Текст книги "Аргентина. Локи"

– На Земле, – уточнила баронесса. – Так что Орден еще может возродиться… Меня предупредили о вашем визите, Палладия. Если вас интересует Грауманский рейхсталер, могу подарить, у меня их много, а жалованье платить уже некому. Последний орденский брат умер месяц назад, во Франции в Авалане. Что-нибудь еще?

Ингрид фон Ашберг бросила на стол пачку французских сигарет с силуэтом танцующей цыганки. Достав одну, взглянула на гостью. Та покачала головой.

– К сожалению, я недостаточно современна. Курю, но очень редко… Ингрид, я не могу назвать нужный пароль, даже не знаю, существует ли он вообще… Мне надо кое-что сообщить лично Вальтеру Эйгеру, руководителю Германского сопротивления.

Светлоглазая девушка равнодушно пожала плечами.

– В списках Ордена такой не значится.

Пэл иного и не ожидала. «Пейпер – хитрый прожженный авантюрист, – пыхнул сигарой дядя Винни. – Но над ним наверняка есть кто-то похитрее, такой, что пробы негде ставить. Найди Вальтера Эйгера, он мне нужен, Худышка!»

* * *

– Расскажу то, что вам известно и без меня. Два брата-близнеца, две капельки воды. Вы, Ингрид, знакомы с обоими, я лишь с одним. Тот, кого знаю я – заместитель Жозе Кинтанильи. Сейчас все антифашистские силы Европы объединяются. Это необходимо, очень скоро власти Франции начнут репрессии против эмигрантов. Нужна совместная продуманная политика и новая надежная база.

– У нас разные увлечения, Палладия. Мне вполне хватает моих рыцарей.

– Харальд Пейпер не желает сотрудничать с бюро Кинтанильи. Почему – не знаю. Это ошибка, один на один против Гитлера сопротивлению не выстоять. Жозе Кинтанилья обещает помощь, международную поддержку, а в случае необходимости – безопасное убежище. Вы наверняка догадались, о какой стране я говорю. Моя страна никогда не проигрывает войн – и всегда поддерживает друзей. Харальд Пейпер не хочет этого понять, Вальтер Эйгер – должен! Только так вы сможете победить. Возможно, настало время найти для Германского сопротивления нового начальника штаба.

– Однажды одну девушку обманом сняли с поезда. Избили, связали, залепили рот изоляционной лентой, а потом повезли на заднем сиденье «Мерседеса», чтобы пристрелить на обочине пригородного шоссе. Когда едешь на смерть, о многом думается иначе… Передайте тем, кто вас сюда прислал, что Вальтер Эйгер никогда не предаст Харальда Пейпера.

* * *

В гостиничном номере было почему-то темно. Она потянулась к выключателю, но на нее тут же надвинулась густая черная тень.

– Тс-с-с! – прошептала тень голосом тети Мири. – У нас полная светомаскировка. Я сплю, и ты спишь, и все мы спим…

– Будем считать, что я проснулась, – рассудила Пэл, включая свет. – У нас, как я понимаю, гости?

Тетя, вновь приложив палец к губам, взяла ее за руку, подвела к дверям своей комнаты.

– Там! Уложила его на свою кровать. Надеюсь, ты ревновать не станешь? Когда проснется, надо его покормить, а то отказался. А сам мокрый, весь холодный… Ты совсем не жалеешь агентов, мелкая!

Тетя Мири, оставленная на хозяйстве, отнеслась к своим обязанностям очень серьезно.

– Раз ты пришла, мы закажем ужин на двоих, но возьмем большие порции. Пусть думают, что к непогоде у англичанок разыгрался аппетит.

* * *

– Нет-нет, ничего сложного, – улыбнулся небесный ландскнехт. – Вполне штатный полет, тем более, это за городом, отдельная вилла. Даже мудрить ничего не пришлось, встретил объект во дворе…

В спортивном костюме, умытый и причесанный, парень по имени Николас смотрелся совершенно по-домашнему. Пэл так и тянуло погладить его по светлым волосам, словно слегка нашкодившего, но все равно любимого младшего братца. Штатный полет – сквозь дождь и ночную мглу…

– Объект… Кстати, очень хорошая девушка. Она передала пакет и очень благодарила за письмо от господина Бониса. Сейчас у нее все в порядке, но вам с ней лучше не встречаться. Подруга высокопоставленного нациста, естественно, под наблюдением, для контакта нужен подходящий предлог.

