Текст книги "Курятник"

– А потом появился Андрей, – пробормотал Арсений, – и вытащил меня из этой ямы. Чтобы потом, четыре года спустя снова сбросить в эту яму.

– Вот именно. А еще постоять и понаблюдать за тем, как мы все будем вокруг этой ямы суетиться и тебя вытаскивать. А ему достаточно просто полюбоваться.

– Прекрати немедленно, – сказал Арсений, а Таша про себя подумала, что от этой затянувшейся и нудной мелодрамы начинает беситься. Еще немного и Наталья сама достанет оружие и прикончит обоих. Она уже не знала кого винить больше во всем происходящем. Инфантильного Андрея, который закрылся своим резким решением и прятался от всего мира, пытаясь разговорами оправдать себя перед окружающими, а на самом деле просто убедиться в том, что он прав. Или же Арсения, который превратился в сопливую бабу, культивировал и держал в себе свою боль, не желая отпускать и жить дальше.

– Тебе себя вообще не жалко? – возмутилась Таша, – полагаешь, что таким поведением ты сможешь его вернуть? Тебе надо расставить приоритеты – сейчас самое главное, это твое здоровье и Паша.

– А как мне без него жить дальше, он же был всем для меня эти годы.

Таша оставила дальнейшие попытки разубедить Арсения.

– Но я не буду вести себя с ним так как сейчас, – продолжил свою тираду Арсений, – никто кроме меня не скажет ему всей правды, потому что только я знаю его настолько хорошо. Все его недостатки, капризы. Все это вот тут, – он показал себе на лоб.

На место встречи Арсений приехал на полчаса раньше. Широкий бульвар занимала огромная толпа, наблюдавшая за выступлением артистов из-за океана, раскрашенных в индейцев. Андрей тоже был здесь и наблюдал за представлением. Они поздоровались, пожав руки, и молча пошли искать скамейку, чтобы присесть и поговорить. Когда этот объект был найден, Ефремов достал ключи от квартиры и демонстративно отдал их Арсению:

– Наталья сказала, что у нас остались нерешенные вопросы. Я слушаю.

