Текст книги "Его Уязвимость"

Глава 58

Катарина Елецкая

Полтора месяца спустя.

-Катька, давай в кино сгоняем, а?!

Отрываюст от компьютера и встречаюсь с обеспокоенным взглядом подруги. После отъезда американского босса, Ленка все пытается меня расшевелить. К сожалению, безуспешно.

– Нет, я пас. Мне еще отчет доделывать для Лидии Александровны, там аврал капитальный, не хочу засиживаться потом допоздна из-за этого. Так что извини, с Полинкой пойди.

Выдыхает шумно, голубые глаза метают молнии, но окинув меня пристальным взглядом, сдувается, проговаривая еле слышно:

– Кать, ты это… хорошо все будет. Не раскисай, ладно?

Улыбаюсь, кивнув, опять возвращая взгляд на экран своего старенького компьютера.

Ленка, злится, наверное, из-за моей твердолобости, но отходит, а я вглядываюсь в отчеты, цифры прыгают и взгляд не желает фокусироваться.

Без Димитрия мне хорошо уже не будет. Может спустя годы я забуду магната, как знать, только вот мать отца так и забыть не смогла…

Судьба такая у нас, у Елецких…

Димитрий не солгал. Моя жизнь вернулась в свою колею.  Правда, иногда, мне казалось, что за мной кто-то незримо наблюдает.

Глупость, конечно.

Кац уехал ровно так же молниеносно, как и ворвался в наш спокойный городок, взорвав весь привычный устой и порядок.

Бывший директор металлургического завода вскоре был взят под стражу, против него было выдвинуто обвинение в коррупции и крупном хищении федеральных средств.

Смотрела гневную речь нашего мэра по телевизору и выключила, когда камера крупным планом показала Андрея, сидящего в зале. Собранного. Дерзкого. С резкими чертами и пронзительным взглядом.

С вечера у мэра я его так и не видела и, честно говоря, рада этому. Хотя брат сказал, что Авдеев помогал в моем поиске.

Но с этим мажором у нас разные пути, да и уже обожглась я с одним представителем  сильных мира сего. С меня хватит. Мое сердце выбрало своего мужчину, просто он не выбрал меня.

Бывает…

Мы с братом так и не переехали в поместье Каца, не притронулись к счетам.

Это не наши деньги.

Я без проблем вернулась на свое прежнее место в бухгалтерию, а Федька…

Он изменился. Не стал хуже, или лучше, просто закрылся. Правда пропадать по ночам не пойми где перестал, опять начал учится и я в нем увидела желание добиться тех высот, которые перед ним открывают его данные.

Хакер. Беспредельщик. Лихачь. Брат наконец перестал меня мучить своими выкрутасами, понял чего хочет от этой жизни и как молодой волчонок взял цель.

И в этом есть заслуга Димитрия. Он научил и показал, как все может быть. К чему стоит стремится.  Так что еще одна кровоточащая рана в моем сердце немного зарубцевалась, брат получил определенное наставления от мужчины, которого уважал.

Такой Федор казался не по годам взрослым, иногда я ловила на себе его цепкий темный взгляд из-под рваной челки.

Он все понял. Не задал ни единого вопроса, но понял, что я изменилась. Так же, как и он когда-то…

Не плакала ночами в подушку, не завывала от тоски по Димитрию. Я просто не успела пройти все стадии осознания, когда через пару недель после отъезда магната меня скрутило от кишечного гриппа.

Мое недомогание оказалось вовсе не болезнью…

Этим недомоганием частенько болеют беременные женщины.

Улыбаюсь, поглаживая абсолютно плоский живот украдкой.

Моя тайна. Моя радость. Мой стимул к жизни. Без Димитрия, но с его частичкой под сердцем…

 Отчет отнимает много сил, но я наконец ставлю точку и жму на красный крестик. Выдыхаю, потянувшись в кресле и разминаю шею.

Все девчонки уже разбрелись по домам, а я просто предпочитаю занимать мозги. Но, на сегодня, все.

Мне малыша беречь нужно.