Пэл в очередной раз удивилась совпадению. С Матильдой Шапталь, резидентом Цеха Подмастерьев в Рейхе, ее просил связаться мистер Эйтз. Но не только он. Обворожительный Жорж Бонис, с которым они познакомились на Монмартре, тоже оказался из числа знакомых таинственного резидента.

– Мы с ней поговорили… А сейчас, леди Палладия, если вы не против, хочу поговорить с вами.

Пэл удивленно моргнула. Что это с ландскнехтом? Волнуется и сильно.

– Мы и так с вами разговариваем, Николас! Что случилось?

Парень встал, распрямил плечи, сразу же став старше и серьезнее.

– Леди Палладия! Мне двадцать лет, я совершенно здоров и в очень хорошей физической форме. Прошел полную подготовку в Абверштелле, неплохо стреляю из всех видов стрелкового оружия, летаю на планере, начал осваивать самолет. Принимал участие в нескольких боевых операциях, и каждый раз успешно. И, кроме того, я везучий…

Пэл тоже встала, не зная, что сказать. Еще один везучий, хоть завидовать начинай.

– Понимаю, как такое звучит со стороны, но это все – правда. Леди Палладия! Мир тесен, у нас с Матильдой Шапталь нашлись общие знакомые, даже… друзья. А еще… В Париже я случайно узнал, что Цех Подмастерьев готовит крупную операцию. Меня не пригласили, берут только своих, трижды проверенных.

Помолчал немного и выдохнул:

– Возьмите меня с собой в Монсальват!

Глава 8
Голгофа

1

 
Нет мыслям преград,
Они словно птицы
Над миром летят,
Минуя границы.
 

Раньше были тюрьмы, теперь – темница, самая настоящая, словно из книжки про узника замка Иф. Голые каменные стены, маленькое зарешеченное окно, ведущее в коридор и обитая железом дверь, сплошная, без глазка. Темница не ведала хитростей позднейших веков, она была основательна и проста. Сбитые из досок нары, параша в углу и маленькая полочка слева от двери. Не хватало лишь мокрой соломы на полу и ввинченных в стену цепей.

Свет шел из коридора, ни электричество, ни керосин заключенному не положены.

– И разговаривать, Рихтер, с тобой не велено, – наставительно молвил носатый гефрайтер, сосед по казарме, опуская поднос с завтраком прямо на нары. – Поэтому вопросы можешь не задавать, все равно не отвечу.

Покосился на зарешеченное окошко.

– Сам все расскажу. А ты ешь, тебе камрады кое-что из пайка подбросили. Значит так… Ротного сняли, на следующее же утро. Пока обязанности исполняет Скальпель, но, говорят, скоро нового пришлют…

Темница, она же крепостная гауптвахта, все же имела недостаток – не было тюремщиков. Выводные – свои же сослуживцы, народ дисциплинированный, но с пониманием. Ночью Лонжу даже выпустили в коридор – пообщаться с прочими сидельцами. Их осталось немного, десяток освободили почти сразу, не дав даже освоиться, пятерых – на следующий день.

– Взвод в казарме заперли, по одному таскают к гауптману из Абвера. Меня с самого утра вызвали. Ничего особенного: кто, откуда, за что привлекался. Хорошо еще, я не «политик», больше по дракам. А потом поехало: что видел, что слышал, какие разговоры велись…

Все это Лонжа уже знал. Происходящее немало удивляло. Нападение на пост – не шутка, следствие наверняка будет серьезным, всю крепость вверх дном перевернут. Но пока из Берлина никто не пожаловал, допросы вел Домучик и то без особого рвения. Ни его, ни остальных участников ночного похода пока ни о чем не расспрашивали.

Значит, серьезный разговор впереди.

– А так все, знаешь, тихо. Взвод в наряды не пускают, за нас остальные отдуваются, а в крепости «черных» полно, лазят повсюду. И еще сразу десяток грузовиков нагнали, тентованных, но не армейских, номера другие. Говорят, это уже за снарядами. А вот кому грузить, нашим или «полосатым», неведомо.

