Текст книги "Блеск дождя"

46
Алиса

Семнадцать минут. Через семнадцать минут распахнутся двери галереи и откроется моя первая выставка. Ни за что бы не поверила, если бы своими глазами не видела, как служба кейтеринга готовит фуршет с шампанским, как Герда, кажется, десятый раз обходит все пространство.

– Возьми, дорогая. – Герда протянула мне бокал. – Это поможет успокоиться.

– Заметно, что я нервничаю?

– Немного, но это абсолютно нормально. Я, по крайней мере, тоже волнуюсь, как и ты. По опыту знаю, что немного алкоголя помогает. За тебя, Алиса!

Она подняла бокал, мы чокнулись.

– Спасибо за… за все, Герда. – Я дрожащими руками поднесла ко рту бокал. Я только пригубила, а Герда осушила его разом, оставив на стекле след от помады. Пожав плечами, я последовала ее примеру, запрокинула голову и выпила холодную игристую жидкость.

– Вот! Теперь и начинать можно, да? – Герда взяла у меня бокал.

Я кивнула, однако уверенности в том, что напряжение спало, не прибавилось.

– Кстати, Алиса, выглядишь сногсшибательно. – Она одобрительно оглядела мой наряд. То платье, которое я не решилась купить сама и которое мне в результате подарила Калла. Мне очень оно нравится, и я благодарна ей за него. Стоить отметить и реакцию Симона, когда я вчера вышла из комнаты. Он вытаращил глаза и сказал:

«Ну, ты понимаешь, что этим платьем ты составишь конкуренцию своим картинам?»

Тем самым он избавил меня от последних сомнений.

– Спасибо, Герда. Ты и сама замечательно выглядишь, – сделала я встречный комплимент. Не из простой вежливости – ее белый комбинезон с широким черным поясом на талии смотрелся исключительно выгодно.

– Значит, по части одежды мы обе не прогадали, да? – Она взглянула на часы. – Окей, через десять минут начнем. Если тебе нужно в туалет, сейчас самое время.

Я последовала ее совету, но не для того, чтобы сходить в туалет, а чтобы спокойно написать папе. Вообще-то я хотела сделать это после выставки. Вчера он окончательно отказался прийти. Посчитал, что звонок ни к чему, что эсэмэски достаточно. И это после того, как я послала ему мамину картину в виде почтовой открытки… Я надеялась. Сбыться этой надежде в очередной раз было не суждено.

Я хотела ему об этом сказать. Сейчас. За восемь минут до открытия. Это глупо, но, возможно, единственный способ отвлечься на следующие несколько часов. Мне необходимо избавиться от этого. Обозначить этой выставкой новое начало. Освободить сердце, душу и разум, высказав все невысказанное. Только так мне удастся снова найти место для себя самой. Для вещей, которые мне важны. И да… возможно, и для Симона.

Я сделала глубокий вдох. Села на крышку унитаза и наговорила папе голосовое сообщение. Это не был тщательно обдуманный текст. В нем не было резонерства. Не было выверки.

«Привет, папа. Я просто хотела, чтобы ты знал, что мне больно. Мне больно, что ты не в состоянии меня любить, потому что я напоминаю тебе маму. Мне больно, что при виде меня ты страдаешь и тоскуешь, что терпеть не можешь, когда я рядом. Я надеялась, что сегодня ты испытаешь каплю гордости за меня. Что разглядишь во мне чуть больше, чем просто тяжелое воспоминание. Разглядишь меня. Твою дочь. Твоего ребенка. Что улыбнешься мне. Но, похоже, ты не в силах. И я тоже не в силах больше лелеять надежду, пап. Я не могу больше снова и снова пытаться и в ответ получать лишь обиды. Я… я люблю тебя, пап».

