Электронная библиотека » Ант Скаландис » » онлайн чтение - страница 16

Текст книги "Спроси у Ясеня"


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 17:42


Автор книги: Ант Скаландис


Жанр: Детективная фантастика, Фантастика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 16 (всего у книги 35 страниц)

Шрифт:
- 100% +

А вкратце история была такова. Первые три месяца я работала в Кабуле, в Центральном госпитале, как бы практику проходила, привыкала потихонечку к запаху промедола, к виду тазов, полных крови, оторванных конечностей и прочей исковерканной расчлененки, привыкала к стонам, хрипам и крикам, к остановившимся взглядам черных от боли глаз… Вот и скатилась на подробности. Ну, ладно.

Потом в составе 345-го отдельного парашютно-десантного полка попала на фронт, если вообще в этом проклятом Афгане можно было понять, что такое фронт. Мы хорошо знали, что такое десант в "зеленую зону" Герата и что такое десант в центр горного массива Луркох, даже после бомбово-штурмовых ударов это было круто, а вот что такое фронт, мы понимали плохо. Он был повсюду: в горах и в "зеленке", в кишлаках и на дорогах, на нашей авиабазе в Шинданде и даже в Центральном госпитале Кабула – фронт был повсюду, потому что повсюду стреляли, с любой стороны мы ждали удара, постоянно чувствовали себя в окружении. И духов я к тому времени уже ненавидела, а афганоиды (представители правительственных войск) были еще хуже духов, потому что никогда нельзя было предугадать их поведения, а стрелять в них не разрешалось.

Казалось бы, какое дело сестричке милосердия, в кого можно, а в кого нельзя стрелять, но такой уж я человек, мне до всего есть дело. И наш командир батальона старлей Матвей Полушкин учил меня стрелять. В свободное от боев и работы время. Другие спали, а я училась стрелять. Мне казалось, это важнее. И я-таки научилась стрелять не только из "ТТ" и "калаша", я училась долбить из всего, что только попадалось под руку: из "узи" и крупнокалиберного пулемета, из огнемета и винтовки М-16, из "стингера" и РПГ-7… Это уже был просто какой-то спорт. И Матвей восхищался мною. А я восхищалась им, двадцатишестилетним старлеем, возглавившим батальон. Наверно, там, в Афгане много было таких, но я запомнила именно Матвея, потому что я любила его, а он любил меня.

Эта была очень странная любовь, замешанная на крови, сухом песке и пороховом дыме, но нам было хорошо вдвоем. А потом Матвея в составе взвода спецназа бросили на особо важное задание. И я сказала, что пойду вместе с ним. Этого нельзя было делать, но он взял меня с собой. Дело было в Панджшере, в так называемую "летнюю кампанию 85-го года", которая, как уверял потом генерал Громов, прошла для нас в целом успешно. Правда, Ахмад Шах Масуд с не меньшими основаниями считал, что эта компания завершилась успешно и для его армии. А впрочем, разве это главное?

Главное, что наш взвод, особый взвод старлея Полушкина попал тогда в окружение. И двенадцать дней мы искали выход к своим, прячась по ущельям и поневоле вступая в перестрелки. И когда нас подобрали случайно прорвавшиеся во вражеский тыл братья-десантники из 103-ей "грачевской" дивизии, мы уже тридцать два часа были без воды, и только трое из нас еще могли стрелять: Василий из Ташкента, Ата из Чарджоу и я. Нет, я не хвастаюсь, просто так было на самом деле. А всего нас осталось в живых шестеро из двадцати двух. Матвей тоже погиб. Так что наказывать оказалось некого за мое участие в операции. И полковник Катышев от греха подальше просто подготовил приказ о переводе меня из медсанбата обратно в стационар, сначала в Кандагаре, а потом поближе к Союзу – в Пули-Хумри. А мне уже было все равно. Точнее, не совсем так, я хотела мстить, теперь уже за Матвея. Но кто б меня пустил опять на передовую. Я это понимала и безропотно смирилась со всеми новыми назначениями.

Правда, в Кандагаре совершила шесть боевых вылетов на МИ-24, заменив собою поначалу заболевшего гепатитом пулеметчика. А потом мое участие в операциях стало уже просто традицией. Командованию об этом не сообщали. Пилоты из вертолетной эскадрильи просто балдели от Анки-пулеметчицы (такую они мне дали кликуху) и готовы были пожертвовать своими погонами лишь бы летать вместе со мной.

