Текст книги "Миллионер"

Надо сказать, что шведская принцесса считается одной из самых красивых женщин Европы. Немцов стал на нее смотреть. Когда их глаза встречались, принцесса смущенно отводила взгляд в сторону. Что заметил Ельцин.

Он тогда уже боялся выпивать и очень сильно себя ограничивал. Но тут чуть-чуть выпил, и этого оказалось достаточно, чтобы не в меру развеселиться и потерять над собой контроль.

Неожиданно Ельцин закричал:

– Ну что, Боря, баба тебе нравится?

– Конечно, Борис Николаевич.

– Ну-ка, Боря, тогда иди и поцелуй ее!

В этом месте рассказа Немцов поклялся, что если бы у него был в тот момент пистолет, он бы немедленно застрелился… Но пистолета у Бори не было, и он тихо сказал Ельцину:

– Борис Николаевич, это же принцесса, международный скандал может быть. Вы посмотрите – тут же послы из десятков стран сидят!

На что Ельцин абсолютно спокойным, громким и настойчивым голосом повторил:

– Иди и целуй! Это тебе президент России приказывает!

Немцов – ни в какую. Весь пошел красными пятнами от перевозбуждения и стыда.

– Не поцелуешь – тут же уволю с поста вице-премьера! – продолжил Ельцин.

Немцова спас король. Рядом с ним, чуть сзади от стола, сидел его переводчик. Когда король услышал перевод всего этого безобразия, он ничуть не смутился и, будучи дипломатом, сам решил разрядить обстановку. Он заулыбался и сказал на английском языке, обратившись прямо к Немцову:

– Уважаемый господин Немцов! Если уж вам настолько нравится наша дочь, мы, как ее отец, в нашем присутствии разрешаем ее поцеловать!

Тогда Немцов встал, на негнущихся ногах подошел к принцессе, весь покрытый испариной, и поцеловал ее в щеку!

Меня этот рассказ потряс до глубины души. А каково было Немцову, можно только догадываться.

– Сегодня всю ночь не спал! – пожаловался мне Немцов напоследок. – Желудок расстроился на нервной почве. А сейчас надо ехать, забирать Его из гостиницы и грузить в самолет. Слава богу, улетает раньше! Вот обстановка, Артем, в которой мне приходится существовать! Теперь ты понимаешь?

Я говорю:

– Все понял, Боря. Мне не нужна твоя помощь. Ты помогай сам себе – двигайся дальше, делай карьеру…

Конечно, Немцов – человек неоднозначный. Это политик до мозга костей, сам себя создавший. А политик в России должен быть прежде всего абсолютно конъюнктурным человеком.

И когда Немцов так жестко стал бороться с олигархами, в этом тоже была конъюнктура, рассчитанная на безусловную поддержку Ельцина. Своеобразное перетягивание каната, которое надо было делать в тот момент в России.

Немцов понимал, что его назначение – это, возможно, последняя попытка Ельцина противостоять криминализации власти и общества. Но когда стало ясно, что ничего сделать нельзя, вернее, можно сделать – только будет еще хуже, Ельцин сломался окончательно и уже не возникал…

* * *

О том, что происходило с российским человеком, впервые в жизни попавшим за границу, можно судить по истории, которую рассказал мой близкий друг.

В свое время мой хороший приятель Веня – назовем его так! – организовал поездку Ельцина в Америку по приглашению Рокфеллеровского фонда.

Ельцин тогда впервые в жизни выехал дальше Московской области – и сразу в США! В 1992 году он был в блестящей физической форме: этакий пышущий здоровьем спортсмен и неуемный, безостановочный пьяница.

Веня рассказывал, что как только они сели в самолет, подошла девушка с тележкой, и Ельцин сразу начал пить.

