Текст книги "Миллионер"

Там мы, естественно, спустились в Воргашорскую шахту и выступили сначала на митинге прямо в забое, а потом во Дворце культуры. Объяснили шахтерам, что не кооператоры виноваты в их бедах, а разрушенная система планового хозяйства. Ее нужно срочно восстановить, что уже практически невозможно, или заменить рыночной экономикой. Тогда на каждом углу будут сигареты и колбаса. Тихонов призвал шахтеров прекратить забастовку, начать работу и заменить политические требования – смены власти в Воркуте – на экономические – поддержать нашу идею о зоне свободной кооперации и частной собственности в Коми.

В то время общественность еще избегала слова «рынок», которое носило позорный, криминальный оттенок. Но люди нас поняли, и стачечный комитет подписал с нами протокол о том, что больше не имеет претензий к кооператорам. В нем говорилось, что шахтеров просто обманула администрация, которая пыталась сконцентрировать внимание забастовщиков на вымышленных врагах, что шахтеры устанавливают с кооператорами тесный контакт и готовы поддержать идею создания свободной экономической зоны в Республике Коми…

В тот же день нас призвали в воркутинский горком партии. Секретарь горкома выглядел очень довольным и веселым, но в его кабинете сидел еще один человек. Когда он говорил, шевелились только губы, а глаза, не моргая, смотрели в сторону – ну просто не лицо, а маска! Никаких признаков наличия мускулов и каких-либо эмоций.

Эта маска, обращаясь ко мне, сказала:

– Вы подняли шахтеров на забастовку и будете за это отвечать!

– Кто это, мы? – удивился я. – Да кто вы такой, чтобы мне угрожать? Я вице-президент Союза кооператоров СССР, а Владимир Александрович Тихонов – президент, академик и, между прочим, депутат Верховного Совета СССР!

– Да, у Тихонова есть иммунитет. Пока… А тебя нужно арестовать.

– Ну ты и наглец, приятель! – заявил я незнакомцу тоже на «ты». – Меня многие хотели арестовать, но пока не удалось, руки коротки!

Я и понятия не имел, с кем тогда разговаривал. Обстановку разрядил секретарь горкома, предложив чаю. Возмущенный поведением этого типа, я вышел в приемную, оставив Тихонова в кабинете пить чай.

Только в поезде, обратно по дороге в Сыктывкар, Тихонов сказал мне, что я разговаривал с заместителем генерального прокурора СССР Батурлиным, специально направленным по приказу Горбачева в Воркуту из Москвы на подавление забастовки. Одно его личное распоряжение, и мой арест был бы неминуем. Оставшись в кабинете, Тихонов с трудом спас меня от ордера воркутинской прокуратуры на мой немедленный арест, который собирался тут же выписать Батурлин.

«Чему так радовался секретарь горкома?» – думал я в купе поезда и не находил ответа. Возможность оказаться в воркутинской тюрьме, которая чудом меня миновала, все еще казалась мне нереальной, и я не придал этому большого значения.

Вернувшись в Сыктывкар, мы поняли, что произошло нечто серьезное.

Увидев нас, Спиридонов пришел в ярость и закричал, обращаясь непосредственно ко мне:

– Чтобы ноги вашей больше не было на территории Коми, чтобы вы и думать забыли про всякие там свободные зоны! Уезжайте немедленно, иначе я приму самые жесткие меры!

Нападать на Тихонова было неудобно, все же депутат Верховного Совета СССР, убеленный сединами академик, поэтому все шишки посыпались на меня. Спиридонов поносил меня публично на заседании руководства Республики Коми в обкоме партии, куда мы пришли поблагодарить его за оказанное содействие.

После такого приема мы спешно уехали в Москву. Тихонов нервничал, но сам не мог понять, что же произошло.