– Тогда выслушай меня. Первый раз в жизни постарайся прислушаться к тому что я говорю, если считал, что раньше я говорил лишь глупости, которые не должны были тебя беспокоить и касаться. Ты отлично знаешь, что когда мы познакомились, я еще находился в той самой страшной яме, в которую угодил стараниями твоего предшественника. Я не буду отрицать, что я сам тоже виноват в своем состоянии, потому что не пытался с ним справиться. Но именно ты нашел в себе силы и желание подойти к краю этой страшной ямы и подать мне руку. Вытащить меня. Занять в моей жизни самое важное место и дать понять, что это будет долго и надежно. Ведь ты занял очень активную и серьезную позицию. Чаще всего казалось, что именно ты доминируешь в нашем союзе, потому что выглядел серьезным, важным и правильным. Именно такой пример ты и подавал Пашке, который перенимал это от тебя, но он и не подозревал, что впитывает недостатки. Потому что ничем не подкрепленная серьезность не может быть достоинством. Этим ты самым жестоким образом обманул его надежды и ожидания. Ведь весь твой положительный пример был перечеркнут одним единственным глупым и детским поступком. И сколько угодно называйте меня со Светланой бабой. Вам это, судя по всему, даже удовольствие огромное доставляет. Только то, как ты втихую собрал свои вещи в мое отсутствие и сбежал к мамочке под юбочку. То как ты врал нам о том, что на самом деле сказал Виолетте, вызывал мне «скорую», отлично зная, что это поставит меня в условия, когда я не смогу в принципе работать с детьми дальше из-за нахождения на учете у психиатра. Все это вместе недостойно важного и серьезного человека. Потому что такой человек может находить в себе силы анализировать и отвечать за свои поступки. Ты же предпочел созвать армию помощников, на головы которых спихнул всю ситуацию, но при этом самостоятельно не делать ничего! Ты боялся получить труп в своей биографии? Так твой поступок мог сразу привести к трем. Все мы знаем, что у Паши были проблемы со здоровьем. И он очень тяжело перенес всю эту ситуацию, а у тебя еще хватило наглости заявить ему, что он виноват в происходящем и что он не соврал мне тогда, когда я позвонил ему и прямо спросил, что случилось. Ты уже прекрасно осведомлен о том, что происходит с моим здоровьем. И все это легло на плечи семнадцатилетнего пацана, который сейчас, твоими стараниями, постарел за неделю лет на десять. Потому что, когда выбегаешь в коридор на каждый шум у двери. Когда постоянно занимаешься тем, что таскаешь по квартире бесчувственное тело, каждый раз проверяя пульс и беспокоясь, что на сей раз это уже окончательный исход заболевания… Ты изуродовал и мою и его жизнь. Только тогда понимаешь всю глубину твоего предательства. Ты предал не только меня. Пашка тоже твоя жертва, скоро его заберет к себе мать и его жизнь рухнет… Конечно, ты активно продавливал политику, что она его мать. Но я знаю немного больше тебя. И делиться с тобой этими подробностями не собираюсь. Ты совершил преступление против нашей семьи. Разорил это гнездо, движимый дурацкими принципами и посторонней болтовней. Копил в себе претензии, которые проговаривал на стороне с тупой блондинкой. Не задумываясь над тем, что в первую очередь, при наличии претензий, их следует обсуждать в семье, поскольку именно она и является главной ценностью. Не надо говорить всякую чушь о том, что семья должна быть разнополой и так далее. Света говорит так потому, что завидовала нашему счастью и активно добивалась тебя. Семья, это в первую очередь группа людей, которые объединены одним чувством, иногда это бывает по кровному признаку, но это необязательное условие. Ты никогда не говорил мне, что любишь меня. Боялся брать на себя ответственность. Но это и так было видно, без слов. И то как ты, машинально обнимал меня, пока спал, показывало, что именно чувствует твое подсознание. И чувствует сейчас. Это никуда не делось, ты просто пытаешься себя загнать это поглубже и задушить. Так как тебе наш союз надоел и стал невыгоден. Только детство закончилось и убежать, спрятаться под юбку к мамочке не получится. За все надо платить и уметь отвечать за поступки. А ты хочешь прикрыться тем, что не дорос до семьи и ответственности. Тогда, черт возьми, как ты можешь утверждать, что дорос до ответственности быть государственным чиновником? Ты профнепригоден, если таким образом решаешь свои мелкие семейные проблемы. Что же будет с нашей страной, если ты дорвешься до более высокого поста? А я знаю. Будешь прятаться и врать, как это делали мелкие чиновники после Таманска. Скрывать, перекладывать, прятать. Ноги растут из простого. Если не смог признаться и нести до конца свою ответственность перед семьей, то с какой радости, ты сделаешь то же самое для своей страны? И не стоит подменять понятия. Ситуация именно такова, а разговоры о нездоровости нашего союза это просто отговорки и попытка выбраться из проблемы. Это указание на то, что все что мы прожили и пережили за эти годы для тебя не имело никакого значения. Следовательно, ты все это время притворялся? Изображал, имитировал? Ты позиционировал себя как защитника семейных ценностей, а что в итоге? Как можно ненавидеть собственную мать, чтобы скрывать от нее свою ориентацию? Или ты решил перекраситься под воздействием общественного мнения? Не мне тебе рассказывать к каким отклонениям ведут подобные перестройки. Сейчас тебе нужно самому прийти к решению, которое сможет исправить все то, что ты переломал столь жестоким способом…

– Я, – Андрей не мог подобрать слов, – я не думал, что все будет так…

– Не ври мне хотя бы сейчас. Ты отлично знал, что я не отреагирую на эту выходку легко и непринужденно. Что не отпущу тебя просто так, с улыбкой, как ты от меня того требовал. И ведь ты даже не смог объяснить своих мотивов…

– Я эгоист. И меня волнует моя карьера. А огласка наших с тобой отношений поставила на ней крест. И я тебе говорил, что не готов стать новым Харви Милком…

– А кто тебя заставлял кричать о наших отношениях на каждом углу? Карьера? Да о какой государственной карьере можно говорить, если сам понимаешь, что ты законченный инфантильный и безответственный маменькин сынок, который недоволен тем, что ему вовремя сопельки не подтерли! И ты должен понимать, что сейчас мне следует бороться с заболеванием, и если я не справлюсь, то сомневаюсь, что все свидетели, которых ты сам собрал чтобы меня спасти, молчать не будут. И случится и огласка, и твоя карьера накроется моментально. Эти люди молчать не будут.

– Ты мне угрожаешь?

