Текст книги "Слепой. Исполнение приговора"

Бил он от души – так, что кисть левой руки разом онемела, а гражданин с пистолетом, отлетев на два метра назад, ударился икрами о край скамейки и с шумом, треща ломающимися под его тяжестью сочными стеблями, завалился в заросли георгинов в разбитом кем-то из жильцов под окнами палисаднике. Там он и остался – на срок от десяти минут до бесконечности, в зависимости от особенностей своего организма. Впрочем, Глеб надеялся, что до бесконечности дело все-таки не дойдет – парень выглядел по-настоящему крепким, и челюсть у него была, ей-ей, как каменная.

Зеленый «фиат» под каштаном стоял с распахнутой задней дверцей. Крепыш с пистолетом еще рушился в георгины, когда в машине разом распахнулись еще две двери, и ребята, которые, как оказалось, даже и не думали спать и притом обладали неплохой реакцией, выскочив наружу, молча устремились в разные стороны, отрезая Глебу пути к отступлению. Им казалось, что они точно знают, с кем имеют дело, и они не тратили дыхание на угрожающие вопли: «Стой, стрелять буду!» – и прочую бессмыслицу в этом же роде – они просто бежали, вкладывая в рывок все силы, как спешащие наперерез матерому волку гончие псы.

Впрочем, этим псам, при всех их достоинствах, еще многому следовало научиться, прежде чем выходить на настоящую охоту. Окажись на месте Глеба его двойник, оба умерли бы на бегу с интервалом, самое большее, в секунду. Но им посчастливилось нарваться на оригинал, который ничего не имел против них лично, и они уцелели – ну, если и пострадали, то не очень сильно, без необратимых последствий.

Один из них бросился вправо, другой влево; Глеб, недолго думая, подрисовал к образованному их расходящимися курсами углу биссектрису, рванув строго по прямой – по ведущей к подъезду короткой асфальтированной дорожке, поперек дворового проезда, по капоту старого отечественного драндулета, что мирно дремал под толстым слоем пыли и копоти на спущенных, вросших в асфальт шинах, через вкопанный в землю самодельный столик для домино и дальше, в неосвещенный лабиринт граничащих с территорией ремонтного завода старых московских дворов.

– Стой, гад, буду стрелять! – осознав риск потерять беглеца в этих темных закоулках и не выдержав груза нежданно-негаданно свалившейся на плечи ответственности, выкрикнул один из преследователей.

Это было хорошо. Глеб уже заметил, что гончие бегут с неодинаковой скоростью. Ничего удивительного: кто-то бегает быстрее, кто-то медленнее, кто-то обладает отличными вокальными данными, а кто-то не имеет ни слуха, ни голоса, зато способен из пары пустых катушек от ниток и куска медной проволоки в два счета соорудить действующую модель вечного двигателя. Люди рождаются разными, и это превосходно, иначе откуда в одинаково одаренной или, напротив, бездарной массе взялись бы олимпийские чемпионы, выдающиеся ученые и деятели искусств?

Гончие бежали с неодинаковой скоростью, и первой подала голос именно та, которая бежала медленнее, сбив себе этим дыхание и оттого еще больше замедлившись. Оглядевшись на бегу и придя к выводу, что вокруг уже достаточно темно, Глеб внял прозвучавшему требованию и остановился, на всякий случай сделав шаг в сторону и укрывшись за стволом какого-то толстого дерева – в потемках было не разобрать, какого именно. Передний из преследователей споткнулся, с трудом удержавшись на ногах и подтвердив тем самым данную Глебом оценку степени освещенности этого места. Все еще двигаясь с сильным наклоном вперед, он пробежал мимо дерева, за которым укрылся Слепой. Глеб выставил из укрытия ногу, оперативник снова споткнулся и воспарил над землей. Пока он падал, Глеб успел ударить его по шее ребром ладони, и то, что через долю секунды шумно соприкоснулось с поверхностью планеты, уже ни о чем не беспокоилось – по крайности, на некоторое время.

