Текст книги "Слепой. Исполнение приговора"

Изящно, не правда ли? А главное, легко осуществимо. Да что там – уже наполовину осуществлено! Даже больше – где-то на семь восьмых. А генерал Тульчин ремонтирует плетень на даче и продолжает терзаться все тем же вопросом: так виноват все-таки Федор Филиппович или не виноват? Так и будет терзаться, пока все не кончится само собой – естественным, так сказать, порядком.

Точными ударами обуха вгоняя в рыхлую землю аккуратно заостренный кол, он подумал: надо бы еще раз, более обстоятельно и мягко, поговорить с Барабановым. А заодно приставить к нему охрану. Потому что, независимо от степени своей вины или невиновности, парень находится под прямой угрозой, как и все, кому не посчастливилось проходить по этому делу в качестве подозреваемых и свидетелей. Вероятнее всего, он – следующая жертва в списке киллера. Это вполне логично – сначала ненадежный, хлипкий стукач Полосухин, следом – его подельник и школьный приятель, продажный майор Барабанов. Именно в таком порядке, потому что майора ФСБ вот так, запросто, не расколешь, а значит, он может немного подождать своей очереди…

Вогнав топор в березовый чурбак, на котором рубил в размер лозу, Андрей Константинович потянулся за телефоном: команду насчет охраны, пожалуй, стоило отдать еще вчера, но лучше поздно, чем никогда. В эту самую минуту за воротами послышался протяжный, настойчивый гудок автомобильного клаксона. Через секунду он повторился и был еще более настойчивым и продолжительным.

– Эк тебя разбирает, – пробормотал генерал. – Прямо невтерпеж! Давай, давай, сажай аккумулятор!

За глухим деревянным забором опять протяжно заныл гудок, и Андрей Константинович, на ходу стряхивая приставшие к одежде мелкие щепки и зеленоватые ленточки ивовой коры, направился к воротам – поглядеть, кого это там принесло.

Глава 13

Валерий Игоревич Барабанов, заподозренный в предательстве и потому временно отстраненный от несения службы (и хорошо, что не взятый под стражу) майор ФСБ, сидел за любимым угловым столиком своего любимого кафе и, благо остался не у дел стараниями какой-то гниды, прямо в разгар рабочего дня наливался пивом под соленые орешки. Пива было выпито уже достаточно, чтобы начать всерьез задумываться о паре стопочек водки – в такую жару и под такое настроение она пошла бы, как по маслу.

Именно в этом кафе несколько дней назад Барабанов случайно повстречал своего бывшего одноклассника и соседа по парте Николая Полосухина. Особенно близкими друзьями они не были никогда, но встрече обрадовались оба, потому что не виделись уже сто лет, чуть ли не с выпускного вечера. От одноклассников, с которыми поддерживал отношения, Барабанов слышал, что Полосуха, как его называли в школе, обзавелся тяжелой формой игровой зависимости и, как чаще всего случается в подобных случаях, довольно быстро просадил все, что имел: деньги, семью, работу и даже квартиру. Судя по довольно потасканному виду, бегающему взгляду и суетливым манерам, слухи эти были недалеки от истины. А когда Полосуха попросил в долг – всего-то пять несчастных тысчонок, и только до получки, которая ожидается буквально в следующий понедельник, – все стало окончательно ясно. Радость встречи, и до того не бившая фонтаном, тихо увяла; не слишком убедительно, потому что не считал нужным напрягаться, сославшись на стесненные обстоятельства, Барабанов в деньгах отказал и быстренько закруглил разговор. В этом Полосухин охотно пошел ему навстречу: все, что интересовало его в старом знакомом и, по его собственному выражению, друге детства, сводилось к упомянутой сумме. А коль скоро суммы было не видать, как своих ушей, дальнейшее поддержание беседы представлялось ему лишенным смысла.

Они расстались, держа хорошую мину при плохой игре, и какая-то ловкая зараза ухитрилась запечатлеть на цифровую камеру и с соответствующими комментариями подсунуть начальству момент прощального рукопожатия. Комментарии же были таковы, что, выслушав их краткий пересказ из уст генерала Тульчина, Барабанов поначалу просто не поверил своим ушам: кто, я? Вы это серьезно, товарищ генерал?