В коридоре послышался шум. Носатый герфрайтер приоткрыл дверь, выглянул:

– Все! Начальство явилось. Прием пищи закончил, Рихтер? Тогда счастливо оставаться, соблюдай внутренний распорядок и побольше думай об обязанностях военнослужащего Вермахта. Помочь не поможет, зато скучать не будешь.

Дверь с железным лязгом захлопнулась. Лонжа встал и тоже поглядел через железные прутья. То же, что и вчера – освещенный желтым электрическим огнем коридор, такое же окошко напротив. В этот миг он суетно пожалел, что не последовал совету хитреца Домучика. Бежал бы и теперь разглядывал крепость снаружи. А еще можно было остаться во Франции или уехать в Лондон, как советовали умные люди. Атташе в британском посольстве ясно намекнул: в убежище не откажут. Сидел бы сейчас в уютном гостиничном номере, читал бы газеты, радио слушал. А в Рейхе пусть рискуют другие – верноподданные, которым положено отдавать жизни за своего короля.

Август Виттельсбах грустно усмехнулся. Да кто же отдаст жизнь за такого короля?

Присел на нары, закрыл глаза. Язвительный сослуживец прав, думать в этих стенах несмотря ни на что можно. А еще вспоминать, все, что хочется, все, чем душу можно согреть. Желтая стружка на цирковой арене, мраморные ступени у Главного почтамта в Мюнхене, где они встретились с Агнешкой, букет цветов, который он все-таки достал после коронации. «Так бы и спросила: где ты шлялся ночью, małżonek?»

…А еще надо прикинуть, что он скажет Карелу Домучику. И это сейчас важнее прочего.

 
Ловец не поймает,
Мудрец не узнает,
Будь он хоть Сократ:
Нет мыслям преград!
 

* * *

– Разговаривать запрещено! Ходить кругами! – противным голосом возвестил фельдфебель. – Нарушители внутреннего распорядка будут наказаны согласно уставу!..

Голос противный, а вот сам фельдфебель, чин с гауптвахты, не слишком. Командует, отвернувшись к стене – старую кладку изучает. А вдруг камни тоже вздумают уставной порядок нарушить?

– Повторяю! Разговаривать запрещено!..

Лонжа понял, как мало знает Горгау, когда их вывели на прогулку. Маленький дворик посреди четырех стен – он даже не подозревал, что такой существует. На плане крепости, что висит на стене библиотеки, не обозначен. Вероятно, как и многое другое.

Шинели и пилотки выдали чужие, без погон и знаков различий, и Лонжа вновь чувствовал себя «дезертиром». Сейчас бы еще автомат «Суоми» в руки и узкой тропинкой сквозь белорусский лес!

– Камрады! Наша ячейка постановила: побег! Скрыться можно в старом подземелье, есть пара мест, куда сразу не сунутся. А потом можно подумать, как покинуть крепость.

– Это ваша ячейка, камрад Кассель. Вас, коммунистов первых в оборот возьмут. Бегите! А нам резона нет, убежал – значит, признал вину.

«Красные» и «черные», вечные противники, продолжали свой бесконечный спор.

– За бастионы не выбраться, сколько раз уже пробовали!

– Даже если выберешься, дальше-то что? Ни одежды, ни документов, ни денег.

Лонжа молчал. Горячие головы не переубедить, узник всегда мечтает о побеге. Но это знает и Карел Домучик.

– Лонжа! Камрад Лонжа! Чего молчишь? Скажи!

Он поглядел в мутное осеннее небо и заметил черную птицу, неторопливо кружившую над крепостью. Удивился – птиц тут раньше не было.

– Не болтайте ерунду, – внезапно вступил в разговор фельдфебель, даже не подумав обернуться. – Нам уже намекнули, мол, если побегут – сразу стрелять на поражение. И благодарность в приказе.

Лонжа, проследив за парящей птицей, подождал, пока она скроется за зубчатым силуэтом старой башни и только тогда шевельнул губами:

– Рано!

* * *

Карел Домучик пришел сам. Переступил порог, втянул ноздрями воздух.

– Ненавижу запах тюрьмы! Рихтер, пойдемте прогуляемся. Проветритесь…

Выпустили без слов, даже выдали конфискованную шинель с погонами и нашивками. Оказавшись наружи, гауптман уверенно кивнул в сторону ближайшего бастиона.

– Туда. Там сейчас никого, нейтральная зона.

