Текст книги "Звериный круг"

Глава 13

Что же было с ним дальше?..

Валентин высвободил руку из-под одеяла, коснулся лица. По вискам струился пот. Жилка на виске под указательным пальцем ошалело пульсировала. Сознанием он находился еще там – в сумерках прошлого. И совершенно напрасно! Вот уж что следовало забыть! Крепко-накрепко! Потому что дальше безжалостная кинолента высвечивала родные лица, город детства и юношества, разговоры, которые повергли его в шок. Друзья и родственники дружно убеждали сдаться. Они не собирались выдавать его, но и не хотели ничего слышать, дружно и не сговариваясь закрывая перед ним двери, ссылаясь на дела и детей. От Валентина не то что бы отказывались, но и принять соглашались лишь на определенных условиях. Власть, с. которой он столько боролся в заключении, в конечном счете оказалась сильнее.

Она была в состоянии влиять на сердца самых близких людей. И вот тогда ему стало по-настоящему плохо. Он вдруг осознал, что зона и «газовая морилка» – еще не крайняя ступень ада. Существовало кое-что похуже. Именно это «кое-что» превращало жизнь в полнейшую бессмыслицу, порождая беспредельное отчаяние, подталкивая к суициду, ибо последнее становилось естественным выходом из тупика. Лишь по счастью он вспомнил о переехавшем в другой город Юрии. Они созвонились, а вскоре состоялась и встреча. Первая же беседа оказалась решающей для обоих. Ночь откровений, проведенная в утлой кухоньке за бутылью «белой» и банкой шпрот, породила надежды, а с ними породила и идею БЕГСТВА. Бегства далеко и насовсем… Постепенно возник план, на реализацию которого потребовались деньги. Главным добытчиком стал Валентин, – трансформация в жадного и ненасытного клеща состоялась. Найти чудовище, к которому следовало присосаться, оказалось несложно. Формула наживы была выведена наипростейшая: мафия обирает государство, они потихоньку станут обирать мафию…

Стараясь не разбудить спящую девушку, Валентин осторожно сел. Покрутив головой, поднялся с дивана и сделал неуверенный шаг. Левую ногу – ту самую, которую покалечили некогда клыки сторожевого пса, свело от боли. Вот они, последствия снов! Помассировав мышцы, он бесшумно оделся и выскользнул из квартиры.

Город еще не проснулся. Прохлада царила на улицах, и движение доставляло Валентину невыразимое удовольствие. Наращивая темп, он побежал по темному тротуару. От снов, от мыслей, от прошлого. Ему хотелось вымотать себя до обморочной усталости. Прямо с утра. Дымя выхлопами, мимо проносились редкие машины, и он задерживал дыхание, пытаясь терпеть до последней возможности.

Только так можно было добиться желаемого! Вытеснить муками и усталостью воспоминания.

Кавалькада велосипедистов ехала в направлении городского пруда, и он не раздумывая повернул за ними. Солнце только-только показалось над крышами.

Длинные тени смешили своей худобой и призрачной незавершенностью. Остановившись возле пруда, он скинул с себя одежду. Радужная пленка, плавающая там и тут, не пугала. Он по-прежнему испытывал перед водной стихией благоговейный трепет.

Никто и никогда не откроет всей правды морей и океанов. Ни физики, ни величайшие из поэтов и художников. Когда-то давно его спасла мелкая, захлебывающаяся на перекатах речушка… Вода была его талисманом, в ней заключалось спасение. Набрав полную грудь воздуха, Валентин нырнул…

Домой он вернулся успокоенный. Наскоро ополоснулся под душем и, вытираясь полотенцем, прошел на кухню. Дед уже вернулся из магазина и, распаковывая авоськи, вполголоса материл чиновников и народных депутатов, которых, елки зеленые, не мешало бы на месячишко заставить пожить на пенсию простых людей.

Делал он это, как всегда, беззлобно, даже немного нараспев. На вошедшего Валентина взглянул осуждающе:

– Все гулеванишь? За комнату плотишь, а не ночуешь. Не жаль рублишек-то?

Или деньги легкие?

– Не легкие, дед, – дурные.

– То-то и оно, что дурные, а то бы считал копеечку!

– Беднее нищего, дед, умирающий с голоду.