Под конец у меня затряслись губы, и последние три фразы я сумела лишь хрипло прошептать. Экран перед глазами поплыл, когда я отпустила значок микрофона и отправила сообщение. Все. Не все, но достаточно, чтобы почувствовать некоторое облегчение. Так я, по крайней мере, говорю сама себе и что есть силы стараюсь не разреветься. Может быть, позже. Или завтра. Но не сейчас. В том числе из-за макияжа – не хотелось бы, чтобы за три минуты до начала поплыла тушь.

Три минуты.

О, господи!

Я вскочила, засунула телефон в клатч и рванула дверь. Не посмотрев в зеркало, я стремглав побежала обратно в выставочный зал.

– Алиса! – Герда стоит наготове возле дверей и руками делает мне знаки. – Наконец-то. Начинаем. Ты готова?

Слегка запыхавшись, я остановилась возле нее и натянула улыбку.

– Да, готова.

Или нет. Потому что к последовавшей суматохе я готова все же не была.

Я думала, посетители будут входить по отдельности, маленькими группами, и так весь вечер. Однако, кажется, они решили прийти все разом. Я думала, каждому удастся уделить больше времени, но не хватило времени даже толком поздороваться с Лео, Каллой и Симоном. Поскольку я нон-стопом пожимала руки людям, которым Герда представляла меня как А это мое новое открытие, Алиса Мейер, дочь Элен Мейер. Художники, коллекционеры, критики. Все – знакомые Герды и мамы, они говорили мне, что рады познакомиться со мной и моими работами. Мимо меня проносились имена, которые я забывала через три секунды. Их было просто слишком много за слишком короткое время. Я еще в жизни не получала столько приветствий и объятий от незнакомых людей.

– Держись, осталось немного. У тебя все получается, – шепнула мне Герда, которая до последнего момента не отходила от меня. Она с улыбкой пожала мне руку, которую через мгновение пожала дама, и ее я, в отличие от большинства, знала. Меня поздравила моя преподавательница.

– Большое спасибо. И спасибо, что пришли, – ответила я ей, как отвечала всем остальным. С момента открытия слова благодарности потеряли смысл, хотя я каждый раз произносила их от чистого сердца. Потому что действительно радовалась всем, кто пришел. Особенно Басти и Квону; оба пришли со своими дамами.

Час спустя – хотя, возможно, прошло два или три, я совершенно потеряла счет времени – толпа схлынула. Наконец можно спокойно поискать Симона и подруг. Его я увидела первым, потому что он выше почти всех остальных. Он стоял ровно между двух маминых работ. Мы встретились глазами, и он поднял свой бокал. Несмотря на всю суету, от меня не укрылось, как элегантно он выглядел. Белая сорочка, черные узкие джинсы. Кудрявые волосы убраны назад при помощи геля и на этот раз не спадают на лоб. Непривычно, но сексуально. Особенно потому, что так его красивое лицо лучше видно.

Но мы все были одеты красиво. На Лео маленькое белое платье, на Калле – длинное голубое. Присутствие подруг очень меня поддержало. Хотя они ничего такого не делали, кроме… ну да, кроме того, что просто пришли. К сожалению, обеим нужно уходить. Лео – потому что завтра утром она должна быть в Мюнхене, Калле – из-за менструальных болей. Было очень мило с ее стороны прийти, несмотря на недомогание. А Лео вообще проехала семь часов на поезде, а вернется она на самолете. И все это из-за одного часа вернисажа. Она даже целиком выходные не может провести с нами, поскольку вчера вечером должна была присутствовать на нетворкинг-встрече.

– Спасибо-спасибо-спасибо, что пришли! – Я обняла сначала Каллу, потом Лео. – Мне так жаль, что я почти не нашла времени для вас. – Я состроила извиняющуюся гримасу.

– Но именно это мы и хотели увидеть. Как нашу талантливую подругу окружают со всех сторон и как она разрывается между посетителями, потому что всем от нее что-нибудь нужно! – с гордостью проговорила Лео.

– Точно. Такое я ни за что не хотела бы пропустить! – Калла измученно улыбнулась. По ее лицу видно, что ей нехорошо. Надо было послушаться меня и остаться дома.

