Текст книги "Дело Саввы Морозова"

– Вот черт, – выругался Загорский, – как не вовремя!

– Что тут происходит? – В руке Оганезова блеснула вороненая сталь пистолета.

– Михо, – взвыл Тер-Григорян, – меня хотят убить!

Оганезов наставил пистолет прямо на статского советника, тот, в свою очередь, прижал нож острием к сонной артерии плененного им бандита.

– Стреляй, – прорычал тот, – чего ты смотришь?!

Пистолет в руках Михо дрогнул, брошенный Тер-Григоряном фонарь слепил ему глаза.

– Я бы на вашем месте не торопился, – быстро сказал статский советник. – Освещение здесь неровное, я попадаю в тень, так что меня видно только в общих чертах. Убить человека в таких обстоятельствах одним выстрелом довольно сложно, у меня все равно будет секунда-другая, чтобы перерезать горло вашему приятелю. Таким образом, у вас на руках окажутся два трупа, чье появление как-то придется объяснять не только полиции, но и, скорее всего, жандармскому отделению. Не думаю, что вы торопитесь на виселицу…

Оганезов молчал несколько секунд, потом охрипшим голосом спросил, что угодно господину статскому советнику? Нестор Васильевич отвечал, что господину статскому советнику угодно задать ему пару вопросов. Тот кивнул: спрашивайте.

– Давно ли вы состоите в партии большевиков? – поинтересовался Загорский, потихоньку шевеля пальцами ног: он знал, что, если попытаться встать на ноги сразу, затекшие конечности могут его подвести.

– Я не состою в партии большевиков, – отвечал Оганезов, не опуская пистолета.

Вот как, удивился Нестор Васильевич, это очень интересно. Тогда что связывает его с господином Тер-Григоряном?

– Каким Тер-Григоряном? – не понял Оганезов.

– Тер-Григорян – это настоящая фамилия человека, который сидит сейчас у моих ног.

Оганезов заморгал глазами: это не Тер-Григорян, это князь Дадиани. Почему господин Оганезов так в этом уверен? Да потому что он сам ему так сказал. Они познакомились некоторое время назад, с тех пор довольно тесно общаются, и… ни про какую партию большевиков Оганезов ничего не знает.

Услышав это, Загорский нахмурился, помолчал несколько секунд, потом снова заговорил. Как Оганезов познакомился с Терпсихоровой, ему известно. А как он познакомился с Елизаветой Самохваловой? Тот пожал плечами: князь познакомил. Сказал, очень милая девушка. Но, вообще говоря, Оганезов к ней совершенно равнодушен.

Но если так, удивился Загорский, зачем же он с ней встречался?

– Бестактный вопрос, – поморщился Оганезов. – Но если это так важно, извольте.

Дело в том, что князь Дадиани в последние годы очень много играл в азартные игры и спустил практически все свое состояние. Оказавшись в трудном положении, он стал смотреть по сторонам, ища возможности исправить дело выгодной женитьбой. Однако вокруг все знали о его злосчастной страсти, и отдавать за него дочерей никто не хотел. Князь отправился в Москву, но двусмысленная слава шла впереди него, и здесь его кандидатура тоже никого не заинтересовала, несмотря на сиятельное происхождение. Тем не менее в конце концов князю все же удалось найти семью, где о нем ничего не знали. Семьей этой стало семейство Самохваловых. Ради хорошего приданого князь Дадиани готов был даже взять за себя больную девушку. По его расчетам, она не должна была никак его стеснить, она бы сидела дома, а он бы вел прежнюю привольную жизнь.

Все было бы ничего, вот только Лизоньке князь совершенно не пришелся по сердцу. То есть она даже не желала ни разговаривать с ним, ни смотреть в его сторону, несмотря на все его горячее южное обаяние.

И тогда князь попросил друга помочь ему. По его плану, красавец-армянин должен был заинтересовать барышню, даже увлечь ее, а потом бросить. При этом бывший все время рядом друг, то есть князь Дадиани, после расставания должен был поддержать и утешить безутешную барышню и постепенно, шаг за шагом, занять в ее сердце то место, которое занимал до того Оганезов.

