Текст книги "Наследница"

– А ты надеялась обойтись без интриг? – усмехнулся Даниил Александрович, когда я на следующий день, возвратившись в Белозерск, рассказала ему о визите комитетчика. – Вика, не выйдет. Торчать на такой вершине, на которую ты взгромоздилась, и рассчитывать остаться незамеченной просто глупо. Ты даже не можешь представить себе, как много тех, кто сейчас надеется погреть на тебе руки. Тем или иным способом. А способов тысячи. И тех, кто готов к ним прибегнуть, тоже. Ты их не знаешь, ты их ни разу не видела, ты про них даже не слышала, но они пристально следят за каждым твоим шагом. Они вокруг тебя. Вика, ты бы смогла хорошо отдохнуть в комнате, полной комаров?

Вроде бы странный вопрос. Но даже не надо было быть умным, чтобы понять, что Пляцидевский имеет в виду.

– Нет, не смогла бы. Но, Даниил Александрович, все последнее время я только и делала, что отдыхала. Единственный комар, который не давал мне уснуть, – это Шикульский.

– Шикульский недооценил тебя, решил опрокинуть кавалерийским наскоком. И обломался. Другие действуют тоньше. Они выжидают. Они наблюдают. Но наступит момент, когда они решат, что пора действовать, и налетят, как саранча. Похоже, такой момент не за горами.

– А чего надо от меня комитетчикам?

–Ну-у-у, как же без них! – рассмеялся Пляцидевский. – Уж эти-то своего не упустят. Чужого – тоже. Они разведут тебя так, что ты этого даже не заметишь. Да еще и будешь им благодарна за то, что взяли тебя под свою крышу.

– Ни под какие крыши я не пойду!

– Не будь дурой, Вика! – отрезал обычно дипломатичный Даниил Александрович. – Во-первых, выбора тебе не оставят. А во-вторых, в отличие от ментов или Шикульского, с чека сотрудничать не зазорно. Это каста. И они сейчас аккуратно подводят тебя к мысли о том, чтобы поработать на благо федеральной безопасности. Они терпеливые, они не будут спешить. Сначала посмотрят, как ты выкрутишься из ситуации, в которой оказалась сегодня. Если справишься сама – молодец. Если не справишься – тебе помогут. И купят тебя вместе с твоей «Богатырской Силой».

– Не выйдет! – уперлась я.

А Пляцидевский еще раз спокойно повторил:

– Не будь дурой, Вика. Ты меньше потеряешь, но больше приобретешь.

– Но ведь мы, все равно, не будем сдаваться и ждать помощи со стороны? Будем выбираться из этого блудняка самостоятельно?

– Естественно, девочка, – успокоил меня Даниил Александрович. – Никто не говорит о том, чтобы сдаваться. Между прочим, утром звонил Олег. Намекнул, что у него наконец дело сдвинулось с мертвой точки. И еще одно: тебя просили, как только вернешься, заехать, – Пляцидевский выудил из кармана записку, – вот сюда.

– Это следак? – На обрывке бумажки был накарябан адрес местного РОВД. Номер кабинета. Фамилия, имя, отчество чела, который хотел меня повидать.

– Их там целая группа, – порадовал меня Пляцидевский. – Между прочим, приехали из Москвы. Съезди, Вика. И ни о чем не беспокойся. Иванов говорил правду, тебя там не тронут.

Меня, и правда, не тронули. Хотя, разводили пополной программе. И начали со своей излюбленной фишки – так же, как и Иванов, первым делом рассказали мне, как я навинтила с зоны, оставив за спиной несколько трупов.

У меня отвисла челюсть:

– Никогда не слышала ничего более несуразного.

– Не отпирайся, это пустое. Мы в любой момент можем вернуть тебя обратно. Только с другой статьей.

Где-то это я уже слышала.

– Что ж, отдавайте меня под суд, – обреченно всхлипнула я. – Надеюсь, там разберутся. Куда меня сейчас? В камеру?

Следак, сидевший за столом напротив меня, недовольно поморщился. Еще двое типов, находившихся в комнате, изумленно переглянулись. Не такой реакции они ожидали.