– Дурак ты, Валя. Ну, да ничего, поживешь с мое – образумишься. А может, и раньше поймешь. Подцепит какая-нибудь грудастая и подарит парочку писунов. Враз поумнеешь.

– Разве ж я спорю? – Валентин улыбнулся.

– А кто тебя просит соглашаться? Спорь, возражение имей! На то тебе голова и дана!.. – Что-то неожиданно вспомнив, дед оборвал самого себя:

– А я вот тебе не рассказывал, что углядел давеча на нашем столе? Не здесь, а во дворе – где с доминошниками обычно собираемся?

– Ну?

– Вот тебе и ну! Идем мы туда, а на столе сидит ястреб-птичник и мышь кромсает. И ведь, главное, мыто совсем рядышком! Так хоть бы что подлецу! Знай долбит и долбит клювом. А давеча еще филина видели…

– Тоже на столе?

– Почему на столе? На дереве… Седой, старый такой, сидит и глазом не моргнет. А под деревом целая толпа ребятишек. Точно в зоопарке. Вот и выходит, Валек, форменная карусель. В лесу ни единой пичуги, а в городе – вон какие чудеса творятся. Потек хищник в города. Ой потек! Что дальше-то будет?

– Что-нибудь да будет.

– Что-нибудь! – передразнил дед. – Квелые вы какие-то, честное слово! Даже дурить толком разучились. Ни тебе размаха, ни тебе удали. Все исподтишка да невесело. Посмотришь на иную компаху – прямо зевать тянет. Стоят, плюются, в затылках чешут.

Дед вытряхнул авоську над раковиной и поморщился: – Разве ж это репа?

– А что?

– Во-первых, мелкая, во-вторых, твердая… И думал ведь, когда брал, что обманут, а все одно взял, старый дуралей. Хотел запаковать в эмалированное ведерко и в холодок на хранение… Эх, Валек! Посмотрел бы ты репу, какая раньше была. Вот репа так репа! А вкус – послаще нынешнего сахара.

– Слышал я про такую репку. Позвал дед бабку, а бабка Жучку – и так далее.

– Это тебе сейчас сказкой кажется. А раньше и впрямь иную бомбищу из земли было не выдернуть. Вдвоем тягали – один лопатой подкапывает, второй за хвост ее… – Хвост – это как?

– А так. – Дед крякнул. – Видал у кобылы хвост? Вот и у репы такой же.

Только ботвой называется.

– Что-то много ты критиканствуешь сегодня. – Валентин подошел ближе, заглянул в раковину. – Да ну!.. Репа как репа. Желтенькая.

– Желтенькая! – Дед фыркнул. – Ты попробуй раскуси ее – зубы обломаешь.

– Капризный ты, дед. С норовом. Государство пахало, сеяло, выращивало, а тебе все неладно. Не хочешь есть сырую, свари суп. – Суп из репы?

– А что такого? По крайней мере, мягче будет.

– Мягче… Иди уж, советчик, отсыпайся!

– Уже иду. – Намотав полотенце на голову, Валентин покинул кухню. Вдогонку дед крикнул:

– И чтоб ночевать мне где положено! Завел подружку – веди в дом. А то ить мне что? Обратно твои деньги отдавать?..

Заперевшись у себя в комнате, Валентин прошел в угол и аккуратно, стараясь не греметь и не скрежетать, передвинул громоздкий торшер. Паркет в этом месте разбирался, открывая взору потайную нишу. Именно здесь хранился невостребованный компромат на Малютина и Сулика. Забрав упакованную в полиэтилен стопку Документов, он вновь уложил паркетины. Занял привычное место и торшер.

Прежде чем выйти из комнаты, Валентин придирчиво осмотрел себя в зеркале.

Расчесав спутанные волосы, мизинцем провел по губам. Не кожа, а рашпиль! Разве ж так можно?.. Порывшись на полках, нашел тюбик с кремом, рассеянно прочитал надпись: «Для рук». Пожав плечами, помазал губы. Вот так, господин министр!

Совесть тоже надо иметь! И кстати, мог бы заняться этим еще вчера…

Прищурившись, он выдал самому себе оценку. Тройка с плюсом, не больше.

