Текст книги "Немир"

Ни дракон, ни Сантариал не ожидали такого конца. Тацирн просидел несколько минут, закатив глаза, с ошарашенным выражением на морде.

– Вот что бывает, когда инстинкты затмевают разум, – философски заключил он. – Кажется, я её сожрал…

Сантариалу стало плохо; неудивительно – когда на ваших глазах дракон пожирает ведьму вместо вас, необходимо исключительное присутствие духа, чтобы остаться в здравом уме, но Сантариал не был настроен героически. Мысль о том, что он может стать следующим блюдом, вдруг подкосила его и, когда он, уже теряя остатки сознания, соскользнул с драконьего пальца, тот даже ничего не заметил. Последнее, что успел услышать архаик, была затасканная фраза «А может, оно и к лучшему», в исполнении Тацирна прозвучавшая сущим издевательством…

А Тацирн, оставшись без собеседников, продолжал разговаривать сам с собой:

– Конечно, к лучшему. Во-первых, я теперь сыт. Во-вторых, я свободен, а быть свободным драконом не так уж плохо! Расправь-ка крылья, старина Тацирн, и вперёд – в небо! Полетаешь, порезвишься, глядишь – и понравится.

Он в нерешительности замолчал, переминаясь с лапы на лапу.

– Хм… а с ровного места тяжеловато будет! – но, поразмыслив, пришёл к другому выводу. – Вообще-то я могу подпрыгнуть!

Он и вправду встал, потряс крыльями, за много лет свалявшимися и затёкшими, потопал лапами, подпрыгнул и взмыл ввысь… Конечно, «взмыл» звучит чересчур помпезно для такого полёта; скорее, он медленно поднялся в воздух, истерически махая крыльями, словно курица, свалившаяся в пропасть. Но всё же вылет дракона состоялся, и Тацирну, пролежавшему без дела столько времени, было чем гордиться.

Больше Сантариал его не видел; иногда на небе вспыхивали оранжевые искры, позволявшие определить местонахождение дракона, но мысли архаика были далеки. Избавившись от Тацирна, он счёл за лучшее покинуть роковое место.

«На рассвете он вернётся, – подумал Сантариал, – и мне лучше быть подальше отсюда».

Конечно, знакомый дракон всегда пригодится. Но пусть сначала научится добывать себе пищу. Голодное брюхо не понимает перспектив разумного сотрудничества.

Неожиданно удачное стечение обстоятельств пробудило в архаике силы. Он секунду посидел, отдыхая, потёр виски, смахнул со лба непослушные волосы. Где-то журчала вода; очень скоро он добрался до ручья, огибавшего логово дракона с северной стороны.

Он умылся, но пить не стал. Мало ли что это за вода…

Спустя полчаса Сантариал, наконец, начал свой путь в темноте, даже не ведая, в какую сторону движется. Лес становился всё гуще. Преодолевая заросли папоротников и колючие, тесно сплетённые ветви квазиники и малины, Сантариал совсем не думал о ведьме, которая скончалась так вовремя. Он не радовался, но и не жалел её, поскольку никогда не брал на себя труд анализировать события, свершившиеся без его непосредственного участия. Наверно, Дарслаг умер бы от досады, узнав, чем закончилось его предприятие. Об этом Сантариал поразмыслить успел, и испытал удовольствие, решив, что, если выживет, непременно напомнит о себе.

На рассвете его сморил сон, такой глубокий, что проснулся он не скоро. Взошедшее солнце осветило его, лежащего у корней гигантского дерева; здесь лес заканчивался и начиналось большое кукурузное поле; здесь же пролегала проезжая дорога – всего в нескольких шагах от места его ночлега.