Все выяснилось только спустя некоторое время. Оказывается, секретарь воркутинского горкома партии вместе с заместителем генерального прокурора СССР Батурлиным безуспешно пытались остановить забастовку шахтеров. Еще немного времени, и на них бы обрушился гнев ЦК КПСС, грозивший отставкой и понижением в должности. И в этот момент как раз приехали мы с Тихоновым. Довольный секретарь горкома сразу же после нашего отъезда отправил в ЦК КПСС сообщение, дескать, забастовка была остановлена, но приехали Тихонов и Тарасов и вновь спровоцировали ее продолжение. Извините, дескать, не наша вина.

Горбачев тут же сам позвонил Спиридонову в Коми и пятнадцать минут, не давая слова вставить, обливал того грязью и сыпал всяческими оскорблениями. Грозил страшными карами за то, что Спиридонов позволил нам встретиться с шахтерами. И вот буквально через полчаса после окончания этого телефонного разговора появляемся мы с Тихоновым, как говорится, в белых рубашках. Реакция Спиридонова становилась вполне понятной и объяснимой.

По возвращении в Москву вопрос о моем аресте был сразу поставлен в Генеральной прокуратуре. Но, поскольку оставались уже считанные недели до первых арбитражей, в прокуратуре, как я узнал позже, никаких действий против меня решили не предпринимать. Все равно, по их мнению, меня ожидала тюрьма после решения арбитража о долгах кооператива «Техника». «Тогда и посадим», – подумали там.

С академиком Тихоновым решено было разобраться прямо на Политбюро ЦК КПСС. Эту историю позже рассказал мне член тогдашнего Политбюро Александр Яковлев. Вопрос докладывал премьер-министр СССР Николай Рыжков. Он предложил исключить из членов КПСС академика Тихонова, который тем самым терял возможность оставаться народным депутатом СССР, так как прошел на выборах по спискам Академии наук. После исключения из партии Академия наук должна была лишить Тихонова звания академика как подстрекателя к противоправным действиям против власти.

После Рыжкова выступил председатель КГБ Крючков. Он зачитал выдержки из речи Тихонова перед шахтерами, в которой Владимир Александрович якобы призывал всех к продолжению забастовки. Самые страшные призывы, чуть ли не к прямому свержению Горбачева, приписывались мне, поскольку я тоже выступал перед шахтерами. Это были главные доказательства того, что прекращенную забастовку вновь спровоцировали Тихонов и Тарасов.

Горбачев чувствовал себя неудобно, волновался, но сказал:

– Вопрос ясен, есть еще желающие выступить или ставим на голосование?

Чем бы закончилось это голосование, всем было понятно заранее. Но в самый решающий момент слово взял Александр Николаевич Яковлев и поинтересовался, когда и кем были застенографированы выступления Тихонова и Тарасова в воркутинской шахте. Оказалось, что в руках Крючкова не стенограмма, а всего лишь интерпретация наших слов, причем нами не подписанная, а значит, не имеющая документального подтверждения. Магнитофонной записи наших выступлений, которыми поинтересовался Яковлев, также не существовало.

Не ожидавший такого поворота событий, Горбачев, как всегда, моментально решил уйти в кусты и произнес:

– Что же это получается, товарищи, почему вы неподготовленные вопросы выносите на Политбюро?

Вопрос был снят с повестки дня, как неподготовленный. Я потом только выяснил, что Александр Яковлев и Владимир Тихонов были друзьями еще со студенческой скамьи.

Через много лет после описанных выше событий я оказался в гостях у Александра Яковлева, бывшего тогда директором ОРТ. Мы сидели на кухне за чашкой чая, и я спросил: «Что же все-таки за человек Михаил Сергеевич Горбачев?» И Яковлев для иллюстрации поведал мне одну историю, которая не требовала комментариев.

Став президентом СССР, Горбачев вызвал Яковлева и сообщил, что хочет назначить его своим вице-президентом. Яковлев отказался. Горбачев вызвал его во второй раз – опять отказ. В третий – та же реакция. В конце концов, обвинив Яковлева в том, что он не поддерживает перестройку и боится ответственности, Михаил Сергеевич добился его согласия.

