Текст книги "Российский флот при Екатерине II. 1772-1783 гг."

Граф Чернышев был недоволен Мекензи, командиром корабля «Дерись», и Палибиным, начальником отряда. Первому он прямо писал: «сколь это дурно, что от него никакого известия не имеет». А второму: что он удивляется, как это те же самые ветра, которые не позволяли ему Палибину войти в канал, позволили кораблю «Дерись» войти в канал. Кроме того, Коллегии известно из газет и частных писем не только то, что Мекензи перевез на своем корабле много денег в натуре из Лиссабона, но и много освобожденных из плена англичан. Тоном сухим граф Чернышев замечает, что не мог сделать Мекензи этого поступка без сведения его, Палибина, и если он, Палибин, раньше об этом не доносил, то он ждет извещения с посылаемым курьером. К сожалению, дальнейших документов о провозе Мекензи денег и англичан в XII томе «Материалов» не имеется.

Глава XIV

Плавание третьей эскадры контр-адмирала Борисова и заход ее в Лиссабон. – Плавание ее в Средиземном море и зимовка в Ливорно. – Крушение корабля «Слава России» близ Тулона. – Письмо графа Чернышева к Борисову. – Присоединение к морскому вооруженному нейтралитету других держав. – Плавание в 1781 г. эскадры контр-адмирала Сухотина из Кронштадта в Средиземное море. – Возвращение кораблей, зимовавших за границей. – Возвращение эскадр Палибина и Борисова в Кронштадт. – Плавание Архангелогородской эскадры Селифонтова. – Плавание пинков «Кильдюин» и «Молния» из Ревеля в Архангельск и обратно. – Сражение пинка «Молния» с английским военным судном. – Объявление Коллегией своего удовольствия командирам обоих пинков. – Плавание 4 фрегатов с товарами под купеческим флагом. – Препровождение времени фрегатом «Михаил» в порте Ферроль.

Третья эскадра контр-адмирала Борисова зашла в Лиссабон 28 августа. Путь от мыса Финистерре до Лиссабона эскадра имела дурной. Сильные ветра развели большое волнение, и от качки было множество больных, особенно между рекрутами. При входе в Лиссабон случилось такое происшествие. По договору между Россиею и Португалиею, за раз могли стоять на рейде только 5 кораблей и 1 фрегат. Эскадра Борисова состояла из 5 кораблей и 2 фрегатов. Корабль Борисова и за ним 4 корабля прошли крепость Сент-Жульен, которая вдруг стала стрелять ядрами по остальным судам отряда Борисова. Суда эти, не обращая внимания на пальбу, продолжали свой путь и пришли к Борисову, остановившемуся на реке Таго выше крепости. Но два судна, фрегат «Александр» и корабль «Дерись», из эскадры Палибина, были остановлены. Первый через несколько часов после прихода Борисова, а другой на следующий день. Присланные шлюпки с судов комендант крепости не принял, к берегу не пустил и ответа не дал. Борисов обратился к нашему посланнику в Португалии, графу Нессельроде, чтобы, во-первых, он выхлопотал пропуск кораблю, а во-вторых, «просил удовольствия» за учиненную русскому флагу обиду.

Последовало не извинение, а объяснение, что комендант крепости не имел особого полномочия пропустить сверх положенного для пропуска числа кораблей, а потому принужден был палить ядрами, чтобы не допустить входа. 31 августа корабль «Дерись» был впущен на рейд.

По случаю большого числа больных на своей эскадре Борисов потребовал места на берегу, где устроил госпиталь и свез больных: с корабля «Исидор» 121 человек, «Азия» – 136, «Америка» – 88, «Слава России» – 223, «Твердый» – 145, с фрегата «Патрикий» – 57, «Симеон» – 22, а всего 792 человека. Для пользования их посланы с судов медицинские чины и покупалось каждый день свежее мясо, зелень и вино.

8 октября отряды Палибина и Борисова одновременно вышли из Лиссабона, и в то время когда первый пошел к N, второй направился к S.