Собираю вещи и еду домой на автобусе, рассматриваю свой городок. Выхожу на остановке и прохожусь до нашей хрущевки, перескакиваю знакомую рытвину на асфальте. Да, да, все там же, ничего не меняется, хотя вскоре край ждут огромные перестановки. Благодаря Кацу металлургический завод развивается с бешенной скоростью, так может и ЖКХ очухается и приступит к облагораживанию города.

Поднимаюсь по лестницам.

– Я дома, – кричу, оказываясь в стенах родной двушки.

Тишина. Федька иногда возвращается поздно, но он пропадает не в притонах. Его взяли на подработку айтишником в маленькой фирме.

Не может Хакер без компьютера. Пусть хоть так.

Скидываю обувь, пиджак, остаюсь в элегантном голубом платье, приталенном с вырезом лодочкой. Пока фигура позволяет я ношу то, что было куплено для меня в дорогих бутиках…

После отъезда Димитрия, курьер доставил сюда все, что я оставила в особняке, и даже больше.

Кажется, кто-то распорядился избавиться от всех моих тряпок, а заодно и прикупить пол брендового магазина. Не знаю. Не хочу думать. Вникать. Наедятся. Слишком больно.

Новую одежду я не выбросила, а о своих балахонах забыла.

Все же общение с магнатом приучило меня выглядеть красиво. Нравится, когда за тобой оборачиваются и смотрят в след.

Чисто потешить женское самолюбие…

Надеваю тапки, напевая популярную песенку, которую крутили по радио в автобусе, захожу в ванную, мою руки. На миг меня ведет. Хватаюсь за раковину и переношу рвотный позыв. Дышу через нос. Глубоко. Иногда, как сейчас помогает и неприятное ощущение отпускает

Включаю холодную воду. Умываюсь. А затем рассматриваю свое лицо в отражении.

Несмотря ни на что глаза у меня все так же полны веселых искорок, на щеках румянец. Может это благодаря тому, что я больше не одинока…

Моя тайна со мной. Никто не знает об этом. Разве  что мамина давняя подруга тетя Люда, гинеколог в местной поликлинике, но она никогда не откроет врачебную тайну.

Я ей рассказала свою историю. Так же, как когда-то мама, сидя на нашей кухне…

В глазах пухленькой женщины прочитала понимание на пополам с сожалением.

История Елецких повторилась.

Вытираю руки и иду прямиком на кухню.

Готовка еды, правильной и полезной, во-первых, отвлекает, а во-вторых, малышу нужно питаться, а значит и мне.

Принимаюсь за борщ. Федька его тоже любит. Врубаю телевизор на музыкальный канал и немного пританцовываю под битовую музыку.

Нужно быть на позитиве. Для малыша. Для себя самой. Я не собираюсь ломаться.

Нарезаю капусту, но не смотря на все свои внутренние установки все же вспоминаю, как хищник зализывал мою ранку на пальце. Я тогда случайно поранилась от неожиданности, когда он оказался за спиной.

Из глаз катятся слезы. Это из-за лука. Да. И никак иначе. Всхлипываю, продолжая изрезать овощи.

Но затем случается то, чего не может быть.

Это просто невозможно.

Крепкая рука накрывает и фиксирует нож в моей…

Вскрикиваю и ударяюсь спиной о каменную стену позади меня.

Эта стена дышит и меня обдает жаром, ноги слабеют, накрывает ладонью мой живот, держит меня, чтобы я не рухнула на пол.

А мне не нужно оборачиваться. Я знаю кто там. Прикрываю веки, закусываю губы, чтобы не разрыдаться.

Сердце бьется рвано, окрыленное надеждой, а потом приходит страх, утробный, темный, а что если он пришел, чтобы заставить меня избавится от последствий ночи, или с желанием отобрать мое счастье…

Леденею вся. Чувствую, как холодная капелька пота проскальзывает по спине.

Выдыхаю судорожно, оборачиваюсь к мужчине высокому и сильному, который сейчас в нашей маленькой хрущевке выглядит настолько инородно.

Отстраняю его от себя, и он делает шаг назад, а я как истосковавшийся зверек рассматриваю Димитрия…

Все тот же и другой. Скульптурное лицо в царапинах, в джинсах и майке с разбитыми в кровь костяшками и шнурок на запястье кожаный именно сейчас вписывается в образ сорвиголовы.

