Текст книги "Дитя Феникса. Часть 2"

– Уверена, что ты не позволишь ему добиваться тебя на этот раз, – сказала Ронвен, помогая Элейн снять мантию.

– У меня нет никаких оснований думать, что он снова будет добиваться меня, – резко ответила ей Элейн. – Знать не знала, что он здесь. Я не видела его уже два года.

– Да, он в замке. И следит за тобой. Он все время следит за тобой.

– Тогда он дурак. – Элейн повернулась к Ронвен, чтобы та расшнуровала ей платье. Она не могла поверить, что он был в зале, а она не заметила его.

– Скажи только словечко, сокровище мое, я так пугану его… – тихо предложила Ронвен.

– И скажу, – шепотом ответила Элейн.

Она легла в постель, и за ней задернули занавеси полога. Комната освещалась огнем в камине. Стук в дверь поднял Ронвен на ноги. Две другие женщины крепко спали, завернувшись в одеяла.

Ронвен с опаской приоткрыла дверь. За порогом стоял Дональд Map. Он держал в руке фонарь, колеблющимся пламенем слабо освещавший стены.

– Простите, я подумал…

– Вы подумали, что это комната графини Файф. – Ронвен не шептала, а шипела, как змея. – Она не хочет вас видеть. Она не желает иметь ничего общего с вами, вы это понимаете? – Ей было даже немного жалко молодого человека – в дрожащем свете фонаря она увидела, какое горе отразилось у него на лице. – А теперь уходите, не ждите, пока вернется лорд Файф и застанет вас здесь.

– Лорд Файф беседует с моим отцом и сэром Аланом Дервардом, и это еще на несколько часов… – Дональд глянул поверх Ронвен на кровать, и его лицо просветлело.

– Миледи!

Услышав приглушенные голоса в дверях, Элейн раздвинула занавеси полога. Ее волосы были распущены, плечи обнажены. Ниже она завернулась в легкое покрывало. Она рывком перекинула ноги через край кровати и встала.

– Дональд. – Голос ее сорвался, сердце готово было выпрыгнуть из груди. – Что ты тут делаешь?

– Элейн! Миледи! – Не обращая внимания на сопротивление Ронвен, он ворвался в комнату и, бросившись на колени перед своей возлюбленной, приник поцелуем к ее руке. – О, милая моя, как долго я тебя не видел! Как я соскучился!

Элейн посмотрела на двух спящих женщин и перевела взгляд на Ронвен.

– Сторожи у входа! – тихо приказала она ей. Взяв Дональда за руку, Элейн заставила его встать с колен. – Идем сюда, к окну. Мне надо поговорить с тобой.

Ронвен вытащила маленький кинжал, который до сих пор носила у пояса под платьем.

– Я могу позвать на помощь, миледи.

– Не будь дурочкой! – воскликнула нетерпеливо Элейн. – Не видишь разве, что я сама этого хочу! Если ты любишь меня, помоги нам. Посторожи за дверью, и никому ни слова!

Ронвен так и осталась стоять с круглыми глазами и открытым ртом. Элейн увлекла Дональда к окну. Тяжелые занавеси отделяли холодную оконную нишу от комнаты. На ледяном холоде они стояли, скрытые за занавесями, и в темноте вглядывались друг другу в лица. Дональд робко протянул к ней руки:

– Любовь моя.

Их руки встретились, и он нежно привлек ее к себе. Все ее клятвы навсегда оставить его были мгновенно забыты, едва она взглянула ему в глаза. Забыт был Малкольм, забыты ее грезы об Александре – словно не было этих двух лет разлуки. Дональд стал еще красивее, чем прежде. Для нее уже не существовало ничего, кроме страстного желания ощущать его губы на ее губах. Она в отчаянии покачала головой:

– Дональд, мы сошли с ума.

– Это сильнее меня. Ты мне нужна. И ты хочешь меня, не спорь со мной.

Еще миг – и его рука уже коснулась ее обнаженного тела под покрывалом, в которое она куталась. У нее замерло сердце, но она не оттолкнула его. Как будто не желая того, что должно было случиться, она закинула голову и в тот момент почувствовала его губы на своих губах. Нет, это не был легкий, волнующий поцелуй ее любовника-призрака. Он целовал ее жадным, страстным поцелуем вожделеющего мужчины. Элейн поразило то, что и в ней плоть отозвалась с такой же страстью.

