Текст книги "Блеск дождя"

48
Алиса

Я сижу в поезде.

В Люнебург. Еду разговаривать с Бекки.

Прошло три дня с тех пор, как она поставила с ног на голову мой мир. Мир, в котором я смирилась с тем, что виновата в смерти мамы.

Это могло стать смешным, если бы не было ужасным из-за нашего вопиющего сходства с сестрой. Мы обе взвалили на себя чувство вины за аварию. Мы обе изводили себя. Но там, где я старалась не дать этому чувству просочиться наружу и делала все, чтобы папа и Бекки были счастливы, она проецировала его на окружающих. На меня. Она постоянно меня наказывала. Пока я чуть не задохнулась от мук совести.

Как так можно? Как вообще человек может так поступать? Превратить жизнь другого… жизнь собственной сестры в ад, чтобы только чувствовать себя лучше? Все ее удары, которые мне приходилось сносить. Все мои сомнения в себе, спровоцированные вечной критикой и очернением с ее стороны. Моей одежды, татуировок. Моих работ. Моих мечтаний. Меня. И все это из одной только ревности. Из ненависти к себе.

За последние три дня я, можно сказать, переосмыслила всю свою жизнь. И мне кажется, я только сейчас что-то поняла, как будто раньше я наблюдала за ней как зритель немого кино – без звука.

У Герды я попросила прощения, но она отмахнулась и поинтересовалась состоянием Бекки. Я не смогла ничего толком ответить и сказала только, что мне нужно время кое-что осмыслить. Она сказала, что свяжется со мной, только если возникнут действительно важные вопросы от прессы, об остальном пообещала позаботиться без моего участия.

Симон тоже дал мне личное пространство. Он не был в восторге от моего желания навести порядок в голове и жизни в одиночку, но проявил уважение. Мы много времени провели на диване в обнимку за просмотром сериалов. Когда вчера я сказала ему, что встречаюсь сегодня с Бекки, он посмотрел с пониманием и не стал расспрашивать. Я после ему все расскажу. Если получится то, что я задумала.

Стимулом к этой встрече стал телефонный разговор с Каллой, который кое-что для меня прояснил. Я рассказала ей о случившемся, в ответ она разразилась небольшой отповедью. Ну то есть не такой уж и небольшой:

– Сейчас все имеет смысл. То, как она обращается с тобой. Бекки проецирует собственное чувство вины на тебя. Возможно, она даже делает это неосознанно. Мы все время от времени так делаем. Такая форма самозащиты, естественный рефлекс, при помощи которого человек закрывается от эмоций, желаний и страхов, с которыми не имеет сил справиться. Мы проецируем их на окружающих и боремся с ними за их счет. То есть вся подлость, обращенная против тебя, на самом деле направлена на нее саму. Я, конечно, не психолог, но знаю достаточно, чтобы понять, что у Бекки реальная проблема. Не та, которая исчезнет после серьезного разговора, тем более, если ты, как обычно, через неделю все ей простишь. Знаю, что она твоя сестра, знаю, что ты ее любишь, но ты уехала из дома, и на то были свои причины. Бекки токсична. Она будет распространять свой яд всякий раз – неважно, увидитесь вы раз в два, три или четыре месяца. Ты не поможешь ей, Лиса, если она не захочет. Ты можешь только помешать ей измучить тебя вконец.

Кто-то внезапно прикоснулся к моему плечу, и это вырвало меня из потока мыслей. Я обернулась и увидела темнокожую женщину. По одежде я узнала в ней кондуктора, видимо, она просила билет. Я сдвинула наушники и извинилась. Вероятно, она уже довольно долго передо мной стоит.

– Можно, пожалуйста, ваш билет? – В ее вопросе сквозило недвусмысленное наконец-то.

Я вынула из кошелька мой студенческий проездной на семестр. Кондуктор кивнула, и я снова надела наушники, вслушиваясь в грустную мелодию Berlin.

Поезд замедлился и въехал на вокзал Люнебурга. Мое сердце затрепетало. За окном показалась платформа, и я на какую-то секунду увидела Бекки. Сердцебиение усилилось.

