Текст книги "Слепой. Исполнение приговора"

Глава 14

Фотосессия была впечатляющая, хотя назвать произведенное ею впечатление приятным у генерала не повернулся бы язык. Выглядело все это достаточно красноречиво, едва ли не исчерпывающе, но кое-что все же требовало разъяснений; к некоторым фотографиям не хватало подписей – желательно, в виде взятой в кавычки прямой речи, – и Андрей Константинович знал, кто может заполнить этот досадный пробел.

– Так ты говоришь, он до сих пор жив? – недоверчиво спросил генерал.

– Так точно, – откликнулся полковник Федосеев. – Буквально в двух кварталах от кафе группа наружного наблюдения их потеряла – этот Молчанов не только стреляет, как бог, но и машину водит, как сам дьявол. А через час Барабанов вдруг объявился около своего дома, целый и невредимый – пришел пешочком, судя по направлению, со станции метро. Странно, правда?

– Хреново это, а не странно, – мрачно поправил генерал. – Я, знаешь ли, в глубине души все-таки не верил, что… Э, да чего там! Эти снимки очень многое меняют, и разговаривать с ним, стервецом, я теперь буду по-другому. Добрая работа, Игорь Степанович. Хотя сказать, что я доволен результатом, не могу. Много бы я отдал, чтобы он оказался другим… Ну, и где сейчас обретается наш двойной агент с маникюром?

– А вот это, товарищ генерал, еще более странно. Он здесь, в управлении. Входя в приемную, я заметил его идущим по коридору – идущим, заметьте, в направлении вашего кабинета. Так что, вполне возможно, он прямо сейчас сидит в приемной. Хотя я ума не приложу, зачем это могло ему понадобиться. Неужели явка с повинной?

– Не торопись с выводами, подполковник, – посоветовал Тульчин. – В наше время и в нашей среде явку с повинной пишут только тогда, когда все и так ясно, как белый день, – пишут под диктовку следователя, чтобы сдать подельников и скостить со срока годик-другой. – Он утопил клавишу селектора и отрывисто спросил: – В приемной кто-нибудь есть?

– Так точно, товарищ генерал, – на весь кабинет сообщил селектор голосом капитана Смолякова – той самой секретарши, которую, по версии мадам Тульчиной, ее благоверный регулярно выгуливал по дорогим столичным кабакам и ночным клубам. – Майор Барабанов ждет вашего вызова.

– С ума сойти можно, – отпустив клавишу, доверительно сообщил генерал подполковнику Федосееву. – Ты пока свободен. Да не сюда, через запасной выход! Не надо вам сейчас встречаться, ни к чему это. Далеко не уходи, можешь понадобиться. – Он снова утопил клавишу и все так же отрывисто приказал: – Барабанова ко мне!

Федосеев молча скрылся за тяжелой портьерой в дальнем углу кабинета. Проделано это было с весьма похвальным проворством, но без недостойной спешки – в общем, как всегда. Все, что делал подполковник, делалось подчеркнуто спокойно, с достоинством, как будто он был особой королевской крови, в силу крайне несчастливого стечения обстоятельств вынужденной функционировать в чуждой ее утонченной натуре среде простолюдинов. «Интересно, откуда этот седой красавчик знает, где у меня в кабинете запасной выход?» – подумал вдруг Андрей Константинович. Эта мысль и, в особенности, неприязненный тон, которым она была довольно густо окрашена, показались ему не вполне справедливыми, но из песни слова не выкинешь: Федосеев ему активно не нравился, и чем дальше, тем больше. И потом, действительно: откуда?

Портьера в углу как раз успела успокоиться, перестав предательски колыхаться, когда входная дверь распахнулась, и через порог шагнул Барабанов – действительно, живой, здоровый, по обыкновению прилизанный и одетый, как на картинке в журнале мод, и при этом не подавленный, как можно было ожидать, а чем-то явно возбужденный. Войдя, он остановился у дверей, явно не зная, с чего начать и как себя повести – короче, какой прием окажет ему начальство.