– Мы не должны этого делать, – оторвавшись от его губ, прошептала она.

– Нет, должны, – ответил он, отбросив все прежние колебания и уверения в том, что будет поклоняться ей на расстоянии. Два года, что они были в разлуке, Дональд постоянно мечтал о ней, и в его мечтах она уже давно принадлежала ему, и только ему. Он уже не стеснялся. Его руки нетерпеливо срывали с нее покрывало.

– Ты хочешь этого не меньше, чем я, не притворяйся! – Он говорил это улыбаясь, она слышала это.

– Дональд… – простонала она. Колени подгибались под ней. Он был прав, она хотела его. Страстно, невыносимо. Она не сопротивлялась, когда он, сбросив с нее покрывало на неровный каменный пол между нишей окна и занавесом, увлек ее вниз.

Ронвен замерла у двери, глядя на тяжелый занавес над окном. В руке у нее все еще был зажат нож. Значит, Малкольм Файф обманывал ее. Элейн любила Дональда Мара, и ей уже не нужен был ни ее муж, ни любовник-призрак. Присев у огни, она протянула к теплу застывшие руки.

Элейн лежала неподвижно; ее тело, насладившееся ласками молодого человека, наконец отдыхало. Дональд сладко спал в ее объятиях. Голова его покоилась на ее груди. Она не испытывала ни чувства стыда, ни вины. Ей было хорошо и спокойно, но она знала, что его пора было разбудить. Ей было ужасно жестко на полу, и, кроме того, с минуты на минуту мог вернуться Малкольм. Но мысль о том, что этот блаженный миг кончается, была невыносима для Элейн. Ее рука потянулась к голове Дональда и стала ласкать его спутанные кудри.

Открыв глаза, она устремила взгляд наверх, на каменную арку над окном, под которым они лежали. Вдруг что-то привлекло ее внимание – какой-то темный силуэт в темноте. Сощурив глаза, она старалась разглядеть, что это было. Ей показалось, что кто-то, сидя в углу ниши, наблюдает за ними.

Волна гнева и скорби, хлынувшая на нее из оконной ниши, окутала их с Дональдом тяжким покровом, грозя поглотить их обоих.

– Александр! – беззвучно шептали ее губы. – Прости меня, мой милый, прости меня.

XXIII

Малкольм смерил Ронвен холодным взглядом.

– Я полагал, вы справитесь с этим делом.

– С каким делом, милорд? – Она с недоумением смотрела прямо ему в глаза.

– С Дональдом Маром. – Он чуть снизил голос, сквозь зубы произнося это имя. – Вы знаете, что я имею в виду.

– Мне кажется, сын лорда Мара находится здесь в составе свиты своего отца, – ответила Ронвен. – Если вы считаете, что ему лучше уехать, поговорите с господином камергером двора, самим лордом Маром. – Присев в легком поклоне, она удалилась. Малкольм с перекошенным от ярости лицом смотрел ей вслед.

XXIV

Годстоу. Январь 1260

Эмма Блоуэт, аббатиса обители Годстоу, строгими глазами смотрела на представшего перед ней рыжеволосого молодого человека. Он и двое его спутников были в темных плащах поверх кольчуги. На дорогих одеждах не было нашитых гербов, но надменность в его манерах выдавала в нем человека благородного происхождения. Она выпрямилась.

– Простите, но принцессу Аберфрау нельзя видеть. – Своим тоном она давала понять, что считает проявлением дурного вкуса употребление полного титула содержащейся в монастыре сестры Изабеллы. Молодой человек в своей просьбе о встрече с ней назвал сестру Изабеллу именно так.

– Почему нельзя? – Он с такой же неприязнью и недоверием глядел на нее, что и она на него. Ливелин уже начинал жалеть, что приехал в Годстоу. Это его побуждение вырвать вдову родного дяди из когтей короля Генриха и увезти из монастыря, где хорошо только старушкам, казалось ему вполне своевременным. Таким образом он утрет нос королю Англии, который погряз в борьбе со своими баронами, требующими реформ, и вряд ли пожелает усложнять себе жизнь, гоняясь за беглянкой. Вернувшаяся в Уэльс Изабелла де Броуз могла бы послужить его благородной цели, только надо было держать ее подальше от Абера. И вот теперь его романтическому, по-мальчишески смелому плану похитить из монастыря тетю, кажется, не суждено осуществиться. А ему так хотелось отвлечься от недавней ссоры с Оуэйном, а заодно похвастаться нововведенным и пожалованным самому себе очень высоким титулом «принц Уэльский»!