– Я пытаюсь донести до тебя возможные последствия того, что меня не станет. Хоть ты в это не веришь. Просто потому, что тебе удобно это. Только и всего. Но вера в удобное есть ничто иное как самообман. А Пашка, мы взяли его вместе. И он не сломанная игрушка из магазина, которую можно вернуть или выбросить. Мы вместе взялись нести за него ответственность. И ты решил, что имеешь право решать его судьбу!

– У него есть мать!

– Ты вообще понимаешь, что говоришь?

– Да! Мать – это главный человек…

– Если бы ты по-настоящему любил свою, я бы еще понял. Но Пашкина мать не относится к категории матерей, которых прославляют в обожаемых тобой стихах, от которых ты пускаешь картинные слезы. А Пашку она до сих пор не забрала, но собирается это сделать несмотря на все наши уговоры. Но времени у нее пока нет…

– Это еще почему?

– А ты в курсе, чем она зарабатывает себе на жизнь? – не сдержался Арсений.

Андрей покачал головой.

– Вот и оставайся в неведении, – Савельев дрожащей рукой достал сигареты и закурил.

– Может тебе не стоит в твоем состоянии…

– Я сам решаю, что мне можно, а что нельзя. Если забыл, то ты от меня отказался, когда подло и тихонечко сбежал от меня, чтобы ни за что не отвечать. И исправлять, судя по всему ничего не хочешь.

– Прости, мне очень жаль.

– Это самое простое и банальное, что ты мог сказать. Извиниться, развернуться и уйти. Представь себе, что твой отец такое сказал матери. Или твой брат, например, сказал бы это своей жене и бросил бы ее с тремя детьми. Что бы ты ему на это заявил? Ты, кто постоянно критиковал его? А ничего бы не сказал. Потому что сам сделал то же самое. Бросил тех, кто тебя любил, считал самым лучшим и любимым. Разницы у ситуаций нет, – в этот момент Арсений понял, что у него перед глазами начинают расползаться разноцветные круги, а в голове с левой стороны стала проскакивать резкая и неприятная боль. Он на мгновение зажмурился.

– С тобой все в порядке?

– Для тебя со мной точно все в порядке. Ты разве забыл, что я притворяюсь? Чтобы тебя такого бедного, невинного и несчастного шантажировать и пытаться вернуть силой. Но я добиваюсь того, чтобы ты спас не нас, а в первую очередь себя. Если ты отвернешься от нас, то совершишь преступление против себя самого, откажешься от всех ценностей, которые исповедуешь. Потому что они станут фальшивыми. Ценность не может быть истинной, если она просто регламентируется на словах и при этом никак не учитывается на делах. Твой поступок разом их все перечеркивает, очень резко и без шанса на восстановление. Нужно быть порядочным во всех сферах, а не делить их на те, где можно быть подлым, а где-то нельзя. Потому что это уже будет непорядочно. Решить окончательно, каков ты с точки зрения морали – подонок или нет. Оправдание из разряда «я еще не дорос» не является таковым, когда тебе двадцать шесть лет. Совершеннолетие в нашей стране наступает в восемнадцать. И с этого момента наступает время, когда детские отговорки не могут быть восприняты всерьез. Если ты подонок, то не имеешь прав ни на какие должности в управлении государством, потому что не можешь нести ответственность за свои действия. Иначе эта страна просто рухнет, как наша семья. Потому что ты быстро соберешь вещи и никого не предупредив сбежишь на сторону. Там, где тебя будут хвалить за твой поступок. Но только потому, что в тебе заинтересованы. Никто просто так не будет убеждать тебя в том, что ты все делаешь правильно, так как оправдать подлость нельзя. А то что ты совершил называется именно этим словом.

– И что ты от меня сейчас ждешь?

– А это уже тебе решать. Не мне. Ты знаешь, как мы в тебе нуждаемся. Но если для тебя наши чувства ничего не значат, то о каких детишках может мечтать твоя мамочка? Или она с радостью посадит на свою хрупкую шейку какую-нибудь тупую блондинку вроде Багрицкой в обрамлении двух или трех поросят, а ты убежишь в очередной раз наигравшись в семью? Когда ответственности нет, это очень легко осуществить. Так и будешь бегать, а мамочка займется коллекционированием твоих отпрысков. Возможно, она даже станет от этого очень счастливой. Только эти дети будут несчастны, так как тебе насрать на их чувства, как и на нас! – Арсения качнуло. Он снова почувствовал себя нехорошо и схватился за голову, – со мной все в порядке! Я же притворяюсь, – он достал еще одну сигарету.

Андрей показал ему два пальца и спросил:

– Сколько пальцев.