И принялись меня прессовать. Оказалось, что им нужна самая малость: всего лишь чистосердечное признание в том, что, когда я посетовала Босу на то, что мне нужны свободные средства, чтобы начать выплачивать налог на наследство, он предложил мне вариант с инсценировкой диверсий. Я, даже толком не сознавая, что же творю, дала добро: «Делайте так, как считаете нужным. Я в этих ваших хитросплетениях не разбираюсь». Одним словом, я, дура-дурой, не представляя, к каким последствиям это приведет, несколькими неосторожными словами наломала целую поленницу дров. Меня пожурят и отпустят. Стрелочника Боса упекут в тюрьму. В концерн назначат кризисного управляющего. Шикульский победит.

В былые времена, чтобы избавиться от неугодных соседей по коммуналке, на них строчили донос в НКВД – и всего-то делов. Во времена возрожденного капитализма приходилось действовать изобретательнее. Что и демонстрировал Дмитрий Романович.

—Подпишите вот здесь, Виктория Карловна. – Следах подсунул мне уже заполненный протокол допроса. – С моих слов записано верно…

– …Мною прочитано! Знаю! Не подпишу!

–Тогда в ИВС.

– Я же сказала: согласна!

Следак громко сглотнул. Двое типов снова переглянулись. Отправлять меня в камеру в их планы явно не входило. Да и камеры-то свободной, наверное, поблизости не было.

– Ты симпатичная девочка, – зловещим тоном сообщил мне следак. – А мы трое голодных мужчин…

– Так поешьте!

– Нет, ты не понимаешь…

– Не понимаю! Вообще ничего не понимаю! Если хотите меня посадить, так сажайте! Вызывайте конвой!

Естественно, никто никакой конвой вызывать не собирался. Меня просто выгнали вон. Сказав на прощание, что мы еще встретимся. И посулив мне большие неприятности. Несчастные, чем решили меня пронять! Это же все равно, что пугать утоплением рыбу. Да я же без неприятностей ни шагу. Я с ними породнилась еще в детстве.

И все-таки мерзавцы сумели основательно потрепать мне нервишки. Но прежде со своим верным спутником Пляцидевским я заскочила на денек в Петербург – чтобы посоветоваться с Крупцовым. Мне не давала покоя мысль о том, что мною слишком пристально интересуются там, где я вообще не хотела б светиться.

– Ничего удивительного. – Крупцов, как и ранее Пляцидевский, отнесся к моим опасениям совершенно спокойно. – Этого тебе с твоим прошлым и, тем паче, настоящим избежать невозможно. Смирись. Не думаю, что тебе это испортит жизнь.

Я решила, и правда, смириться.

И полетела в Москву, к Гепатиту.

И прямо в Шереметьеве угодила в лапы знакомых по недавней встрече в Белозерске комитетчиков.

Меня отвезли не на Лубянку. И не на один из опорных пунктов (или как это у них называется?) Я была с почестями на шестисотом «мерседесе» доставлена в шикарную хавиру. Хорошо охраняемую. С решетками на окнах (наверное, затем, чтобы кто-нибудь из посетителей не вздумал сигануть с двадцатого этажа). С предупредительной горничной и вкусной едой. Жаловаться на отсутствие комфорта не приходилось. А жаловаться на отсутствие хоть какой-то определенности было попросту некому. Никто меня не навещал, я вдруг оказалась никому не нужна. Так прошел день. Прошел второй. На утро третьего дня я начала потихонечку закипать. Даже подумала, а не объявить ли голодовку, но решила не портить желудок. Вместо этого плотно позавтракала и устроилась перед телевизором.

В этот момент ко мне в гости и заявился Шикулъский. Вошел в комнату и, подлец, как ни в чем не бывало, поинтересовался:

– Ну, как?

– Неплохо. Есть даже кабельное телевидение, – сообщила я и переключила программу. Общаться с ним у меня не было никакого желания.

Он торжественно водрузил на журнальный столик бутылку вина, плюхнулся в кресло и принялся осыпать меня комплиментами. Я в это время смотрела интереснейший мультик про космических монстров. И ждала, когда Дмитрий Романович перейдет от словоблудия к делу.

– Видишь, какие ты нажила себе неприятности своей детской упертостъю? – наконец разродился он кое-чем более или менее существенным.

—Не вижу.

– Рад за тебя, – заметил Шикульский и разлил побокалам вино. – Угощайся.

– Не пью.

– Как хочешь… Завтра ты выйдешь отсюда, – удивил он меня неожиданным известием.