Ливелин думал обернуться в Англию и обратно за три дня. Но эта женщина в накрахмаленном апостольнике на голове и с резным распятием, свисающим ниже колен, держала его у входа в монастырь, не пуская внутрь, словно он был недостойный грешник. Он от души пожалел, что не прихватил с собой отряд отборных уэльских воинов. Уж они прошлись бы по всем кельям и укромным уголкам этого серого, неприступного монастыря и освободили бы всех хорошеньких монашек. Подавив улыбку, которая нарушила бы суровое выражение его лица, чего он вовсе не хотел, Ливелин предпринял еще одну попытку сговориться с настоятельницей.

– Ваше преподобие, умоляю вас, разрешите мне встретиться с ней. Я был принцессе как родной сын. Она захочет повидаться со мной, уверяю вас. – Он знал, что Изабелла простит ему эту маленькую ложь. Но что касается второй части его просьбы, тут он не кривил душой – она, конечно, захочет его видеть.

Впервые за все это время выражение лица настоятельницы смягчилось.

– Вы не сказали мне, что принадлежите к числу близких ей людей.

– Очень даже близких. – Он улыбнулся ей обезоруживающей улыбкой. Ливелин никак не должен был сознаваться, в каком он родстве с Изабеллой, а то эта проклятая настоятельница тут же догадалась бы, что принимает у себя не кого-нибудь, а принца Уэльского!

Меж тем настоятельница приумолкла, очевидно, раздумывая, пропустить его к сестре Изабелле или нет.

– Пожалуй, принимая во внимание обстоятельства, я смогу разрешить вам повидаться с ней. Бедная женщина, ее так редко посещали все эти годы. Возможно, ваш визит облегчит ее последние часы…

– Ее последние часы? – повторил за ней Ливелин. – Что вы имеете в виду?

Аббатиса помрачнела.

– Мне очень жаль. Я думала, вы знаете и потому приехали. Сестра Изабелла умирает.

XXV

Изабелла лежала в лазарете на смертном одре. Ее кровать была придвинута совсем близко к очагу. На других двух кроватях лежали две дряхлые монахини – они уже не могли ходить, а еще на одной – молоденькая послушница. Но страшная ангина и жар были забыты, когда в лазарете появился молодой высокий человек, которого вел врач. Девушка выпрямилась в постели и натянула на себя одеяло до самых глаз.

Ливелин сел на край кровати, на которой лежала его тетка. Он тут же отпустил сопровождающего и, повернувшись к умирающей, взял ее худенькую, иссохшую руку в свои.

– Тетя Изабелла? Вы должны поправиться. Я приехал, чтобы забрать вас с собой в Уэльс. – Его шепот в царившей тишине разносился по всему лазарету.

Он думал, что она не слышала его, но через некоторое время она открыла глаза.

– Ливелин? – спросила она слабым голосом.

Он улыбнулся.

– Он самый.

– Ты увезешь меня к Абер?

Он легонько сжал ее руку.

– Как только ты будешь готова для долгой дороги.

– Я была готова для долгой дороги еще в прошлом году. – В ее голосе послышались прежние сварливые нотки. – И за год до прошлого года, и за год до того года. Почему ты тогда не приехал? Почему ты не отвечал на мои письма?

– Не то было время. – Он выдержал ее взгляд.

– Не то было время, – тихо повторила она его слова. – А теперь не то время настало для меня. Слишком поздно. Дорогой Ливелин, я уже никогда не попаду в Абер.

– Попадешь, почему же нет… – попытался подбодрить он ее. – Мы повезем тебя туда на носилках.

– Нет. Вы привезете домой не меня, а мой труп. – Она улыбнулась, и он увидел боль в ее глазах. – Дело не стоит таких усилий. Освобождение из неволи моих бедных костей ничуть не уязвит Генриха. Ты ведь для этого придумал меня похитить, да? – Она снова улыбнулась. – Я так и думала. Из нас вышла бы дельная парочка, я и ты, Ливелин, сын Граффида, если бы мы раньше знали друг друга получше. Мы оба с тобой знали, чего хотели.