Передо мной не бизнесмен и магнат, а невероятно красивый молодой мужчина.

– Что ты тут делаешь?

Мой голос смахивает на сип.

Молчит. Смотрит на меня своими зеленющими глазами, а я дрожу вся от страха и от тоски.

Ненавидеть и любить, хотеть исчезнуть и остаться.

Боже, с ним одно противоречие и утробный страх, что Кац пришел за тем, что я надеюсь сохранить в тайне…

Сжимаю пальцы в кулаки.

– Уходи, Димитрий.

Говорю громко, внятно, чтобы дошло.

– Ты ни разу не прикоснулась к счетам.

– Пришел узнать почему?! Не стоило, господин Кац. Ты выполнил часть своей сделки, а брать деньги или нет это уже мне решать. И заставить меня ты не сможешь. На этом надеюсь все?! Твое время ценно, так что просто уходи…

Поворачиваюсь и сердце рвется в кровь. Я умираю. Что он тут делает?! Я же не выдержу этой пытки.

Кажется, что снова переношусь в прошлое. В этой квартире однажды уже был такой монстр, который зачал меня…

Я помню, как дрожала мать, когда он нас бросил. Теперь я понимаю ее чувства…

В животе болезненно ноет и я собираюсь, отгоняю мысли, думаю обо всем, чтобы отвлечься, мой малыш не должен страдать.

Смотрю в одну точку и все жду, когда дверь хлопнет, отрезая меня навсегда от мужчины ставшим всем.

Мужчины, для которого я была всего лишь целью.

Почему мне кажется, что прямо сейчас вгони он мне нож глубоко в сердце я не почувствую.

Обнимаю себя руками. Не знаю куда деть дрожащие пальцы.

И щеки мокрые.

Все проходит… и это пройдет…

Где-то в сознании бьется мудрость Соломона…

Да все проходит, и я пройду, исчезну, стану песчинкой в песках времени…

Кажется, жизнь любит повторы.

Уже во второй раз на сцене этой маленькой квартирки разыгрывается знакомая пьеса, где мужчина без сердца мучает женщину, которая подарила ему свое без оглядки.

Облокачиваюсь о стол, кладу ладони на прохладную деревянную панель.

– Просто… уходи…

Повторяю, глотая слезы. Кажетс, я утону в своих слезах.

Сейчас я должна быть сильной и стойкой.

Рывком меня разворачивают.

Опять прожигает насквозь своим прикосновением, до крови, до осколков в моей израненной душе, которая звенит и бьется в дребезги снова и снова.

Смотрю в глаза. Яркие. В них что-то плещется, отголосок чувств, которые я не могу прочесть.

Рвусь из его хватки.

Не отпускает. Нависает. Вдавливает в свое тело, а я не понимаю!

– Что тебе еще от меня нужно, Димитрий? Ты выполнил уговор. Цель жива. Все счастливы!

– Ты перестала быть целью, Катрин. С первой секунды как увидел. Ты стала больше, чем объект.

Прикусываю дрожащую нижнюю губу.

Так хочется верить, но…

– Тебе нечего мне дать. А я… я уже все отдала… Хватит. Такие, как ты не умеют любить. Ты только мучаешь. Не могу больше. Просто оставь меня в покое. Сам прогнал. Сам сказал те жестокие слова. Почему ты играешь со мной?!

– Нужно было время, чтобы я решил вопрос с тем, кто заказал твое похищение. Ты стала моей тайной, Катрин. Я не мог тобой рисковать и не знал смогу ли вернуться…

Говорит, сдвинув брови к переносице, вглядывается в мое лицо, словно пытается найти ответы.

– Я не пригодна для твоих комбинаций, Димитрий, или ты здесь, потому что контракт с отцом подразумевает еще что-то, ты не все у меня взял?!

Говорю и прикусываю губу. А что, если действительно не все еще отнял?!

Жжет. Мое сердце ощущается выжженой пустыней, обрубком, пульсирующим болью.

Отталкиваю.

– Мне мало. Тебя хочу.

– Убирайся! Я тебя не хочу! Хватит с меня!