«Выйду? Хреново. Если отпала необходимость в том, чтобы держать меня в качестве заложницы, значит, у негодяя все срослось так, как он и хотел. То есть, другими словами, концерн он уменя все-таки отобрал», – с грустью подумала я. И, как оказалось, ошиблась. Все сложилось не так уж и плохо.

– Завтра я улетаю в Израиль, – сообщил мне Шикульский. – Надолго. Может быть, насовсем.

– Что так? – Я впервые удостоила его взглядом.

– Здоровье. Последнее время здесь становится трудно дышать. Помнишь, я объяснял тебе ситуацию?

– Помню. Значит, все же приходится пускаться в бега? А как же выборы? Как же бизнес?

– Вовсе не обязательно находиться в России, чтобы заниматься здесь бизнесом и влиять на политику.

– Резонно. – Я все-таки отхлебнула вина. – Дмитрий Романович, зачем вы устроили эту провокацию с диверсиями?

Его рожица расплылась в самодовольной улыбке.

– Мне пришлось признать свое поражение. Я недооценил твою прыть, поэтому и проиграл. Теперь пора брать реванш.

– В результате погибли люди. В том числе, дети.

– Так получилось, – вздохнул этот лицемер. – Никаких убийств я не планировал.

– Ложь! В конторе в Мороке поджог был спланирован так, чтобы в огне погибли люди. Это доказано.

– Мои идиоты перестарались. Они наказаны. – Вы хотели сказать: мертвы?

– Это не твоя забота, Вика.

– Ладно, пусть не моя. Со своими мерзавцами разбирайтесь сами. А с вами разберусь я.

Он громко расхохотался. И долго не мог успокоиться. Я терпеливо ждала.

– Вика, милая, – наконец, все еще продолжая хихикать, сумел выдавить из себя Дмитрий Романович. – Меня восхищает твоя безграничная наглость. Ты сейчас у меня… м-м-м… в гостях, – он выбрал формулировку помягче. – Я могу с тобой сделать все, что угодно. А ты еще и угрожаешь мне.

– Не угрожаю. Ставлю в известность – назовем это так. Вы же обмолвились о реванше. Что же, реванш, так реванш. Поборемся. Но если потерпите поражение, не обессудьте.

– Мне это нравится, – никак не мог угомониться Шикульский. Веселился так, словно его щекотали. – Вика, те документы, которые ты похитила в Новомосковске, в разборках со мной уже не помогут. Мне наплевать, дашь ты им ход или нет. Свой бизнес я здесь в любом случае не потеряю. Экстрадиции не боюсь. Так что эта твоя карта бита. А пока поглядим, как ты выберешься из той кучи дерьма, которую я тебе подложил.

– Да-а-а, знатная куча! – не удержалась от похвалы я. – Я из нее выберусь, Дмитрий Романович. В ближайшее время. Обещаю.

В ответ он только противно хихикнул. А когда собрался уходить, цинично пожелал мне удачи.

– Я надеюсь, все у тебя будет нормально. Ты прыткая, ты вывернешься. А третьего декабря жди от меня подарок. Завтра утром тебя отвезут, куда скажешь. Прощай, Вика.

– Гуд бай, – безразлично буркнула я. Чуть слышно прошептала: «Мудак!» – и опять принялась переключать программы на телевизоре.

Утром 22 ноября, в понедельник, меня отвезли к Бицевскому лесопарку, где уже дожидался Олег. Больше всего меня поразило то, что к моему похищению (а иначе это назвать я не могла) он отнесся с иронией, даже рассмеялся, когда я вытряхнулась из шестисотого «мерседеса» и тепло распрощалась со своими охранниками.

– Мне позвонили, заверили, что с тобой ничего плохого не произойдет, – объяснил Гепатит. – Не знаю, почему, но я этому поверил. Вика, у меня хорошие новости. Я точно знаю, кто нам устроил эти головняки.

– Как кто? – удивилась я. – Шикульский.

– Это заказчик. А когда есть заказчик, есть и подрядчик, исполнитель. Я с полной уверенностью готов назвать его имя. Знатный дяденька. И самое интересное для нас – не без греха. Слишком любит маленьких мальчиков. Теперь прижать его – лишь вопрос времени.

– И какой срок?

– Мне надо вычислить одно секретное заведение. Выражаясь проще, притон. Думаю, это займет не больше недели.

