Текст книги "Аргентина. Локи"

Белокурый наемник спокойно кивнул:

– Я осторожен, леди Палладия. Однако сейчас, чтобы добиться своего, мне пришлось назвать кошку – кошкой. На прощение не надеюсь, но все-таки… Простите!

Пэл хотела промолчать, но вдруг поняла, что прощение парню не требуется. Николас идет под пули, чтобы спасти того, кто ему дорог. Мера за меру, кожа за кожу.

– В Монсальвате, когда мы победим. Тогда и сочтемся.

* * *

Пассажирский Ju 52 с мужественным именем «Зигфрид» на борту оторвался от взлетной полосы Темпельгофа. К полудню распогодилось, дождь перестал, а ближе к вечеру в разрывах туч показалось серое осеннее небо. Рейс до Парижа обещал быть легким. Пэл запаслась журналами, но поняла, что читать не сможет. Откинулась на спинку кресла, закрыла глаза.

– Это работа не для тебя, мелкая, – вздохнула сидевшая в соседнем кресле тетя Мири. – Тут нужен здоровяк с бычьей шеей и с полным отсутствием нервов. В Париже я пошлю Винни телеграмму, пусть приезжает и сам разбирается. Только у него с нервами тоже беда, перекусает половину Европы.

Пэл улыбнулась, не открывая глаза. Дядя может! Только приезжать ему совершенно ни к чему, гору, идущую к Магомету, заметят сразу.

Тетя Мири сердито хмыкнула.

– В любом случае к мистеру Пирсону я тебя не пущу, сама съезжу. А если он будет не слишком вежлив, заставлю съесть его же рукопись, страничку за страничкой. И запивать не дам!

Кажется, родственница развоевалась не на шутку. Пэл прикинула, под каким предлогом отправить тетю обратно в Лондон. Написать конфиденциальный отчет, вложить в прошитый нитками конверт и запечатать сургучом? Или достать секретный чертеж и спрятать его в подкладке тетиного пальто? Нет, не поверит!

– Ты мне, мелкая, не все рассказываешь, и это правильно. Но то, что ты воевать собралась, я поняла. Так вот, без меня ты никуда не поедешь, ясно? И не делай вид, будто спишь, все твои хитрости у тебя на носу написаны.

От неожиданности Пэл открыла глаза.

– Почему – на носу?

Тетя усмехнулась.

– А потому, мелкая! Кстати, на твоем месте я бы к этому парню, к Николасу, присмотрелась…

Пэл покачала головой:

– Нет, тетя. У Николаса есть девушка, ради которой он готов умереть. Только не надо никому умирать. Жить так хорошо! Если бы все это понимали!..

«Зигфрид» уверенно набирал высоту. Тучи остались внизу, в иллюминаторы заглянуло неяркое вечернее солнце. Германия осталась позади, что сделано, то сделано…

Впереди Париж – и Монсальват.

* * *

– …Экипаж «Зигфрида» еще раз благодарит, за что воспользовались услугами компании «Люфтганза». При высадке соблюдайте осторожность и приготовьте зонтики, парижская погода не радует. Паспортный контроль будет производиться в здании аэровокзала…

Пэл подождала, пока соседи освободят проход, без особой радости прикинув, что придется мокнуть. Зонтики в багаже, синоптики в Берлине обещали, что дождь не догонит. Рассудив, что это еще не беда, шагнула к отрытому люку, за которым угадывалась ночная мгла. «Зигфрид» изрядно опоздал, в Вильнёве-Орли сели уже после заката.

Тетя Мири, сонная и тихая, плелась сзади. Пэл, быстро оглянувшись, прикинула, что в Лондон неугомонную родственницу можно и не отправлять. Почему бы не в Рим? Дядин приятель князь Руффо ди Скалетта собирается с визитом в Москву, к Сталину, вот пусть и поделится с тетей дипломатическими тайнами. В письме она объяснит, что к чему, князь – человек с пониманием, не обидится.

Решено!

– Тетя! Ты давно не была в Риме? Ты, кажется, большая поклонница Габриэле д’Аннунцио?

– А? Конечно, нет, мелкая. Он – без сомнения, монстр, но без малейшего чувства вкуса. А что?

Железная лесенка трапа уже успела покрыться каплями холодной воды, и Пэл поспешила вцепиться в перила. Бетон посадочной полосы весь в лужах. Одолев трап, она повернулась, чтобы помочь тете сойти, но внезапно заметила, что кто-то смутно знакомый пробирается через толпу пассажиров, причем прямо к ней. Удивившись, подумала об излишне бдительных таможенниках, вспомнила о револьвере в тетиной сумочке…

– Мелкая!