– И вам этот план не показался бесчестным? – удивился статский советник.

Оганезов только плечами пожал: он ведь ничего не обещал Самохваловой, это были просто светские разговоры.

– В результате этих, с позволения сказать, светских разговоров погибла ваша любовница актриса Терпсихорова, – сурово заметил Загорский.

Даже в подвальной полутьме, слабо освещенной тер-григоряновским фонарем, было видно, как страшно изменилось красивое лицо Оганезова.

– Что? – переспросил он сквозь зубы. – Что вы сказали?

– Я сказал, – невозмутимо продолжал Загорский, – что госпожа Терпсихорова была убита потому, что узнала о вашей интрижке с Елизаветой Александровной. Терпсихорова пригрозила, что, если вы ее не бросите, она все ей расскажет о вашем к ней действительном отношении и о том, что у вас есть любовница на стороне.

– Это ложь! – воскликнул Оганезов, опуская пистолет. – Она мне ничего такого не говорила.

Статский советник кивнул: это правда, ему она не говорила. Она знала, что подлинный двигатель всей этой истории – князь Дадиани. Именно ему она и пригрозила. Дадиани, он же Тер-Григорян, понял, что, если Терпсихорова выполнит свое обещание, Лизонька и ее приданое уплывут у него из рук. И он ничтоже сумняшеся убил бедную актрису.

– Это правда? – Оганезов глядел на сжавшегося Тер-Григоряна, глаза его в темноте блистали свирепым тигриным огнем. – Он правду сказал?!

Тер-Григорян молчал, глядя в сторону, и только мелко вздрагивал.

– Я убью тебя, мерзавец!

Оганезов сунул пистолет в карман и в длинном прыжке бросился прямо на бандита. Нестор Васильевич едва успел отвести клинок, чтобы не поранить Оганезова. Сцепившись, бывшие друзья покатились по полу.

Загорский с неудовольствием подумал, что Оганезов того и гляди придушит Тер-Григоряна, и поднялся со стула, чтобы вмешаться в драку. Однако в этот миг дерущиеся вдруг расцепились и в одну секунду оказались на ногах. Теперь на Загорского глядели сразу два пистолета.

– Вот так сюрприз, – сказал тот ошеломленно. – Так вы все-таки сообщники?

Те переглянулись и засмеялись. Ну, конечно, они сообщники, и только такой дурак, как господин Загорский, мог поверить во всю эту душещипательную историю, которую рассказал ему Оганезов.

Нестор Васильевич невесело улыбнулся, но потом заметил, что все-таки поначалу он был прав, и лишь незаурядный артистический талант господина Оганезова ввел его в заблуждение. Кстати сказать, эта идея – жениться на богатых барышнях, а приданое отдавать партии – наверняка принесет большевикам немало денег.

– Принесет, – усмехнулся Оганезов. – Мы это называем въехать в коммунизм на передке. Грубовато, конечно, но барышень тут нет, а между собой мы можем быть откровенны.

– Вообще, ваше высокородие, вы много крови попортили нашей партии, – заметил фальшивый князь Дадиани. – Ну, когда вы просто ловите наших бомбистов, это мы еще можем понять, такая игра в кошки-мышки вполне законна. Но когда вы беретесь защищать людей вроде Саввы Морозова – это совершенно не комильфо. Зачем путаться под ногами? Наши с ним финансовые споры – это дела единомышленников. Савва Тимофеевич не один год поддерживал нашу партию. И мы разобрались бы в этом сами, без вашего участия.

Загорский пожал плечами. Как это бы они разобрались? Прикончили бы Морозова, а страховку его, выданную на предъявителя, обналичили?

– Вы, господин Загорский, совершенно не понимаете текущего момента, – снисходительно отвечал Оганезов. – Старый мир гибнет, на смену ему из руин восстает новое, счастливое и праведное общество, о котором писал еще Карл Маркс. И ради торжества справедливой идеи можно пойти на любые жертвы.