Возможно, после ликвидации щетины получится четверка, но этим он займется позже.

Дед по-прежнему бормотал что-то на кухне. Телефон был свободен, и Валентин набрал привычную комбинацию цифр.

Взял трубку сам Алоис.

– Босс?.. Если все остается в силе, я выезжаю прямо сейчас.

– Хорошо, жду.

В трубке зазвучали гудки. Валентин позволил себе усмехнуться. Нелепый разговор. Во всяком случае, для Алоиса. Для Валентина он был крайне важен. Юрий сказал, что отсчет времени уже пошел. Стало быть, непредвиденное могло произойти в любую минуту. Сейчас он по крайней мере знал, что с Алоисом все в порядке и к нему МОЖНО выезжать.

Уже в подъезде он с удовольствием пожевал губами, мельком подумал, что к вечеру они станут мягкими и нежными. Как у теленка. Хотя при чем здесь теленок?

* * *

Ему следовало понять это давно. Темное время суток, сопровождаемое призрачным полетом субмарин, не годилось для исполнения приговоров. От постоянного ночного недосыпания у Николая стали трястись руки, а пугающие видения преследовали уже непрерывно.

День!.. Как ясно и просто! Множество снующих по улице людей, кошек, голубей и собак, среди которых так легко затеряться, отсутствие ненавистных фонарей и надежная защита городского транспортного шума. Время, когда человеческий взгляд теряется, не умея сосредоточиться ни на чем устойчивом, и потому уходит вглубь, разглядывая самое себя и ничто другое…

Николай ожидал своего недруга под аркой тяжелого пятиэтажного здания.

Мысли крутились вокруг сегодняшней даты – он не был уверен, что это не выходной. Смущение росло, и он тщетно пытался выжать из памяти хоть какую-нибудь информацию. В самом деле! Где можно узнать сведения о текущем дне?

В газетах, по телевидению?.. Но он давным-давно не видел ни того ни другого.

Спрашивать прохожих не решался, опасаясь привлечь внимание. Время шло, и Николай продолжал нервничать. В душе поднималась злость на тех, кто придумал календарь с его тремястами шестьюдесятью пятью наименованиями, с месяцами и семидневным циклом. Кому могло понадобиться столько лишних слов?

Город постепенно просыпался. Люди выходили на улицы, плотными колоннами спешили на работу. Николай успокоился. Значит, он не ошибся. Это был рабочий день, и многоголосый бич будильников дотягивался до спящих, поднимая с постелей, заставляя умываться и глотать холодные, наспех приготовленные завтраки. В конце концов должен был появиться и тот, которого ждал под аркой Николай.

Вышло, однако, несколько иначе. Располневший Костыль, его бывший старшина, первым заметил Николая. На пухлом лице отразилось радостное удивление.

– Ха! Зема! Какими судьбами? – Он хлопнул Николая по плечу и протянул руку:

– Держи петуха, корешок! Тебя ведь Колей зовут, верно? Видишь, не забыл…

Николай машинально пожал крепкую ладонь. Глаза его напряженно следили за старшиной. Да, это был Костылев. Тот самый, что организовывал веселенькие представления для новобранцев. Так сказать, наглядные уроки по военно-политической подготовке. «Первое дело в армии – боевой дух, сынки!..» И боевой дух в них вбивали с самых первых дней службы, тыча носом в устав, намолачивая кулаками по спине до тех пор, пока испытуемый не заходился в кашле.

Кашлять тоже запрещалось. За нарушение «тишины» немедленно выдавалась добавка… Сейчас Николай находился в растерянности. Он не узнавал Костыля и не понимал, почему тот хлопает его по плечам, мнет в грубоватых объятиях.

– А ты, я вижу, как был доходной, так и остался. Зря, паря. – Костылев гоготнул. – Жизнь – штука вкусная!.. Слушай, может, забежим ко мне, дерябнем по рюмашке? Я ведь здесь один, кроме Митяя, никого не вижу. Ты хоть помнишь нашего Митяя?

Николай заторможенно кивнул. Горло перехватило судорогой. Он не мог произнести ни звука.

– Что-то ты какой-то нерадостный. – Костылев нахмурился. – Ладно, старик, я же понимаю. Молодые были, глупые. Но что прошло, то прошло. Как-никак вместе отбарабанили два года. Армия – это святое.