…И вдруг поняла, что падает.

Рдах! Рдах! Р-рдах

Бетон больно толкнул в бок. Краем глаза Пэл успела заметить руку с тяжелым самозарядным «Modèle 1935» – и бородатое лицо под низко надвинутой шляпой.

Рдах!..

На какой-то миг она решила, что убита, успела испугаться, но быстро успокоилась. Жива! Пули прошли мимо, она упала… Нет, сначала ее толкнули. Тетя толкнула ее двумя руками в грудь…

Тох!.. Тох!..

Тетя Мири!

Бородатый исчез, один из пилотов, заслонив пассажиров, успел достать оружие. Пэл приподнялась на локте, пытаясь отыскать тетю, но нижние ступеньки трапа были пусты.

Тох!.. Тох!.. Тох!..

Потом набежали люди, ей помогли подняться, о чем-то спрашивали, она же, не отвечая, смотрела и не могла понять. Бородатый в черном костюме и черном плаще лежит в двух шагах. Рядом, на бетоне, пистолет, чуть дальше – шляпа. Справа от железной лестницы пилот и двое пассажиров склонились над бедолагой, наверняка попавшим под пулю. Чужую пулю, целили-то в нее!.. Где же тетя? Она была на трапе!..

– Фрау Сомерсет! Фрау Сомерсет!

Она узнала пилота, заметила пятно крови на его рукаве, и только тогда все стало на свои места. Тетя стояла на трапе, на второй ступеньке снизу, увидела убийцу, успела ее оттолкнуть за мгновенье до того, как ударили пули.

– Фрау Сомерсет! Ваша спутница…

Появилась полиция, суетливые люди в светлых плащах, ее повели к аэровокзалу, врач сунул под нос флакончик чего-то едкого. Пэл видела носилки, подъехавшую машину с красным крестом, фигуры в белых халатах. Бетон рассекали желтые огни прожекторов, люди очень громко разговаривали, чего-то от нее добиваясь, кто-то назойливо повторял: «Посольство… посольство…»

Леди Палладия Сомерсет с силой провела ладонью по лицу, возвращая себя в отторгнувший ее мир. Поправила пальто, шляпку…

Выпрямилась.

– В посольство позвоню сама. С полицией буду говорить только в присутствии консула. В какую больницу повезли мисс Адмиранду?

Надо было жить дальше.

* * *

– Но это неописуемо! – нахмурил брови усатый атташе. – Покушение на британских подданных в столице дружественной державы! Я немедленно…

Пэл покачала головой.

– Надо помочь французам замять дело. У полиции есть уже версия о баскских террористах. Глупо, но наши интересы не затрагивает. Не спорьте, пусть все идет согласно стандартной процедуре.

Они сидели в приемном покое клиники на Рю де Севр. Операция проходила на втором этаже, хирурги обещали сделать все возможное и невозможное.

– Люди в черном приняли вас всерьез, леди Палладия. Наверняка в Берлине была слежка. Что-то их сильно озаботило.

Пэл закусила губу. Врач не откровенничал, но и того, что сказал, достаточно. Три пули почти в упор. Печень, грудная клетка, сердечная оболочка. Чудо, что тетя до сих пор жива. У Хлопушки заботливый ангел.

– Я постараюсь, чтобы этих убийц озаботило еще больше. Надеюсь, вы мне поможете. Телеграмму в Лондон я уже послала…

У нее хватило сил поддержать разговор, попрощаться и даже проводить заботливого усача до стеклянных дверей. Потом Пэл вернулась в кресло, вытащила из сумочки носовой платок и вцепилась в него зубами.

«Это работа не для тебя, мелкая».

Время тянулось медленно, кружило, затягивая в глубокий ледяной омут. Она все рассчитала, все взвесила. Вот только не учла, что рядом – живые люди. «О человеческих чувствах с вами говорить бесполезно…» Говорить не надо, главное, чтобы эти чувства были. Тетя – это ее расчет и просчет. «Часть операции», как говорят профессионалы.

Пэл старалась не плакать, но платок был уже мокрый. Тогда она вышла под дождь, купила в соседнем киоске пачку сигарет и долго курила, стоя под тяжелым бронзовым козырьком. По ночной улице то и дело проезжали авто, желтый свет фар, такой же, как на взлетной полосе, заставлял каждый раз вздрагивать. А потом она вспомнила, что забыла выпить лекарство.