На этой дороге скоро появились путники…

Все исторические авторитеты Немира, запятнавшие прикосновением своих перьев тысячи и тысячи невинных бумажных листов, все летописцы, на протяжении веков проливавшие безмолвные слёзы над собственными сочинениями… короче, все мифотворцы, даже крупный поэт древности Мируан, хором настаивают на одном непреложном факте: неотмирки не любят сидеть на подоконниках. И, что всего поразительнее, это правда! Если и есть истина под сводами Библиотеки Хранителя Архива, то за ней не придётся подниматься на верхнюю полку: вот она, как на ладони. А истоки этой нелюбви таятся в древнем веровании: подоконники, как и пороги, – некая пограничная реальность между миром внутри и вовне, и, если задержаться на них дольше, чем диктует необходимость, можно застрять в этом междумирье навечно…

Но Галахад на то и был великим королём, чтобы не загружать себя суевериями, да и подоконник в его комнате был как на заказ – широкий и удобный, поэтому король со спокойной душой уселся на него и предался совсем другим размышлениям. Если бы Галахаду сказали, что в Городе, кроме него, только один человек позволяет себе такие вольности, и человек этот Ленни Мантуер, король бы очень удивился.

Окно, на котором он восседал, словно на троне, выходило в палисадник, со стороны дороги окаймлённый кустарником и обнесённый низкой изгородью. Посередине палисадника возвышалась красочная клумба с анемонами и лилиями. Снаружи, заглядываясь на цветы, бродила чья-то корова. С виду это была довольно увесистая скотина, но ей недоставало уверенности в себе. С точки зрения Галахада корове было достаточно наползти брюхом на изгородь, чтобы проторить себе путь к вожделенной цели, но вместо этого она топталась на месте, нерешительно покачивая головой.

«Чем я лучше этой коровы? – думал король. – Если бы она задумала писать мемуары, то мялась бы над ними ровно столько же, сколько я. А ведь интеллектом я, смею надеяться, её превосхожу».

– А всё-таки, что ни говори, он настоящий, – послышался из кустов тоненький девчачий голосок. – Папа говорит, они как раз тут поселились.

– А я говорю, чучело! – чуть громче отозвался другой, мальчишеский. – Картонка! Для рекламы его книги «Воспоминания Галахада».

– Реклама должна быть в книжном магазине, а не здесь!

– Значит, здесь и будет книжный! Не видишь, витрину оформляют, вот чучело и выставили!

– Ты врёшь, – сказала девочка тоном безукоризненной дамы. Галахад, не видя детей, представил, как она поджала губки.

– А ты, видать, ослепла! – мальчишка, похоже, не на шутку разозлился.

Король сидел, боясь шелохнуться. В кои-то веки рядом происходило что-то интересное!

– Ну где это видано, чтобы человек без движения столько просидел! Хочешь, я в него кину!.. смотри, какой булыжник!

– Не кинешь! – произнесла девочка неуверенно. – Во взрослых не кидаются!

– А он не взрослый, а великовозрастный. И вообще чучело картонное! Столько не живут!

В кустах завозились; явно назревала склока. Тут Галахад не сдержался и захохотал в полный голос. Когда он, наконец, отсмеялся и вытер слезящиеся глаза, ничто больше не тревожило его слух. Дети исчезли.

Явился Арон с подносом, на котором стоял сервированный завтрак. Всё утро великий целитель носился по Городу, завершая какие-то таинственные дела. Галахад уже не раз замечал: стоило ему отпустить друга по личным надобностям, как потом он обнаруживал, что тот занимался решением геополитических проблем. Грань же, отделявшая его собственные интересы от общественных нужд, у Арона была размыта до чрезвычайности.

– Сидишь тут на виду. Малышня тебя чуть камнями не закидала, – укоризненно сказал тот, со всеми возможными предосторожностями опуская поднос на шаткий столик.

– Известное дело: сначала кидают камни, а уж потом цветы.

Брови Арона выгнулись, затем слетелись к переносице. Он с подозрением посмотрел на короля: не болен ли тот, но Галахад успел принять прежний, безмятежно-отрешённый вид. И целитель решил воздержаться от дальнейшей диагностики, понимая, что она ни к чему не приведёт.

Вместо этого он занялся тем, что должно было уберечь их обоих от голодной смерти – а именно, завтраком. Галахад помогал ему неохотно, всё время о чём-то думая, так что его душа пребывала в опасном разладе с телом. Пока тело апатично тыкало вилкой в кусок хлеба, душа витала в космических далях, не особенно нуждаясь в пище земной. Встревоженный Арон собирался сделать королю замечание, но тут Галахад огорошил его неожиданным вопросом:

– Как ты думаешь, он сказал правду?