Изабелла, морщась от боли, поудобнее устроилась в подушках. Ее племянник отметил, что постельное белье на ее кровати было чистое и из тонкого полотна, а ее соседка, старая монахиня, лежала на дерюге, сотканной так грубо, что ему было видно даже оттуда, где он сидел, небрежное сплетение нитей.

– Знаешь, а я чуть было не освободилась отсюда, – продолжала она. – Элейн согласилась взять меня к себе. – Она фыркнула. – Я одолела ее письмами, и в ней, наконец, пробудилась совесть, и она уговорила Генриха. А после этого умерла.

– Тетя Элейн не умерла.

Изабелла как будто не слышала его.

– Там был пожар. Никто мне ничего не сказал. Всем было не до меня. Просто забыли. – Она говорила жалобным голосом, с горечью. – Настоятельница откуда-то узнала. Элейн умерла. Из-за макового отвара, которым меня пичкают, у меня путаются мысли. Но я это точно помню. Элейн погибла в Сакли.

В глазах Ливелина было сострадание. Он склонился над умирающей.

– Нет. Генрих предпочел поверить, что она умерла, но это неправда. Лорд Файф увез ее в Шотландию.

Он думал, что она его не слышала. Ее глаза были закрыты. Через какое-то время Изабелла снова заговорила.

– Так она жива? – слабым голосом спросила она. – В Шотландии?

Он кивнул.

– Они с лордом Файфом поженились.

– Понятно. – Она отвернулась от него. – У них ведь есть дети?

– Двое сыновей.

– Понятно, – пробормотала она. – Разве она была уж так намного красивее меня, что мужчины стремились поскорее взять ее в жены, сражались за ее тело и старались всячески угождать и служить ей? А я должна была тут гнить, без детей и без любви?

Ливелин сквозь зубы проклял себя за то, что рассказал тетке, что было на самом деле.

– Ей ничего другого не оставалось, тетя Изабелла; она не могла тебе помочь. Я думаю, если бы она была вольна распоряжаться собой, она бы предпочла быть свободной, как вы в свое время. Во всяком случае, для всех дворов Англии она умерла навек. Все ее владения, земли, а также две дочки от де Куинси – все было отнято у нее. В английских архивах даже значится дата ее смерти – 1253 год.

Из глаз Изабеллы текли слезы.

– Если верить английским архивам, то я, вероятно, никогда не умру. Смерть монахини в английском монастыре столь ничтожное событие, что не достойно записи в анналах истории. Все мое богатство отошло церкви. Я не произвела на свет детей, которые оплакивали бы меня. Никто никогда не прочтет и не узнает, что случилось с Изабеллой де Броуз, вдовой Даффида, сына Ливелина.

– Непременно узнают. – Снова взяв ее руки в свои, Ливелин стал быстро уверять ее. – Когда ты скончаешься в глубокой старости, окруженная дюжиной внуков, весь свет прочтет хронику твоей жизни. Мои барды будут слагать о тебе такие длинные баллады, что каждую из них надо будет исполнять целый месяц, а о твоей красоте будут петь под арфы во всем Уэльсе.

Она улыбнулась.

– Весь в своего дядю Даффида, умеешь очаровать, когда захочешь. Ты еще не женат? – Он отрицательно повел головой, и она вздохнула. – Ты должен жениться и иметь детей, чтобы у тебя обязательно были наследники. – Изабелла похлопала его по руке. – Твой дед гордился бы тобой. А теперь поезжай домой и забудь меня. Когда ты доскачешь до границы Уэльса, я уже отойду в другой мир. Дай кому-нибудь денег, чтобы отслужили по мне заупокойную мессу в Хэе. Я была так счастлива там, когда еще была девочкой. Иди. – Она легонько оттолкнула его. – Иди, пока настоятельница не догадалась, кто ты.

Он с неохотой поднялся.

– Есть у тебя какое-нибудь желание?

Она помотала головой.