Статский советник кивнул: ну да, легко жертвовать другими, собой жертвовать труднее.

– Вы неправы, мы жертвуем и собой, – отвечал Тер-Григорян. – Наши товарищи гниют в подвалах охранки, в Петропавловской крепости, на каторге. Никто из них не спрашивает, вспомнят ли о них спустя десятилетия грядущие счастливые поколения. Как сказал Некрасов: «Иди и гибни безупречно. Умрешь недаром – дело прочно, когда под ним струится кровь».

– Струится кровь, – повторил Загорский задумчиво. – Кстати, о крови. Скажите, господин Оганезов, Мисаил – это ваше настоящее имя или прозвище, вроде партийной клички?

Большевики переглянулись: а ему это зачем?

– Я просто вспомнил, что Мисаил – это древнееврейское имя архангела Михаила. Переводится оно следующим образом: «Тот, который как Бог». И это не просто слова. Древние евреи молились архангелу Михаилу не просто как сильнейшему из ангелов, а именно как Богу. Но интереснее всего, что Михаил почитался древними евреями как повелитель смерти. Вот я и думаю, случайно ли вы носите это имя, или в этом заложен некий смысл.

Оганезов неожиданно засмеялся. Ах, господин Загорский, какой же вы затейник! Более мирного и спокойного человека, чем я, на свете не найти.

Нестор Васильевич улыбнулся. Действительно, настолько мирный, что сведений о нем нет даже в реестре Жандармского корпуса. Дорого бы он дал, чтобы узнать подлинную биографию Мисаила Оганезова.

Оганезов пожал плечами: зачем это Загорскому – все равно же не пригодится. Жить ему осталось не больше минуты, что будет делать с этим знанием господин статский советник?

– Даже чистое, ни к чему не применимое знание – это все равно знание, – отвечал Нестор Васильевич. – Но, впрочем, вы и так уже достаточно наговорили. Убийство Терпсихоровой – раз. Покушение на убийство Морозова – два. Угроза убийством вашему покорному слуге – три. Мне бы, перед тем как передавать вас жандармам, неплохо было бы установить ваших сообщников, ну да это сделают сами подчиненные господина Саввича. Они умеют развязывать языки. Засим, господа, я с вами прощаюсь.

И он спокойно скрестил на груди руки. Большевики переглянулись.

– Вот черт, – с восхищением сказал Тер-Григорян, – какое хладнокровие! Ведь знает, что умрет через минуту, а ведет себя так, как будто он хозяин положения. Потрясающий по своей убедительности блеф.

– Да, – согласился Оганезов. – Мы о господине Загорском наслышаны. Если верить легендам, вы владеете какими-то необыкновенными китайскими секретами и до сего дня всякий раз ухитрялись избежать смерти. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха. Все умирают, это закон природы, и вы не исключение. Как это ни грустно, сегодня статский советник Загорский отправится к праотцам. Впрочем, может быть, вас утешит тот факт, что убьет вас не кто-нибудь, а лично архангел Михаил.

И он усмехнулся, поигрывая пистолетом.

– Господа, я понимаю ваше недоверие, – спокойно отвечал статский советник. – Однако, если вы думаете, что я блефую, вынужден буду вас разочаровать. Конечно, если судить только по тому, что доступно человеческому глазу, вы сейчас полные хозяева положения. Нет такого человека, который голыми руками мог бы один справиться с двумя вооруженными людьми, это правда. Даже я с моей ловкостью и силой не способен это сделать. Однако есть ведь факторы, которые вы попросту не учли. Точнее сказать, один фактор.

Оганезов посмотрел на него с некоторым беспокойством: что еще за фактор такой, черт побери?!

– Не что, а кто, – отвечал статский советник. – Вы, конечно, помните моего помощника Ганцзалина?