– Какую правду? – встрепенулся Арон. – О чём?

Не вдаваясь в подробности, кто, когда и зачем, Галахад ответил сжато:

– О том положении, что можно выбрать судьбу противника.

– А-а, – сказал Арон и отринул свои сомнения и страхи: король, похоже, был вполне здоров. Целитель до отказа напряг мозги, вздохнул и ответил: – В самом деле, такая норма существует и действует. Она очень древняя, но почти не влияет на текущую ситуацию…

– Потому что в Немире предпочитают убивать друг друга?

– О-о, – король нередко поворачивал беседу так, что Арон оказывался в тупике, и это был как раз такой случай. – Ну…

Целитель встряхнулся, усилием воли освобождая свой ум от массы более важных вещей, и продолжал уже более сконцентрировано:

– Наоборот, здесь предпочитают ни с кем не связываться, – он вздохнул. – Но если ты захочешь применить эту норму, тебе достаточно обратиться в суд. Свидетелей полно…

– Я-то думал, что Кодекс почитают в основном рыцари ООМ. Чтобы архаик был настолько законопослушен… как его звали? Сантариал, кажется? – проговорил Галахад. – Я просто думаю, что, раз тут такая неразбериха, нам вполне может понадобиться помощь.

– О, Творец, – простонал Арон, – думаю, мне не стоит в это ввязываться, после того что мы… что я с ним сделал. Сам не знаю, как это вышло, но я не пойму: ладно – втемяшилось ему увидеть настоящее волшебство, но зачем было самому-то подставляться? Мало ему бегающих в ужасе гигантов?

– Как – зачем? Из-за бескорыстной любви к науке, ради чистоты эксперимента, – ответил король, улыбаясь.

– Он меня вынудил. Тот ещё субъект. До сих пор вздрагиваю, как подумаю: а вдруг бы я его…

– Ты бы его пальцем не тронул. И он прекрасно это знал. Так что, извини, твои оправдания не к месту.

Арон безнадёжно вздохнул.

– Дело не только в этом, – вяло произнёс он. – Я вчера говорил с Монтернором, он получает от Инферналиса всякие отчёты о текучке кадров. Так вот, именно этот… сотрудник у них пропал.

– Трудовые будни? – поинтересовался король.

– И вовсе нет! – опроверг целитель. – У них там всё так… регламентировано. В общем, он совершенно стихийно пропал, никто ничего не понимает. Потом-то они спохватились и стали отнекиваться, что мол, всё в порядке, только лошадь-то уже ускакала…

– Какая лошадь?

– Да та, на которую не успел этот… как его там… короче, так говорится! Что?

Галахад встал.

– Пойдём-ка найдём его, – обыденно проговорил он.

Но ему пришлось подождать. К обеду Арон вернулся с бумажными пакетами, полными разной снеди, и с разрешением Магистра удалиться из Города на неопределённый срок. Видимо, тот понимал важность ситуации. Разрешение было, конечно же, не нужно особе королевского калибра, однако для Галахада благословение Монтернора стало своего рода путеводной звездой. Он почувствовал себя гораздо спокойнее.

Напоследок целитель выложил самую интересную новость.

– Дарслаг тоже исчез, – с кислой ухмылкой заявил он. – И вот это – уже серьёзно. Люди из охраны Магистра не теряются так просто.

– А что сказал сам Магистр?

– Что это последствия напряжённой нервной деятельности. Дарслагу по долгу службы часто приходится сталкиваться с Абсолютным Злом. Ну прям каждый день – и состроил вот такую гримасу.

Галахад улыбнулся.

– Естественно, его не ищут, – добавил целитель. – Кто на этом свете в состоянии причинить вред члену Ордена!

– Очень рад за него. Что ж, пусть он там гоняется за своим Абсолютным Злом, а мы отправимся за своим.

– Ничего подобного, – отрезал Арон. – Официально, Ваше Величество, Вы отбыли повидать принцессу Аве Розу, Вашу августейшую племянницу.