– Ну? – спросил Андрей Константинович, постаравшись произнести это короткое междометие тоном, по которому было невозможно угадать его настроение.

– Товарищ генерал-майор! Майор Барабанов…

– Отставить, – прервал эту произносимую деревянным голосом рьяного новобранца уставную тираду Тульчин. – Ты отстранен, фактически – временно, до выяснения обстоятельств, – уволен. Следовательно, обращение по уставу так же неуместно, как и твое пребывание здесь. Я вообще не понимаю, каким образом вы, гражданин Барабанов, проникли в здание. Это ведь охраняемый объект государственной важности! Впрочем, раз уж все равно проник, проходи, присаживайся. У меня есть к тебе пара вопросов.

– Разрешите доложить…

– Да нет уж, позволь, сначала я тебе кое-что доложу. Доложу и покажу… Сядь, я сказал!

Барабанов уселся с кривой ухмылкой, означавшей, видимо, что-то вроде: ну, конечно, я так и знал! Андрей Константинович снова вызвал на монитор только что доставленные Федосеевым снимки, включил режим слайд-шоу и через проектор вывел изображение на установленный в углу большой экран.

– Гляди, – сказал он. – Любуйся, сынок. Эх, ты, Валера-по-Барабану… Ты не Валера-по-Барабану, ты – просто Барабан. Знаешь, что означает это слово в определенных кругах?

– Стукач, – не моргнув глазом, сквозь зубы ответил майор. – С тех пор, как узнал – а было это, если память мне не изменяет, где-то в четвертом или пятом классе, – регулярно бью морды всем, кто пытается меня так называть. Как говорится, назвал Барабаном – получи в бубен. Причем некоторые даже не понимали, за что, собственно, им накидали по чавке. Объяснишь, бывает, – глядишь, человек извинился, признал свою ошибку…

– Это вряд ли, – сказал генерал. – Хотя попытаться, конечно, можешь.

– И не подумаю, – под едва слышное размеренное пощелкивание проектора сказал майор, невнимательно, через раз, поглядывая в сторону экрана. – Вы же не Атос, чтобы сражаться одной левой. Да и я, в случае чего, не стал бы с вами фехтовать – в зависимости от обстоятельств, предпочитаю бокс, дзюдо и боевое самбо. Кстати, что у вас с рукой?

– Пустяки, бандитская пуля, – не удержавшись, продолжил классическую цитату Андрей Константинович. – Твой знакомый слегка пощекотал.

– Который? – удивился Барабанов.

– Да вот этот самый, – сказал генерал, указав на экран, где человек в темных солнцезащитных очках усаживался за руль черного «БМВ» с хорошо различимым регистрационным номером. – Так называемый подполковник Молчанов. Заявился прямо ко мне на дачу – днем, при ясном солнце, – постучал в дверь и – огонь… Подозреваю, что с тобой он встретился как раз затем, чтобы узнать, как найти мой загородный дом.

– Да ничего подобного! – возмутился майор. – Я, между прочим, пришел сюда, чтобы доложить вам об этой встрече!

– Да ладно! – восхитился Тульчин. – Это что же – явка с повинной?

– Спешу и падаю, – непочтительно и довольно ядовито огрызнулся Барабанов. – Да что за бред, в самом деле! У меня важные сведения, а вы разводите тут какую-то инквизицию… Кстати, – внезапно сменив тон, спросил он, – а вы твердо уверены, что в вас стрелял именно этот человек?

Преодолев желание ядовито съязвить, Андрей Константинович поиграл клавишами компьютера, листая снимки. Что ни говори, а в чем-то опальный майор был прав: толком разглядеть лицо неуловимого киллера не получалось и тут. Зато все остальное – рост, цвет волос, телосложение, марка и номер машины – совпадало тютелька в тютельку. Уверен? Да конечно же, уверен!

