Текст книги "Олёнка. Часть первая"

Получилось не очень красиво. Я не писал Алёне, а потом, когда она проявилась сама, ответил, что решил закончить наши занятия. Из уважения к ней я был готов объясниться, но платить за  разговор не хотел. На этой почве у нас возникло недопонимание, и когда, когда я стал набирать её в скайпе в уговорённое время, она ответила, что занята на консультации. Я разозлился.

Примерно через полгода она написала мне «Как жизнь?». Я заблокировал её. В то время я уже занимался со Светой.

***

На излёте зимы того года случилось знаменательное событие – Димка сказал, что теперь сам будет возвращаться из школы. Каждый день. Когда я услышал это, то подумал, что ещё одна страница перевёрнута, ещё одна история уходит в прошлое. История о том, как я стоял перед школой и ждал его, как в двадцатый раз смотрел на часы, как прорывался внутрь и выискивал глазами знакомую фигурку, сжимая руками металлическую ограду (родителям разрешается находиться на пятачке размером метра три на три возле двери, и делается всё это, конечно же, ради нашей безопасности, а где искать ребёнка, который почему-то не выходит через полчаса после конца последнего урока, это никого не волнует). Как я спрашивал его, все ли мешки у него с собой, а он хлопал себя по лбу и возвращался (у него с собой мешок для сменки, а иногда ещё и мешок для физкультурной формы, и очень часто мой сын забывает один из них в школе). Как мы заходили по пути домой в магазин, чтобы купить хлеба или молока или ещё чего-то. Как смотрели на свисающие почти до земли сосульки на крыше небольшого здания, где разместилась диспетчерская нашего ЖЭКа. Всё это уходит в прошлое, как ушли походы на детскую площадку, совместные просмотры мультиков и прохождения уровней в «Крокодильчике Свомпи». Теперь у него Counter Strike вместо Свомпи, он играет в эту стрелялку с ботами или с приятелями. Иногда остаётся в школе после уроков, чтобы поиграть там на телефоне с друзьями. Я не против. А во что играют? Ну, что ж делать, если теперь игры такие…

Пару раз я пробовал играть с ним в какой-то аналог CS, но он меня убивал через несколько секунд после старта, так что я быстро потерял интерес. К тому же это было довольно неприятное чувство, когда твой сын убивает тебя ножом. Пусть и в компьютерной игре, но всё-таки…

И вот наш Дима сам возвращается домой. Мы договорились, что он звонит перед выходом. Если собирается задержаться в школе, то звонит два раза: когда выходит из класса и когда собирается домой. Как-то он сказал по телефону, что «ненадолго задержится», а пришёл только через час с лишним. И вот только сейчас я понимаю, что чувствовала моя мама, когда я не приходил домой вовремя. Помню, как-то я гулял в овраге, располагавшемся сразу через дорогу от нашего дома. Сейчас там многоэтажная парковка и торговый центр. Дело было весной, хотя в это я не уверен. Может, даже осенью… Да, скорее, осенью. У меня были ботинки с такой ребристой подошвой; в её бороздках застревала грязная земля, кусочки коры, сигаретные фильтры, палые листья, – в общем, всё то, что устилало не покрытую асфальтом землю на окраине Москвы в начале восьмидесятых годов прошлого века. Мыть эти ботинки полагалось каждый день, и это было мучением, потому что землю с подошвы надо было как-то выковырять, а она не хотела выковыриваться. Все средства были хороши: я делал сильнее напор воды (тогда я даже и представить не мог, что когда-нибудь мне придётся платить за воду – платить за воду, ха-ха-ха!). Иногда помогала небольшая веточка, приклеившаяся к ботинку. А как-то, помню, я даже пустил в ход ручку зубной щётки. Сейчас бы я, конечно, так не сделал. Или сделал бы?

И вот, прихожу я как-то с прогулки (гулял я в тот день один, как, впрочем, в большинстве других дней), а дома сидит мама с тётей Ирой. Кто такая тётя Ира, я, может быть, расскажу как-нибудь в другой раз (это под большим вопросом). Пока скажу лишь, что она была моей дальней родственницей и жила неподалёку. Несмотря на такую физическую близость, видел я её редко.

