами.

Наслаждаясь открывшимся видом на морские дали и потягивая джин с тоником, они нашли возможным кратко обменяться своими впечатлениями от вчерашнего. Боб признался, что ему в целом импонирует животный оптимизм их новой знакомой. Джефф согласился с общей оценкой, однако заявил, что он чувствует в ней некий подтекст, смысл которого он еще не расшифровал.

– Меня настораживают эти ее бесчисленные «возможно», «вероятно», «стараюсь», – сказал Джефф, – Что-то за этим стоит не вполне совпадающее с нашими, партнерскими интересами.

Вернувшись к выпивке, партнеры позволили себе повторить, потом смягчили действие напитка с помощью кофе и приняли оказавшееся своевременным волевое решение освежиться, макнувшись в в такое гостеприимное Черное море.

Приап разбушевался

Мужчина может быть счастлив с любой женщиной до тех пор, пока не влюбится в нее.

О. Уальд

Партнер Джефф решился, он спустил «с поводка» своего легендарного Приапа, и тот вдохновенно направо и налево показывал аборигенкам, где раки зимуют.

Предоставив краткосрочный отпуск Наташе, они предприняли несколько рейдов остро-сексуальной направленности в расчете на то, что в здешние края еще не долетел суровый букет дурных болезней из Африки.

Партнеры с оптимизмом проживали за оргией оргию. Их подвиги шли по-нарастающей в смысле креативности, однако тщательно выстраиваемый эротический процесс был неожиданно прерван легким, но неприятным недомоганием. Они не сочли зазорным обратиться к врачу, маленькому седому старичку в золотеньких очечках.

– А у меня что-то заболело в паху, вот здесь. – Боб показал на низ живота справа.

– Болит постоянно?

– Да нет, только когда напрягаюсь.

Старичок все внимательнейшим образом осмотрел, прощупал, отдал приказ одеваться и стал что-то записывать в истории болезни.

– Что со мной? – в нетерпении вопрошал Боб.

– Пока ничего. Грыжа пока не прощупывается, однако Вы рискуете ее заработать.

– Но в чем причина болей, доктор? – требовал категорического ответа Боб.

– А не надо драть барышню, держа ее на весу, – строго и жестко сказал старичок, взглянув на спортсмена поверх очков, – Тем более, если она весит больше восьмидесяти килограмм.

– Понял, спасибо за совет опытного человека.

Партнеры изумились прозорливости старичка, вспомнив, что, действительно, одна, или две…, или даже три из их знакомых дам дерзко и уверенно выходили за пределы указанной им цифры, их можно было отнести, скорее к тяжелой весовой категории. А указанным способом сексуального взаимодействия партнеры в последнее время были склонны злоупотреблять. Покинув гостеприимный кабинет врача, на оперативно созванном внутриличностном совещании они категорически постановили прекратить эту порочную практику.

Однажды утром Боб, придя в себя после вчерашнего, понял, что Джефф смотрит новости по телевизору. Диктор рассказывал о приезде в их санаторий президента России. Страшная догадка поразила Боба.

«Ты специально притащил меня сюда, чтобы убить их президента?!»

Теперь настала очередь Джеффа быть честным.

«Такое предложение поступало, однако я от него отказался. Тут, в России, отвратительные тюрьмы, – повышенная влажность и крысы. Особенно в Бутырке. В Лефортово, правда, посуше».

И все-таки сексуальное настроение Боба было надолго испорчено.

Сразу после полного расчета неместная ветреница Наташа спрятала деньги в сумочку и сказала, заговорщически улыбаясь:

– Привет от Сюзанны! – чем ввела в ступор Боба, но не Джеффа. Он, видимо, был джентльменом вполне привычным к проискам со стороны влюбленных дам.

Сопоставив прощальный пассаж Наташи, реакцию на него Джеффа и некоторые свою наблюдения при оформлении заказа на подселение личности террориста, Боб счел напрашивающимся вопрос:

«Джефф, а ты кто по гороскопу?»