На другой день отряд Борисова видел у мыса Сент-Винсента французские и испанские суда, а 10 октября, проходя Гибралтарский пролив, видел 13 испанских больших и малых военных судов, блокирующих крепость Гибралтар. Пройдя Гибралтар, отряд Борисова направился к Ливорно и во время пути имел очень дурные погоды и крепкие ветра. Шторм 23 октября отлучил от отряда корабль «Слава России», который в ту же ночь разбился на камнях близ Тулона[59]59
  В Летописи крушений А. Соколова рассказано крушение корабля «Слава России». Нового в документах то, что корабль продрейфовало к крутым каменным горам. Через 3 удара корабль проломило; для спасения людей срубили мачты и люди перебрались на каменья. Ночью не могли взойти на крутые горы и потому всю ночь пробыли на низких каменьях и только с рассветом выбрались на верх горы.


[Закрыть], причем погибло 11 человек больных. К 26 октября отряд Борисова собрался в Ливорно, где и зимовал.

Граф Чернышев написал Борисову письмо в ответ на его донесение о благополучном приходе в Ливорно. Извещая о получении его рапорта, граф прибавляет, что крайне бы приятно было получить известие о благополучном прибытии эскадры в Ливорно, если бы вместе с тем он не получил известия о разбившемся корабле «Слава России», и что он ждет известия: почему корабль, своротя с курса, шел так близко от берега.

Далее Чернышев писал, что он уверен, что Борисов, следуя инструкции, соблюдал наистрожайший нейтралитет и ни в чем не отдалялся[60]60
  Письма к Борисову и к Палибину, где выражается удивление поступку Мекензи, весьма близки по датам, и не подозревал ли Чернышев нарушение нейтралитета, как со стороны Мекензи, так и Борисова.


[Закрыть] от правил о его сохранении. Соблюдение этих правил, по словам Чернышева, должно быть до самой последней мелочи, как бы она ни казалась маловажна. Борисов очень обрадовал бы его, продолжал Чернышев, если в своем ответе скажет, что в действительности он соблюдал все правила нейтралитета, как от него и ожидалось. Ему, Чернышеву, известно-де, что Борисов до прихода в Ливорно видел эскадры воюющих держав, но в своих рапортах и письмах ничего об этом не говорит; это тем более-де достойно сожаления, что он должен по долгу своему подносить императрице и генерал-адмиралу получаемые письма и рапорты, а в них другой раз не находится и того, что во всех газетах иногда написано.

Далее граф Чернышев просит прощения за чистосердечное и дружеское изложение его мыслей: неуважение, или лучше сказать леность, так вселилась между флотскими, сообщать по команде о случившихся приключениях во время плавания, что эту леность с трудом можно искоренить, и распространилась она с начальников эскадр даже до командиров кораблей. Борисов, командуя эскадрой, хорошо-де должен видеть, какой непорядок может произойти от подобного отношения и какой вред. И потому граф Чернышев уверен, что Борисов не только своим примером, но наставлениями и приказаниями вселит в своих подчиненных, чтобы впредь доносили по команде и тем предупредят Коллегию, которая принуждена будет поступать со строгостью.

Далее следовало в письме изъявление удовольствия контр-адмиралу Крузу, за то, что он при каждом рапорте присылал краткий журнал плавания, с описанием всех случаев, донесения заслуживающих. Коллегии известно, заключает свое письмо граф Чернышев, о сем моем письме к вам, и она уверена, что В.П. таковые донесения присылать к ней будете и введете между вашими подчиненными.

Неизвестно, какое действие произвело это письмо на Борисова, но несомненно одно: Чернышев был недоволен плаваниями всех четырех отрядов, отправленных в море для ограждения торгового мореплавания.

В отряде Фондезина вернулся только один корабль, а другой корабль зазимовал в Бергене. Один пинк погиб почти со всей командой, а другой зазимовал в Копенгагене.

В отряде Круза не было отставших судов, но сам Круз сделал ошибку, присоединив к себе корабль Фондезина.

В отряде Палибина 3 корабля и 1 фрегат зимовали в Лиссабоне, один корабль в Портсмуте и один в Копенгагене.

В отряде Борисова 4 корабля и 2 фрегата зимуют в Ливорно, а один корабль разбивается.