В спину ударил знакомый по лагерю крик – «мертвоголовая» охрана гнала своих пасомых. Лонжа почувствовал, как по коже растекается нежданный холод.

– Да, мы почти уже в «кацете», – понял его бывший нарядчик. – Самому не по себе. Иногда думаю: куда попал? В университете мечтал выйти в модные адвокаты, учился риторике, Демосфена читывал. И приглашали меня не в контрразведку, а в помощники референта министра внутренних дел, бумажки перекладывать…

Шли почти к плечу плечо. Домучик держал руки сзади, словно по приказу невидимого конвоира.

– А вы, Рихтер, действительно хотели стать цирковым? Или цирк – только часть легенды, оригинальности ради? Проверить действительно трудно, наша агентура в Штатах занята совсем другими делами.

Лонжа не спешил с ответами, тем более Домучик в них и не нуждался, просто разминаясь перед будущим разговором. Они шли по пустой асфальтовой дорожке, присыпанной желтыми осенними листьями, впереди темнела громада бастиона, а в пустом сером небе не было ничего, даже одинокой птицы. Наконец, не доходя нескольких шагов до кирпичной стены, гауптман остановился.

– Правила изменились, Рихтер. Мой ферзь посреди доски, вам – вечный шах. Объяснять не стану, сами все понимаете.

Лонжа пожал плечами.

– Хотите, чтобы похвалил? Не за что, господин Домучик. Провокация самая примитивная, вы даже оружие трупам не подбросили. В Вайсрутении все было куда серьезнее.

Бывший нарядчик негромко рассмеялся.

– Значит, не поняли. Да в том-то и штука! Теперь я могу выкрутить из этих трупов что угодно. Прикажет начальство – и будет всегерманский заговор с попыткой вооруженного захвата крепости, как сигнал к мятежу. Не прикажет, оформлю хулиганскую выходку пьяных самовольщиков, которым хватило дури спорить с караульным. А главное, предотвращена аналогичная инициатива рейхсфюрера. Поджога Рейхстага не будет, мы его уже потушили. Два заговора в одной крепости – в такое никто не поверит.

Поправил окуляры, улыбнулся.

– Но вы все-таки, Рихтер, рассчитывайте на первый вариант. Заговорщики налицо, со всего Рейха собирали. А вот кем будете вы в этой компании – вопрос. И ответ на него зависит от двух человек – от меня и от вас.

Лонжа поморщился.

– Скучный вы человек, господин Домучик. И какой-то очень предсказуемый.

Внезапно черная птица появилась вновь. Пронеслась почти над самыми головами, крикнула, вновь взмыла в небо…

* * *

– Рихтер! Мне нужна связь с окружением Августа Виттельсбаха. Прямой контакт! В Цоссене кое-кто всерьез думает использовать короля в нынешних политических играх, и я хочу в этом участвовать. Не из тщеславия, просто без меня все покатится. В этом раскладе требуется профессионал. Объясните своим подельщикам, что только мы, люди из Абвера, можем помочь освободить Виттельсбаха. Но – на определенных условиях.

– Королю не ставят условий.

– Рихтер! Неужели вы и в самом деле искренний монархист? В таком случае условие поставлю лично вам. Или вы будете заниматься политикой, как и положено королевскому представителю, или вами займется трибунал со всеми вытекающими. А если что-то по вашей вине не получится, вас просто пристрелят, как совершенно лишнего свидетеля. Этим предложением я не оскорбил ваши чувства верноподданного?

– Не оскорбили, господин Домучик. Просто я в очередной раз убедился, что предать короля и предать самого себя – одно и то же.

* * *

Ночью не спалось, и скучающие выводные уважили – выпустили побродить по тюремному коридору. От ступенек, ведущих к двери на улицу до глухой торцевой стены – шестьдесят два шага. Неяркий свет электрических ламп, запертые двери, маленькие зарешеченные окошки, сырой кирпичный пол. Неспешно, считая шаги, от одной двери к другой, от окошка к окошку… Доступный мир был мал, тесен и конечен.

Шаг, шаг, еще шаг… Пятый, шестой… двадцать первый…

Смерть, давняя спутница, неслышно скользила рядом, держа его локоть, и Лонжа мельком пожалел надоедливую старуху. Суетится, грозит, сердится, путается под ногами.