Тут уместно вспомнить один анекдот: "Русский впервые отправляется за границу. Садится в самолет компании «Бритиш Эйруэйз». Появляется стюардесса с тележкой и говорит: «Виски, джин, коньяк, водка, сэр?» Он поднимает на нее глаза и отвечает: «Нет бабок!» Она: «Эскьюз ми, виски, коньяк, шампань?» Он: «Я сказал, нет бабок!» Стюардесса немного говорит по-русски, но не понимает, в чем дело, и бежит в кабину к пилоту: «Я не знаю, чего хочет русский, но зафиксировала выражение „нет бабок“. Пилот связывается с Россией, находит переводчика в российском аэропорту, и тот объясняет, что такое бабки. Пилот переводит стюардессе и говорит, что надо отвечать. Она снова появляется с тележкой, подходит к русскому пассажиру и говорит: „Виски, коньяк, шампань, сэр“. Он опять: „Нет бабок!“ И тогда стюардесса ему отвечает: „Так на халяву, сэр!“»

И вот Ельцин на халяву прикончил половину тележки. И это еще только в самолете! Он не сомкнул глаз во время полета и, испытывая потребность общаться с окружением, буквально заколебал всех своими рассуждениями и разговорами!

Когда прилетели в Вашингтон, Ельцин просто лыка не вязал. Его доставили в гостиницу, и он тут же заснул.

Все были просто счастливы.

Ельцин проспал до половины второго ночи, потом проснулся, выпил все, что было в мини-баре его номера, и пошел по коридору, барабаня кулаком во все номера, где спали члены делегации.

– Вы что спите! – орал он в коридоре гостиницы. – Мы же в Америке! Разве можно спать в Америке? У кого водка есть?

Ну, естественно, все проснулись и принесли Ельцину все спиртное, которое было. И попойка продолжалась с половины второго до половины восьмого утра.

А утром должен был состояться первый деловой завтрак, на который были приглашены избранные американские бизнесмены с женами – Сорос, один из Рокфеллеров, Чарльз Кох, Уоррен Баффет и др. В общем, очень крутая публика.

И завтрак этот был назначен на восемь тридцать!

Члены нашей делегации, еле живые, приняли душ и кое-как привели себя в порядок. Но Ельцин, который выпил в три раза больше всех, не мог ни стоять, ни говорить, он только мычал и был абсолютно белого цвета.

Его одели, вывели под руки, как больного, осторожно усадили за стол. На еду он боялся даже смотреть, его могло стошнить от одного ее вида…

Но за завтраком нужно было еще и общаться! И когда ему задавали какой-то вопрос, Ельцина поднимали, держали с двух сторон и отвечали за него:

– Господин Ельцин сказал то-то, то-то и то-то… Господин Ельцин считает, что это очень важно для России. Господин Ельцин благодарит вас за оказанное доверие…

А после завтрака неожиданно сообщили, что президент Буш согласился на короткую встречу с Ельциным в Белом доме. Надо было ехать прямо туда. Оставалось всего полчаса…

Ельцина выволокли наружу, положили на сиденье лимузина, посланного от Буша, кто-то из местных сбегал в аптеку и принес ему какие-то стимулирующие таблетки.

Пачку с таблетками бросили в машину, закрылась дверь, и лимузин медленно поехал вперед. Веня и остальные следовали за ним, трясясь от страха, что же произойдет дальше!

У Белого дома Бориса Николаевича поджидала огромная толпа журналистов. Они окружили лимузин со всех сторон. И тут произошло чудо. Дверь распахнулась с невероятной силой, и из лимузина выпрыгнул абсолютно свежий и бодрый Ельцин! Он улыбался, кивал, махал рукой и всех приветствовал. Он даже безошибочно определил направление, куда нужно было идти, и быстрым шагом направился к Белому дому. Толпа двинулась за ним, сопровождающие, отсеченные толпой, пытались идти следом. Ельцин вошел в парадную дверь Белого дома, и она тут же за ним закрылась. Больше никого не впустили.

Тридцать минут Ельцин – один, без сопровождающих, не зная ни одного слова по-английски и дыша перегаром, – провел с Бушем в Белом доме. О чем они говорили и что там вообще творилось, никто так и не узнает.