Наверное.

– Ладно, – вздохнул генерал. – Хотелось бы узнать, откуда у тебя это сомнение: он или не он, – но давай все-таки плясать от печки. Я вижу, фотографии тебя не особенно впечатлили – рыдать мне в жилетку и каяться ты, по крайней мере, явно не собираешься. Поэтому валяй – хотел докладывать, так и докладывай по порядку, как полагается: место, время, цель свидания…

– Цель свидания – найти свою вторую половинку и устроить личную жизнь, – мгновенно отреагировал скорый на язык майор. – Какая там еще цель!.. Я сидел в кафе – в каком именно, вам наверняка доложили, – сосал пиво и предавался горестным размышлениям о превратностях судьбы. Этот хлыщ в темных очках подошел сам, назвал меня по имени и званию, представился – я, ей-богу, решил, что тут мне и кирдык с воинскими почестями, – и любезно предложил прокатиться и побеседовать. Это черт знает, что такое! – с явным и неподдельным возмущением перебил он себя. – За что интересно, наши меньшие братья получают зарплату? Вы же сами видели снимки и знаете, где находится кафе. Центр Москвы, а он при всем честном народе разъезжает на паленой тачке и в ус не дует!

– И что он тебе сказал? – оставив без внимания злобный (и, увы, небеспочвенный) выпад в сторону доблестных сотрудников ДПС ГИБДД и ППС ГУВД, вернул разговор в нужное русло Андрей Константинович.

– Сначала спросил, действительно ли я сливал информацию о ходе расследования Полосухину. Я ответил то же, что и вам: что никому ничего не сливал, а о том, что Полосуха уже три года бара… гм…

– Барабанит, барабанит, – благожелательно покивал головой Тульчин. – Вернее, барабанил – отбарабанился уже, завтра похороны за счет бюджета районной управы.

– «Стечкин»? – блеснул дедуктивными способностями отстраненный от несения службы и потому до сих пор пребывавший в неведении майор.

– Факт, что не рогатка. И даже машина засветилась – сам знаешь, какая, с какими номерами. Твой знакомый – то ли псих, то ли большой выдумщик.

– Выдумщик – наверное, да, – подумав, сказал майор. – А псих – это вряд ли. Очень спокойный, рассудительный, где-то даже симпатичный гражданин. Он сказал мне, что никогда в жизни на пушечный выстрел не приближался к границам Припятского радиационного заповедника, не имеет никакого отношения к нашей теме и в интересующий нас период времени находился с женой в отпуске, конкретно – в Закарпатье.

– Мели, Емеля, твоя неделя, – сказал Андрей Константинович.

– А смысл? – быстро возразил явно ожидавший такого поворота беседы майор. – Кто я такой, чтобы он мне врал? И какая ему от этого вранья польза?

Тульчин пожал плечами.

– Так ведь тут одно из двух, – сказал он. – Правдой это быть не может. Значит, кто-то из двоих наверняка врет – либо он, либо ты. И, поскольку его вранье тебе, как ты совершенно справедливо заметил, начисто лишено смысла, второй вариант представляется куда более вероятным. Сам посуди: я был уверен, что ты – следующий на очереди после Полосухина. А ты средь бела дня встречаешься с киллером, возвращаешься целый и невредимый и рассказываешь мне какие-то басни Крылова!

– А мне это зачем?

– Выкручиваешься, – предположил Тульчин. – Пытаешься выиграть время.

– Тьфу ты, – с горечью произнес Барабанов.

Высказывание было, с учетом субординации и прочих страшных вещей, решительно неуместное и абсолютно бессодержательное. Но Андрей Константинович успел неплохо изучить Валеру Барабанова, и именно этот откровенно неуставной, бессмысленный возглас заставил его засомневаться еще сильнее: а может, все-таки не врет?