Я предложила ей встретиться в курпарке возле градирни – старом сооружении для добычи соли. Ехать домой я не хотела. Папа на мое сообщение не отреагировал. Видимо, это означает, что он не против полностью прекратить общаться. Идея сесть в кафе мне тоже не нравилась. Поэтому курпарк. На мое сообщение сестра ответила кратко: Ну давай.

И вот теперь она на вокзале. Хотя я не писала, каким поездом приеду. Думаю, этот наиболее подходящий, хотя я ведь могла приехать и раньше, выпить кофе или что-то подобное.

Я встала, быстро застегнула пальто, замотала вокруг шеи шарф и пошла к дверям. Поезд толчком остановился, отозвавшись в моем теле и в сердце. Я глубоко вздохнула и последней вышла на перрон.

Бекки замахала и пошла мне навстречу как ни в чем ни бывало. Я не стала ни махать в ответ, ни улыбаться. Однако это не помешало ей броситься мне на шею. Я остановилась как вкопанная, руки повисли плетьми. Пусть она поймет, что все совсем не в порядке.

– Что такое? – спросила она и отодвинула меня от себя. – Ты до сих пор злишься, что ли?

Что ли? Я, не в силах понять ее поведение, замотала головой. Она сама не понимает, что не так? Или, вернее, не хочет понять. Вместо этого она снова пытается все перевернуть и изобразить меня тем, кто делает из мухи слона.

– Ты, что ли, серьезно? – Это что ли я намеренно выделила. Господи, должна же она заметить, как пренебрежительно по отношению ко мне она себя ведет.

– Да ладно тебе, я напилась. Я имею в виду… ты трахаешь моего бывшего парня и плюешь на мои чувства. Это не так легко переварить. Так что извини, пожалуйста, что я немножко съехала с катушек.

Я схватила ртом воздух, чувствуя, как напряглось мое тело, а ногти впиваются в ладони. Бекки продолжала, в то время как моя грудь ходила ходуном:

– А по поводу аварии с мамой я так сказала, потому что разозлилась, – на полном серьезе заявила она и с улыбкой взяла меня за руку. – Я все придумала, Лиса. Ты в самом деле подумала, что я смогла бы держать это в себе годами? Если бы я была виновата в маминой смерти, я бы давно застрелилась.

Эта последняя фраза окончательно убедила меня в том, что я должна провести черту. Здесь и сейчас. На этой платформе. Я сняла ее ладонь со своего плеча и замотала головой.

Бекки скрестила руки на груди.

– Ты не веришь мне, что я все выдумала? Я так и думала. Иначе тебя опять обуяют угрызения совести.

– Мне жаль. Мне жаль, что ты винишь себя в маминой смерти, что я нужна тебе для того, чтобы винить себя.

Бекки безрадостно засмеялась.

– Что за чушь ты городишь? Мне не надо себя винить. Не за что, я ничего не делала.

– Конечно нет. Неважно, что ты делала или говорила тогда в машине, это был несчастный случай. Ты не виновата.

– Я знаю.

– Ты не виновата, Бекки.

– Да. Зачем ты это повторяешь?

Я заглянула ей в глаза.

– Послушай, Алиса…

– Ты не виновата, Бекки.

– Прекрати.

– Ты. Не. Виновата.

– Прекрати немедленно, – зашептала она. – Пожалуйста.

– Пока ты не признаешься себе или не найдешь другой способ справиться с этим, кроме как вымещать на мне весь негатив, я дистанцируюсь.

Ее карие глаза уставились в мои.

– Что… что ты хочешь сказать? Ты говоришь это, чтобы на пути к Симону не осталось никаких препятствий?

– Это никак не связано с Симоном. Это связано с тобой. С твоей бесконечной критикой. С тем, что ты ругаешь все, что делает меня счастливой. С тем, что заставляешь меня чувствовать собственную неполноценность. С тем, что вселяешь в меня неуверенность, эмоционально шантажируешь, демонстративно пренебрегаешь, когда я делаю или говорю что-то, что тебе не по душе. С тем, что ты причиняешь мне боль. Снова, и снова, и снова. Словами, которые каждый раз без ножа режут мне сердце. Я терпела все эти годы, потому что надеялась, что ты простишь меня за то, что тебе пришлось видеть, как умирает мама. Я все это принимала, потому что отчасти даже думала, что заслуживаю. Но нет. Я заслуживаю быть счастливой, Бекки. – Я на секунду закрыла глаза, собралась с силами, проглотила комок в горле и хрипло продолжила: – Я люблю тебя. Я тебя люблю всю твою жизнь. И это не изменится. Потому что ты моя младшая сестра, Бекки. Но с сегодняшнего дня я люблю себя точно так же. И поэтому…

– Поэтому что? – Ее голос дрожал, а между сдвинутых бровей пролегла глубокая складка.