– Поспеши. А я пока поживу у тебя. Не хочу возвращаться в Питер, там стремно. – Я очень надеялась, пока все не утрясется, отсидеться у Гепатита.

И просчиталась. Меня вычислили даже у него.

Олег был шокирован, когда на следующий день на его секретную хату, как к себе домой, заявились мои знакомцы – те, кто пытался развести меня в Белозерске; те, кто, встретив в аэропорту, сдал меня в лапы Шикульскому. Черт с ними, я им была готова это простить. Если бы не их непревзойденный цинизм.

– Что же вы, Виктория Карловна, заставляете вас разыскивать по всей стране? Скрываетесь. С трудом вас нашли.

«Блин, а кто отвозил меня на хату Шикульского, где я и проторчала последние дни?!»

Я онемела. Оно и к лучшему. Возможно, у меня бы не хватило ума не спорить с этими гадами. Но я промолчала. И, похоже, опять поступила не так, как от меня ожидали.

– Собирайтесь. Поехали, – недовольно скривился следак. У меня напрочь вылетело из головы, как его звать. Но именно он на следующие три дня стал моим основным собеседником.

Меня отвезли в центр Москвы. А может быть, это был вовсе не центр. Черт его знает. В столице я никогда не бывала и поэтому совершенно не ориентировалась. Одним словом, меня любезно, под ручку препроводили в некую контору, расположенную в трехэтажном особняке еще дореволюционной постройки, – с длинными коридорами, ковровыми дорожками и обитыми кожзаменителем дверями. По коридорам сновали типы с каменными физиономиями. А вход в это чистилище охраняли серьезные мальчики в бронежилетах и с автоматами.

– Где это мы? – поинтересовалась я, и мне ответили точно так, как я и ожидала.

– Где надо.

– Мне не надо, – недовольно буркнула я и присела на жесткую скамеечку в коридоре. И просидела на ней без малого четыре часа, пока меня не соизволил вызвать к себе следак.

В первый день мне предъявили официальное обвинение, из которого следовало, что я чуть ли не шахидка Аль Каиды. Я подписала бумажки, отметив про себя, что на этот раз никто ни единым словом не обмолвился о моем прошлом. Но и домой – вернее, к Гепатиту – меня никто не отпустил.

За окошком давно стемнело, когда симпатичный разговорчивый конвоир препроводил меня на цокольный этаж.

– Не расстраивайся, – ободрил он меня по пути. – Номер с удобствами. Даже с телевизором.

Я подумала, что паренек шутит. И была приятно удивлена, обнаружив, что камера, и правда, напоминает номер в провинциальной гостинице. С нормальной полутораспалъной кроватью, застеленной чистым бельем. С небольшим телевизором. Даже с душем за цветастой полиэтиленовой занавесочкой.

– Баланда-то будет? – поинтересовалась я у вертухая.

– Здесь ее никто не умеет готовить. Сейчас тебе принесут перекусить из кафе.

Мне это нравилось.

– Это хата, наверное, дляVIP-арестантов? – Я нажала на кнопочку на пульте, и телевизор вопреки моим опасениям благополучно включился.

– У нас других не бывает, – похвастался конвоир. – ТолькоVIP'ы.

– Что, такая серьезная контора? И вообще, где я нахожусь? Мне этого так никто и не сказал.

– Тогда и я не скажу. Извини.

Картина маслом! Извиняющийся вертухай – это нонсенс! Про это можно писать передовицу в «Арестантскую Правду».

Я вкусно покушала. Приняла душ. Посмотрела какую-то дурацкую мелодраму. Хорошо выспалась. Позавтракала. И вновь оказалась в кабинете своего следака. Где все приятные впечатления об этом заведении сразу же дали задний ход, уступив место серьезным опасениям, что Иванов сказал мне неправду насчет моей неприкосновенности. Прессовать меня принялись не по-детски.

Нет, никто не засовывал мне под ногти иголки, не тушил о запястья окурки. На меня даже ни разу не повысили голоса. Ко мне обращались исключительно на «вы». Но при этом допрашивали сверхпрофессионально – не чета мусорским разводкам в СИЗО.

Во-первых, все снималось на видеокамеру. Но это мелочи по сравнению с тем, как они – а их было троепротив меня одной—умело и неожиданно формулировали вопросы, как разводили меня по углам. Что бы я ни отвечала, все равно получалось, что наговариваю сама на себя. Когда я осознала, что если буду продолжать в том же духе, то непременно спаяюсь, то попыталась взять тайм-аут. Мне сказали:

– Попозже. – И долбанули по жбану еще одним скользким вопросом.