– Значит, поедем в ту сторону!

Глава вторая

Неважно, кто из нас написал это, важно другое: вы навсегда чужой в этом городе, и если даже будет вам предложено участвовать в чём-то, знайте: вас вовлекают в авантюру, сущности которой вы никогда не поймёте, как не узнаете никогда, чем заняты одни герои, пока автор описывает других.

Евгений Клюев

В главном здании НИЦИАД стояла такая тишина, что, по выражению одного из остряков, можно было услышать, как мухи шушукаются на потолке. Бесшумный вентилятор, выдувая заданный ритм, словно жаждал сорваться со своего электрического поводка и вылететь в открытое окно. Бумаги на директорском столе плавно шевелились, как трава в степи. Сидя в глубине кабинета, который правильнее было бы назвать «тронным залом», настолько он был велик, Инферналис долго прислушивался, пытаясь различить в окружающем пространстве хотя бы намёк на что-то одушевленное. Напрасно. Тогда он осторожно пригнулся и лёг животом на стол, выглянув из-за монитора в раскрытые настежь двери. Секретарша была на месте, но уподобилась статуе, в своей обычной позе восседая перед компьютером. Чуть подрагивал только карандаш в её руке.

Понаблюдав за девушкой некоторое время и поняв, что невозможно определить, спит она или бодрствует, Инферналис подал хозяйский голос:

– Лаванда! Ты уже покормила мою пиранью?

– Да, полчаса назад.

Эту вынужденную ложь Лаванда Эдельвейс произнесла убедительным тоном, зная, что пиранья вряд ли сможет опровергнуть её слова. Сейчас она пряталась в тёмном углу огромного, во всю стену приёмной, аквариума. Такие глобальные размеры позволяли этой хищной твари наслаждаться иллюзией полной свободы, но всё наслаждение сводилось на нет, когда Лаванда забывала её покормить.

– Закрой дверь, – сказал Инферналис. – Я никого не принимаю.

Избавившись от контроля с его стороны, Лаванда тщетно пыталась заглушить в себе голос совести, настойчиво повторяющий, что такая забывчивость может обернуться трагедией, особенно если она случается каждое утро. Известно, что лечебное голодание прописывают только сознательным существам, а она никак не могла назвать сознательными эти пустые рыбьи глаза, медитативно взирающие на неё из мутной воды. Наклонившись, девушка вынула из ящика стола конвертик, в который накануне спрятала кое-что, не предназначенное для чужих глаз. После того, как содержимое конвертика перекочевало в аквариум, совесть успокоилась и замолчала.

Лаванда ещё немного подумала. Потом медленно разулась. Встала и, подойдя к высокому зеркалу, придирчиво оглядела себя с ног до головы (с каблуками в зеркале она не помещалась). Секретарша всегда чрезвычайно тщательно подбирала себе наряды, а сегодня захотела выглядеть королевой бала. И, что бы там не говорили о пурпуре или индиго, истинно королевский – цвет кости сломанча, умершего просветлённым (можно с оттенком в золото или без). Тем, кого он полнит, крайне не повезло: они никогда не узнают истинного величия…

Дружеское прикосновение к плечу заставило её нервно вздрогнуть.

– Привет, – поздоровался Нандоло, по своему обыкновению растягивая улыбку во всю ширь. Как и все архаики, он предпочитал не отражаться в зеркалах без особой нужды.

– Разве можно так врываться – без доклада и даже не позвонив! – пережив сначала испуг, а затем – некоторое разочарование, Лаванда пребывала не в лучшем настроении.

– Тебе покажется это странным, но сегодня все двери открываются передо мной!

– Просто я устроила проветривание, – сказала девушка уже мягче.

– Ну, как тут поживают мои рыбки? – Нандоло с любопытством склонился над аквариумом. Лаванда было улыбнулась, но потом решила: не смешно.

– Ты хоть не забыла её покормить?

«Ещё один!» – мысленно вскричала секретарша без возмущения, но с отчаянием.

– Она питается лучше меня!

– Да что ты говоришь! Поделись со мной, рыбка. Что она ела?