Александр Николаевич срочно написал текст своего доклада в качестве вице-президента, потому что утверждать его кандидатуру должен был съезд народных депутатов. Наступил назначенный день съезда. Горбачев объявил, что хочет представить всей стране и съезду кандидатуру вице-президента Советского Союза и дать ему слово для выступления.

Яковлев сидел вдалеке от президиума съезда, поэтому при этих словах он поднялся с места, вышел в проход и направился к трибуне. Но когда до ступенек, ведущих на сцену, оставалось метров десять, Горбачев вдруг объявил:

– Слово для выступления предоставляется кандидату в вице-президенты СССР товарищу Геннадию Ивановичу Янаеву!

Александр Николаевич так и застыл на месте, не зная, что делать. Делегаты съезда единодушно хлопали Янаеву, который, обогнув Яковлева, прошел на сцену и встал на трибуне. Пришлось задом пятиться на свое место в зале.

– У меня до сих пор хранится экземпляр этого доклада! – сказал Яковлев и продолжил: – А потом, конечно, я его спросил: Михаил Сергеевич, как же это так? Четыре раза ты меня уговаривал согласиться на эту должность, а потом, не предупредив, так подставил перед съездом! Зачем это тебе было надо?

Горбачев не моргнув глазом ответил, что это не он, а Политбюро в последний момент отказалось поддержать кандидатуру Яковлева, а он замотался и не успел его предупредить. Смех, да и только! Но таков уж он был по своей натуре, наш Михаил Сергеевич Горбачев.

* * *

Мои встречи с шахтерами в Воркуте и со Спиридоновым в Сыктывкаре имели неожиданное продолжение.

Оказалось, что одного из депутатов Верховного Совета СССР, как раз от Республики Коми, назначили на работу в правительство СССР, и, таким образом, в ноябре 1989 года были объявлены дополнительные выборы на эту депутатскую вакансию. Шахтеры, помнившие наш приезд к ним и возмущенные его лживой трактовкой в прессе, выдвинули меня кандидатом в народные депутаты СССР от Республики Коми. Мне предстояло срочно выехать в город Ухту для встречи с избирателями.

После консультации с академиком Тихоновым, когда он твердо посоветовал мне ехать туда немедленно, я собрал вещи и вновь отправился в Республику Коми. Ухтинские шахтеры встречали меня на вокзале с оркестром, местные газеты взорвались сообщением о моем приезде. Эту новость объявили по Центральному телевидению и по радио. Были запланированы многочисленные встречи с избирателями в Ухте, Воркуте и Сыктывкаре, и я понимал, что шансы мои победить были очень высоки. Я обладал нерастраченным опытом борьбы в Смоленском округе, знал уже теорию и практику участия в выборных баталиях, у меня были прекрасные экономическая и политическая платформы и огромная поддержка по всей стране, как у популярного публичного человека.

Приехав в Ухту, я по ходу узнал, что главным моим соперником на выборах стал первый секретарь коммунистической партии республики Юрий Спиридонов, тот самый, который запретил мне появляться на территории Коми! Это был убийственный поворот судьбы!

В гостинице меня ждала конфиденциальная бумага. Это было лаконичное письмо, подписанное самим Спиридоновым, который приглашал к нему на встречу в Сыктывкар завтра в одиннадцать часов утра.

Мне вспомнился разговор с партийным секретарем из Брянска: «… посидели бы в кабинете, выпили водочки, поговорили…», и я решил к Спиридонову поехать. Поезд до Сыктывкара был ночью, поэтому утром ровно в назначенное время я поднялся на второй этаж и вошел в приемную первого секретаря Ю.А. Спиридонова.