Потом Ельцин появился уже вдвоем с Бушем. Оба улыбались, приветствовали толпу руками, фотографировались. Ельцин сел в лимузин, еще раз помахал оттуда рукой Бушу и закрыл окно. А когда через десять минут подъехали к гостинице, он спал на заднем сиденье машины мертвым сном. Пришлось нести его на руках в номер, отсекая любопытных журналистов, щелкавших камерами вслед.

Вечером нужно было лететь в Нью-Йорк. В середине дня Ельцин пришел в себя – его отпоили рассолом. Фонд Рокфеллера прислал свой частный самолет, и как только Ельцин в него погрузился, сразу же прикончил мини-бар.

Полет длился не более часа, но успели опуститься сумерки. На небольшом частном аэродроме в Нью-Йорке у трапа самолета Ельцина опять встречала толпа. Были там, конечно, и журналисты с телекамерами и фотоаппаратами…

Мой друг Веня спускался по трапу первым, а Ельцин шел за ним. Вдруг Ельцин положил руку Вене на плечо и сообщил:

– Я очень хочу ссать.

Веня повернул голову и говорит:

– Борис Николаевич, поднимитесь обратно – туалет в самолете!

– Да на хрен мне еще подниматься! – возмутился Ельцин и вдруг одним махом перепрыгнул через трап в сторону. Обошел самолет и стал справлять нужду прямо на колесо…

Веня прыгнул следом, Коржаков прыгнул, еще кто-то. Все встали вокруг Ельцина и попытались прикрыть его грудью от журналистов.

В первый момент никто ничего не понял, и ситуацию спасло то, что было уже достаточно темно. Журналисты пребывали в полной растерянности: только что был Ельцин на трапе, и вдруг его не стало! Исчез прямо на глазах. В темноте они не разглядели, куда он прыгнул…

Но одна молодая журналистка оказалась очень сообразительной. Она забежала за самолет, просунула голову за плечо Вени, увидела писающего Ельцина, сказала «ах!» – и начала безостановочно щелкать затвором фотоаппарата. А потом с огромной скоростью рванула бегом по полю. За ней бросились трое наших парней…

Уже в России, когда отдельные страшные истории про поездку Ельцина в Америку все-таки просочились в прессу, их тут же объявили провокацией. Веню вызвали на Лубянку. Положили перед ним те самые фотографии Ельцина, на которых было видно, как он в буквальном смысле подмочил свою репутацию, и сказали:

– Так. Расскажите, что это все означает?!

Надо знать Веню, чтобы представить, как он завертелся на стуле, лихорадочно соображая, как выкрутиться из этой ситуации. Веня, кроме того, человек предприимчивый, конъюнктурный и очень находчивый. Он посмотрел на фотографии, повертел их в руках и говорит:

– Ну, что тут говорить! Понятное дело – это же монтаж!

Ему опять:

– Нет, не монтаж! Не морочьте голову! Вот – это же вы на фотографии!

– Похоже, конечно, но тогда это полная фальсификация!

Ему объясняют:

– Веньямин, это подлинники – садитесь и пишите, как все это происходило!

– Я, конечно, могу написать, – отвечает Веня, – вот и ручка есть, и бумага… Но можно сначала рассказать вам маленькую историю?

– Ладно, – говорят, – рассказывайте!

И Веня рассказал следующее:

– Шел как-то человек ночью по лесу. На большой дороге его встречают три бандита. Хватают за грудь и говорят: «Ну-ка быстро признавайся, гад, зима сейчас или лето!» Человек поднял на них невинные глаза и сказал: «Если честно, я там не был!» Так вот, ребята, если честно, я там не был!

И Веню отпустили. А эти исторические снимки, наверное, лежат себе сейчас где-нибудь в архивах ФСБ…

Подобные истории приходилось наблюдать и мне. Кстати, я уже говорил о том, как нефтяные директора из Сибири дико напивались во всех ресторанах Лондона и благополучно мочились прямо на улице Пикадилли, а я в такие минуты жался к стеночке и сразу вспоминал Ельцина и, простите меня, Лайму Вайкуле с ее песней про Пикадилли… Очевидно, это в духе российского человека. Только не все так открыты в удовлетворении своих потребностей: условности, понимаешь, ну просто достали!

