Текст книги "Олёнка. Часть первая"

Пистолет. К чёрту, им только птиц пугать. Дробовик. Вариант чуть получше, но, может, найдётся что-то действительно стоящее? Дымовая граната. Берём. Поможет выиграть время. Шлем. Только начальный уровень, но пока сойдёт. А вот и первая ценная находка. Автомат АКМ и рядом коробка с патронами. Всего 30 штук, но ведь это только начало. Прошло десять секунд после приземления. Противников пока не наблюдалось.

К исходу первой минуты я был обладателем неплохой экипировки: шлем второго уровня, бронежилет, рюкзак, в которой бултыхалось пара аптечек, бинты и энергетики. Из оружия у меня был уже упоминавшийся автомат Калашникова с тремя коробками патронов калибра 7.62, а также снайперская винтовка Mini-14, стрелявшая патронами калибра 5.56, с четырёхкратным оптическим прицелом. Шестикратный или восьмикратный был бы лучше, но они попадались нечасто. Во всяком случае в первые минуты после начала матча. Арсенал дополняли две осколочные гранаты, одна светошумовая и одна дымовая.

Вдали послышался треск автоматной очереди. Я осторожно подкрался к выбитому окну на втором этаже. Отойдя чуть от проёма, чтобы не представлять собой удобную мишень, я водил винтовкой вправо-влево, пытаясь углядеть в прицел какое-то движение. Вдруг позади послышались шаги. Я обернулся, но было поздно. Автоматная очередь прошила меня как иголка швейной машинки и последнее, что я увидел – тёмную фигуру в толстовке с надписью PUBG, которая склонилась над моим телом.

Сердце колотилось. Я вспомнил, как прыгала по кухне наша первая стиральная машинка, полуавтомат. Чудо советской инженерной мысли металось по полу, взрывая своим острыми ножками линолеум и изрыгая тёплую пенную воду из всех отверстий. Мама ползала за машинкой, пытаясь утихомирить взбесившийся агрегат, и плакала. Я зарыдал следом. «Ты-то что плачешь?», – прикрикнула она на меня. Я не знал. Мне было всего пятнадцать. Через несколько лет на свою первую крупную получку я куплю стиральную машинку Bosch. Только мамы уже не было на свете.

«Выйти в лобби»

«Вы действительно хотите сдаться?»

«Да».

«Начать»

«Подготовка к матчу»

В следующий раз я прыгнул в пустыню. Специально выбрал локацию подальше от больших населённых пунктов, чтобы спокойно снарядиться для боя. Меня швырнуло об ствол дерева, я свалился на землю, вырубленный после падения. Полоска здоровья уменьшалась на глазах. Помощь было ждать неоткуда.

«Выйти в лобби»

«Вы действительно хотите сдаться?»

«Да».

«Начать»

«Подготовка к матчу»

Третья попытка.

Ещё в воздухе я увидел, что меня несёт к ангару, в который недавно вбежал мужчина в белой рубашке с пятнами крови на ней. «А пусть»,– подумал я и набросился на него с кулаками. Он расстрелял меня из дробовика.

«Выйти на рабочий стол»

«Вы уверены, что хотите сдаться?»

«Да».

 «Это всего лишь игра. Это чёртова игра», – повторял я и не слышал сам себя. «Чего мне не хватает, чтобы выиграть? Быстроты реакции? Ловкости? Я слишком старый, чтобы соревноваться с этой школотой, которая наполнила серверы PUBG? Почему у меня ничего никогда не получается?»

Ярость. Отчаяние. Злость.

Как мы проработаем это, Света? Где ты, когда так нужна мне?

Прогулка по дачному кооперативу. Забор, который стоит больше, чем я заработал за всю свою жизнь. Два «Мерседеса» у одного дома, три BMW у другого. Мужик выходит из «ауди». Ниже меня ростом, пузатенький, лысенький. Чем он лучше меня? Почему у него немецкая машина, а у меня японская?

Первый этаж. Два включённых телевизора. Справа и слева от входа, как пулемётные гнёзда, готовые извергнуться очередями агрессии и ненависти. Телевизоры здесь включают сразу после пробуждения, ещё до утреннего туалета или первой чашки кофе. Включают и уходят по своим делам. Как-то мы с сыном сидели на кухне. Сидели, никого не трогали. Заглянула тёща и сказала: «Что это вы без телевизора?» Включила телек и ушла по своим делам. Навела порядок. Вон отсюда.