Фондезин и Круз в продолжении всего плавания ни каперов, ни арматоров не видали, о чем и донесли.

Палибин и Борисов, согласно газетам, где-то и что-то видели, но никаких донесений не шлют. Вся обстановка так устроилась, что после большого шума, вызванного отправлением большой эскадры, русское правительство не получало известий о деятельности своих эскадр, а если и получало, то считало их неполными. Этим и надо объяснить письмо гр. Чернышева к Борисову.

К декларации 28 февраля многие державы, за исключением Англии, присоединились.

В предпринятом нами труде мы не имеем намерения излагать ход дипломатических переговоров. Наша задача описать состояние и действия русского флота в рассматриваемый период времени. Но так как вооруженный морской нейтралитет, провозглашенный Россией, имел громадные последствия на отношения наши с Англией, так как в поддержке начал нейтралитета принимал участие русский флот, то мы вкратце расскажем дальнейший ход дипломатических переговоров с разными державами о морском вооруженном нейтралитете.

Голландия, присоединяясь к декларации 28 февраля 1780 года, признавала эту декларацию «за новое доказательство величия души и дознанной справедливости императрицы, что избранные ею средства для поддержания торговли и мореплавания, для доставления спокойствия и свободы Европе, вполне справедливы».

Надо сказать, что вследствие договора между Англией и Голландией последняя должна была оказать в войне помощь первая, и так как Голландия уклонилась от этого своего обязательства, то Англия объявила, что Голландия впредь будет считаться наравне с державами нейтральными, не имеющими по трактатам никаких преимуществ. На этом основании английские военные корабли и английские каперы получили разрешение задерживать голландские суда, на которых находятся вещи, принадлежащие неприятелям Англии. Разрешение это допускало конфискацию голландских судов. Голландия в то время была соперницей по морской торговле Англии и обладала большим числом купеческих кораблей.

Англия не присоединилась к декларации 28 февраля. Ответ ее был полный уверений в дружбе и приязни к России. Англия писала, что изданы самые определенные повеления об уважении флага императрицы и торговли ее подданных, на основании общенародного права и обязательств, принятых в своем торговом договоре, заключенном с Россией в 1766 г., и которые она исполнит с величайшей точностью. Англия извещала, что отданные повеления вновь подтверждены и за точным исполнением их будут строго наблюдать.

Занятая войной с Францией, Италией и Соединенными Штатами, Англия скрыла свое нерасположение к декларации 28 февраля. Но можно без преувеличения сказать, что с этого времени начинается явное нерасположение Англии к России, продолжающееся до наших дней.

Многими высказывается то мнение, что декларация 28 февраля была направлена против Англии. Необходимо принять во внимание следующее: ближайшими лицами к императрице Екатерине в то время были князь Потемкин и граф Панин, первый из них составил известный «греческий проект», к которому относилась со вниманием императрица. Панин не разделял мнений Потемкина относительно приведения в исполнение греческого проекта и составил в противовес Потемкину начала вооруженного морского нейтралитета. Внимание императрицы Екатерины было обращено в другую сторону, на некоторое время. Графу Панину дела о нейтралитете были хорошо известны. Еще в 1758 году, в царствование императрицы Елизаветы, он составил декларацию об ограждении торговли всех наций в Балтийском море. Адмирал Мишуков был послан с флотом к Зунд, и ему дана была инструкция, по которой он должен был при встрече с английским флотом объявить его адмиралу, что в Балтийском море разбойников нет, торговать всем судам можно свободно и что делать ему с флотом в Балтийском море нечего. В случае если бы английский адмирал захотел силою пройти в Балтийское море, то силу отражать силою. Эта энергичная инструкция Мишукову была сообщена английскому правительству, и английский флот, союзный Пруссии, с которой в то время Россия была в войне, не пошел в Балтийское море.

Можно было бы привести много заключавшихся между державами договоров, которыми обеспечивалась свобода торговли и мореплавания нейтральных держав, но Англия, имевшая в то время один из сильных флотов, не признавала во время войны этих договоров.