Глава 11. ДЕНЗНАКИ СУДЬБЫ

Чтобы начать работу по организации лотереи «Русское лото», мне необходимо было помириться с Лужковым.

Я все еще не знал, в чем причина его ненависти.

«Может, мне навредил Мурашов после отъезда из Лондона?» – думал я. Он уже разошелся с Лужковым и ушел с Петровки, 38. Как будто ушел без скандала, но я слышал, что перед самым его уходом с поста начальника УВД Москвы следователи Петровки копали под Лужкова и под некоторых министров московского правительства. Да и будучи накануне в Англии, Мурашов сам задавал мне массу вопросов о моих связях с Юрием Михайловичем и его окружении.

– Что тебя интересует? – спросил я его. – Лужков – это подарок для Москвы. Лучшего мэра для такого города вы никогда не найдете.

Разговор состоялся в самом начале 1992 года, и теперь каждый москвич может оценить, насколько я оказался прав.

Сразу после отъезда Мурашова из Лондона я, как обычно, позвонил Лужкову в приемную, из которой меня всегда с ним соединяли. Мы были на «ты» с Юрой, и нас связывали искренние, добрые отношения. Я, конечно, собирался возвращаться в Россию и поэтому очень рассчитывал на укрепление власти Лужкова не только в Москве, но и в России, а впоследствии на нашу совместную работу.

И вот неожиданно к телефону подошел некий господин Ульянов, референт Юрия Михайловича, и говорит:

– Господин Тарасов, я хочу вам передать, чтобы вы впредь никогда по этому телефону не звонили! Мне сказано, больше не соединять с Лужковым, и он предложил вам забыть номер этого телефона. Все понятно?

Выяснять причину такого оборота событий у референта я не стал и, попрощавшись, повесил трубку.

С того момента прошло больше полутора лет. В середине 1993 года я выдвинул свою кандидатуру на выборах в Думу по Центральному округу Москвы, понимая всю утопичность подобной затеи. Без поддержки Лужкова, даже без согласования с ним втянуться в такую авантюру было верхом моего нахальства и казалось абсолютно безнадежным делом.

Однако, обойдя на выборах пятнадцать конкурентов, в числе которых был и известный журналист, которого откровенно поддерживало московское правительство, я стал депутатом Государственной думы от Центрального округа Москвы. Представив себе, что в этот округ входили девятнадцать посольств иностранных государств, Белый дом правительства России и, конечно, сам Кремль с его территорией, можно понять, что произошло! Эмигрант, приехавший в Москву за две недели до дня голосования, с доминиканским паспортом в кармане, преследуемый милицейской мафией и бандитами, вдруг стал полномочным представителем центра Москвы в законодательной власти Российского государства!

Я не знаю, как на все это отреагировал Лужков сразу после оглашения результатов выборов. Кому он выкатил выговор, кого он снял за халатность с работы – не ведаю. Но один факт был и остается фактом: с избранием меня поздравили многие известные люди России, даже Ельцин прислал письмо с собственноручной подписью. От Лужкова я поздравлений не получил.

Тянулись месяцы. Никакой связи с Лужковым не было, а я понимал, что Юрий Михайлович совсем неформально управлял Москвой и решать без него какие-то проблемы в городе, даже в моем округе, было невозможно. А вопросов было много. Как депутат Госдумы от центра Москвы, я должен был организовать общественную приемную. Конечно, логично было ее разместить прямо в здании мэрии, которое также находилось в моем округе. Мне нужна была трибуна для отчета перед избирателями, а московский телевизионный канал, который просто обязан был это предоставить, напрочь отказал мне в эфире и послал меня заранее согласовывать темы моих выступлений в мэрию.