Быстро к лестнице на второй этаж. Переключатель не работает. «Вы сломали, вы и чините», – заявил тесть, которому принадлежит дача. Не помню, чтобы я тут что-то сломал, кроме своей гордости.

Тиндер, мою любимый Тиндер, не подведи меня, миленький. Но что это?! Ни одной новой пары. А вот хорошенькая… «Женатики – мимо». Так, следующая. «Мужчины с ограниченными возможностями, то есть женатые…» Дальше. «Возможно, вам это шокирует…» Что, блять? Опять?! Сдохни, тварь.

Проверю-ка маньячный сайт. Ага, ответила. Что? Ей понравилось моё фото? То есть десяти предыдущим не понравилось, а ей понравилась? Она ещё и номер телефона мне выслала, чтобы я связался с ней. Да что с ней не так?

Бассейн. Симпатичная девушка в фойе. Смотрит на меня так… А она вообще на меня смотрит? И что мне делать? Подойти? Получить ещё один отказ? Притвориться нормальным? Как будто у меня нет проблем с головой? Чтобы она потом всё поняла и выбросила меня как пакет из-под молока?

Она всё ещё тут.

Всё ещё можно догнать.

Ещё можно.

У меня никогда ничего не получится.

Не стоит и пытаться.

Никогда.

Ничего.

– Света, сегодня я написал вам прощальное письмо. Еле удержался от того, чтобы не отправить его. Впрочем, это неважно. Важно то, что я понял, что трачу на борьбу с самим собой массу энергии и сил. Меня качает из стороны в сторону. Эмоциональная часть говорит: «Уходи, она тебе ничем не поможет, тебе вообще никто никогда не поможет. У тебя ничего никогда не получится».

А сознательная, рациональная часть меня услужливо подсовывает аргументы:

– вы не помогли мне решить проблему с эрекцией. Эта проблема стала меньше, когда я начал принимать таблетки, но даже сейчас, спустя семь месяцев после начала занятий, я не могу сказать, что она исчезла полностью:

– в целом у меня за эти полгода не улучшилось самочувствие или настроение

– я по-прежнему не очень адекватно реагирую на некоторые вещи, как и раньше

– в моей жизни ничего не поменялось к лучшему, и я не вижу никаких признаков близких перемен.

У меня вообще иногда складывается впечатление, что я с вами по причинам, далёким от терапии. Всё-таки несмотря на все наши ритуалы изгнания бесов, они тут, мои бесы… просто затаились) вы знаете, о чём я. Ты просто дурак, шепчет мне мой внутренний голос, тратишь деньги на то, чтобы поговорить с красивой женщиной.

И вот меня качает из стороны в сторону, уйти или остаться? Поможет она или нет? А может, я впустую трачу время и деньги? А как я себя буду чувствовать, когда пойму, что мосты сожжены? А будет ли она переживать? А сколько у меня ещё слёз осталось? Я так и буду до конца жизни мастурбировать, сидя у экрана компьютера или найдётся женщина, которая захочет меня?

– Антон, я согласна, что позитивные изменения в вашей жизни нельзя железобетонно привязать к психотерапии. Если вы сомневаетесь в моих методах, может, вам обратиться к другому специалисту? Я могу порекомендовать вам кого-то. Возможно, вам следует записаться на приём к психотерапевту и попросить, чтобы вам выписали антидепрессанты?

Позвонить или не позвонить этой женщине с маньячного сайта? Зачем? Что они все вообще от меня хотят? Света, жена, тёща, Соня? Они просто пользуются мной, когда им это нужно, а потом выбрасывают. Лена из Люберец. Аля, за которой я ухаживал на втором курсе. Света. Она заканчивает думать обо мне через десять минут после окончания сеанса, а вечером… вечером она отсасывает своему мужу. Он здоровый, богатый и успешный. Они все здоровые, красивые и успешные. У них всё хорошо. А об меня вытирают ноги.

У меня

Никогда

Ничего

Не получится.

Мокро в глазах.

Солёный океан. Я падаю в него. Растворяюсь. Навсегда.

Goodbye cruel world.