– Да, конечно, – просипел Николай. Он избегал смотреть на говорившего.

Мысли, злые, кусачие, оборвав постромки, стаей носились по закоулкам мозга.

Тонкий разноголосый вой замораживал душу. Он вдруг почувствовал, что и сам вот-вот завоет.

Костылев тряхнул его за плечо:

– Слышь, корешок! Ты, может, что против имеешь? Так лучше забудь. Как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон. Пошли, примем по одной, чтоб похорошело. А на работу я чихал. Один звонок – и мне все устроят. Я, брат ты мой, на хорошем счету, – стерпят и не такое. Ты-то как, свободен?

Николай с изумлением ощутил, что идет, ведомый заботливой рукой Костылева.

Сильные пальцы стиснули локоть, и он пугливо вздрогнул. Эти пальцы он узнал бы из тысячи. Старшина уважал чистоплотность и ежедневно делал маникюр. За отсутствием парикмахерш работу эту исполняли Николай и ему подобные. Впрочем, памятен был не только маникюр. Толстые ухоженные пальцы любили поразмяться. Они легко выкручивали кисти стриженым пацанам, дергали за уши с такой силой, что слышался треск, а в голове от боли начинало шуметь. Николай помнил многое. Два года – срок действительно немалый. Семьсот тридцать дней – семьсот тридцать попыток выжить. Сутки, прошедшие без зуботычин, превращались в праздник. И вот теперь этот человек вел его к себе домой, чтобы поболтать о том о сем, чтобы рюмашкой отметить неожиданную встречу. Дернувшись, Николай замычал.

– Ты чего? – На гладком лице Костылева проступило раздражение. – Не хочешь пить?

Он замолчал, потому что в следующую секунду увидел в руке Николая нож. И не испугался. Николай это сразу понял.

– Вот оно что… А я-то гадал, кто это Севку грохнул. Выходит, ты, лемех?

Испустив нечленораздельный вопль, Николай взмахнул оружием. Лезвие полоснуло по ладони противника – старшина успел защититься.

– Паскуда! – Костыль с ожесточением взглянул на кровоточащую рану. – Да знаешь, что я с тобой сделаю! Жаба ты поганая!..

Николай ринулся вперед, но наткнулся на выброшенный кулак. Радугой полыхнуло в глазах, и он без сил опустился на колени.

– На кого клюв поднял, плевок! – Старшина шагнул к нему и ударил в грудь.

Николай с хрипом опрокинулся на кирпичную стену. Затылок обморочно загудел, в горле болезненно клокотнуло. Прыгнув к лежащему, скользкими от крови руками Костылев принялся его душить. Николай змеей извивался под ним, силясь вырваться. На мгновение взор Костылева упал вниз, и оба вмиг осознали, что сейчас произойдет. Описав короткую дугу, нож вошел в тело Костыля с омерзительным хрустом.

– Вот погань! Ты же меня… Ты же меня зарезал… – Обмякнув, старшина еще больше навалился на Николая. Грузное раздобревшее тело не желало расставаться с жизнью.

Напрягая силы, Николай пытался оторваться от него, но руки врага будто прилипли к нему. Он отбивался ножом и кулаками, но все было тщетно. Словно огненный смерч ворвался под арку, дрогнувшей спиралью коснулся головы Николая.

Воздух взорвался перед глазами обезумевшего человека, он почти ослеп.

Реальность перестала существовать, вокруг царила багровая пустота, и посреди этой пустоты зловещим провалом чернел рот врага, язвительно шевелящийся, изрыгающий ругательство за ругательством. Эти губы, этот язык были ему знакомы.

Сколько раз с дьявольской артикуляцией они источали словесный яд! Сколько ненависти проистекло через это зубастое отверстие! Теперь Николай возвращал все сторицей…

Очнулся он от женского крика. Какие-то люди маячили вдали, показывали в его сторону руками. Оторвавшись от безжизненного тела, спотыкаясь на каждом шагу, Николай метнулся через улицу. Кто-то шарахнулся от него, со скрежетом затормозила машина. Почти не видя, куда бежит, сквозь крики он мчался по неведомому маршруту. Глухие дворы, заборы, развешенное на столбах белье…

Паника осталась далеко позади, никто не преследовал беглеца.