«Близнец, кто же еще», – скромно ответил Джефф. В этот момент впервые Боб ощутил себя пешкой в чужой игре.

Во время предпринятого партнерами романтического вояжа ближайшие родственники хранили гробовое молчание, маменька Герда от избытка впечатлений, а папенька Гилберт – из чувства солидарности, – с Бобом и с маменькой попеременно. И что удивительно, их полностью в этом поддерживала вся внутриличностная общественность.

По возвращении из России партнеры, не торопясь, провели разбор полета, осуществленного ими в поисках Великой Любви. Со всеми подробностями вспомнили всех пассий, природу, процедуры, все свое время приятнейшее препровождение. Да, действительно, все оказалось включено: и море, и пляж с лежаками, и медицинское обслуживание, и оздоровительные процедуры, Все дополнительное включалось почти автоматически за символическую плату, – и экскурсии, и Великая Любовь. Нарастающее сомнение вызывала лишь последняя позиция – про любовь. Не то, что любовь включена в качестве дополнительной услуги, но то, что она в полной мере Великая.

«Насчет Наташи, этой нашей центровой пассии в санатории «Русь»», – несмело начал Боб.

«Что с Наташей? Что-то не так?», – доброжелательно отозвался Джефф.

«И все-таки, несмотря на всю ее изысканную натренированность, от нее несет непотребством!», – это вырвалось откуда-то из самых глубин души Боба.

«Что ты от нее хотел, то и получил. Девушка выдавала на гора все, что ей заказывали», – философски рассуждал Джефф.

«Но это никакая не Великая любовь, я разочарован», – констатировал Боб.

«Да, это не Великая любовь», – глухо подтвердил Джефф.

Партнеры пришли к согласованному заключению, его отточенная формулировка звучала не слишком свежо:

«Отродясь такого не было, и вот опять».

И все же Джефф не дал партнеру расслабиться, он никогда не забывал о деле.

«Все это очень хорошо, но не забывай, нам надо отписываться перед Джоном Смитом младшим. А это непростая задача. Надо придумать что-нибудь достойное его извращенного политизированного внимания».

И все же тогда у Боба возникло устойчивое ощущение, что это был для партнеров самый удачный акт из их Марлезонского балета, и при этом отнюдь не самый последний.

Гумус террора. Неужели нашел?

В современном человеке исчезло трагическое переживание оргазма как разрыва с повседневным существованием

Г. Джемаль

Боб увидел ее впервые на вечеринке у давнего знакомого Джеффа, мистера Уилкинсона. Тот спал и видел завоевать себе репутацию фицджеральдовского великого Гэтсби. На своем ранчо во Флориде он периодически устраивал вечеринки, на которые приглашал до тысячи человек. Столы накрывались под огромными навесами, вино лилось рекой. Многие из приглашенных даже не были знакомы и видели друг друга впервые.

С нетерпением ожидая начала танцев, дамы слушали классическую музыку в многчисленных и разнообразных по дизайну гостинных. В курительных комнатах джентльмены говорили о политике и участившихся терактах.

Чтобы не смешивать божий дар с яишницей, танцы устраивались в специально сконструированных для этого залах дворца.

Боб прошел в танцевальный зал на третьем этаже, он был уже полон великосветской публики. Огромный зал освещался несколькими хрустальными люстрами у потолка, они делали пространство неестественно ярким. Прекрасно отполированный деревянный паркет идеально подходил для танцев, которые были уже в разгаре. Компактнй оркестр с отдельно стоящим саксофонистом, у микрофона – певец, старательно тянущий популярную грустную мелодию.

«Видишь эту танцующую толпу?», – спросил Джефф, и, не дожидаясь реакции партнера, глубокомысленно добавил:

«Сегодня обожаю каждого».