Ты-то чего плачешь?

Мама, они обижают меня.

Держи себя в руках. Будь мужчиной.

А как это?

Никогда

***

Тёмный океан. Я дрейфую в нём как покинутый командой парусник. Собаку забыли. Она выбралась на палубу, когда отплыла последняя шлюпка. Смотрит на небо, тёмное густое небо. И воет.

Внизу чернильный океан, а там, в глубине, что-то огромное. Оно поднимается ко мне. Оно меня не видит, но чувствует. Осязает мой страх, как акула ловит своими рецепторами запах капельки крови за километры от неё. Мне нужно сжаться и затаиться, чтобы это – чем бы оно ни было – прошло мимо меня. Я должен что-то вспомнить. Притвориться, что меня тут нет. Что я далеко…

Давно…

Сижу посредине комнаты на горшке. Надо мной высятся две человеческие башни. Мама и папа. Одна башня кричит на другую. «Что вы делаете?! – хочу я сказать им, но слова застревают в горле. – Прекратите немедленно. Вы пугаете меня!». Тёплая жёлтая струйка течёт у меня между ног. Мимо горшка, на пол. Резкий запах мочи. Человек в форме. Он пришёл, чтобы развести две башни. Теперь у меня нет мамы и папы. Их нет вместе. Они только по отдельности. Я понимаю, что что-то в моей жизни кардинально изменилось.

Оно прошло. Я буду жить ещё один день и не выйду отсюда, пока не придёт…

Мама в халате. Она улыбается мне и прижимает палец к губам. Мы в детском лагере, где идёт какая-то игра. Вроде «Зарницы». Другие дети ищут взрослых, в том числе мою маму. Кто найдёт – тому приз. Я сохраняю спокойствие и не подаю виду, что где-то рядом находится моя мама. Мне нужно защитить её. Она в опасности и только я, семилетний сын, смогу что-то наконец для неё сделать. Отплатить за любовь, которую она мне дарит. Мамочка, я не дам тебя в обиду.

Слёзы, они повсюду. Образуют плёнку купола надо мной и капают вниз, наполняя океан, в котором я плыву уже кажется вечность.

Тарелка с супом опускается на стол передо мной. «Подумай, заслужил ли ты своей обед», – говорит мне мама. Подразумевая, что не заслужил. Я ем и глотаю суп и слёзы. Я не знаю, как реагировать. Встать и уйти? Куда? Спросить, что я сделал не так? Мне кажется, она говорила, но я уже забыл. Это вязкое ощущение беспомощности, как будто меня стреножили, и я не могу пошевелиться. Я боюсь, потому что, что бы я ни сделал, что бы ни сказал – будет только хуже. Мамочка, за что ты так со мной?! Я пролил молоко? Не выбросил пакет из-под молока? Или…

Тварь внизу развернулась прямо подо мной и пошла вверх, как торпеда. В атаку. Это ещё не конец, но мои слёзы… они уже здесь. Я растворяюсь.

Мама больна. Наверное, это её последний день рождения. Я купил ей сапоги. Итальянские, красивые. Она их никогда уже не наденет, но я пока об этом не знаю. Или знаю? Большая чёрная коробка с сапогами, я закинул её на спину, чтобы было удобнее нести и она при каждом шаге бьёт меня по спине. Чёрная прямоугольная коробка. Похожа на…

гроб

я сажусь на скамейке и меня рвёт слезами. Я понимаю, что скоро останусь один. Из ближайшего здания выходит охранник, смотрит на меня издалека, но не подходит. Я пытаюсь успокоиться.

– Знаете, Света, говорят, что методы лечения рака иногда так же несовместимы с жизнью, как и сама болезнь. Моей маме было больно, очень больно, несмотря на наркотики, которые давали в качестве обезболивающего… и она решила уйти. Она написала записку, чтобы меня не обвинили в том, что с ней случилось. Случится. Я стоял и слушал, кивал головой. Она собиралась сделать это, когда я буду на работе. Понимаете, я должен был провести целый день в офисе, зная, что она там дома…

– Света, я просто собирался поехать на работу. Встать, одеться и поехать как ни в чём не бывало. И вернуться потом, зная, что найду дома. Я не понимаю, как я мог быть таким чудовищем. Мне надо было обнять её, сказать, что я люблю её, не отпускать. Она должна была видеть в последние часы своей жизни, что её единственный сын любит её, что ему не безразлично. А я просто лёг спать, собираясь наутро встать, выпить кофе и выйти из дома.