Остановившись возле какой-то лужи, Николай хрипло рассмеялся. Зачерпнув в пригоршню воды, стал смывать с себя кровь. Случайному подростку, скользнувшему по нему взглядом, с подобострастным смешком пояснил:

– Краска… Это я краску смываю.

Подросток равнодушно отвернулся.

Глава 14

Район, где жил Александр Петрович Заварский, строился в скудные пятидесятые. Двухэтажные оштукатуренные дома, кряжистые и одинаково окрашенные, группировались аккуратным каре. Загадочным образом машина разрушения и капитального строительства обошла ухоженный квартал стороной. Слева и справа горизонт плечисто загораживали панельные «коробки», девяти– и двенадцатиэтажные «утюжки», но здесь все было по-деревенски приземисто и уютно, и, вероятно, по контрасту с окружающим, квартал, в котором обосновался босс, напоминал крохотный оазис. Кстати говоря, сам Алоис называл его заповедником.

Все на том же стареньком «жигуленке» Валентин въехал в «заповедник» и остановился. Он бывал здесь уже не раз и потому, выбравшись из машины, уверенно зашагал к логову Алоиса. Впрочем, проявлять неуверенность в этих местах не рекомендовалось. За двориком ежесуточно наблюдало несколько пар глаз. Мир и спокойствие в «заповеднике» царили лишь на первый поверхностный взгляд. В действительности это было гнездовье опаснейших змей. Компании молокососов и заплутавших пьянчужек выставлялись отсюда в два счета, и только по той простой причине, что право на шум и буйство здесь принадлежало другим.

Подойдя к обшарпанному подъезду, Валентин дважды утопил пуговку звонка. В ожидании с любопытством осмотрелся. Все-таки Алоис неплохо устроился. Сулику будет непросто разделаться с ним. Большую часть домов, окружавших резиденцию, населяли приспешники босса. Квартал напоминал маленькую крепость, и всякий попавший в нее рисковал остаться здесь навсегда.

Коротко громыхнул засов, дверь приоткрылась. Валентин отметил про себя, что не услышал ни трели звонка, ни шагов подошедшего, – звукоизоляция была отменной. Две двери – внутренняя стальная и внешняя, усиленная, из прочных пород дерева. Само собой, имелась и телевизионная оптика, позволяющая внутреннему дежурному, не сходя с места, обозревать весь двор. Валентин изобразил на лице радушную улыбку. Человек, отворивший ему, держал на поводке широкогрудого ротвейлера. Юнец с румянцем во всю щеку, с едва заметным пушком на верхней губе. Пес смотрел на гостя с мрачноватой решительностью, и та же решимость читалась в глазах охранника.

– Меня ждут, – обрадовал его Валентин. – Алоис должен был предупредить.

Дверь распахнулась шире. Сияя фарфоровым оскалом, к ним вышел абсолютно лысый великан.

– Привет, Бугда! – Валентин дружелюбно кивнул. – Твои орлы опять меня не узнают.

Бугда, начальник охраны Алоиса, обернулся к юнцу:

– Свои, Валет, вольно. А ты заходи! В дверях, сам знаешь, правды нет.

– В ногах, ты хотел сказать?

– В ногах или в дверях – какая разница? – Валентина хлопнули по плечу. – А что не узнают, сам виноват: редко заходишь. Кадры меняются, людей на повышение отправляем, один только я здесь и задерживаюсь.

– Еще бы! Ты ведь у нас – известный скромник!

– А как же! – Все с той же белозубой улыбкой Бугда продолжал охлопывать Валентина со всех сторон. Это не было проявлением дружелюбия – великан проверял гостя на предмет наличия оружия. Умело, надо сказать, проверял. Покончив с обыском, Бугда пожал плечами. – Извини, старик, служба. Проводи его, Валет.