Боб перестал слушать музыку, теперь его интересовали сплетенные в танце люди. Они были всецело поглощены танцем, кружились по залу подчеркнуто медленно и дениво, почти не разговаривая. Временами музыка заставляла их разъединиться и бессмысленно трястись в такт, изображая экстаз.

Казалось бы, эти люди пришли сюда отдыхать, развлекаться и веселиться, но в их движениях, взглядах, позах, жестах не было и намека на подобающую случаю беззаботность, расслабленность, легкость, раскованность и непринужденность. Напротив, в них сквозила так характерная для обычной жизни привычная отчужденность, зажатость, озабоченность, сосредоточенность.

Свет в зале становился то слепяще ярким, то приглушенным до почти полной темноты. Когда оставались включенными только светильники у сцены, тени танцующих еще больше нагнетали общее напряжение, будили ассоциации с приблжающимся концом света. Каждый танцующий в отдельности казался Бобу потерявшим ориентацию в пространстве, пугливым и беспомощным, а все вместе они создавали неприятное впечатление усталой отары овец, ждущей направлющего окрика пастуха.

В помещении стало уже довольно жарко, кожа танцующих блестела от выступившего пота, воздух был перенасыщен смесью дорогих духов, запаха спиртного и сигарет, распаренного человеческого тела. Боб вдруг подумал, что в этом столпотворении, где практически невероятно встретить сослуживцев и знакомых, люди непроизвольно перестают контролировать себя, выражение своих лиц и выглядят теперь именно такими, какие они и есть на самом деле. Он тщетно искал в этих лицах хотя бы какие-то следы интеллекта и аристократизма. В облике танцующих не осталось и тени благородства, мелькнула шальная мысль, что, наверное, для каждого из них жизнь – это только цепь мелко-эгоистических забот, подленьких, противоречащих друг другу и сражающихся друг с другом мыслишек, в той или иной степени сомнительных поступков и телодвижений. И все это на фоне постоянной готовности совершить практически любое, даже самое страшное преступление – при наличии хотя бы гарантий собственной безопасности, а еще лучше – минимальной оплаты затраченных усилий.

«Эти люди осатанели от изнуряющей конкуренции, неистовой жажды власти и постоянного зарабатывания денег, погони за наслаждением и самоутверждения, тебе не кажется?», – спросил партнер Джефф.

Черты лиц танцующих загрубели от череды сменяющих друг друга низменных желаний и ложных стремлений, понимания своей низости и ее неизбежности, постоянной и безусловной готовности испытать любое мыслимое и немыслимое унижение. В их глазах застыла изощренная лживость, неконтролируемая жадность и всепоглощающий страх.

«Вот тебе образ жизни, который долгое время был для западного человека очаровательным и привлекательным, а потом совершенно неожиданно, без всякого перехода, во мгновение ока превратился в пугающий образ смерти», – снова подал голос Джефф, от его слов тоже повеяло всепоглощающим страхом.

Создавалось отвратительное, непереносимо тяжкое впечатление, что над танцующей аморфной толпой угрожающе навис безжалостно-справедливый рок, они дергались и извивались так, будто под ними вот-вот разверзнется бездна террора.

«Мне сейчас вдруг показалось, партнер, это лучшее место для совершения террористического акта», – помимо воли сказал Боб. Точнее, это сказал кто-то другой устами Боба, – Который их хоть немного встряхнет и, быть может, напомнит им о том, что они называются людьми.

Боб поймал себя на мысли, что люди двигаются по залу теперь уже машинально. В какой-то момент внимание Боба самопроизвольно перескочило с фигур на лица танцующих. Бессмысленность и страх, мука и ужас, подлость и привычная униженность, застывшие в глазах людей и уже впечананные в весь их облик, совсем не вызывали у партнеров сострадания. Напротив, вместе с непреодолимым чувством омерзения у них возникло с трудом сдерживаемое желания всех их и все это уничтожить. Ну, например, взорвать или затопить. Тогда партнерам казалось, что это будет для их же блага.