Я сделала порывистый вдох, почувствовав, как сильно заныло в груди. На разрыв. Она моя сестра. Единственный человек, с которым у нас общие воспоминания, в которые кроме нас никто не посвящен. Мы как сплавленные вместе металлические детали. Но нас разъединило. Да так, что от отношений остались какие-то ошметки, и мне придется признаться себе в том, что я не могу ничего исправить.

– Поэтому… поэтому я так больше не могу, Бекки. Я прерываю наши с тобой отношения.

В ее широко раскрытых глазах появилась паника. Кажется, до нее дошел смысл моих слов, она замотала головой.

– Не делай этого, – прошептала она.

– Мне приходится. Это все… это все меня убивает.

– Но… но… – Слезы побежали по ее щекам. Настоящие искренние слезы. – Ты моя сестра, Лисси. Я… я же люблю тебя. Т-ты мне нужна.

– Что тебе нужно, так это помощь, Бекки.

Она раскрыла рот, и я приготовилась к словесной контратаке. Ее очередные упреки, которые еще раз меня ранят. Вместо этого она издала неопределенный хриплый звук. Закрыла лицо руками и заплакала, зарыдала, сотрясаясь всем телом. Посреди перрона. Посреди людской толпы, под любопытными взглядами пешеходов, под шум подъезжающих поездов.

У меня тоже резало в глазах, я боролась с собой, чтобы не обнять ее, и проиграла этот бой. Плача, я обхватила руками голову сестры, и когда она взмолилась не бросать ее, у меня дрогнуло сердце.

49
Симон

Эй, как прошел разговор?

Ты в порядке?

Я отправил Алисе это сообщение больше часа назад, а ответа до сих пор нет. Уж не знаю, хороший это знак или плохой. Я даже не знаю, какого результата она ожидала от разговора, когда три с половиной часа назад садилась в поезд. Однако подозреваю, что на душе у нее после этого будет довольно дерьмово.

Именно поэтому я предлагал поехать с ней и посидеть в каком-нибудь кафе, пока они не закончат с Кики. Но она не позволила ни сопровождать ее в Люнебург, ни встретить ее на вокзале. Так что мне ничего не остается, кроме как ждать и надеяться, что Кики не выкинет еще какой-нибудь номер и не наговорит Алисе очередных гадостей.

Я отложил гантель на скамью для жима, стоявшую возле кровати, и вытер полотенцем пот со лба. На сегодня тренировка закончена. Я снова посмотрел на мобильный телефон и наконец увидел сообщение. Не от Алисы, а от моего домовладельца.

Добрый день, господин Рот,

у меня хорошие новости. Судя по состоянию квартиры, вы сможете въехать раньше, чем мы думали. Предположительно через две недели. Когда именно, я сообщу ближе к делу. Предупрежу Вас заранее.

С наилучшими пожеланиями,

Штефан Дорн

Наконец хоть что-то хорошее, хотя ни радости, ни облегчения я не чувствую. Скорее, наоборот. Поскольку это означает, что мы перестанем видеться с Алисой каждый день.

В принципе, особых проблем у меня бы с этим не возникло. Не обязательно торчать друг возле друга двадцать четыре часа в сутки. После полугода отношений с Кики мне особенно нужна девушка, которая не станет делать из меня центр ее существования. Мне нужна девушка, у которой есть своя жизнь и которая позволит стать мне ее частью. Девушка, увлеченная своим делом, у которой есть цели и она их добивается. Мне нужна девушка, умеющая ценить личное пространство, как мое, так и свое собственное. Я хочу открытости. Настоящего. Я хочу ее. Алису, которая входит в квартиру ровно в тот момент, когда я выхожу из комнаты, чтобы принять душ.