– Стой, – неуверенно воззвали из темноты. Судя по голосу, последний участник гонки больше никуда не бежал.

Глеб выглянул из-за дерева. Оперативник топтался на месте, озираясь, как заблудившийся в темном лесу ребенок, и сжимая обеими руками рукоятку выставленного перед собой пистолета. Сиверов аккуратно обошел его с тыла и двумя точными ударами отправил составить компанию коллегам – полежать, поскучать, а потом, когда оклемаются, подумать об уровне своей профессиональной подготовки. Живым они его решили брать, асы оперативно-розыскной работы…

Он успел добежать до машины и загнать ее во двор как раз вовремя, чтобы увидеть, как из подъезда появляется генерал Потапчук. Зрелище было воистину гомерическое, но хохотал Глеб, в основном, от облегчения. Сказав то, что просто не мог не сказать, и выслушав вполне прогнозируемый ответ, он плавно утопил педаль газа, и временное пристанище Федора Филипповича в два счета осталось далеко позади.

Глава 19

Было уже без чего-то пять, за окнами конспиративной квартиры, соперничая с горевшими во всех ее помещениях лампами, все ярче разгорался свет наступающего утра. Лежащий на полу в прихожей труп рослого шатена в камуфляжном костюме и резиновых сапогах к этому времени был, как положено, обведен по контуру мелом, внимательно обследован экспертами и сфотографирован со всех положенных ракурсов. Осмотр места преступления подошел к концу; несмотря на то, что установленный этажом выше генератор электромагнитных помех сделал скрытые камеры бесполезными, картина была предельно ясна, и обнаруженное в нагрудном кармане камуфляжной куртки, пробитое насквозь пистолетной пулей и пропитавшееся кровью удостоверение на имя подполковника ФСБ Молчанова стало просто последним штрихом, который придал ей завершенный вид.

Перед тем, как покинуть квартиру, генерал Тульчин бросил на труп Черного Подполковника маленького пластмассового чертика в темных очках. Эту игрушку он увидел два с половиной часа назад в руках у растерянного, оглушенного, контуженного взрывной волной оперативника – там, на развороченной взрывом набережной напротив дома Валеры Барабанова. Увидел, узнал с первого взгляда и отобрал – наверное, как раз затем, чтобы, когда придет время, совершить вот этот ненужный театральный жест: вернуть пакостный сувенир законному владельцу, чтобы их вместе свезли в крематорий и пустили дымом по ветру. Правда, в тот момент он даже не подозревал, как скоро оно придет, это самое время…

– А вы обратили внимание, товарищ генерал, какой у него ствол? – спросил, спускаясь вслед за ним по лестнице, подполковник Уваров. – «Вальтер». Причем точь-в-точь такой, из какого застрелился Федосеев. Прямо братья-близнецы, как будто только что из одной коробки. И оба новехонькие, только этот с глушителем.

– Что косвенно указывает на то, что самоубийство Федосеева – такая же инсценировка, как та, которую пытались устроить здесь, – привычно перестроившись на рабочий лад, через плечо откликнулся Андрей Константинович. – Вероятнее всего, его убрали сообщники, сообразив, что он здорово заигрался и находится на грани провала. Выстрела в его квартире никто из соседей не слышал, хотя как минимум двое в это время еще не спали. И теперь понятно, почему – стреляли с глушителем, который затем сняли и принесли туда, где мы его только что наблюдали. И что, по-твоему, из этого следует?

– Как минимум два вывода, – сказал Уваров. – И оба неутешительные. Первое: виновность Федосеева в свете его гибели представляется сомнительной. И второе: невиновность генерала Потапчука тоже сомнительна. То есть я имею в виду, что ничего нового мы, фактически, не узнали, а возможности что-либо узнать и доказать лишились начисто: один убит, другой сбежал – как я понимаю, не без помощи этого своего суперагента, прототипа Черного Подполковника. А тут еще эти «вальтеры»…

– А что – «вальтеры»? Дались тебе эти «вальтеры»… Хотя странно, конечно, что их целых два, что они такие новенькие и совершенно одинаковые…

– Не удивлюсь, если их серийные номера указывают на принадлежность к одной партии, а возможно, даже идут по порядку, – сказал Уваров. – И подозреваю, что их намного больше, чем два.