– Это тот косоглазый дьявол, который приходил с вами ко мне в общежитие? – нахмурился Тер-Григорян.

Статский советник отвечал, что, если им нравится звать Ганцзалина дьяволом, они могут делать это сколько угодно. Вот только участи их это никак не облегчит. У него масса неприятных черт, с которыми он, Загорский, как-то научился мириться, но с которыми крайне трудно примириться его врагам. Его помощник хитер, ловок, жесток и силен, как Сатана. Более того, он обладает такими способностями к маскировке, о которых люди с Запада даже не слышали. Скорее всего, сейчас он уже стоит где-то здесь, в подвале, и слушает их, просто они его пока не видят.

На этих словах оба большевика настороженно оглянулись по сторонам, но, как и предупреждал Нестор Васильевич, ничего не обнаружили.

– Почему же в таком случае этот ваш дьявольский помощник до сих пор не объявился? – хмуро поинтересовался Оганезов.

– Потому что я должен был узнать у вас кое-что необходимое мне, – отвечал Загорский. – Для этого я изобразил жертву, сделал вид, что попался в вашу ловушку, и тем самым развязал вам языки. Больше вы меня не интересуете, теперь вами займется Ганцзалин. Я бы вам посоветовал не испытывать судьбу и сдаться подобру-поздорову. В этом случае, может быть, вы избежите страшной кончины и чудовищных пыток, в которых так поднаторели китайцы за пять тысячелетий своего существования.

Сказав так, Загорский сунул руки в карманы и опустился на стул. Бандиты переглянулись, Оганезов, не спуская с Загорского пистолета, кивнул товарищу на дверь. Тот мягким кошачьим шагом двинулся к выходу и спустя несколько секунд исчез в темном проеме.

Потекли долгие томительные секунды. Наконец Оганезов не выдержал напряжения.

– Ну, что там? – крикнул он, все так же держа статского советника на мушке.

После того как товарищ его скрылся за дверью и он остался один на один с Загорским, он потерял половину своей уверенности и явственно нервничал.

– Что там? – повторил Оганезов нервно.

Загорскому ясно было, что Тер-Григорян, скорее всего, не захочет отвечать на вопрос, чтобы не выдавать себя затаившемуся врагу. В этом и состоял его расчет.

Вдруг откуда-то издалека раздался сдавленный крик и звук, похожий на падение тела. Оганезов вздрогнул.

– Как ни грустно признать, но вашего друга, очевидно, уже нет на этом свете, – мягко произнес статский советник. – Полагаю, что пришла ваша очередь.

Оганезов в ужасе оглянулся на дверь. Это было очень короткое и быстрое движение, но его хватило Загорскому, чтобы метнуть во врага спрятанный в рукаве клинок, который он отобрал у Тер-Григоряна.

Нож попал прямо в правое плечо бандита. Оганезов вскрикнул, пистолет выпал из раненой руки и с лязгом упал на пол. Перемогая боль, он наклонился, чтобы подхватить оружие левой рукой, но Загорский сделал три огромных прыжка и с маху толкнул его в грудь. Болезненно вскрикнув, Оганезов отлетел назад и сильно ударился головой о стену. От удара он потерял сознание и повалился на пол.

Нестор Васильевич поднял с пола оганезовский пистолет и быстро встал за дверь. Спустя пару секунд в подвал ворвался Тер-Григорян.

– Михо! – крикнул он, озирая темное помещение.

Тут же кто-то неимоверно сильный выкрутил у него из руки пистолет, ударил ребром ладони по шее и аккуратно уложил на пол.

– Вот видите, господа, а я вас предупреждал, – назидательно заметил Нестор Васильевич, пряча пистолет в карман. – Вы, конечно, спросите, как я обошелся без своего помощника и кто шумел там, в коридоре? Отвечу – в заблуждение я вас ввел очень банальным способом – при помощи чревовещания. А теперь, пожалуй, пора вам поближе познакомиться с московским жандармским отделением.