– Вы правда лучшие. И самые любимые!

– И самые умные, и самые красивые! – ввернула Лео.

– Лучшие во всем! Сообщите, когда доберетесь до дома, хорошо? А ты, Калла, выздоравливай. – Я погладила ее по спине.

Они ушли, и я, улучив минутку, подхватила бокал шампанского и подошла к Симону. Я надеялась, что он не чувствовал себя одиноко, поскольку остался без компании.

Однако его широкая улыбка свидетельствовала о том, что мои опасения были совершенно напрасны.

– Привет, суперстар!

– Я не суперстар, – тихо засмеялась я.

– Ну как это? Ты моя суперстар.

Моя. Всего три буквы, а по телу уже побежала теплая дрожь, хотя Симон, скорее всего, ничего такого не имел в виду.

– И как тебе? – спросил он и обвел глазами зал.

– Сумасшедший день. Я еще толком не осознала.

– А я осознал. – Симон смотрел мне прямо в глаза. – Все это – результат твоего таланта и упорной работы. Ты можешь собой гордиться, Алиса.

Господи, поцеловать бы его. Прижаться, смять в горсти гладкую ткань сорочки. Растрепать его уложенные кудри, пока его губы терзают мой накрашенный рот.

– Спасибо, я горжусь. – Мой голос прозвучал несколько сдавленно. Я собиралась продолжить, сказать ему, насколько мне важно, что он пришел, как вдруг в зале включился микрофон.

– Добро пожаловать! – обратилась к присутствующим Герда. Она стояла возле моей любимой стены, где висели мамин пейзаж и моя работа «Докленд. Воспоминания». – Я рада, что многие из вас откликнулись на мое приглашение. Как вы, вероятно, знаете, первоначально была запланирована совсем другая выставка, которая не состоялась. Теперь я могу лишь сказать: к счастью. Иначе мы бы прошли мимо невероятно талантливой художницы – Алисы Мейер.

Я затаила дыхание и молилась, чтобы она не вызвала меня сказать речь. Я не подготовилась, не знаю, что говорить, я опозорюсь… Но Герда продолжила, и мое волнение улеглось:

– Ее работы подтолкнули меня организовать выставку с простым, но емким названием «Мать и дочь». По экспонатам видно, что название – это одновременно и программа. Поэтому я ограничусь несколькими словами, а работы скажут сами за себя. Желаю вам прекрасного вдохновенного вечера. – Она подняла свой бокал. – За Алису и Элен Мейер.

Впервые за вечер мне сдавило грудь. Но не от боли, как я опасалась. От гордости и благодарности, которыми переполнено мое сердце. Глаза защипало от слез. Слез радости.

Симон, заметив, погладил меня по спине. Словно хотел сказать, что вполне естественно дать волю эмоциям. Понятное дело, он не в курсе, что тогда будет с моим макияжем. Поэтому пока я позволила себе лишь улыбку, сморгнула слезы, а все сильные эмоции оставила на потом. Я помахала на себя руками, глубоко вздохнула, расправила плечи – и застыла.

Сердце среагировало не сразу, только секунду спустя оно забилось под ребрами подобно молоту. Я заморгала. Не веря своим глазам, я увидела, как Бекки подходит к Герде. Сколько она уже здесь? Зачем? Я была уверена, что она не придет.

– Все хорошо? – спросил Симон. – Что такое?..

– Я… я не знаю. – Судя по повседневной одежде, она либо не планировала прийти, либо проигнорировала дресс-код. Но еще больше, чем ее внезапное появление, меня беспокоила ее нетвердая походка. А также тот факт, что после короткой беседы Герда добровольно вручила Бекки микрофон. Что она, черт возьми, затеяла?

– Всем привет. Я Ребекка. Дочь номер два Элен и сестра Алисы, – произнесла Бекки заплетающимся языком. Я нервно искала глазами Герду, но чужие затылки закрывали мне обзор. – Я хочу сказать тост в честь моей талантливой сестры. – В голосе слышна неприкрытая издевка. – За Алису, лицемерку, каких поискать, которая за моей спиной трахает моего бывшего парня и устроила тут праздник, хотя без блата даже в университет бы не поступила.