– Я отказываюсь отвечать, – заартачилась я. – И вообще, где мой адвокат? Без него не скажу вам больше ни слова.

– Мы не в Америке, – объяснили мне. – Никаких адвокатов.

– Тогда разговора у нас не получится.

– Пока не договорим, вы отсюда не выйдете.

– Да и начхать!

– Продолжаем.

Может быть, меня облучали какими-нибудь Х-лучами, может быть, нет. Но мой боевой пыл почему-то моментально иссяк. Бунт был подавлен в зародыше. И я, с ужасом сознавая, что увязаю все глубже и глубже, продолжила трепать с ними языком.

Меня выжимали три дня. Если бы они захотели доказать, что я засмолила в Далласе президента Кеннеди или развязала вторую Пуническую войну, они бы это сделали без труда. Но им хватило того, что они ладно скроили мое признание в том, что я, действуя в сговоре с Кравцовым и Босом, в корыстных целях организовала четыре диверсии на своих предприятиях. Надо отдать им должное, работу они провели грандиозную и кропотливую. И к исходу третьего дня были измучены не меньше меня.

«Стараются, подлецы, – отметила я. – А чего не стараться? Их работа отлично оплачивается. Из кармана Шикульского».

– А теперь вы свободны. Отправляйтесь к своей Ласковой Смерти и находитесь у него. Никуда не уезжайте, вы еще можете нам понадобиться.

Я чувствовала себя так, будто меня изнасиловали. На такси добралась до Олега. Заползла в квартиру и, не снимая пальто, грохнулась на диван и разревелась. Гепатит был поражен – такого он от меня не ожидал.

Я сама от себя такого не ожидала.

– Все пропало, Олег! Они развели меня по полной программе! Они получили от меня все, что хотели! Я все угробила!

– Ничего не пропало. – Гепатит присел на корточки рядом со мной. Погладил по голове. – Все гораздо лучше, чем ты думаешь, крошка. Я нашел тот притон. Помнишь, говорил тебе?

– Помню, – всхлипнула я.

– Иди прими ванну. И возьми себя в руки. Сейчас нельзя раскисать. Возможно, уже в ближайшее время тебе предстоит нанести визит одному важному дядьке. Рассказать ему, какой он извращенец. И попросить оставить «Богатырскую Силу» в покое.

– Думаешь, он оставит?

—А куда денется? – усмехнулся Олег. – Еще и заплатит нам за нервотрепку. Считай, этот пидер достукался. Завтра еду в Сходню, заберу оттуда свидетелей. Хорошенько их спрячу. Допрошу. Подпишу журналистов. А ты тем временем отберешь со своего зипа материалы на нескольких деятелей. Я сейчас дам тебе список. Видишь, как у нас много забот? Так что держи себя в форме.

Забот, действительно, привалило немерено. Весь следующий день я копалась в компромате, который дала слово не предавать публичной огласке. Но не давала слова не использовать его для шантажа. Вот он мне и пригодился. Я отобрала материалы на семерых человек, любителей малолеток. Распечатала – получилось почти сто листов довольно убористого текста.

Вечером позвонил Гепатит.

– У меня все нормально. Получилось даже лучше, чем я хотел. Ночевать не приду. Слишком много забот.

– А ты где? – неосознанно задала я идиотский вопрос. Олег пропустил его мимо ушей.

—Можешь завтра звонить, записываться на прием, – сказал он.

– Завтра воскресенье, – напомнила я.

—Дерьмо! Ладно, потерпим еще денек. Тогда отдыхай, набирайся силенок. У тебя впереди творческая работа.

Я не успела спросить, что за работа. Олег отключился. А на следующий день вечером привез целый блокнот всевозможных пометок и несколько часов диктофонной записи. Всю ночь, а потом еще весь понедельник мы сводили данные воедино. Получилось двенадцать страниц порнографии, которую я выделила жирным шрифтом. Те сто листов, что распечатала раньше, по сравнению с этой мерзостью были сказочкой на ночь.

Я загодя сложила все в аккуратную папку. И во вторник, 30 ноября, на такси отправилась на прием к Валерию Сергеевичу. Олег дежурил возле свидетелей, которых был готов пустить в дело в любой момент. Не хотелось бы этого, но приходилось считаться с вероятностью того, что наш чиновничек решит выкинуть какой-нибудь фортель.