– Ммм?..

– Кажется, я знаю, откуда они. В самом начале КТО под Урус-Мартаном наши ребята нашли в палатке убитого полевого командира целый ящик этих самых «вальтеров» – новеньких, в заводской смазке, будто только что с конвейера. Да и ящик был еще тот – с орлом, со свастикой, с готической маркировкой. Черт знает, где он все эти годы провалялся – то ли в чьем-нибудь подвале, то ли в каком-то немецком бункере… А потом ящик пропал – без сомнения, кто-то свистнул, причем кто-то из своих…

– И что? Федосеев в это время находился здесь, в Москве, сидел в своих кадрах и не имел никакого отношения к оперативной работе.

– Так точно, – подтвердил Уваров. – Его там не было. Зато я был. Потому и знаю об этом ящике с «вальтерами».

– Так, может, это ты его и подмыл? – невесело пошутил генерал.

– Об этом я и толкую, – без улыбки произнес подполковник. – Я там был и чисто теоретически мог наложить лапу на эти стволы. Сами знаете, на войне как на войне, все хватают, что под руку подвернется – трофеи им подавай… Наши «вальтеры» обязательно станут проверять. И не исключено, что они действительно из того самого ящика, и что какая-нибудь штабная крыса там, в Урус-Мартане, еще до кражи успела переписать их серийные номера. Бумажка с номерами всплывет, факт моего пребывания в Чечне в это самое время зафиксирован в моем личном деле, и установить его ничего не стоит – открывай и читай. И сразу вопрос: что ж ты молчал-то, подполковник? Забыл? А может, надеялся, что кривая вывезет? А мне оно надо?

Железная дверь подъезда была открыта настежь, разнятый в суставе коленчатый рычаг доводчика безжизненно повис, отдаленно напоминая оторванную ногу большого кузнечика. Солнце еще не показалось над крышами, но на дворе было уже совсем светло. Прямо у подъезда, забравшись двумя колесами на тротуар, стоял микроавтобус, на котором приехали эксперты. Труповозку еще не подогнали; поодаль, рядом с зеленым «фиатом» осрамившейся группы наружного наблюдения, виднелся сине-белый полицейский «бобик», приехавший по вызову какой-то сознательной и бесстрашной соседки, и двое хмурых сержантов из ППС неохотно, явно не в первый и даже не во второй раз рассказывали оперативнику в штатском, при каких обстоятельствах обнаружили тело.

– Говорят, нет тела – нет и дела, – глядя на них, сказал Андрей Константинович. – А у нас все наоборот: тел целая куча, а дело чем дальше, тем больше разваливается прямо на глазах. За такую работу нас – в первую очередь, конечно, меня – по головке не погладят. В такой ситуации поневоле начнешь хвататься за любую соломинку, это ты верно подметил. Отводишь от себя подозрения, подполковник?

– Мне оно надо? – хмуро повторил Уваров. – Но я ведь не дурак и понимаю, как все это выглядит.

– И как все это выглядит? – спросил Тульчин.