Наконец, по возвращении на меня обрушилась гора социальных проблем. Мне негде было жить. В моей квартире проживали мама моего сына Филиппа с новым мужем и мой сын. Маленькая квартирка Елены была сдана тещей внаем. Поэтому нам с женой некуда было приткнуться.

Служебную квартиру, которую получали иногородние депутаты, мне выдать не могли, так как формально у меня в паспорте стояла московская прописка, значит, я был вычеркнут из списка на предоставление жилья иногородним.

Даже в номере в гостинице «Москва», где разместили некоторых депутатов, мне вначале тоже было отказано, пока не договорились о доплате из моего кармана. Та же история произошла с транспортом. В Думе машина полагалась только руководителям партийных фракций и комитетов, простые депутаты машин не имели.

– Вам должны выделить машину в вашем округе! – заявили мне в Думе. – Идите к Лужкову!

Ага, разбежались! Так я и пошел к Лужкову выпрашивать себе «Волгу», когда он меня в упор не видит!

Действительно, мы однажды столкнулись с ним – лицом к лицу в Кремле на церемонии оглашения ежегодного послания президента России Ельцина. Я поздоровался с Юрием Михайловичем, а он холодно и подчеркнуто вежливо ответил мне на приветствие и сразу же отошел в сторону, давая понять, что разговора не будет.

Очень долго это не могло продолжаться! Я на самом деле тяготился своим положением и, главное, тем, что чувствовал: я совершенно ни в чем перед Лужковым не виноват. Конечно, я знал всегда, что Юрий Михайлович – человек крутой, резкий, но справедливый. И я решил добиться этой справедливости.

Я пошел на прием к его заместителю Владимиру Ресину, с которым меня связывала в прошлом если не дружба, то нормальные и добрые отношения. Ресин вместе с Лужковым приезжал ко мне в Англию в конце 1991 года, я от всей души принимал гостей, и мы неплохо отпраздновали Рождество.

Теперь Ресин, как правая рука Лужкова, был очень влиятельным в Москве человеком, руководил строительством города и всей городской землей. Он принял меня в кабинете, и войдя к нему, я уже с порога задал прямой вопрос:

– В чем дело, Владимир Иосифович, почему так со мной поступил Лужков?

– Ну, – говорит Ресин, – ты сам виноват!

– ???

– Зачем ты финансировал книгу Краснова «Московские бандиты», направленную против Юрия Михайловича?

– Какую книгу?! Я даже не знаю о существовании такой книги!

Александр Краснов, бывший председатель исполкома Красной Пресни, действительно приезжал в Лондон около двух лет назад. Я с ним встречался, но я не знал, что он пишет такие книги! Мы прогулялись по Лондону, посидели в пабе. Он сказал мне, что увлекается альпинизмом, и попросил отвести его в специализированный магазин. Там я подарил ему в качестве сувенира ледоруб, и на этом мы расстались!

– Кто вам сказал об этом? – спросил я Ресина. – Сам Краснов?

– Нет, мы с этим подонком даже не разговаривали. Мы к такому выводу сами пришли. Сидели как-то, думали, кто бы мог финансировать издание его книги…

И тут я все понял. Не забыл Гусь унижений, которым подвергался со стороны Лужкова в Лондоне. Не забыл он и то, что вместо посещений намеченных им мест Лужков уезжал со мной в театры и на разные мероприятия, оставляя Гусинского с носом! Двигало им чувство зависти, а может, и ревности к дружескому расположению Лужкова ко мне, которое Гусинский перенести не мог! Хорошо, что еще не заказал меня киллерам, но этого надо было теперь серьезно опасаться.

– Ведь это «предположение» высказал Гусинский, не так ли? – спросил я у Ресина.

И Ресин признался: «Да, он…»

– Владимир Иосифович! Мне срочно нужно встретиться с Лужковым. Моей вины нет никакой, и вы должны понять, как трудно мне жить в таком положении и работать в Москве! Вы можете такую встречу организовать?

– Конечно, смогу. Я уже ему сам говорил не раз, что так поступать нельзя, это не по-товарищески! Ты иди, а я договорюсь, и мы тебе перезвоним.