Юрий Алексеевич начал разговор с извинений. Он рассказал про звонок Горбачева и какими словами тот его крыл за наше посещение республики, про его шоковое состояние и невозможность что-либо возразить. Он вдруг заявил, что ему после этого было ужасно стыдно за слова, которые были сказаны им в мой адрес, ему и сейчас стыдно, и он просит меня его простить.

Потом он перешел к теме выборов и сообщил, что, по его прогнозу, я, скорее всего, одержу на этих выборах победу. Время такое, что власти больше не доверяют, шахтеры только что приостановили забастовку, их поддерживало все население Коми, а я – выдвиженец от них, следовательно, мои шансы намного выше, чем его собственные.

– Согласись, что для тебя эти выборы – занимательная игра. Может быть, просто желание доказать себе, на что ты способен, – говорил Спиридонов. – А для меня это важнейшее условие продолжения моей жизни. Если я не стану депутатом СССР, тогда меня сместят с моего поста. Ты же понимаешь, что по национальности я не принадлежу к угорским народам. Поэтому в случае проигрыша я лишусь всего, что имею, и мне придется даже уехать из республики. Для меня это означает крах всей моей жизни и карьеры.

Поворот разговора оказался для меня неожиданным. До встречи со Спиридоновым я был настроен агрессивно и готовился к борьбе.

– В общем, я прошу тебя снять свою кандидатуру и в этих выборах не участвовать, – продолжал Спиридонов. – Если ты согласишься на мои условия, я обещаю тебе вернуться к прежним идеям о свободной зоне кооперации в Коми. Я тогда буду недосягаем даже для Горбачева и смогу свободно вам помогать. Вот и все, что я хотел сказать. Решение принимать тебе самому. Я тебя не тороплю, иди и подумай. Еще раз извини, если что не так.

Понятно, что Спиридонов предложил мне джентльменское соглашение. Я еще раз обдумал состоявшийся разговор. Итак, я уступаю ему дорогу, он становится депутатом Верховного Совета, автоматически остается первым секретарем обкома КПСС и осуществляет нашу идею свободной экономической зоны в Коми, которую искренне поддерживает. Никаких угроз, запретов и ультиматумов при этом с его стороны не прозвучало, разговор был дружеским и предельно откровенным.

Уже в гостинице перед моим мысленным взором предстала огромная, совершенно необъятная территория Республики Коми, размером почти с Францию, которую мне предстояло исколесить в сумасшедшие декабрьские морозы, агитировать, бороться, отвечать на вопросы. А ведь Спиридонов был там главой уже много лет. И, каким бы он ни был благородным человеком, исключить активные провокации с разных сторон от его сторонников на местах было невозможно. Я мог запросто не выжить в этой ситуации, и где-нибудь нашли бы мой замерзший труп.

На самом деле меня в то время больше всего интересовали цели кооперативного движения, а не политика как таковая. Возможность работать на этой богатой земле без запретов и контроля со стороны коммунистической власти, свободно трудиться и добиваться результатов, строить процветающую жизнь была более привлекательной, чем сомнительная победа на выборах. В случае моего согласия все это нам обещали, а в том, что Спиридонов победит любого из местных кандидатов, сомнений не было.

И я сделал выбор. Поскольку нельзя было отменить встречу с избирателями, мне пришлось снова поехать в Ухту и выступить там со своей предвыборной платформой. Потом поблагодарить всех за доверие и в завершение выступления снять публично свою кандидатуру в пользу Спиридонова, рассказав о нашей идее свободной экономической зоны, поддержанной им.

Юрий Спиридонов стал депутатом Верховного Совета СССР, а впоследствии и президентом Республики Коми в составе России. Идея свободной зоны кооперации так и не была реализована по некоторым объективным причинам: в связи с моей эмиграцией, смертью академика Тихонова и развалом Советского Союза.