И мама начинает мне выговаривать за то, что меня долго не было. Ругала она меня, впрочем, мягко, не так, как обычно. Видимо, сдерживалась в присутствии тёти Иры. А может, её больше занимал состоявшийся разговор с тётей. Я, кстати, только сейчас поймал себя на мысли, что не знаю, о чём они разговаривали, но сам факт их разговора был вещью довольно примечательной – такое случалось нечасто.

Тётя Ира тоже вставила свои две копейки, но без особого энтузиазма. Мол, мог бы найти автомат и позвонить. Я слушал, кивал, говорит, что непременно исправлюсь, и радовался про себя, что легко отделался. В то время в памяти ещё свежи были воспоминания о порке ремнём. А уж потом мама умела меня наказать и без ремня.

Так вот, я думаю, что мне (и Лизе) ещё предстоят мучительные дежурства у окна, у телефона, звонки знакомым с вопросами, не видели ли они нашего сына и т. д. и т. п. А Дима будет искренне недоумевать, за что же его ругают, и чего от него хотят. Пока у него не появится свой ребёнок, который так же, как и все дети на свете, будет неосознанно причинять боль своим родителям.

***

Весной 2019-го я впервые установил Тиндер. Я не знаю другого приложения, которое повлияло на мою жизнь так сильно. В то время я искал, пробовал, экспериментировал. Зарегистрировался на некоторых сайтах знакомств. Скачивал приложения. Как-то меня занесло на сайт, где я в течение пяти минут после регистрации, ещё даже без фото, получил сразу десяток сообщений. Потом я разобрался, что это было место, где богатые папики искали себе содержанок. Я удалился оттуда, потому что опыт платной любви у меня уже был, я искал другого.

Тиндер мне понравился своей деликатной концепцией. В некоторых приложениях и на сайтах нужно было писать понравившейся девушке, причём часто – за деньги. Получив несколько неприятных отказов, я оценил принцип работы Тиндера, в котором, чтобы познакомиться, надо было не писать, а только отмечать понравившиеся фото. Поначалу я вёл себя в Тиндере, как белорусский партизан на задворках оккупированной деревни. То есть тихо, осторожно, вздрагивая при каждом шорохе и ежесекундно готовясь дать дёру. В Тиндере не было смысла публиковать анкету без фото, так что мне пришлось поставить своё фото, рискуя быть узнанным. Я утешал себя тем, что моя жена вряд ли заглянет в это приложение. Но всё равно первое время я включал анкету только на несколько минут, пока сам смотрел фото других девушек. Неожиданно передо мной открылся целый мир. Мир красивых женщин: молодых, довольных собой и своей жизнью, сексуальных, разборчивых, немало повидавших и многого добившихся. Вдруг я понял, сколько всего теряю. Уже потерял. Я смотрел на фото и меня охватывало чувство, что от понравившейся девушки меня отделяет всего одно нажатие на экран. Свайп вправо. Иллюзия выбора и востребованности.

Я входил в Тиндер на цыпочках – пока ждал Диму, когда он занимался в спортивной секции, или когда оставался один в своей комнате – а потом выключал анкету и тихонько уходил, не забыв погасить за собою свет. Значок приложения я прятал в папке среди других иконок, так чтобы его нельзя было обнаружить при беглом взгляде на экран смартфона.

Удивительно, как во время таких краткосрочных вылазок мне всё-таки удавалось находить пары. ПарЫ, во множественном числе, а не одну. Помню свою реакцию на самую первую. Я лайкнул понравившуюся девушку и вдруг увидел анимацию слова Match, показывающую, что и девушка тоже лайкнула меня. Я был растерян, испуган и рад одновременно. Мне казалось, что от меня требуются немедленные действия, телефон я ощущал в руке, как гранату с выдернутой чекой. Я смотрел на свою пару и не понимал, как поступить. Раньше я никогда не задумывался о том, что буду делать, если найду себе кого-то. Я спрятал телефон в карман и огляделся вокруг. В холле частной школы сидели около десятка родителей, чьи дети в это время занимались плаванием. Некоторые переговаривались, но большинство вперилось в экраны смартфонов. У охранника, которого не было видно за стоявшими на его столе мониторами, фонил русский блатняк. Пардон, шансон. На меня никто не смотрел.