– Погано, вот как. Глядите, что получается. Мы проводим совещание в узком кругу, приходим к выводу, что Федосеев – крот, и решаем за ним присмотреть. Сразу после этого совещания Валера, светлая ему память, взрывается вместе с этим б…ским – извините, товарищ генерал, вырвалось, – вместе с этим чертовым «БМВ». Кто это сделал, понятно, зачем – тоже, вроде, ясно: просто еще один отвлекающий маневр, попытка нас запутать, заставить заподозрить, что Валера все-таки знал больше, чем говорил. Нас поднимают по тревоге; телефон Федосеева не отвечает, за ним высылают машину и находят у него на квартире два трупа – старушку-маму со сломанной шеей с сыночка с дыркой во лбу и с «вальтером» в руке. Типа, убил ненароком и с горя застрелился… Ясно, что это инсценировка, что грохнули его, скорее всего, сообщники – то есть все тот же Черный Подполковник, которого он снабжал информацией. Но если эксперты не ошиблись, произошло это чуть ли не минута в минуту со смертью Валеры. Конечно, погрешность присутствует всегда, но, чтобы уложиться в рамки этой погрешности и побывать за это время в двух местах, расположенных друг от друга на приличном удалении, убийца должен был перемещаться по воздуху, причем на реактивной тяге. Значит, тут поработали как минимум двое. Что получается? Люди разные, а пистолеты одинаковые. Один убит, другой – тот, который пришил Федосеева, – живой и на свободе. Федосеев его знал, впустил в квартиру, а тут еще эти чеченские «вальтеры» и полное отсутствие алиби…

– Что ж, – сказал генерал, – молодец. Звучит логично – настолько, что ты почти убедил меня в своей виновности. Но ты ведь себе не враг и наверняка имеешь что сказать в свою защиту. Ты прав, присутствие в деле некоего Мистера Икс в свете сегодняшних событий представляется несомненным. И если это не ты, то кто же тогда?

– Да кто угодно, – сказал Уваров. – Кто-то, о ком мы пока не знаем. Или, к примеру, тот, кто так красиво разрисовал вон ту святую троицу.

Проследив за направлением его взгляда, генерал с трудом подавил тоскливый вздох. Группа наружного наблюдения в полном составе давала показания еще одному оперативнику. Один из них щеголял чудовищных размеров кровоподтеком на подбородке и имел ободранные, как после драки с кошкой, кисти рук и лицо. У другого распухла переносица и заплыли оба глаза; сквозь сплошной черно-фиолетовый синяк, издалека похожий на маску грабителя образца позапрошлого века, жутковато посверкивали налившиеся алой кровью белки. Третий с виду пострадал меньше всех, но зато прихрамывал и время от времени, болезненно морщась, совершал странные движения шеей, словно пытаясь что-то в ней поправить, вернуть на положенное место.

– Отделать их запросто мог бы и я, – продолжал подполковник, – но я в это время был с вами на набережной. Помните, что Валера говорил про бритву Оккама?

– Далась вам всем эта бритва, – вздохнул Андрей Константинович. – Помню, Намекаешь, что копия и оригинал с самого начала были заодно?

– Факты – упрямая вещь, – сказал подполковник Уваров. – Одна эта дикая история со львовским снайпером чего стоит! С оптикой, почти в упор, и два раза подряд промазал! Зато алиби обеспечил и нам глаза запорошил. И не факт, что это именно он и его жена разъезжали по Закарпатью, повсюду отсвечивая своей тачкой и своими паспортами. Жены-то никакой, может, и нет, а если есть, так сидит до сих пор где-нибудь на Бали или в Египте и знать не знает, какими делами ее муженек дома вертит.

Андрей Константинович снова вздохнул. Да, голова у подполковника работала, как швейцарские часы, и он ее никогда не терял.

– Выходит, все-таки Потапчук, – сказал генерал Тульчин.

– По мне, товарищ генерал, это логичнее, чем приплетать сюда кого-то еще, – помедлив секунду, словно напоследок взвешивая еще не произнесенное вслух обвинение, ответил подполковник.

– Зачем же тогда двойник подбрасывал нам подсказки? Не делал бы этого, нам бы Потапчук и в голову не пришел.