Товарищ генерал был серьезен – серьезней некуда. В принципе, его можно было понять. Среди его подчиненных завелся стукач, это не вызывало ни малейших сомнений. Все они одинаково заслуживали доверия, и все находились под подозрением. И вот – эта глупая, случайная, никому не нужная встреча. Кто же знал, что Полосуха уже три года подряд работает на контору, да не просто на контору, а именно на Потапчука?!

Да, все все понимали, все были одинаковы, и все находились под подозрением. Но от исполнения служебных обязанностей отстранили только майора Барабанова, и это было дьявольски обидно – хоть ты, ей-богу, и в самом деле запей по-черному!

Прекрасно понимая, что это не выход – вернее, выход, конечно, но не к светлому будущему, а на задний двор, на помойку, куда общество веками сваливало и продолжает сваливать человеческие отбросы, – он был уже в шаге от того, чтобы приступить к осуществлению этого нехитрого плана. И в этот момент какой-то тип, не нашедший в полупустом кафе другого свободного места, вежливо осведомился, нельзя ли ему, типу, присесть за занятый Барабановым столик.

Демонстративно пожав плечами, майор без особенной приветливости кивнул подбородком в сторону свободного стула. Эта не шибко вежливая пантомима не возымела ожидаемого эффекта: тип, явно не отличавшийся повышенной чувствительностью, спокойно приземлился за столиком, поставив на белую скатерть чашечку кофе на блюдце. Барабанов хлебнул пива и бросил в рот щепотку орешков. Тип, которого майор даже не счел нужным рассмотреть, пригубил кофе, аккуратно поставил чашку на блюдце и произнес:

– Странно. Кафе, вроде бы, приличное, цены демократичными не назовешь, а подают какую-то бурду… Из желудей они его, что ли, готовят?

Барабанов никак не отреагировал на эту реплику. Кофе он не жаловал и разбирался в оттенках его вкуса, как свинья в апельсинах. Кроме того, он сейчас пребывал не в том настроении, чтобы поддерживать с незнакомым человеком застольную беседу ни о чем.

Сосед по столику, напротив, явно был не прочь поговорить.

– Нехорошие настали времена, – объявил он. – На каждом шагу выкладываешь денежки за отборный натуральный продукт, а взамен получаешь либо тухлятину, либо какой-то сомнительный эрзац. Помните, как у Ремарка: желудевый кофе, сигареты из дубовых листьев… Хорошее дерево – дуб. Универсальное. Вы ведь читали Ремарка, майор?

Это обращение мигом вывело Барабанова из пивной прострации. Погон с майорскими звездами на нем не было – форму он надевал только по особо торжественным случаям, когда такая необходимость специально оговаривалась приказом командования. Так какого черта?..

Он, наконец, сфокусировался на своем визави и обнаружил, что имеет дело с уже немолодым, явно за сорок, но недурно сохранившимся шатеном – выше среднего роста, спортивного телосложения, одетым просто, без затей, но с видимым издалека столичным лоском. Темные волосы были коротко подстрижены, а глаза прятались за дымчатыми стеклами солнцезащитных очков.

– Валерий Игоревич, если не ошибаюсь? – сказал этот подозрительно осведомленный гражданин.

– Предположим, – неприветливо буркнул майор. – А…

– Молчанов, – предвосхитив вопрос, представился собеседник, – Федор Петрович. Это оперативный псевдоним, но для общения хватит и его. Так что прошу любить и жаловать… А что ты так напрягся, коллега? Расслабься, не надо нервничать. Хотел бы убить – давно бы прихлопнул, как муху. И не здесь, в людном месте и при свидетелях, и не средь бела дня… Да кому я это объясняю! Ты ведь не хуже меня знаешь, как это делается. Поэтому расслабься. Только не слишком, ладно? Пистолета не видно, но он здесь, прямо под столом – смотрит тебе в брюхо и не моргает. А о том, как я стреляю, ты, полагаю, наслышан.

– Да уж, – с кривой усмешкой подтвердил Барабанов. Он только теперь заметил, что собеседник уже в течение некоторого времени держит правую руку под столом. Выглядело это достаточно красноречиво, и майор подумал, что, невзирая на обстоятельства – вернее, именно в силу имеющих место быть обстоятельств, – так налегать на пиво в разгар полуденной жары не стоило. – Ну, и что тебе от меня нужно?

– Печень и почки, – не раздумывая, ответил Молчанов. – Что за дурацкий вопрос! Информация, конечно. Согласно официальной версии следствия, тебе не привыкать делиться со мной секретными сведениями – правда, через цепочку посредников. Но почему бы не сделать это напрямую? Айда, прокатимся чуток! Заодно и потолкуем. Будешь брыкаться – пристрелю, как собаку. Станешь врать – будет то же самое. Но сначала сделаю больно. Очень больно, майор!

– Не пугай, пуганый, – огрызнулся Барабанов. – Как я могу рассказать то, чего не знаю?

– Расскажешь, что знаешь, – сказал ставший виновником всех его несчастий бешеный киллер в темных очках. – Хватит тянуть резину, поднимайся и живо на выход! И без глупостей, мне терять нечего – нажму разок, и будет, как в песне: напрасно старушка ждет сына домой…

– Имей в виду, – вставая из-за стола, сказал Барабанов, – за мной почти наверняка следят. И очень может статься, нас прямо сейчас снимают крупным планом через хороший телескопический объектив.

– Ну и что? – Залпом допив кофе, Молчанов тоже встал из-за стола. Его правая рука теперь пряталась под полой спортивной куртки. – Согласись, майор: телескопический объектив как-нибудь получше телескопического прицела!

Выйдя из кафе и увидев стоящую прямо у входа машину, Барабанов подумал: действительно, ну и что? Тачка, на которой разъезжает вооруженный и особо опасный преступник, почти неделю в розыске, ее подробное описание имеется на каждом посту, в каждой патрульной машине, в каждом, пропади он пропадом, компьютере ГИБДД. А она торчит на солнцепеке прямо в центре Москвы, под прицелом множества следящих камер, как будто так и должно быть. Этот чокнутый даже номера не потрудился сменить. И – хоть бы хны!

Вблизи машины отчетливо слышался глухой, ровный шум работающего в автоматическом режиме кондиционера. Открыв дверцу, Барабанов почувствовал приятное дуновение прохлады, в данный момент вызвавшее ассоциацию с могильным сквозняком, которым потянуло из открытой двери склепа. Он уселся, и плюхнувшийся на соседнее сиденье Молчанов первым делом заблокировал двери.

– Пристегнись, – посоветовал он, запуская двигатель. – Поедем с ветерком: общение с твоими друзьями в мои планы пока не входит. Если понадобится, я познакомлюсь с ними позже. А ты сиди тихо и не шали: если слетим с дороги на такой скорости, от обоих мокрого места не останется. И будь уверен: толку от твоего геройского самопожертвования не будет никакого. Ничего не кончится, все будет идти своим чередом, но – без нас.

– А какая разница? – пожал плечами майор.

– Существенная, – трогая машину с места, ответил подполковник Молчанов. – По крайней мере, я на это очень надеюсь.

* * *

За воротами больше не сигналили, но Андрей Константинович отчетливо слышал доносящееся снаружи ровное, шелестящее урчание работающего на холостых оборотах автомобильного двигателя. Судя по звуку, там, за воротами, стояла довольно молодая и мощная иномарка, еще не имевшая случая познакомиться с некоторыми особенностями ремонта и обслуживания, свойственными многим российским автосервисам.

Потом в калитку постучали – резко, отчетливо, нетерпеливо. Видимо, подъехавший торопыга соскучился и, услышав во дворе приближающиеся шаги, решил напомнить о себе и немного поторопить хозяина. Генерал Тульчин забеспокоился, не случилось ли чего, но тут же спохватился: на дворе не семнадцатый век и даже не начало девятнадцатого, телефонная связь работает превосходно, и нет никакой необходимости чуть что посылать за сто верст гонца с известием. Тем более, если известие настолько экстренное, что гонец готов выломать калитку, лишь бы поскорее предстать пред светлые очи его превосходительства…

Откинув щеколду, он распахнул калитку и очутился лицом к лицу, чуть ли не нос к носу, с абсолютно незнакомым ему гражданином лет сорока с хвостиком. Гражданин был прилично одетый, рослый, с военной выправкой и по случаю ясной летней погоды взирал на Андрея Константиновича сквозь сильно потемневшие фотохромные стекла очень модных когда-то «хамелеонов» в тонкой стальной оправе. Едва не упирающаяся передним бампером в ворота машина была скрыта от взгляда генерала Тульчина внушительной фигурой незнакомца, так что он смог разобрать лишь, что она черная, основательно запыленная и действительно новая – судя по обводам кузова, скорее всего, «БМВ».

Черный «БМВ» и солнцезащитные очки – в этом сочетании было что-то дьявольски неприятное. И Андрей Константинович, пожалуй, знал, что.