Тетя Адмиранда, сестра ее матери, умерла за пять минут до полуночи.

Глава 9
«Компаус»

1

– Лонжа! Ты все время говоришь «рано!» Когда же…

Иногда хочется, чтобы вместо завтра настало послезавтра. День становится лишним, Время – липким. Опутывает паутиной, стягивает, не давая двигаться. Тогда он радовался отсутствию наручных часов, следить за секундной стрелкой было бы сущей мукой. От полуночи до полуночи, словно по минному полю, неспешно, вонзая перед собой щуп… Переход закончен, но следующий день ничем не радостней, такой же ненужный и лишний. Взлететь бы над Временем в самый зенит мироздания, рассмотреть среди бесконечной череды месяцев и недель заветный квадратик с числом, и – камнем вниз, прямо в полночь, когда минутная и часовая стрелки смыкаются!

– Я говорю «рано», потому что сейчас, сегодня, ничего не сделать. Восставать бессмысленно, бежать некуда. Горгау посреди Рейха, без помощи извне нас сразу же схватят. Мы не имеем права обрекать людей на гибель.

– Через несколько дней, когда проклятые снаряды отгрузят, нас отдадут под трибунал. Чего ждать?

Он никогда не думал, что терпеть иногда бывает так трудно. День за днем, час за часом. Но все когда-нибудь кончается, заветный день уже близок. Не завтра, не послезавтра, но – рядом.

– С сегодняшней ночи надо дать задание караульным, пусть следят за сигнальными ракетами. Время – от полуночи до часу ночи. Первая ракета должна быть красной. Не пропустите!

…Вторая ракета белая, синяя – третья. Белый и синий, цвета баварского флага. Это если все в порядке. Если нет, все три красные.

– Не пропустим!

* * *

Сапер спит, а служба идет. И когда сидит на ящике, тоже. Ощущение как в школьном классе, если учитель опаздывает. Придет в конце концов, но сейчас каждая минута – твоя.

Первая смена в боевой готовности, комбинезоны надеты, противогазы проверены. Совсем рядом, в двух шагах, железное заграждение. Тоннель Смерти… Но в этот день никто не торопится, Скальпель и тот покрутился рядом несколько минут и куда-то пропал.

– У них с грузовиками что-то случилось, – сообщил самый знающий. – Поутру крик стоял, начальство «черное» сбежалось. Издалека не поймешь, но несколько машин с места точно не сдвинулись.

– Сахар в бензобак, – откликнулся кто-то. – Или свечу неисправную вкрутить. А можно еще и скаты, все четыре сразу.

В Новом форте и в самом деле что-то стряслось. Даже связного не прислали.

– Шоферы – не заключенные, им жизнью рисковать ни к чему. Вот и подсуетились. А может и сами «мертвоголовые» придумали, им тоже смертью дышать не охота.

– Саботаж, камрады!

Для полного счастья еще бы и закурить, но – не решались, стоило лишь взглянуть в черную глубину тоннеля. Прибор химической разведки, ящик с брезентовыми лямками, тут же, у стены. Последний замер сделан прошлым вечером.

– А хорошо бы так денек-другой посидеть! Потом, глядишь, про снаряды в газетах напишут, пришлют комиссию, разбираться станут. А нас к тому времени куда-нибудь переведут.

– Тихо! Скальпель!..

Обер-лейтенант вынырнул из темноты, словно призрак. Оглядел подчиненных, рукой махнул.

– Подъем!

Лонжа прислушался. Вдалеке, у входа, уже можно было различить стук деревянных башмаков. Недолго посидели…

– Все по местам, начинаем… Газы!

* * *

Снаряд упал на пол с глухим негромким стуком, словно был сделан из дерева. Как это случилось, Лонжа даже не заметил, смотрел в сторону стеллажа, с которого снимали следующий. Наверняка выскользнул из рук, снаряды передавали по цепочке…

Ш-ш-шух! Ш-ш-шух! Ш-ш-шух!

Время, которое он так торопил, остановилось. Белый огонь ярких ламп, еле заметная желтая полоска на снаряде, люди в полосатых робах и противогазах. Они еще не поняли, что произошло. Только тот, кто выронил, попятился, уткнулся спиной в деревянные ящики…

Ш-ш-шух! Ш-ш-шух!..