– Нет, но только скажи графине Файф, что ее проклятие оказалось даже сильнее, чем она сама предполагала. Мое тело день за днем выедал изнутри рак, которого она поселила в моем лоне своим дурным глазом и ворожбой. Она прокляла меня, а теперь я проклинаю ее. Я молюсь, чтобы ее знаменитая плодовитость стала для нее погибелью! Молюсь, чтобы она умерла в Шотландии в таких же муках, в каких умираю я здесь, в Англии; не сомневаюсь, что мы еще с ней встретимся—в аду!

Она почти кричала. Остальные монахини в ужасе смотрели на нее.

Девушка с больным горлом, выбравшись из постели, добрела с трудом до умирающей и, сняв с себя распятие, попыталась вложить его ей в руки.

– Ради всего святого, сестра, ради любви к нашей Благословенной Деве Марии, не говорите так! Это же смертный грех! Пожалуйста, скажите, что вы на самом деле не желаете никому зла!

– Желаю! – Изабелла, собрав последние силы, села и отшвырнула от себя маленькое распятие. – И могу повторить каждое свое слово!

Глава двадцать вторая

I

Файф. Осень 1262

Тропа была узкой и ненадежной, вся в ямах. Дональд, низко склонившись над шеей лошади, всматривался в сплошные потоки дождя. Скоро должно было стемнеть. Поежившись, он поплотнее закутался в промокший плащ. Подарки, которые он вез с собой – свои самые свежие стихи и красивое золотое колечко с выгравированными на нем словами «любовь навеки», – были глубоко спрятаны в сумке у его пояса. Дональд стряхнул капли дождя с ресниц и послал лошадь вперед; еще немного, и он будет на месте.

Сильный порыв ветра, налетев на деревья, раскачал их верхушки и обрушил с высоты новые потоки воды на всадника. Откуда-то издалека доносился вой волков. Наконец Дональд увидел впереди одинокую башню, стоявшую на утесе. Она возвышалась над лесом. Башня казалась неприступной для любого врага, но ее давным-давно забросили; стены ее были в трещинах, камни кое-где выкрошились; дубовая дверь держалась на одной петле. Когда-то это была мощная сторожевая башня, охранявшая границы владений графов Файф. Элейн сказала, что эта башня будет служить им великолепным местом для свиданий; здесь они могут быть в полной безопасности.

Дональд направлял своего коня по извилистой тропе. Он слышал, как конские копыта цокают о сплошной камень. Его глаза заливал дождь. Наконец он остановился у старинной каменной надворной постройки, крыша которой была совсем недавно покрыта свежей соломой. Все было так, как описывала Элейн. Летом этим строением пользовались пастухи, но в тот вечер оно должно было служить конюшней для их лошадей. Перекинув поводья через голову коня, Дональд провел его внутрь. Лошадь Элейн была уже там. Корма для двух лошадей хватало, и уже был припасен лишний сухой плед, чтобы набросить его на горячую, вымокшую от дождя и пота спину его коня. Быстро расседлав его дрожавшими от волнения руками и как следует заперев за собой дверь, он оставил животных дремать в темноте. Вряд ли Элейн задумалась о том, будет ли им здесь удобно. Она, наверное, была бы не прочь устроиться прямо на каменном полу, подумал Дональд. Но он-то подумал об этом. Недаром на нем был самый плотный и теплый плащ, подбитый мехом. Мысль о том, что он будет рядом с Элейн, наполняла его тело любовным жаром.

Им редко удавалось встречаться друг с другом, ему и этой прекрасной женщине, ставшей его любовницей, и, когда они оказывались вместе, мучительное сознание того, что он не заслужил ее любви, порою становилось для него невыносимым. Дональд ни разу не напомнил ей о том, что был лишен рыцарского звания за связь с ней, – а ведь до сих пор король упорствовал в своем решении. Для него это было что-то, чего он не принимал душой; он гнал от себя честолюбивые раздумья на эту тему. Так же относилась к этой истории и Элейн. Для молодого поэта превыше всего была их любовь; он убедил себя в том, что его любовь к Элейн была достойна любой жертвы.

Закинув сумки за плечо, Дональд побежал к входу в башню. Просторный нижний ярус старой постройки был пуст; пол из булыжника зарос сорняками. В воздухе стоял крепкий запах овечьего помета. Молодой человек сморщил нос и, озираясь, стал вглядываться в темноту. Лестница в толще стены утопала во мраке.