– Два, да успокойся ты. Тебе же Света сказала, что на мои уловки нельзя покупаться.

– Откуда ты знаешь?

– Пашка прочитал твою переписку, когда ты его попросил разлогиниться.

– Вот стервец…

– А ты рассчитывал все это скрыть? Забавно. Хотя, что я удивляюсь. Предела лжи и подлости не бывает. Знаешь, я пойду. Тебе надо подумать надо всем что я сказал, хотя я уже сомневаюсь, что в этом был смысл. Ты конченный человек, раз решился бросить на пацана больного человека. Я понимаю, что если выживу, то спасу тебя. Но после всего случившегося мне кажется, что ты не заслуживаешь этого спасения. И почему я не могу вырвать свою любовь к тебе изнутри и выбросить…

Арсений встал со скамейки и попытался идти. Ноги стали ватными и плохо его слушались, а земля раскачивалась и вибрировала. Андрей остался на скамейке и наблюдал за его движениями. Но Савельев не сдавался и шел дальше, отлично понимая, что может не добраться домой. Пройдя до аллеи бульвара, он повернул и понял, что если не найдет места, где можно будет опереться и передохнуть, то попросту упадет. Арсений отметил для себя небольшую вентиляционную шахту метрополитена. Дойдя до нее, он оперся и смог слегка перевести дух. Зрение пока не подводило его, но фокусировка несколько раз давала сбой. Ефремов сидел на скамейке и видел все это, но не желал подняться и помочь…

За второй раз Арсений преодолел расстояние от шахты до спуска в метро. Там были поручни и идти стало легче, но спускаться по лестнице оказалось не столь легкой задачей, поскольку почва под ногами продолжала качаться.

Преодолев ступени Савельев взял влево, подошел к стене и пошел вдоль, стараясь не отпускать ее рукой. Зрение начинало подводить. В некоторые моменты оно пропадало вовсе, но вскоре возвращалось. Организм как мог боролся со стрессом и не давал наступить приступу прямо там.

Ступив на эскалатор, Арсений понял, что свет в глазах гаснет. Он стиснул зубы и стал ориентироваться по ощущениям. Савельев помнил, что на станции есть скамейка, а линия, по которой ему сейчас ехать напрямую идет почти к дому. Подсчитав время и вычислив приближение края эскалатора по движению ступеней, он сделал шаг и без проблем сошел с него. Теперь предстояло найти стену и по ней дойти до скамейки. Но что делать дальше?

– Помогите мне, – сказал он громко, – мне нужна помощь.

Вскоре на его зов откликнулась женщина, охранник станции:

– Что с вами? – испуганно спросила она.

– Кто вы? – неожиданно спросил Савельев.

– А вы не видите?

– Нет, – честно признался Арсений, – я не вижу.

– Я охранник на станции, – сказала она в ответ.

Арсений запустил руку в карман и достал свой мобильный телефон:

– Пожалуйста, найдите в записной книжке Пашу и позвоните ему. Потом дайте мне трубку…

Удивленная женщина стала ковыряться в телефоне и нашла там номер Пашки далеко не с первого раза. Но вскоре смогла нажать на вызов и передала Арсению трубку. Пашка ответил почти сразу, он знал, что Савельев здорово рискует:

– Да. С тобой все в порядке?

– Паша, я сейчас в метро и у меня начинается приступ. Пока я вижу, звоню тебе попросить встретить меня на «Звездной» первые двери первого вагона. Думаю, что буду там через минут тридцать. Поторопись.

Арсений выключил телефон и сказал охраннице:

– Пожалуйста, вы сможете проводить меня к первому вагону?

– Зачем вы сказали, что еще можете видеть?

– Это мой приемный сын. Ему еще очень мало лет, и он достаточно натерпелся за последнюю неделю. И тут бы на ушах через десять минут стояли все родственники, «скорая» и прочее. А я этого не хочу…

Арсений встал. Женщина проводила его до платформы и посадила его в первый вагон. Савельев постарался занять место рядом с дверью в кабину машиниста и взялся за поручень. Грохот колес давил на голову. Объявления автоинформатора слипались в один единый поток какой-то жуткой тарабарщины…

На «Звездной» Арсений вышел из вагона и тут же почувствовал, как его подхватили за руку. Это был Пашка:

– Уже? – спросил он.