Он благоразумно воздержался от попытки помассировать снова разболевшееся плечо. Правая рука висела на перевязи и по-прежнему воспринималась как посторонний неживой предмет. Даже хуже, потому что посторонние неживые предметы не имеют свойства болеть.

– Хорошо, – сказал он и раздраженно ткнул пальцем в клавишу. Большой экран погас, на настольном мониторе вместо смазанной, не в фокусе, рожи в темных очках и знакомого до отвращения «БМВ» появилось смеющееся лицо Виктории Дмитриевны. – Давай еще раз по порядку, с самого начала: место, время, цель… э… гм… обстоятельства встречи – не торопясь, шаг за шагом. Ты ведь далеко не дурак и наверняка понимаешь, что из этого кабинета у тебя только два выхода: либо на волю, либо на нары.

– Три, – поправил Барабанов, красноречиво указав глазами на висящую в дальнем углу темно-синюю портьеpy. – Причем третий тоже раздваивается: или в серые кардиналы, или в расстрельный коридор. Верно?

– Давай не отклоняться от темы, – устало предложил Тульчин.

– Есть не отклоняться. Итак! Место: кафе «Вертопрах», улица Тверская-Ямская, двенадцать. Время: вчера около полудня, где-то от одиннадцати пятидесяти до двенадцати тридцати. Точнее не скажу – виноват, был не вполне трезв…

– Стоп, – неожиданно севшим голосом перебил его Тульчин. – Во сколько?! Да нет, братец, уж тут-то ты точно приврал!

– Возможно, – легко согласился майор. – Говорю же: был не совсем трезв ввиду расстроенных чувств. Но те, кто меня фотографировал, наверняка вели хронометраж. Так что подтвердить или опровергнуть мои слова вам, товарищ генерал, буквально раз плюнуть. Стоит просто снять телефонную трубку, и все станет ясно.

– И на что, интересно, ты рассчитываешь? – кладя ладонь на трубку внутреннего телефона, осведомился Тульчин.

– На помощь и поддержку сообщников, – сказал Барабанов. – Нас тут, чтоб вы были в курсе, целая банда – тайное общество Хвоща и Мочала, глубоко законспирированный союз последователей учения святого Стивена Кинга и преподобного Владимира Жириновского. Наша Библия – труды Кафки, наша конечная цель – установление больничного режима клиники имени Кащенко на всей территории России, затем – таможенного союза. А в перспективе, сами понимаете, и по всему миру…

– Идиот, – сказал Андрей Константинович и, передумав звонить по внутреннему телефону, сгреб со стола плоский, не по размеру увесистый прямоугольный блин мобильного.

– Так, а я вам о чем? – пожал плечами майор. – На то и расчет: таких, как я, не сажают.

Воздержавшись от продолжения дискуссии и уже далеко не впервые поймав себя на том, что ведет ее в каком-то странном, ненадлежащем, чересчур легком и где-то даже граничащем с дружеской фамильярностью тоне, генерал нажал клавишу, помеченную цифрой три. При этом ему подумалось, что увенчанный благородными сединами хлыщ с замашками британского лорда, несмотря ни на что, стремительно делает карьеру, о которой он, Андрей Константинович, не так давно запретил ему даже мечтать: становится его, генерала Тульчина, доверенным лицом. Гляди-ка, со дня того памятного разговора еще и недели не прошло, а он уже значится в списке быстрого набора – говоря иными словами, в личном рейтинге генерала Тульчина – под третьим номером! Барабанов не значится, Уваров не значится, а этот – нате, любуйтесь – тут как тут!

Федосеев ответил сразу, как будто ждал звонка. А впрочем, он его, конечно же, ждал – просто потому, что таков был прямой приказ начальства: оставаться неподалеку и быть наготове. Он всегда находился где-то поблизости и пребывал в полной боевой готовности; он был отменный, прямо-таки эталонный служака, и именно это больше всего в нем и настораживало.