Я осторожно вытащил телефон и открыл приложение. Девушка была на месте. Я изучил её. Красивая. Я написал в окошке для текста «Привет». А потом удалил её.

Я открыл новое развлечение на последующие несколько недель: находить пары и удалять их. Я не делал попыток связаться с ними, потому что совершенно не представлял, что сказать. Света позже научила меня, как себя вести. Но до реальных свиданий оставалось ещё несколько месяцев. А пока я сохранял скриншоты девушек, с которыми образовывал пару и разглядывал их иногда. Это были мои трофеи. Мне льстила мысль, что мной интересовались молодые привлекательные женщины. А потом становилось грустно оттого, что я никогда не увижу их.

***

Нового психоаналитика я подобрал себе также, как девушек из Тиндера – по фото. Она была молодая, светловолосая и привлекательная. Кроме того, именовала себя психолог-сексолог. Я подумал, что смогу обсудить с ней свои интимные проблемы. Бонусом, если можно так выразиться, было наличие видео на сайте, где она обращалась к своим потенциальным клиентам. Видео дало мне возможность убедиться, что фото не врёт. Это было важно для меня, потому что у Алёны, моего предыдущего психоаналитика, на фото красовалась симпатичная молодая брюнетка, а потом выяснилось, что этому снимку лет десять как минимум. Когда я впервые увидел Алёну, я испытал сильное разочарование. Но я был так взволновал и смущён – всё-таки я собирался обсуждать очень личные вопросы – что оставил это несоответствие без внимания, а потом как-то втянулся, и пошло-поехало. Через некоторое время меня уже совсем не волновало, как она выглядит. Света была не просто привлекательной – в сером брючном костюмчике, со стянутыми на затылке волосами – она выглядела подчёркнуто асексуальной. «Эта женщина будет держать меня на дистанции, – подумал я. – Да и вообще она не в моём вкусе».

***

– Я сразу предупреждаю, что не очень-то верю в психоанализ, – начал я. – У меня уже был опыт. Безрезультатный. С другой стороны… я чувствую, что мне нужна помощь. Один я не справляюсь. Поэтому готов попробовать снова.

И я начал рассказывать свою историю, второй раз. Как в 25 лет встретил девушку, которая потом стала моей женой. Как менялись мы и менялись наши отношения. Как копились взаимные обиды. – Я не такой человек, который будет повторять десять раз, если мне что-то не нравится, – объяснял я. – Я говорю и рассчитываю, что меня услышат.

Я сидел на пассажирском сиденье своей машины, а передо мной был смартфон, закреплённый держателем в дефлекторе вентиляционного отверстия. В смартфоне виднелась голова, которая внимательно меня слушала. Я продолжал.

Недовольное молчание прерывалось ссорами, потом опять наступало затишье, и так по кругу. В конце концов моя жена так определила идею нашего общежития: «Главное – это не превратить жизнь друг друга в ад». Концепция мирного сосуществования из восьмидесятых годов прошлого века. Две супердержавы договорились, что не будут бросаться друг в друга ядерными ракетами. Но и уничтожать ракеты тоже не будут. На всякий случай.

Так мы и жили. До тех пор, пока я не испугался, что стану инвалидом, не пошёл лечиться и не встретил двух девушек, которые вернули мне вкус к жизни. Их звали Бьянка и Вера. Или Аля и Аля? С тех пор прошло несколько месяцев. Я не успокоился, и не нашёл того, чего искал. Хотя я и сам не знал, что я ищу. Оба психоаналитика говорили, что наша общая цель (моя и врача) состояла в том, чтобы сделать меня счастливым. Для меня это звучало слишком абстрактно. Я не знал, что такое счастье, к чему, собственно, я стремлюсь и как пойму, что это оно, когда достигну его.

А пока что я плакал. Практически каждый день. Я чувствовал себя в ловушке. Как будто я заперт в металлической клетке, стоящей на палубе корабля. Судно попало в шторм, его швыряет из стороны в сторону, и меня, соответственно, вместе с ним. И тут уж одно из двух: либо я проломлю прутья клетки и выберусь на свободу, либо они переломают мне все кости. Пока что я склонялся ко второму варианту. Я подозревал, что у меня депрессия, но ничего не мог поделать. Я не видел выхода из сложившейся ситуации. Несколько лет назад, когда Лиза во время нашей очередной ссоры произнесла слово «развод», я был в ужасе. Я сам толком не понимаю, почему меня тогда так испугала перспектива развестись. В первую очередь я подумал о сыне. Я не представлял себе, как проживу без него, и как он проживёт без меня. Кроме того, давным-давно, ещё будучи подростком, глубоко переживающим своё одиночество, я поклялся себе, что никогда не брошу своего сына так, как бросил меня отец. Это была клятва, которую я не мог нарушить. Что-то во мне поднималось, какая-то внутренняя непреодолимая сила, которая запрещала мне это делать. Для меня просто не существовало такого варианта развития событий.

Ну и, в конце концов, чтобы закрыть эту тему, были материальные обстоятельства. Мы жили в небольшой квартире, которую не смогли бы разменять на две отдельные. Сколько-нибудь значительных сбережений у меня тоже не было.

Вот таким я пришёл к своему сорокавосьмилетию. И всё это вывалил на Свету. Хотя тогда, в самом начале я называл её Светлана, как она сама себя представляла на своём сайте.

Я рассказал ей о моих сексуальных проблемах. О том, что в последние месяцы встречался, с основном, с «госпожами». И, наконец, завершил выступление сообщением, что, скорее всего, скоро уйду от неё.

Она заинтересовалась. Я объяснил, что в последние недели занятий с предыдущим психоаналитиком часто испытывал желание сбежать. Порвать с ней отношения. И не только с ней. Это было давнее, хорошо знакомое мне чувство. Я испытывал его при каждом новом романе. В некий момент отношения с девушкой доходили до такой точки, когда мне хотелось их прекратить. При этом я понимал, что, скорее всего, буду страдать. Причины такого моего желания были мне не очень понятны. Но для меня это была данность, такая же реальность, как и то, что у меня есть член. С этим, конечно, можно бороться, но как-то не хочется.

– Давайте попробуем поработать с этим чувством, – предложила Светлана. – Закройте глаза, сосредоточьтесь на своих ощущениях и скажите мне, что вы видите, когда собираетесь сбежать.

Через некоторое время перед моим внутренним взором открылась выжженная земля. Местность, в которой недавно шли бои, а теперь догорали костры, кверху шёл дым, а вороны выклёвывали глаза у мёртвых.

– Что вы чувствуете?

– Я хочу, чтобы всё сгорело. Синим пламенем. Всё, к чертям собачьим.

Я ощущал, как внутри нарастает ярость. Сжечь! Напалмом! Выжечь всё живое! Чтобы ничего не осталось!

– Хорошо, – сказала Светлана. – Пусть горит.

Через некоторое время она снова обратилась ко мне. Я сидел в машине, сжавшись, оголённый комок нервов.

– Дождь, – сообщил я ей свои ощущения. – Ливень. Всё небо закрыто тучами, льёт как из ведра.

Потом дождь перешёл в грозу, а гроза – в бурю. Я был рад этому неистовству природы, которое идеально соответствовала моему настроению.

А затем стихия стала утихать и вот уже лишь мелкий дождик моросит в безлюдной местности, где дымятся головешки большого пожара. И где-то неподалёку слышится то ли плач, то ли стон. Я пошёл на звук и увидел маленького котёнка, который жалобно мяукал из-под развалин.

– Что вы чувствуете?

У меня на глазах навернулись слёзы. Я понял, что должен спасти котёнка. Для меня он был не просто потерявшимся детёнышем, а символом того, во что превратилась моя жизнь. Я взял его на руки и прижал к себе.

– Скажите ему: «Я тебя вижу. Я больше не буду убегать от тебя. Я разрешаю тебе выразить свои чувства и стать тем, кем ты являешься на самом деле».

Котёнок исчез и вместо него появился малыш. Маленький ребёнок, который показался мне самым дорогим существом на свете. Он сидел и плакал.

– Скажите ему: «Теперь ты не один. Я буду заботиться о тебе». Заберите его к себе. Пусть он станет частью вас.

Я повторил то, что сказала мне психоаналитик. Ребёнок внимательно слушал меня, а потом посмотрел мне в глаза – почти таким же взглядом, как мой сын, когда я впервые увидел этот небольшой кулёчек с внимательными тёмными глазёнками – а потом скользнул в моё сердце и растворился там. Я расплакался. Так закончилась наша первая консультация.

***

Светлана называла метод, по которому работала, эмоционально-образной терапией. Насколько я понял, суть заключалась в том, чтобы представить чувства и переживания в виде образов, а затем использовать эти образы, чтобы сформировать в мозгу новые нейронные связи. То есть, когда я успокаивал плачущего ребёнка, говорил ему, что буду заботиться о нём, и, в конце концов, впускал его в своё тело, я заставлял свои нейроны перестраиваться, как будто менял направление поезда переводом стрелок. И вместо того, чтобы нестись в пропасть, мой паровозик должен был весело катить по цветущей долине. По крайней мере, в теории. Светлана уверяла, что этот метод работает гораздо эффективнее, чем обычная психотерапия.

Мы часто виделись с малышом в последующие месяцы. Я думал, что поскольку мне удалось успокоить его один раз, то на этом всё и закончилось. Но нет, он появлялся регулярно, плачущий, испуганный, и мне снова и снова нужно было ласково говорить с ним, он слушал меня, и слёзы высыхали на его щеках, а потом он доверчиво тянул ко мне маленькие ручки и я качал его, как своего сына, прижимал к груди и в конце становился с ним одним целым. И так много раз.

Он появлялся тогда, когда, когда речь заходила о моих глубинных страхах. Например, когда я рассказывал, как мама наказывала меня, а я даже не мог понять, за что. Или позже, когда у неё нашли рак и она пыталась покончить жизнь самоубийством. Никогда не забуду голос, который разбудил меня зимним утром, почти ночью, и я, ещё не проснувшись, пошёл на звук в ванную… Я вспоминал такие вещи, о которых давно забыл. К счастью. Как сидел на полу, между ссорящихся родителей, которые так кричали друг на друга, что я испугался и описался. Мне было года три. Потом мне часто снился кошмар, где папа разрубал топором голову мамы напополам, словно это был арбуз, а потом соединял обе половинки, так что у мамы снова была нормальная голова. Половинки сходились не совсем точно, так что у мамы был виден чёткий пробор прямо посередине, и с одной стороны волосы надо лбом начинались чуть выше, чем с другой. Позже, уже будучи подростком, а потом и двадцатилетним мужчиной, я смотрел на этот пробор, на эту неодинаковость, и у меня смутно появлялись какие-то детские воспоминания о криках, о человеке в форме, который в конце концов пришёл на эти крики, и о том, как потом родители стали жить в разных комнатах, а меня мама запирала на ключ, когда уходила на работу. И как-то все эти образы сходились в той точке на лбу у мамы, где справа волосы росли чуть выше, чем слева. Или наоборот, я сейчас уже не помню.

Как-то я спросил Светлану, как она ко мне относится. Она призналась, что в самом начале я «подбешивал» её (так она выразилась) своей ипохондрией. Я объяснил, что имел в виду совсем другое.  Походы к проституткам, интерес к bdsm-теме и всё такое. И выжидательно уставился на неё.

– Ах, это, – махнула рукой мой врач. – Я сама столько накуролесила в молодости…

Из её слов складывалось впечатление, что она многое пережила, перечувствовала, может, даже такое, на фоне чего мои проступки выглядят незначительными шалостями. Впрочем, в подробности она не вдавалась. Я смотрел на её руки и пытался понять, есть на пальце обручальное кольцо или нет.

В другой раз Светлана что-то объясняла, а я слушал и понимал, что кое-что привлекает моё внимание больше, чем смысл её слов. Я некоторое время прислушивался к своим ощущениям и наконец понял. Её тон! Она обращалась ко мне так, как будто разговаривала с ребёнком.

Когда я сказал ей о своих наблюдениях, она прикрыла рот рукой, как будто подавила смешок, а потом произнесла:

– Так ведь… вы и есть ребёнок. Ваш эмоциональный возраст где-то на уровне пятилетнего малыша.

Я следил за её руками. Она часто поправляла волосы. Я где-то читал, будто это знак, что женщина подсознательно хочет понравиться мужчине, с которым разговаривает. Потом я оказался на её сайте, где было несколько видео. Она и там часто поправляла волосы. Я был разочарован. Зато из этих роликов я узнал её с новой стороны. Если раньше я воспринимал её как провинциалочку, которая окончила пару краткосрочных тренингов и пыталась применить полученные знания на практике, то теперь я видел решительную, смелую и целеустремлённую женщину. Она разбирала случаи из практики. Рассказывала, как психоанализ помогает ей преодолевать трудности и добиваться целей. Была конкретна, уверена в себе и в успехе своих клиентов.

***

Я отправил ей цветы. Заказал доставку на одном сайте. С выбором долго не мучился. «Пусть это будут розы,– сказал я сам себе. – Красные, пылающие страстью розы. Символ любви мужчины к женщине». К цветам я попросил прикрепить открытку следующего содержания: «Смелой, решительной и целеустремлённой». Подписи не было. Я ни секунды не сомневался, что, получив букет и прочитав записку, Светлана сразу поймёт, кто отправитель. Я именно в таких словах охарактеризовал её в одном из недавних разговоров с ней.

Потом я стал раскаиваться в своём решении. «А вдруг её муж будет рядом, когда ей принесут цветы, – думал я мрачно. – Она окажется в неловком положении и будет злиться на тебя». Есть ли у неё муж, я не знал, но на всякий случай предполагал худшее. Зато я точно знал, что у неё в те дни гостила мама. «Она конечно, поинтересуется у дочки, откуда цветы. Что за таинственный поклонник. А потом расскажет всё мужу», – продолжал я накручивать сам себя.

Мне на почту пришло уведомление о том, что заказ доставлен. Я ждал какой-то реакции. Час. Два. Три. Перебрал всевозможные варианты:

– она обезумела от радости и выбросилась в окно;

– ревнивый муж выгнал её из дома и она с дочерьми пошла просить милостыню на вокзале. Или нет, лучше на паперти. Милостыню ведь просят на паперти?

– цветы не доставили, фирма прикарманила деньги, а мне прислала липовый отчёт;

– она решила порвать со мной, потому что я грубо вторгся к её личное пространство;

– она получила в тот день несколько букетов и запуталась в них. Потом плюнула и ушла варить борщ.

В отместку за свои страдания я решил сам порвать с ней. Сочинил прощальное письмо, лейтмотивом которого была мысль, что я не заслужил такого обращения. Во второй версии письма я написал, что, наверное, заслужил такое обращение, но всё-таки хотелось бы понять, чем именно. В третьей я уже признал, что считаю себя виновным по всем пунктам, а посему удаляюсь в монастырь, где буду вечно молиться о спасении её души.

Собрал суму. Постригся машинкой. Поел перед дорожкой. Решил подождать до завтра, на всякий случай.

Завтра у нас была консультация. Когда на экране появилось изображение, я буквально заелозил взглядом по монитору, пытаясь одновременно найти и вазу с моими цветами (знак того, что она получила, поняла и не злится) и следы каких-то эмоций на её лице. Не увидел ни того ни другого. Во мне всё оборвалось. Я был совершенно уверен, что цветы она всё-таки получила и поняла, от кого подарок. Почему же она тогда не говорит об этом? Несколько мучительных секунд я сомневался. Выбор был небогат: обидеться и остаться, обидеться и уйти, или спросить, в чём дело. Я почти физически ощущал, как что-то кричит внутри: «Порви с ней! Уходи и страдай! И пусть она тоже помучается, будет гадать, что сделала не так!». Противостоять этому давлению было сложно. Я чувствовал себя как Портос, придавленный огромным камнем. Но, в отличие от героя Александра Дюма, я кое-как выкарабкался. В тот день я не ушёл от неё.

Я сказал ей, что она нравится мне. Она ответила, что на определённом этапе у клиента возникают чувства к психоаналитику и это нормально. Добавила, что со временем чувства могут меняться, и в какой-то момент я могу возненавидеть её. Мне было трудно в это поверить. Я переваривал её слова несколько дней, а на следующей консультации попросил дать ответ на моё признание.

– Вы ответили мне как психолог. А я бы хотел, чтобы вы сказали так, как отвечает женщина мужчине, который говорит о своих чувствах.

– Как женщина мужчине, – задумчиво произнесла Светлана. – Как женщина я ничего к вам не испытываю. Наверное, я могла бы притвориться… из жалости. Когда-то я так и сделала, но потом поняла, что приняла плохое решение.

Этот диалог напомнил мне разговор, произошедший почти четверть века назад. Я и девушка по имени Аля – ну а как ещё её могли звать? –  пришли через задний двор факультета, чтобы выкурить по сигарете (в начале девяностых мы уже знали, что курить вредно, но легко мирились с этим, чувствуя себя, как многие двадцатилетние, бессмертными). На Але был красный плащ, на голубом небе – белые облака, а на земле валялись жёлтые листья. У меня крышу снесло от этого разноцветья, а ещё больше – оттого, что рядом со мной симпатичная девушка, с которой мы собирались на «Аморальные истории» Боровчика.

– Я люблю тебя, – сказал я.

Аля затянулась сигаретой, выпустила дым и ответила:

– Спасибо.

Со смешком.

Потом добавила:

– Я не позволю себе любить кого-то из жалости. Я отучила себя от этого чувства.

Через год мы переспали. В первый и последний раз.

А что было с тем букетом? Карточка с моим посланием отвалилась, так что Света не поняла, от кого подарок. Когда я признался, она очень удивилась. Тепло поблагодарила, и сказал, что у неё есть муж, но цветы от пациента – нормальная вещь, и переживать мне не о чем.

***

Я попросил Свету заняться моей импотенцией. В психотерапевтическом смысле. Со слов психоаналитика у меня сложилось впечатление, что она легко приведёт меня в норму. Света сказала – до конца лета. Наш разговор состоялся в середине июня. «Хорошо», – ответил я, и мы начали. На каждой консультации мы отправлялись в путешествие. Суть её метода, как я уже писал, состояла в том, чтобы трансформировать смутные, неосознанные переживания и ощущения – в теле или в мозгу – в образы, с которыми можно работать: разговаривать, перемещать, наблюдать за их реакцией на различные состояния и так далее. Света была в этих путешествиях проводником, спутницей, она утешала меня и подсказывала дорогу. Речь шла о том, чтобы вернуть мне мою мужественность и присутствие рядом красивой женщины и смущало меня, и подбадривало. Иногда мне было неловко говорить о своих переживаниях, которые приобретали завуалировано эротический, но чаще – неприкрыто сексуальный характер. Я периодически представлял рядом с собой девушку. Не какую-то конкретную, а собирательный образ, воплощение моих фантазий. «Что она хочет?», – спрашивала Света. Девушки всегда хотели одного и вели себя бесцеремонно. Усаживались мне на колени. Или протягивали ко мне ноги с соседнего сиденья машины и трогали пальчиками ног мой член. В таких случаях я чувствовал, как выделяется капелька смазки и смущался. «Ваше тело откликается на этот образ?», – деликатно уточняла Света. О да, оно откликалось. Мне было немного стыдно, но приятно, что свидетелем этих откликов была женщина, к которой я испытывал сильную симпатию.

В другой раз я увидел себя драконом. Света радостно ахнула, когда услышала это. То есть сначала это был слизняк, которого я выблевал из себя, когда пытался представить свой страх, поселившийся где-то в животе. Слизняк превратился в дракончика, и уже на следующей консультации он (я) был взрослым драконом. Дракон символизировал мужественность. Света была довольна. Ещё больше она обрадовалась, когда узнала, что из чёрного вначале он стал золотым. «Ничего себе», – сказала она с восхищением, а потом добавила: «Я позже вам объясню».

Я видел себя (дракона) на скалистом обрыве над неспокойным океаном. Внизу синие волны сшибались с прибрежными валунами. С одной стороны – бескрайнее море, с другой – зелёная трава до самого горизонта. Мы стояли рядом, дракон и обнажённая девушка с золотыми волосами до пояса. Стояли? Нет, мы танцевали. Без движений, без музыки, но мы танцевали друг с другом, охваченные одним и тем же чувством взаимного притяжения и радости оттого, что есть друг у друга. Потом она взобралась мне на спину и мы полетели. Я сделал несколько быстрых шагов и спикировал с обрыва вниз, к мокрым солёным камням. Выровнял тело в воздухе. Мощно заработал крыльями. Поднялся над морем и полетел в безбрежную даль. Я слышал свист воздуха в ушах, ощущал свободу и понимал, что где-то на моей спине уцепилась за меня та, кто доверила мне свою жизнь, а больше того – любовь. «Куда вы хотите полететь?», – спросила Света. Я хотел бы туда, за край мира, но что-то меня не пускало.

Я вспомнил, как давно, в самом начале моего знакомства с женой, мне приснился сон. В нём я тоже был драконом, и также стоял на обрыве над морем, а рядом находилась прекрасная девушка. Я знал, что на том берегу мы будем счастливы. Нужно было только долететь. И мы полетели. А через некоторое время я понял, что у меня не хватит сил. Я могу ещё вернуться, смогу выжить сам и спасти свою спутницу. Но только мы не будем счастливы. Если же продолжим путь, то, скорее всего, оба упадём в воду и утонем. Несколько мгновений я сомневался. Потом отправился обратно. Мы вернулись, целые и невредимые. Этот сон приснился мне больше четверти века назад. Иногда он кажется мне вещим.

В другой раз на консультации я увидел рядом с собой рыцаря. Кольчуга, шрам на щеке, все дела. Мы стояли у большого серого камня. Рыцарь вытащил из ножен меч и вогнал его в камень. Потом посмотрел на меня, повернулся и ушёл. «Он хочет, чтобы вы вытащили меч?», – спросила Света. Для меня это было очевидно. «Вы сможете?», – опять спросила доктор моего тела. «Попробую». А что мне ещё оставалось? Меч был символом мужественности, мне нужно было вернуть его себе. Я подошёл к камню. Внутри шевелился противный червячок сомнения. Я знал легенду, и то, что оружие очень трудно вытащить. Валун лежал на опушке леса. Я приготовился. И вдруг краем глаза уловил движение. Откуда-то из леса выбежала девчонка, лет 15-16, остановилась за несколько шагов от меня, и стала кричать мне: «Давай! Сделай это! Ты сможешь!» Она рассмешила меня и мне стало весело и легко. Я шагнул к камню, ухватился обоими руками на рукоятку и медленно вытащил клинок. Весь, целиком.

…Давным-давно я сидел на берегу озера в Прибалтике и приходил в себя после тяжёлой гонки, выиграть которую для меня было равносильно чуду. Я опередил всего на полкорпуса своего соперника, вырвал зубами победу в последнем отчаянном рывке. Я сидел на траве, смотрел на воду и потихоньку приходил в себя. Рядом остановилась девушка, которая занималась у другого тренера, Лена Макеева. Она была симпатичная, а я застенчив, так что мы никогда не разговаривали. Никогда до этого дня и никогда после. «Я так и думала, что ты выиграешь, – проговорила она. – Я верила в тебя». Помедлила немного, ожидая ответа. Но я смутился и не знал, что ей сказать.