– Просто с удостоверением он прокололся по-настоящему, – предположил Уваров. – А все остальное – просто попытки выправить ситуацию. Потапчук – волк битый, умный. И когда Федосеев ему донес, что в заповеднике засветилось удостоверение некоего подполковника Молчанова, понял: этой зацепки нам хватит, чтобы выйти на него. С Федосеевым, без Федосеева – все равно хватит, потому что докопаться до подписанного им требования на выдачу оперативной ксивы для нас не сложнее, чем выкопать дохлую кошку из песочницы. Вот они и разыграли целый спектакль: Федосеев первым указал на Потапчука и на время заделался чуть ли не вашей правой рукой. А теперь, на конечном этапе зачистки, Потапчук и этот его Слепой перещелкали последних подельников и дали тягу. Боюсь, искать их теперь придется долго. Я предлагаю для начала перекрыть вокзалы и аэропорты. Хотя толку от этого… Оба – профессионалы, сейчас они уже наверняка на полпути к белорусской границе. Оттуда рукой подать до Литвы, и – здравствуй, Европа! И никакого самолета не надо – сели в машину и поехали. Если меняться за рулем, меньше чем через сутки они уже будут в…

Он вдруг осекся, замолчал и уставился куда-то с таким видом, словно при свете набирающего силу дня ему явился призрак. Проследив за направлением его взгляда, Андрей Константинович в полной мере разделил обуревавшие подполковника чувства: поодаль, метрах в двадцати, не больше, прямо за спинами скучающих в оцеплении сержантов из патрульно-постовой службы, стоял, нахально поблескивая хромом и лаком, черный «БМВ» со знакомыми до отвращения номерами.

* * *

– Ну, семь-восемь, – не совсем понятно, но очень энергично произнес подполковник Уваров и красноречивым жестом запустил правую руку за лацкан пиджака. – Это ж до какой степени надо обнаглеть!..

С трудом поборов ощущение, что спит и видит какой-то путаный, бредовый сон, Андрей Константинович тронул его за плечо и ровным голосом приказал:

– Отставить.

Уваров повернул к нему изумленное рыжеусое лицо.

– Отставить, – повторил генерал Тульчин. – Что ты собираешься сделать: повторить подвиг Валеры Барабанова?

– Виноват, – сказал подполковник и вынул руку из-за лацкана. – Действительно, что это я? Черт, но как он ухитрился?.. Не было ведь его тут, четверть часа назад не было! Разрешите вызвать группу разминирования?

Словно отвечая на его вопрос, черный «БМВ» коротко моргнул фарами. Лежащие на покатом ветровом стекле искаженные отражения окружающих предметов мешали рассмотреть, есть ли кто-то внутри, но автомобили не моргают фарами по собственному желанию – во всяком случае, как правило.

И сейчас же, как будто кто-то прочел мысли Андрея Константиновича и поспешил развеять его сомнения, задняя дверца «БМВ» приоткрылась – чуть-чуть, всего на пару сантиметров.

– Ни хрена не понимаю, – вторя упомянутым мыслям, беспомощно признался Уваров. – Бред какой-то!

– Что бред, то бред, – согласился генерал и медленно, как во сне, двинулся к машине.

– Андрей Константинович!.. – тревожно воззвал Уваров.

– Отставить, – не обернувшись, опять повторил генерал.

Он прошел сквозь оцепление; сержанты расступились, чтобы его пропустить, один из них скользнул пустым, невидящим взглядом по стоящему в метре от него автомобилю и отвернулся, держа за спиной спрятанный от генерала дымящийся окурок. Тульчин почти не обратил на это внимания, подумав лишь, что агент Федора Филипповича, кажется, обладает способностью становиться заметным только тогда, когда сам этого захочет, и лишь для тех, кто, по его мнению, должен его заметить.

Преодолев некоторое внутреннее сопротивление, он взялся за ручку приоткрытой двери, потянул ее на себя и устало опустился на мягкое кожаное сиденье. В салоне царила приятная прохлада и пахло дымом сигарет – не просто дорогих, а действительно хороших. За рулем, как и следовало ожидать, восседал шатен лет сорока с хвостиком, в темных солнцезащитных очках. И Андрей Константинович почти не удивился, обнаружив слева от себя уютно расположившегося на том же кожаном сиденье Федора Филипповича.