– Да, – ответил Арсений, – пойдем домой…

И они вместе пошли к эскалатору, пока не скрылись со станции, поднятые вверх движущейся лестницей…

* * *

В этот не самый счастливый день, на переходе возле станции Ельша установилась влажная погода, отчего видимость на дороге ухудшилась. Именно в это страшное утро тут появились две воспитательницы из обычного озерского детского садика. Они сопровождали двадцать воспитанников, с которыми должны были дойти до места сбора, где их ждал заказанный для экскурсии автобус, который не мог проехать в тесный двор расположения дошкольного учреждения. Они перешли через первую полосу без особых приключений и перекрыли своей колонной выход на вторую, ожидая, когда сигнал светофора сменится на зеленый. Секундомер отсчитывал время, оставалось около сорока секунд. Сразу за колонной детей собрались обычные обитатели перекрестка – люмпены-грузчики и бабушки с тележками, которые шли закупаться продуктами на рынок. Разумеется, их не устраивала перспектива ждать целых сорок секунд и тут:

– Ну пошли уже, на дороге машин нет! – кричал кто-то из собравшегося быдла.

Воспитательницы стойко ожидали сигнала, как вдруг, толпа пошла через колонну детей вперед. Бабушки попутно ругались:

– Совсем охамели, не видят, что дорога пустая…

Часть детей вышла следом за толпой, которая вытянула ее на тротуар. Воспитательницы стали пытаться вернуть детей назад, но из толпы раздалось:

– Прекратите учить детей всякой херне. Не видите, что машин нет, девушка, не создавайте затор!

А в этот момент, по полосе с северной стороны в своей не самой дорогой машине ехал молодой человек по имени Матвей Ковалев. У него не было никаких особых привилегий, его родители не занимали высокий пост, на свою машину он заработал своим собственным трудом. Дальний свет был включен, как того требовали правила дорожного движения в условиях слабой дымки. Светофор, до которого оставалось метров двести показывал зеленый сигнал, следовательно, тормозить не следовало. И тут, прямо из дымки он увидел толпу людей, которая шла через проспект, не разбирая пути и игнорируя красный сигнал светофора:

– Что за черт, – завопил Матвей и стал сигналить, сразу нажав на тормоз.

Автомобиль завизжал от резкой попытки остановки. Над проспектом раздались крики. Машину, от столь недопустимых движений начало дергать на дороге. Тормозить было попросту некуда – весь переход был перекрыт людьми, а машина двигалась с разрешенной скоростью в восемьдесят километров в час. Задние колеса резко заскользили, автомобиль начало крутить на скользкой дороге, несмотря на довольно хорошую и дорогую резину.

Транспортное средство боком влетело в толпу и раскидало людей, как снаряды в кегельбане. Некоторых ударом отбросило на несколько метров вперед. Несколько детей были затянуты под днище и там моментально раздавлены. Одна из бабок, подкинутая вверх приземлилась прямо на свою тележку, об которую сломала шею.

– Они же переходили на красный свет, – воскликнул Матвей и понял, что ему не стоит выходить из машины, так как прямо на него шла толпа быдла, которую он не задел при своем маневре. Какой-то дедок палкой стал бить по лобовому стеклу приговаривая:

– Урод, что ты сделал. Убийца!

От суда Линча его спасло то, что на место происшествия на удивление быстро приехала полиция…

* * *

Андрей Ефремов приехал в этот день в свой курятник в особо хорошем расположении духа. Солнечная погода на улице радовала глаз и казалась даром небес. Июнь уже подходил к концу, а в отпуск не хотелось совсем. Разместившись на своем рабочем месте, он не смог не заметить странных взглядов коллег:

– Наверное тебя можно поздравить? – сказал блондин.

– С чем? – удивился Андрей.

– А ты не в курсе? – спросила блондинка.

– Ну разве что погода сегодня шикарная и очень позитивная, – ответил Андрей.

– Тогда сейчас узнаешь, – саркастично улыбнулась брюнетка, отчего Ефремову стало не по себе.

Вскоре он был вызван по селектору в кабинет к Кухарской. Та сидела за своим столом с довольным выражением лица. Дама едва ли не сияла. Складывалось ощущение, что она сходила на полный курс омоложения и заплатила за него с большой скидкой.

– Вы просили меня зайти? – поинтересовался Андрей.

– Да, – сказала она весело, – я знаю, что ты давно работаешь со мной и сейчас я хочу сделать тебе предложение…

Внутри у Ефремова все подпрыгнуло и заиграло. Неужели наконец-то он добился своего?