В сопровождении юнца Валентин двинулся по темному коридору. Миновав следующую дверь, ухмыльнулся. Слишком уж резко обрывалась сермяжная необустроенность прихожей и начиналось чудо, напоминающее интерьеры Петергофа и Зимнего дворца. Масляная краска и известковые разводы остались позади – пространство преображалось самым волшебным образом. Стены и потолок разбегались, образуя подобие сводчатого зала. Под ногами расстилался огромный, восточных расцветок ковер. Вместо обоев всюду красовался голубой бархат, плотные ряды картин взирали на посетителей глазами средневековых графов и князей. Золоченый багет, статуэтки, в глубине таинственных ниш радужными искристыми взвесями клубились аквариумные японские рыбки.

– Одну минуту. – Юнец обогнул мраморную колонну и скрылся за тяжелыми портьерами. Через некоторое время появился вновь и приглашающе качнул головой:

– Пожалуйста, вас ждут.

Внутренне подобравшись, Валентин прошел вперед.

Этот зал, как и предыдущий, тоже был лишен второго этажа. Алоис любил пространство, потому и уважал готические соборы. А еще Алоис любил экзотическое, необычное, он умел удивлять. Гигантские крабы и омары вперемешку со звездами и раковинами всех оттенков и размеров громоздились на стенах. Чуть выше красовались коллекции кинжалов и боевых томагавков. Хозяин здешнего жилья не оставил ни единого свободного метра. Даже в воздухе, окольцевав своеобразным ожерельем гигантскую люстру, с потолка свисали чучела акул, крокодилов и морских черепах. Если бы хозяин догадался озвучить помещение соответствующей фонограммой, он добился бы потрясающего эффекта. Впрочем, он старался как мог.

Об этом старании свидетельствовал и его внешний вид. В пестром, расцвеченном иероглифами кимоно, в туфлях с загнутыми на китайский манер носками, босс степенно расхаживал вдоль стен, по обыкновению разглядывая высушенных монстров.

– Никак не могу понять, – без приветствий и прочих словесных вступлений он двинулся навстречу Валентину, – никак не могу понять, в чем тут дело… – Он кивнул в сторону морских звезд. – Вот, скажем, амурская звезда, а вот гребешковая патриция, кульцита, летастерия… Обрати внимание на то, сколь сильно они отличаются друг от друга. Но почему так произошло? Ведь все они из одних и тех же вод. – Алоис сунул в зубы изгрызенный мундштук, плавным шагом направился к креслу-качалке. – Удобно устроившись, он обратил к Валентину лицо.

– Странная история, очень странная. Есть в ней что-то, из-за чего можно впасть в задумчивость. Видишь ли, Валентин, природа – медлительна и практична. Ей просто незачем изощряться. Зубы, живот, задница – вот и вся схема. Всякого рода излишества – не что иное, как плод воображения. Но чье воображение поработало над ними? – Он указал в сторону экспонатов. – Или ОН все-таки существует?

Творец и изобретатель в едином лице?

Алоис сидел в кресле-качалке, смуглый, худощавый – живое воплощение легендарного Шерлока Холмса. Тот же орлиный профиль, оливкового цвета глаза, аккуратно уложенные волосы. Только вместо трубки у него был мундштук из янтаря и думал он отнюдь не о методах дедукции. Боссу нравилось быть непохожим, и многое на этом поприще ему удавалось. На своих обрюзгших собратьев он действительно не походил. И все-таки он был одним из них. Потому что благословлял рэкет и наживался на воровстве, потому что торговал человеческой кожей…

– Схожесть – вот что довлеет над всем живущим и произрастающим. Мир стремится к слиянию и упрощению. Через какую-нибудь тысячу лет останется один-единственный язык, английский. И ничего тут не поделаешь. Не будет ни негров, ни белых, ни монголов. Мулаты вытеснят все прочее население. Не будет и этого морского изобилия.

– Этого зуба я раньше, по-моему, не видел.

– Все верно, раньше его и не было. Мне прислали этот зуб на прошлой неделе. Коллега из штатов. Обрати внимание на размеры.

– Довольно приличные.

– Не просто приличные, а очень даже приличные! Большая белая акула длиной в десять и более метров имеет зубы всего в три-четыре сантиметра, а этот зуб превышает семь с половиной сантиметров!

– Откуда же он такой взялся?

– Это зуб древней акулы. В местечке Шарк-Хилл в Калифорнии откапывают зубки и побольше. Судя по всему, в юрских морях плавали хищницы, вдвое превосходящие размерами современных китов.

Валентин вежливо присвистнул.