– Ну, и что это за цирк? – угрюмо спросил Тульчин.

– Аве, цезарь! – немедленно откликнулся Потапчук, пребывавший, несмотря на довольно помятый внешний вид, в явно приподнятом, юмористическом расположении духа. – Моритури те салютант!

– Вот уж, действительно, идущие на смерть, – невесело хмыкнул Тульчин, знавший латынь приблизительно в тех же пределах, что и Федор Филиппович. – Вам что, господа хорошие, жить надоело? Или вы решили обсудить условия почетной капитуляции? Тогда имейте в виду: вы не в том положении, чтобы торговаться. Никаких условий не будет!

– Ясно, что не будет, – пренебрежительно откликнулся Потапчук. – Нет капитуляции – нет и условий. Ты что, до сих пор думаешь, что это я крышевал Хвоста и этого вашего… как бишь его – Бурого?

– А кто – я?

Андрей Константинович сам почувствовал, что этот заданный излишне агрессивным тоном встречный вопрос прозвучал неуместно и глупо, на уровне кухонных разборок по поводу пропавших из чьей-то кастрюли котлет. Но Потапчук, как ни странно, потрудился на него ответить.

– Не исключено, – сказал он.

– Товарищ генерал-лейтенант, – глядя в зеркало заднего вида, вдруг заговорил Слепой, – разрешите обратиться к товарищу генерал-майору!

– Гляди-ка, что вспомнил, – саркастически проворчал Потапчук. – Главное, как всегда, вовремя. Валяй, обращайся!

– Товарищ генерал-майор, – переместив взгляд с отражения генерала Потапчука на отражение генерала Тульчина, невозмутимо продолжил крутить уставную шарманку Сиверов, – разрешите обратиться!

– Ну-ну, – неопределенно обронил Андрей Константинович, подавив желание вторично помянуть цирк.

– Объяснять, что да как, долго, – проникновенно заговорил Слепой. – Объяснить, конечно, придется, но мы сэкономим массу времени и нервных клеток, если вы сначала ответите на один простой вопрос: кто этот гражданин в рыжих усах, с которым вы только что так оживленно беседовали? Ну, тот, который, как я понял, чуть не пошел на нас в атаку.

– Подполковник Уваров Виктор Ильич, – сухостью тона намекая на явную, с его точки зрения, неуместность вопроса, проинформировал его Тульчин.

– Из вашего отдела, – полувопросительно уточнил Сиверов.

– Так точно, – еще суше подтвердил генерал.

– Угаров его настоящая фамилия, – объявил Слепой. Краем глаза Андрей Константинович заметил, как вытянулось лицо Федора Филипповича: похоже, для Потапчука только что прозвучавшее откровение тоже стало сюрпризом. – Виктор, верно, но не Уваров, а Угаров. По крайней мере, на эту фамилию он откликался в спецшколе.

– Вы что…

– Однокашники по одному интересному учебному заведению, – ответил на незаданный вопрос Глеб. – Почти год вместе топтали школьный плац и пыхтели на полосе препятствий. Потом Угар, или Угорелый, как мы его называли, был уличен в стукачестве и крысятничестве, каковое крысятничество выразилось в воровстве из тумбочек продуктов питания, личных вещей и даже денег. Народ приговорил преступника к обструкции и пожизненному побитию чем попало по чему попало. Но после первого сеанса побития командование решило не разбрасываться кадрами, на подготовку которых ушла уйма государственных денег, и куда-то его перевело – может, в другую школу, а может, в войска. Буквально десять минут назад я терялся в догадках, пытаясь понять, кто и как сумел меня рассекретить, а тут вы выходите из подъезда, и – ба, знакомые все лица!