Я очень надеялась, что до этого не дойдет.

Миновала одну арку металлоискателя. Предъявила паспорт. Еще раз предъявила паспорт. Миновала еще одну арку. Важный лифтер довез меня до девятого этажа и подсказал: «Налево по коридору. До конца. Там увидете». Я увидела огромную дверь. Толкнула ее. Вошла в большую приемную. Представилась: «Энглер Виктория Карловна». Секретарша доложила обо мне по селектору. «Проходите, васждут». Я отворила обитую дерматином дверь и остановилась на пороге просторного кабинета, оформленного в стиле незабвенных времен строительства коммунизма.

– Валерий Сергеевич. Здравствуйте…

Пошел четвертый час, как я торчу в этом кабинете. И почти все это время Валерий Сергеевич не отрывается от телефона. Что-то согласовывает, что-то приказывает, о чем-то просит. Все дела отодвинуты в сторону. Всем посетителям принесены извинения. Не до них, когда решения своего вопроса ждет не кто-нибудь, а сама Виктория Энглер!

– Все нормально? – уже в который раз интересуюсь я.

– Пока еще рано о чем-либо говорить определенно.

– А ты поторопись, – напрягаю я его и многозначительно тасую свои бумажки. – И непременно добейся определенности… Еще раз прошу: по-то-ро-пись! А то боюсь, как бы мои друзья не потеряли терпения и не наделали глупостей. Тогда проиграем мы оба: и я, и в первую очередь ты.

– Вы не видите? Я делаю все, что в моих силах.

– Тогда сделай больше!

– Конечно-конечно. – Валерий Сергеевич жалок. Валерий Сергеевич вымотан до предела. Валерий Сергеевич уже три раза принимал валокордин. Думаю, сегодня этот мерзавец с работы отправится не домой, а прямиком в ЦКБ.

После трех с половиной часов невероятных потуг он, завершив очередной телефонный разговор, откидывается на спинку своего рабочего кресла. Бледное (белое-белое, как простыня) лицо покрыто капелькомиnoma.

– Все нормально?

– Уголовное дело закрыто, – облегченно выдыхает чиновник. – Все ваши показания уничтожены.

– Не верю. Там, где я их давала, ничто никогда не уничтожается. Мне нужны гарантии.

– Я не знаю, какие вам предоставить гарантии, – стонет измученный Валерий Сергеевич.

– Я знаю. Займемся этим попозже. Что в министерстве?

– Они сейчас занимаются вашим вопросом.

– Так позвони и поторопи!

– Сколько можно звонить? – Любитель маленьких мальчиков уже не в состоянии говорить. Он способен только хныкать. – Когда будет все решено, они сообщат. Виктория Карловна, все будет нормально. Надо лишь немножечко подождать. Посидите, расслабьтесь.

Я не могу сдержать едкой ухмылки.

—Да я расслабляюсь по твоей милости уже третью неделю! Довольно, нахаваласъ. Ладно, если у нас есть сейчас время, не будем расходовать его попусту. У тебя найдется бумага?

Валерий Сергеевич кивает и достает из ящика стола несколько листков.

– Замечательно. Бери ручку. Пиши.

– Что писать?

– Как все происходило! С того момента, когда к тебе обратился Шикульский. Так и начинай: «Такого-то числа такого-то месяца ко мне обратился Шикульский Дмитрий Романович с просьбой, используя служебное положение, оказать содействие в дискредитации концерна „Богатырская Сила“ и предложил мне за это такую-то сумму…» Ну и дальше. Не мне тебя учить, сам не безграмотный.

Валерий Сергеевич мнется. Умоляюще пялится на меня.

—В чем проблемы?

– Вы требуете от меня невозможного, – сипит он и опять тянется за валокордином. – Я не могу.

– Когда развлекался в притоне, то мог, – в очередной раз тыкаю я этого извращенца в его самое больное место. – Пиши давай!

– Но ведь все уже решено. Зачем вам еще и это признание?

– На тот случай, если начнут выскакивать какие-нибудь последствия. Не волнуйся, если все будет нормально, и меня больше никто не побеспокоит, эта бумага никуда не пойдет. Пиши! Со всеми подробностями! С именами, с датами, с суммами. Кстати, не забудь указать банк и счет, на который Шикульский перечислил тебе гонорар.