– А вон тот кусочек кожи, обрати внимание, – это и есть знаменитая боразо, самая дорогая кожа в мире. Пять квадратных сантиметров стоят один доллар.

– Почему же так дорого?

– Потому что плакоидные чешуйки с этой кожи не удаляются, а подвергаются тщательной шлифовке. Видишь, как она блестит!.. (Валентину показалось, что глаза Алоиса увлажнились). Из этой кожи шьют себе платья кинозвезды и мультимиллионеры.

– Вы себе еще ничего не сшили?

– Увы, пока ничего. Кстати, именно акулью кожу в Европе прежних лет называли зачастую шагреневой. Кожа с рифленым рисунком.

– И как она?

– О чем ты?

– О коже. Еще не уменьшилась?

Алоис блекло улыбнулся:

– Можешь верить, а можешь не верить, но ее становится только больше. Еще месяц назад был один лоскуток, теперь целых три.

Валентин шутливо развел руками:

– Воистину праведными делами мы процветаем!

– Взгляни левее. – Алоис указал мундштуком на очередной трофей. – И попробуй угадать, что это такое?

Валентин шагнул ближе к стене и присмотрелся:

– Что-то вроде рукавицы.

– Гавайский вариант рыцарской перчатки. Вполне современная, кстати, штучка, хотя и придумана в незапамятные времена.

– Перчатка?

– Перчатка, но не обычная. Поверхность ее усажена акульими зубами. С помощью таких, с позволения сказать, варежек женщины Сандвичевых островов защищали себя, когда мужчины уходили в море на промысел.

– Понятно. – Валентин кивнул.

Шеф был помешан на хищниках и хищничестве. Начинал он, помнится, с холодного оружия – с палиц, рогатин, копий и стилетов. Теперь вот, похоже, перешел на акул. Тем не менее прелюдия затянулась, пора было переходить к главному.

– Да… Удивляюсь, как такая коллекция не отвлекает вас от дел! Честное слово, у меня бы в голове давно все перемешалось.

Намек получился более чем прозрачным, и Алоис поморщился. Эстеты не любят, когда их низводят с небес на горемычную землю.

– Что ж, если эти безделушки тебя утомили… Перейдем к делу. – Он передвинул кресло-качалку так, чтобы держать в поле зрения весь зал, и строго взглянул на Валентина. – Итак?

– Я принес то, о чем вы просили. Кое-что, на мой взгляд, заслуживает самого пристального внимания. Впрочем, вы сами в этом убедитесь. Надеюсь…

Документы тоже готовы? .

Алоис хмуро посмотрел на изгрызенный мундштук. Не поднимая глаз, сказал:

– На яшмовом столике, у камина.

– Благодарю. – Валентин приблизился к столику, бегло просмотрел бумаги. – Я могу на них полагаться?

– Не сомневайся, все сработано чисто. Я привык выполнять обещания. Это не туфта и не месячная ксива. Не обошлось, конечно, без затрат, но я полагал, что все окупится.

– И вы не ошиблись. – Валентин решил, что тянуть резину более не стоит. – То, что я принес, вас не разочарует. Это не только сведения о товаре, но и информация о ряде лиц, отирающихся возле фондов милосердия. Гуманитарная помощь из-за бугра и так далее. Если к этому умело подойти да с нужного конца…

– Не отвлекайся, – перебил босс. – Скажи, дорогой, каким образом все эти бумажки попадают к тебе? – Алоис с хмурой сосредоточенностью продолжал изучать свой мундштук.

– Вас интересуют подробности? – Валентин улыбнулся. – Признаюсь, это тоже потребовало определенных затрат. Но я работал на вас и знал, что мой труд оценят по достоинству.

– И все-таки… Ты не ответил на мой вопрос.

– Ну хорошо, считайте, что я выкрал эти бумаги. Те, прежние, и эти.

– Выкрал оригиналы?

– Понимаю ваш скепсис, и все же дело обстоит именно так. Бывшие владельцы полагают, что документов этих нет. Печка, керосин и так далее. Но в печку можно вовремя сунуть руку – вот в чем закавыка.

– Значит, ты шпионишь за Суликом? За моим партнером по бизнесу?