– Даже завидки берут, – иронически хмыкнул Тульчин. – Один взгляд, и дело раскрыто. А мы, дурачье, бьемся, как рыба об лед…

– А я давно понял, что оно яйца выеденного не стоит, – хладнокровно сообщил Слепой. – Не знаю, как именно они на меня вышли – то ли Угар узнал меня по фотографии в личном деле подполковника Молчанова и как-то сумел разыскать, то ли, наоборот, случайно увидел на улице и выследил, а уже потом докопался до личного дела и всего прочего… Словом, когда пришло время рубить хвосты, они решили меня скопировать – нашли профессионального мокрушника с хорошей военной подготовкой, который когда-то служил под началом Федора Филипповича и имел причины его недолюбливать, и сделали из него версию меня – правда, сильно ухудшенную, как всегда бывает, когда какие-нибудь кустари нелегально копируют хорошую вещь, будь то мобильный телефон или наш «Калашников». Но это все уже неважно. Главное, с самого начала было понятно, что эту копию было бы невозможно создать без участия кого-то, кто знает меня в лицо и мог уверенно утверждать, что подполковник Молчанов и Глеб Сиверов – один и тот же человек. Оставалось только найти этого человека и опознать, а что тут, скажите на милость, сложного? Нет, если бы тот клоун во Львове не промахнулся – о, тогда да!.. Но он промазал, и с той самой минуты выявление вашего крота стало всего лишь вопросом времени – вот именно, один взгляд, и дело раскрыто. Заказчик узнал, что слух о моей смерти сильно преувеличен, с большим опозданием, когда маховик уже раскрутился, и остановить его не было никакой возможности. Вот он и запаниковал, вот и начал мочить направо и налево всех, кто мог что-то о нем знать.

– Значит, говоришь, одна спецшкола… – раздумчиво протянул Тульчин. – Тогда выходит, что я зря подозревал Федосеева. И погиб он, вероятнее всего, по моей вине: это я сказал на совещании, что он роется в архивах на предмет выявления возможных связей между прототипом Черного Подполковника и сотрудниками нашего отдела. Нашел он эту связь или нет, но Уваров мог предположить, что нашел или вот-вот найдет, и принять меры… Но это, товарищи, пока что одни слова. Я знаю Уварова как опытного, умного, грамотного и честного офицера. Откровенно говоря, он и этот ваш Угар, любитель шарить по чужим тумбочкам, у меня в голове пока никак не совмещаются. Эх, крутовато вы все-таки обошлись с этим Черным Подполковником! Его б живым взять…

– Уверен, он мог указать только на Уварова, – сказал Сиверов. – А Уваров, в свою очередь, приложил бы все усилия к тому, чтобы этого не произошло. Пиф-паф, ой-ой-ой, зайчик убит при попытке к бегству…

– Не знаю, – упрямо произнес Тульчин. – Ну, голословно ведь! Даже если вы не ошиблись, и это именно тот человек, его вину еще надо установить, а установив, доказать…

– Доказать? – переспросил Федор Филиппович таким тоном, словно Тульчин предложил ему пойти подглядывать в окошко женской бани. – Сейчас докажем, это нам раз плюнуть. Давай, зови его сюда! Ну?.. Ну?.. Что?.. И где он?

– Действительно, где? – удивленно повторил Тульчин, просунув голову между спинками передних сидений и вертя ею из стороны в сторону в поисках куда-то запропастившегося подполковника. – Ведь только что был здесь!

– Две минуты назад сел в машину и уехал, – спокойно сообщил Сиверов.

Теперь Андрей Константинович и сам видел, что золотистый «лексус», который Уваров приобрел совсем недавно и так им гордился, что, казалось, готов был прямо в нем и жить, тоже куда-то исчез. А на том месте, где он совсем недавно стоял, теперь благодушно покуривали два пэпээсника – один длинный и тощий, как жердь, даже в бронежилете, а другой – метр с шапкой, но зато поперек себя шире и с румянцем во всю щеку.

– Вот он сам тебе все и доказал, – подлил масла в огонь Потапчук. – Если нужны еще доказательства, думаю, вскоре он тебе их предоставит.