Кричу в надменное лицо идеально красивое, и такое желанное, смотрю на его губы с капризным чувственным изломом, а у самой слезы в глазах от мучения, которое доставляет мысль, что так и не поцеловал…

Даже когда я горела в его руках, НЕ поцеловал!

– Моя гордая, храбрая малышка. Моя маленькая лгунья.

Проговаривает, четко гладя мне в глаза. Касается большим пальцем моей щеки, и я понимаю, что подушечкой стирает влагу.

Я плачу. Я все-таки плачу. Вылетаю из реальности. Сейчас в этот краткий миг я застываю в сильных руках желанного и любимого мужчины.

Он прижимает меня к себе, нависает, опустив голову ко мне и рассматривает мое лицо.

– Тосковал. Умирал вдали от тебя. Но не мог рисковать тобой. В этой войне у меня не могло быть Уязвимости…

Впервые кажется, что в этих нереальных изумрудах проскальзывает чувство.

Я читаю там эту самую  уязвимость, которая так не присуща этому сильному и такому храброму мужчине, умеющему бить и калечить, стрелять на поражение не задумываясь.

Сейчас он смотрит на меня и впервые в этих зеленых глазах растерянность, тоска и боль раненного зверя.

– Я хочу только тебя, Малышка. Без тебя не дышу. Ты – моя. Смирись с этим.

Резким движением хватает меня под ягодицы, приподнимет, а уже в следующую секунду я сижу, оседлав мощные бедра мужчины.

Держусь за широкие плечи и смотрю в потусторонние глаза.

Он ничего не делает, просто смотрит на меня.

Пытаюсь слезть. Не позволяет. Кладет ладонь на мой копчик, вдавливает в себя. Он рассматривает меня, а я изучаю красивое словно вылепленное скульптором лицо.

Такое же холодное и бездушное, как статуя.

Почему-то вспоминаю, как в интернете прочитала, что Димитрий Кац сын супермодели Авроры Кац. Той, которую до сих пор называют легендой и иконой своего времени.

От матери ему мало что досталось. Разве что цвет глаз. Только вот у Авроры они живые, яркие, а здесь иные…

– А теперь я хочу услышать правду.

Говорит спокойно. Но в его бездушном голосе проскальзывает нечто такое, что заставляет меня замереть, как при взгляде на змею раскрывшую пасть и готовую к атаке.

– Я тебя нена…

– Покажи мне как именно ты меня ненавидишь.

Сильные пальцы сжимаются, и вторая рука проскальзывает лаская, сдирая трусики,

– Горячая малышка.

Проговаривает все так же холодно и продолжает свой натиск. Несколько неторопливых движений и мы становимся едины, я теряю себя, в глазах темнеет и меня сотрясает дрожь.

Я выгибаюсь, ноги сильнее впиваются в бедра мужчины, и я хватаюсь за ткань майки, прикрывающей широкие плечи. Бьюсь в конвульсиях удовольствия и еложу по стальным мышцам, наконец обмякнув и упав на литую каменную грудь.

Я стала желе, а он еще более каменным.

– Как тосковал по твоим крикам, малышка… Ты моя слабость, Катрин…

Выдыхает мне в губы, все так же опутывая собой, а я чуть не улетаю услышав родную русскую речь без акцента.

– Не могу без тебя…

Горячие губы ловят мой удивленный всхлип, накрывают мои, а я замираю, задыхаюсь, перестаю дышать.

Сначале легко, как дуновение ветерка, лишь касание, но потом с каждым вдохом поцелуй становится уроганом.

Тот, кто никогда и никого не целовал вытворяет с моим ртом нечто невероятное.

Я буквально падаю в его страсть. Этот поцелуй вырывает из меня весь кислород, голова звенит и кружится, я лечу в водоворот, меня поглощает цунами и все внутри пульсирует огнем. Жарким. Непонятным. Глубинным.

Сама вцепляюсь в короткие волосы и тяну со всей силы, чтобы дал продохнуть, отступил, отпустил, не пил меня до суха, но он не останавливается.

Язык подобно удаву, берет мой в плен и кружит, выписывая странные кульбиты.

Он ни разу не целовался.

И тем не менее это лучший поцелуй, который когда-либо был в моей жизни, продолжает движения, опять берет меня со всей жадностью, подводит к грани, не прекращая властвовать в моем рту…

Словно дамбу рвет, и я попадаю под водопад весом в тонну. Меня плющит, рвет на части, и я понимаю, что Димитрий не остановится. Он сам как стихия. Резкая. Буйная. Жестокая. Непоколебимая.

Мне с ним не справится. Не убежать.

Сильные пальцы давят на мои скулы и заставляют открыть рот до предела, чтобы ему было удобнее с животным напором выцеловывать меня всю..

Его поцелуй… В нем моя смерть. В нем моя жизнь…

А в ушах его жесткое:

– Я не целую. Никогда. Никого.

И сейчас… его вкус на моем небе, дурман его дыхания, ароматного с нотками ментола, запах его тела, опаляющего жаром.

Горячая рука на моих ягодицах сжимает до синяков и стона, который он  сжирает.

Я не целую. Никогда. Никого.

Нет. Он целует. Меня целует. Прямо сейчас. В эту секунду. И этот поцелуй имеет соленый вкус моих слез, послевкусие моей горечи и аромат моей надежды…

Отрывается от меня, дышит, как после забега, а под моими пальцами его сильное сердце сходит сума, доказывая, что и у каменного монстра оно есть и бьется гулко, громко, перекликаясь с моим собственным.

Отрывается от меня. Дышит с шумом, становясь открытм настолько, что страшно. Улыбается, как ошалелый, проводит пальцами по моим губам, трогает непереставая.

– Вкуснее и слаще, чем я предполагал…

– Я не верю. Не верю, что ты поцеловал… ты же говорил, что никогда… никого… не целуешь…

Ухмыляется.

– Никогда и никого, Катрин, ты первая и последняя.

Смотрит на меня, а в глазах черти. Впервые позволяет видеть себя таким безбашенным.

 Я целовалась с Димой, тем самым, который гулял со мной по Москве.

Прыскаю от неожиданной легкости и шальной мысли, что родилась в эту секунду в затуманенном эйфорией разуме.

Прищуривается, продолжая игрть с моими волосами:

– Чему ты так хитро улыбаешься, а?

– Боюсь, если скажу,  тебе придется меня убить.

Подмигивает, а в глазах искры.

– Я тебя можно сказать сейчас девственности лишила…

Жду реакции, но Димитрий только улыбается хитро:

– Малышка. Мы теперь квиты.

Начинаю смеяться и плачу, чувства… мои чувства закручиваются в страшную воронку, где радость и боль, любовь и ненависть смешиваются, перерастая в нечто большее, всепоглощающее, что тянется от меня к Димитрию и находит отклик.

Опять целует, словно не может насытиться, проходится пальцами по спине, зарывается в мои волосы, тянет немного.

– Все мои поцелуи теперь твои, малышка, а ты моя. Вся. Целиком. Днем. Ночью. Всегда готовая для меня. Двадцать четыре на семь, Катрин.

– Еще один контракт, мистер Кац?

– Длинною в жизнь, миссис Кац.

Торможу. Шокированно:

– Не поняла.

– Твой контракт. Это обязанности супруги. Я приехал на родину за женой, Катерина Елецкая. Я приехал за тобой моя Катрин.  Маленькая смешная девчонка, шипастая и до безумия привлекательная, научившая меня любить…

–Уверен, что я соглашусь?!

Решаю немного повредничать:

– Боюсь у тебя нет выбора, ты уже давно подписала документы и носишь мою фамилию.

– Ты безумен, Димитрий?!

– Немного.

Ситуация. Странная. Непонятная.

И тот, кого я воспринимала жестоким опасным хищником на самом деле стал моей лучшей защитой.

– Тогда и у меня для тебя новости, мистер Кац.

– Слушаю.

Держу паузу и рассматриваю, отслеживаю, как с каждым моим последующим словом, магнат меняется в лице:

– Скоро у нас в семье пополнение.

Думаю, выражение его лица я не забуду никогда. Жаль сфоткать не могу на память для последующих поколений.

– Ты… ты… Беременна?!