Нет! Нет-нет-нет. Она не говорила этого. Не здесь, не в присутствии гостей. Я замотала головой. Однако судя по шепотку в толпе, это происходило на самом деле. Бекки пришла, чтобы опозорить меня перед всеми, чтобы испоганить мне вечер. Чтобы свести меня с ума – вот ее истинная цель. Я сунула Симону мой бокал и стала продираться сквозь толпу. Я должна хотя бы попытаться прекратить это.

– Алиса, подожди! – Симон пошел вслед за мной.

Я посмотрела на него упреждающе-просящим взглядом, давая понять, что хочу разобраться с сестрой сама.

Кивнув – хотя, очевидно, нехотя – он повиновался моему желанию.

Бекки продолжала свою речь, ее следующие слова грозили окончательно превратить этот вечер в кошмар.

– Но самая большая ложь – эта выставка. Наша мать была бы жива, если бы…

– Прекрати сейчас же! – крикнула я, и разом повисла тишина. Стало так тихо, словно люди одновременно перестали дышать. Головы повернулись в мою сторону подобно миллиону пик.

– Почему? – взревела Бекки в микрофон так, что толпа качнулась.

Это стало своего рода сигналом тревоги для Герды. Побагровев, она выдернула микрофон из рук Бекки.

– Думаю, Ребекка, тебе нужно уйти. Можешь прийти на выставку в следующий раз.

Нет. Так просто теперь от нее не избавиться. Не раньше, чем она скажет что хотела. Я вижу это по ее стеклянным глазам. По ее злобной ухмылке. Но очередную словесную атаку пусть совершит без зрителей. Я поймала ее за руку и потащила к выходу.

– Оставь меня! Сейчас же! – Но я игнорировала ее протесты и тащила дальше. Подальше от удивленных взглядов. От перешептываний. Подальше от выставки. В дождь, ветер и холод.

Отпустив ее, я сжала кулаки.

– Какого хрена? Зачем ты это делаешь?

Мои ногти впились в ладони, но голос звучал на удивление спокойно.

– Ты до сих пор злишься. Обижена. И я понимаю это. Но тогда выплесни свою злость на меня. Пожалуйста, можешь испортить выставку мне, но не Герде, не всем присутствующим. Вот это, – я показала рукой на вход, – часть маминого наследия. Часть нашего наследия. Моего и твоего.

Бекки затрясла головой и расхохоталась. Пугающим, почти маниакальным смехом, от которого мне стало страшно. Она, пошатываясь, подошла ближе, остановилась вплотную ко мне, и я уловила запах алкоголя.

– Нет, Алиса! Это не мое наследие, оно только твое. Мама все подарила тебе.

– Это не правда, Бекки. Картины принадлежат нам обеим.

– Но ты все от нее унаследовала! Талант! Внешность! Даже голос! Походку! Иногда ты смотришь, как она! – Слова сыпались, как град, она таращилась на меня безумным взглядом. – У тебя… у тебя все от нее, Алиса! Просто все! – выплюнула она с упреком. – А теперь… теперь у тебя еще и ее успех! И Симон. А я?

– У тебя есть я, – промолвила я тихо, подавляя в себе злость. Я больше не в силах это терпеть. Когда моя младшая сестра стоит вот так передо мной. Растворившись в слезах и усилившемся дожде. Трясётся и рыдает. Я чувствую ее отчаяние как свое собственное.

– Нет-нет. У меня никого нет! Никого, кто бы знал, каково это – ненавидеть себя, не выносить самое себя. Когда готов содрать кожу, чтобы только забыть! – Бекки запустила пальцы в волосы, стала их тянуть, драть.

Я схватила ее за руки.

– Перестань, Бекки, я боюсь за тебя.

– Пусть бы меня насмерть переехала машина.