– Вы действуете осмотрительно, и я вас понимаю. Не все вещи можно называть своими именами. И если хозяин предоставляет мне свободу действий, то этой свободой грех не воспользоваться. Вам требовалась определенная информация, и я вам ее предоставил. – Валентин вынул из-за пазухи пакет и не без торжественности возложил на стол.

Алоис смотрел испытующе и будто не замечал пакета.

– Боюсь, я недооценил тебя. Не прост ты, ох не прост!

– По-моему, хуже, когда наблюдается обратное. – Не спрашивая разрешения, Валентин присел в одно из пустующих кресел. – Я действительно быстро разобрался в ситуации. И без колебаний стал на вашу сторону. Работать с надежными людьми, которые держат слово и не дают пустых обещаний, мне нравится. А кто такие Сулик с Малютиным, я не знаю. Я не работаю с ними. Для меня они – чужие дяди с кошельками толщиной в колено, и все. Вы же оказали мне ряд неоценимых услуг.

– Не надо преувеличивать.

– Я говорю лишь то, что есть. Вы помогли мне с работой, поддержали деньгами. Только благодаря вам я сумел встать на ноги.

– Выходит, таким образом ты решил расплатиться со мной?

– Разве это плохо?

Алоис покачал головой.

– У меня есть для вас еще важная информация, – заявил Валентин. – Но это только на словах. Документов больше не будет.

– Говори.

– Так вот, к моему глубокому сожалению, хозяева стадиона вас явно недолюбливают. Они настроены серьезно. Что-то затевается в самое ближайшее время. Это крупная игра, босс, а ваша территория уже наперед поделена.

Отправных данных, конечно, не густо, и все же их вполне достаточно, чтобы пытаться анализировать.

– Что за чушь! – Брови Алоиса сошлись в грозную линию. – Что за дурацкий вымысел!

– У меня нет, конечно, фактов и улик. Но это не вымысел!

– Поясни!

– Охотно. Но для начала ответьте: что вы знаете о Люмике?

Алоис покачал головой. Он уже не играл в эстетствующего аристократа. В кресле сидел нахохленный и встревоженный хищник.

– При чем здесь Люмик?

– Беда в том, что кто-то этого Люмика убрал, и «централы» всерьез подозревают вас.

– Какого черта!..

– Происходит вот что. – Валентин поднял руку. – На вас потихоньку натравливают авторитетов. По всему городу. Может быть, готовятся к сходке, может, к чему-то еще.

– Время сходок прошло, – процедил Алоис. – Деньги и оружие решают все.

– Возможно. Но один в поле не воин, и если все сплотятся против вас, нам придется тяжело, – Это «нам» Валентин вставил не без умысла. – Мне удалось выяснить, что кто-то сдает людей «централов», у них пропадают машины. И с «черными» у них обострились отношения. Виноватым хотят сделать опять-таки вас.

– Пропавшие люди связаны как-то с вокзалом?

– Не только, имели место и другие странности.

– Я хочу знать подробности!

– Тогда слушайте. – Валентин поудобнее устроился в кресле…

* * *

– Красивый домик! – Водитель «Москвича» кивнул на двухэтажное здание. – И не очень похоже на барак, верно?

– Верно. Как верно и то, что нас пасут. – Приятель распахнул дверцу автомобиля, нарочито ленивым движением поднял пакет с инструментами.

– Где?

Не поднимая головы, агент вполголоса пробормотал:

– Слева, первый этаж, среднее окно. И справа из барака какое-то лысое чувырло пялится.

– Тогда работай! – Водитель тоже вылез из машины, попинав скаты, весело окликнул проходящего мимо старичка:

– Эй, дедуль! Маслицем не выручишь?

Заплатим, как за сливочное.

Старикан покачал головой. Приятель водителя тем временем возился уже в потрохах «Москвича». Прогулявшись по пустынному дворику, агент вернулся.

– Точно, гнилое место, – подтвердил он. – Черт его знает, куда мы вляпались.

– Может, послушать их микрофончиком?

– Нет уж, враз засекут. Давай повозимся пяток минут и корректно свалим.

– Замечательно! Значит, еще один выговорняк.

– Сам виноват. Это ты того сморчка смазливого упустил. Может, пронюхали бы, кто такой, и сюда бы не пришлось соваться.