– Элейн! – тихо позвал он. – Нэл! Ты там?

Ответа не было.

Он осторожно поставил ногу на нижнюю ступеньку.

– Нэл! – Выставив вперед руку, он на ощупь стал подниматься по ступенькам. Ветхие, неустойчивые ступени шатались под его ногами, старая известка осыпалась. Спотыкаясь в темноте, он в конце концов оказался на верхнем ярусе башни. Тут было меньше места, чем внизу, и тоже ни кого не было.

– Нэл? – Он услышал тревожные нотки в собственном голосе. – Где ты?

Он почти бегом пересек заросший грязью пол, заметив черный провал в стене напротив. Там оказалась еще одна внутренняя лестница. Он опять огляделся, всматриваясь в темноту. Винтовая лестница была узкая и ужасно крутая. Дональд осторожно полез по ней вверх, одной рукой держась за холодную стену, а другой нащупывая ступеньки впереди. Это был ход на сторожевой пост. Добравшись до верха, он отдышался и увидел совсем маленькую площадку, почти без крыши; дождь хлестал на каменный пол. Тут тоже никого не было. Он вновь услышал волчий вой; ветер далеко разносил его.

– Нэл! – громко крикнул Дональд; в его голосе звучала нешуточная тревога. Вдруг сквозь мерный шум дождя он услышал приглушенный смешок.

– Нэл? – снова позвал он. Сердце у него запрыгало от радости. Она пряталась, вот оно что. Сбросив сумки под аркой входа, Дональд прошел на площадку. Здесь негде было прятаться, разве что в разрушенной нише окна, от которой ничего не осталось, кроме зияющей наружу дыры. Он на цыпочках подошел к ней. Конечно, Элейн была там: она сидела на корточках, на расшатавшихся камнях, на расстоянии ладони от края трехъярусной пропасти, подножием которой служили голые булыжники. Вскрикнув от радости, Дональд схватил ее за руку и, вытащив из ниши, привлек в свои объятия, осыпая поцелуями ее лицо.

– Глупая женщина! Ты могла свалиться вниз! – Он крепко прижимал ее к себе, наслаждаясь теплом ее тела под мягким шерстяным платьем, мокрым от дождя. Он потянулся, чтобы расстегнуть его, но Элейн помотала головой. Все еще смеясь, она отстранила его, сказав:

– Спустимся ниже, там в очаге готовая растопка – сотни старых галочьих гнезд, упавших из трубы, и много сухого папоротника. И я оставила там еду и плед. – Ее голос срывался: она, как и он, была полна любовной истомы и нетерпения.

От радости он засмеялся.

– А у меня с собой вино, и закуски, и подарки для моей самой любимой на свете женщины. – Он указал рукой на седельные сумки.

Теперь была ее очередь ждать, пока он разведет огонь и выставит на застеленный пол серебряные бокалы, мех с вином, еду, а потом расстелет рядом свой плащ. Затем, ухмыльнувшись, он подозвал ее к себе:

– Мы скоро согреемся у огня, но, мне кажется, тебе лучше снять с себя промокшую одежду.

Она засмеялась:

– Сначала ты, а потом я.

Присев на плед у огня, Элейн рассеянно смотрела на огонь; сырые ветки сердито трещали, рассыпая искры. Ей вдруг показалось, что она заметила что-то в огне, и в воздухе послышался тяжкий вздох, словно кто-то стонал от боли. Глупости, подумала она. Ведь феникс остался в накрепко запертом ларце для драгоценностей, в Фолкленде. Она теперь совсем его не носила.

Она не могла знать, что Ронвен, заметив, что подвеска забыта, потихоньку достала ее из ларца, куда Элейн спрятала ее. Феникс был всемогущим талисманом, – об этом Ронвен догадывалась. То был особый талисман, который носил в себе любовь короля и защищал Элейн. Не говоря ни слова, она зашила подвеску с фениксом в подкладку ее плаща. Плащ был тяжелый, обшитый мехом; Элейн даже не заметит, что феникс зашит под подкладкой, и будет повсюду носить его с собой, а он будет ее охранять, рассудила Ронвен.

Дональд проследил, куда она смотрит, и его взгляд тоже упал на огонь.