Лонжа поднял правую руку вверх, сигнал «Стой! Прекратить работу!» Заметили не все, но самые догадливые уже начали пятиться к двери. Сейчас побегут и остальные…

Снаряд!

…Взорваться не должен, но если поврежден корпус, фосген в считанные секунды заполнит склад. Противогаз может не спасти, слишком высока концентрация. Остается надеяться, что латунная гильза цела.

Ш-ш-шух!..

Снаряд лежал как раз между ним и дверью. «Полосатики» уже бегут, кроме одного, вероятно самого смелого. Тот у выхода, переминается с ноги на ногу. Лонжа махнул рукой: уходи! «Полосатик» понял, попятился… Можно, пока еще не поздно, последовать его примеру, но кому-то все равно придется рискнуть. А если еще раз уронят?

Лонжа поправил противогаз и, стараясь не дышать, шагнул ближе. Теперь снаряд лежал в двух шагах, тяжелый, в синих пятнах окиси. Повреждений не видно, и он решился – подошел вплотную. Под резиновой маской мокро, ворот комбинезона врезался в горло…

Ш-ш-шух! Ш-ш-шух! Ш-ш-шух!

Правильнее всего выйти наружу и доложить все как есть. Погрузка задержится на четверть часа, но кончится тем, что людей в полосатых робах все равно загонят на склад. Если это и саботаж, то не самый умный.

Лонжа осторожно поднял снаряд и шагнул к выходу. За порогом его встретили двое «дезертиров» из его смены и вездесущий Скальпель. Ни «полосатиков», ни черной охраны нет и в помине. Обер-лейтенант быстро осмотрел гильзу и ткнул рукой в сторону грузовика.

На этот раз пронесло.

* * *

– Итак, вы ничего не видели? – скучным голосом вопросил Карел Домучик.

Лонжа пожал плечами.

– Согласно приказу, смотрел на стеллаж. Мое дело – контролировать начало погрузки, чтобы снаряды эвакуировали согласно очередности. По крайней мере, так говорилось в бумаге, которую я подписал.

Бывший нарядчик повертел в пальцах карандаш.

– Очевидное упущение, в помещении склада требуется еще один наблюдатель. Итак, Рихтер, вы не можете подтвердить, что снаряд упал случайно?

Осталось удивиться.

– И обратное не могу. Господин обер-лейтенант, да зачем это все? При такой организации инциденты неизбежны. Странно, что снаряд не упал в первый же день.

Домучик помотал головой.

– Не будьте наивным, Рихтер. Я должен зафиксировать акт сознательного саботажа. Пригодится, особенно, как вы и сказали, при такой организации.

Пододвинулся вперед, улыбнулся бледно.

– По агентурным данным в Новом форте создан подпольный комитет, имеющий целью остановить эвакуацию склада. Нет ни малейшей уверенности, что в него входят только заключенные. Испорчены грузовики, причем очень профессионально, выпущены листовки, где разъясняется, что такое «компаус». А теперь – снаряд. Обратите внимание: все немедленно бежали, никто даже не попытался помочь.

Лонжа пожал плечами:

– Было бы странно требовать от заключенных «кацета» высокой сознательности. Я бы и сам убежал, так все равно назад отправят.

– Бежали все, в том числе и те, кто в тоннеле, – не согласился контрразведчик. – Они не могли знать, что снаряд упал, на всех были противогазы. В маске не поболтаешь! Это сговор, Рихтер. Не стоит их защищать, случись что, вас бы не пожалели. Для заключенных вы – человек в форме, такой же враг, как и я. Мы оба были в лагере, так что не стану убеждать в очевидном… А бумага нужна, Рихтер, чтобы в самом крайнем случае прищемить хвост ведомству СС. Мелочь, но полезная…

Встал из-за стола, прошелся по кабинету.

– Не передумали?

Лонжа даже посочувствовал бывшему нарядчику. Старается, носом землю роет, а все без толку. Крот-неудачник.

– С какой стати, господин Домучик? Пугать меня надо было до Вайсрутении. Теперь все, считайте, отбоялся.

Контрразведчик поморщился, словно лимон укусил.

– Рихтер, будьте справедливы! Я вас не пугаю, а пытаюсь убедить. Мне почему-то кажется, что такой человек, как вы, играет не последнюю роль при короле Августе. За эти дни я получил кое-какие материалы из Штатов, и окончательно убедился, что Виттельсбах в политике – совершенный дилетант…

Несостоявшийся цирковой вспомнил, как он спорил с другом детства. Тот думал сходно. «Иррационально рассуждаешь, твое королевское высочество».