Чиновник обреченно вздыхает и начинает скрипеть шикарным «Монбланом», а я прикрываю глаза и погружаюсь в легкую полудрему.

Из этого состояния меня выводит очередной телефонный разговор. Валерий Сергеевич оживленно кивает башкой и крякает в трубку: «Да… Да… Понял… Отлично…»

– Все улажено, Виктория Карловна, – через минуту торжественно объявляет он мне. – Во всех инстанциях. А ведь я всерьез опасался, что не получится. Но, слава богу, получилось.

«Помолись, помолись, извращенец. Тебе, действительно, повезло, что все срослось».

– Признание дописал?

– Еще нет. Виктория Карловна, давайте обойдемся без этого, – опять начинает канючить он.

—Дописывай. И не думай что-нибудь пропустить. Или наврать. Я все проверю. И даже выставлю тебе отметку, как в школе. Постарайся, чтобы это была пятерка.

Большой московский начальник опять углубляется в писанину. А я терпеливо жду, когда он закончит.

Потом тщательно перечитываю четыре листа убористого текста. И отмечаю, что Валерий Сергеевич отнесся к моему заданию со всей ответственностью. Правда, банковский счет и имена некоторых причастных к делу чиновников проверить я не могу, но и без этого признания достаточно, чтобы разворошить большое гадючье гнездо.

–Well. Ставлю тебе четверочку. С плюсом. – Я прячу драгоценные бумажки в папку. Валерий Сергеевич, потерянный и ничтожный, топчется возле меня. Как же ему не терпится, чтобы я наконец убралась из его кабинета. Но еще рано. – Теперь последнее.

Чиновник вздрагивает.

– Я так понял, что вы получили все, что хотели. – Не совсем. Пока что я только вернула свое. Новедь существует еще компенсация за моральный ущерб.

Валерий Сергеевич попросту валится в кресло. Я его доконала. Но я не боюсь, что у него случится сердечный приступ. Программа-минимум выполнена. Можно подумать о прибыли.

– Не волнуйся. – Я с неприязнью наблюдаю за этим хилятиком. – Мне не так уж много и надо. Всего лишь отсрочку по выплате налога на наследство.

– Но я не решаю такие вопросы.

– Я в курсе. Ноу тебя хорошие связи. У тебя есть друзья, которые такие вопросы решают. Так почему бы не попросить их за сиротку?

– Они мне откажут.

– Попроси еще раз. Будь настойчивым. Ведь рука руку моет? Сначала они помогут тебе, потом ты поможешь им. Кажется, так у вас это делается?

– А если не выйдет? – чуть не плачет Валерий Сергеевич.

– Тогда мальчишки все-таки пообщаются с журналистами.

—Но это нечестно. Мы договаривались…

– Ни о чем мы не договаривались! – резко перебиваю я. – Ты выполнил только начальное условие договора о том, чтобы не предавать огласке твои сексуальные похождения. Но кто сказал тебе, что этого будет достаточно? Не-е-ет, Валерий Сергеевич. Это только дебют наших взаимоотношений. Между прочим, мои аппетиты практически безграничны. – Я внимательно наблюдаю за высокопоставленным доходягой. Волосенки всклокочены. Галстук сбит на сторону. Дыхание сбито. Сейчас потребуется врач. – И не вздумай загреметь в больничку и не выполнить мою ничтожную просьбу. Понимаешь, мне нечем платить этот проклятый налог.

– В какие сроки надо решить вопрос?

– В течение недели. В пятницу я вступаю в права наследования.

– Ладно, я постараюсь.

– Не «постараюсь», а «сделаю».

– О, Боже!

– Не слышу!

– Ладно, я сделаю.

– Вот и умничка. – Я поднимаюсь из кресла. Больше в этом кабинете мне делать нечего. – Я пошла. Бывай, Валерий Сергеевич. Больше не озоруй сексуально.

Я выхожу в приемную. Секретарша таращится на меня округлившимися глазами. Она, естественно, знает, кто я такая – далеко не последняя баба в стране. Но, все равно, кем бы я ни была, неслыханное дело – вельможный Валерий Сергеевич уделил мне аж четыре с лишним часа своего драгоценного времени. Отменил все встречи, отказал в приеме уважаемым людям. Подобное на веку секретарши впервые.