А все равно – не дождется!

2

Когда погнали через двор, Локи бросил привычный взгляд на шеренгу «полосатиков», недвижно застывших перед мрачного вида верзилой с «мертвой головой» на фуражке, и от неожиданности едва не упал. Споткнулся, с трудом на ногах устояв, потом, все еще не веря, взглянул еще раз. Оглянулся, чуть не вывернув шею.

Слоники!

Вместо лиц – зеленые пучеглазые рыла с длинными ребристыми хоботами. На поясе – ремень, на ремне суконный подсумок. Все вместе сложить, страшновато выходит. Были людьми – чудищами стали.

– Терпеть, терпеть! – донеслось сзади. – Кто маску снимет, сразу в карцер на три дня.

Потом, конечно, сообразил, что к чему. О противогазах ему рассказали еще вчера, сначала неведомый «полосатик» в административном корпусе, где шваброй орудовать довелось, а потом и господин Зеппеле, уже с подробностями. Привезли их из Горгау, с тамошнего склада, чуть ли не целый грузовик разгрузили. Только старые они, с Великой войны. Которые поновее, саперы уже эвакуировать успели.

– Равняйсь! Смир-р-рно! Нале-во! Масок не снимать! Шаго-о-ом…

Противогазы удивили, но не слишком. Про снаряды в крепости знал каждый, значит, и в самом деле грузить придется. Радоваться нечему. Если прежде Локи надеялся в пустом кабинете за книжкой отсидеться, то теперь даже не знал, что и думать. Может, пронесет, а, может, он тем, которые в противогазах, еще завидовать станет.

Два дня Хорст честно подметал и мыл кабинеты. Кончилось раздолье! И заступиться некому, потому как Глист исчез. Был и нет, словно на свет не рождался. Спрашивать Локи поостерегся, но вчера после отбоя тот же господин Зеппеле слушок передал. Будто бы застрелился в форте офицер, но не здешний, командированный. Почему, неведомо, тело сразу же увезли, а расследование даже не начинали.

Хорст хотел переспросить, но понял, что не может. Язык заледенел, а вместе с языком и он сам. Вот так взял, значит, и застрелился…

«Сегодня же, ваше величество».

Потом отпустило, но не до конца. Локи лежал на нарах, тихий, словно мышь под веником, и только моргал, пытаясь мысли утрясти. С одной стороны страшно, был человек и стрельнулся. С другой, тоже страшно, но уже не так. Не таким был господин Виклих, чтобы оплакивать долго. Помер и ладно, но если со стороны взглянуть и от страха не трястись, что же это выходит?

А выходит то, что это он, Хорст Локенштейн, унтерштурмфюрера приговорил. Сам судил, сам приговор вынес… То есть даже не он, а сам король Август – волею своей королевской. Словно в средние века при кайзере Барбароссе. Принесите, мол, мне голову врага моего – и принесли, не замешкались.

Страшно стало Хорсту, пострашнее даже чем в смертном подвале. Воры кровью не мараются, брезгуют. А он взял – и человека убил. Пусть и не совсем человека… Потом и Арман-дурачина вспомнился. Выходит, отомстил король, сам о том не ведая, за своего бывшего друга?

К утру, к серому предрассветному сумраку, отбоялся. Холод куда-то пропал, даже игла, вечная мучительница, спряталась. Решил, что справедливо вышло. Глист и его начальство не с тем шутить вздумали. К венцу королевскому кому попало прикасаться не след. Мал был чином унтерштурмфюрер, не на свой кус рот раззявил. А его, Локи, дело протокольное, всего лишь по команде доложил.

Вот только что теперь будет? В «зипо» у Гиммлера унтерштурмфюреров много.

Пока же, с Локи словно шапку-невидимку сняли. Консервами не кормили, не давали книг в ярких обложках, зато пару раз от души угостили «пластырем» – дубинкой поперек хребта. Хорст едва не обрадовался, хоть вроде бы не с чего. Вдруг и в самом деле забудут? Может, в «зипо» иных дел хватает? А без присмотра в тюрьме много чего придумать можно, только бы не мешали.

– Ста-а-ановись! Равняйсь! Смирно! Ма-а-арш!..