Глава 18. ЕЩЕ РАЗ ПРО ЭТО

Выборы в народные депутаты РСФСР я наконец с блеском выиграл от Тимирязевского района Москвы. Предвыборная гонка в начале 90-го года пролетела для меня легко и незаметно. Правительство Горбачева успешно создавало образ врага общества в лице кооперации, а мы в Союзе кооператоров СССР стойко отражали нападки со стороны власти. В Моссовете за либеральное отношение к кооператорам с курирования кооперативной деятельности сняли Юрия Михайловича Лужкова и передали этот участок чиновнику по фамилии Жаров, который сразу же заявил, что надо разогнать половину всех зарегистрированных в Москве кооперативов, от которых только беды и неприятности.

Именно Жаров сыграл ключевую роль в том, что я стал народным депутатом РСФСР. Решение о моем выдвижении в кандидаты на выборах по Тимирязевскому округу Москвы было продиктовано единственной целью: не дать Жарову победить! Ведь именно он стал основным моим соперником на выборах по этому округу.

Выступления мои перед избирателями я всегда заканчивал этим признанием.

– Вы можете не голосовать за меня, – говорил я на встречах. – Голосуйте за любого другого, только не за Жарова!

И дальше я рисовал чудовищную картину потери работы сотнями тысяч москвичей, утраты достатка их семьями, исчезновения товаров, которые стали понемногу появляться хотя бы в негосударственной торговле, в случае победы Жарова. Самый эффективный метод предвыборной борьбы – негативно-позитивный – был в действии. При этом соперник мой действовал способами хорошо уже мне известными и потому неэффективными: на мои встречи засылались ходоки с каверзными вопросами, на которые я умел с блеском отвечать.

Косвенно мне помог выиграть еще один кандидат. Это не было приемом специального «черного пиара», тогда такими ухищрениями просто никто еще не владел. Все произошло случайно: с нами в гонке принял участие Николай Иванович Рыжков – тройной тезка премьер-министра СССР, который сам был простым слесарем 5-го разряда с военного завода. Однако его имя в списках принесло ему второй после меня результат: многие избиратели, не вдаваясь в подробности, голосовали за Рыжкова, думая, что это и есть премьер-министр собственной персоной. А голоса, которые таким образом ему перепадали, отнимались у Жарова, так как принадлежали они в основном большевикам. Они бы никогда меня не поддержали, если бы разобрались с Рыжковыми.

О Первом съезде народных депутатов России уже упоминалось в этой книге. Тогда я вошел во фракцию «Демократическая Россия» вместе с замечательными людьми, свято верившими в демократическое будущее нашей страны и ее независимость.

Если бы не эмиграция, я, очевидно, был бы с Ельциным и на баррикадах Белого дома в августе 1991 года. А тогда, после этих событий, все же принял решение выйти из состава депутатов и написал на имя Ельцина письмо. Получилось, что я пробыл народным депутатом всего полтора года.

* * *

Всегда есть главная причина в ряду второстепенных, которая толкает человека на тот или иной поступок. Мне, конечно, хотелось возвратиться на Родину и жить в России, но участие в моих третьих выборах все же было продиктовано той историей с наездом бандитов Наума, о которой я уже писал.

Помню, мне позвонил мой близкий институтский друг Михаил Фишман-Борисов и сказал:

– Артемчик! Ты не хочешь поучаствовать в выборах в первую Государственную думу?

– Давай будем участвовать, только от Кремля! – пошутил я в ответ.

– Понял, – сказал Миша.

После телефонного разговора он взял карту Москвы и обозначил там границы избирательного округа, в который входил Кремль. Этот округ оказался Центральным округом No201. Кроме Кремля, туда входили еще девятнадцать посольств, Красная Пресня с Белым домом правительства и множество самых престижных предприятий столицы. Миша принялся организовывать сбор подписей в поддержку моего выдвижения в этом округе, нисколько не смущаясь своей деятельности.