– Ногти, – сказала Лаванда. – Мои ногти. Я делала маникюр и…

– Ну, надо же, – поразился архаик. – Я думал, ей нужно живое мясо.

– Ей нужны витамины и микроэлементы, – отрезала Лаванда. – А это, по крайней мере, кальций…

– Отлично, – сказал Нандоло. – Вскрытие покажет, что с кальцием был полный порядок. Хочешь, я поставлю на компьютер напоминание, чтоб не забывала ходить за кормом?

– Не трогай компьютер! И меня не трогай! Я сказала: не трогай!

– Я хотел позвать тебя на чашку кофе, – оправдываясь, произнёс Нандоло. – В обед.

– В обед я иду в зоомагазин, – мстительно заявила Лаванда. – Отвали. Лорд никого не принимает. Можешь ждать хоть до вечера.

– А как насчёт чего-нибудь, что поможет скрасить ожидание?

– Сигареты в верхнем ящике стола.

– Я прошу заметить: здесь не курят! – приглушённый дверью, но всё же достаточно отчётливый окрик Инферналиса вызвал у обоих содрогание. – У меня везде ковры. И, по-моему, в приписке к Вашему контракту было сказано «не имеет вредных привычек»?

– Тогда не имел, – Нандоло выпрямился и, упёршись взглядом в закрытую дверь, словно желая её пробуравить, осведомился: – Так Вы там принимаете или не принимаете?

– Зайдите, – сказал Инферналис. – Лаванда, подготовь сведения, сколько душ у меня работает. Включая всех контрактников, совместителей и занятых принудительно.

Вдогонку исчезнувшему за дверью Нандоло Лаванда послала взор, который сторонний наблюдатель (будь он здесь и сейчас) определил бы как мало подходящий существу сознательному. Как любой женщине (в отличие от пираньи) Лаванде, конечно, было приятно мужское внимание, однако форма, в которой оно проявлялось, её никак не устраивала.

Инферналис сидел в директорском кресле НИЦИАД, уже в течение пяти минут сохраняя свою любимую позу – чуть наклонившись к правому подлокотнику, «с уклоном в будущее», как он любил говорить. Для создания правильной посадки под левый локоть он клал большую книгу. Нандоло, конечно, знал, что это за книга. «Свод законов Немира».

«Вот чего смотрит? – тоскливо подумал он. – Не иначе как начнёт допытываться, как там дела на позиции… ох, пропади оно к Мурколапке!.. И для кого я, спрашивается, кропал все эти отчёты!»

Артистической душой архаика постепенно овладевала горечь пополам с возмущением, как это случается у непризнанных писателей, не замеченных широкой публикой.

Однако вскоре выяснилось, он бы несправедлив к Инферналису.

– Вам известно, что к слову «дурак» существует тринадцать синонимов и только четыре антонима? – спросил Повелитель.

Наступило молчание, которое Нандоло пока избегал нарушать. Многолетняя интуиция подсказывала, что хозяин чем-то недоволен. Но любая попытка прочесть его мысли сразу упиралась в защитное поле. Да и кто может знать, ждал ли Инферналис ответа на свой вопрос? Особенно волноваться не следовало: обычно, если Генеральный директор НИЦИАД собирался убить собеседника, он переходил на «ты». Как любят говорить архаики, «когда тебе тыкают, берегись – если ты, конечно, не Лаванда Эдельвейс». Прокрутив в уме эти соображения, Нандоло решил выжидать.

– Моя секретарша подсчитала всё это в своей базе, – продолжал Повелитель, безжалостно растранжирив ещё несколько минут служебного времени. – Хотелось бы знать, каково Ваше мнение?

– Ну, я же не филолог! – Нандоло действительно не мог ничего придумать, кроме как посоветовать хозяину подложить под локоть какое-нибудь лингвистическое пособие. Вместо «Свода законов».

– Вас интересует, к чему я клоню, – с готовностью подхватил Инферналис. – Я отвечу: соизмеряйте Ваши возможности с Вашей глупостью.

Нандоло рассмотрел совет начальства с разных сторон и нашёл, что он дельный.

– Это всё? – поинтересовался архаик. – Я могу идти?