Глава пятнадцатая. Разрыв

– То есть как это – сбежал? – изумился Ганцзалин. – Как он мог сбежать из-под конвоя, да еще и в наручниках?

– Спроси об этом у наших друзей-жандармов, – угрюмо отвечал Нестор Васильевич, они с помощником ехали в пролетке к дому Морозова. – Иногда, впрочем, мне кажется, что эти большевистские боевики – люди почти такие же ловкие, как мы с тобой. Я полагаю, что подобная ловкость связана не с тренировками, а с патологическими изменениями в головном мозге. Человек как бы не чувствует границы возможного, и границы исчезают для него не только в голове, но и в окружающем мире. Теперь понятно, что такое это «ар», которое выкрикивал филер перед смертью. Не зная лично Тер-Григоряна, он верно определил его национальность Он хотел сказать, что убил его армянин…

Ганцзалин только головой покачал.

– А кто он вообще такой, этот Тер-Григорян?

– Член боевых большевистских бригад, занимающихся разбоем. Не совсем, правда, понятно, что ему нужно было в нашем случае, почему он с эксов переключился на барышень. Впрочем, может быть и такое, что женитьба и приданое – это был только первый шаг. Не исключено, что они просто хотели проторить дорожку в дом Самохвалова и распотрошить его уже знакомым бандитским способом. Тут у них не вышло, так что все силы они теперь сосредоточат на Савве Тимофеевиче. Боюсь, что принятых нами предосторожностей может не хватить для спасения его купеческой жизни. Ну а что тебе рассказала Ника?

– Вокруг Морозова заговор, – отвечал китаец, – под предлогом сумасшествия его хотят отстранить от дела. Я думаю, это все от жены Морозова идет. Она наверняка догадалась, что Ника не мальчишка, а девушка, стала ее шантажировать и велела ей за ним следить. Но хуже всего, что жена поняла, что они – любовники. Теперь Ника у нее в руках.

– Про любовников Ника сама тебе сказала? – хмуро спросил Загорский.

Помощник покачал головой: нет, он догадался. Но это же ясно, есть явные признаки их близости, он может перечислить…

– Не надо, – мрачно прервал его статский советник. – Только этого нам не хватало – квалифицировать признаки прелюбодеяний. Несчастная девчонка, какого черта полезла она в этот дом?

Пролетка остановилась.

Они предупредили Морозова о своем визите по телефону, поэтому встретивший их Тихон, ничего не спрашивая, сразу повел гостей в кабинет мануфактур-советника. Возле двери Загорский увидел томившуюся Нику в ливрее камердинера, однако на лице его не дрогнул ни единый мускул.

Морозов находился в каком-то лихорадочном состоянии, но встретил их дружелюбно.

– Какие новости? – спросил он, не дождавшись даже, пока гости уселись в кресла.

– Печальные, неприятные, а главное, опасные, – отвечал Загорский, после чего в двух словах обрисовал Савве Тимофеевичу положение дел.

– Вы полагаете, они перейдут в наступление? – озабоченно спросил купец.

– Уверен в этом. У них сорвалась афера с Самохваловой, Оганезов схвачен и сидит в тюрьме, одним словом, они в ярости и попытаются хоть как-то взять свое. Я не уверен, что они попробуют убить вас прямо сейчас, но что они захотят добраться до вас в ближайшее же время – в этом можете не сомневаться. Они будут угрожать вам и вашим родным, а если вы окажетесь неподатливым, то и приведут свою угрозу в исполнение. Если бы вы не отдали страховку Желябужской, от вашей смерти им не было бы никакого проку. Но сейчас вы буквально ходите по лезвию ножа.

Морозов задумался: что же делать теперь? Запереться дома, как в крепости, и никуда не выходить? Нестор Васильевич полагал, что это не выход. Во-первых, не бывает совершенно неприступных крепостей, во-вторых, не будет же он сидеть дома до скончания века.

– Тогда что вы мне посоветуете? – спросил Савва Тимофеевич.

Статский советник заметил, что у Морозова дергается глаз.

– У вас что, нервный тик? – спросил он.

Тот поморщился, отвечал с неохотой, что он по просьбе Загорского так убедительно изображал сумасшедшего, что этому, кажется, поверили не только его близкие, но даже и он сам. Пока он, правда, вполне в своем уме, но нервы его никуда не годятся. Об этом недавно сообщил ему и консилиум врачей, пару дней назад собиравшихся у него дома.

– Вот как, – вид у Загорского сделался несколько озадаченным. – Ну, это новость и плохая, и одновременно хорошая. Вы получаете совершенно законное право поехать, ну, скажем, в Европу – на отдых и лечение. И это ни у кого не вызовет никаких подозрений. Одним словом, берите жену и езжайте куда-нибудь на воды, приведите себя в порядок. Мы же за это время постараемся ликвидировать осиное гнездо большевиков, которое вы разворошили своим неуместным добросердечием.

Морозов покивал: он и сам собирался так поступить. Потом поднял глаза на Загорского и неожиданно робко спросил, может ли он взять с собой кого-нибудь из прислуги.

Несколько секунд Загорский смотрел на него молча, и в глазах у него неожиданно проступило что-то страшное.

– Кого же вы собираетесь взять с собой? – осведомился он жестяным голосом. – Не вашего ли камердинера Никанора? А знаете ли вы, что ваша жена догадалась, что Никанор не Никанор никакой, а барышня Ника?

Морозов заморгал глазами и открыл рот. Судорога на миг исказила его лицо.

– Что? – пробормотал он. – Но откуда вы… Откуда она… Откуда ей известно про Нику?

– Это вам лучше спросить у нее самой, – сурово отвечал Загорский.

Морозов покачал головой: это звучит дико. Если бы жена узнала, она бы, несомненно, устроила скандал или хотя бы попыталась с ним об этом поговорить. А она ведет себя как ни в чем не бывало… Но, вообще, откуда об этом знает сам Загорский? Он что, всевидящий и всеведущий, как Господь наш Вседержитель?

Нестор Васильевич отвечал, что до Бога ему далеко. Откуда он знает о Нике, это не так важно. Важно, чтобы он наконец оставил ее в покое и не трогал своими грязными лапами.

– Грязными лапами? – прищурился Морозов. – Это что за слова такие, позвольте узнать?

– Лучших слов вы не заслуживаете, – отвечал Загорский.

Савва Тимофеевич хмуро переводил взгляд с Загорского на Ганцзалина, потом вдруг ударил себя по лбу.

– Вот оно в чем дело! – почти застонал он. – Как же я сразу не понял! Ника – ваш агент. Вы подослали ко мне шпиона, чтобы следить за мной! А я-то вам доверился…

– Послушайте меня, Савва Тимофеевич, – статский советник говорил негромко и чрезвычайно весомо, – послушайте меня как следует. Разумеется, никакого шпиона мы к вам в дом не засылали. Ника должна была приглядывать за вами на улице – для вашей же, как вы понимаете, безопасности. Однако после убийства жандармского филера я запретил ей вас сопровождать. Видимо, Ника восприняла это как знак сомнения в ее профессиональных способностях и на свой страх и риск решила внедриться к вам в дом. Ну а уж что там дальше было между вами – это меня не касается, это ее личный выбор. В конце концов, Ника женщина, вы – мужчина, и то, что было между вами, это только ваша тайна.

– Что было между нами? – повторил Морозов с какой-то странной интонацией. – А что между нами было? О чем она вам рассказывала?!

– Она мне ничего не рассказывала, – отвечал Загорский.

– Так откуда же вы узнали, если она вам не докладывалась?

– Дедукция, – коротко отвечал Нестор Васильевич. – Чтобы заметить любовную связь между мужчиной и женщиной, совершенно не нужно кого-то расспрашивать, эта связь часто видна с одного взгляда.

Морозов опустил голову, на пухлом его лице неожиданно обозначились и заиграли желваки. Не поднимая глаз, голосом тихим, не предвещавшим ничего хорошего, он спросил, в чем же обвиняет его господин статский советник? В том, что он соблазнил его шпионку? Или в том, что растлил юницу?

– И в том, и в другом я вас обвиняю, – неожиданно спокойно отвечал Загорский. – А еще обвиняю вас в легкомыслии, из-за которого вы поставили под удар не только себя самого, но и близких вам людей. Я бы на вашем месте потрудился забрать вашу страховку на сто тысяч у госпожи Желябужской. Уверяю вас, после этого количество людей, желающих с вами разделаться, резко сократится.

Савва Тимофеевич посмотрел на Загорского, в глазах его плескалась гроза. Тихим свистящим голосом он отвечал, что он бы на месте господина сыщика не давал бы ему советов. Он, Морозов, всего-навсего простолюдин, еще дед его был крепостным крестьянином. Господин же Загорский, сразу видно, потомственный дворянин. Вот только представления о чести у них принципиально расходятся. Он, Савва Морозов, считает, что подарки невозможно забирать назад, тем более подарки женщине. А господин Загорский не только полагает это возможным, но и считает, что можно без всякого стеснения лезть к нему, Морозову, в постель и обвинять его в преступлениях, которых он не совершал. Взвесив все должным образом, он считает необходимым разорвать их с Загорским контракт. За гонорар его высокородие может не беспокоиться, он пришлет ему чек, как и договаривались, на двадцать тысяч…

– Заметно, что вы из крепостных крестьян, – холодно отвечал статский советник. – Вам от них передалась главная черта – неизбывное хамство. Вы можете построить сотню дворцов, вы можете завалить ваших любовниц деньгами и брильянтами, но вам никогда не стать благородным человеком.

Морозов затрясся от негодования и, встав со стула, навис над Загорским и Ганцзалином. Лицо его побагровело, глаза метали молнии, он дрожал от возбуждения.

– Вон! – проревел он. – Вот отсюда – и чтобы я больше не видел ваших физиономий!

– Как скажете, – Нестор Васильевич поднялся с дивана и, обдав хозяина ледяным презрением потомственного аристократа, направился к дверям. Следом за ним из кабинета, свирепо ухмыльнувшись, вышел помощник.

Они уже спускались по лестнице на первый этаж, когда Морозов выскочил из кабинета и неистово закричал:

– Тихон! Тихон! Гони их к чертовой матери, вытолкай взашей, спусти их с лестницы!

Ганцзалин оглянулся на крик и увидел за спиной огромного хмурого дворецкого, который вдруг вырос словно из-под земли.

– Пусть только сунется, – негромко сказал Ганцзалин Загорскому.

– Не волнуйся, не сунется, – кратко отвечал господин.

И в самом деле, Тихон лишь проводил их мрачным взглядом, дождался, когда двери за ними закроются и только после этого пошел и запер их.

Выйдя на улицу, Загорский посмотрел на часы.

– Домой? – спросил помощник.

Нестор Васильевич задумался на миг: нет, пожалуй, что сначала в ресторан, пообедать. А там видно будет.

Китаец свистнул лихача, они уселись в пролетку, которая быстро покатила по разогревшейся весенней мостовой.

– Может, нам уже пора свой выезд завести? – сказал Нестор Васильевич задумчиво. – Все-таки не юноши, надоело на извозчиках трястись.

Ганцзалин отвечал, что выезд завести можно, вот только непонятно где. В Москве, Петербурге, Париже, Лондоне, Пекине или в каком-то другом из бесчисленных городов, куда их может закинуть судьба? Загорский засмеялся и кивнул: похоже, наконец-то Ганцзалин выучился мыслить рационально.

– Я всегда мыслил рационально, – надулся китаец, – а вот вы только сейчас выучились это замечать.

– Может быть, и так, – рассеянно проговорил статский советник.

Он умолк и смотрел теперь куда-то вниз, на дорогу.