Бог не дал мне жить с таким грузом до конца своих дней. Хотя тот груз, который у меня остался… он ненамного легче.

Под утро я услышал слабый голос. Было ещё темно. Мама звала меня из ванной. Я подошёл туда, полусонный и увидел…

Извините…

Там было всё в крови. Красная кровь на белой эмали.

«Я не смогла», – сказала мне мама. «У меня не хватило сил».

Она умерла через два месяца. От рака, а не от потери крови. Бог спас меня.

Я посмотрел на Свету. Мне показалось, что она как-то странно кривит губы, как будто собирается улыбнуться или пошутить. Я хотел сказать что-то резкое. Узнать у неё, что такого смешного я только что рассказал. А потом понял, что Света не улыбается. В первый и последний раз я видел, как она плачет.

 «Я устала от этой скотской жизни»,– написала моя мама на листе из школьной тетрадки в клеточку. Который я потом спустил в унитаз.

Ночной океан. Я дрейфую в нём. И так было и будет всегда.

Аминь.

***

Запах краски преследовал меня несколько дней. Коммунальные службы всё лето были заняты перекладыванием с места на место бордюрных камней, и только к декабрю нашли время на покраску стен в подъезде. Предварительно они заколотили все окна, видимо, чтобы законсервировать чудесный аромат нитрокраски. Я чуть ли не впервые в жизни позавидовал людям, которые ходят на работу. Они хотя бы на несколько часов могли избавиться от всепроникающего запаха. Я же был заперт в четырёх стенах.

Под вечер у меня разболелась голова. «Поболит и пройдёт», – подумал я. А ночью, когда я встал в туалет, меня качнуло и я бы, наверное, упал, если бы не привалился к стене. Так я стоял, ничего не соображая. Сильно болела голова, я чувствовал слабость во всём теле. И ещё это страшное и непривычное ощущение, что от меня ничего не зависит. Я могу упасть просто потому, что мои ноги перестанут меня держать. Упасть и… кто знает, поднимусь ли я снова? Моя жизнь от меня уже не зависит. То есть, не зависит от сознательной части меня. От той части, которая привыкла раздавать приказы разным органам, ни секунды не сомневаясь, что эти приказы будут выполнены. Незамедлительно и беспрекословно. «Давайте-ка посмотрим, что у нас вкусного в холодильнике». «Есть, сэр», – бодро рапортует опорно-двигательный аппарат, и ноги сами отправляются в путешествие от спальни до кухни. «А не пройти ли мне пару уровней в Beach Buggy?» «А почему бы и не пройти?» – и вот уже пальцы шустро бегают по экрану смартфона.

Сейчас всё было иначе. Я мог сколько угодно говорить себе, что мне надо устоять на ногах, но это был уже не приказ, а скорее мольба о помощи, и я понимал, что слушать меня некому. Мой организм занялся более важным делом – спасением себя. Причём делал это по-своему. Например, ноги ему были не очень нужны. Ногами можно было пожертвовать. Как, впрочем, и руками. Главное – дыхание, сердце и мозг.

Опершись руками о стену, я боролся как мог. Я не хотел уступать, не хотел отдавать ноги, не хотел падать. «Пенталгин в коробке с лекарствами», – то ли подумал, то ли вскрикнул я. В голове появился образ плетёной корзины из ИКЕА, магазина, где никогда не бывает солнца. В корзине среди всяких тюбиков, блистеров, мазей, спреев и прочая и прочая валялась красно-белая упаковка со спасительным лекарством. Пройти надо было примерно десять шагов. Или десять тысяч.

Стоя у стены я ощутил себя дайвером в железной клетке, которую атакует акула. То, что поначалу казалось забавой, дозированным экстримом, прекратилось в кошмар наяву. Вот-вот острые зубы пропорют ткань комбинезона, рванут резину кислородного шланга и вверх беззвучно скользнут пузыри воздуха, прозрачные среди кровавой взвеси морской воды и крови. И акула, почуяв кровь обезумеет совсем и станет набрасываться на прутья клетки с удвоенной силой, а тебе ничего не остаётся, кроме как молиться и верить в чудо.