– Когда были сделаны снимки? – избегая имен и званий, резко спросил Тульчин.

– Вчера, – со спокойной готовностью ответил подполковник Федосеев, – около полудня. Встреча в кафе продолжалась с двенадцати ноль-четырех до двенадцати десяти.

Генерал прервал соединение и осторожно, словно боясь повредить, опустил телефон на стол.

– Интересное кино, – задумчиво произнес он. – Твои показания о времени встречи подтверждаются, майор. И я не допускаю даже мысли о том, что снимки могли подделать. Тем более что ты сам только что признал их подлинность.

– Но?.. – слегка подтолкнул его майор Барабанов.

– Но! Вот то-то и оно, что «но»… Но вчера в это же самое время – сколько-то там минут разбежки, с учетом дистанции, можно смело не принимать во внимание – полностью подпадающий под известные приметы водитель вот этой самой машины с этими самыми номерами стрелял в меня из «Стечкина» с глушителем у меня на даче. А я, как белорусский партизан, истекая кровью, геройски отстреливался из дробовика. Что же это получается – их двое, что ли?

– Если вы не врете, – Барабанов сделал паузу, давая генералу возможность по достоинству оценить этот изящный пассаж, – и вам не померещилось спьяну, то – да, двое. Это как минимум. Причем настоящий из них только один. Что я уже битый час и пытаюсь довести до вашего сведения.

* * *

– Ответь мне на один вопрос: как можно так метко стрелять и при этом быть таким идиотом? – спросил водитель золотистого «лексуса» с трехцветной, под государственный флаг, наклейкой спецпропуска под ветровым стеклом, после чего резким шлепком ладони прихлопнул у себя на шее комара.

Они сидели на корточках около маленького костерка. Вокруг в полном безветрии молчал еловый лес – днем безрадостный и мрачный, сейчас, в темноте, он давал богатый урожай хвороста, которого тут было буквально навалом – только руку протяни. В безоблачном ночном небе горели густые и яркие, каких ни за что не увидишь в городе, россыпи звезд, над черными, будто мастерски вырезанными из окрашенного тушью плотного картона, верхушками елей зависла кособокая, уже заметно идущая на убыль луна. В темноте за их спинами таинственно поблескивали стеклом, лаком и хромом припаркованные бок о бок машины – описанный выше золотистый «лексус» и печально известный черный «БМВ». С учетом костерка, звезд и всего остального они напоминали пасущихся на ночном привале стреноженных боевых коней, вороного и рыжего.

– Не понял вопроса, – сказал подполковник Молчанов. Он прутиком выкатил из пышущих оранжевым жаром углей белесую, в черных пятнах обуглившейся кожуры картофелину, разломил надвое каменными, нечувствительными к боли пальцами, подул на крошащееся, зернистое и белое, как сахар, курящееся горячим паром нутро и с аппетитом, пачкая щеки черным, в него вгрызся. – Сформулируй иначе, – пытаясь прожевать огненно-горячее, шумно дыша через рот и оттого выражаясь в меру невнятно, предложил он. – Как-то более информативно и менее оскорбительно. Не касаясь моих умственных способностей и не забывая о результативности моей стрельбы.

– Он еще и обижается! – с горечью воскликнул водитель «лексуса». Пошарив вокруг себя, он подобрал кривой сучок, тоже выкатил из костра картофелину и принялся перебрасывать ее из ладони в ладонь, чтобы немного остудить. – Вот на кой хрен, скажи на милость, ты, не разобравшись с майором, полез к генералу?

– Это чисто технический вопрос, – с аппетитом жуя, сказал Молчанов и, вынув откуда-то из-за спины плоскую блестящую флягу, показал ее собеседнику. – Будешь?

– Еще и пьянствовать с тобой… Наливай! Смотреть на тебя, что ли?