Собрать надо было семь тысяч подписей граждан за весьма короткий срок в полторы недели, и для этого требовалось нанять значительное количество персонала. Во-первых, Михаил задействовал своих студентов, учившихся в Щукинском театральном училище имени Вахтангова, где он первый год преподавал, а во-вторых, к сбору подписей подключились люди из нескольких компаний, в которых работали мои старые друзья.

Когда я понял, что моя телефонная шутка воспринята серьезно и уже собрано множество подписей, то отступить для меня означало подвести своих абсолютно бескорыстных друзей, затративших столько энергии и сил.

С Лужковым, с которым меня когда-то поссорил Гусинский, отношений не было никаких, и я понимал, что не могу рассчитывать на его поддержку, но, наоборот, могу вызвать у мэра сильнейшее противодействие. Как это так! Без согласования с ним выдвинуться на выборы, да еще и от самого главного, Центрального округа Москвы, в котором также находилась и сама мэрия со всеми ее зданиями…

Тогда в Лондон заехал губернатор Нижнего Новгорода Борис Немцов. Ему всячески не советовали со мной встречаться, но он советы отверг, и мы с ним уселись в небольшом пивном кабачке, чтобы поговорить о жизни. Когда Боря узнал о моей попытке участвовать в выборах в Государственную думу, он категорически заявил, что шансы у меня нулевые, даже отрицательные, но сам факт интересный и дает мне возможность беспрепятственно приехать в Москву. Хоть ненадолго.

– Не будешь опасаться ареста, на время выборов тебя защитит иммунитет кандидата, – сказал Немцов. – Потом разберешься с проблемами. Может быть, сможешь уладить вопросы. Теперь в России все можно уладить. Денег у тебя на это, надеюсь, хватит?

– Боря, ты о чем? Ты же сам взяток не берешь!

– Ну, так это я. И то, честно сказать, руки иногда чешутся. Провокация за провокацией: люди-то несут каждый день. Просто я решил делать политическую карьеру и поэтому не могу брать взятки.

– Нет, Борис! За что я должен платить? За то, что вы и ваша власть в России не можете создать нормальную страну? Сами и платите! Не собираюсь я таким образом ничего улаживать. И потом, почему ты так категоричен? У меня есть разные методы ведения предвыборной борьбы, а вдруг они сработают и я смогу победить?

– Ну-ну! – сказал Немцов недоверчиво. – Посмотрим.

Непосредственно перед поездкой в Россию я позвонил своему приятелю – депутату английского парламента от Консервативной партии Гарольду Ибсону и попросил у него консультацию. Гарольд свел меня со штабом Консервативной партии Англии и с главным пиар-агентством этой партии, победившей в то время на выборах.

Пиарщики сказали, что они сами не оказывают услуг на стороне, тем более в незнакомой стране, но готовы подсказать наиболее эффективные для победы способы воздействия на избирателей. Это была очень интересная и полезная лекция, которую я тщательно записал.

Англичане советовали:

"Первое: нужно сделать, чтобы каждый день избирателю что-то напоминало о тебе. Если просто послать листовку или буклет, это даст очень мало. Ее, скорее всего, выбросят, даже не читая. Газета – это уже лучше. Там можно опубликовать что-то очень интересное, чтобы люди ее прочли. Можно разместить, например, кроссворд на последней полосе, тогда они ее продержат в руках дольше. Можно опубликовать программу телевизионных передач на неделю – тогда есть шанс, что газету оставят на неделю! В общем, вам с учетом менталитета российских избирателей надо будет придумать нечто подобное.

Второе: важно еще что-то дать в руки как можно большему числу избирателей. Что-то полезное или хотя бы интересное. Это не прямая взятка, так как это запрещено, но рекламная продукция, имеющая дополнительные свойства. Например, авторучки с вашей агитацией, значки, которые хочется носить, зажигалки и т.д. Подумайте над этим сами, исходя из менталитета избирателей.

Третье: важно сделать рекламу на телевидении привлекательной и запоминающейся. Если это будут просто призывы голосовать, никто не обратит внимания и реклама не подействует. Надо придумать что-то совершенно оригинальное. Тогда будет шанс, что рекламу запомнят".