Да, я искала приключений на этой войне, а кто ищет, как поется в песне, тот всегда найдет. И я их находила. Раз десять я была на волосок от смерти, но пули не трогали меня, словно заговоренную. Раз пять я была на грани вылета из Ограниченного контингента за свои нарушения, но во-первых, начальство не могло не признать что медсестра-то я классная, а во-вторых, я чувствовала, хоть они и не говорили этого – всем старшим офицерам, вплоть до командующих частями и начальников штабов, импонировали мои авантюрные наклонности и неистовый боевой дух. Ведь героями в Афгане как раз и становились такие вот чокнутые, которые приезжали по принуждению или сдуру, а оставались надолго, потому что влюблялись в войну.

Это был совершенно сюрной кошмар. Афган затягивал. Там было страшно, душно, противно, безумно тяжело, но оттуда не хотелось уезжать, уезжать оттуда, пока все не кончилось, казалось немыслимым, диким. И это не только мне, это многим, я знаю, правда…

Но вот настал этот день, когда я получила приказ двигаться вместе с колонной на север, сопровождать раненых в Союз. Такое уже бывало. Обычно мы доезжали до Ташкургана или Хайротана, где передавали колонну под охрану встречающего нас подразделения и двигались назад небольшой мобильной группой – четыре-шесть бэтээров. На этот раз все получилось не как обычно. В районе Южного Саланга нашу колонну обстреляли и окружили. Ребята почему-то говорили, что это отряды Хекматияра, хотя вообще-то Саланг всю дорогу контролировал все тот же Масуд. Если честно, мне было наплевать кому мстить за Матвея. Тем более теперь.

Да, для раненых и для незнакомых мне попутчиков-офицеров я была просто списанной медсестричкой (уже в дороге узнала, что назначение мне – домой, в Союз), но очень скоро они поняли, кто я на самом деле. Когда в нашей машине убили автоматчика из роты сопровождения, я подобрала его оружие и высадила три рожка в наступавших, а потом уже во время нашей атаки, долбила из РПГ (Господи, откуда взялся этот гранотомет?) по боевым машинам духов. Мы прорвались тогда к знаменитому трехкилометровому тоннелю на перевале, и вышли к своим с минимальными потерями почти в назначенный срок, и майор, командовавший колонной (не помню его фамилию) даже представлял меня к какому-то ордену, но уже в Термезе (это наш узбекский городок на границе) я брякнула что-то лишнее, что-то не вполне цензурное об интернациональном долге, об афганоидах, о партии и правительстве, в общем что-то совсем неуместное по тем временам брякнула я важному московскому полковнику, и орден не состоялся. Да и насрать на него, на этот орден, я бы сейчас, пожалуй, и носить его не стала – высокую награду за кровавую бойню, устроенную преступным режимом… Разве в этом было дело? Разве Матвей погиб ради ордена? А ради чего вообще погиб Матвей и еще почти пятнадцать тысяч человек? Ради чего?..


Долго искала я по всем универмагам и валюткам Москвы подходящую краску, чтобы замазать седые пряди на этой бесстыдно рыжей шевелюре…

А над Тверской, тогда еще улицей Горького, кружились легкие пушистые снежинки, в витринах сверкали серебряные елки и разноцветные шарики, жратвы в обычных магазинах, как всегда не было, но оптимистичные "совки" получали на предприятиях праздничные заказы с сухой колбасой, икрой и красной рыбой, и торжественно готовились к встрече очередного, совсем не нового Нового Года. Правда уже прозвучало с самой высокой трибуны слово "перестройка", еще не всем понятное, но кто-то уже действительно ждал нового, чувствовал это новое, предвидел. Вот только у нас в Афгане никакой перестройки не было, и Горбачев нам казался просто очередным черненкой.

 
«С новым годом, уроды!»
 

Это строчка из стихотворения Ясеня. Как-нибудь я прочту его тебе. Сейчас? Ну, хорошо, только чуть попозже, ладно? Сначала дорасскажу эту печальную историю. Ведь тогда еще не было в моей жизни никакого Ясеня, просто мое настроение в том декабре уж слишком было созвучно его настроению за два года до этого, когда он и написал свое «Новогоднее-84»…

Деньги кончались быстро. Тем более, что я привыкла тратить их широко. Костя был в Японии. Виталий Иваныч с работой помочь отказался. Квартировалась я у Машкиного брата, и он мне прямо сказал, что в феврале, самое позднее в марте – от ворот поворот. Словом, жила я, как на вокзале, с той лишь разницей, что у меня даже чемоданов не было и билетов, и куда ехать я не представляла. Полная неопределенность. При наличии одной профессии (медсестра) и двух званий (старший сержант и мастер спорта международного класса). Да, еще английский язык (с примесью немецкого, дари и пушту) и черный пояс карате. Но это уже вообще не пришей кобыле хвост. И куда же я пошла со всем этим, как ты думаешь? Догадаться нетрудно. Ведь главная цель оставалась прежней – найти Машкиного убийцу.