«Вот оно, аномичное общество глобальных зрителей и всеядных потребителей. Поощряя одинаковые для всех цели и ценности индивидуального успеха, это общество оценивает жизнь подавляющего большинства своих членов, по разным причинам лишенных материального богатства, власти и престижного социального статуса, как однозначно неудавшуюся. А насилие и обман стали для членов общества единственными добродетелями ввиду их абсолютной эффективности для достижения социально одобряемых целей, – власти, денег, статуса, удовольствий, – размышлял Боб, – Вот он, гумус террора, вот плодородная почва, на которой произрастают взрывы, тараны, отравленные письма, взятие заложников, заказные убийства. Вот они, зрители, потенциальные свидетели терактов. Страдая извращенно-обостренным восприятием собственной персоны и своей ценности, они сделали себя своей собственной единственной самодовлеющей целью и влачат апатичное, безучастное бессмысленное существование. Их уже трудно называть людьми, скорее это существа. При всей их внешней благостности, они в любой подходящий момент готовы применить насилие к другим в его самых крайних формах – исключительно ради собственной выгоды. Они находят доходящее до садизма удовольствие в причинении другим боли и страданий и взрастили в себе отвратительную привычку испытывать наслаждение от этого. Многие из этих существ неоднократно испытали и возлюбили насилие по отношению к себе, они хотят, готовы и стремятся получать удовольствие и от этого. И огромное большинство их них испытывает сладострастное, доходящее до оргазма, наслаждение от восприятия ужасных сцен насилия, сопереживания их жертвам. Но сопереживания отнюдь не в плане вербального сочувствия, а на уровне испытания тех же самых ощущений смертельной опасности, боли и гибели, грубо щекочущих нервы и раздражающих определенные мозговые центры удовольствия, однако не доводящих до реальной смерти. Они стремятся многократно повторить, воспроизвести во все более изощренном варианте, снова и снова испытать «сладкий ужас» от созерцания чужого страдания, ужаса и горя.

И пожалуй, прав Джефф, ведь с точки зрения теории аномии и аномической личности, террор – это не преступление, но лишь артефакт нескоординированного развития общества. А террорист уже больше не является асоциальным, паразитическим элементом, перестает быть инородным, не поддающимся ассимиляции телом, введенным в общественный организм насильственным путем, он скорее представляет собой обычный, необходимый и в чем-то полезный элемент социальной жизни. Ведь это лучший, самый зоркий, вполне объективный и совершенно непредвзятый социальный критик общества».

Она стояла недалеко от стойки бара, время от времени грациозным движением поправляя светлые волосы, и всем своим видом показывая, что попала сюда случайно, сама не зная, как и почему. Она казалась хрупкой, однако в ее позе угадывалась кошачья грация и мягкая сила. Ее глаза выглядели близорукими, и все же поза выдавала прекрасную ориентацию в окружающем. В ее позе, и в особености во взглядах, бросаемых то на певца, то поверх танцующей толпы было что-то приглашающее к знакомству. Теперь она смотрела куда-то в сторону, при этом он понимал, что она его увидела и за ним наблюдает. Общий ивд ему понравился настолько, что он даже забыл поинтересоваться мнением партнера. Мелькнула дерзкая мысль, что она его выбрала, но Боб эту мысль с возмущением и пренебрежением отбросил.

«Эти глаза не против», – злорадно ухмыльнувшись, буркнул Джефф.

«Меня всегда коробило твое демонстративно-потребительское отношение к женщине», – отрезал Боб.

«Боб, ты же раньше предпочитал брюнеток! А это блондинка, однозначно!», – пролепетал кто-то внутри с отчетливо различимым недоумением. Витиеватая стилистика изложения, а равно и его железная логика живо напомнила партнерам неунывающую неместную Наташу.