– Но вы-то, Рихтер, видали виды. Неужели не понимаете, что именно сейчас настало время решать, чьим будет баварское монархическое подполье!

Лонжа на миг даже растерялся.

– В каком смысле?

Домучик снял окуляры, покрутил головой.

– Боюсь, вы это серьезно. Запущенный случай…

Встал, прошелся к двери, быстро выглянул, снова закрыл. Провернул ключ в замке, раз, другой…

Обернулся.

* * *

– В современном государстве, тем более таком, как Рейх, подполье не может существовать само по себе. Нужны деньги и очень серьезная поддержка, иначе все ограничится беседами на кухне при занавешенных окнах, и то до первого доноса. «Красное» подполье – люди Сталина, им помогает СССР, прикрываясь ширмой Коммунистического Интернационала. Либералам, католикам и социал-демократам труднее, прежде им помогала Франция, но теперь Париж старается с нами не ссориться. Их берут под опеку британцы. Бюро Кинтанильи – еще одна ширма, личная разведка Уинстона Черчилля. А вот у меня дома подполье создается при помощи американцев, мы их называем «Ковбои». Эти работают с размахом, дядя Сэм денег не жалеет… Кто у нас остался?

– Вероятно, я.

– О вас, Рихтер, я не забыл, не надейтесь. Но сначала о ваших друзьях, о Германском сопротивлении. У него другой хозяин – Генрих Гиммлер. Вы, кажется, не удивились? Это вовсе не значит, что там каждый второй завербован, это и не нужно, главное – контролировать ключевые фигуры. Кого я не назвал? «Черный фронт» Отто Штрассера? Хвастаться особо нечем, но их курируем мы, Абвер. «Черных» не слишком много, зато они очень не любят Гиммлера. Полезные люди! А теперь появилась новая сила – баварские монархисты. С Гиммлером они не договорятся, англичане и американцы опасаются сепаратистов, а Сталин монархистов не любит. Что у нас остается?

– Бавария.

* * *

Утро нового дня ничем не отличалось от вчерашнего, позавчерашнего и всех предыдущих. Голосистое «Подъем!», суета вокруг коек, холодная ткань отсыревшей за ночь формы, бритвенное лезвие, скребущее по щеке. За окнами тоскливая осенняя серость. Солнце не торопилось в Горгау.

– Значит так, камрад Лонжа… Имеем три доклада – с вышки и от патрульных. С полуночи до часу замечены две ракеты, обе желтые и обе с юга. Интервал – минут двадцать. Как я понимаю, это не то, что нужно. Наблюдать дальше?

– Наблюдайте дальше.

2

Когда его пихнули в спину, Локи даже внимания не обратил. Утро, лестница забита полосатым народом, кто вверх спешит, кто вниз. А на лестничных площадках и внизу, у входных дверей, «черные» погонялы:

– Скорее! Скорее! Бегом, schweinehunden!..

Он тоже бегом, ну, почти. Резвость во всяком случае обозначает, ногами семенит. Толкнули? Бывает, кому-то под локоть попался.

Когда же толкнули вторично, он все-таки обернулся. Как выяснилось, зря. Никто на него не смотрит, никто сзади не стоит. Хорст рассудил, что и такое случается, как вдруг…

– Держи! – в одно ухо.

– После отбоя на лестничной площадке второго, – в другое.

Пока назад разворачивался, шустряки успели с толпой смешаться. Все полосатые, поди пойми, кто в ухо дышал. Локи пожал плечами и засеменил себе дальше, старательно глядя под ноги, чтобы не оступиться.

– Скорее, скорее…

«Держи» – маленькая записка, в левой руке. «Второго» – понятно, этажа, там, где его блок. Только как выйдешь, если всюду охрана?

В «дырке от бублика» опять кого-то строили. Циркуль привычно орал, и Локи заскользил вдоль стенки, чтобы на глаза не попасться. Левая рука горела огнем. Вдруг остановят? Записка, конечно, чепуха, но могут и за пояс заглянуть.

…К полицейскому «Вальтеру» за эти дни Локи успел привыкнуть. Вроде как к животу железка приросла. Иногда даже забывал, словно так и положено.