Вечером мне действительно позвонили и сообщили, что Лужков ждет меня у себя завтра утром в девять часов.

К тому времени я уже знал Лужкова лично пятнадцать лет! Мне было известно, что утром к Юрию Михайловичу лучше не заходить! Он в это время суровый, немногословный и вообще по своему типу ярко выраженная «сова», поэтому любит проводить встречи после двенадцати ночи. Назначенное время можно было расценивать так, что Лужков со мной на мировую не идет. А если это и случится, то добиться восстановления дружеских отношений мне будет крайне трудно.

Где-то после завтрака Лужков обычно приходит в себя, к середине дня постепенно добреет – и вечером с Лужковым можно решать любые вопросы…

А девять утра – это значит сразу после оперативки? Где он всем раздает указания и приказы, кого-то обязательно песочит так, что искры летят. Или это еще до оперативки, когда он только готовится к очередному разносу?

Но выбирать время мне не приходилось, и ровно в девять часов утра я сидел в его приемной. Ждать долго не пришлось, и меня пригласили войти.

Лужков читал газету, сидя за своим письменным столом.

Я прошел по кабинету, остановился метрах в пяти перед ним и поздоровался.

В ответ – молчание. Без признаков приветствия или какой-нибудь реакции в мою сторону. Он даже не прервал чтения.

Стало понятно, что надо было срочно что-то предпринять или повернуться и уйти.

Мне удалось растопить ледяное начало нашей встречи. Когда-то я работал у Лужкова в Опытно-конструкторском бюро автоматики, и все сотрудники нашего предприятия знали: в девять утра генеральный директор Лужков всегда пьет чай с ватрушками и миндальными пирожными.

Чтобы получать их свежими каждый день, по его приказу на территории закрытого предприятия была построена прекрасная пекарня, которая не только поставляла пирожные в буфет своей организации, но и снабжала продукцией соседние булочные района.

Мгновенно вспомнив эту историю, я сказал:

– Юрий Михайлович, я вас знаю пятнадцать лет! И мне прекрасно известно, что если Лужков не выпил чая с миндальными пирожными утром, к нему лучше не заходить!

Это подействовало. Лужков отложил в сторону газету, поднял на меня глаза и сказал:

– Пошли пить чай!

Мы прошли в маленькую комнату за кабинетом, где все было приготовлено к чаепитию: в вазе лежали свежие пирожные, конфеты, печенье и сухарики. На столе стояли стаканы в подстаканниках и маленький электрический самовар.

Я стал рассказывать Лужкову о своей жизни – о том, как меня преследовали, как мне было тяжело… Естественно, спросил:

– В чем причина? Какая черная кошка пробежала между нами?

– Я не хочу об этом вспоминать! – нахмурился Лужков.

Я говорю:

– Это из-за Краснова? Да, он – мой приятель, я этого никогда не скрывал! Но я его победил на выборах, иначе вы имели бы Краснова на моем месте. И потом, не финансировал я книгу Краснова, я даже ее не читал! Вам это сказал Гусинский, давайте вызывайте его, прямо сейчас. Поговорим лицом к лицу.

В тот момент Гусинский имел очень большое влияние на Москву и на мэра. Насколько я теперь понимаю, именно тогда Гусинский захватил многие финансовые рычаги московского правительства. Его «Мост-банк» стал главной банковской структурой, обслуживавшей городское хозяйство и бюджет Москвы. Незаметно к середине 1994 года влияние Гусинского выросло настолько, что он мог решать любые вопросы в городе, и Лужков просто так уже не мог его вызвать для разбора. Да и нужно ли было это разбирательство Лужкову?! Появились первые по-настоящему большие деньги, которые можно было выгодно инвестировать в столицу. Теперь Гусь уже не был простым еврейским мальчиком для битья. Он учредил и контролировал НТВ, самый популярный в стране телевизионный канал, и финансировал ряд газет.

Даже заместитель Гусинского Хаит входил к Лужкову без доклада. Он просто открывал дверь и говорил: «Здравствуйте, Юрий Михайлович, я пришел!»