– О чем вы думаете? – спросил его помощник.

Загорский ответил не сразу. Он думает о том, что нервы у Саввы Тимофеевича действительно ни к черту не годятся, он их мало что не задушил пять минут назад.

– Я думал, он лопнет от злости, так он орал, – заметил довольный помощник.

– Зато теперь все в доме знают, что он с нами расстался и мы больше его не защищаем.

– А Ника? – спросил китаец. – Он ведь теперь и Нику выгонит.

– И очень хорошо, – кивнул Загорский. – Я полагаю, о том, что она девушка и любовница Морозова, знают не только Савва и его жена. А это значит, что на нее сейчас устремлено слишком много глаз. Так что для нее будет лучше, если она покинет дом мануфактур-советника. Признаться, я и раньше сомневался, привлекать ли ее к этому делу. А сейчас почти уверен, что не стоило…

Ганцзалин кивнул: он, как ни странно, тоже беспокоился за Нику. Ее ершистость и мизантропия были ему очень понятны, она, так же как и он сам, уважала и любила только одного человека на свете – Нестора Васильевича Загорского. А то, что она какой-то странной прихотью судьбы стала любовницей купца, на это, по мнению китайца, внимания можно было не обращать. Тело и сердце женщины очень часто действуют раздельно, грязь с тела всегда можно смыть, была бы чиста душа.

Вдруг они услышали за спиной какие-то неразборчивые крики. Загорский выглянул из пролетки. Их нагонял другой лихач, в коляске сидела переодетая лакеем Ника Шульц.

– Господин Загорский! – кричала она, размахивая руками. – Нестор Васильевич!

– Останови-ка, любезный, – велел статский советник вознице, и они с Ганцзалином выпрыгнули на мостовую. Спустя несколько секунд возле них остановилась пролетка с Никой. Девушка быстро выскочила из экипажа.

– Что случилось? – осведомился Нестор Васильевич, стараясь не показывать своего волнения.

– Не знаю, – проговорила Ника. – Это я у вас хотела спросить. Что вы сказали Савве Тимофеевичу? Почему он взбесился после вашего отъезда?

Загорский рассказал Нике свою версию событий. Та покраснела и взглянула на него с упреком.

– По-вашему, я легла бы в постель с первым попавшимся мужчиной? – спросила она возмущенно.

Статский советник смешался. Он не говорит этого, но с точки зрения дедукции…

– У нас Морозовым ничего не было, – отчеканила Ника. – Вы слышите – ничего! И ваша хваленая дедукция просто вас подвела!

– Да, – проговорил Загорский, бросая выразительный взгляд на Ганцзалина, – похоже, дедукция наша действительно нас подвела. И спасибо надо сказать в первую очередь Ганцзалину.

Помощник не стал спорить и признал, что, действительно, в сложившейся ситуации виноват в первую очередь он.

– Да, ты виноват, – согласился Нестор Васильевич. – Но и я тоже хорош. Надо же было подумать головой и все уточнить, прежде чем обвинять Морозова в том, чего он не совершал.

С минуту они все втроем молча стояли на тротуаре.

– Ну и что теперь будем делать? – спросил Ганцзалин. – Морозов поедет в Европу без охраны, а там кишмя кишат большевики… А мы с ним разорвали контракт.

Нестор Васильевич согласился: контракт они, действительно, разорвали.

– Но, как ты, конечно, помнишь, я не так давно был ранен, – продолжал статский советник. – Формально рана залечена, но она продолжает меня беспокоить. Я думаю отправиться во Францию на отдых и лечение, мне кажется, я заслужил эту маленькую привилегию.

– А я? – спросил Ганцзалин. – Меня ведь тоже бы ранили, если бы не промахнулись. Я заслужил эту маленькую привилегию или вы оставите меня в Петербурге, чтобы я умер от тоски и скверного климата?

Однако Загорский успокоил китайца: разумеется, помощник отправится вместе с ним, потому что это ведь так естественно – куда один, туда и второй.