Обошлось без противогазов, со швабрами в Горгау погнали. А в крепости на плацу – крытые грузовики в несколько рядов. По какому случаю здесь, ясно. Так между грузовиками и шли.

* * *

Локи отжал тряпку, бросил на пол и с омерзением взялся за швабру. Уже третий кабинет подряд, если с утра считать. Торопятся «мертвоголовые» и всех прочих торопят. Кабинеты же все пустые, иные даже без мебели, как этот. Пусто! Паркет – и большой план на стене, в рамке деревянной. Этот план Локи и заинтересовал. Как только «черный» дверь прикрыл, он швабру к стене приставил и тихим шагом к тому, что в рамке. Не ошибся – Горгау, подробный план, хоть и старый, еще в прошлом веке составлен. Вначале обрадовался, словно дорогу на волю открыл, потом пригляделся, поскучнел. Не выбраться, со всех сторон бастионы с куртинами, ворот хоть и двое, но все, понятно, под прочным караулом. Каждой крепости наверняка подземный ход полагается, но на плане, ясное дело, его нет.

Швабра думать не мешала. А о чем правильный сиделец думать должен? Ясное дело, о побеге. Прежде иных забот хватало, теперь же, от Глиста избавившись, можно тереть тряпкой старый паркет и вспоминать все байки, что от подельщиков слышал. Чего только те о побегах не рассказывают! И про решетки перепиленные, и про переодевание, и про спуск прямиком в тюремную канализацию. Блиц-наставник, однако, после очередной подобной истории рассудил, что самый верный побег, он самый простой. Вышел из камеры – и прямиком к воротам, не оглядываясь. Только подготовить его всего труднее. Одному никак не осилить.

От тряпки несло хлоркой. Локи, наморщив нос, отжал лишнюю воду, но прежде чем продолжить дело, выглянул в окно. Крепость все же не тюрьма, не для того строена. Был бы план подробней, а времени больше, многое придумать можно. Как в детской книжке про негров – побег обозначить, обувь деревянную (бесполезная вещь!) за стену перекинуть, а самому в пустом каземате спрятаться. Наверняка есть такие, подальше и поглуше. Нужен тот, кто еду бы приносил и связь держал. Плохо, что зима впереди, намерзнешься.

Хорст прикинул, не сможет ли помочь тот громоздкий, с густым голосом. Вспомнив, чего было, рассудил, что долго ждать придется. Королевский связной в форт попасть должен, а это трудно, сам же признался.

Но самое правильное – не это, другое совсем.

Локи отошел подальше в угол, приподнял край полосатой робы. Пистолет на месте, в нем семь верных смертей. Для того чтобы дорогу на волю проложить, не хватит, однако для другого сгодится. Бунт! Вот самое надежное – и страшное самое. Когда охрану на куски рвать начинают, тогда и нужно уходить. Риска много, но шансов побольше. А отчего в тюрьме бунтуют?

Локи вернулся к окошку, выглянул. Грузовики в несколько рядов, сегодня еще десяток подогнали. Для надобности какой, каждый в форте знает.

Из-за всякого, в общем, бунтуют.

* * *

– У нас новый сосед, – шепнул с верхних нар господин Зеппеле. Помолчав немного, добавил не без удивления: – Общительный, со всеми перезнакомился. Талант у человека!

Локи покосился налево, где пустые нары. И в самом деле, новенький, рядом с тем местом, где Арман-дурачина обитал. Лежит, отвернувшись, только и видно, что стриженную под машинку голову.

– Генрих Бронзарт фон Шеллендорф, дипломат, бывший атташе во Франции. Интересно, его-то за что?

Локи в ответ лишь плечами пожал. Мало ли грехов на свете? Сейчас времена такие, что даже за фамилию посадить могут. Слишком длинная – или согласных в ней много.

С тем и прилег, колени к груди прижав. Теплее, и пистолет не выпадет.

* * *

– Просыпайтесь, Локенштейн!

Голос он услыхал во сне, но просыпаться не захотел, узнал сразу. Сон же, расщедрившись, тут же показал все въяве. Сначала подвал, пистолет у затылка, а после кабинет, где чек выписали.

«Господин комиссар». Примерещится же такое! От возмущения Локи даже замычал. Не надо комиссара, ему и так уже прошлой ночью Глист снился!

– Просыпайтесь! – и чужая рука на плече.