– Ты боишься, что кто-нибудь заметит дым? – спросил он с тревогой.

– Никто ничего не заметит. Мы здесь в безопасности. – Момент испуга, ощущение, что что-то было не так, так же внезапно исчезли, как и появились. – Скоро совсем стемнеет.

– И никто не придет за тобой? – Он почти с благоговением приблизился к ней и начал расплетать ей косы.

– Никто. Ронвен сделает все необходимое. Мы в безопасности.

Элейн улыбнулась, когда он запутался в шнуровке ее платья. Она с нежностью взяла его руки в свои и стала целовать его холодные неуклюжие пальцы. Затем быстро разделась и, дрожа то ли от холода, то ли от предвкушения близости с ним, опустилась перед ним на колени и начала расстегивать пряжку, которой был схвачен его плащ.

– О Нэл. – Он снова обнял ее, не в силах больше сдерживаться. – О, любовь моя, как я молил, чтобы поскорее настал этот момент. Последний раз ты была со мной так давно. Я готов был сойти с ума, ожидая новой встречи с тобой, и мечтал о тебе. – Лаская пальцами ее волосы, он притянул к себе ее лицо, без конца целуя ее.

Их обнаженные тела ощущали ледяной холод; по темной комнате гуляли сквозняки, ветер со свистом врывался в узкие бойницы. Дональд натянул повыше плед и улыбнулся ей.

– Скоро мне надо будет поискать еще растопки для огня. – Нагнувшись над ней, он откинул ей волосы с лица. – Тебе удобно, любовь моя?

Пол под плащом был холодный и жесткий. Лежа на спине под тяжестью тела своего возлюбленного, Элейн ощутила сырость; мороз пробежал по ее членам. Жар его тела, передавшись ей, согрел ее, но ноги у нее замерзали. Тут все было неудобно, но Элейн было все равно. Ее тело трепетало от желания. Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась.

Вдруг где-то рядом с треском обрушился камень, и Дональд, вскрикнув от неожиданности, вскочил на ноги. Он озирался вокруг, вглядываясь во тьму.

– Что это было?

– Ветер, наверное, просто ветер, – сказала Элейн и села. Дрожа от холода, она закуталась в плед. Огонь в очаге погас и больше не освещал комнату. – Иди сюда. – Она протянула Дональду руку. Но он продолжал стоять спиной к ней, вглядываясь во мрак.

– Там кто-то есть, – прошептал он.

Элейн сжала руки в кулаки.

– Не глупи, кто там может быть? Сюда никто не ходит.

– Все-таки я проверю. – Голос его был суров. Он накинул на себя нижнее платье и, потянувшись за кинжалом, висевшим у него на поясе, бесшумно вытащил его из ножен. Лезвие его на миг ярко вспыхнуло у Дональда в руке, отразив пляшущие на угольках затухающие огоньки.

Снаружи башни буря взревела в кронах деревьев, и дождь сильнее застучал по осенней листве на земле. Дональд улыбнулся, чтобы успокоить Элейн, и приложил ей к губам палец. Они оба прислушивались к звукам внутри башни, не обращая внимания на завывание бури за ее стенами.

Внезапно кто-то прикоснулся к ее плечу, и она вскрикнула от испуга. Дональд мгновенно повернулся к ней, держа кинжал наготове.

– Что такое?

– Там в самом деле кто-то есть, он дотронулся до меня. – Элейн, кутаясь в плед, поднялась на ноги и попятилась к стене. Ее зубы стучали от страха и холода. – Не оставляй меня, не ходи вниз. Он здесь, в этой комнате.

– Никого здесь не может быть. – Дональд говорил спокойным, ровным голосом: он хотел подбодрить ее. – Погоди, я подброшу веток в огонь.

Наклонившись, он стал шарить рукой по полу, сгребая остатки галочьих гнезд и сухие ветки, а затем бросил все это в очаг на чуть тлеющие угли. Проделав это, Дональд повернулся к Элейн. Он все еще держал кинжал в другой руке. Огонь в очаге разгорелся, и по голым стенам наполненной шорохами и звуками комнаты побежали тени, множество теней. Его собственная тень упала на пол, но, преломившись, полезла на стену. Дональд сделал шаг, и тень смешно скорчилась, стала коротенькой и толстой. Однако все говорило о том, что в комнате действительно никого не было.