Все эти и другие английские советы мы учли в нашей предвыборной кампании.

Я полетел в Россию только после того, как меня зарегистрировали кандидатом в Государственную думу по Центральному округу Москвы. Для этого пришлось выслать из Лондона нотариально заверенную доверенность, и Миша зарегистрировал меня без моего непосредственного присутствия.

В аэропорту меня встретили несколько телевизионных компаний, и началась предвыборная гонка.

В этот раз мне противостояли в округе еще пятнадцать кандидатов. Слава богу, что по закону о выборах не предусматривался второй тур, а победу должны были присудить кандидату, набравшему наибольшее количество голосов в первом туре, если выборы признавались состоявшимися.

Лужков и московская мэрия поддерживали кандидатуру известного журналиста, российское правительство – кандидатуру заместителя министра иностранных дел России Шелова-Коведяева. Среди кандидатов были также известный политик Подберезкин, представители коммунистической партии, демократических сил и даже сам председатель Краснопресненского района Александр Краснов.

Вернувшись в Москву, я для начала стал объезжать своих друзей. И первым, к кому поехал, был Володя Яковлев – владелец издательского дома, бывший член моего кооператива «Техника» и создатель вместе со мной газеты Союза кооператоров «Коммерсантъ».

Яковлев очень верно обосновал мою позицию по самым главным вопросам: почему я уехал и почему вернулся. Если четко не ответить на эти вопросы, можно было на выборы не выходить, так как именно это в первую очередь интересовало общественность.

Для меня было затруднительно ответить на эти вопросы сразу и лаконично, но Яковлев подсказал очень точный и короткий путь.

– Ты уехал, чтобы без вины не сидеть в тюрьме, – сформулировал Володя и добавил: – Любой нормальный человек не захочет сидеть в тюрьме и предпочтет уехать, если будет возможность переждать.

– Я вернулся, поскольку больше нет центральной власти коммунистов и не стало моих классовых врагов, – подхватил я слова Володи.

Это замечательно. Правдоподобно и заслуживает доверия. В принципе так оно и было бы, если не считать продолжавшихся репрессий со стороны органов внутренних дел, которые все равно хотели меня посадить в тюрьму или раскрутить на большие откупные деньги.

– Я дам тебе наше «коммерсантовское» рекламное агентство! Оно называется «Знак», – продолжал Володя. – Можешь позвонить туда и сказать, что Яковлев распорядился тебе помогать со скидкой, равной его доли прибыли. Хотя все равно тебя обдерут там как липку. Они очень дорогие, но эффективные. Победа Ельцина на выборах – их заслуга. За один только лозунг, который они придумали: «Сильной России нужен сильный президент» – им надо памятник перед Белым домом поставить.

Яковлев оказался прав отчасти: с меня содрали огромные деньги, но при этом ничем не помогли. Все предложенные ими сценарии, например рекламных роликов, приняты не были. А за эти сценарии было заплачено вперед больше десяти тысяч долларов.

Когда мы поняли, что со «Знаком» иметь дело бесполезно, за сценарий взялся Миша Фишман-Борисов – и ролик получился блестящим. Причем смонтировал его один наш приятель буквально за десять минут.

Сюжет был придуман такой.

Показывают стадион, где все активно болеют, орут, но звука – нет. Потом показана толпа идущих людей, которые также явно что-то выкрикивают, но опять беззвучно. И, наконец, показан хор, в котором поют люди, но словно при выключенном звуке просто открывают рты. Полная тишина!

И тут голос за кадром спрашивает:

– Почему же их не слышно?

А другой голос сипло отвечает:

– Они отдали голоса за Тарасова!

Следом на экране возникала моя улыбающаяся физиономия.

На фоне кондовых политических реклам это была блестящая шутка. С телевидением и эффективностью рекламы в эфире мы справились.