–До свидания, – любезно делаю я ей ручкой. – До свидания, – изумленно пищит она.

… Лифт с важным лифтером. Одна арка металлоискателя. Вторая…

Я выхожу на улицу и облегченно вздыхаю.

Йес! Я сделала это! Я сделала даже больше! В том, что получу отсрочку по выплате налога на наследство, у меня нет никаких сомнений.

Остается потерпеть всего лишь два дня. До 3 декабря 1999 года.

ТАМАРА АСТАФЬЕВА (ОСВОБОДИТЕЛЬНИЦА)

1-2 декабря 1999г.

Уже вечером того самого дня, когда так удачно удалось облегчить Николая на серенький чемоданчик с деньгами, Тамара в квартире на Московском проспекте честно передала Никите, Андрею и Гадиру половину хабара – миллион баксов, – вычтя из этой суммы одиннадцать с половиной тысяч – ровно пятьдесят процентов от накладных расходов.

– «Газель», – объяснила она, – обошлась нам в три тысячи. Еще двадцать штук отдали человеку, который прикрывал вас, пока вы были в отключке. Итого двадцать три тысячи.

– В обмен на два лимона, – заметил Андрей. – Неплохо. Такой курс мне нравится. Да мне вообще все понравилось! Вот что, сестренка, как подвернется еще что-то подобное, ты только шепни.

– Ладно, шепну, – кивнула Тамара и подумала, что не исключено, что эти трое, действительно, пригодятся.

Ведь с «Простоквашиным» еще не закончено.

Совершенно неожиданно для нее Денис от своей доли великодушно отказался. Терпеливо дождался, когда Тамара разделит внушительную пачку запаянных в целлофан узляков[4]4
  Узляк (уголовн.) – пачка денег.


[Закрыть] на две равные части, и эффектно смешал все обратно.

– Оставь себе.

– Что значит «оставь себе»? – непонимающе уставилась на него Тамара. – Ты хочешь сказать, что отказываешься от пятисот тысяч «зеленых»?

– Именно так, – улыбнулся Денис.

– Это серьезно?

– Вполне.

– Хм. Никогда б не подумала, что ты так непрактичен.

– Почему непрактичен? Я имею хорошие бабки, работая на Магистра. Я обеспечен. Все, что мне надо, у меня есть. И я никогда не вписался бы в это дело с налетом, пусть даже мне предложили бы не полмиллиона, а в десять раз больше.

– Так почему же вписался? – склонила на бок голову Тамара. Денис как был, так и продолжал оставаться для нее полной загадкой.

Которую так хотелось наконец разгадать!

– Почему вписался? Ради тебя. – Денис прижал Тамару к себе, отодвинул в сторону прядь длинных волос, нежно коснулся губами скромной сережки. – Исключительно ради тебя. Никогда не зарабатывал себе на жизнь гоп-стопом, никогда и не буду. Я выше таких позорных делишек. Вот почему из этих денег я возьму только то, что потратил.

Тамару хватило только на то, чтобы слегка покачать головой.

Нет, похоже, эту загадку ей разгадать не суждено!

– Тогда скажи: ты отказался от денег, так хоть не собираешься отказаться и от меня?

– Ты же сама знаешь. Зачем тогда спрашиваешь?

– Хочу услышать… – прошептала Тамара. – Не со-би-ра-юсь! Довольна?

Она радостно рассмеялась.

– Как вижу, довольна. Тогда езжай в Ольгино, собирай барахло и перебирайся ко мне. Тебе не кажется, что хватит жить на иждивении у подруги?

Она согласно кивнула.

Лучшего предложения ей сейчас не смог бы сделать никто!

Последнее время Тамара, и правда, чувствовала себя в Ольгино весьма неуютно. Что-то вроде приживалки при состоятельной барыне. Ей постоянно казалось, что она путается под ногами счастливой парочки Вика-Олег. И всякий раз прежде, чем попросить у денежной закадычки немного лавэ, приходилось семь раз подумать. Нет, в деньгах Энглер никогда не отказывала, но выделяла их с таким видом, словно дает в долг, который заведомо никогда не будет оплачен. Притом, то обстоятельство, что Тамара продолжает исправно выполнять задание Вики и не оставляет в покое Толстую Задницу и ее окружение, смазывалось все сильнее и сильнее. Этого почти не замечали, а Энглер последнее время вообще перестала интересоваться делами толстухи.