Проснулся, уже понимая, что увидит. Монокля нет, и волосы машинка съела, но узнать даже в темноте можно.

Следующего приказа ждать не стал, запахнул робу и с нар соскользнул.

Вот он я!

– Отойдем! – велел Генрих Бронзарт фон Шеллендорф. – Если что, нам с вами не спалось, решили словом-другим перекинуться. Я тут с каждым пообщался, так что не удивятся.

Локи покорно поплелся, куда велено. Прошли в дальний угол, где нары пустые, «господин комиссар» брезгливо провел пальцем по плохо оструганному дереву.

– Завтра скажу, чтобы убрали. Свинарник какой-то! Ладно, садитесь.

Хорст бухнулся на нары, ни жив ни мертв. Не забыли о нем, ох, не забыли!

Бронзарт фон Шеллендорф устроился поудобнее, закинул ногу за ногу.

– Плохи дела, Локенштейн. Настолько плохи, что мне пришлось самого себя арестовать…

Наклонился ближе, царапнул взглядом:

– Кто, по-вашему, убил унтерштурмфюрера Виклиха?

Локи сразу понял, что пистолет не спасет. Пока вытащит, пока с предохранителя снимет… А главное, зачем? Разве что после самому в смерть уйти, чтобы без пыток, сразу.

Странное дело, но живот не болел. Игла тоже исчезла. Локи словно увидел их двоих со стороны. Человек против человека, а значит, шансы равны. Удивить-то его «господин комиссар» удивил, но не больше. Он с подходцем и мы с подходцем.

– Ясно кто! Германское сопротивление, некому больше. Мне господин Виклих рассказывал, что их главный, Пейпер, короля ненавидит. Он, Август, ему весь расклад портит. И тут он узнает, что с королем «зипо» работает, на свою сторону переманивает. Почуял опасность – и прислал верного человечка. Самого Августа убирать смысла нет, потому как новый король сразу объявится. Вот и ударил, где больнее.

И тоже в глаза посмотрел – насквозь.

«Господин комиссар» явно ожидал иного. Задумался, провел ладонью по стриженной голове.

– А почему не баварцы?

– Им-то зачем? – искренне изумился Локи. – Баварцам короля спасти нужно, побег организовать. А убийство всех всполошило, вон, даже вы сюда пожаловали. Им, баварцам, теперь много труднее будет.

Сам он так не считал. У Глиста в руках все нити имелись. Пока «господин комиссар» их подберет, пока освоится…

Бронзарт фон Шеллендорф помолчал, о чем-то размышляя, наконец, кивнул.

– Допустим. У меня иная версия, но ваша не хуже. Один изъян – смерть короля все же имеет смысл. Август уже коронован, его брат – нет. Поэтому следующей жертвой можете стать вы. Когда я вас, Локенштейн, отправлял в Новый форт, здесь было тихо. А теперь эти снаряды… Увозить вас отсюда – тоже риск. Открою секрет – здешнее начальство хочет отправить весь блок № 5 на погрузку, чтобы потом эти господа податливее стали. Значит, и вас тоже.

Игла кольнула в печень, но как-то неуверенно, словно силу потеряв. Локи дернул плечами.

– А пусть отправляют!

3

…Косметика – чуть-чуть, чтобы смягчить острый разрез губ. Пудры – ни миллиграмма, слишком заметно. Глаза… Пусть остаются, как есть, знакомые сплетницы утверждают, что взгляд у нее словно у болотной лягушки. В данном случае это к месту. Платье самое строгое, не слишком модное, пусть даже слегка старит. Ей двадцать один, ему сорок, надо отбить охоту фамильярничать. Кольца… Только обручальное, она не папуас, но что-то из драгоценностей обязательно требуется. Когда едешь в гости к наряженной рождественской елке, не грех посветить чем-то в ответ, иначе не оценит.

– Брошь, – подсказала тетя Мири, кивая на раскрытую шкатулку. – Лучше всего с сапфиром, будет смотреться, как вызов.

Пэл приложила брошь к платью и осталась довольна. Синий камень блистал холодно и надменно.

– Ты с ним осторожней, мелкая, – озабоченно молвила тетя. – Он, между прочим, наркоман, а я это публику хорошо знаю. Но я сама «коксом» баловалась, а он морфинист. Когда его в клинике посадили на двухпроцентный раствор эвкодала, к нему явился пророк Авраам и предложил в подарок трех верблюдов за отказ от борьбы с мировым еврейством.