– Посиди тут, – отвечал Лужков.

Но не выгонял… Таких привилегий, как у Гусинского и Хаита, не имел в Москве в это время, пожалуй, никто.

Конечно, Лужков, умный и амбициозный человек, вскоре освободился от пут Гусинского. Он даже не помог «Мосту» во время знаменитого наезда команды охранников Ельцина, хотя, с другой стороны, мало что мог тогда сделать. Во всяком случае, после дефолта 1998 года московское правительство спокойно созерцало, как тонул «Мост-банк» в финансовой пучине, подстроенной для негосударственной банковской системы в основном усилиями Центрального банка России.

Лужков не мог или не стал вызывать Гусинского, но он понял, что я говорю правду. Так мне, во всяком случае, показалось…

– Ну хорошо, – сказал он. – Что тебе нужно?

Я говорю:

– Юрий Михайлович, я хотел бы квартиру на два года: не могу я перебиваться с одной квартиры на другую! И мне нужна квартира в приличном доме, с охраной внизу. Вы же сами знаете, я на особом положении. Я готов подписать бумагу, что сдам ее в первый же день после окончания моего депутатского срока.

– Ладно, – говорит Лужков, – что еще?

– Еще я хочу заняться бизнесом. Мы с компаньоном хотим внедрить лотерею «Русское лото», но нам все время отказывают в лицензии.

– Это вообще без проблем! – сказал Лужков.

Он также распорядился о том, чтобы мне открыли общественную приемную в здании Моссовета и прикрепили служебную машину.

А вскоре на моем письме о предоставлении лицензии для запуска лотереи «Русское лото» появилась резолюция Лужкова: «Разрешаю». Действительно, предполагалось, что лотерея будет платить налог в бюджет Москвы.

Я был очень доволен восстановлением отношений с Юрием Михайловичем. Мы стали изредка встречаться по разным поводам, связанным с моим депутатством. Я всегда с большим интересом выслушивал рассказы Лужкова о его проектах, которые воплощались в жизнь: восстановление храма Христа Спасителя, строительство подземного торгового центра на Манежной площади и т.д. Он очень увлекался и искренне делился грандиозными замыслами, зажигая собеседника энтузиазмом и своей неуемной внутренней энергией.

Однако я понял, что Лужков может в городе уже далеко не все. Когда я пришел с его визой о выдаче мне служебной квартиры к чиновникам, меня прекрасно приняли, пообещали все очень быстро решить, но так ничего и не сделали. Сначала у меня затребовали огромное количество справок и документов, часть из которых просто не подлежала восстановлению после моей эмиграции. Потом понадобилась справка о количестве метров на одного человека по месту моей прописки в Москве. В итоге процесс затянулся на полгода, и в конце концов я получил вежливый отказ, основанный на том, что у меня уже была прописка в городе и, соответственно, должно было быть жилье!

Поэтому за два года работы в Думе я так и не получил квартиру, и мы снимали жилплощадь, переезжая с одного места на другое.

По своим каналам я выяснил одну очень интересную деталь: ту самую книгу Краснова о бандитской мафии, засевшей в Моссовете, финансировал лично Владимир Гусинский.

* * *

Теперь все было готово для внедрения лотереи «Русское лото». Я отнес лицензию в компанию, и там, конечно, все были счастливы. Но тут же встал вопрос: где взять деньги на внедрение? Наскоро написав бизнес-план, я подсчитал, что для внедрения понадобится как минимум два – два с половиной миллиона долларов. Надо было создавать имидж и бренд новой лотереи, арендовать студию, оплатить эфирное время по самым высоким рекламным расценкам, выпустить лотерейные билеты, организовать службу распространения и саму компанию – оператора лотереи и еще многое другое.

Если идти за деньгами в коммерческий банк, потребуется гарантия их возврата, которой, конечно, быть не могло. Мы не были уверены в успехе затеи, а материальных ценностей или собственной недвижимости у концерна «Милан» не было. И я решил воспользоваться своими прошлыми связями и предоставить собственную репутацию в качестве гарантии возврата инвестиций.