Теперь надо было что-то придумать с газетой, которую не должны были выбрасывать до самых выборов. И мы придумали, исходя из менталитета российских граждан, как сказали бы английские пиарщики.

На последней полосе газеты мы напечатали лотерейный билет, причем на каждом экземпляре газеты номер билета был разным. Далее рекомендовалось не выбрасывать газету, так как после выборов все оставшиеся из предвыборного фонда Тарасова деньги будут разыграны по этим лотерейным билетам. Те, кто выиграет, предъявят газету и смогут получить деньги в штабе Тарасова.

Газету раздавали у метро. Вскоре люди начали выстраиваться в очередь, чтобы заполучить ее. Становились неоднократно, пытаясь получить по нескольку экземпляров, в чем им никто не отказывал.

Теперь предстояло найти что-то такое, что можно было бы раздавать в руки гражданам и оно не являлось бы взяткой избирателям. И мы придумали целлофановые пакеты, с которыми тогда, в 1993 году, было очень напряженно. Их продавали на рынках, но в достаточном количестве нигде не было.

Мы заказали миллион пакетов с оригинальным оформлением. На лицевой стороне пакета были изображены всякие вкусные продукты питания: сервелат, красная рыба, икра, экзотические фрукты, вина и коньяки – и было написано следующее:

«Если хотите, чтобы этот пакет был всегда полон продуктами – смотрите на обороте!» Его переворачивали.

На задней стороне пакета было написано:

«Голосуйте за Тарасова и смотрите на обороте!»

Люди вертели пакет в руках, улыбались и, довольные, забирали его домой. Поскольку этих пакетов мы произвели в Великобритании огромное множество, мы развозили их по продуктовым магазинам и бесплатно отдавали даже в уличную торговлю и на рынки. Скоро весь центр города ходил с нашими пакетами в руках, и это была очень эффективная реклама.

Среди пятнадцати моих конкурентов по округу был один тип, по фамилии Гвоздиков, владелец собственной студии кабельного телевидения, вещавшего на большую часть округа.

Он подлизался ко мне с первых же дней, сказал, что всегда поддерживал кооперацию, что уважает меня исключительно, и потом попросил дать ему тысячу двести долларов на рекламную кампанию. За эти деньги он согласился показать по своему кабельному телевидению фильм, в свое время снятый обо мне.

Фильм действительно заслуживал, чтобы его показали. Он был очень длинным – целых шесть серий по полтора часа, но сделан очень профессионально и интересно. Его снял один режиссер на спонсорские деньги, но кинопрокат и телевидение отказались его показывать. Там слишком серьезно и доказательно были продемонстрированы некомпетентность власти и ее издевательства над собственным народом.

– Ну что ж, несмотря на то что мы конкуренты, я готов дать денег. Только демонстрировать фильм надо по одной серии каждый день.

Так мы и договорились. Гвоздиков забрал деньги, а потом запустил мой фильм сразу – все шесть серий почти на восемь часов подряд! Это была, конечно, продуманная акция. Люди должны были плевать в мою сторону, поскольку целый день видели на экране только меня и были лишены выбора смотреть что-либо еще.

Кроме всего прочего, не сообщив мне об этом адском показе, Гвоздиков в тот же вечер пригласил меня на интервью в свою студию, чтобы я отвечал на вопросы телезрителей по телефону.

Вы представляете, что было со зрителями? Мало того, что они восемь часов смотрели на меня на экране, а потом им предложили еще и интервью со мной!

Но кто мог предполагать, что убитый наповал такой рекламной атакой наш народ все вынесет и моя популярность после этого скачкообразно возрастет! Так на самом деле и произошло.

Планируя подлую акцию на мои же собственные деньги, Гвоздиков создал мне такой положительный имидж в своем эфире, что люди просто были зомбированы моим присутствием в их квартире целый день, и я сделался родным для них настолько, что все проголосовали за меня.