– Спите, что ли? – с неуместной после устроенного им концерта жизнерадостностью воскликнул незнакомец. – Принимайте гостей! Нас не ждали, а мы при… – Он осекся на полуслове и с удивлением всмотрелся в лицо Андрея Константиновича. – Позвольте, – сказал он другим, осторожным и где-то даже подозрительным тоном, – а где Иван Семенович?

– Какой Иван Семенович? – спросил Тульчин.

Ему пришлось приложить усилие, чтобы сдержать облегченный вздох. Носить темные очки в солнечную погоду – это нормально, потому что они, очки, для того и предназначены. И ездить на новеньком черном «БМВ» тоже вполне нормально – во всяком случае для человека, который может позволить себе такую роскошь. Пуганая ворона куста боится, подумал генерал. Ты гляди, как быстро эти сволочи сделали из меня пуганую ворону!

– Как – какой? – удивился приезжий. – Хозяин…

– Я хозяин, – сообщил Андрей Константинович. – С момента постройки дома и до сего дня.

– Это разве не Сковородниковых дача? – растерянно уточнил визитер. – Заблудился я, что ли?

– Факт, заблудились, – сочувственно подтвердил Тульчин. – И заблудились крепко. Я тут всех знаю. Нет в нашем поселке никаких Сковородниковых – ни среди старожилов, ни среди новоселов.

– Как это нет? – окончательно расстроился гость. – Это разве не Овражки?

– Это Сухой Брод, – проинформировал этого горе-навигатора Тульчин. – А Овражки километрах в двадцати отсюда. Это вам надо обратно на трассу, а с трассы повернуть на Золотаревку. Вот за ней и будут ваши Овражки.

– Вот это номер! Вот это я отмочил! – сокрушенно воскликнул незнакомец. В его возгласе генералу почему-то почудилась фальшь, как будто парню уже наскучило ломать комедию: и глупо это все, и до смерти надоело, но доиграть надо, вот он и бредет к финалу – кое-как, через пень колоду, спустя рукава. – Что ж, извините за беспокойство. Спасибо, вразумили дурака. А то так и тыкался бы из калитки в калитку…

– Не за что, – сказал ему в спину Андрей Константинович и уже собрался, было, вернуться к своему плетню, но тут незнакомец, сделав буквально пару шагов по направлению к машине, вдруг резко остановился и, повернувшись к нему лицом, хлопнул себя по лбу ладонью левой руки.

Правая в это время что-то искала за лацканом пиджака.

– Простите великодушно, – сказал этот заплутавший на бескрайних российских просторах тип, – что-то я сегодня… того… Что-то с памятью моей стало! Сухой Брод, говорите?

– Ну да.

– А Тульчин Андрей Константинович – это, часом, не вы? Меня просили кое-что вам передать…

Теперь гость уже откровенно ухмылялся. Стоял он при этом так, что Тульчин, наконец, смог разглядеть не только номер машины, но даже и болтающегося под ветровым стеклом веселого чертика в темных очках.

Дистанция составляла от силы три метра – пустяк, ноль для такого стрелка, как тот, что стоял сейчас напротив Андрея Константиновича, блестя стеклами очков и скаля в издевательской ухмылке крепкие, ровные, желтоватые от табака и кофе зубы. Табельный пистолет остался в сейфе на Лубянке, именной, подаренный коллегами по случаю присвоения генеральского звания, – дома, тоже в сейфе. А пятизарядное охотничье ружье со скользящим затвором находилось тут, на даче – стояло зачехленное в уголке платяного шкафа в спальне на втором этаже. С таким же успехом оно могло находиться на дне реки, в кратере действующего вулкана или на поверхности загадочной планеты Нептун; его могло вообще не существовать в природе, и ничего бы от этого не изменилось – ну, ничегошеньки!

Аллес капут, подумал Андрей Константинович. А молодого командира несут с пробитой головой… Этот не промажет, хоть ты блохой вокруг него скачи!

Рано или поздно прокалываются все. Видимо, генерал Тульчин повторял эту фразу слишком часто – так часто, что она стала для него привычной присказкой, во многом утратив изначальный смысл. А смысл у нее был простой: все – значит все. В том числе и умудренные опытом, облеченные доверием высокого руководства генералы ФСБ.

Он просто не успел кое-что додумать, выстроить логическую цепочку до конца. В ней не хватало всего одного малюсенького звена, и этот мелкий просчет вышел ему боком.