– Посдержаннее, коллега. – Молчанов жестом фокусника выдернул откуда-то из темноты пару конических, похожих на маленькие ведерки, стальных стопок, наполнил их, держа в горсти, и протянул одну водителю «лексуса». – Держите. Не хочу повторяться и, тем более, угрожать, но вы сегодня явно не в духе и очень неосторожны в выражениях. Я бы даже сказал, опасно неосторожны.

Внезапный и резкий переход на «вы» вкупе с прозвучавшим весьма недвусмысленным текстом возымел отрезвляющее действие. Водитель «лексуса» сел прямее, держа перед собой на весу стопку, как тамада, готовящийся произнести очередной тост, и явно не отдавая себе в этом отчета.

– Ты потише, – с угрозой произнес он, – всех ведь один хрен не перестреляешь. Поменьше понтов… гм, коллега, побольше конкретики. Что еще за технический вопрос?

– Элементарно, Ватсон. – Молчанов выпил залпом, бросил в разинутый рот кусок картофелины и интенсивно заработал могучими челюстями. – Генерал в гордом одиночестве воздвигал ивовый плетень на свободе, за городом, – объяснил он, жуя, – а майор торчал в центре Москвы под круглосуточным наблюдением. Ты-то сам кого бы выбрал?

– Того, кого приказали. Строго в установленной командованием очередности.

– Вот потому-то, – наставительно произнес Молчанов, – я гуляю на свободе безо всяких там плетней, а ты торчишь в центре Москвы под круглосуточным наблюдением. Инициатива, подполковник! Этот редкий зверь уже занесен в Красную книгу, но вымер еще не до конца, оттого-то так дорого и ценится…

Подполковник из золотистого «лексуса», наконец, выпил степлившуюся в ладони водку и шумно занюхал уже остывшей, но так и не разломленной печеной картофелиной.

– В твоем случае, – сказал он, – этот редкий зверь называется бараном. Ты ведь даже не представляешь, что натворил, нарушив полученный прямой приказ. Хотя, должен признаться, таких масштабных последствий не ожидал никто.

– Например? – пренебрежительно осведомился Молчанов. – Ближе к делу, дружище! Вы выдаете чересчур много текста при минимальной смысловой нагрузке.

– Будет тебе нагрузка, – пообещал подполковник. – Я тебя сейчас так загружу, что мало не покажется. Пока ты там на свободе разбирался с плетнями, временно помилованный тобой и, как ты справедливо подметил, находящийся под круглосуточным наблюдением Валера-по-Барабану нечаянно встретился с неким гражданином, приметы которого странным образом совпадают с твоими. Встреча произошла в то же самое время, чуть ли не минута в минуту, когда ты развлекался, как зайца, гоняя его превосходительство по приусадебному участку. Барабанов может врать, но оперсосы из наружки врать не станут, им это ни к чему: та же тачка, те же номера, те же приметы, тот же ствол. А значит, и человек тот же. И?..

– Блин, – растерянно произнес подполковник Молчанов. Это словечко из лексикона недалекой школьницы-провинциалки в его устах прозвучало довольно-таки странно. Он торопливо налил по второй и выпил – все так же торопливо, залпом, без тостов и речей. Впрочем, оправился он практически мгновенно, а оправившись, агрессивно заявил: – Ничего не знаю. В генерале дырка, как договаривались – сам, небось, видал. И кто, по-твоему, ее в нем проковырял – Илья-пророк?

– В этом плане к тебе претензий нет, – сказал подполковник со спецпропуском. – Тульчин тоже рассмотрел и запомнил все, что надо: и приметы, и ствол с глушителем, и тачку с номерами. Как я уже говорил, ты накосячил с очередностью: начать следовало с Валеры, тогда бы и говорить было не о чем. А теперь он встретился с генералом, и Тульчин знает, что вас двое: один мочил народ в заповеднике, а другой все это время где-то болтался, как г… в проруби.