Ближайшим поводом к посылке эскадры Хметевского в Северный океан были бесчинства американского капера у Нордкапа. Эскадра Хметевского не видала ни одного капера у Нордкапа, тем не менее последовала декларация 28 февраля, которая имела в виду только русских подданных. В декларации этой были выражены более полно те начала, которые иногда попадались в договорах предшествовавшего времени. Можно без преувеличения сказать, что в то философское время декларация 28 февраля о свободе торговли и мореплавания нейтральных выразила желания всех недовольных в Европе действиями Англии. Таких недовольных в Европе было много, но, думаем, отнюдь не в России, ибо морская торговля России в то время была крайне ничтожна. Кроме того, декларация 28 февраля вполне соответствовала возвышенному духу императрицы Екатерины II.

К декларации этой стали присоединяться другие державы, – Голландия, Франция, Италия, Дания, Швеция, Пруссия и Австрия. В последующие годы командиры наших эскадр стали получать инструкции, в которых им вменялось в обязанность защищать кроме русских купеческих судов еще суда и тех держав, которые присоединились к декларации 28 февраля, которая таким образом обратилась прямо против Англии. Англия почувствовала это, смолчала, но зато через 8 лет, во время нашей войны с Швецией и Турцией, отплатила открытой враждой, едва не перешедшей в военные действия.

В 1780 году, вскоре после декларации России, и Дания издала свою декларацию, в которой объявила, с согласия России и Швеции, Балтийское море закрытым для воюющих держав.

24 февраля 1781 года императрица дала указ Коллегии, в котором приказала для охранения торгового нейтрального плавания вооружить новую эскадру, состоящую из 5 кораблей и 2 фрегатов, и отправить ее в Средиземное море. Эскадра эта должна была, дойдя до Ливорно, «если возможно стараться вернуться в Россию». Эскадрам Борисова и Палибина, а вместе с последней и кораблям, зимовавшим в Англии и Дании, послать приказания немедленно отправляться назад в Россию.

Для охранения свободного и безопасного плавания в Северном океане следовало отправить из Архангельска при первой возможности 2 корабля и 2 фрегата к балтийским портам. Корабли и фрегаты эти, а равно и отправляемые из Ревеля к Архангельску два пинка, проходя мимо Нордкапа, могут, по словам указа, послужить к обеспечению торгового мореплавания в Северном океане. Два пинка должны были вернуться в Ревель в том же году.

Наставления командующим эскадрами и командирам судов были те же самые, что и в 1780 году.

Начальником этой вновь отправившейся эскадры был назначен контр-адмирал Сухотин[61]61
  В 1774 г. капитан 1-го ранга Сухотин был назначен командиром строившегося корабля «Царь Константин», спущенного только через 5 лет. В 1776 году как искусный, полный старания и прилежания, капитан 1-го ранга Я. Сухотин был представлен к командованию теми судами, на которых императрица хотела водою прибыть из Твери в Петербург, но получил другое назначение. 7 июля 1776 г. было назначено: за первую победу на Черном море эскадре Сухотина 540 р., а ему как главнокомандующему 10-я доля – 54 р. Сам капитан 1-го ранга Сухотин был произведен в капитан-бригадиры. В 1776 г., командуя отрядом из 4 фрегатов, привел их из Архангельска в Ревель в 59 дней плавания. В 1777 г. был командиром корабля «Пантелеймон». 1 января 1779 г. был произведен в капитаны генерал-майорского ранга, а чрез 14 дней в контр-адмиралы. Был в Донской флотилии, а потом вызван в 1780 г. в Коллегию и ему была поручена счетная экспедиция. В 1781 г. по случаю назначения начальником эскадры, отправлявшейся в Средиземное море, получил 1000 р. единовременно и по 150 р. столовых ежемесячных.


[Закрыть].

Эскадра эта, состоявшая из кораблей «Пантелеймон», «Не Тронь Меня», «Европа», «Память Евстафия» и «Виктор», фрегатов «Мария» и «Воин», 28 мая снялась с якоря с Кронштадтского рейда и пошла в море. Во время перехода через Зунд, от неискусства лоцманов, корабль «Пантелеймон» 3 раза становился на мель, но всякий раз снимался благополучно. 26 июля эскадра вышла из Гельсинора и, нигде не останавливаясь, прошла в Ливорно, куда прибыла 15 августа.