Родившаяся у него буквально несколько минут назад версия, согласно которой генерал Потапчук намеренно подставлялся, громоздя до небес улики и доводя ситуацию, а вместе с ней и все подозрения в свой адрес, до явного абсурда, была хороша, с какой стороны ни глянь. Андрей Константинович не сообразил лишь одного: его собственная безвременная кончина от руки киллера в темных очках превосходно укладывается в рамки этой блестящей версии. Потому что она так же, если не более, выгодна Потапчуку, как любая другая из уже произошедших смертей. Она ему так очевидно на руку – если со следователем не удается договориться по-хорошему, его надо шлепнуть, да и под арест Федора Филипповича посадил, в конечном счете, он, генерал Тульчин, – что любой здравомыслящий человек поневоле усомнится в его виновности. А раз так, почему бы и в самом деле не шлепнуть бывшего приятеля? Семь бед – один ответ; чем хуже, тем лучше. А заодно и душу отведем: будешь знать, как копать под старых боевых товарищей!

– Вот зараза, – упавшим голосом произнес он.

– Факт, – с удовлетворением, чуть ли не с гордостью, подтвердил подполковник Молчанов. – Да еще какая! Хуже бубонной чумы.

И вынул из-под левого лацкана тускло блеснувший вороненым металлом «Стечкин» с длинным глушителем.

Точно зная, что нипочем не успеет, Андрей Константинович метнулся назад, к калитке. Пистолет негромко хлопнул, правое плечо обожгло болью. Рука моментально онемела, но он уже был внутри, во дворе – захлопнул калитку перед носом убийцы, опустил щеколду, с лязгом задвинул засов и сразу же, повинуясь инстинкту, резко присел. Пуля с треском пробила полуторасантиметровую доску у него над головой, за шиворот посыпались щепки. «Неужели живой? – подумал он. – Да нет, правда, живой! Обалдеть можно!»

Впрочем, было ясно, что, если не подсуетиться, это ненадолго.

Пригибаясь, он бросился бежать к дому – по выложенной узорчатыми бетонными плитами дорожке, мимо розовых кустов, мимо ухоженных трудолюбивой Зиной, пестрящих диковинными цветами клумб, мимо зарослей крыжовника и малины… Сейчас этот путь, по которому всегда хотелось идти не спеша, как можно медленнее, наслаждаясь каждым шагом и максимально растягивая удовольствие от возвращения в уютное загородное гнездышко, казался невообразимо, чудовищно, неоправданно и непреодолимо длинным. Еще одна пуля, пробив калитку, свистнула над головой и, обогнав бегущего генерала, выбила из дверного косяка похожее на миниатюрный взрыв облачко известковой пыли.

Выбежав на зеленую лужайку, посреди которой стояли качели с парусиновым тентом и плетеная садовая мебель, он услышал за спиной характерный шорох, поскребывание и постукивание – звуки, сопровождающие процесс залезания одетого в городской костюм и неподходящую для занятий спортом обувь человека на высокий дощатый забор. Потом опять раздался знакомый хлопок, что-то коротко и зло рвануло развевающуюся полу рабочей куртки: киллер был уже здесь, во дворе, и получил возможность стрелять прицельно, но опять промазал. «С нами бог», – подумал Андрей Константинович, взлетел, не чуя под собой ног, на высокое крыльцо, сразу же прянул в сторону и спрятался за подпирающей навес кирпичной колонной, в которую сейчас же с треском влепилась пуля.

Дверь, по счастью, осталась приоткрытой. Собравшись с духом, генерал совершил последний стремительный рывок и очутился в прохладной, сумеречной после яркого дневного света прихожей. Захлопнув дверь, он трижды повернул барашек замка и услышал, как снаружи в стальное дверное полотно с глухим лязгом ударила еще одна пуля.

– Врешь, не возьмешь, – пробормотал Андрей Константинович и бросился к лестнице, ведущей на второй этаж.

Правая рука повисла плетью и ощущалась как посторонний неживой предмет, вроде небывало длинного батона полукопченой колбасы, который какой-то неумный шутник смеха ради присобачил к пульсирующему нарастающей болью плечу. Действуя левой и рыча сквозь зубы от досады на то, до чего это, оказывается, неудобно, генерал выволок из шкафа чехол с ружьем, расстегнул и, наступив на краешек носком сапога, за ствол выдернул оттуда дробовик.