Я резко остановился в коридоре. Стоило только взглянуть на нее, чтобы понять, как ей плохо. Она закрыла за собой дверь, остановилась передо мной и печально посмотрела мне в глаза.

– Я порвала с Бекки, Симон. Я прекратила общение с моей младшей сестрой, хотя она умоляла не делать этого.

Я показался себе уродом, потому что меня пронизало чувство триумфа. Во всей этой истории нет ничего хорошего. Да, я хотел быть с Алисой и не хотел, чтобы Кики постоянно отравляла жизнь. Но еще больше я хотел, чтобы Алиса была счастлива.

Я надеялся, что разрыв с сестрой – верный шаг. Что с этим решением она сможет жить, сможет быть честной с самой собой, а значит – с нами.

– Ты жалеешь? – спросил я.

Когда она покачала головой, меня отпустило, я выдохнул, будто все это время боялся дышать.

– Я знаю, что так нужно. Но… мне все равно больно. Это… такое чувство, будто я потеряла не только сестру, но и часть себя. Я очень надеюсь, что она найдет себе помощь и однажды мы снова сблизимся.

– Я тоже надеюсь, Алиса. Теперь она должна этим заняться. – Я нежно погладил ее по волосам. – Что мне сделать, чтобы тебе стало получше? Не считая душа, я только после тренировки, и мне бы нужно сполоснуться, – добавил я. Моя отчаянная попытка вызвать у нее хотя бы намек на улыбку вознаграждена мягким смехом, который затихает в моей груди, когда она обнимает меня.

– Люблю твой запах пота, – промурлыкала она, уткнувшись в мою вспотевшую кожу.

– Окей. Тогда я сегодня в душ не пойду.

Она снова засмеялась. На этот раз смех перешел во всхлипывания. Я почувствовал сырость на ее лице, она заплакала.

Моя улыбка тут же застыла, я прижал Алису к себе, стал гладить по спине. Снова и снова, пока она мягко не отстранилась и не посмотрела на меня влажно блестящими глазами. Сопя, она вытерла со щек слезы.

– Прости, что в последнее время ты видишь меня все время или в слезах, или в плохом настроении и что я втянула тебя во всю эту драму, Симон. Я сейчас совсем не та Алиса, с которой ты познакомился, и надеюсь, это не отпугнуло тебя. Потому что мне хочется продолжения, но просто мне нужно время, чтобы со всем справиться.

– Алиса… – Я покачал головой. – Единственное, что меня до сих пор беспокоит, так это то, что ты меня не всегда слушаешь. – Я взял в руки ее лицо, на нем мелькнула растерянность. – Это нормально, если у тебя что-то иногда не нормально. Тебе не нужно за это извиняться. Потому что и это тоже ты, и мне нравится любая твоя версия. Любая страница. Если бы ты была книгой, я не пролистнул бы ни одной. Я бы проглотил каждую чертову главу. Потому что я хочу тебя такой, какая ты есть. Со всеми противоположностями. Хохочущую и в слезах. Сильную и уязвимую. Громкую и тихую. Игривую и серьезную. Сексуальную и милую. Хотя довольно часто ты воплощаешь и то и другое одновременно.

Застенчивая улыбка тронула уголки ее рта, розовые щеки стали еще ярче.

Я целую ее в лоб, скольжу губами по маленькой тревожной складке и шепчу:

– До сюда уже дошло?

Она кивнула.

– Хорошо. – Я снова заглянул ей в глаза и спросил: – Чай или кофе?

– М-м-м… – Она нахмурила лоб, возможно, от внезапной смены темы. – Чай.

– В постели или на диване?

– В… постели. Или нет, на диване. Что ты задумал?

Я помог снять пальто.

– Приготовить тебе чай. И обнимать тебя, пока ты рассказываешь, как прошел разговор, и что мне сделать, чтобы тебе стало полегче.

Спустя какое-то время мы лежим на диване под одеялом. Я обнимаю Алису, она подробно рассказывает про встречу с Кики. Иногда плачет. Каждый раз, когда она начинает плакать, я крепче прижимаю к себе ее дрожащее тело.