– Что сказать, Димитрий, мы – русские, так что шок – это по-нашему, дыши, любимый, дыши…

Эпилог

Здание тюрьмы штата Нью Йорк

Серые коробки – одна, вторая, третья, пересеченные на высоте прямоугольной балкой бетона, что является переходом для заключенных из здания суда прямо в саму тюрьму.

Димитрий останавливает автомобиль и поворачивается ко мне, рассматривает молча, холодные глаза не меняют выражения, но я чувствую его, понимаю своего мужчину и улавливаю его напряжение.

Он волнуется за меня и за нашего малыша, которого я ношу под сердцем.

– Ты готова?

Киваю, продолжая рассматривать строение, от которого веет безнадежностью, холодом и тоской. Стоит пройти огороженную высоким забором территорию, металлодетектор и посты с охранниками в серой униформе, как меня всю сковывает тревога.

Впервые увидеть отца.

Того, которого я так долго считала предателем…

Но иногда жизнь тасует колоду карт так, что не поймешь, кто прав, а кто виноват.

Я дочь киллера. Человека, который лишал жизни других, который шел по пути смерти…

Он сидит за преступления, которые совершил, наказан заслужено…

Но…

Он мой отец и я хочу его увидеть, посмотреть в глаза…

Мои шаги отдаются эхом в сероватом непроницаемом коридоре, по периметру которого стоят охранники.

Здесь сидят особо опасные преступники. И мой отец не последний в их кругу.

Я не берусь его ни оправдывать, ни осуждать.

Для этого есть суд.

А я… я всего лишь дочь, в сердце которой до сих пор живет картинка.

Мужчина в дверях, оставляющий свою семью за плечами не потому, что не нужны, а потому что выбора нет.

И словно из подсознания выплывает другая картинка, та, которую я не помнила, та которая стерлась, но в эту секунду она оживает воспоминанием…

Застываю посередине пути, оглушенная яркой вспышкой:

– Как же так, Митя, Митенька… я же умру без тебя…

– Ты будешь жить, Ира. Я костьми лягу, но вы будете жить. Все, что у меня есть – это вы. Ты лучшее, что было в моей никчемной жизни. Моя Ира, та, что показала, каково это – иметь дом, где тебя ждут. Ты открыла мне чувства, заставила поверить, что я могу быть просто человеком…

– Митя, останься! Я без тебя не смогу…

– Сможешь. Ради дочки, ради моего сына, которого носишь. Только так я вас сберегу. У меня нет выбора, любимая. Я пойду на все ради вас. Прости меня.

Рука матери в моих волосах.

Удаляющаяся широкая спина мужчины в армейских берцах.

И осознание. Отец, который не обернулся, который вычеркнул себя из нашей жизни, подарил право на эту самую жизнь…

– Катрин, – крепкая рука сжимает мою ледяную дрожащую ладонь.

Обращаю растерянный взгляд на высокого блондина, сильного, жесткого. Мой. Надежный. Я научилась его понимать. С жеста, с взгляда.

У Димитрия есть душа. И как это ни странно, она наполнена светом, просто чтобы его увидеть, нужно пробиться через смог, скрывающий искру.

– Я справлюсь… все хорошо.

Принимает мой ответ. То, что привел меня к отцу, о многом говорит…

Тяжелую дверь открывают с противным лязгом, и я оказываюсь в помещении, которое разделено на две части прозрачной перегородкой, занимаю место, отведенное для посетителя.

Застываю и жду секунду, другую.

Дверь за стеклом также открывается, двое охранников с отсутствующими взглядами вводят в зал заключенного в оранжевой яркой робе, в кандалах, опоясывающих его по рукам и ногам.

Прирастаю к земле, хорошо, что сижу, не то упала бы.

Передо мной крепкий мужчина. Взрослый. Зрелый.

У него мощные плечи… про такие говорят – косая сажень в плечах.

Мой отец оставляет впечатление заряженного оружия, готового выстрелить в любую секунду. Он  смотрит сразу мне в глаза.

Выбивает все чувства одним взглядом.

Кто он? Что пережил?

Что заставило его встать на путь, который, в конце концов, привел его в это здание?