Джефф настаивал на немедленном штурме, однако Боб медлил, отказываясь следовать инструкциям партнера. Он сделал два-три больших круга, точнее, эллипса, для реконосцировки, проверяя свои ощущения и осматриваясь, радиусы эллипсов постепенно сужались, при этом эротическое притяжение ощутимо усиливалось.

Находясь в апогее своего рекогносцировочного движения, партнеры увидели, что рядом с заинтересовашей Боба девушкой, откуда ни возьмись, выросла особь женского пола в ярко-желтом платье, производившая впечатление светской дамы. Джефф заинтриговали ее тяжелые бедра в сочетании с узкой талией. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это пожилая крашеная блондинка, обладавшая все еще неплохой фигурой, внутренне просветлевшая и оздоровившаяся в связи с недавним переходом на безубойное питание. Впрочем, она уже передвигалась в некоторых направлениях не без видимого труда.

Перебросившись двумя-тремя короткими фразами, дамы дружно вспорхнули со своего места, и в следующий миг они уже танцевали что-то среднее между устаревшим шейком и обновленным ча-ча-ча.

Джефф требовал абордажа.

«Если промедлим, будет только хуже! Появится еще одна или две развязные телки, типа подруги, что ты с ними со всеми будешь делать? Они даже не поймут, кого из них ты предпочитаешь! Все. Решено. Я беру желтую, твоя – фиолетовая».

Между тем партнеры осознали, что, находясь в одном и том же физическом теле, им будет весьма затруднительно пригласить двух дам одновременно. Друзья рассмеялись, настолько громко, что разбудили прикорнувшую было маменьку Герду, которая сразу забраковала обеих кандидаток, найдя их излишне простыми, несколько пошлыми и в какой-то степени даже вульгарными. И, что принципиально важно, недостаточно аристократичными. Но доброго Боба жесткие суждения маменьки не остановили.

Очень кстати Боб вспомнил, что во время одного из своих рекогоносцировлчных рейсов он обратил внимание на одинокого молодого человека, надолго расположившегося у стойки отдаленного бара. Его казацкие усы все еще топорщились и отчетливо свидетельсовали о его мужественности. Боб предложил молодому человеку с усами временное партнерство.

При виде казацких усов старшая из подруг не смогла сдержать чрезмерно благосклонной улыбки, видно было, что у нее автоматически потекли слюни.

«Никаких психологических изысканий! – оборвал наблюдения Боба партнер, – Ты требовал себе фиолетовую?! Хватай свою фиолетовую и уводи подальше и побыстрее, пока и она не сделала «стойку» на усы!».

Сблизившись со своим объектом внимания, Боб умилился источаемому ею слабому, но удивительно густому запаху дикой гвоздики.

«Но есть одна тонкость, партнер: эта восхитительная гвоздика заглушает устойчивый запах опасности, – предупредил Джефф, – Разве ты его не слышишь?».

Тот не успел ответить, почти не взглянув на Боба, барышня в фиолетовом приняла его деликатное приглашение на медленный танец.

Ее звали Шарлоттой, ее негромкий голос звучал, подобно серебряному колокольчику. Под ладонью затрепетала тонкая гибкая талия. Боб снова умилился, на этот раз уютно уместившейся в его руке маленькой ручке в ажурной перчатке.

Они начали с медленного фокстрота, потом попробовали вальс. Они танцевали уже седьмой танец, и никак не могли оторваться друг от друга, ожидая, когда снова начнется музыка. Для приличия Боб только немного и мастерски ослаблял хватку на талии.

Боб и Шарлотта почти одновременно предложили друг другу совершить прогулку в парке.

В трепетной неге ночи было что-то таинственное, неведомое, подстерегаюшее, но и приглашающее.

«Приглашающе, но к чему?», – иронически вопрошала маменька.