Пэл ничуть не удивилась, ни верблюдам, ни обширным тетиным знаниям. Родственнице тоже есть, что вспомнить.

– И как? Сторговались?

Та, что смотрела из зеркала, ей нравилась. Малоприятная, не слишком молодая особа, изнывающая от собственной значимости, живое олицетворение сословного неравенства. Человек, к которому она едет тоже дворянин, но из служивых. Таких посвящают в рыцари ржавым мечом из-за пыльной занавески.

Пэл подмигнула той, что в зеркале. Так и держись, иначе растопчут. Мы – Спенсеры!..

– Сломай ногу[26]26
   «Break a leg!» – то же, что и «Ни пуха ни пера!» Выражение родилось в театральной среде и первоначальное означало пожелание удачи перед выходом не сцену.


[Закрыть], мелкая! – негромко пожелала тетя. – И не позволяй менять тему разговора, бей в одну точку.

Пэл молча подняла вверх скрещенные пальцы.

* * *

– Прошу, фрау Сомерсет! На заднее сиденье, там удобнее.

Дипломатия – язык жестов. Человек, к которому она ехала, мог принять гостью в своей берлинской квартире на улице Кайзердам или в официальной резиденции, что на углу Принц-Альбертштрассе и Саарландштрассе. Но ее пригласили в путешествие, полтора часа в автомобиле ради короткого разговора. Англичанка должна знать свое место. Автомобиль – тоже деталь. Человек ездил в именном шестиместном «Мерседесе», за ней же прислал обычную служебную машину. И сопровождающие в штатском, хоть и с военной выправкой. Частный визит, особо рассчитывать гостье не на что.

– Готовы? Тогда едем!

Ровно семьдесят километров – через весь Берлин на север, к маленькому поселку Шорфхейд и дальше, прямиком в лес на большую поляну между озерами Гроссдельнер и Вукерзее, прочь от любопытных глаз. Долгий путь не смущал, можно расслабиться, закрыть глаза и ни о чем не думать, просто отдыхать.

…Или все-таки думать. А еще лучше – вспоминать.

«Они считают, что я спятил, – бурчал дядя Винни, ерзая по креслу. – Авиация! Зачем авиация, когда у Британии есть флот? Они забыли налеты на Лондон в 1917-м! С тех пор, как люди стали летать, Канал очень сильно обмелел, скоро к нам станут добираться, яко посуху… Худышка! Если эта жирная свинья скажет, что у нас по самолетам равенство, не верь. Пока мы опережаем, но уже в следующем году нас догонят, и мы начнем отставать минимум до первого полугодия 1940-го. Исходи из этого, у немцев есть два с лишним года, чтобы нас придушить. Потом начнется наше время, но два года – большой срок».

Про самолеты ей говорить не придется – про обычные, созданные на Земле. Но есть другие – остроносые стрелы, оставляющие после себя извилистую дымную полосу. «Инверсионный след», как выразился дядя. Чужаки с далекой фиолетовой планеты, скрывающей свое имя под маской тангейро.

Клеменция – Аргентина.

 
Над могилой
кружится ворон,
В тихом склепе
темно и пыльно,
Было солнце —
погасло солнце,
Были волны —
теперь пустыня…
 

За окном черного авто неспешно проплывал редкий пригородный лес, холодный ветер трепал верхушки старых сосен, но Пэл видела совсем другое. Черная бездна, острый свет звезд и рукотворный небесный замок, грозящий Земле. У немцев есть два года, хозяева Монсальвата управятся много раньше. И тогда небо рухнет.

 
Мышью память
в углах скребется,
Подбирает
сухие крошки,
Нет покоя,
покоя в смерти нет.
Ах, где найти покой?!
 

* * *

– Проходите, проходите, дорогая леди Палладия! Какая жалость, что я узнал о вашем визите так поздно…

– Здравствуйте, господин рейхсминистр.

Она думала увидеть лесной дворец, но попала в обычный охотничий домик, сложенный из потемневших бревен. Большой зал с мраморным камином, ковер на полу, прочный дубовый стол, оленьи головы на стенах. И широкоплечий толстяк в зеленой куртке со шнурами и в красных сапогах.