Я двинулся в путь. С первым же шагом меня снова качнуло, но я был наготове. Коридор. Мне не нужен был свет, после многих лет ночных вставаний в туалет я прекрасно ориентировался в темноте. Которая, к тому же не было совсем уж полной. Где вы видели абсолютную темноту в городе? Уличный фонарь находился как раз на уровне окна кухни и свет лился через окно, образуя капсулу света в конце коридора. В конце того пути, который мне предстояло пройти.

Мимо комнаты сына. Спи, мой родной, папа любит тебя.

Мимо комнаты жены. Прости, я обещал тебе звёзды и луну, а видишь, как вышло.

Свет в конце коридора.

Я иду.

И да поможет мне бог и пенталгин.

«Катерина, здравствуйте, я прошу прощения, но нашу сегодняшнюю встречу придётся отменить. Я плохо себя чувствую. Не знаю, отчего, то ли краски надышался, то ли так на погоду среагировал… но я просто не в состоянии куда-то идти. Если вы не против, давайте перенесём встречу на несколько дней?»

 «Алёна, добрый день! У меня вчера сильно болела голова, но надеюсь, к выходным я оклемаюсь. Давайте пока продолжим выбор ресторана, где мы встретимся? Как насчёт Кофе N? Совсем недалеко от метро, судя по фото, внутри вполне уютно. И ещё рядом ресторан & бар Dolce Vita».

Я дошёл.

***

На меня смотрела платиновая блондинка, а я глядел на неё и не мог понять, что с ней делать.

Алёна, 41, «Только серьёзные отношения!»

Выглядела она довольно эффектно, но всё-таки я сомневался. Я подумал, что задержался на её анкете только потому, что она поставила мне суперлайк. Если бы не это, пролистнул бы дальше. Как я выяснил потом, уже через полгода, у нас вообще не было бы шансов встретиться, если бы она указала свой реальный возраст. В то время у меня стояло ограничение до 45 лет.

Я ещё раз просмотрел все снимки. Какая-то она была… слишком мягкая, что ли. На третьем и последнем фото она была снята в профиль, очень близко, тонкие черты лица, почти просвечивающая кожа, морщинки… опять ощущение какой-то апатии. Что-то этот взгляд напомнил мне. Я воспользовался единственной на тот момент возможностью заглянуть в её глаза. Апатия? Скорее, ожидание. И немного боли. И надежда.

«Серьёзные отношения», – подумал я. «Что бы это могло значить?» Про серьёзные отношения писала каждая вторая в Тиндере, но я до сих пор не был уверен, что имелось в виду. Сразу в загс, как хотела Оксана? Я занёс палец, чтобы свайпнуть влево. Тем более что у меня уже были пары. Середина декабря выдалась урожайной. В конце ноября, в «чёрную пятницу» я сходил в торговый центр и сделал несколько фото в примерочной Uniqlo. Из магазина я вынесла два красных свитера разной степени красноты и синее худи, а также снимки, которые оказались на удивление удачными – много женщин клевали на них. Впрочем, возможно, дело было не только в снимках, но в и сопроводительном тексте.

«Синее худи из хлопка – полторы тысячи рублей. Красный свитер из мериносовой шерсти – две тысячи рублей. Ирония в глазах – бесценна. Да, и присмотритесь – на фото можно найти ещё кое-что интересное».

Этим текстом я убивал как минимум двух зайцев. Во-первых, давал понять всем ищущим «материальной поддержки», которые западали на кадр в пиджаке (то самое, где я выглядел, по словам Светы, «харизматично»), что им тут ловить нечего. Много ли можно взять с человека, который покупает свитер за две тысячи рублей? А во-вторых, предложение «присмотреться» намекало на кольцо на моём пальце, которое можно было углядеть на одной из фотографий.

Я решил, что не буду стараться выглядеть лучше, чем есть, и выложил новые фотки безо всякой обработки. Как ни странно, это подействовало. В середине декабря у меня было пять или шесть пар. В какой-то момент я переписывался со всеми ними одновременно, и мне было весело. Я представлял себя этаким рубахой-парнем в центре женской кампании, где весёлые девчонки хихикают над моими шутками и исподволь бросают на меня нескромные взгляды. Да, чёрт возьми, мне было весело. Основная проблема, как я представлял себе её на тот момент, заключалась в том, чтобы, переключаясь между диалогами в Тиндере, вовремя вспомнить, о чём мы говорили с очередной пассией, не повторять вопросы, которые я уже задавал, и не назвать её по инерции чужим именем.

Я ещё раз взглянул на платиновую блондинку. На женщину с именем Алёна, которое когда-то так много значило для меня. Ещё одна пара? А почему бы и нет! Я провёл пальцем по экрану вправо и этот жест во многом определил мою жизнь на ближайшие несколько месяцев. Или лет?

Ожидание, боль, надежда.

***

Валентина, 39

6 км от вас

«Рост 182 и это важно.

Не про любовь. Не про ЗОЖ. Не про спорт».

Эта сероглазая блондинка приключилась со мной примерно в то же время, когда я образовал пару с Алёной и Светланой. Мы встретились вечером в «Шоколаднице» на Большой Дмитровке. Валентина работала неподалёку на предприятии по пошиву одежды. Сама она, за исключением роста, вовсе не производила впечатления плюс сайз гёрл, хотя из-за мешковатой водолазки невнятного цвета было трудно составить чёткое впечатление о её фигуре. В переписке мы нашли несколько общих точек: старый рок, парк Царицыно, Юваль Харари. Мне понравился её ироничный взгляд на жизнь и умение обращаться со словами, – я начал ценить этот навык в других с тех пор, как стал знакомиться в интернете.

«Если не про любовь, тогда про что?», – спросил я её в первый день знакомства. «Я не ищу здесь Большую Любовь, как многие», – ответила она мне. – «Хочу найти друга, любовника, но без общего быта». «Можно попробовать», – осторожно ответил я. «Не сомневаюсь)», – отозвалась она и вот я сидел в кофейне, и в очередной раз пытался понять, нравится ли мне женщина напротив.

Что я знал про неё? Она не любит ЗОЖников, хотя сама не против спорта. Спрашивала меня, что я могу предложить ей. Я завис над этим вопросом, как старый компьютер, на котором попытались запустить программу обработки видео. С некоторых пор я с опаской относился к таким вопросам. Женщины определённого толка (как Лера, например) приучили меня видеть в них подтекст. Но Валентину действительно интересовал я сам, а не мои деньги. Я отшутился, потому что не понимал, что ответить.

И вот мы с ней разговаривали «не про любовь». Она много знала о кино. Уверяла, что может назвать режиссёра и даже оператора любого фильма по его небольшому отрывку. Ходила на концерты в консерваторию. Я в этот момент я подумал, что мне везёт на «культурных» женщин. В этот раз в основном говорил я. Её интересовало, как я оказался в Тиндере, часто ли хожу на свидания, что жду от отношений. Это было довольно необычно для меня – ощущать чужое внимание, интерес к моей персоне, не показное, не поверхностное, и не научное, как у Светы, а сосредоточенно-доброжелательное. У Валентины оказался очень нежный, приятный голос, а когда она улыбалась, у неё на щеках появлялись забавные ямочки. После того как я заметил их в первый раз, я всё время старался рассмешить её, чтобы снова увидеть эти ямочки.

Я рассказал ей про Свету, про Соню, про то, как быстро влюбляюсь, и не понимаю, серьёзно это или нет. Мы легко преодолели стандартно-неловкий момент, когда я рассказал ей, что женат. Валентина отмахнулась от предположения, что мой брачный статус может доставить ей какие-то моральные проблемы, а только задумчиво спросила: «То есть спонтанно взять и пойти в кино мы с вами не сможем?»

Когда встреча подходила к концу (Валентина заказала только кофе и ничего больше) я спросил её, как она относится к перспективе встречаться со мной. Она не ответила ни да ни нет, обещала подумать. Я проводил её до метро, ей нужно было на Чеховскую, а мне на Тверскую. По дороге я искоса посматривал на высокую девушку рядом со мной и пытался представить, каково это – встречаться с женщиной практически одного с тобой роста? Поза наездницы автоматически отменяется?

На следующий день я написал ей в Тиндере, что она мне понравилась. Это была правда. Я  рассказал, как меня впечатлили её ямочки на щеках и милый голос. Она ответила только через несколько дней.

«Антон, Антон:) вы действительно очень влюбчивый, видимо. Вы похожи на одного моего друга, которого я любила когда-то… И я не говорила – совсем недавно я рассталась с мужчиной, который был очень мне дорог, и я подумала, что вот сейчас у меня нет внутреннего ресурса быть с кем-то. Поэтому я откажусь от нашей с вами встречи, да и Тиндер пока закрою для себя. Я понимаю, что никому сейчас ничего не смогу дать. Так что… желаю удачи в поиске. И всё же большой любви:) она стоит того, чтобы искать и ждать».

Через пару месяцев я наткнулся на неё в Тиндере – с новыми фото и новым текстом. Там уже не было фразы «не про любовь».

***

Хронологически свидание с Катериной было самым последним в году. С Алёной я уже встречался несколькими днями раньше. С морально-этической точки зрения это, наверное, было не совсем корректно. Впрочем, в этот период моей жизни практически всё, что я делал, было не совсем корректным. С моральной точки зрения. Совесть моя всё же нуждалась в некотором успокоении, и я сказал ей, что договорился с Катериной ещё до того, как встретил Алёну, и только моё внезапное недомогание, вызванное то ли передозом краски, то ли каким-то другим обстоятельством, помешало мне вовремя пойти на свидание.

На самом деле причина была проста – Катерина мне отчаянно нравилась. Дистанционно. И в то же время я практически не сомневался, что у меня с ней ничего не получился. Она была хороша собой, имела свой бизнес и была моложе на 12 лет. Кроме того, она была одного возраста с «моей» Светой и тоже получила образование психолога. Для меня это было всё равно, что закрутить роман со своим психоаналитиком. Так что я и мечтал о свидании с ней, и не верил в то, что у нас что-нибудь получится. Поэтому я с относительно лёгким сердцем пошёл на сделку с совестью. Наши отношения с Алёной начались со лжи. Алёна строила планы на следующую встречу со мной, а я в это время договаривался с Катериной.

Когда я вспоминаю Катерину, то прежде всего думаю о том грандиозном разочаровании, которое испытал, когда увидел её. Современная молодёжь назвала бы это эпик фэйлом. Катерина оказалась крупной женщиной в белых кроссовках. И вот что странно – выглядела она так же, как на фото, но женщина на экране мне очень нравилась, а живьём – нет.

Мы сидели в «Вероне», на том месте, где месяцем раньше я общался с Лидией. Только на этот раз я устроился на месте Лидии. Здесь самое время отпустить шуточку по поводу того, что ресторан мне должен за рекламу, но я воздержусь. Я вообще не уверен, что они откроются после пандемии. Хотя и надеюсь на это. Место-то хорошее, намоленное, может ещё пригодится.

Катерина тоже не увидела во мне потенциального партнёра. Я каким-то образом это почувствовал. «Мой внутренний камертон молчит», – ответила она на вопрос, хочет ли встретиться со мной ещё. Зачем я спросил – ума не приложу. Она мне не нравилась и у меня уже была женщина. Алёна. Позже, на встрече со Светой, моей Светой, я пытался проанализировать своё поведение и пришёл к выводу, что мне трудно вот так сразу расстаться со своей мечтой, с образом Прекрасной Дамы, который я лелеял последние пару недель. Ну и, конечно, тут было тщеславие. Или как там это называется, когда человек ищет одобрения со стороны окружающих. Неважно, нравишься ли ты мне, важно, нравлюсь ли я тебе. Нет, наверное, не тщеславие. Низкая самооценка? Возможно, я к тому времени снизил планку и выбирал не из того, что мне нравилось, а из того, что было доступно.

Катерина оказалась замужем (сюрприз!) и матерью трёх детей (опять сюрприз!). Впрочем, брак её был чистой формальностью, они с мужем уже год жили раздельно. Она работала акушеркой, а детей она обучала по какой-то специальной системе. Всё это было интересно и мы хорошо провели время, беседуя о детях, материнстве, книгах и так далее. Правда, в какой-то момент – когда она объясняла про детей – мне показалось, что она пересказывает содержание школьной рекламной брошюры. Чуть позже, когда она говорила про свой бизнес, её речь напомнила мне неоднократно отрепетированное выступление перед гильдией доул. Но её обращение, несомненно, стало более личным, когда разговор зашёл о том, какими качествами должен обладать её избранник. Она наговорила мне кучу комплиментов, из которых я запомнил только то, что я вежливый. «Никакая женщина не полюбит мужчину за то, что они вежливый», – возразил я. Она стала рисовать на столе круги, один внутри другого. «Смотрите, – сказала она, – вот за этот внешний круг я не впущу никакого необразованного грубияна, будь он самым красивым красавчиком. И так каждый круг отсекает неподходящих людей». Я подумал, что подобрался довольно близко к внутреннему диаметру, но застрял у самого финиша.

Мы заказали десерт – верный признак того, что нам было интересно и комфортно друг с другом. В какой-то момент она спросила, много ли времени мне нужно, чтобы понять, что женщина мне нравится. Я замялся. Если бы я ответил, что мне не требуется много времени, она бы спросила, что я чувствую по отношению к ней. А мне не хотелось говорить, что я ничего не чувствую. Поэтому я предложил дать наших «камертонам» ещё один шанс. Впрочем, ни я, ни она им не воспользовались. Я смотрел на неё и понимал, что не хочу видеть рядом с собой эту крупную женщину в бесформенном свитере и огромных белых кроссовках.

Спустя несколько месяцев я периодически натыкался на её анкету в Тиндере. Она поменяла текст, а фото остались те же. Глядя на них, я не чувствовал сожаления, а только удивление и непонимание. Я почти влюбился в неё по фото, и в переписке она оказалась интересным собеседником, но одного взгляда на неё живую было достаточно, чтобы понять, что меня к ней не тянет.

***

Отпусти меня, пожалуйста, – проговорил я, обращаясь к чёрной гранитной плите. На ней было написано имя моей матери. Я положил четыре красные гвоздики. Я всегда покупал четыре гвоздики. В последние годы это случалось редко. Когда мамы не стало – 24 года назад – я приходил на кладбище чуть ли не каждый день. Мне казалось, что здесь мы становимся немного ближе. Что здесь она лучше меня слышит. Я говорил о том, как люблю её, просил прощения за то, что оказался не лучшим сыном, рассказывал, как у меня идут дела. Шли месяцы, годы… Я приходил реже. Лет десять назад, когда у меня нашлось достаточно денег, сменил временную табличку на солидную гранитную плиту, с фото, с цветником, всё, как полагается. Не хуже, чем у других, да, мама?

Сегодня я пришёл, чтобы попрощаться окончательно. Сделать то, чего мне, по мнению моего психоаналитики, не удавалось все эти годы. Десятилетия.

Если бы я верил в потусторонние силы (а я верю, но самую капельку), то решил бы, что они противятся мне. Начать с того, что мне пришлось гораздо дольше обычного искать место для парковки. Нашёл я его только со второго-третьего захода, да и то за километр от входа на кладбище. А потом… потом я заблудился. Мне стыдно признаться, но это так. Я примерно полчаса блуждал в окрестностях могилы своей матери, несколько раз проходил мимо, чувствовал её близость, но не мог найти дорогу, хотя раньше делал это десятки, если не сотни раз. «За мужичком с папироской надо поворачивать», –  приговаривала бабушка, когда мы проходили надгробие с изваянием мужчины, у которого изо рта торчала сигарета. Или папироса, трудно было разобрать. Она говорила это тогда, когда мы вместе, ещё с мамой, навещали захоронение маминого отца, мужа бабушки. Говорила, когда мы ходили уже вдвоём, после маминой смерти. Недолго это было – бабушка пережила дочь всего на несколько месяцев. И вот теперь я искал справа того самого, с папироской, и не находил. «Где-то здесь», – думал я, глядя на очередную уходящую вглубь тропинку, к которой вплотную подступали разномастные оградки, за которыми виднелись такие же разномастные надгробия. Никакого спокойного единообразия, как в американских фильмах, тут не наблюдалась. Скорее, это напоминало наспех сколоченные из подручных материалов сооружения, как в «фоллауте». Чем дальше – тем запущеннее. Ориентиром могла служить разве что табличка «27-й участок», но после неё до следующей таблички, означавшей начало другого участка, отходило вглубь кладбища как минимум дюжина тропинок.