– Нет, – холодные глаза Инферналиса грозно моргнули, зрачки расширились. – Так нельзя. Я говорю, но Вы меня не слышите, – он откинулся в кресле и демонстративно огляделся: – А где же господин Деанж? Кажется, у нас с ним было взаимопонимание?!

Нандоло всегда удивлялся, как это мысль, ни в малейшей степени не обладая ударной силой, способна свалить человека с ног. Сейчас он испытал такое на себе. Догадка чувствительно ударила куда-то в область солнечного сплетения, оставив ощущение хорошего пинка. Теперь стало ясно, к чему вела эта весьма туманная прелюдия. Нандоло мрачно взглянул на Инферналиса: несообразительным архаик вовсе не был.

Только спокойно, изо всех сил напрягая волю, приказал он себе. Лишь естественное недовольство придирками хозяина сквозило в тоне Нандоло, когда он заговорил.

– Его нет. Я один, – и архаик широко развёл руки, словно его товарищ мог прятаться под плащом.

– По-моему, это безобразие, – угрюмо заметил Инферналис. – Вас для того и… чтобы ходили по двое.

Нандоло отлично понимал, отчего Повелитель замялся. Слово «спаривают», которое он так и не договорил, придумали использовать сами архаики со свойственным им юмором. Словечко было, прямо, скажем, не особо приличное, но до ужаса привязчивое. Им окрестили парный принцип работы, который так полюбился Инферналису.

– Я же его не контролирую. Только Вы, – Нандоло, чуть подумал, поклонился и добавил: – Повелитель.

Жест явно пришёлся Инферналису по душе. Обычно его подчинённые не страдали от переизбытка вежливости. Лорд смягчился.

– Я понимаю, что отношения у архаиков весьма своеобразные и культура Вашего народа не допускает личных привязанностей… – Инферналис намеренно затянул паузу, словно размышляя. – И всё же никогда не поверю, что Вам так уж на него наплевать.

– Я сказал только то, что сказал.

– В узких кругах посвящённых, считающих Вас умным, очень удивились бы, услышав Ваши последние слова, – качая головой, заметил Инферналис. – Вы с Сантариалом должны быть единым, понимаете, единым целым, то есть практически неразлучны, а в случае расставания должны иметь постоянную связь.

– Все эти неточности в организации на его совести, – дёрнув плечом, возразил Нандоло. – Старший – он.

– Но, раз его нет, старшим автоматически становитесь Вы. Понятно?

– Не понятно, – тут же парировал архаик. – То есть как – «его нет»? Где его нет?

– Нигде, – отрезал Инферналис. – Или везде, если Вас это больше устроит. Везде.

– Нет так нет, – Нандоло снова пожал плечами. – Раз его нет на земле, логично предположить, что он под ней.

Нандоло не раз корил себя за привычку рассуждать вслух. Вот и теперь, слова вырвались у него раньше, чем он сумел как следует их обдумать. Инферналис отреагировал молниеносно:

– Под землей – и вне нашей досягаемости? Большего бреда я в жизни не слышал.

– А как насчёт Тарара?

– Ах, эти сказки о ведьме, которая конфетами заманивает к себе земных детей неизвестно для чего? Оставьте. Нет таких конфет, которые могли бы заставить Сантариала закопаться в землю с головой. Чего он там не видел?

– Не знаю, – буркнул Нандоло. – Но я на Вашем месте содрал бы два-три слоя земной коры в районе Побережья, да и скалами Грота не брезговал. Полезно расширить, так сказать, горизонты.

– Вот и займитесь, – благожелательно молвил Инферналис.

– Но это же не в моих полномочиях! – застонал Нандоло. – Я лопату-то в руках почти не держал! Вызовите Службу Спасения.

– Надеюсь на скорое продолжение беседы.

Нандоло познал всю меру отпущенного ему отчаяния. Инферналис же наблюдал за архаиком с определённой долей интереса. Над Повелителем Ада Природа – созидательная сила Творца – потрудилась вдохновенно. У него было худощавое лицо и маленькие изящные конечности, но пухлые кисти рук, выглядывающие из манжет делового костюма, снабжены короткими, толстыми и (что весьма поражало с учётом последних двух обстоятельств) кривыми пальцами. Сейчас пальцы правой руки барабанили по подлокотнику, тогда как пальцы левой – ритмично сжимались и разжимались в воздухе. Нандоло подумал, что наверняка знает, что на уме у хозяина.