Мой старинный приятель Саша Смоленский и его банк «Столичный» процветали. Банк прочно занимал место в первой десятке российских банков, а сам Саша Смоленский был рядом с Кремлем и часто наведывался к Коржакову, который приватизировал доступ к Ельцину и все больше и больше руководил страной из тени.

Смоленский отнесся ко мне с пониманием, моя честность не вызывала сомнений, а кроме того, моя кредитная история в России выглядела безупречно.

Даже рекомендация выдать деньги Стерлигову для открытия биржи «Алиса» сработала, и Герман все заемные средства возвратил сполна и вовремя. В течение недели нам были выданы два с половиной миллиона долларов сроком на один год.

Конечно, как талантливый бизнесмен, Смоленский сразу понял, что лото будет приносить огромные доходы, в том числе и банку, и он на этом хорошо заработает. Ведь многие люди теряют билеты или просто не заходят за мелкими выигрышами, и их большинство. Скапливается значительная сумма денег, которая лежит на банковских счетах без движения и потом просто списывается в конце года как невостребованная. Да и торговый оборот лотереи был внушительным: еженедельно продавалось билетов более чем на миллион долларов! Заемные деньги были переведены на счет компании «Милан», реализующей «Русское лото». Параллельно заканчивались работы по созданию дизайна лотерейного билета. Вначале программисты предложили вариант, который использовался для игры в бинго в Лондоне. Я внутренним чутьем угадал, что такой вариант, скорее всего, успешным не будет, и предложил изготовить билет в форме всем известной игровой карточки «Русского лото». Это оказалось стопроцентным попаданием! Практически никому в России не требовалось объяснять правила игры и заполнения игровых карточек. Кроме того, у будущего ведущего появлялась возможность выкрикивать номера на бочонках и смешные названия чисел, так же, как это происходило во время популярной игры. Каждый номер имел свое название: цифра семь – «армянский нос», восемь – «декольте», одиннадцать – «барабанные палочки», девяносто – «дед» и т.д.

Миша Борисов, начав вести лотерею на телеэкране, так и называл числа. Он даже объявил конкурс на новые самые лучшие названия для цифр на бочонках и получал тысячи писем с предложениями от телезрителей. Для того чтобы игровая карточка билета приобрела именно такой вид, пришлось изменить всю компьютерную программу обеспечения игры, но это стало потом одним из самых главных факторов успеха лотереи «Русское лото».

Летом 1994 года мне надо было лететь в Лондон и разобрать в моем офисе накопившиеся за полгода дела.

Оставшись главным распорядителем кредитов, Малик Сайдуллаев сразу же истратил большое количество денег на презентацию лотереи «Русское лото».

Сняли большой зал в гостинице, где был банкет, и выступили все: от Пугачевой с Киркоровым до Анжелики Варум. Звезды играли в лото, и это действо было показано по телевидению. Презентация обошлась почти в четыреста тысяч долларов. По приезде надо было браться за внедрение лотереи.

Мы договорились с английской печатной фабрикой об изготовлении билетов «Русское лото» и выпустили первую партию. Печатать билеты оказалось делом непростым, в России тогда не было ни одной типографии, которая могла бы с этим справиться. Каждый лотерейный билет был индивидуальным не только по номеру, но и по игровому полю, на котором располагались числа. Требовалось печатать миллионы разных билетов.

Конечно, мы закупили и ввезли в Россию оборудование, которое могло печатать индивидуальные билеты, но в ограниченном количестве и со сравнительно небольшой скоростью.

Мы купили невероятно мощные ксероксы. Они выстреливали листы бумаги со скоростью семьдесят штук в минуту. Каждый лист состоял из шестидесяти билетов, потом их нужно было разрезать на части. С английской фабрики мы получали уже готовые листы с билетами, в которых не были проставлены только цифры в игровых полях. И с этим справлялись наши печатные машины.