В Ливорно отряд Сухотина простоял до конца года. Корабль «Европа» и фрегат «Мария» ходили по очереди в Порт-Феррайо, где производили свои исправления килеванием. Больных в отряде к концу года было 111 ч., умерших 28 чел., но осенью больных в береговом лазарете было до 800 чел. Оставаясь на зимовку в Ливорно, Сухотин просил Коллегию снабдить его деньгами.

В продолжении лета 1781 года в Кронштадте стали собираться суда, почему-либо не попавшие туда в 1780 году.

Так, пинк «Кола», зимовавший в Копенгагене, сходил весною в Берген к зимовавшему там кораблю «Ианнуарий» и к 30 мая успел прийти в Кронштадт.

Корабль «Давид Селунский» с М. Фондезиным стоял в Копенгагенской гавани, ошвартовившись, целую зиму до половины марта месяца. 23 апреля корабль этот вышел из Копенгагена и 8 мая пришел в Кронштадт.

Корабль «Дерись», зимовавший в Портсмуте, пришел в Кронштадт 25 июня и присоединился к пришедшей с моря эскадре Палибина.

Корабль «Ианнуарий», зимовавший в Бергене, пришел в Кронштадт 20 июня.

Эскадра Палибина, в составе 3 кораблей: «Иезекииль», «Князь Владимир» и «Спиридон» и 1 фрегата «Александр», 4 мая вышла из Лиссабона для обратного следования к своим берегам. Переход океаном был совершен при противных ветрах, штилях и туманах. 17 мая, находясь в Бискайской бухте, увидев 7 военных кораблей, Палибин построил из своей эскадры боевую линию. В 9-м часу английская эскадра в составе 9 кораблей и 1 фрегата, спустившись на фордевинд (поворот носом по ветру. – Примеч. ред.), приближалась к эскадре Палибина и легла в дрейф. Легла в дрейф и эскадра Палибина. От приехавшего английского морского офицера на «Иезекииль» с предложением помощи Палибин узнал, что эта эскадра составляет часть той, которая в числе 30 кораблей вернулась из Гибралтара и оставлена была крейсировать в Бискайском заливе.

Английский офицер «с учтивостью» спросил: не видели ли эскадр французской и испанской? Ответив, что место пребывания этих эскадр неизвестно ему, Палибин спросил англичанина, не видели ли эскадры Борисова[62]62
  Подходил в это время к Кадиксу.


[Закрыть], и получил также отрицательный ответ. Эскадра Палибина заходила в Портсмут и остановилась на рейде о-ва Уайта. Палибин не салютовал ни стоявшему на рейде полному английскому адмиралу, ни проходившему мимо контр-адмиралу, ибо посланный к адмиралу офицер привез отзыв адмирала, что он по законам Англии не может делать равные салюты, т. е. выстрел за выстрел.

Не получив лоцманов в Портсмуте, на следующий день Палибин пошел в Киль, где принял лоцманов, но и тут не произвел салюта английскому вице-адмиралу, получив от него ответ, что выстрел за выстрел не будет. Эскадра эта 3 июля вышла из Копенгагена и через 12 дней была в Кронштадте, где к ней присоединился корабль «Дерись». 25 июля эскадру посетил вице-президент Адмиралтейств-коллегии граф Чернышев, для которого во всей эскадре люди были поставлены по реям и со всех судов салютовали из 13 выстрелов. При отъезде графа были повторены те же почести.

Эскадра Борисова, прозимовав в Ливорно, 18 апреля тронулась к своим берегам и 18 мая пришла в Кадикс. Обратный путь эскадры сопровождался очень сильными противными ветрами. При проходе Бискайской бухты волнение было столь велико, что повредило некоторые корабли. На «Спиридоне» переломало немалое число стандерсов и книц, палубы перекоробило, борта очень приметным образом отходили, в бархоуте стыки разошлись и на корабле была большая течь. Остальные суда потерпели еще больше.