Охранник что-то проговаривает боязливо, что ли, и отец коротко отвечает, а я замечаю, что он частично потерял мимику…  Левая сторона застыла, навсегда оставив скорбную маску на лице, где уголок губ кривится вниз…

Дрожу и в глазах щиплет, когда смотрю в лицо мужчины с росчерком глубокого шрама, который идет от виска по прямой, затрагивает шею.

Такая атрофия мышц – это не инсульт. Ему порезали сухожилия и по неровным следам давно зарубцевавшейся раны я понимаю, что кромсали его даже не ножом…

Сердце сжимается в груди. Больно. Мне смотреть даже больно…

Этого шрама не было у отца, который остался в моем воспоминании.

– Па, мне Славик куклу сломал в саду, а еще он обзывался! Противный!

– Ничего, Катюша, мы сейчас тебе новую купим.

– А ты его поругаешь? 

– Нет. Он ребенок и иногда пацанята задевают девочек, которые им нравятся. 

– Да? 

– Конечно.

– А если он не отстанет? Вот до самой старости! 

– Вот когда подрастешь, тогда и посмотрю на мужика, который к моей доче попробует подойти с таким заходом…

– Будешь меня защищать от всяких Славиков?! – смеясь и с задором.

Вдруг серые глаза смотрят со всей серьезностью:

– Я всегда буду защищать вас, Катя. Всегда. Помни, моя девочка…

Страшно. Как же страшно вот так смотреть в глаза человеку, которого забыла…

И взгляд у него… Волчий, острый и такой знакомый…

Теперь понимаю, в кого же пошел братец. Словно Федьку вижу в зрелом возрасте, того Федора, которым брат мог стать, если бы не сильная рука Димитрия, направившего моего разгильдяя в нужное русло.

С отца снимают кандалы, или как эта железная удавка называется и он, отодвинув стул, садится прямо передо мной.

Молчим. Секунды летят. Я потерялась во времени и во взгляде профессионального убийцы.

Щеки становятся мокрыми, влага капает на руки, болезненно сцепленные в замок.

– Ты на нее похожа…

Раздается искаженный глубокий голос, связки тоже повредили и звук выходит надрывным.

Не понимаю почему, но я начинаю рыдать, тело трясет в судорогах боли и слез, которые становятся нескончаемым потоком, мешающим видеть человека, с которым меня разделяют пуленепробиваемое стекло и целая жизнь, прожитая без него…

Горячие ладони на моих плечах. Димитрий рывком поднимает меня и спиной впечатывает в каменную грудь, обнимает, заставляет успокоиться.

Отдает свой белоснежный платок, которым я вытираю слезы.

Вижу, как отец отслеживает этот жест и останавливает темные глаза на моем мужчине.

Они общаются без слов, бьются взглядами, я это просто понимаю, чувствую, и в глазах отца черная бездна, она разверзается и оттуда выходит тьма напополам с предупреждением.

Мой отец и мой муж. Игра в гляделки не длится долго. Наконец, мужчина за стеклом нарушает молчание:

– Сын отказался приходить?

Киваю.

– Федька… он сложный, как тайфун, от спокойствия до взрыва у него секунда, но однажды и он простит… придет. Я знаю.

– Моя кровь, – улыбается и эта улыбка – она зловещая, неправильная, странно видеть, когда у человека пол-лица остается неподвижным, а вторая половина приходит в движение…

– Я рад, что у тебя все хорошо, дочка.

Вновь переводит взгляд на меня и мне кажется, что я улавливаю эмоции отца в мою сторону, те крохи человечности, что все еще живут в этом человеке со своей не самой правильной судьбой.

Бог ему судья… А для меня он отец и…

– Ты скоро станешь дедом… папа, – простые слова слетают с губ, такое простое обращение, но на безэмоциональным лице проскальзывает судорога и я буквально ломаюсь внутренне, когда из здорового глаза непоколебимого мужчины падает слеза.

Только одна-единственная слезинка…

Я вижу, как она прокладывает мокрую дорогу и слетает, исчезая. И не скажешь, что видела подобное, ведь ничего в нем не поменялось. Ни одной эмоции, а я почувствовала, словно раскрылась навстречу его тьме, даря свой свет.

– Свидание окончено. Время истекло.