– Понадобился час, чтобы Бекки прекратила плакать. Я не могла уехать и оставить ее такой раздавленной. Она была вся измучена… Такой я ее никогда не видела. Никогда. Никогда бы не подумала, что она так среагирует на мое решение прекратить общаться. – В голосе Алисы слышалась боль. – Я всегда думала… ей на меня плевать. Окей, может, не плевать… но… Господи, она по-настоящему раздавлена, Симон. Она была настолько не в себе, что я вызвала такси и довезла ее до дома. А пока мы ехали, я сто раз была готова взять обратно свои слова. Просто, чтобы… чтобы ей стало лучше.

Пришлось прикусить себе язык, чтобы не сказать, что это было бы совершенно неправильно: ставить благополучие Кики выше своего собственного.

– Так ты все-таки жалеешь? – осторожно спросил я.

– Нет. Последние три дня я много думала и уверена, что это правильное решение. Для нас обеих. Дольше я бы не вынесла, а Бекки… Ее настолько разъедает чувство вины, что она уничтожает не только себя, но и других.

Я не смог сдержать вздоха облегчения. Я действительно рад, что Алиса осознала это. Как бы больно ей ни было.

– Я только боюсь, что… – Алиса замолчала, а затем начала снова: – Бекки настолько психически неуравновешенна, Симон. Гораздо более нестабильна, чем я думала, и я… я серьезно обеспокоена тем, что она…

Алиса вновь не договорила, но я догадываюсь, что она имеет в виду. Меня тогда посетила точно такая же мысль. Вот только в отличие от Алисы я смог отогнать ее от себя. Просто потому что хотел забыть все о Кики и наших отношениях. Однако у Алисы другая ситуация. Они сестры и навсегда ими останутся. Жизнь Алисы, ее благополучие всегда будут связаны с жизнью Кики.

– Если хочешь, могу найти контакты терапевта, у которого я в свое время наблюдался, – предложил я. – Он мне очень тогда помог справиться с чувством вины.

Она выбралась из моих объятий и села, на губах играла легкая улыбка.

– Это было бы здорово, Симон. Спасибо.

Я чувствую себя виноватым и не могу избавиться от этого чувства.

– Я должен был предложить это Кики. Я знал, что с ней не все в порядке, что нужна помощь. Реальная психологическая помощь. Если бы я дал ей тогда номер своего терапевта, возможно, она бы…

– Не надо, Симон, – перебила она меня и приложила указательный палец к моим губам. – Давай не будем снова про угрызения совести. Ты не сделал ничего плохого, ясно?

– Если это относится ко мне, то это относится и к тебе, – шепчу я и целую ей палец.

Она согласна.

– Знаю. Я твердо решила не позволить больше своей вине брать надо мной верх. Я понимаю, что смогу помочь Бекки только в том случае, если она позволит это, если она осознает, что у нее есть проблема. Но я думаю, что важно дать ей надежду. Дать понять, что моя дверь никогда не будет для нее закрыта. Что я готова начать заново, если она готова побороться за себя. Что я верю, что она может измениться, и что мы… – Снова пауза посреди фразы. – Я напишу ей письмо. Сейчас, немедленно. Письмо, в котором расскажу обо всем. Чтобы дать ей какую-то определенную опору. Как думаешь, реально найти номер твоего терапевта прямо сейчас?

– Конечно! – Я сел и взял телефон, Алиса встала с дивана. Это письмо, наверное, ровно то, что Кики сейчас нужно, чтобы прийти в себя. Я сделал бы все, чтобы помочь ей, даже если это означает написать ей. Но пока я пошел искать контакты своего терапевта и параллельно изучать другую информацию. По опыту я знаю, что время ожидания может быть довольно долгим. Итак, пока Алиса пишет письмо в своей комнате, я составляю список потенциальных психотерапевтов, специализирующихся на посттравматическом стрессовом расстройстве. Закончив, я отправил его Алисе через WhatsApp.

Она ответила смайликом с сердечком. Красный, а не фиолетовый, как раньше. Что бы ни значило это сердце, мое оно заставило биться как минимум на два удара быстрее.