– Бекки! – испуганно выкрикнула я. Страх и волнение выплеснулись в горячие слезы, которые смешивались с дождем. – Ну почему ты так говоришь?

– Да потому что я не могу больше. Не могу больше нести вину за смерть мамы!

– Но ты не виновата!

– Виновата!

– Нет! Это я убежала за помощью, Бекки. Это я вернулась слишком поздно.

Она стряхнула мои руки и отчаянно замотала головой.

– Я виновата в аварии. Я канючила. Я пнула ее сиденье, потому что она не разрешила мне шоколад. Из-за идиотского шоколада я пинала и пинала ее сиденье, пока она не обернулась, и… А потом случилось это.

Я раздраженно моргнула, пытаясь воскресить в памяти ее рассказ. О самой аварии я мало что помнила, даже когда старалась. Но я могла бы вспомнить кучу таких же ситуаций, где я выступала в главной роли. Поэтому никакой вины Бекки не было.

– Но… почему… почему ты никогда об этом не рассказывала? – Она правда не рассказывала. Ни о том, как случилась авария, ни о муках совести.

– Потому… потому что я не хотела быть виноватой. Я боялась, что вы с папой возненавидите меня так же, как я сама себя ненавижу.

– Господи, Бекки, ты не виновата в том, что произошло. Но ты превратила мою жизнь в ад. Ты позаботилась о том, чтобы я всегда чувствовала себя маленькой, никчемной уродиной. Что меня не любят, даже ненавидят. И почему? – Я непонимающе уставилась на нее. У меня сжался желудок. Мне плохо. – Потому что ты хотела скрыть собственное чувство вины? Хотела, чтобы я чувствовала себя виноватой? Хотя ты знала, что это калечит жизнь. Мы могли бы разделить эту ношу. Ведь мы могли бы даже выговориться друг другу и принять все как есть.

Бекки молча стояла передо мной и плакала. Не знаю, настоящими слезами или нет. Или это была еще одна попытка манипуляции. Кто же она, черт возьми? Знакомы ли мы вообще?

– Алиса… мне… мне очень жаль. – Бекки протянула ко мне руки, но я отпрянула. Сделала шаг назад. Два. Три. Развернулась и побежала, не разбирая дороги, куда глаза глядят.

47
Симон

Вот уже пятнадцать минут я наблюдаю за входом и чем дольше ничего не происходит, тем больше я нервничаю. Алиса с Кики на улице вдвоем, мне это совсем не нравится. Я мечусь туда-сюда. Если Алиса сейчас же не откроет эту чертову дверь, я выйду наружу. Еще максимум пять минут, и я выхожу. Я взял телефон, посмотрел на часы, и тут он завибрировал. Алиса. Я сразу ответил:

– Что случилось?

– Я-я… я н-не могу вернуться. Я х-хочу д-домой, – рыдала она в трубку, и у меня сжался желудок. Я волновался за нее, злился на Кики, по вине которой Алисе в очередной раз так плохо. По-настоящему плохо.

Я мгновенно подлетел к двери.

– Я иду. Ты где?

– П-пожалуйста, з-захвати мою куртку.

Я остановился.

– Где она?

– Г-Герда куда-то ее п-положила. И м-можешь ей с-сказать, что… что мне… – Она умолкла, и я уловил прерывистое дыхание, так она пыталась держать себя в руках.

– Да, я передам. Она все поймет, Алиса.

– О-она… наверное, так разочарована.

– Да брось. Она, вероятно, о тебе беспокоится. – Я судорожно стал искать глазами Герду. Она стояла на другом конце зала, с кем-то разговаривала. К сожалению, придется ее прервать. Мне не хочется заставлять Алису ждать дольше, чем нужно. – Я нашел ее. И сейчас иду к тебе.

– Я сброшу мою геолокацию.

Геолокацию?

– Ты где?

– Не знаю. Я… я просто хотела убежать подальше от… Бекки.

Что эта девица опять натворила?