2 июля у Лизарда Борисов встретил английскую эскадру лорда Молгре, из 2 кораблей, 3 фрегатов и 2 брандеров. Обе эскадры легли в дрейф и обменялись обычными любезностями. Сначала англичанин прислал лейтенанта с поздравлением и предложением чем-либо услужить; Борисов послал своего лейтенанта к лорду Молгре поблагодарить за учтивость и сообщить, что ни в чем нужды не имеет и идет прямо в Зунд.

Из разговоров Борисов вывел заключение, что эскадра Молгре дожидается голландских ост-индских кораблей, которые должны проходить каналом, и что эскадру Борисова приняли за голландскую.

Во время пребывания Борисова в Кадиксе голландские суда пришли в Кадикс под прикрытием испанских судов, и Борисов не полагал, чтобы голландцы вышли из Кадикса.

Во время пребывания в Кадиксе голландский консул просил Борисова принять под свое покровительство стоявшие там голландские купеческие суда, но Борисов, не имея на то никакого повеления, в этой просьбе отказал.

Проходя Скаген, Борисов увидел английскую военную эскадру вице-адмирала Паркера. По приближении к эскадре она снялась с якоря и пошла к W, а Борисов в Копенгаген, подходя к которому встретил до 200 английских купеческих судов, идущих под конвоем 4 английских военных фрегатов.

На пути отстал от эскадры в Английском канале корабль «Америка», а в Категате корабль «Твердый». По приходе эскадры в Копенгаген и эти отставшие суда подошли.

Оставив Копенгаген 5 августа, эскадра через 9 дней пришла в Кронштадт и 22 августа окончила кампанию.

Из Архангельска должны были прийти два корабля: «Три Святителя» и «Святослав», и 2 фрегата «Надежда» и «Слава» под брейд-вымпелом капитана 1-го ранга Селифонтова[63]63
  В 1772 г. Селифонтов был генеральс-адъютантом графа Чернышева, который хлопочет пред Коллегией об отправлении «усердного к службе» Селифонтова в Архипелаг. 26 ноября 1773 г. награжден орденом Георгия 4-й степени за 18 камп. В кампанию 1773 г. командовал пакетботом «Сокол», ходил в эскадре Крюйса в Любек, за невестой великого князя Павла Петровича. В 1776 г. был назначен командиром фрегата «Павел» в отряде Козлянинова, отправлявшемся в Средиземное море, но перед отправлением Коллегия произвела Селифонтова в капитаны 2-го ранга и приказала ему быть в Галерном флоте. В 1777 г. командовал, во время пребывания шведского короля в Петергофе, галерой «Россия». В 1778 г. произведен в капитаны 1-го ранга. В 1780 г. назначен командиром придворной яхты «Екатерина». В 1781 г. командиром корабля «Три Святителя» и начальником Архангельской эскадры, приведенной им в Кронштадт. 1 января уволен по прошению в отставку с награждением чином бригадира и пенсиею по положению.


[Закрыть].

В инструкции последовало то изменение, по которому Селифонтову следовало: «буде шведские и датские купеческие от нападения капера или арматора которой-нибудь воюющей державы, под защиту и покровительство русского военного флага прибегнут, тогда оные принять». Впрочем, принимать следовало только те суда, которые имеют правильные документы и не имеют военной контрабанды. И потом, второе изменение инструкции заключалось в том, что флаг российский прикрывает неограниченно и обеспечивает собственность неприятельскую, т. е. что хотя бы часть или весь груз судна принадлежал одной или другой из воюющих держав, то оный взят быть не может, исключая только контрабанды.

Этими правилами Селифонтову следовало руководствоваться одинаково, относительно английских, французских и испанских военных кораблей.

Порты следовало считать блокированными только в том случае, если к ним «опасно приближаться».

Селифонтов должен был из Архангельска путь свой продолжать, не останавливаясь нигде, прямо в Кронштадт.

Остальные пункты этой инструкции не отличаются ничем от раньше дававшихся от Коллегии инструкций командирам эскадр, отправлявшихся из Архангельска в Кронштадт. Для укомплектования судовых команд в Архангельск было отправлено 1145 человек.

Эскадра эта 10 июля вышла из Архангельска, 21 июля прошла Нордкап, 12 августа обогнула Скаген и 12 сентября пришла в Кронштадт, где вскоре и окончила кампанию.