– А вопрос ведь не ко мне, – подумав секунду, сказал Молчанов. – Чего ты наезжаешь-то, контора? Это ведь ты мне сказал – ты, лично, – что тот, второй, вышел из игры. А теперь – нате вам! – в проруби болтался. Как же это он, интересно, из этой проруби выплыл?

– Шеф сказал мне, я сказал тебе, – хмуро огрызнулся подполковник из «лексуса». Он резко, чересчур порывисто надломил остывшую картофелину, не столько разделив ее пополам, сколько размазав по пальцам, досадливо плюнул, выругался и брезгливо стряхнул остатки несостоявшегося лакомства в костер. В воздухе густо и сладко запахло подгорающей едой. – Выполнение этого заказа взял на себя Бурый, – продолжал он, вытирая испачканные ладони о невидимый в темноте пушистый, сырой, приятно пружинящий под пальцами мох. – Кому ж еще ворочать такими делами на Украине, если не донецкому хохлу! И, как я понимаю, цепочка тех, кто из уст в уста передал нам сообщение о смерти твоего прототипа, обрывается именно на нем. А с него теперь не спросишь – твоими, между прочим, молитвами, твоими стараниями. В общем, я склоняюсь к мнению своего непосредственного начальника: рано или поздно прокалываются все. Большой человек допустил маленькую небрежность, из которой произрос очень серьезный геморрой. С этим надо как-то разбираться, подполковник. Хочешь, не хочешь, а надо. Иначе нам всем кирдык.

– Разберемся, подполковник, – дружелюбно, со спокойной уверенностью пообещал Молчанов и встряхнул полупустую флягу. – А?..

– Валяй, – разрешил собеседник, подставляя под склонившееся горлышко пустую стопку. – За победу, что ли?

– За нее, родимую! – согласился Молчанов и залпом махнул свою порцию.

Владелец золотистого «лексуса» немного помедлил, прикидывая, не выплеснуть ли втихаря содержимое своей стопки в гасящий звуки мох. Но это простое, казалось бы, действие подразумевало очень и очень непростое продолжение, к которому он, положа руку на сердце, пока не был готов. Поэтому он просто выпил и, мысленно махнув рукой на столичные заморочки, по примеру своего визави голой рукой выхватил из кучи раскаленных углей дымящуюся картофелину, ловко разломил ее пополам и принялся, шипя и отдуваясь, жадно поедать обжигающую, умопомрачительно вкусную мякоть.

– Так что же, – жуя, осведомился подполковник Молчанов, – Валера теперь побоку?

– Отнюдь, – тоже жуя и роняя изо рта горячие крошки, возразил собеседник. – Паренек головастый, энергичный и, похоже, уже успел по новой снюхаться с шефом. А вдвоем эти козлы до чего угодно могут додуматься – в том числе и до правды. Валить его необходимо – таково, в общих чертах, авторитетное мнение руководства.

– Да не вопрос, – лениво заявил Молчанов. Он изменил позу, плавно и почти незаметно переместившись из сидячего в полулежачее положение, вытянув вдоль костра ноги в городских брюках со стрелками и начищенных до блеска башмаках и бездумно, не заботясь о судьбе дорогого пиджака, опершись на глубоко ушедший в сырой мох правый локоть.

Вдалеке, на шоссе, прошумела идущая куда-то на восток машина – судя по звуку, большегрузная фура. На чуть более светлом по сравнению с угольно-черными контурами столетних елей фоне ночного неба промелькнула стремительная тень, послышался протяжный, какой-то потусторонний крик ночной птицы, и почему-то вдруг вспомнилось старое поверье, гласящее, что так кричат не птицы, а неприкаянно летающие над уснувшей землей некрещеные души.