Расхрабрившись, он набрал полную грудь воздуха и громко сказал:

– Нет, Вы не разовьёте у меня комплекс неполноценности. Я не из тех, кто занимается самозакапыванием.

– Самокопанием, – слово застыло в устах Повелителя, будто прихваченное морозом. – Соблюдайте культуру речи, Вы забываетесь. У себя в кабинете не позволю ничего лишнего! Должны быть какие-то элементы приличия!

Разгневанный, Инферналис даже привстал с кресла.

– Ради Творца Всевышнего, не нужно всего этого! – возопил Нандоло, замахав на хозяина руками. – Я вовсе не хочу утратить авторитет!

– Вообще—то, авторитет – это меньшее, что Вы можете утратить, – произнёс Инферналис уже спокойнее. Он снова сел и потянулся за пилкой для ногтей. – Но, возможно, я погорячился, и у наших отношений есть будущее.

Он нажал кнопку вызова. Вошла Лаванда. Она с размаху опустила на стол перед хозяином папку огромных размеров.

– Могу ли я сделать для Вас ещё что-нибудь, мой лорд? – проникновенно пропела она.

– Не то, что ты думаешь, Лаванда, – ответил тот. – Анализом твоих сведений я займусь сам. А ты проводи этого молодого… хм… человека и проследи, чтобы он нашёл выход. Да! И не дёргай меня сегодня с твоими глупостями!

Они покинули кабинет, и Лаванда плотно прикрыла дверь. Нандоло остановился у того самого зеркала, в которое полчаса назад гляделась секретарша. Мозг сверлили десятки мыслей: не иначе, скоро он уподобится деревянной баклуше, изъеденной термитами!

Зажмурившись, архаик потряс головой. Открыл глаза и снова спросил себя: что, во имя всего сущего, могло случиться с напарником? Будучи работником могущественной Системы, Сантариал являлся идеальным винтиком. Изнанки жизни для него просто не существовало. Как мог такой профессионал бросить задание и исчезнуть незнамо куда?

Сантариал был осторожен. Всегда. Прокручивал в уме любую мелочь. Кто хоть раз наблюдал, как он зашнуровывает ботинки, уяснил себе навсегда: этот парень готов ко всяким неожиданностям. В общении с ним это и напрягало, и будоражило, поэтому понятно, что тот отмирок, Мантуер…

Стоп, сказал себе Нандоло. Тебя занесло не туда, вернись обратно. В реальности случается всякое, и вероятность осечки у профессионала, разумеется, куда меньше, однако она существует, как ни осторожничай. У всякого нормального архаика есть враги, к этому располагает сам образ жизни и мысли, и эти враги вполне способны были расправиться с Сантариалом вот так – банально, буднично, без фантазии. А затем уничтожить тело. Вместе с браслетом. Подобным типам до фонаря, что кто-то станет сходить с ума от неизвестности.

– А что, разве кто-то сходит с ума? – поинтересовался Нандоло у своего зеркального отражения.

Отражение благоразумно промолчало.

– Из-за тебя вошла к шефу, не обувшись, – пожаловалась Лаванда. Её туфли в самом деле стояли на скамеечке под столом. – Я за вами не успеваю! В последнее время все носитесь, будто крылья выросли. Даже Сантариал.

Лаванда очень надеялась, что её голос не дрогнул, когда она произнесла это имя.

– Бедная моя девочка, – посочувствовал Нандоло. – Но ты должна быть ему благодарна. Он избавляет тебя от необходимости произносить дежурные фразы типа: «Где и когда я увижу Вас снова?»

– Злые вы всё-таки, – сказала Лаванда Эдельвейс. – Оба.