– …Скоро я перехожу на более высокий пост в департамент строительства и хочу прийти туда с толковой командой. Как ты смотришь на то, чтобы пойти за мной туда и занять пост начальника отдела капитального строительства объектов образования? Мне кажется, что ты быстро и без проблем освоишь этот фронт работ, у тебя все получится. Зарплата там будет больше, кроме того, это все-таки государственная служба, а не тот вшивый договор, что заключен у тебя. Ты согласен?

– Я и не знаю, – улыбнулся Ефремов, – это настолько неожиданно…

– Тебе нужно время подумать? Оно у тебя есть…

– Нет, – ответил Андрей, – я готов вам дать ответ. Я согласен пойти с вами в департамент строительства.

Ефремов возвращался к себе совершенно другим человеком. Его все же оценили и готовы дать новый фронт работ. Теперь взгляды коллег он воспринимал как исполненные зависти, Андрей по ним видел, что предложение сделали только ему, тем самым дав понять, что он действительно ценный сотрудник, а в скором времени важный чиновник на государственной службе. От этого ощущения казалось, что сзади выросли крылья и появлялось желание и возможность воспарить над этим пошлым и никчемным мирком. Именно так в тот момент воспринимал свой кабинет Ефремов… Но вдруг коллеги отвлеклись от его величия и включили на полную громкость радио:

– Господи, – всплеснула руками брюнетка, – какая ужасная трагедия…

Арсений и Таша шли по платформе вокзала Озерска вдоль состава скоростного поезда. Савельев тащил за собой чемодан на колесиках:

– Когда приедешь на место, – говорила Наталья, – позвони. Если в клинике будет работать интернет, пиши через скайп.

– У них его скорее всего нет, – заметил Арсений, – так что не обещаю.

– Сейчас самое главное, – напомнила Таша, – это твое здоровье. Все-таки мы же не просто так подключили твою маму к этому делу…

– Но мы не смогли сохранить Пашку, – напомнил Арсений, – и я теперь действительно остался совсем один. А Андрей даже не позвонил…

– Хочу тебе напомнить, что он заявил, что считает, что его разводят на деньги. Он не верит в серьезность твоей болезни в принципе. Если этот человек докатился до того, что, видя твой приступ, отправил одного через весь город домой… Давай перестанем вообще вспоминать об этом подонке. Забыл, как он у меня справку из больницы требовал? Адрес клиники…

– Не забыл. Но зачем он поступил так с Пашкой? Ведь он не виноват в его инфантилизме…

– Хватит повторять одно и то же. Его мать так решила. Пока ему нет восемнадцати лет, то и разговора быть не может. А на борьбу у нас сил нет ни физических, ни моральных. Кроме того, не забывай, что она пригрозила нам с тобой судом, если мы попытаемся встретиться с Пашкой. Сейчас самое важное, чтобы ты разобрался со своим здоровьем. Вспомни о детях, которые тебя ждут здесь!

Устроившись в кресле Арсений смотрел в окно на шпили вокзала и пытался себя успокоить. Но это получалось не особо удачно. Поезд вскоре тронулся, быстро набрал скорость и взял курс на юго-запад. Савельев думал о том, какое страшное будущее ждет эту страну, если высокие посты в ней будут занимать безответственные люди вроде Андрея Ефремова… Именно подобные ему люди в тот день отвечали за развод поездов на скоростном участке. В Демидове, по ошибке, на главный путь выпустили товарный состав из пятидесяти вагонов высокооктанового топлива. При приближении к Каспле машинист локомотива скоростного пассажирского состава увидел, что со стремительной быстротой нагоняет товарный. Торможение уже не смогло спасти положение…

Над долиной стояла прекрасная солнечная погода, не способная портить настроение. Потому раскаты грома казались лишь отзвуками кратковременной грозы. Но это были взрывы, что унесли множество человеческих жизней и ставшие крупнейшей железнодорожной катастрофой в истории Большой страны. А Завальный был уже мертв, чтобы обвинить его и в ней. Других пациентов, способных возмутить разум общественности найти было проблематично – всех уже вылечила мнимая стабильность. И то, что в случившейся утром на переходе возле станции Ельша трагедии виновато общество тоже никто не хотел задумываться. Ведь у той аварии был один единственный виновник которого никогда не назовут по имени и в лицо. Всегда проще обвинить кого-то одного, чем добиться признания вины всей толпы.

Тем временем цыпленок уже клевал свои первые зерна под любящим присмотром мамы-курицы…