В 1781 году были отправлены из Ревеля в Архангельск два пинка «Кильдюин» и «Молния», с артиллерией, снарядами и другими припасами. Командирам, капитан-лейтенантам Обольянинову и Курманалееву, были даны инструкции, подобные инструкциям, данным на 1781 год капитану 1-го ранга Селифонтову, с исключением, чтобы оба командира старались тем же летом возвратиться к зимним портам.

Оба пинка 25 апреля вышли из Ревельской гавани и через месяц были уже в Северном океане.

26 мая пинк «Молния» увидел на ветре спускающееся от норвежских берегов 3-мачтовое судно, пересекающее путь. Судно это при пушечном выстреле с ядром подняло английский военный флаг, приблизилось на пистолетный выстрел и легло в дрейф. С судна кричали по-английски; но так как на пинке не знали этого языка, то отвечали по-русски, по-французски и по-немецки. Англичане не отвечали, но произвели по пинку «Молния» сильную стрельбу из ружей и пушек, причем пробили фок-мачту на половине и ранили штурмана и 3 матросов. При производстве стрельбы с английского судна махали и указывали на наш вымпел, как будто заставляя оный спустить.

Курманалеев, видя такое нападение и пробитый пулями кормовой флаг, стал защищаться, произвел от себя по англичанину пальбу и тем прекратил его нападение.

С английского судна вторично кричали, но на «Молнии» опять ничего не поняли. Англичанин спустил шлюпку и прислал на ней офицера, для того чтобы убедиться, точно ли на «Молнии» русские. Офицер этот, по незнанию языка, пантомимами передавал, чтобы командир «Молнии» ехал к его капитану, на что командир «Молнии» отвечал, что по законам он не может ехать, а пошлет двух офицеров, и, оставя у себя приехавшего англичанина, послал на его же шлюпке двух лейтенантов Лаврова и Гастфера для удостоверения командира английского судна, что «Молния» русское судно.

Гастфер говорил по-немецки и по-французски и по поручению Курманалеева спросил командира английского военного судна, какие причины имеет он поступать с русским флагом неприязненно, о себе же сказал, что «Молния» русское судно и идет в Архангельск. Англичанин ответил, что он не верит, а считает их французами, и требовал письменных доказательств, а не словесных. Понадобилось обоим лейтенантам съездить на «Молнию» за своими офицерскими патентами, и только тогда англичанин признался, что имел дело с русскими ошибкой, считая их за французов, и что русский флаг при необходимости может поднять и француз; потом, извиняясь в своей ошибке, отпустил обоих лейтенантов, а командир «Молнии» отпустил от себя английского офицера.

Что получил англичанин, неизвестно, но вот что получил пинк «Молния»: перебило фок-мачту (на нее положили с обеих сторон шкалы и укрепили вулингами, а ядро осталось в мачте до перемены ее), перебило грота-штаг, несколько снастей и парусов, в четырех местах пробило борт, а также ял и шлюпку, ранило 4 человек, из которых один умер.

На следующий день исправляли повреждения в такелаже и парусах; на пробитый в 4 местах борт наложили наличники, пришили гвоздями и замазали по пазам салом.

Дальнейший путь в Архангельск оба пинка совершили вместе и 9 июля прибыли в этот порт, быстро разгрузились и, взяв груз для Кронштадта, пошли в обратный путь.

Оба пинка вышли 4 августа и через месяц были у Нордкапа; от сильной качки на «Молнии» ослаб такелаж и показалась сильная течь; на консилиуме решено было идти в ближайшее якорное место, но так как бурные погоды мешали остановиться на якоре, то пинк «Молния» вернулся в Архангельск, где зимовал, а пинк «Кильдюин» к 21 октября успел прийти в Ревель.

Коллегия осталась довольна обоими офицерами: капитан-лейтенанту Обольянинову, командиру пинка «Кильдюин», объявила свое удовольствие за то, что исполнил предписанное ему, ибо Обольянинов был первый, который одним летом и в Архангельск сходил и назад возвратился, а капитан-лейтенанту Курманалееву Коллегия объявила, что при нападении на него английского судна он, Курманалеев, поступил как добрый и исправный офицер.