– А знаешь, – нарушил тишину подполковник Молчанов, – когда все это кончится, я, наверное, вернусь туда, в заповедник. Там такая воля – ты себе не представляешь! В конце концов, кому-то ведь придется заново налаживать дело. Это ведь не виноградная лоза – сегодня ты ее обрезал чуть ли не под корень, а по весне она опять на крышу карабкается… Нет, тут нужен грамотный, знающий человек с навыками и сноровкой – словом, такой, как я.

– Да кто ж тебе мешает? – сонным голосом откликнулся владелец золотистого «лексуса».

«Раскатал губу», – подумал он при этом.

«Так вы меня и отпустили», – в свою очередь, подумал хорошо изучивший правила игры подполковник Молчанов.

Наблюдавшая описанную сцену полная, но уже заметно катящаяся на убыль луна, вполне вероятно, тоже имела свое личное мнение по обсуждаемому вопросу, но оно так и осталось неизвестным широкой общественности.

Костер угасал. Становилось прохладно, в черном бархате погожей летней ночи раздражающе запищали невесть откуда взявшиеся в поистине неимоверных количествах комары. Участники позднего пикника, как по команде, торопливо закурили, а подполковник Молчанов вдобавок подбросил в костер несколько припасенных заранее еловых лап. Огонь припал к земле, как раненый зверь, на лесной прогалине разом потемнело, в ночное небо ровным, густым столбом повалил едкий белый дым. Потом в основании дымового столба замигали рыжие вспышки пламени – поначалу мутные, размытые, они быстро набирали силу, и вскоре огонь с торжествующим треском взметнулся ввысь, вознося к темному небу снопы танцующих на лету оранжевых искр.

Комаров это файр-шоу, увы, впечатлило не так, чтобы очень: они были голодны и продолжали жрать, невзирая на вызванные пресловутым человеческим фактором катаклизмы.

– Добьем? – одним ударом прихлопнув у себя на лбу пяток голодных упырей и снова встряхнув флягу, спросил Молчанов.

– Я за рулем, – в свой черед нанеся несущественный урон местной популяции кровососов, открыл ему Америку владелец «лексуса».

– А ты выброси его на хрен и езжай так, – посоветовал изобретательный, как все по-настоящему хорошие, профессиональные киллеры, Молчанов. – А если остановят, так и скажи: вы чего, я ж не за рулем! Где вы тут видите руль? Не видите? Тогда свободны!

– Идея, – сказал подполковник с пропуском и, качнувшись назад, переместился с корточек непосредственно на пятую точку. – Ух ты, упал!.. Ладно, наливай, раз такой умный. Если что, сошлюсь на тебя.

Оба оставались трезвыми, как стеклышко, оба знали, что собеседник только притворяется пьяным, и никто ни на кого не обижался: они находились на службе, и им было не привыкать.

– Ты вот что, – нюхая штампованную металлическую стопку с простой русской водкой так, словно это был хрустальный бокал с тонким французским вином урожая тысяча девятьсот затертого года, нарушил воцарившееся молчание хозяин «лексуса». – Ты кончай рассекать на этой фашистской торпеде. Теперь, после покушения на Тульчина, искать ее станут всерьез, по-настоящему – спалишься на раз, никакие липовые корочки не помогут.

– Ясно даже и ежу, – тяжело ворочая одеревеневшим языком, откликнулся Молчанов. – Но свою службу этот баварский тарантас нам еще сослужит. Вот странно, – приподнявшись на локте, добавил он, – тачка баварская, а ездит на бензине. Интересно, почему не на пиве?

– Потому что пиво дороже, – развеял его недоумение собеседник. – Невероятно, но факт. Из земли его качать не надо, хмель – куст неприхотливый, растет, как сорняк, фактически повсюду. Воды пока что, слава богу, тоже хватает… А оно все равно дороже!

– Парадокс, – молвил подполковник Молчанов.

– Не говори!.. И куда катится этот мир?

– Прямиком в…опу, – сказал Молчанов и, запустив в опавшее пламя обгорелый прутик, выкатил на жухлую траву очередную картофелину.