– Послушайте, товарищи, – немного придя в себя, с трудом выговорил Тульчин, – вы – вы оба – в своем уме?

– А что такое? – лениво удивился Слепой.

– Справку показать? – поддержал подчиненного Потапчук.

– Да я просто отказываюсь вас понимать! – вспылил Андрей Константинович. – Если вы так уверены в его виновности, почему ничего не предприняли? Надо было его брать… стрелять, в конце концов!

– Чтобы все твое войско открыло по нам ответный огонь? – съязвил Федор Филиппович. – Да и потом… гм…

– Товарищ генерал-лейтенант хочет сказать, что это ни к чему, – пришел на выручку отчего-то замявшемуся шефу Слепой. – На организатора Угар не тянет, он – от силы второй номер, связующее звено между заказчиком и всеми остальными фигурантами дела. Вполне возможно, будучи взятым под стражу и припертым к стенке, он назвал бы имя своего хозяина…

– Вот именно!

– И что дальше? Этот хозяин наверняка представляет собой довольно видную фигуру – с высоким социальным статусом, с деньгами и связями… Да какими связями! Вы что, всерьез думаете, что способны посадить такого человека, а посадив, продержать за колючей проволокой хотя бы в течение года? Признаться, настолько наивным вы не выглядите.

– И чего вы рассчитываете добиться, отпустив эту гниду гулять на свободе? – хмурясь, спросил Андрей Константинович.

– Справедливости, – без промедления ответил Слепой. – Как бы напыщенно это ни прозвучало, именно ее. Хотя бы в самом примитивном варианте: всем сестрам по серьгам, а Сеньке по шапке. Око за око, зуб за зуб, и так далее. В общем, что заслужил, то и получи. Теперь, когда в этом уравнении осталась всего одна неизвестная, события не заставят себя долго ждать. Пресловутый хозяин знает, что его благополучие и жизнь отныне находятся в не слишком чистых руках Угара. А Угар, в свою очередь, не сомневается, что шеф непременно захочет укрыть его дерновым одеяльцем. И что с того, что он крыса? Крыса – умнейшее существо, а как она ведет себя, если ее загнать в угол, вы видели? Как будто курок спустили – щелк, и куска кошачьего мяса как не бывало. Думаю, именно так он и поступит – щелк! Боевого опыта и специальных навыков ему не занимать, он еще в спецшколе показывал отличные результаты. Так что…

Он красноречиво пожал плечами и замолчал.

– Да, товарищи, – изумленно протянул Тульчин. – Да, Федор Филиппович, – обратился он непосредственно к Потапчуку. – До меня, конечно, доходили слухи о твоих методах работы, да я, дурак, не верил…

– Теперь поверил? – участливо осведомился генерал Потапчук. – Что, скажешь, плохие методы?

– Плохие не плохие, а законными их точно не назовешь. М-да…

– Следить за соблюдением законности – функция прокуратуры, – сообщил Федор Филиппович. – А моя работа – как и твоя, между прочим, – защищать интересы государства. Улавливаешь разницу?

– Эту разницу я давно уловил, – сердито проворчал Андрей Константинович. – Лечи подобное подобным, выбивай клин клином – так, знаешь ли, можно черт-те куда зайти… Но я другого не понимаю. Что же это получается: Уваров восстановит эту вашу так называемую справедливость, и все?

– Все, – подтвердил Сиверов. – Совсем все. Ну, что вы на меня так смотрите, товарищ генерал? Федор Филиппович, скажите хоть вы ему! Земля-то круглая! Если вовремя не остановиться, рано или поздно окажется, что, чем дальше бежишь, тем ближе подбираешься к исходной точке. А останавливаться нельзя – догонят. Так ли, этак ли – конец все равно один.

– Да он у тебя философ, – сказал, обращаясь к Федору Филипповичу, генерал Тульчин.

– Еще какой, – подтвердил генерал Потапчук и почему-то тяжело вздохнул. – Редчайшей разновидности: философ-практик.