Пять минут спустя я вышел из галереи и увидел, что идет дождь. Сильный дождь. Алиса без куртки и зонта, наверное, продрогла. Я вернулся в галерею и взял со стойки чей-то зонт. Завтра верну его на место.

Выйдя на улицу, я побежал. В одной руке раскрытый зонт. В другой – телефон с навигацией. Куртку Алисы я взял под мышку. Я увидел, что бежать нужно все время прямо, поэтому спрятал телефон и ускорил темп. Пока не увидел ее, сидящую на корточках на бордюре. Руки обнимают колени, прижатые к телу. Я почти добежал. Тяжело дыша, я закрыл ее от дождя зонтом и присел перед ней.

– Алиса, эй…

– С-Симон. – Ее губы тряслись, как и голос. Зареванные глаза смотрят на меня. С тем выражением боли, ярости и тоски – видимо, все вместе, – которое пронизывает меня с головы до ног. На короткий миг я почувствовал, что парализован. Не способен произносить звуки, двигаться, проглотить комок в горле. Конечно, меня подмывало спросить, что случилось. Что она тут делает. В холоде, под дождем. Но вопросы подождут, да и вряд ли она сможет на них ответить, судя по тому, как стучат ее зубы.

– Пойдем домой. – Я накрыл ее курткой. Она уже намокла, но все же это лучше, чем ничего. Я помог ее надеть, почувствовав, насколько ледяные у Алисы руки. Она, не переставая, дрожала всем телом, и я не был уверен, сможет ли она идти. Нужно как можно скорее ее согреть.

– Я понесу тебя, хорошо?

Она кивнула.

Я отдал ей зонт, чтобы освободить себе руки. Поднял, и она обняла меня. Уткнулась мне в шею, как будто хотела спрятаться. Или пытаясь согреться. Я надеялся, что со мной она не продрогнет окончательно. В этот момент порыв ветра вырвал из рук Алисы зонт, и мы оказались без защиты.

Алиса пробормотала извинение.

– Ничего. Это не мой. – Я поискал глазами укрытие, где мы могли бы подождать такси, и увидел его через дорогу. На автобусной остановке я кое-как поставил Алису на ноги. Вызвал такси, недолго думая расстегнул молнию своей куртки и рубашку.

– Иди ко мне. Немного согреешься.

Она, не сопротивляясь, прильнула ко мне, ее пальцы на моем голом теле были похожи на прикосновение сосулек, я весь покрылся мурашками.

– Получше? – спросил я.

– Немножко, – пробормотала она, не переставая дрожать, и обхватила меня еще крепче.

Мы вошли в квартиру, и я включил отопление в ее комнате на максимум. Пока она была в душе, приготовил чай. Ее любимый свитер – палатку с ушами – я положил на батарею, чтобы он был теплый. В такси я не спрашивал, что произошло у них с Кики.

Прошло полчаса, чай остыл, Алиса до сих пор не вышла из душа. Прошло еще пять минут, а вода по-прежнему лилась, и я забеспокоился. Она поскользнулась, ударилась головой, упала в обморок?

Я постучал.

– У тебя там все в порядке?

Ответа не последовало.

– Алиса? – позвал я громче.

Тишина.

Черт.

В ванной нет замка. Поначалу мне это было не совсем приятно и бесило, теперь же я был благодарен. Я медленно приоткрыл дверь.

– Алиса?

Плеск воды не прекращался. Я открыл дверь чуть шире и увидел Алису под душем. В платье и колготках. Съежившись, как там, на улице. Только на этот раз не под дождем, а под душем. Алиса опять дрожала, но на этот раз по-другому. Она подняла на меня полные боли глаза.

Мне пришлось сделать три глубоких вдоха, прежде чем я продолжил дышать нормально. Я, не раздумывая, сел рядом с ней под душ. Тоже в одежде. Без слов посадил Алису к себе на колени, провел рукой по ее мокрым волосам, по щеке. По плечам. Обнял ее дрожащее тело и прижал к себе.

Я просто сидел и держал ее.