Металлический голос из динамика, прикрепленного к потолку, отдается в ушах грохотом, а может, это мое сердце, которое обрывается в груди и оплакивает судьбы отца и мамы…

Она его любила, сейчас понимаю это, и он… он тоже любил, иначе не оставил бы нас и не сел в тюрьму ради нашего с братом благополучия…

– Димитрий.

Проговаривает отец, глядя в глаза Каца, и мне кажется, что они опять общаются, смотрю в лицо своего мужа и замечаю, как хмурость в его взгляде исчезает и Кац скупо кивает.

Ему задали вопрос, а он ответил. Без слов. Мужчины друг друга поняли.

Дорога до машины как в тумане. Останавливаюсь у блестящей двери огромного внедорожника и прикрываю глаза. Нужно переварить все, что произошло со мной с того самого момента, как Димитрий Кац остановил свой изумрудный взгляд на мне в зале торжеств металлургического завода.

Кажется, с тех пор целая жизнь прошла.

Крепкая хватка на моем локте и разворот стремительный, быстрый, болезненный из-за того, что грудью влетаю в него.

Пальцы в волосах заставляют откинуть шею, обнажить свою уязвимость перед оголодавшим хищником.

Почему мне казалось, что у него взгляд холодный и пустой?!

Ведь это не так… я научилась видеть в этих нефритах целую палитру чувств, которые меняются со скоростью калейдоскопа.

Прижимает меня с силой, кожа под его пальцами горит огнем даже сквозь одежду.

Закусываю губу, и Димитрий улыбается, открыто и… хищно.

Наклоняется и целует меня сильно, берет языком, ласкает, всасывает, уничтожает своей неистовостью и страстью.

У меня ноги слабеют, голова кружится. После первого нашего поцелуя он все время ищет мои губы, ласкает, берет постоянно и держит подле себя… Не отпускает.

Его язык сплетается с моим, играет, заводит, губы горят, дыхание – одно на двоих, и в груди сердце заходится в бешеном ритме.

Поцелуй…

Его поцелуй многое для меня значит.

Смеюсь вдруг ему в губы.

Димитрий отрывается и смотрит на меня внимательно, остро.

– Что смешного, расскажи…

– Боюсь реакции.

– А ты попытай удачу, Катрин.

Прищуривает глаза. Мой зверь. Его не приручить.

– Ты был моим первым во всем.

– Открою маленький секрет, миссис Кац, я же и твой последний во всем, – подчеркивает фразу, и интонация прошивает льдом, а мне смеяться хочется, звонко, весело, это ли не счастье?!

– Я жду ответа.

– Я рада, что сломала твою установку. Лишение поцелуйной девственности пошло тебе на пользу.

Фокусирует взгляд на мне. Все внутри меня трепещет от его ауры, от энергетики секса, направленной на меня.

Не отвечает ничего, притягивает к себе и целует так, что у меня ноги подгибаются. Это даже не поцелуй, это половой акт. Где меня берут жестко, высасывая воздух и заставляя умирать, чтобы родиться вновь в объятиях сильного и голодного мужчины.

Отстраняется и внезапно подмигивает, превратившись на мгновение в безбашенного парня Диму, редкое явление.

– А ты права, малышка. Дураком был. Нужно было с первой секунды зацеловать тебя до полусмерти.

– Неа, ты во всем был прав. Приручал шаг за шагом, заставил меня перестать себя бояться и желать твоих поцелуев до смерти.

– Мой непокорный ураган. Моя Катрин…  Едем. Аврора и Иван ждут нас на ужин.

Обнимаю Димитрия за крепкую шею и шепчу еле слышно:

– Я бы хотела, чтобы и наша с тобой любовь была длинною в жизнь. Так же, как и чувства твоих родителей…

Поднимает мой подбородок, заглядывает в глаза и проговаривает серьезно:

– Это в Кацевской крови, малышка. Мы по-другому не умеем. Все через край. Такая любовь – она опасна. Ее еще вынести нужно.

– Я знаю…

Улыбаюсь, а он смотрит жадно, опять целует, глубоко, сильно, давая понять, что я принадлежу ему вся целиком, до последнего вздоха, до последней капли крови.

Я уязвимость Димитрия Каца, его болевая точка и его любовь…