Покидая офис Инферналиса, Нандоло подумал, что Лаванда, похоже, относится к тем благословенно прагматичным дамам, для которых смысл всегда «в содержимом сосуда, а не в его форме», какой бы совершенной она ни была. «Наверно, думает, что и война затеяна исключительно для того, чтобы её хозяин мог погреть руки, – решил про себя архаик. – Наивная: если б это было так, Немир давно бы ухайдакали к такой-то Мурколапке и ко всеобщему удовлетворению».

Даже слово «злой», которое секретарша выбрала для характеристики природы архаиков, можно было применить ко всем жителям Немира, совершенно осатаневшим от последних событий. Особенно к горожанам, на долю которых выпали самые большие испытания.

Привычка к спокойствию и сытости, веками коренившаяся в сознании горожан, оказалось виной тому, что пару месяцев назад Город едва не подавился известиями о войне. Но теперь его огромный организм успокоился, перестал испускать удушливые волны страха и готовился снова переваривать обычные каждодневные сплетни. По Городу бродили разные слухи – о том, что основные силы архаиков прошли через лес и окружили Нирвалан. Что король Галахад отбыл на помощь соплеменникам. Магистр никак не комментировал всё это и ничего не предпринимал, но все понимали: угроза отодвинута подальше от городских стен и от их домов, и это самое главное. А когда отменили чрезвычайное положение, свободолюбивые граждане, наконец, выдохнули, и жизнь, хромая, заковыляла своим чередом.

Между тем немирское лето, дань уважения к которому отдали в своё время все мало-мальски известные поэты, постепенно входило в свою «золотую фазу». Дни стояли такие, что горожане думать забыли завидовать жителям Нирвалана. Правда, временами на небо набегали тучи. Они собирались вместе, образуя очертания различных форм, порой поразительно похожие на человеческие лица. Лица складывались в самые неожиданные гримасы, и тогда небо истекало дождливыми слезами. Холод и дождь наползали на Город вместе с ветром, дующим с моря, со стороны мыса Аджано. Тогда словно происходила смена времён года, и низложенное лето уступало свой трон младшей сестре – осени.

Ленни радовался дождю. Солнце за окном только раздражало его. Будто с исчезновением Галахада из жизни ушло всё солнечное. Всё реже и реже Ленни вспоминал короля, но его образ был надёжно впечатан в память сердца и вызывал приступы неясной тоски. Чтобы приглушить это отвратительное ощущение, Ленни снова погрузился в чтение и, как ни странно, вскоре вернул душевное равновесие. Его подстёгивало чувство долга – приближалась дата отбытия из Немира, а он не был уверен, что сумеет вернуться сюда ещё раз, прихватив портативный компьютер. Рамзес мог бы поискать в комиссионных магазинах какие-нибудь технические средства архаиков, но где теперь был он сам? Поэтому в погоне за ценными сведениями Ленни использовал единственный имевшийся компьютер – собственную голову.

Изо дня в день Ленни набивал её знаниями, не особенно беспокоясь, как они там улягутся. Информация была настолько сжата, спрессована, что при попытке раскодировать её любой детектор получил бы нервный срыв. Ленни и сам балансировал у этой грани, и только жалобный вид Амбера, пытавшегося вернуть отмирка в нормальное состояние, заставлял продолжать борьбу.

Однажды вечером Ленни сидел в гостиной, погрузившись в созерцание очередного исторического опуса. Погода как раз выдалась ветреная, и в камине ярко пылал огонь, создавая уют. Игнорируя увещевания Амбера, Ленни стоически отказывался идти спать, в то время как его мозг категорически отказывался работать. Содержание книги (Ленни боялся себе в этом признаться, но так оно и было) уже не вдохновляло его как раньше, и он, забывшись, поглядывал в окно. Один раз он заметил странные красные сполохи в той стороне, где находились Чёрные Скалы. Ослепительно яркие, они зигзагами змеились не темнеющем небе, и поначалу Ленни ощутил смутный спазм тревоги. Но, вспомнив, что скалы не вулканического происхождения, мысленно выругал себя: лишь бы не заниматься делом. Тогда он бросил взгляд на восток и некоторое время с мирным успокоением созерцал улицу, увенчанную гирляндами фонарей, и прохожих, неспешно гуляющих под ними…