50
Алиса

Тесно прижавшись друг к другу, переплетя ноги, мы с Симоном лежим в постели. В его постели. Это впервые, потому что раньше мы всегда были только у меня. Я полностью укутана им, меня обволакивает его запах. Он на простыне, на подушке, на одеяле. Я вдыхаю его аромат, когда он заправляет прядь волос мне за ухо и осторожно вытаскивает ее снова. Симон пристально смотрит мне в глаза, как будто заглядывает прямо в душу. И пусть. Я открываю перед ним все раны моей души, потому что знаю, что новых он мне не добавит.

Уже почти ночь. Мои мысли никак не могут успокоиться, как карусель вертятся вокруг Бекки.

– Знаешь, что мне стало ясно? – шепчу я, нарушая тишину. – Пока я писала Бекки письмо?

– Нет, что же?

– Мне стало ясно, что нам обеим нужна помощь. И ей, и мне. Так много всего, с чем я еще не разобралась, несмотря на терапию, которую проходила в детстве. Я много чего вытеснила. Мои кошмары. Мое чувство вины. Оно гложет меня уже так долго, и конца этому нет. Я не хочу больше так, Симон. Не желаю быть в плену своей вины. Хочу быть свободной. Хотя я понятия не имею, как это. От этого страшно, тоскливо и тревожно.

– Я очень хорошо знаю, что ты имеешь в виду. Я чувствовал то же самое. Так стремно было. Отказаться от своего старого, привычного – даже если и больного – мышления и заменить его новым чертовски сложно. Ты оказываешься голым. Начинаешь искать себя заново. Несмотря на эти трудности, оно того стоит. Пойти на терапию было лучшим решением в моей жизни. Лучшим, если не считать поход в INKnovation и татуировку у одной из самых смелых женщин, которых я знаю.

Краска залила мне лицо.

– Во-первых, мы еще не закончили. А во-вторых, я не смелая.

– Ты офигенно смелая, Алиса. – Он нежно погладил мою пунцовую щеку. – Ты сумела выстоять там, где нужно было выстоять. Ты хочешь справиться со своим прошлым, для меня это показатель мужественности. И я, пока возможно, буду тебя поддерживать… если… – Он помолчал, посмотрел на меня потемневшими глазами. – Если можно и если ты этого хочешь.

– Да, хочу. Но… – Теперь пришла моя очередь взять паузу, а пока что сердце застучало чаще.

– Но… что? – Я услышала неуверенность в его голосе. Она перекрывается моей собственной неуверенностью, хотя я думаю, что она необоснованна.

– Но… не знаю, когда я смогу начать терапию. После твоих рассказов я бы пошла к твоему терапевту, но тогда придется ждать. То есть может пройти еще немало времени. Недели, возможно месяцы… а то, что между нами… мне иногда страшно. – Я вижу, как Симона охватывает разочарование, прежде чем я успеваю продолжить: – Потому что это слишком хорошо. – Его лицо тут же смягчается. Грудь поднимается от глубокого вздоха. – И потому что, думаю, будет еще приятнее, когда мы лучше узнаем друг друга, теснее познакомимся друг с другом. Я хотела бы этого в будущем. Для нас. Даже если мне страшно.

На губах Симона заиграла улыбка, заставляя сиять его темные глаза.

– Я же говорил тебе – ты храбрая. Это на сто процентов совпадает с моими желаниями. Уже давно.

Последнее предложение срывается с его губ чуть тише, а его взгляд скользит по моему лицу, как нежнейшее прикосновение. Когда он снова смотрит мне в глаза, у меня почти перехватывает дыхание. Потому что никто никогда не смотрел на меня так. И я не знаю, как на это реагировать. Как мне укротить или выразить словами ту бурю чувств, которую я уже испытываю по отношению к Симону. Поэтому я обнимаю его за шею и прижимаю к себе. К моей груди, моему сердцу, моей душе. Так сильно, как могу. Он так же крепко обнимает меня в ответ, целует мои волосы и шепчет:

– Не представляю, что смогу когда-нибудь снова отпустить тебя, Алиса.

– Тогда не отпускай, – шепчу я и закрываю глаза.

А когда снова их открываю, на улице уже светло. Симон, кажется, поймал меня на слове, потому что я обнаруживаю его руки вокруг своей талии. Хоть я и повернулась к нему спиной во сне, он меня не отпустил. Может, потому мне и не снились кошмары.