Коробка с патронами лежала в нижнем ящике комода. Ежесекундно роняя и ловя норовящие раскатиться по всей комнате красные пластиковые цилиндры с весело блестящими латунными донышками, генерал с грехом пополам зарядил ружье и, уперев прикладом в пол, здоровой рукой передернул скользящий помповый затвор. Затем, ухватив той же рукой за шейку приклада, взял ружье наизготовку, положил палец на спусковой крючок, подкрался к выходящей в коридор двери и прислушался.

В доме было тихо. Андрей Константинович осторожно выглянул в коридор. Лестничная площадка отсюда была видна, как на ладони, скромная дистанция исключала возможность промаха, особенно из заряженного картечью гладкоствольного ружья. План обороны был простой, позиция выгодная: если киллер попрет напролом, тут ему и каюк – спрятаться в коридоре негде, а картечь – она и есть картечь, от этого свинцового душа не увернешься, и газеткой от него не прикроешься – порвет в клочья, как Тузик грелку. А если воспользуется приставной лестницей, чтобы забраться в дом через одно из окон второго этажа, Андрей Константинович его непременно услышит и организует торжественную встречу – разумеется, с тем же финалом.

Со двора через открытое окно послышался вороватый лязг металла. Перепутать было невозможно: там, во дворе, только что стукнула отодвинутая щеколда. На цыпочках перебежав к окну, генерал осторожно выставил наружу сначала ствол ружья, а затем и голову.

Киллер уходил – спокойно, не торопясь, неся в опущенной руке пистолет со свисающим ниже колена черным набалдашником глушителя. «Зелен виноград», – злорадно подумал Тульчин.

– А ну, стоять! – грозно крикнул он. – Буду стрелять на поражение! Дом окружен. Сдавайтесь, Молчанов, вам все равно не уйти!

Выходка была не самая умная, и реакция на нее последовала незамедлительно: Черный Подполковник, как в последнее время повадились называть его сотрудники отдела, обернулся и выстрелил навскидку, почти не целясь. Пуля лязгнула о жестяной карниз, оставив на нем длинную вмятину и заставив генерала пугливо отпрянуть, и рикошетом раскокала большое, во всю дверцу, зеркало платяного шкафа. Под звон и дребезг осыпающихся за спиной зеркальных осколков выглянув из укрытия, Андрей Константинович пальнул в ответ. Спальню заволокло остро пахнущим пороховым дымом, свинцовый град хлестнул по воротам и захлопнувшейся калитке, оставив на светлых досках заметную даже издалека неровную россыпь круглых черных дырок, похожих на те, что оставляет после себя жучок-древоточец.

– Гранат у меня нет, – пожаловался из-за калитки спокойный голос Молчанова. – Мне б хотя бы парочку, ты б у меня тогда попрыгал! Но чего нет, того нет. Ладно, твоя взяла, живи пока. Только особенно-то не привыкай – все равно достану. Скоро, генерал, даже соскучиться не успеешь!

Хлопнула закрывшаяся дверца, двигатель недовольно взвыл, как бывает всегда, когда водитель сильно газует при движении задним ходом, и черный «БМВ» с тонированными окнами ненадолго возник в поле зрения Андрея Константиновича – ровно настолько, чтобы развернуться на травянистом пятачке у ворот соседнего дома. В этот мизерный промежуток времени генерал попытался одной рукой перезарядить ружье, понял, что все равно не успеет, а если успеет, то черта с два попадет (а попадет, так не пробьет, разве что поцарапает), плюнул и в сердцах швырнул дробовик под ноги.

Бавария прославлена не только своими автомобилями. В первой половине прошлого века там изобрели еще и фашизм. Этот общеизвестный факт отчего-то вспомнился генералу Тульчину, пока он провожал полным бессильной ярости взглядом удаляющийся шлейф пыли, поднятый колесами черного «БМВ». Впрочем, докопаться до корней данной ассоциации и понять, откуда она произрастает, было несложно.

«Ох, и нагорит мне от Виктории Дмитриевны!» – подумал Андрей Константинович, обозревая засыпанную осколками разбитого зеркала, развороченную, усеянную раскатившимися патронами, а кое-где еще и густо испачканную кровью спальню. Это недалекое от истины предположение вернуло его к насущным делам и заботам, и он, перекрутившись винтом и покряхтывая от боли, левой рукой потащил из правого кармана брюк мобильный телефон: нужно было вызвать кавалерию, а заодно, пожалуй, и санитарную повозку – то бишь, «скорую».