Кроме этих судов, в 1781 г. было отправлено 4 военных судна с товарами под купеческими флагами.

11 мая 1781 г. князь Потемкин писал графу Чернышеву, что он получил Высочайшее повеление, дабы эти суда были отправлены по образцу купеческих, и что понадобится не более двух судов, которые и следует приготовить. Через месяц, однако, понадобилось, по случаю того, что назначенная для груза пенька не помещается на два фрегата, назначить еще два подобных же судна.

Командирам 4 фрегатов дана была инструкция, в общих чертах схожая с инструкцией, данной командиру фрегата «Наталия»: идти в путь с благополучным ветром, ни в какие порты, кроме назначенных, не заходить, идти под купеческим флагом, остерегаться морских разбойников, но и самим нападения не делать, за целостью и сбережением погруженных товаров прилежно смотреть, служителей содержать в порядке и пр.

Фрегаты были отправлены следующие: «Григорий», «Богемия», «Михаил» и «Легкий». Фрегат «Григорий» вышел из Кронштадта 5 сентября, пришел в Копенгаген 21 сентября, через 2 недели втянулся в гавань для выгрузки пеньки, а через другие две недели приступил к починке, за которою зазимовал в Копенгагене.

Фрегат «Богемия» под проводкою лоцмана стал на мель у голландских берегов. Фрегат стало бить, показалась течь, вышибло руль. Фрегат поставил паруса, перескочил банку и под проводкою голландских лоцманов прошел в Флиссинген, где исправлял свои повреждения в течение зимы.

Фрегаты «Михаил» и «Легкий» 13 июля вышли из Кронштадта[64]64
  На странице 614 «Материалов» помещено донесение командира фрегата «Михаил» капитан-лейтенанта Телепнева из Портсмута, от 25 июля 1781 г., о выходе фрегата 7 июля из Лиссабона. На стр. же 630 по выпискам из шканечных журналов оказывается, что 7 июля фрегат «Михаил» был в Кронштадте, а 25 июля в Копенгагене, в Портсмуте же был 20–22 августа.


[Закрыть], чрез 3 дня пришли в Копенгаген, 4 августа обогнули Скаген, заходили на два дня в Портсмут, 28 августа прошли Лизард и 6 сентября пришли в Ферроль.

Придя в Ферроль, командир фрегата «Михаил» салютовал стоящему на рейде испанскому кораблю 7 выстрелами и получил равный ответ. Фрегат «Легкий», салютовавший 7 выстрелами, ответ получил в 14 выстрелов. На фрегат приехали морской капитан и адъютант губернатора, поздравить с прибытием, уверить о союзе с Россией и предложить услуги порта. После отбытия этих должностных лиц фрегат посетило и поздравляло с прибытием так много местного дворянства и духовенства, что на фрегате места не было. Телепнев был с визитами у губернатора, флотского адмирала, у генерала и коменданта, у генерал-ннтенданта, у командира корабля, и всюду принят был «ласково»; по словам Телепнева, сколько он ни был в разных иностранных портах, но такого приема не видал. Раз, будучи за обедом у главного командира порта Дона Диего-Аргатия, Телепнев услыхал от него, что он будет на фрегате в торжественный русский день (коронации императрицы). Телепнев, имея «малое число денег своих», употребил их на празднество: устроил в день коронации торжественный обед на фрегате, пригласил благородных персон обоего пола до 60 чел. Обед был на шканцах; во время обеда пили за здоровье Ея И.В. и Его К.В. и великого князя генерал-адмирала и производилась пушечная пальба; играла музыка, приглашенная из города; после обеда был бал, а потом ужин и продолжался до 2 часов ночи. В числе гостей были приглашены не только из Ферроля, но и из Корунна, а также офицеры американского фрегата; гости угощены были «довольно» и губернатор писал к своему двору, каков был прием на русском фрегате.

Если мы не ошибаемся, то фрегату «Михаил» принадлежит честь быть первым русским судном, на котором было устроено русское морское угощение иностранным гостям; по крайней мере, раньше нам не встречалось описание таких обедов, балов и ужинов.