Мягко колеблющиеся тени деревьев придавали мизансцене черты волшебной иррациональности и сказочной изменчивости. Звук цикад и пение лягушек завораживали и создавали какую-то особую эмоциональную напряженность, наполненную важным, но скрытым смыслом. Все чувства были обострены до предела, Боб изумился чему-то чудно́му и волшебному, бурно и весело растущему в сердце, оно таяло и потом снова увеличивалось в размерах. Все тело охватила неведомая мягкая пульсация. Откуда-то издалека звучали слова Джеффа: «Будь осторожен, партнер, ты не должен допустить хищнического сексуального нападения. Имеется в виду изнасилование первой степени». Конечно, солдатский юмор Джефф и молчаливая поддержка его шутейных потуг маменькой Гердой не могли отвлечь героя от практически уже начавлегося приятнейшего процесса поглощения «меда». Только вносили в него малюсенькую ложечку дегтя.

Она выслушивала его сумасбродные излияния с легкой улыбкой. Боб читал в ее глазах удивительное и незнакомое приятие, его сердце наполнялось признательностью и нежностью. Теперь ее лицо казалось худым, глаза – огромно-бездонными, под ними легли темные тени. Бледность щек нежно подчеркивала изумрудную зелень глаз.

В ней появилась что-то похожее на беззащитность, делавшее ее невыразимо трогательной. Боб никогда не чувствовал себя таким могущественным и счастливым. Он проводил ее до маленького домика, в котором она разместилась.

– Спасибо, что меня проводили. До завтра, – тихо сказала она и подала ему руку. Пожимая ее, он понял, что его не отпускают, а уйти будет значить нанести скорбление.

«Она тебя не отпускает», – подсказал Джефф.

«Беги отсюда, и как можно быстрее! Это ловушка», – порекомендовала маменька Герда.

– Спокойной ночи, – сказал Боб, чтобы что-нибудь сказать, – то ли маменьке с Джеффом, то ли Шарлотте.

Они медленно и прицельно сблизились телами, она небрежно подставила ему губы. Руки сами ее обняли, он снова поразился гибкости ее осиной талии. Она аристократически не сопротивлялась, и это только усиливало его нежность. Как-то само собой они переместились к скамейке у развесистого дерева и оказались в его густой тени. Высочайшее качество произведенного маневра свидетельствовало о его плановом характере, однако искатель меда был не в силах прервать достигший уже финальной стадии процесс. Долго сдерживаемые чувства хлынули, как бурный поток через прорвавшуюся плотину представлений о приличиях.

«Дело молодое! Вот она, любовь с первого взгляда, как мне ее всегда не хватало! – порадовался за партнера Джефф. И все же, некий неприятный диссонанс привлек его внимание… Чутко прислушавшись к ощущениям физического тела, он сделал неутешительный вывод: вся поэтичность происходящего и сейчас продиктована ни чем иным, как банальной похотью.

«Я же предупреждала! Эти любовные игры до добра не доведут!», – дала моральную оценку происходящему непримиримая маменька Герда.

С трудом дождавшись окончания рандеву, снова взбрыкнула маменька Герда: «И что ты в ней нашел? Она слишком красива! И это заставляет усомниться в ее добросовестности, и тем более, будущей супружеской верности. Неужели ты не понимаешь, таких в жены не выбирают. Надо смотреть на вещи трезво. Ты хочешь проблем? Она тебе их предоставит в изобилии. Повторяю: на красивых не женятся, с ними заводят любовный роман. А в твоем возрасте уже давно пора подумать о женитьбе».

«А я бы ею предметно занялся, – не удержался от рекомендаций папенька Гилберт, – Так, для коллекции. Это необычный экземпляр, чувствуется по ее осиной талии, да и по ажурным перчаткам. Эта рыбка тебе не помешает, – будет, что вспомнить на старости лет на тему любви! А то все ваши с партнером сюжеты слишком однообразны и посвящены взрывам, дракам, да заложникам. И потом, не следует сбрасывать со счетов, что она в достаточной степени свежа и молода!..». Его сладострастную медитацию грубо оборвала маменька Герда: