Текст книги "Спроси у Ясеня"

– На это я могу ответить довольно коротко. Базотти просил Малина создать самостоятельную структуру, он искренне хотел иметь в России не просто подчиненный себе филиал. Но он не представлял себе, во что это превратится, недооценил специфику нашей страны. И в какой-то момент в его воображении вновь возник чудовищный образ абсолютно неподконтрольной суперспецслужбы, о которой мечтал Чистяков, вновь пережил Седой ужас бессилия перед могуществом другого человека, Малин привиделся ему новым Андроповым.

– Бред, – сказала Верба.

– Это еще не весь бред. Покойный маразматик бредил с фантазией. Малина он убил еще и из ревности. Да, да, и точно так же из ревности он убил твою девочку. Ты нужна была ему безраздельно: никаких мужей, никаких девочек, он мечтал о том дне, когда ты начнешь работать только на него… А в самолете заодно он убрал Джефа, который вдруг начал догадываться о невиновности перуанца в убийстве тех двоих, что были на встрече с Андроповым…

– А граната в окно?

– Ну, граната в окно, это уже мелочь. Так, шутка гения. Конечно, он никого не собирался убивать. Но его манера оставалась неизменной: делать все чужими руками. И не просто чужими руками, а выстраивать ситуацию так, чтобы каждое убийство было нужно кому-то еще, кроме него. Чистяковых с не меньшим энтузиазмом убивал Андропов. Малина – прямо-таки с наслаждением убирал со своей дороги Григорьев. Гранату с искренней целью запугивания швыряли бандиты, ну и так далее. Вот только к концу этого года Седой почувствовал, что машина убийств разогналась в России не на шутку. Ему уже просто не под силу остановить ее.

Вот почему он ждал тебя в Майами. Он хотел спасти свою Рыжую от российского беспредела. Он бы рассказал тебе все и не пустил обратно в Москву. Вот только карты легли по-другому. Совсем по-другому. От судьбы не уйдешь.

– Хорошо. Если вы такой информированный, – задал, наконец, я свой вопрос. – Что сейчас происходит в Москве?

– За точность анализа не ручаюсь, но полагаю, что господин Ларионов устраняет неугодных. Столкнув лбами РИСК и ФСБ, он надеется уничтожить и тех, и других. А движущей силой выступают у него бандитские кланы Москвы и Кавказа. Вот, примерно так.

– Кто?! – вскочила Верба. – Ларионов?

И тут позвонил Тополь.

Полковник Никулин вышел тогда из дому вместе с нами. Его персона совершенно не заинтересовала григорьевских головорезов, арестовавших нашу охрану и севших нам на хвост. Никулин, попрощавшись, зашагал в другую сторону. И мы еще не уехали, когда оттуда, из-за угла, раздался выстрел.

– Что это? – спросил я.

– А черт его знает, – ответила Верба рассеянно. – Ты слышал, что сказал Тополь? Мы не можем сейчас отвлекаться.

– Где Верба? – спросил Тополь, расталкивая меня в три часа дня по багамскому времени.

– У себя.

– Да вы чего, обалдели? – удивился Тополь. – Дрыхнут все по отдельности! Онанизмом что ли занимались всю ночь?

– Наверно, очень устали, – соврал я.

– С генералом Трофимовым неувязочка, – пробормотал Тополь.

– С каким генералом? – не понял я.

Очевидно, реплика предназначалась для Вербы.

– Не мог он так много знать и так долго находиться в тени. Что-то здесь не чисто. Ведь только в апреле этого года Базотти его шлепнул…

– А-а, – сообразил, наконец, я, – еще раз послушал апокалипсис от Игната.

– Да, – сказал Тополь.

И тут в мою комнату ввалились Платан и Клен с огромной настоящей елкой.

– Вставайте, уроды! Новый год проспите!

Комната наполнилась совершенно неуместным здесь, но торжественным и ностальгически прекрасным запахом хвои. Из-за спины Клена выскочила Верба и с криком ура, дернула за ниточку хлопушки. Разноцветный дождь конфетти посыпался на всех и на все вокруг.

Все плохие отравились

Игрушки они тоже привезли из Москвы, и пока мы всей толпой наряжали елку в большом зале на первом этаже, шел несмолкающий спор о том, во сколько встречать Новый год. Одни утверждали, что по багамскому, то есть нью-йоркскому времени девяносто шестой наступил пятнадцать часов назад, и мы, придурки, о нем просто забыли. Другие настаивали, что еще только тридцать первое декабря и, соответственно, шампанское надо пить лишь через девять часов. Какое на самом деле число, следовало, конечно, спросить у Гонсалеса, но на это фантазии почему-то ни у кого не хватило, и так как у всех поголовно, даже у вновь прибывших Кедра с Пальмой часы показывали московское время, Новый Год решили встречать немедленно. Настроили телевизор на Москву, послушали бой курантов, опрокинули по бокалу и под НТВ-ешную программу с куклами принялись завтракать. Нанда периодически переключался на первый канал и балдел от ретро-песенок в современном варианте.

Этот дурдом надо было видеть: теплые волны Атлантики, шикарная вилла, завтрак с шампанским в четыре часа пополудни под новогодней елкой, тибетский монах тащится от советских песен пятидесятых годов, подпевая исполнителям, а мальчик Рюшик носится по всему дому вместе с котом Степаном, разматывая серпантин и орет от восторга!

Кто-то предложил послушать последние новости "CNN" или "BBC World", но его гневно осудили. Народ не хотел даже выслушать толком наших друзей из Москвы. Да и какие там были новости у Клена с Платаном? Ну, бравые парни из "девятки" расстреляли в упор Горца-Саркиева. Им такое не впервой. Ну, другого бандюгу – Банкира, Шурику удалось из-под пуль спасти и отправить поближе к Золтану – на Огненную Землю. Ну, пропал куда-то Чуханов, он же Никулин, он же Джаннини, он же Грейв. Застрелился, что ли? Или убил кого-нибудь напоследок, а потом и сам помер от тоски. Ну, не забыли выпустить с Лубянки зятька его Тимофея, чтобы Новый Год встречал дома. Ну, Ларионова отправили в Лефортово. Добрая примета. Значит, на президентских выборах он, как минимум, выдвинет свою кандидатуру, а может быть, и победит. Ну, пытались арестовать Григорьева, а он взял, да и скушал у всех на глазах совсем несъедобный яд.

В общем, как сказал мой сын Рюшик, когда закончился очередной мексиканско-бразильский сериал, "все плохие отравились". А хорошие, стало быть, отдыхали на Багамах и хотели только петь и веселиться.

У нас уже начинались танцы, когда в самый разгар веселья появился Сиропулос. Я заметил, как напряглась Верба, увидев старого грека. Но Тополь вмиг обескуражил его вопросом:

– Никос, быстро отвечай: когда на Багамах встречают Новый год? Тридцать первого или первого числа, если считать по среднеевропейскому времени?

Сиропулос тяжко задумался и, наконец, сказал:

– А на Багамах Новый год вообще не встречают.

– Да не может быть, – обиделся Кедр. – Дамы и мужики, этот Никос просто морочит нам голову!

– Не просто, – возразил Сиропулос. – Господин Горбовский задал мне слишком сложный вопрос. Тут, как это по-русски… – он полез в карман и старательно прочитал по бумажке: – Без пол-литра не разберешься.

После чего под общие аплодисменты извлек бутылку водки "Смирнофф".

– Срочно в холодильник, – распорядился Кедр. – Но мы тоже не с пустыми руками приехали.

И убирая в морозилку смирновскую, он продемонстрировал публике бутылку "Кеглевича".

– А это, – подскочил Платан, – последний писк в Москве: "Водка "Довгань" – невозможно подделать!"

– Ну-у-у, – сказал я, – по-моему детям пора идти гулять.

Белка не возражала. Одевшись в бикини и загрузив все необходимое в большой пакет, отправилась с Андрюшкой к морю. Вместе с ней откомандировали Леху. На всякий случай, ну хотя бы как переводчика для общения с местным населением. Да и мальчику повеселее будет.

– А теперь, уважаемые дамы и господа, когда остались все свои, – начал Сиропулос в своей обычной манере, – осмелюсь внести предложение: поговорим серьезно.

Минута молчания

– Жил такой человек на свете – Норберт Фогель. И обладал он тайным знанием, а вместе с ним и высшей властью. Получил он это все в наследство от другого человека. Как звали того, предыдущего – неважно, не о нем сейчас речь. А вот следующего звали Фернандо Базотти.

Красивую сказку начал рассказывать Сиропулос. Собравшиеся внимательно слушали.

– Я, конечно, понимаю, что вы все, как господа трезвомыслящие и обладающие пусть не высшей, но вполне реальной властью на планете, не привыкли относиться всерьез к современным мифам о тайных обществах, масонах, иезуитах и прочей нечисти. Вам трудно представить, что именно некий Фогель допустил Ленина в России и, как следствие, Гитлера в Германии. Да я этого и не утверждаю, возможно, он просто не допустил чего-то еще более страшного, выбрал меньшее из двух зол. Бог с ней, с историей.

Главное, поверьте: есть и всегда был единый центр управления миром, единый контроль над всеми странами и народами. Потому как, если бы не было его, конец света стал бы неминуем еще два века назад. Это – преамбула.

Теперь суть. К бандитской своей власти Базотти пришел сам, а вот создание Фонда и службы ИКС, конечно, не обошлось без Фогеля. Не могло обойтись. Впрочем, даже это мы можем подвергнуть сомнению и вынести за скобки. Перейдем же наконец к самым главным и неопровержимым фактам, коим ваш покорный слуга являлся живым свидетелем.

Фернандо знал Норберта Фогеля всего один год. Но верил ему безгранично. Фогель умер в пятьдесят седьмом, летом, через два месяца после убийства Марио Базотти, и передал Фернандо символ высшей власти – вот этот серебряный перстень с лунным камнем. Базотти уверял меня, что данному перстню девять тысяч лет. Оставим это утверждение на его совести. Тайное знание, в которое посвятил Норберт избранного им Фернандо, должно быть и непременно будет передано следующему.

Но это не я. Перед вами, господа, лишь Носитель Перстня, облеченный подобным доверием на трое суток. В день похорон я вручу символ власти и тайное знание Преемнику. Не спрашивайте, кому – это будет в день похорон.

Еще раз повторяю, господа, я полностью разделяю ваш скепсис в отношении всех этих средневековых ритуалов. Но согласитесь: в традиции всех народов и культур входило уважение к последней воле покойного. Уже хотя бы это заставляет меня пунктуально исполнить все предписанное. А кроме того…

Я перехожу к финальному аккорду. Выводы делайте сами.

Фогель предсказал Базотти судьбу. Да, именно так, не надо морщиться. Норберт Фогель предсказал, что Фернандо убьет русская девушка-фигуристка с выдающимися интеллектуальными способностями.

В шестьдесят четвертом году Базотти знакомится с Чистяковым в тот самый январский день, когда у последнего в Лиссабоне рождается дочка. В шестьдесят шестом Чистяков начинает работать на Базотти, а в шестьдесят девятом Португальца переводят в Москву, и девочка становится на коньки в спортшколе ЦСКА. Только в семьдесят втором Фернандо случайно узнает об этом. А Маша растет смышленая не по годам. С каждым годом ее движение к спортивному Олимпу все уверенней, но ее успехи в математике, в языках, ее умение рассуждать и сочинять стихи поражает не меньше. Базотти понимает: так сбывается пророчество. Сначала он готов смириться. Традиционная мистика по Фогелю (да по кому угодно!) учит: от судьбы не уйдешь. Но ведь Базотти – не Фогель. Базотти – бунтарь, человек новой генерации, тайный властитель второй половины века. "Смири гордыню!" – говорит Базотти сам себе. "Смирившие гордыню – это черви, – отвечает другой Базотти. – Пусть ползают, ты будешь выше. Ты изменишь свою судьбу, ты будешь первым!" "И все-таки, смири гордыню. Не нами сказано". Эта внутренняя борьба продолжается десять лет. А потом Чистяков устраивает ему встречу с Андроповым. Андропов на союз не идет. Базотти раздавлен. Базотти унижен и уничтожен. Впервые в жизни. И тут Чистяков предлагает создать суперспецслужбу без Андропова и без Базотти…

Все. Счет пошел на дни. А может быть, на часы.

Марии Чистяковой без малого девятнадцать. Но по эрудиции, интеллекту, по отношению к жизни ей гораздо больше. В чем-то она уже пошла дальше отца. "Знаешь, – говорит однажды Португалец Седому, – кто мне подкинул идею суперспецслужбы? Не поверишь. Машка моя. Объединиться бы вам, па, КГБ и ЦРУ – вот бы здорово было! Так мне и сказала".

На этом закончились сомнения Фернандо Базотти, Великого Носителя Тайного Знания.

Господа, я предлагаю всем встать. И давайте помолчим минуту.

***

– Генерал Трофимов был четвертым и главным агентом Базотти в Москве, – продолжил Сиропулос после паузы. – Об этом не знали ни Григорьев, ни Португалец, ни Грейв. Вот почему именно он и проводил операцию «Тройной тулуп» как бы по распоряжению Андропова. Трудно сказать наверняка, почему на старости лет Трофимов вдруг надумал менять хозяина и сам позвонил Малину. Думаю почувствовал он, что на смену маразматику Базотти идет все-таки молодежь.

Теперь о молодежи.

Через три года и три месяца вернувшаяся из Афганистана Татьяна Лозова приходит в приемную КГБ. Случай, мягко говоря, редкий. И полковник Григорьев, памятуя о дружбе Лозовой и Чистяковой доводит информацию до Базотти. Фернандо вздрагивает. А к началу зимы смутные подозрения переходят в уверенность: он убил совсем не ту девушку-фигуристку. Черный пояс карате, два года войны без единой царапины, владение всеми видами оружия, талант рисовальщицы, фантастическая способность к языкам. Русские, вернувшиеся оттуда, обычно лишь ругались на этаком усредненном фарси. Лозова очень прилично говорила на дари и пушту. И наконец, Лозова рвалась, прямо-таки рвалась в КГБ.

Снова смерть дышала в затылок Фернандо Базотти. Чего казалось бы проще – убить еще одну фигуристку. Нет, это было невозможно. Для Базотти физически невозможно. Он теперь мечтал, чтобы она убила его. И делал все для этого. Он не торопил события. У него был ужасный, но тонкий и по-своему красивый план. И Базотти добился своего.

Ведь это ты убила его, Рыжая!

Мы все пили разную водку, но никто не почувствовал разницы. Водка была совершенно безвкусной, и от нее никто, никто не пьянел.

Всегда готовы

Прежде, чем улететь, Сиропулос объяснил, что завтра мы поголовно обязаны прибыть в штаб-квартиру службы ИКС, где для гражданской панихиды соберутся Причастные со всего мира. Оттуда двинемся в аэропорт Майами, далее «Боинг-747», оборудованный под специальный лайнер-катафалк, доставит нас в Неаполь на отпевание и собственно похороны.

Уже возле вертолета Никос коротко переговорил с Тополем и очень долго обсуждал что-то с Ковальским.

К Вербе он даже не подходил.

К Вербе никто не подходил – не решались. Может быть, это было чувство стыда?

Я видел, как Татьяна пошла к морю и сразу двинулся за ней. Лешка Ивлев был приставлен к Рюшику, и в тот момент, носился с ним где-то по лесу, а я решил, что не имею права оставить Вербу одну. Конечно, не тот она человек, чтобы на себя руки накладывать, но мало ли… Береженого Бог бережет.

Татьяна дошла до полосы прибоя, скинула с себя всю одежду, медленно вошла в воду и, не оглядываясь поплыла. Я невольно залюбовался. Да так, что даже не заметил: любуюсь я не один. Ветер, правда, был с моря, и довольно сильный, но все равно позор – суперагент Ясень называется!

– Красивая она, твоя Татьяна, – сказала позади меня Белка.

– Не прибедняйся, ты тоже красивая, – ответил я ей.

Белка отреагировала странно.

– Тогда я тоже разденусь.

– Конечно, давно пора! – поддержал я это предложение. – Сексуальных маньяков здесь нет.

Белка с детства любила плавать и плавала хорошо. Вдоволь наплескавшись, обе красавицы сели рядом со мной на песочке – одна слева, другая справа. Я мысленно поглядел на себя со стороны: ну, прямо Влад Сташевский с обложки газеты "СПИД-инфо"!

– Ну, что, девочки, здорово без купальников? Я уже объяснил Белке, что сексуальных маньяков на острове Марио нет…

– Как это нет? – возмутился некто явно не своим злобно рычащим голосом.

Это подкрался к нам великий гуру Свами Шактивенанда. Шутка его пришлась не очень кстати, и все промолчали.

– Тоже, что ли, искупаться, – пробормотал гуру себе под нос.

– Точечку красную смоешь, – глубокомысленно заметила Верба.

– Да и Брахма с ней!

Похоже, уже никому и ни о чем не хотелось говорить. Солнце было горячим, но удивительно ласковым. Хорошо!

Я закрыл глаза и почему-то подумал, что все сделали так же.

– Ну и что ты обо всем этом думаешь?

Вопрос Вербы предназначался явно не мне. И верно – ответил Нанда:

– Базотти был несчастным человеком.

– Базотти был сволочь.

– Одно другому не мешает, Рыжая.

Нанда говорил по-русски, и "рыжая" звучало намного ласковее, чем английское "red" – то ли о краснокожих речь, то ли о коммунистах.

– Ты мог себе представить, что Седой – это он?

– Нет.

– Почему?

– Потому что в нем уживалось два человека, – объяснил Нанда. – Прав твой Никулин: действительно доктор Джекил и мистер Хайд. Мне довелось знать только Джекила.

Они замолчали, и я, приподнявшись, оглядел всю компанию. Они действительно лежали лицами вверх и загорали с прикрытыми веками.

– А что делал доктор Джекил, когда убивали Малина?

– Доктор Джекил предупреждал его.

– То есть? – Верба буквально вскочила.

– Ну, вообще-то не сохранилось записей разговоров Дедушки ни с Осокорем, ни с Корягиным, ни даже с Ясенем. Но кое-что слышал Сиропулос от Корнелио и Лауры. Когда Базотти спустил с цепи Григорьева, он заметался: вывел из-под удара тебя (помнишь, Рыжая, свою срочную командировку в Питер?), потом предупредил Осокоря, а когда Петю убили (вот этого Базотти не ожидал!), накрутил Корягина, заметая следы. Остается лишь гадать, сказал ли Дедушка Ясеню, что до места встречи тому уже не доехать. Да и знал ли Базотти, где притаится на утро Золтан. Мне кажется теперь, что и это большой вопрос. А доподлинно известно лишь то, что Дедушка признался Малину в убийстве Чистяковых. По телефону. В тот самый вечер, за несколько часов до роковой поездки на Рублевку. Да, ребята, Сиропулос слышал это своими ушами.

– И сейчас рассказал тебе там, возле вертолета? – спросила Верба.

– Ага, – ответил Анжей. – Так что ты права была, Рыжая. В каком-то смысле это самоубийство.

К этой информации комментарии, как говорится, были излишни. И мы все опять с минуту помолчали.

– Что же теперь? – поинтересовалась Белка.

Вопрос был резонный, но лично я мог дать на него очень приблизительный ответ.

– Завтра мы полетим в Неаполь. Оттуда гораздо ближе до Ланси. Это под Женевой, где сейчас твои родители. Очевидно, туда ты и поедешь. А дальше…

– А дальше, Ясень, еще никто не знает. Никто, – сказал Кедр.

Он подошел вместе с Пальмой и, посмотрев на Вербу с Белкой, добавил:

– Любаня, раздевайся. Сегодня, я так понял, в честь Нового Года все женщины на острове Марио ходят голыми.

– А мужчины?

Это уже спрашивал Тополь. Он начал стаскивать свои любимые кожаные брюки и чуть не упал по ходу этого процесса.

– Давайте устроим большой и славный группешник, – предложил Горбовский, широко улыбаясь.

Это была реплика из какой-то совсем другой пьесы. И я вдруг понял, что Леонид Андреевич Вайсберг пьян. В такое с трудом верилось. На моей памяти, Тополь впервые утратил контроль над собой. А судя по лицам остальных, это было и для них в новинку.

– Господа товарищи Причастные! К торжественным похоронам Седого Дедушки Фернандо Базотти будьте готовы! – зычно провозгласил Тополь.

И мы все с неожиданным единодушием дружно гаркнули:

– Всегда готовы!!!

Спроси у Ясеня

Надо всем югом Италии висели жуткие свинцовые тучи. А в небе над Неаполем бушевала настоящая гроза. Аэропорт не принимал самолетов, но Сиропулос приказал садиться, и пилот, как человек военный, ослушаться не смог. Каким-то чудом все обошлось.

Даже самые старые неаполитанцы не помнили такого, чтобы лило без перерыва три дня, а в низких и почти черных облаках прятались верхние этажи домов и шпили церквей.

Базотти отпевали в главном костеле города. Народу собралось не меньше, чем в семьдесят восьмом в Риме на похоронах Альдо Моро. (И откуда у меня вылезло такое сравнение? Сам не пойму. Не был я в семьдесят восьмом в Риме. Честное слово, не был.) Толпа стояла не только внутри, но и на улице.

Говорились какие-то речи, орган играл очень красиво – в общем все как положено.

А потом наступили минуты прощания.

Каким бы ты ни был, Фернандо Базотти, ты сыграл не последнюю роль в истории нашей планеты и ты достоин того, чтобы к тебе сегодня пришли все эти люди. Кого еще провожали вот так в последний путь? Ленина? Сталина? Мао? Ну, это уж ты махнул, Разгонов, на тех похоронах масштабы другие были. Однако ассоциации забавные. Характерные, я бы сказал, ассоциации.

Причастные шли один за другим, долгой чередой, Причастные всех рас и национальностей, всех культур и вероисповеданий – высшая категория, мировая элита, сливки человечества. Подумалось вдруг, а кого больше под сводами величественных нефов: истинных соратников Дедушки или их персональных охранников. Ведь у каждого из пришедших минимум два телохранителя – по рангу полагается. Вон наши стоят – Леха, Кирилл, Марат. Достаточно будет одного глупого выстрела в воздух, чтобы все сейчас разом залегли, и костел превратился в поле боя. Сколько еще похорон придется устраивать после этого?

Боже! О чем я думал в те торжественные и траурные минуты?

Кто-то целовал в лоб Фернандо Базотти, кто-то прикасался к нему рукой, кто-то просто проходил мимо, прощаясь одними глазами. И я подошел. Посмотрел на старика. Лежал он, как живой. И выглядел молодо. Кто бы дал ему восемьдесят семь!

Я и видел-то Дедушку всего дважды: в Майами и в Зеленой Гуре. Кто он мне, в конце концов? Но для Ясеня… О, черт! Представь себя Ясенем. Сейчас ты должен это сделать.

И я представил. Я осознал. Я был одним из самых-самых. Вот они все, здесь, со мною рядом: Кумахира, Сиропулос, Спрингер, Максудов, Плисковский, Жуков, Гуревич, Шактивенанда, Горбовский, Лозова…

Боже, что она делает?!

Бывают такие моменты в жизни, когда время замедляет свой бег. Раньше я только читал об этом – теперь увидел своими глазами.

Это было замедленное кино. Это был эпизод, который мой разум запечатлел рапидом.

Татьяна Лозова сделала три решительных широких шага к гробу, на ходу вынимая из сумочки сверкающий, как елочная игрушка, "Таурус 44 Магнум", заряженный шестью серебряными пулями. Грамотно стиснув оружие двумя руками, она выпустила все содержимое барабана в голову покойника. В упор.

И у Фернандо Базотти не стало головы.

– Причастных убивают дважды, – сказала Верба громко, на весь костел и бросила револьвер на пол.

Я ошибался, полагая, будто хватит малейшей искры, чтоб в храме началась перестрелка. Здесь собрались действительно особенные люди. Никто даже не шелохнулся. Словно эти шесть выстрелов были частью обязательного ритуала. А потом Никос Сиропулос подошел к Татьяне и молча надел на безымянный палец ее левой руки серебряный перстень с лунным камнем.

– А вот здесь, – проговорил он, – тайное знание.

И вручил ей… нет, не замшелый конверт с громадными восковыми печатями, а простую трехдюймовую дискету фирмы "Макселл".

Кто из нас ждал этого? Да наверно, никто.

Верба обернулась растерянно и, попав глазами в Тополя, к нему и обратилась:

– Ну, и что мне теперь делать?

Тополь потупил взор, пожал плечами, переступил с ноги на ногу, поеживаясь от неловкости, и наконец сказал:

– Спроси у Ясеня.

И тогда Верба посмотрела на меня.