Повезло! Обошел по кругу и шмыгнул в двери иные, которые к кабинетам ведут. Здесь было потише, и Хорст рискнул – свернул за лестницу, оглянулся.

Никого! И что нам пишут?

«Прочти и передай товарищу!

Вчера умерли еще двое. Трое жестоко избиты, пятеро в карцере. Почти половина противогазов неисправна, противохимических средств в лазарете нет.

Единственный выход – саботаж. Товарищи! Ломайте технику, всячески затрудняйте погрузку, запугивайте охрану. Они уже боятся, надо напугать их еще больше.

Внимание! Даже под страхом смерти не трогайте снаряды за загородкой. Это «компаус», снаряженные боеприпасы, очень возможен взрыв».

* * *

– «…Очень возможен взрыв», – скучным голосом повторил Бронзарт фон Шеллендорф. Положил бумажку на стол, разгладил. – Почерк вроде бы другой… Но надо сравнить.

Поправил монокль:

– Садитесь, Локенштейн! За сознательность хвалю, но этого сейчас мало. Очень требуется познакомиться с этими «товарищами» поближе. И как можно скорее.

Записку Локи отдал, однако обо всем прочем умолчал. «Господину комиссару» и этого хватит.

– Вас, Локенштейн, уже знают. Подполье тут хитрое и очень осторожное, но сейчас они активизировались. Значит, будут искать контакты. Если что заметите, сразу ко мне!

Хорст покорно кивнул, сам же еле сдержал ухмылку. Те активизировались, а эти задергались. Не зря! Вчера чуть не десяток грузовиков испортили, потом в тоннеле паника началась, по всему плацу «полосатиков» ловили. А почему? А потому что снаряд на пол упал. Понятное дело, не сам. Помогли!

Чем бы еще «господина комиссара» озадачить?

– Уже заметил, и не я один. Машины под охраной, к ним только шоферов пускают. А когда в тоннеле все разбегаться начали, охрана первой деру дала. Так, может, вы не там «товарищей» ищите?

Бронзарт фон Шеллендорф поморщился.

– Не будьте слишком умным, Локенштейн! Охраной и обслуживающим персоналом займутся без вас. Меня интересуют заключенные, их подпольный комитет. Но не только. Сейчас на вас могут выйти баварцы, они наверняка узнали, что королю грозит опасность.

Подошел ближе, наклонился:

– Ставки выросли! Вы сдаете нам связного баварского подполья и немедленно отправляетесь в отпуск. Все остальное сделают без вас. Понятно? Спрашиваю: понятно?

Локи вскочил со стула, плечи расправил:

– Как есть понятно, господин комиссар! Только как я его вам сдам? Встретят, к примеру, на лестнице, шепнут пару слов, и все, лови ветра в поле! А если схвачу, так вырвутся, у меня, извиняюсь, комплекция мелкая.

Бронзарт фон Шеллендорф ответил не сразу. Локи же наблюдал исподтишка, стараясь ехидства не выдать. И в самом деле, чего тут придумаешь? Всех охранников подряд предупреждать – или ему, заключенному Локенштейну, пропуск с печатями выдать? А может, даже не пропуск, пистолет «Вальтеру» в пару?

– Решим чуть позже, – рассудил «господин комиссар». – На всякий случай постарайтесь связного задержать, придумайте какую-нибудь причину…

Пожевал губами, моноклем блеснул:

– Сегодня пойдете в тоннель, во вторую смену. Смотрите не только за теми, кто в робах, но и за саперами. Мало ли, вдруг появится ниточка.

– Та-ак точно! – выдохнул камрад Нечетный. – Будем смотреть!

* * *

Третий грузовик далеко не уехал – вильнул, чуть не врезавшись в стену тоннеля, затем с громким визгом затормозил. Шофер, выбравшись из кабины, бросился к задним колесам.

– Оба ската прокололи, – констатировал кто-то. – Ловкачи!

Локи опять попал во вторую «коробку», но теперь на его поясе висит противогазная сумка. Открывать не стал, понадеявшись, что и на этот раз обойдется. Народу в «коробке» много, может, очередь и не дойдет. Работа началась резво, два грузовика нагрузили без проблем. И вот…

Прибежавший охранник принялся орать на шофера, но тот не остался в долгу. Грузовик застрял прочно, перегородив тоннель. Одно колесо можно заменить запаской, но за вторым придется сходить. А это не слишком близко.

И вправду, ловкачи.

«Полосатики» собрались у грузовика, благо, никто не мешал. «Мертвоголовый» явно увлекся, обкладывая шофера длинными периодами на выразительном мекленбургском диалекте. Тот огрызался на «хохе», причем очень удачно. Локи заслушался было, но вдруг почувствовал знакомый укол прямиком в печень. Удивился, втянул ноздрями воздух…

Сено! Прелое сено! Снаряды в кузове!..

Кричать, однако, не стал, умнее поступил. Втиснулся в толпу, в самую гущу, и шепотом, но так чтобы услыхали:

– Камрады! Газы!..

И подался назад, на всякий случай расстегивая противогазную сумку. Вдруг народ стойкость проявит? Тогда, хочешь, не хочешь, придется слоником обернуться.

Не понадобилось – толпа уже распадалась. «Полосатики» вначале пятились, поглядывая на охранника, но потом, осмелев, бодро застучали деревянными башмаками. Кто-то уже и побежал, подавая пример. Хорст отодвинулся к стене поближе, повернулся…

– Мирлацванциг, троммельбаух!

И чужая ладонь на плече.

Локи обмер, ног не чуя, да так, что память обрел. Поглядел назад.

– Вспомнил! Это же припев!..

Кашлянул (проклятое сено!) и выпалил шепотом:

 
Фарта нет,
Жизнь сломала мне хребет:
Мирлацванциг, троммельбаух,
Унтервельт рибон рибет…
 

– Бежать не будем, – рассудил камрад Четный. – Тихо пойдем. Если что, мы с тобой честно пытались задержать остальных.

– А кто тут бежит? – поразился камрад Нечетный.

Отступили недалеко, на полсотни шагов. Локи вдохнул глубоко, и, убедившись, что сеном не пахнет, поманил сапера туда, где тень погуще.

– Слушай, камрад и своим передай. Ваших саперов уже подозревают, велят следить. Так что особо ни с кем не откровенничай. И со мной тоже.

Четный грустно усмехнулся.

– Каждый умирает в одиночку… Ничего не меняется, камрад. «Фарта нет, жизнь сломала мне хребет». Так и пропадем.

Локи спорить не стал. Чужие тайны ему без надобности, каждый свое делать должен. Предупредил и ладно.

– А я еще и начало вспомнил. Правильная песня!

 
Конвоир да баланда, кандалы да кирка,
А помрешь – ну и ладно, отпоют дурака…
 

– Вы долго не продержитесь, – перебил Четный, даже до конца не дослушав. – Гиммлер найдет способ. Нужен запасной вариант, а какой, пока не знаю. Точнее, не знаю такой, чтобы выжить.

От таких слов боль с печени перекинулась на живот. Локи без всякой радости поглядел в черный зев тоннеля. Четный наверняка обо всех думает, а ему все ни к чему, ему бы, Хорсту Локенштейну, свой вариант, личный.

А если попытаться?

– Камрадам скажу, конечно. Но если мы в форте придумаем чего, ваши в крепости поддержат?

Без всякой надежды спросил, просто чтобы этот путь закрыть. С чего бы воякам жизнью рисковать?

Четный на миг задумался.

– Нет, не поддержат.

И резко вскинул голову, словно птицу-мысль в полете поймав.

– Я поддержу.

* * *

Работы возобновились только через час, но без особой спешки. Охранники никого не подгоняли, более того, то и дело отходили в сторону. На «полосатиков» почти не смотрели, переговаривались негромко. Кто-то знающий шепнул, что «мертвоголовому», следившему за погрузкой, стало плохо. И в самом деле, вскоре по тоннелю проехал грузовик, но без снарядов. Кузов был полон «черной» охраной. А затем неспешно подтянулась первая «коробка». Единственный охранник плелся сзади, глядя куда-то в потолок. О второй «коробке» даже не вспомнили, потолкались в тоннеле еще час и, кое-как построившись, поплелись назад.

В форте их встретила тишина. «Дырка от бублика» пуста. Постояли на плацу да и начали потихоньку расходиться.

* * *

– Камрады! Это успех! Это победа!..

– Не спеши, камрад. Нам просто повезло, у охранника оказался неисправный противогаз, а проверить он поленился. Завтра они очухаются…

Совещание на площадке второго этажа к удивлению Локи состоялось. Дежурный «мертвоголовый» куда-то отлучился, а дневальные, свои же «полосатики», пропустили без слов. Народу же собралось немало, целая дюжина. Лиц, правда, не разглядишь, кто-то не поленился выключить свет.

– Надо давить дальше! Шоферы уже начальству написали, самому Роберту Лею[27]27
   Роберт Лей был главой Германского трудового фронта, заменившего распущенные профсоюзы.


[Закрыть]. Они-то в СС не служат. И по радио о нас рассказали, весь мир, считай, узнал.

– Значит, будем считать, что цель достигнута. Акты саботажа прекращаем, работаем, но без особой спешки. Ждем результата.

Локи слушал, мотал на ус. Неплохо у камрадов получилось! Только вот результат может выйти совсем иной, Четный предупреждал не зря.

– А ты что скажешь, камрад?

Это уже ему. Хорошо, хоть по фамилии не назвали! И не отмолчаться. Проще всего присоединиться к большинству, но мнения-то у народа разные.

Локи подумал и решился. Хуже все равно не будет.

– Меня так учили, камрады. Во всяком деле главное – отход. Победим или нет, не знаю, но на крайний случай иметь в виду нужно.

Услышали и, кажется, прониклись.

– Ворота взломаем, – без особой уверенности предложил кто-то. – Навалимся толпой на охрану, задавим, оружие разберем. И врассыпную, во все стороны. Кто-нибудь, да уйдет.

– Не уйдет, – возразили ему.

* * *

А наутро в форт въехали грузовики, но уже совсем другие, военные. Пять машин, за ними легковушка, черный дизельный «Мерседес». Из крытых зеленым тентом кузовов на асфальт принялись деловито выбираться крепкие парни с карабинами. Форма незнакомая: каски, серые брюки и камуфляжные куртки с «сигель-рунами» в правой петлице. Приехавшие без особой спешки сменили охрану у ворот, затем рассыпались по двору, расставляя караулы у дверей.

Локи стоял на площадке второго этажа, держа в руках бесполезную швабру, и смотрел в мутное, давно не мытое окно. Еще ничего не случилось, но привычный страх волной прокатился по коже.

– Асфальтовые солдаты![28]28
   Прозвище эсэсовцев, служивших в элитной части «Лейбштандарт СС», в дальнейшем – «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер». Прозваны за постоянное участие в парадах и разного рода церемониях.


[Закрыть] – выдохнул кто-то под самым ухом.

3

Мертвые мертвы, с наследством Смерти приходится разбираться живым. Заполнять десятки бумаг, терпеливо беседовать с чужими равнодушными людьми, отсылать и получать телеграммы, ездить в морг и похоронное бюро. Смерть суетлива и жадна, она отбирает время и силы, заставляя живых забыть о радостях жизни. Тяжелый беспощадный ритуал…

А еще приходится принимать соболезнования, выслушивая то, что мертвый о себе уже не узнает.

– Случившееся поистине ужасно, госпожа Сомерсет. Какая интересная и яркая женщина! С такими, как она, чувствуешь себя на двадцать лет моложе…

Пэл, закусив губу, кивнула. Кажется, симпатия тети Мири целиком взаимна. Лекс (просто Лекс), отставив в сторону глиняную рюмку, взглянул с сочувствием.

– Тем не менее, раз вы нашли в себе силы прийти сюда, работа не отпускает… Госпожа Сомерсет! Может, пока не стоит? В конце концов, Кинтанилья мог бы приехать сам. Его инкогнито очень скоро станет секретом полишинеля, кроме того прятаться за спину женщины не слишком красиво.

Дядя Винни хотел приехать, но Пэл отговорила, послав три телеграммы подряд. То, что случилось – ее вина, значит именно ей искупать. Искупать и мстить.

Теперь эта война – личная.

– Я сама. Relentless, ruthless and remorseless![29]29
   Без остановок, без пощады, без раскаяния (англ.) – девиз адмирала Фишера.


[Закрыть] Я – англичанка, Лекс. И хватит об этом!.. Вы курите, тетя тоже курила…

Вечер, бар на втором этаже «Гранд Отеля», что на Рю Скриб, почти полон. Приглушенно звучат голоса, негромко играет знакомое танго, но никто не танцует. Слова скользят, едва задевая сознание, уносятся в осенний сумрак за окном.

 
Лишь одно воскресенье,
О другом не прошу я,
День любви и улыбок,
Мой лучший день,
 
 
А потом будет вечер,
А потом будет полночь,
А потом будет вечность,
Где нет тебя!
 

Лекс, щелкнув зажигалкой, откинулся на спинку кресла.