Я пошла в КГБ. Прямо на Лубянку. Точнее, на Кузнецкий мост, туда, где принимали круглосуточно, туда, где каждый советский человек мог реализовать свое главное и священное право – право на донос. Владимира Резуна, то бишь Виктора Суворова я тогда еще не читала (его тогда еще никто не читал в этой стране) и не знала, что попроситься на работу в КГБ очень просто, а поступить туда с улицы практически невозможно. Выслушали меня внимательно, потом тщательно проверили все сведения, вызвали еще раз, подивились на мою невиданную судьбу, за что сажать – не придумали и психически больной не сочли, слава Богу. Но от помощи вежливо отказались. И я почувствовала: не потому, что вообще не берут они с улицы, а потому, что чутье у них на врагов. Поняли, гады, что хочу пролезть в их логово не во имя безопасности социалистического отечества, а во имя своих, тайных и совсем не разделяемых ими целей. Почуяли это и отстранили меня, не грубо, но твердо. И только один майор, прощаясь, объяснил доверительно и ласково:

– Ах, наивная вы девушка, да разве так нужно приходить в нашу организацию! Подумайте, если вы действительно хотите здесь работать. Есть другой, гораздо более надежный способ для таких, как вы. Потолкайтесь как-нибудь вечерком на пятачке между "Националем" и "Интуристом", поговорите с тамошними девочками, они вам все расскажут. Желаю удачи.

Я даже не сразу поняла, о чем это он. А когда поняла, оскорбилась ужасно. Но только в первый момент. Потом догадалась, что он говорил не в шутку. Потом решила, что это даже забавно. И наконец поняла, что приду туда обязательно, на этот обозначенный майором пятачок. Приду, потому что, для одинокой брошенной всеми девчонки, отставной спортсменки международного класса, фронтовой сестрички, профессиональной убийцы и верной подруги, поклявшейся отомстить, другого пути просто нет. Профессия вербованной валютной проститутки казалась не более чем изящным дополнением к моей безумной биографии. И было так.


– Папаша, ты меня узнаешь?

– Нет, доченька, иди домой, пожалуйста.

– А если повнимательнее взглянуть, папаша. Ты телевизор-то смотрел в последнее время?

"Папаша" подходит к черной "волге" с соответствующим очень крутым номером, около него тусуется мальчик в сером плаще поперек себя шире, за рулем скучает водила в звании не ниже капитана судя по возрасту. "Папаша" смотрит на меня еще раз и вдруг широко улыбается.

– Ты эта… Лозова, что ли?

– Так точно, товарищ полковник, извините если ошиблась! Не желаете ли провести вечер со знаменитой фигуристкой?

– Садись, фигуристка, у меня сегодня настроение хорошее. Поехали.


– Господин, можно вас на минутку, – теперь я говорю по-немецки, с акцентом, но весьма сносно, – вы были когда-нибудь в Дортмунде? Да? А три года назад? Ах, вы даже посещаете турниры по фигурному катанию. Тогда вы наверняка должны меня помнить.

Конечно, он не помнит меня, козел, но воспоминание о Дортмунде и мое спортивное прошлое добавляет романтики в наше знакомство. Романтики и полсотни марок.

– Лозова! – окликает меня кто-то.

Я оборачиваюсь равнодушно.

– Ты что, не Лозова?

– Нет, я – Лозова.

– Тогда какого хрена ты тут делаешь?

– Деньги зарабатываю.

– Ты что, с ума сошла?!

На нем дорогой плащ, в руках шикарный импортный дипломат, виски седые, вокруг глаз морщинки. Я его не узнаю. И хамлю:

– А ты кто такой?!

– А это важно? – парирует он с достоинством. – Я из Спорткомитета.

– Ну и что, – говорю я. – Для вас особая такса что ли?

– Дура, – говорит он. – Иди отсюда, до добра это дело не доведет.

– До добра? – я начинаю хохотать. – Дядя, я с вашим Спорткомитетом долго трахалась. Мне в этой системе даже денежку платили. Вот только здесь больше платят, понимаешь? Нет, не то чтобы очень много, но здесь платят, регулярно платят, понимаешь? В вашем гребаном Спорткомитете пенсий почему-то не выдают, а выступать на льду я больше не хочу, ты понимаешь, обрыдло мне все на вашем льду, понимаешь, мне в койке интереснее, дядя. Хочешь со мной вечерок провести? Я, правда, дорого беру. Но я очень не ординарна, дядя. Не хочешь? Жаль.

Он протянул мне бумажку в пятьдесят долларов вместе со своей визиткой и пояснил:

– Небольшая пенсия от Спорткомитета. И бросай это дело, подруга. Вспомнишь потом, что я был прав.

Я вспомнила. Потом. Конечно, он был прав. Но говорил тогда совсем не то, что думал. Я это почувствовала, но не поняла. И просто взяла пятьдесят долларов. Это были некислые деньги по тем временам. А визитку выбросила, кажется, в тот же день. Чего мне было ему звонить?


– Сестра, – окликает меня высокая крашеная блондинка.

С первого взгляда вижу: из наших. Отзываюсь:

– Чего надо, дорогая?

– Не на своем месте стоишь.

– Ты в этом уверена, сестра? – спрашиваю нагло, хотя подозреваю, что права она. Я еще новенькая и не все их законы изучила. Но один закон мне известен с детства: наглость города берет. Или по-другому, мягче: если сам себе не поможешь, никто тебе не поможет.

– Ты кому платишь-то, чува? – невозмутимо, но жестко спрашивает блондинка.

– То есть как это кому? Кэпу, естественно.

Кэп – это капитан Синюков, представитель ГУВД в "Интуристе".

– И все? – интересуется она с ядовитой улыбочкой.

– Все. Больше я никому здесь не должна.

– А это тебе сейчас ребята объяснят, кому ты должна.

Произносит она это лениво, небрежно, чуть ли не зевая. Так разговаривала обычно уличная шпана у нас в Свердловске перед очередной махаловкой стенка на стенку. И я, вспомнив детство и уловив нужный тон, отвечаю ей:

– Ну, пойдем выйдем, побалакаем с твоими корешами. Если чего должна – все заплачу.

И мы проходим в удивительно грязный и пустынный дворик одного из факультетов МГУ. Поразительно, как рядом с шикарными отелями (между прочим, до сих пор!) уживаются все эти помойки, кособокие гаражи и обшарпанные трансформаторные будки. Вот в таком пейзаже и встретили меня два рослых парня, упакованные по люксу и явно спортивного вида.

– Ну, и кто вы такие? – спросила я.

– Налоговая инспекция, – хохотнул тот, что выглядел постарше. – За первый месяц плата вперед – сотня баксов.

Я повернулась к давешней блондинке и с достоинством спросила:

– Сестра, это вот этим двум пидорам я должна что-то платить?

Пидоры дружно шагнули в мою сторону. Обиделись.

– Стоять, козлы вонючие! – крикнула я резко, и это подействовало, они остановились. – Я рэкетирам платить не собираюсь.

Очевидно, мальчики, занимавшиеся натуральным рэкетом, термина этого еще не знали (все-таки, учитывай, перестройка едва-едва началась) и на рэкетиров оскорбились сильнее, чем на козлов. Ну и потом стояла я перед ними совершенно вызывающе: миниатюрная фигуристочка, метр шестьдесят с прической, да еще после Афгана – кожа да кости, коротенькая кожаная курташка, очень узкая юбка и туфли на каблучках. А сумочка такая, что в ней и дамский пистолет с трудом поместится. В общем, по-моему, они меня даже не бить собирались, а просто схватить, поднять и подержать на весу, пока не приду в чувство. Так мне показалось по их движениям. Но мне не довелось узнать, что они собирались со мной делать. А им не довелось узнать, что сделала с ними я. Точнее, что, они потом разглядели, а вот как – этого даже Лизка (так звали блондинку) понять не успела.

Я сломала себе каблук на левой туфле, которая не сразу слетела с ноги, и слегка порвала юбку, выполняя классический удар в прыжке с разворота. Больше потерь с моей стороны не было, а у этих придурков на поверку оказалось три перелома конечностей и одно сотрясение мозга на двоих. Второго сотрясения, очевидно, не случилось по причине отсутствия мозгов у сотрясаемого.

Короче, они лежали под ржавой стенкой гаража, а я, войдя в раж и страшно матерясь по-афгански, объяснила насмерть перепуганной Лизке, что убью в этом районе всех, включая опера Синюкова и его гэбэшного куратора, если еще хоть одна сволочь потребует от меня денег.

В общем после этого случая среди своих меня сильно зауважали, начали ласково звать "наша Афгани" и даже взяли за правило приглашать на местные разборки с погаными клиентами, нерадивыми сутенерами и шальным заезжим рэкетом.

Но был и другой результат у этой махаловки в университетском дворике. Буквально на следующий день меня вызвали в кабинет к Кэпу. И кого же я там увидела? Ну, конечно, дорогого своего "спорткомитетчика" с седыми висками.

– Что ж, здравствуй, Лозова, – сказал он многозначительно.

– Что ж, здравствуй, Куницин, – откликнулась я издевательским тоном, благо запомнила его фамилию с визитки.

Чего мне было терять?

– Зачем нарываешься, Лозова?

– На что нарываюсь?

– На серьезные проблемы. Ты фильмы про разведчиков любишь?

– Ах вот оно что! Значит, теперь ваша контора Спорткомитетом называется?

– Красиво отвечаешь, Лозова. Хочешь у нас работать? Раньше ведь хотела.

– Не спорю, хотела. Только в "семерку" работать не пойду. Там за вредность мало доплачивают, а работа – собачья.

– Два ноль в твою пользу, Лозова. Где поднатаскалась, в Афгане или здесь? Где структуру органов узнала?

– Так я тебе и раскололась, гражданин начальник, меня на понт не возьмешь!

Синюков, который в присутствии Куницина буквально сидел по стойке смирно, от моего развязного тона и совершенно непозволительных реплик, дурел, ну просто как таракан от дихлофоса. Наш безумный диалог с матерым гэбэшником, казалось, вогнал его в транс, ставший прямым результатом решения непосильной проблемы: сумасшедшая я или суперагент всех разведок мира.

– Лозова, я сдаюсь, – сказал Куницин. – Теперь слушай меня внимательно. Работать будешь на ПГУ, конкретно на восьмой отдел.

Я закатила глаза и принялась кусать нижнюю губу, с понтом, мучительно вспоминаю специфику восьмого отдела, хотя структуру Первого главного управления никогда на самом деле не знала.

– Арабский Восток, – подсказал Куницин, – Палестина, Египет, Иран, Афганистан, Пакистан – твои любимые края. Будешь работать с этой клиентурой. В первую очередь. Связь через меня по телефону. Об остальном, включая финансы, договоримся при следующей встрече. Ну, ты согласна, Лозова?

– Господи, ну, конечно!

Моя с трудом скрываемая радость убедила его.

"Ах, если б ты знал, подполковник Куницин,/Какую змею ты пригрел на груди, – думала я, от восторга переходя на стихи: – /Весной возвращаются блудные птицы /На родину. Что же их ждет впереди?.."

Сбылась мечта идиотки.


– Мужик, хочешь отсосу?

Удивительно, что чем богаче были клиенты, тем больше они любили эту фамильярщину и похабщину.

Мужик согласился сразу. Приехали мы с ним в очень шикарную квартиру, и оказался он крупным военспецом из Бельгии. Очевидно ему не объясняли, что все советские люди работают на КГБ, и в постели после изрядной дозы выпитого он начал рассказывать о своей работе. В общем, встречались мы с ним не однажды. И информация текла, естественно в Пятый отдел, по территориальному признаку, но славу приносила все равно нашему, Восьмому. А арабы мне попадались все какие-то вялые, бесцветные. Курочка по зернышку с них что-то клевала, но это все был детский лепет рядом с моим Шарлем, рядом с моей первой главной вербовкой, на которой я поднялась, благодаря которой и получила в конечном счете офицерское звание и "скромную" офицерскую зарплату в восемьсот рублей.

Я вспомнила: столько же получали в Афгане майоры, иногда принимавшие командование полком, и то лишь после восемьдесят пятого года…

С кого я получала больше: с клиентов или с хозяев? Не помню. Честно, не помню. Тошнило меня и от тех и от других. А цель… Цель все еще была далеко, безумно далеко.

А прошел целый год. И снова летали пушистые снежинки над улицей Горького, и снова искрились в витринах неживые пластмассовые елки с металлическим блеском, которые так нравились всем нам в детстве… С Новым Годом…

 
С Новым Годом! Ни ласковый голос,
ни крик, от которого хрипнешь,
Не пробудит ни толики нового в этом болоте,
Разгуляйся по миру пурга ли,
убийства ли,
вирусный грипп ли –
С Новым Годом, уроды! Ну как вы паскудно живете!
 
 
Где вы видели новое? Мир безнадежно вторичен.
Мир устал от себя и давно уже к смерти готов.
С Новым Годом! Мы рвемся сквозь ужас бунтов и опричнин
В апокалипсис черно-кровавых грядущих годов.
 
 
С Новым Годом! Не с новым, а просто с Еще Одним Годом!
Как нелеп и кошмарен бессмысленный времяворот!
Четырем миллиардам наивных несчастных уродов
Я желаю удачи и счастья! Я – такой же урод.
 

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации