Текст книги "Курятник"

8. Но будет больно

Я должен был знать

Свою стратегию как обойти барьеры

Принять этот путь правильным, тем самым оправдав злодейство

И облегчить скорбь, насколько возможно.

Но я этого не знал. И потому будет больно,

Будет больно, но будет больно, очень больно…

Current Music – Antonio Maggio – Me servirebbe sapere

В комнате незаметно носилось ощущение неопределенности и страха. Оно медленно скручивалось в воронку и осторожно спускалось к основанию, чтобы, соприкоснувшись с его жаром резко вспыхнуть и подняться вверх легким и летучим газом. А потом снова выпасть в осадок у потолка и спуститься вниз. И так по кругу. Когда остаешься один понимаешь это достаточно четко. Боль не сразу оставляет тебя, а ходит туда-сюда. То опускаясь вниз и сильно сдавливая так, что хочется кричать, так тяжело терпеть, но потом, испаряясь поднимается вниз и какое-то время витает там. Такое состояние можно назвать спокойным, но боль все равно незримо где-то очень близко и готова к резкому падению вниз, явлению тебе во сне, чтобы пробудившись, ты понял, она вернулась, коснулась твоего огня и стала жечь, подобно лимонному соку, капнувшему в открытую рану. И пока будет идти дым тебе больно. И иногда предусмотреть такой момент, избежать неприятной встречи, болезненного опыта, не получается. Он не раскидывает подсказки, которые могли бы быть полезными, считая, что ты и сам справишься со своей проблемой, пытаясь преодолеть ее в гордом одиночестве…

Арсений сидел и ждал Андрея в одиночестве уже достаточно долго. Пашка убежал вместе с Мариной в кино, а Ефремов по неизвестной причине снова опаздывал, несмотря на то, что на плите давно уже перегрелся с любовью приготовленный ужин.

Когда Андрей появился с почти трехчасовым опозданием, Арсений по обыкновению встретил его у двери и подал ему тапочки:

– Ты чего такой убитый? – спросил Ефремов с порога, – на тебе лица нет.

– Просто один остался, тебя ждал. А ты же знаешь, как я плохо переношу одиночество.

– Сколько раз я тебя просил, – возмутился Андрей, – чтобы ты не смел скучать без меня. Я не люблю это. Мне это не нравится, что ты себя терзаешь.

– Но я не всегда могу совладать со своими чувствами, ты же знаешь. Я люблю тебя, потому скучаю… ревную.

– Ты забыл уже, – недовольно прищурился через очки Ефремов, – я терпеть не могу, запрещаю меня ревновать. Я не вещь!

– Прости меня… Ужин на столе, – Арсений, обиженный, удалился к себе в комнату и уткнулся в первую попавшуюся книгу. Андрей проследовал за ним, чтобы уладить свою собственную резкость. Иногда его настроение требовало домашней гармонии. А когда все доставало он начинал издеваться над своим любовником. В отличие от Арсения, который считал Ефремова мужем и главным человеком в жизни, Андрей предпочитал считать Савельева своим «молодым человеком». Это налагало несколько меньшие обязательства с его стороны.

– Прекрати дуться, – сказал Ефремов спокойно, – мы же договаривались.

– Я не дуюсь. Иди ешь, – манера говорить короткими предложениями выдавала Арсения с потрохами, это и указывало на его глубокую обиду. И Андрею, для сохранения своего хорошего настроения требовалось уладить эту неприятность. Скорее всего потому, что в этот день он действительно сильно задержался по работе, а не бегал в лав-отель за порцией сладкой и страстной встряски.

Ужин был восхитителен, хоть и немного поостыл. Андрей очень быстро справился с ним и вернулся в комнату, где Арсений продолжал демонстративно читать книгу. Ефремов сел рядом с ним и взял за руку:

– Спасибо за ужин, все как всегда было очень вкусно, – сказал он очень мягко и нежно, – что с тобой происходит? Какая муха укусила, не поделишься?

– Ты эту муху отлично знаешь, даже на день рождения позвал!

– Лиза?

– Она самая, – по лицу Арсения было видно, как он раздражен и раздосадован.

– Что эта глупая девчонка еще выкинула?

– Не знаю. Только Суворова с меня жестко потребовала, чтобы я продолжал работать с ней на проекте. А потом это примитивное создание приперлось на мероприятие, якобы чтобы фотографировать. Хотя у меня была уже договоренность по фотосъемке. И ведь видит, что ее никто не рад видеть. Кто-то из детей даже предлагал ей подножку подставить или высказать всеобщее «фи». Но я запретил, потому что Лиза такой провокации только и ждала. Из-за ее присутствия у меня от работы не было никакого удовлетворения. Три часа я был вынужден держать себя в золотом теле, чтобы ничего не ляпнуть лишнего, что могло бы быть интерпретировано против меня в кабинете у Суворовой. Я же знаю от наших тетушек, что она из кабинета ее не вылезает…

– Ты не думаешь, что сам себя зря накручиваешь? – спросил Андрей, – может ты себе придумал лишнего?

– Нет… А у тебя как дела? Ты тоже не выглядишь лучшим образом.

– Да все как обычно, – ответил Ефремов, – завтра у нашего заммэра очередное идиотское совещание на которое следовало приготовить в срочном порядке кучу бумажек, которые они, как всегда, даже не посмотрят. Но сделать нужно, чтобы просто было. Вот и сидели как бурлаки, готовились. Кошмар какой-то. С таким начальством как наше легко и с ума сойти.

– Успокойся. Наши с тобой курятники один другого стоят. Но пока мы друг друга поддерживаем, мы выдюжим и справимся…

Утром Андрей уехал раньше обычного и потому Арсений и Пашка завтракали вдвоем. Новый день подкинул им президентскую свадьбу со странным исходом:

– Как оказалась живой жена Сулянина, и что самое главное, почему все запутались в женихах, – не понимал Пашка, – жизнь нашей политической верхушки, с момента появления подмененного сына Волкова, напоминает мне какой-то надуманный фарс. Безумный и беспощадный. Чистейшее сумасшествие.

– А я уже ничему не удивляюсь, – ответил Арсений, – потому что, может ты и не замечаешь, но вся наша жизнь в этой стране напоминает один безостановочный фарс. Это натуральное безумие, когда люди, сами устанавливающие законы их же не соблюдают. Ведь наш Андрей работает в такой сфере и там никогда не соблюдается трудовое законодательство. Мне, чтобы получать достойную зарплату приходится сразу набирать на себя кучу ставок, а иначе не смогу оплачивать квартиру и быстро загнусь с голодухи. Не фарс ли? Так что на фоне всего этого свадьба президентского сына, который оказался шафером, а шафер – женихом, да еще и теща выжившая появилась в качестве свадебного подарка, выглядит вполне себе адекватным реализмом и правдой жизни. Не абсурд ли, что мне угрожают какие-то ограниченные бритоголовые юнцы за то, что я защищаю законное право на жизнь в этой стране ее гражданина, даже не эмигранта.

– Тебе угрожали? Когда? – не на шутку испугался Пашка.

– Было дело. Звонили с анонимного номера. Но эти дурачки дальше угроз не дойдут.

– А ты в этом абсолютно уверен?

– Они этим себе подпишут приговор о ликвидации. Пока они бьют морду чуркам, то в глазах некоторых сограждан могут считаться героями. Но лишь до того момента, когда убьют белого.

– Я бы все-таки не был настолько уверен. В таких группах состоят совсем больные люди.

– Ну кому ты рассказываешь. Я сам это понимаю. Большинство входящих в такие сборища личностей просто слишком много в детстве падали и ударялись головой. Но руководят ими все-таки те, кто более-менее умеют думать и анализировать. Так что дальше угроз дело не дойдет…

– И все-таки мне интересно, – сказал Пашка, – как Наталья Сулянина выжила во время наводнения.

– Запишись к ней на аудиенцию и спроси. Я не думаю, что она будет все это подробно рассказывать в своих интервью…

Непонимание происходящего, судя по всему, мучило не только Пашку. Потому что это вязкое и непонятное положение вещей зацепило шило в одном месте одной из наших героинь, с которой до сих пор у нас не получалось личного контакта, но сейчас мы это исправим.

Андрей приехал в свой курятник раньше времени, чтобы закончить то, что он не успел сдать ночью. Но судя по всему, его буйная начальница Кухарская вообще не покидала стен родного учреждения. Учитывая, что вечер она провела на президентской свадьбе, которая обернулась воскрешением супруги мэра (которую сама Кухарская ненавидела всеми фибрами своей черной души), то день был напрочь испорчен. По этой причине она и устроила раскардаш в своем милом зоопарке заставив сотрудников пахать подобно персонажам какой-нибудь постановочной картины времен до отмены рабства.

Ефремов сидел в своем углу и спокойно печатал одним пальцем последнее из требуемых писем, как вдруг зазвонил телефон и резкий голос любимой начальницы потребовал Андрея к себе на скорую расправу.

Когда он вошел в кабинет ее величество сидела при полном параде, в состоянии тотального бешенства, готовая метать искры подобно мойва икру:

– Что это такое, – начала Кухарская с повышенного тона, который был готов уже на третьем предложении слететь в обычный крик с повизгиваниями, – это вы вчера подготовили? Вы все проверяли?

– Да, – пусто и испуганно сказал Андрей, разъяренная Кухарская всегда превращала серьезного и подтянутого чопорного очкарика в банальную карманную собачку, желающую спрятаться куда-нибудь подальше и ничего больше не слышать, – это письмо я готовил и проверял по всем базам.

– А по основной базе не проверяли, – заявила Кухарская, готовая перейти на крик, – потому что я открываю свои распечатки, мне их Зиночка сделала и вижу, что цифры здесь, – она ткнула пальцем в свои бумаги и наконец-то сорвалась на животный крик, который был свойственен дикому животному, нежели приличной женщине на государственном посту, – и в вашей сраной бумажке не совпадают совершенно. Вы могли взять у меня распечатку и свериться по ней?

– Но цифры меняются ежедневно. Я использовал данные по базе, которая…

– Я ничего не хочу слышать ни про какую базу! Я отчитываюсь по этим документам, – она подкинула свою двухсотстраничную распечатку, и та шлепнулась на стол, издав шелестящий звук, – и мне ваша база тут совершенно некстати. Потому что с меня потребуют бумаги, живые бумаги, как вы не хотите этого понять! Понабрали вас по объявлению в непонятной подворотне и теперь мучаемся. Куда в этой стране пропали адекватные исполнители, которые умеют четко и грамотно, а главное вовремя выполнять свои должностные обязанности? Вы не думайте, Ефремов, я давно за вами наблюдаю и знаю прекрасно, что у вас достаточно способностей. Но расходуете их налево и направо, не направляете в нужное русло…

Андрей стоял и боялся шевельнуться, поскольку в данной ситуации для него главным было удержаться на этом месте, которое, несмотря на свою полную никчемность, давало Ефремову право думать о своей собственной значимости и незаменимости. И вот его, такого уверенного и правильного, достойного и незаменимого эта полоумная фурия костерит сейчас за полнейшую ерунду. И где тут справедливость? Ведь его соседи по кабинету делают еще меньше его и вчера даже не остались после работы, чтобы сделать эти злосчастные письма, которые никому не нужны. Просто выключили свои телефоны и все! А он, Андрей Ефремов, застрял на работе на четыре лишних часа, что стало причиной сильного нервного расстройства его Зайчика, как он иногда ласково называл Арсения в периоды сентиментального пробуждения романтической половины одного из его многочисленных альтер-эго.

– …Вы меня вообще слушаете? – в потоке речи Кухарской продолжала работать грязеполивальная машина, и она никак не вспоминала никого из его лентяев-соседей, поскольку все трое состояли в близком родстве с ее многочисленными высокопоставленными друзьями (а вы полагаете ее просто так пригласили на президентскую свадьбу, потому что мордой удачно вышла?). Так что никого из них она не могла критиковать. А у Ефремова не было хорошего блатного тыла, не могла же быть таковой заведующая детским садом в захудалом поселке, – я вам пытаюсь объяснить, что меня не устраивает ваш подход к работе. Полагаю, что в очень скором времени нам придется с вами расстаться. Я оформлю вам все как полагается, чтобы не портить трудовую книжку, – просто напросто на место Андрея Кухарская планировала очередную правильную дочку нужных родителей, а профессиональные заслуги ее волновали мало, потому что с такими людьми следует дружить. А таких бессмысленных, как Ефремов, от присутствия которого пользы, кроме пары документов не будет, следует удалять, как спам или мусор. Им место в муниципалитетах, туда точно никто на такую зарплату, кроме таких как Ефремов, не пойдет.

Андрея прошило до дрожи в руках. Он не мог потерять это место, ведь оно значило для него гораздо больше чем можно было себе представить.

– Но послушайте, – стал он оправдываться, – я сейчас все сверю и сдам вам обновленный документ за десять минут…

– Я все сказала, – ответила Кухарская, – не надо мне ничего тут доказывать. Не унижайтесь, просто вы работник не нашего уровня. Здесь нужно пахать, а не на планшете в игрушки резаться. Вы думаете я не знаю, чем вы заняты в рабочее время? Ходите пить чай и играетесь. И иногда работаете.

Кто? Кто из трех окружавших его мог сдать? И почему? Ведь они заняты тем же самым, их «работа» ничем не отличается от его. И ведь он значительно умнее, талантливее и серьезнее их. Почему он?

Вернувшись на свое место он с трудом контролировал свои эмоции, продолжал готовить документы и не встревал в очередное ванильное обсуждение политических событий из жизни страны. Перед глазами его стояли только столбцы цифр и необходимость все это срочно установить в правильном соответствии…

Курятник № 1, уже привычный к ежедневным взрывам пережил в этот день очередной. Лиза Оладьина явилась к Суворовой с кипой бумаг, в которых красовались распечатки всех интернет-дискуссий Арсения Савельева. Все самое острое было выделено маркером для пущей убедительности. Но Таисия Николаевна, по своей традиции начала беседу издалека и решила допросить Лизу о текущем состоянии дел:

– Как прошло вчерашнее мероприятие. Есть ли у тебя обещанные доказательства негативного влияния? Может он был некорректен по отношению к тебе? Или к детям?

Лиза задумалась, она не знала, что ей следует говорить, чтобы самой не оказаться в луже:

– Вчера все прошло на высшем уровне. Проблем с поведением не было. Мне он ничего не говорил, но мы и не общались толком. Каждый был занят своим делом.

– Следовательно, там даже не было публичного обсуждения того, что они никуда не едут.

Лиза покачала головой:

– Не было. Арсений достаточно осторожен, так как интуитивно чувствует угрозу. И неважно от кого – он просто ее подозревает и потому ведет себя максимально корректно, четко выбирает нужные слова…

– И это характеризует его как отличного педагога!

– А что вы скажете на это? – тут Оладьина сама и вытащила свой козырь из рукава. Посмотрим, как теперь Суворова запоет, когда почитает гадости и про себя в том числе.

– Что это? – спросила Таисия Николаевна.

– Я сделала для вас распечатки их обсуждений. Если вы с ними подробно ознакомитесь, то получите необходимый объем доказательств, которые вы с меня вчера требовали.

– Очень хорошо, – сказала Суворова и покосилась на бумаги, – я почитаю на досуге. Можешь быть свободна.

Таисия Николаевна вызвала к себе свое доверительное лицо – завуча Стогову и рассказала ей о содержании беседы с Лизой.

– Я бы даже читать это не стала, – сказала она, выслушав всю историю, – Оладьина в своих действиях заходит слишком далеко. Какое нам дело до того, что он там с детьми обсуждает. Это их право, дети его любят, и нет видимости что он их учит плохому, как-то утверждает Лиза. А вот сама она ведет себя крайне непрофессионально, и я бы даже сказала, что по-детски. Арсений, по правде говоря, иногда не лучше себя ставит, но по крайней мере он не делает это во вред всему учреждению…

– Что нам делать с ней? – спросила Суворова, которая сама уже запуталась в хитросплетениях этой интриги, – ведь Лиза всего лишь глупая девочка, которая слишком много наошибалась в своих поступках.

– Я не знаю. Это вам решать, не мне.

– Я хочу послушать твое мнение.

– Если бы решала я, то Лизу следует уволить. Так как на проект Арсения можно будет найти любого другого педагога, потому что основной движущей силой все равно является он, а не Оладьина.

– Но это не так-то просто сделать, – раздосадовано стукнула по столу Таисия Николаевна, – в нашей стране слишком размытое трудовое законодательство. По какой статье? Сама она это не сделает, так как здесь ей полагается удвоенный отпуск и множество других льгот и удобств.

– Над этим следует подумать…

– Послушай меня, – Суворова покосилась на папку с бумагами, взяла ее и подала Стоговой, – забери отсюда эту грязь и уничтожь. Я считаю, что не должна все это читать и знать. В конце концов Арсений приносит пользу нашему детскому дому своими действиями. А Оладьина только подтачивает мое в нем сомнение. Сейчас я должна принимать решение исходя из того, как будет лучше нашему учреждению. Если будет продолжаться эта война компроматов, то все только разрушится. По этой причине я тебя сейчас попрошу сделать следующее. Ты пойдешь к Арсению и все ему расскажешь. Сделаешь вид, что это очень большой секрет, что якобы это твое решение. Этим, я по крайней мере верну ему под ноги почву, а то он устал уже метаться и не понимать, кто вставляет палки в колеса… Но главное, сама Лиза сейчас не должна понимать, что мы решили ее слить, иначе возможны неприятные последствия…

Столь разумное решение Суворовой объяснялось достаточно просто – Таисия Николаевна поняла, что в собранном Лизой досье действительно может быть много чего нелицеприятного. Вот только Арсений, если бы узнал, что она все это прочитала, точно бы не захотел оставаться в учреждении и ушел бы. Так как понимал, что сама Суворова все прочитала, и теперь работать с ней он не может по соображениям морального плана.

Вооружившись папкой, подобно смертельному оружию Стогова спустилась к Савельеву, который сидел в своем кабинете один. Все коллеги куда-то разбежались, кто по магазинам, кто обедать. Завуч положила папку с бумагами на стол Арсения и сказала:

– Можешь сам распоряжаться этой гадостью на свое усмотрение. Суворова не стала это читать и попросила меня их уничтожить.

– А что это, – немного удивился Арсений.

– А ты полистай, – ответила Стогова, – это досье с твоими интернет-дискуссиями и распечаткой твиттера.

Арсений пробежался взглядом по бумагам и непонимающе произнес:

– Кто все это распечатал и главное зачем?

– Сам не догадаешься?

– Лиза.

– В самую точку. Я просто посчитала, что будет справедливо, если ты все узнаешь. Суворова получила эти бумаги сегодня и решила, что не будет их читать. Ей противно все это.

– Я должен пойти и поговорить с ней, – уверенно сказал Арсений.

– Зачем, – Стогова испугалась, что провалила свою миссию.

– Я хочу прекратить весь этот маразм раз и навсегда. Пусть Таисия Николаевна сама решает, кто ей нужен больше. Я или она. Я предъявлю ей ультиматум.

– Давай ты успокоишься и не будешь ломать дрова на пустом месте. Она сама уже сделала этот выбор и такой разговор не будет нужен. Ей и так сейчас сложно, потому что она не знает на чем подловить Лизу, чтобы уволить ее. Лучше спокойно работай дальше. Таисия Николаевна поняла свою ошибку и хочет сама все исправить, не втягивая во все это большую толпу людей. В очень скором времени Оладьиной не будет в нашем учреждении.

– Я смогу работать спокойно, – ответил Арсений, – только когда эта тварь будет уволена раз и навсегда…

А тем временем сама Таисия Николаевна затеяла для себя очередное развлечение. И для этого идеально подходила сама Лиза Оладьина. Очень скоро опальная девица оказалась у нее в кабинете и выслушала довольно внушительную тираду:

– Лиза, я прочитала твоё досье, но, к великому сожалению не посчитала то, что ты мне там выделила чем-то существенным или преступным. В конце концов все мы за спиной в школе обсуждали вредную училку и говорили о ней разные дурацкие гадости, на которые и обижаться смысла нет. Что же касается его политических записей в твиттере, то он как любой гражданин имеет право на четкую позицию и высказывание собственного мнения. Все-таки, твиттер он ведет как человек, а не как учитель. Если бы я нашла там вещи развратного или сексуального характера, то это было другое дело. По этой причине я хочу сказать тебе, чтобы ты прекратила все свои попытки в дальнейшем выставить Арсения в черном свете, чтобы доказать тем самым необходимость твоего участия в его проекте. В связи с этим я приняла решение перевести тебя на другой фронт работ. А проектом Савельева ты с сегодняшнего дня не занимаешься.

Тут всегда серьезная и подтянутая Лиза дала течь, потому что началась самая настоящая бабская истерика, и образ «муженщины» полетел ко всем чертям. Короче говоря, и встретившись глазами с мужиками, вдруг поняла кто есть на самом деле:

– Я не могу оставить проект, – сквозь слезы доказывала Оладьина, – вы не можете со мной так поступить. Моя диссертация… Она связана с этим проектом, мне он очень понравился, – на самом деле Лиза просто собиралась под чистую содрать все заметки Арсения, переписать их и выдать за свои. А сейчас у нее могли все это счастье умыкнуть одним щелчком. Допустить такое было нельзя ни в коем случае, – Таисия Николаевна, – слезы и сопли продолжали струиться по лицу, которое никогда не знало и грамма косметики, грубые некрасивые скулы вульгарно подрагивали словно в дешевой мелодраме, – я сжилась с этими детьми. Они такие же мои, как и его. Мы набирали их вместе…

– Лиза, – жестко отрезала Суворова, получавшая эстетическое удовольствие от преображения жесткой и мужеподобной Оладьиной в обычную, ревущую крокодиловыми слезами, бабу, – это решение принято и обсуждению не подлежит. Я совещалась с завучами, и они согласны с моей позицией. Я слишком заинтересована в том, чтобы этот проект остался в моем учреждении.

В этот момент Лиза решилась на отчаянный шаг, она была готова признаться Суворовой в том, что еще она знала об Арсении. Но проблема состояла в том, что Таисия Николаевна уже ничего слушать не желала:

– Я должна вам еще кое-что сказать, – попыталась спастись Лиза, но Суворова ее резко оборвала:

– Сегодня, я услышала уже достаточно. Дай мне теперь заняться другими делами, не связанными с тобой или Савельевым. Я не могу тратить столько времени на одну и ту же проблему, которая меня порядком утомила.

Оладьина спустилась к себе и там дала волю эмоциям. Она сидела, уронив голову на руки и горько плакала. Потому что проиграла партию по всем статьям, и прекрасно понимала это своим недалеким умом. А поскольку к поражениям эта девушка не привыкла, то затаила в себе обиду и пообещала себе, что ни за что не уступит, останется работать в Детском доме и уничтожит Арсения Савельева.

Сам же приговоренный, задержался на работе и вернулся позднее обычного, уверенный в том, что в департаменте продолжается шторм и его Андрей вернется с работы намного позже.

Каково же было удивление Арсения, когда он застал Ефремова дома. Тот был заметно уставший и бледный. На столе была сервирована недорогая вяленая рыба и морепродукты. Холодильник до отказа заполнен пивом.

– Что за праздник, – удивленно спросил Арсений, который собирался рассказать Андрею про папку компромата и другие новости, но его внешний вид явно не располагал к таким откровениям. Савельев сел напротив и налил себе пива, – рассказывай почему ты бледен как смерть. Что случилось?

– Кухарская, – поморщился Андрей и выпил из стакана.

– У нее снова приступ загноившегося климакса?

– С последствиями.

– И ты до сих пор не привык к ним? Я удивлен, – Арсений отправил в рот кусочек вяленой трески и запил пивом. Выбор напитка, как всегда в случае покупки оного Андреем, оставлял желать лучшего. Но Савельев промолчал.

– Просто сегодня она мне прямым текстом заявила, что намерена уволить. Сказала, что я не могу выдерживать их ритм работы… А блатных не трогает. У нее кто-то есть на мое место. Что мне делать?

– Выпей, – спокойно сказал Арсений. Он видел банальную панику Андрея и не мог его понять. Ведь подобные закидоны Кухарская устраивала часто, – и успокойся. В нашей стране просто уволить человека, если того захотела левое предплечье климактерической начальницы, не получится. Уж поверь мне, мама часто это любила повторять. Что трудовой кодекс нужно знать и уметь применять.

– Она спокойно все это обойдет, если понадобится, – в отчаянии простонал Андрей, – ты полагаешь она первый раз такое делает?

– Думаю что нет, – Арсений посмотрел на своего дорогого Андрея и понял, что сделает исключение из правил, – я сейчас вернусь. Пойду переоденусь.

Савельев вышел из кухни, где Ефремов продолжал топить свое горе в стакане с пивом, отправился в комнату. Быстро переодевшись, он достал свой мобильный телефон и, когда был получен ответ, сказал:

– Ирина Иосифовна, вот он и настал момент, когда я хочу воспользоваться твоим служебным положением.

Мать Арсения состояла на государственной службе и занимала достаточно высокий пост в региональном правительстве, подчиняясь только центру и не имея начальников на уровне своего региона. Эта женщина отличалась довольно сдержанным характером и часто принимала чисто мужские хладнокровные решения. Савельев пересказал матери проблему Андрея:

– Откровенно говоря, – сказала она, – буря в стакане воды. Не может эта тупорылая напомаженная силиконовая овца его просто так уволить, если он столько лет на нее работает.

– Мама, – сказал Арсений, – я не прошу тебя дать мне юридическую консультацию по конкретному вопросу трудового законодательства. Мне нужна помощь.

– То есть, ты в кои то веки решил поступиться своими принципами из-за которых уехал из родного города? Решил-таки побыть недолго сыном Ирины Иосифовны.

– Если тебе будет приятно от того, что я это признаю, то да.

– Хорошо. Продиктуй мне имена и явки, думаю, что к завтрашнему утру им уже всем подстригут газон и выдерут внутренности с корнем. Они же не ожидают, что у твоего Андрюши на самом деле есть высокопоставленные защитники. А ему ты скажешь?

– Нет, не стоит.

– Думаю, что это правильное решение. А то еще включит гордость и начнет отказываться. Знаю я таких…

Арсений продиктовал матери всю информацию и довольный содеянным вернулся на кухню, где Андрей продолжал смаковать безысходность своего положения.

– Как ты, – спросил Савельев, – не успокоился?

– Я не знаю, – сказал Андрей и посмотрел на Арсения, – ведь все будет хорошо?

Савельев посмотрел на Ефремова влюбленным взглядом и сказал:

– Конечно будет, я тебе обещаю. У нее пройдет приступ недотраха, и все будет просто замечательно…

На следующее утро Андрея вызвала к себе озадаченная Кухарская, которая официальным тоном сказала ему следующее:

– Андрей Владимирович, я должна извиниться перед вами за свою вчерашнюю выходку. Надеюсь, что вы не восприняли всерьез весь тот бред, что я вам наговорила. Просто я слишком сильно перенервничала, – а сама вспоминала как в трубке телефона звучали жесткие лексемы из разряда «урна казематная», «силиконовая кукла», «генетическая трагедия», «ядерная война женственности» и «трагедия геронтологии», а также угрозы покончить с ее управлением в департаменте и отправкой на пенсию, от человека, который был ее прямым руководителем, – и я надеюсь, что вы сможете списать вчерашний утренний эксцесс на мой почтенный возраст и хроническую усталость. Все-таки столько всего сразу. Я узнала вчера что моя хорошая подруга на самом деле жива, хотя ее похоронили уже…

Так или иначе Андрей Ефремов вернулся за свой рабочий стол в отличном расположении духа. Все пугала-демоны улетучились, большие белые крылья снова выросли там откуда их отломали. Но главное состояло в том, что Андрей был на сто пятьдесят процентов уверен в том, что его «спасение» есть следствие того, что Кухарская умеет включить логику, когда может, и что он действительно является незаменимым сотрудником на фоне блатных соседей, что всегда только делали вид занятия работой. Все это в комплексе поднимало самооценку Ефремова до еще более значительных высот…

Успешный и приятный во многих отношениях рабочий день был самым бесцеремонным образом прерван звонком Пашки на мобильный телефон. Сначала Андрей не думал отвечать, но в какой-то момент, что-то внутри его сознания щелкнуло, и Ефремов принял вызов:

– Андрей Владимирович, – голос ребенка неестественно дрожал и был готов сорваться на крик, – приезжай скорее в Березуги. Арсений в больнице. Его пытались убить.

Ефремов вскочил с места, не поверив в услышанное:

– Что ты сказал? Как это произошло.

– Приезжай скорее.

– Он жив?

– Да, но состояние тяжелое…

Тем утром, придя на работу Арсений Савельев не придал значения тому, что на его рабочем столе валялась странная белая коробочка. Более того, он даже посчитал, что странный объект угодил к нему по случайности, что это чья-то чужая собственность. По этой причине Арсений спокойно пошел на занятия, а во время обеденного перерыва вернулся к себе. Коробочка по-прежнему лежала на столе:

– Ты не знаешь, чье это? – поинтересовался Савельев у случившейся там же Светланы.

Миловидная блондинка, которая уже давно смотрела на коллегу как на соперника и заклятого врага спокойно прощебетала:

– Ее принесли утром и просили передать тебе.

– Мне? – удивился Арсений и сел на стул, смерив странный подарок подозрительным взглядом. После этого он поднял ее и попробовал потрясти. Весила она прилично. Далее Савельев принял решение не открывать подарок и просто выбросить его. Потому что правильный педагог никогда не примет странный анонимный подарок.

Когда коробочка шлепнулась в мягкую от чужих порванных бумаг, мусорную корзину в ней что-то щелкнуло и запищало. Арсений резко схватил этот аппарат и открыл его. То, что он увидел поразило и напугало до глубины души.

– Это бомба! – воскликнул он.

Света, как и подобается истинной блондинке, издала громкий визжащий звук и быстро выбежала из кабинета. А Арсений схватил безумный агрегат и выскочил в коридор, а потом и из здания.

Так быстро он еще никогда не бегал. Ни разу Арсений Савельев не позволял себе перебегать через дорогу, не пропуская автомобили, которые с диким визгом тормозов останавливались от него в миллиметре. Ноги были словно ватные, а все вокруг воспринималось, словно в нехорошем сне, когда нужно бежать быстро, а тело не хочет тебя слушаться и движешься словно в какой-то вязкой субстанции. И страх. Жуткое состояние, что если адская машина сработает раньше, то ты никогда больше не увидишь своих воспитанников, Пашку и, конечно, Андрея.

Совершенно очевидно то, кто подкинул Савельеву смертельный подарочек. Вот уже и цель – Арсений подбежал к реке и кинул коробку вверх, но она не успела долететь до воды и взорвалась в воздухе.