– Он, должно быть, спустился вниз, – прошептал Дональд. – Оставайся здесь.

– Не уходи! – Ее умоляющий голос был почти не слышен. Ужас постепенно сковывал ее. – Дональд, разве ты не чувствуешь? Это где-то здесь, в комнате.

Все вокруг было словно пронизано яростью; эта ярость сгустилась настолько, что, казалось, готова была обрести телесное воплощение: холодная, хорошо рассчитанная, она нарастала одновременно с бушующей стихией за окнами. В свете огня, освещавшего помещение, Элейн поняла по лицу Дональда, что теперь и он почувствовал чье-то присутствие.

Держа перед собой кинжал, он попятился к Элейн, чтобы защитить ее от невидимого врага.

– Что это? – почти беззвучно прошептал он. – Что происходит? – У ног его возник маленький смерч из пыли, и со свода потолка у них над головами посыпалась градом сухая известка вместе с камнями.

– Александр, – прошептала она, дико озираясь по сторонам. – Нет, пожалуйста, Александр!

– Кто это? Где он? – Дональд решительно сжал рот, его лицо было сурово. – Боже милостивый, Нэл, я его не вижу, где он? – Еще один камень рухнул с потолка, и Дональд выругался. – Да тут все рушится. Пошли, надо выбраться отсюда.

– Нет! – Элейн подбежала к нему и схватила его за рукав. – Нет, это как раз то, чего он хочет! Он хочет, чтобы мы попали в бурю и потеряли друг друга. Он хочет нас разлучить! Оставайся здесь! А ты уходи, оставь нас, слышишь? Пожалуйста! – кричала она окружавшим их теням. – Я не хочу тебя, ты это понимаешь? Я больше не хочу тебя! – истерически выкрикивала она, обращаясь к кому-то в темноте.

– Нэл! Что это? Кто это? – Волосы на затылке у Дональда встали дыбом, как на загривке у собаки. – Господи Боже, что тут творится?

– Дай мне твой кинжал! – Элейн протянула руку. – Быстро дай его сюда!

Без всякой мысли он перехватил кинжал и подал ей рукоятью вперед. За его спиной огонь снова угасал. Элейн подняла кинжал рукоятью вверх; этим жестом, уходящим в глубокую древность, ее предки отпугивали нечистую силу или благословляли.

– Во имя Святого Креста я повелеваю тебе оставить нас в покое! – Элейн звенящим голосом выкрикивала безжалостные слова, стараясь заглушить вой ветра. – Оставь нас, сейчас же! Ты мне больше не нужен! Я люблю Дональда Мара. Ты мертв, это тебе понятно? Ты мертв, а я живая! Мне нужен живой мужчина. Не мучай себя. Уходи сейчас же! – В ее глазах стояли слезы, и ее так трясло, что она еле держалась на ногах.

Силы оставили ее, и она упала на колени, все еще сжимая кинжал в руке. Лицо у Дональда было белее снега. Перекрестившись, он опустился рядом с ней на пол и крепко обнял ее.

– Он ушел? – Вокруг шумел дождь и свистел ветер.

Элейн подняла голову и, подождав некоторое время, кивнула. Ее все еще трясло. Не говоря ни слова, она прижалась к груди Дональда и тихо сказала:

– Прости меня, прости.

Он сжал ее плечо.

– Все в порядке, это закончилось. – Нежно поцеловав, он отпустил ее и сказал: – Пойду принесу вина.

У Дональда пересохло во рту и охрип голос; откупоривая бутылку, он чувствовал, как дрожали его руки, и ничего не мог с этим поделать. Справившись с бутылкой, он вернулся назад. Элейн уже надела на себя платье и накинула плащ. Она сидела тихо, обняв колени руками.

Дональд вложил ей в руку бокал и сжал ее пальцы вокруг его ножки.

– Выпей это.

Она покорно отпила глоток, ощущая, как терпкое красное вино приятно смочило ей горло. Ей захотелось еще, и она стала тянуть вино, глядя, как Дональд подбрасывает в очаг мелкие сухие веточки. В конце концов он нашел в затененном углу комнаты старую дубовую балку и тоже отправил ее в очаг. Огонь разгорелся как следует, и теперь им хватало и тепла, и света.