Но память о вчерашнем дне снова впивается когтями в мою грудь. Внезапное осознание того, что вместе с Бекки я потеряла всю семью, сжимает мое горло. Мне не хватает воздуха, меня захватывает ощущение полного одиночества в этом мире.

– Алиса? Эй! – В голосе Симона беспокойство, как будто он напоминает мне, что все не так. Симон нежно трясет меня.

– Я не сплю. Все хорошо. – Последние слова я произнесла, чтобы успокоить его.

– Почему так тяжело дышишь? Ты плохо спала?

Это нормально, если у тебя что-то иногда не нормально. Тебе не нужно за это извиняться. Потому что и это тоже ты, и мне нравится любая твоя версия.

– Потому что… потому что я сейчас в полной мере осознала, что, по сути, у меня никого больше нет. После того, как я оборвала связь с Бекки, нет больше никого, с кем праздновать Рождество или Пасху. После мамы остались папа, Бекки и я. Теперь… теперь я осталась одна.

Он нежно гладил меня по плечам, и мы медленно повернулись друг к другу.

– Но у тебя есть отец.

Я опустила глаза ему на грудь.

– У нас неважные отношения. А в данный момент – совсем никаких. Он… не выносит, когда я рядом, потому что я слишком напоминаю маму. И внешне, и картинами. Потому он и на выставку не пришел.

Герда! – стрельнуло у меня в голове, и мне снова стало плохо, хотя она заверила меня, что не сердится.

– Я… я не знал. Блин. Мне правда очень жаль. – Большим пальцем он приподнял мой подбородок и посмотрел мне в глаза. – Особенно жаль его, потому что он лишает себя общения с таким чудесным человеком.

Я слабо улыбнулась.

– И, кроме того, это не правда… – продолжал он, и я посмотрела вопросительно.

– Что не правда?

– Что ты одна. – Симон лег на спину и притянул меня к себе. Стал водить руками по моей спине. – Разве вот это сейчас похоже на одиночество? – прошептал он. – Или вот это? – Он покрыл мелкими поцелуями мои плечи.

Я улыбнулась.

– А если ты хочешь семью… Знаю, это нельзя заменить, но тебе всегда рады мои родители. Мама недавно спрашивала, приедешь ли ты к нам на обед.

Я положила руки ему на грудь и растроганно посмотрела ему в глаза.

– Правда? Ты не рассказывал.

– Ну, это было за две или три недели до вернисажа. Во-первых, у тебя все равно не было времени, во-вторых… я не знал, дашь ли ты нам еще один шанс. Я не хотел давить… и не хотел понапрасну обнадеживать, – признался он с той искренностью, которая мне в нем так нравится.

– А теперь ты бы меня взял с собой? – спросила я и сама услышала, насколько неуверенно звучит мой голос, хотя еще вчера вечером мы признались друг другу в серьезности наших отношений. А теперь речь идет о его семье. О том, примут ли они меня. Мне важно знать, что я там желанный гость, каким никогда не была в своей собственной семье.

– Теперь… – Симон смотрим мягким, теплым взглядом, – теперь я буду брать тебя с собой каждое воскресенье, если захочешь. И… – он улыбнулся, – кроме того, я еще хочу взять реванш в «Приятель, не сердись». Я так и не смирился с тем поражением.

– А, вот, значит, в чем истинная причина. Хочешь потешить свое эго, – пошутила я, потому что иначе опять бы расчувствовалась.

А этого мне не хотелось. Я хотела вернуться к своей первоначальной версии – той, что мне так нравится: веселая Алиса. Хотя понятно, что остальные версии имеют полное право на существование и заслуживают того же внимания, той же любви. И все же мне бы хотелось однажды вдохнуть полной грудью, не ощущая при этом никакой вины. Я знаю, чувствую, что этот день наступит, пока меня окружают люди, желающие мне добра. Такие, как Калла и Лео. И однажды, возможно, папа и сестра. Завтра я отправлю письмо, надеюсь, оно придаст ей силы, храбрости и уверенности, чтобы обратиться за помощью.

Как и мне.